Текст книги "Пятый тотем"

Автор книги: Андрей Журкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Андрей Журкович
Пятый тотем

Глава I. Бегство

По правде сказать, раньше я никогда не думал, что этот день настанет так скоро. Сомнения одолевают каждого, кто собирается изменить свою жизнь. Не дергаться в растерянности может лишь глупец или отважный герой. Частенько это один и тот же субъект.

Мы стояли на дороге и просто молчали. А что еще можно сказать в таких ситуациях? Порт Чугунной сопки[1] готовил к отплытию сразу два торговых барка. Потрескивая от тяжести, тихоходные тягачи ожидали попутного ветра. По переброшенным на берег стропам торопливо несли, катили и тащили разномастные товары.

У рунианцев[2] не принято долго прощаться, как и грустить. Но когда твоего друга забирает не смерть в бою, а его собственное решение… Что ж, смею предположить, это может быть расценено как предательство, хоть наш род и никогда не слыл домоседами.

– Так ты, это, не передумал?

Коротко стриженный парень, с весьма бандитским, вызывающим, наглым взглядом, переминался с ноги на ногу и вопросительно таращился на меня, набычившись так, словно пытался напугать. Я слишком хорошо знал его, чтобы он смог меня обмануть. За этой напускной грубостью скрывалось доброе сердце, которое так и не приняло того факта, что его лучший друг оставляет родную землю. Позади остались долгие дни уговоров, торга и споров относительно моего решения.

– Ты же знаешь, что он должен уйти. Шаман – это уважаемый целитель и опора всей деревне и клану. А наш дружок ни на что доброе не годная бестолочь, готовая душу продать, лишь бы половить жаб в полнолуние.

Чего-то подобного я ждал от нее, правда, в конце тирады ожидалась оплеуха или, в крайнем случае, плевок под ноги. Я смотрел на эту парочку и размышлял, сговорились ли они уже пожениться. Свелко и Номи. Мы были много лет вместе. Они, пожалуй, мои самые близкие друзья, но всему когда-то приходит конец. Их место здесь, оберегать наш дом, взращивать новые вершины, валить лес, вгрызаться в камень, жить.

Что до меня, стихийные духи определили совершенно другую судьбу. Восточный мир тянул к себе, суля сокровища и славу, знания и силу. Все древние тайны и секрета мира застыли в ожидании быть разгаданными! Я давно чувствовал, что задыхаюсь в привычном, хоть и родном углу.

Попытка упрямо посмотреть в глаза другу вышла довольно жалкой, а взгляд виноваым. Ком подкатил к горлу, и я даже не смог ответить, лишь отрицательно покачал головой.

– Ну как знаешь, – буркнул он немного резче, чем сам того хотел. – Сгинешь, и закопать будет некому!

– Хватит брюзжать, Свелко. Ты даже меня не мог уговорить два года, чего уж говорить о нем!

Зардевшийся от негодования Свелко, стал буквально пунцовым. Его глаза испуганно сверкнули, уставившись на девушку, а я лишь довольно хохотнул, отметив, что моя догадка оказалась очень близка к цели. Оставалось надеяться, что девчонка делала это не назло кому-нибудь.

Я перевел взгляд на нее. Как всегда, эти шальные глаза светились азартом. Оно и понятно, мы выросли вместе, и волнение друга от предстоящей дороги не могло не передаться ей. Но было в этом взгляде и разочарование. Девушка источала волны ярости, от чего бросало в дрожь.

Номи, как и мы, принадлежала к гордой расе рунианцев, славившейся наряду с трудолюбием пылким нравом. Давным-давно Новые Боги[3], сошедшие на землю с небес, явились, чтобы спасти задыхающийся в агонии мир. Они остановили Пожирателей Бездны, палачей и тюремщиков, царствовавших здесь с зари эпох. Свет осветил непроглядную тьму и вспыхнуло пламя надежды. О событиях того времени до наших дней не дошло почти ничего. Некому было рассказать. Известно лишь то, что в Войне Древних победила жизнь. Пожиратели оказались низвергнуты и заперты под земной твердью.

Что же до поверхности, то из порождений Пожирателей, Титаны вылепили новых существ, и сделали это столь искусно, что у каждого из Богов выходили свои, не похожие на прочих, творения. Так появились и мы – слагруны, дети гор и земной тверди. Искуснейшие кузнецы и литейщики, отчаянные рудокопы и воины, шаманы, покорившие пламя и впоследствии образовавшие королевство Слагрунаар.

Если вы никогда не видели рунианца, то повстречавшись с одним из нас в дороге, возможно, разинете рот от изумления. Не то, чтобы мы имели рога или хвост! Рунианцы от рождения имеют непривычный для обывателя империи цвет кожи, варьирующийся от иссиня-темного до серовато-коричневого. Такая кожа не боится ни огня, ни мелких порезов. Из-за чего про нас часто шутят, что мы рождаемся в кольчугах. Сказывается страсть к нахождению под землей целых поколений наших сородичей. Это отразилось и на телосложении – привыкшие к тесным штольням и тоннелям, слагруны всегда были низкорослы, но крайне жилисты и выносливы. Мы дети земной тверди, плоть скал и гор.

По легенде слагрунов создала самая старшая из Титанов, повелительница каменных элементалей Руна. Она дала своим детям те качества, которые считала самыми достойными. На горном хребте Слагдебарра[4] обосновалось сначала небольшое племя, а затем и целое государство, впоследствии ставшее жемчужиной северного мира. Рунианцы не боялись никого и ничего на этом свете, но к своим горам относились ревностно и практично. Так родилось такое чудо железокаменного зодчества и строительства, как Стальной клюв – город-крепость и столица королевства Слагрунаар.

Ворота твердыни располагались на высоте нескольких десятков ярдов над землей, и чтобы попасть внутрь, нужно было подняться по узкой, хоть и надежной горной дороге, которая простреливалась со всех сторон. На некоторых ее участках были установлены различные инженерные сюрпризы в виде механических мостов, которые могли внезапно убираться, обрушивая нападавших в пропасть. Ни разу за историю это гнездышко не взяли штурмом.

Шальные глаза Номи светились азартом, и дрожь от контакта мгновенно отражалась в моем сердце, вибрируя, как часовой механизм. Как в первый раз, я смотрел в эти чистые, цвета небесной лазури глаза, дивясь, что никогда раньше не замечал их истиной красоты. Но нам явно было не по пути. Словно немой запрет, это легло между двумя рунианцами с момента самой первой встречи. Чем-то смутно тревожным я видел любые мысли о ней и нашем будущем, понимая, что оно у каждого будет своим собственным.

– Берегите себя, ну и не поминайте лихом, – бросил я им и принялся торопливо подхватывать тюки с едой и вещами, понимая, что начинаю сомневаться в своем выборе.

Не дело мучить себя почем зря. Спасение в таких делать только одно – срочно делать отсюда ноги. Конечности вдруг перестали слушаться, и хоть я старался как можно быстрее свалить, но ничего не мог с собой поделать. Волнение накрыло с головой, до дрожи в поджилках. Прежде, чем удалось взять себя в руки, я дважды запутался в ремнях заплечного короба, закидывая его на спину, оступился и чуть не рухнул, задев проводимого в поводу мимо нас тяжело груженного коня. Ярость от бессилия перед позорным волнением прокатилась по телу теплой пьянящей волной, прежде чем пришло осознание, что на моих пальцах сухо потрескивают искры.

– Ну вот, сейчас он шарахнет в землю, и его от нас нипочем не заберут. Кому охота плыть с чокнутым шаманом? Говорила же, его надо было напоить! – в глазах Номи плясали кавильгиры[5].

Она от души потешалась над моим бессилием перед эмоциями, с лихвой упиваясь возмездием, которое обрушивала на голову друга-предателя. Мысли о бегстве снова посетили меня, теперь уже не показавшись позорными. Собрав остатки воли в кулак, я тремя резкими движениями накинул сумочные ремни на плечи и, ударившись о землю, перекинулся в волка и бросился прочь.

Вы не ослышались, мне и правда доступен переход в форму снежного волка, что является одной из отличительных черт полученного мной при рождении дара – шаманизма. Способность в единении с природой постигать ее дикие стороны и принимать облик животных бывает обусловлена разными факторами. Существуют, к примеру, ликаны – для них форма зверя является проклятием, которое они не могут контролировать. Совсем другое дело друиды. Для них перерождение в животных становится частью жизненного цикла. Многие друиды уходят в мир теней, полностью отвергая прежнюю оболочку.

Шаманы же, в зависимости от склонности, обладают возможностью усилием воли пробуждать в душе ярость зверя, высвобождая своего тотемного покровителя из неистовых духов. Одних выбирает медведь, других рысь, третьих морж. Как вы догадались, во время обряда инициации несколько лет назад меня отметил волк. Его дух поселился в сердце рунианца, и время от времени я мог давать ему волю.

За спиной послышался крик Номи, сопровождаемый хохотом Свелко:

– Песик, нельзя к воде!

Но мне уже было не до них. В шесть или семь больших прыжков я преодолел расстояние до барка, и взлетел по стропам на верхнюю палубу. Кормчий недовольно зыркнул в мою сторону, но промолчал. Трусит. Я давно привык к тому, что простому обывателю на уровне инстинктов неприятно находиться рядом с диким животным, пусть и одушевленным. Впрочем, меня это нисколько не волновало. Билет был куплен заранее, и он все прекрасно видел со своего поста.

До отплытия оставались считанные минуты. Наш путь не должен был занять много времени, не более двух дней при хорошей погоде. Нутро же говорило мне об отсутствии малейших намеков на бурю.

На корабле за каждым членом экипажа судна, включая пассажиров, было закреплено личное спальное место, как правило, в общих каютах. Первым делом я отправился искать свой угол и крепить поклажу. В море полно сюрпризов, и, если все заранее не подготовить, можно запросто остаться без ценных вещей. И денег – додумал я, глядя, как матросы рубятся в кости.

Торговый барк представлял собой широкое и не слишком изящное судно, но оно и не должно было выглядеть красивым. Такие корабли способны перевозить многотонные грузы и не боятся даже сильных штормов. Я с интересом изучал его устройство. По всей видимости, с этой посудины демонтировали часть штатных орудий в угоду снижения водоизмещения. Палубные бревна были некрашеными, но хорошо просмолены и отполированы тысячами шагов, а мачты туго скрипели под весом натягиваемых и уже ловящих ветер парусов.

Тугой толчок возвестил нас о том, что судно двинулось в путь. Как ни странно, но я сразу же испытал облегчение, а все тревоги и заботы, тотчас отступили, оставляя место для чего-то нового. Где же ты, приключение? В каких краях ожидаешь очередную буйную голову. Я вышел на палубу и пристроился неподалеку от капитанского мостика, сев прямо в тень массивной бочки и уперев спину в борт.

Оглядываться назад мне не хотелось. Никогда не знаешь, что можно там увидеть: вдруг они стоят и машут руками, или того хуже, уже ушли. Смотреть вперед тоже пока не тянуло. Прежде, чем поднять взгляд навстречу испытанию, на которое я обрекся, необходимо было все это пропустить через себя, осознать, почувствовать, потрогать.

Обычаи шаманизма в первую очередь учат созерцанию мира и себя в нем. Чтобы управлять стихиями, не достаточно прилежно учиться и хорошо проштудировать знания о природе вещей. Необходимо верить духам, чувствовать элементалей, купаться в силе, стать единым с землей. Так и со всем остальным, шаман не угадывает, как чародей, события вселенной за дымкой тайных эфиров. Напротив, он смотрит насквозь в самую суть, таким образом получая ответы более честно.

Подобный подход используют друиды, но мне всегда казалось, что их работа не более чем практическое садоводство. Нет, я ни в коей мере не умаляю их заслуг перед обществом и природой. Просто, на мой взгляд, общение с творениями преимущественно несложными, растительного мира и мира животных, не идет ни в какое сравнение с тем, что подчиняют шаманы каждый день.

Огонь, вода, земля, ветер – их освобожденные и первородные силы даны самими Титанами. Это и дух, и материя. Неживое в привычном значении этого слова есть лишь тень того понятия, которым можно описать бытие существ, что не жили, вдыхая ветер, но и не могут умереть, растаяв в земле. Когда вдумываешься в глубинный смысл самой природы подобного бытия, по спине начинают бегать мурашки.

Пока мы шли по заданному курсу, все дальше удаляясь от материка, я не заметил за своими думами, как день склонился к закату. Мы отплывали уже к вечеру, и сейчас теплый и соленый морской воздух стал словно стократ чище, растворяясь и вбирая в себя ночную дымку. Я повернул голову и опустил взгляд на воду за бортом. Тёмные волны медленно накатывали на корпус барка. Каждый их всплеск успокаивал и умиротворял.

Шаману трудно надолго оставаться в бренном теле. Постоянно тянет черпнуть силу, заглянуть в пропасть. Отпустив сознание, я устремился сквозь толщу воды в астральном теле, смотря совсем другими глазами. Водные элементали, весело играя, тащили тяжелую посудину, иногда дергая в стороны, то отпуская, то снова подхватывая. Им не было дел до маршрута смертных, их желаний, целей, и жизней. Стихийные духи жили здесь задолго до нас, будут, наверное, и после. Вот кто истинный хозяин этого моря.

Я с трудом оторвал восхищенный взгляд и поднял голову. Под парусами происходило похожее движение. Элементали воздуха, тягучие, как смола, и, казалось бы, даже флегматичные, не спеша толкали нас вперед. Другие их сородичи проплывали мимо пурпурными облаками навстречу движению барка, обволакивая мачты, как молоко. Они казались очень спокойными и обстоятельными. Ха! Ребята те еще лгуны. Доподлинно известно, что тишина штиля бывает обманчивой. Столкновение разных потоков может сулить беду. Разъяренные, они станут для нас сущим наказанием, ведь нет в мире ничего хуже для моряка, чем буря.

До чего же здорово путешествовать по морю! Я восседал у борта, рассеянно и задумчиво глядя по сторонам. Вокруг то и дело сновали матросы, временами прогуливались пассажиры, стараясь не мешаться под ногами команды. Мысли полнились размышлениями о смысле жизни. Глядя на окружающих, я понял, что счастлив. Было страшно представить, в каком скучном мире живут другие. Все время куда-то спеша, они ведь и правда думают, что киль рассекает морскую воду, а натянутые на мачты паруса тащат барк к цели. Это настолько буднично и просто, что в тоже время печально и страшно. Так же было дома. Друзья, клан, община, все они считали, что нет ничего вокруг, кроме собственных творений и желаний. Именно поэтому я и не мог остаться. Тому, кто однажды познал даже малую часть истинного величия мира, уже никогда не хватит ни родных гор, ни домашнего очага.

На одном, уже мертвом, языке есть слово, которым называли таких, как я, в древности – экзорим. В переводе на всеобщий человеческий язык империи Арскейя[6] это означает волшебник или чародей. В рунианском диалекте есть иное, и как мне кажется, более точное трактование этого понятия – творящий заклинания, или заклинатель. А это, знаете ли, совсем не одно и то же. Такое старое и позабытое в нынешнюю эпоху слово легло в основу моего имени – Эк’зор, или Кзор, в зависимости от произношения говорящего. Данное при рождении оно предсказало, а может, предопределило мою судьбу.

В отличие от магов, колдунов и жрецов, шаманы не проходят академическое обучение. Чтобы стать повелителем стихий, недостаточно, имея дар, прочитать десяток-другой книжек и научиться делать аскетично строгие пасы руками. Шаманом можно только родиться и научиться быть. Это все равно что пытаться понять, почему идет дождь, или вместо этого стать дождем. Характер, привычки, внутренний стержень и дух – эти качества определяют возможности шамана и его тотемное животное.

Меня зовут Кзор, я боевой шаман из рода рунианцев, королевства Слагрунаар, и здесь начинается моя история.

Глава II. Старый знакомый

Белый солнечный диск, повис вертикально в самом центре горизонта. Его слепящий свет приносил тяжелую, трудно выносимую жару, проливаясь сверху вниз на и без того безжизненные песчаные барханы. Ни дуновения ветерка. Воздух был совершенно недвижим, а раскаленное марево искажало очертания предметов.

Мое внимание привлекла процессия людей, ведущих в поводу верблюдов. Отчего-то мне сразу пришло на ум, что она выглядела таинственно скорбной. Караван медленно, но неуклонно брел через барханы. Люди о чем-то переговаривали, но до меня не долетали слова, только образы их мыслей. Они были встревожены, но не седлали животных. Каждый знает, бежать в пустыне – значит ускорить свою смерть.

Я старался вглядеться в их лица, но находился слишком далеко, чтобы мог что-либо различить. Марево искажало изображение, а проникнуть в суть глазами шамана я почему-то не мог или не хотел. Внешний вид караванщиков показался мне знакомым. На всех была одета одинаковая униформа в черный и лиловый цвета. Не самая, должен заметить, удачная расцветка для такой жарищи. Миг озарения всегда приходит внезапно, как удар молнии. По моим мышцам прокатилась нервная судорога, а правая рука механически нащупала на поясе старый добрый кастет. Это были Брисфортские мясники[7]. Никто другой не взял бы эти проклятые цвета.

По ровно идущей колонне пробежала рябь. Люди кричали и, разворачиваясь, указывали руками куда-то вдаль. Ветер по-прежнему относил слова, но, пройдясь взглядом по барханам, я заметил то, что так взбаламутило наемников. Светло-желтое облако пыли двигалось прямо наперерез каравану, стремительно сокращая расстояние. Время словно остановилось. Мне не было известно, кто во весь опор несся на соединение с колонной, но можно без труда догадался, что это не их друзья.

В мгновение ока караван окончательно остановился и начал спешную перегруппировку. К моему удивлению, никто не оседлал животных, напротив, верблюдов стреноживали, выставляя в цепь, а головы животных обматывали темной тканью. То, что я видел, заставляло мое сердце биться все быстрей и быстрей. Верблюды бесполезны в верховой схватке, они медлительны и неповоротливы. Их выставляли в живую стену. Это могло значить лишь одно – сейчас здесь будет бойня.

Между тем, мясники вытягивались в цепь. Несчастные звери с обездвиженными ногами покорно стояли, даже не догадываясь о том, что сейчас будет. Их перевязи были сцеплены воедино. За их спинами верблюдов, заваливая на борта телеги, караванщики строили подобие баррикад. Не без уважения я отметил идеальную строевую выучку людей. Они остановились ровно между двумя крутыми барханами таким образом, чтобы их можно было атаковать только с фронта или сзади.

Наемники, вооружаясь короткими копьями, с широкими листовидными наконечниками, запрыгивали прямо на повозки. За их спинами, сокрытые от глаз атакующих, заняли позиции другие воины, но уже с алебардами и тяжелыми клевцами. Они намеренно оставляли незакрытыми проходы между стыками повозок. Кавалерия рано или поздно опрокинет укрепление, но когда атакующие ворвутся внутрь, то их пропустят через мясорубку. Хитро. Я нервно облизал губы. Мне категорически не нравилось то, что должно было произойти. Следом за второй линией обороны выстраивались стрелки с луками. Их решили припрятать, чтобы спровоцировать лобовую атаку. Под правую ногу каждый воткнул в песок колчан, спешно набрасывая тетиву на оружие.

Я насчитал тридцать два человека в караване, когда их преследователи все же стали различимы. Разномастная группа, порядка двадцати бойцов, в основном вендази[8], несколько мурхунов[9] и один рунианец. Вот так неожиданность! Что здесь забыл мой земляк? Как ни странно, в отряде не было тальгедов[10], хотя эта братия редко не шла в бой без хорошего колдуна. Мне не удалось разглядеть их знамен и нашивок, но не оставалось сомнений, кто это. Отсюда должно быть недалеко до Чанранского рынка, а это, судя по всему, его воины. Вот уж не думал, когда-то увидеть эти пески! Чанранский рынок – это, по сути своей, город-государство внутри Зоркундлат. Ни к кому конкретно не примыкающий, рынок стал местом активной торговли между объединенными племенами. За возможность иметь хотя бы номинальное чувство независимости Чанранский совет знати делает щедрые подношения Зоркундлат, взамен на что вендази предоставляют регулярные патрули для охраны торговых путей.

Всадники двигались невероятно стремительно и слаженно, управляя низкорослыми пустынными носорогами. Но почему они гнались за караваном? Что, забери меня бездна, здесь делают Брисфортские мясники? Неужели опять война? И, наконец, какого рожна среди рыночного патруля затесался рунианец?

Я силился разглядеть его получше, уже изо всех сил подаваясь вперед мысленной нитью. Он был не молод, но и не стар. Бронзовые волосы и борода его затянуты в тугие косы, собранные кольцами вместе так, чтобы не мешали при скачке. Левая рука прикрывала корпус незатейливым дубовым щитом, а правая сжимала рукоять, переходящую в цепь, конец которой покоился в небольшом седельном кармане. Я сразу же догадался, что там – «утренняя звезда», спрятанная таким образом, чтобы не повредила ни всадника, ни его животное. Он выхватит её за несколько мгновений до сшибки с врагом. Лицо всадника показалось мне знакомым, но я так и не смог понять, где и когда мы могли видеться раньше. Его соратники были вооружены загнутыми ятаганами, короткими дротиками и клиновидными щитами, на манер степных отрядов.

Когда до караванщиков оставалось ярдов триста, до меня донесся глухой звук боевого рога, и патруль резко рассыпался в стороны, вытягиваясь так, чтобы максимально увеличить расстояние между всадниками. Неглупо! Так область поражения стрелками становилась куда как жиже. Но им все равно не на что было надеяться, всадников меньше, и к тому же теперь они не успевали перестроиться для нормального удара. Сумасшедшие!

Тем временем стрелки каравана припали на одно колено, натягивая луки, и по команде, отпустили первый залп. Стрелы с шелестом прорезали воздух и обрушились на нападающих смертоносным ливнем, однако, не причиняя никакого вреда, отлетели от поднятых щитов. На счастье патруля лучников было не много, а из-за нагроможденной баррикады они не могли бить прицельно и посылали стрелы наугад лишь в заданном направлении, руководствуясь командами. Необычная тактика патруля растянуться перед ударом сработала. Караванщики рассчитывали на плотный строй, который так любит кавалерия для нанесения неотвратимого удара в толпу.

Когда между отрядами оставалось менее ста ярдов, снова зазвучал горн, и замыкающие флангов патруля резко повернули своих зверей по направлению к центру. Маневр был настолько стремителен, что до меня не сразу дошло, что они не собирались перестраиваться снова, а шли на соединение в точке удара в баррикаду. Повисшая на мгновение тишина показалась мне неуместной в столь страшный час. В следующий миг многоголосный рев людей разнесся над барханами. Это был вой смельчаков, стоящих на повозках и ждущих сокрушительного удара пустынных чудовищ. Они ревели, как дикие животные, подбадривая себя и силясь запугать нападающих.

Сразу четыре носорога, задевая друг друга массивными боками, как тараны врезались в живую цепь. Тугой чавкающий звук, который долетел до меня, заставил съежиться, и я инстинктивно выбросил вперед левую руку, закрываясь. Шести или семи верблюдов в самом центре больше не существовало, носороги в буквальном смысле размазали их по грунту, хаотично нанося в стороны страшные удары бивнями. Перевернутые повозки начали лопаться, словно глиняные горшки, осыпая щепками своих же защитников. Несмотря на звериную мощь исполинских тварей, два животных уже лежали замертво с пробитыми черепами, из которых торчали копья. Их спешенные наездники оказались в меньшинстве буквально на миг, но этого хватило, чтобы сразу несколько острых листовидных клинков пронзили их. Тем не менее оставшаяся в живых пара всадников прошла сквозь строй обороняющихся, как нож сквозь масло, посеяв панику среди стрелков, явно не ожидавших столь скорого прорыва.

Следом за первой четверкой в образовавшийся пролом устремились сразу семь всадников, расширяя проход в павшую баррикаду и сбивая с ног тех, кто бил прорвавшихся с первой волной в спину. Мясники с радостью пропускали всадников вглубь, попутно осыпая их ударами и выбивая из седел. Оставшиеся наездники устремились на прорыв чуть в стороне от основного удара, боясь врезаться в своих.

Завязалась форменная свалка, и над барханами разразился гвалт, какой присутствует на любом поле боя: звон железа, крики, стоны, рев команд и проклятий. Внезапно мои чувства обострились, а в солнечном сплетении заиграл знакомый холодок – кто-то применил силу дара. Я начал жадно искать взглядом, пытаясь разглядеть, откуда исходил выброс энергии. Лица замелькали передо мной, одно сменяя другое.

Массивного вида воин с ревом раскручивал над головой алебарду, то и дело обрушивая тяжелые удары на теснящего его бойца. Тот в свою очередь ловко от них уворачивался, но каждый раз не успевал сделать свой выпад, поскольку алебарда рывком возвращалась назад, грозя зацепить крюком. Рядом мурхун отчаянно рубился сразу двумя ятаганами, отбросив щит. Его удары со свистом прорезали воздух, выписывая смертоносное кружево, и двое атаковавших были вынужденные перейти к обороне. Оставив перебитые копья, они с трудом защищались короткими клинками, больше похожими на ножи. Один из наемников пропустил закрученный удар снизу-вверх, и его череп лопнул, как тыква, окрашивая второго алыми брызгами.

К тому моменту, как я все-таки нашел пустившего в ход силу, уже почти все патрульные были спешены. Кого-то выбили из седла, кто-то спрыгнул сам, потеряв животное. Бой шел практически на равных, но мое внимание привлекла фигура в черном балахоне. Я не видел лица неизвестного под капюшоном, но руки и пальцы говорили за него. Человек стоял на коленях чуть поодаль от всего этого светопреставления и что-то торопливо чертил на песке. Чувства никогда меня не обманывали, и не отдавая отчета в том, что делаю, я что есть мочи завопил:

– Эй, братан! У них чернокнижник! Руби чернокнижника!

Они не могли меня слышать, однако тот самый слагрун, который приковал мое внимание чуть ранее, вдруг резко откатился в сторону от своего противника. То, что произошло дальше, заняло считанные секунды. Вскочив на ноги, воин проворно крутанулся вокруг своей оси, вращая «звездой» и замыкая круг, с криком выбросил правую руку вперед. В последний момент он отпустил рукоять, метнув оружие. Это был бросок мастера. Начиненное стальными зубцами ядро с хищным жужжанием вмазалось прямо в лицо колдуна. Удар был такой силы, что человека рывком отбросило назад, и он дважды перекувырнулся. Безжизненное тело сломанной куклой распласталось на песке. На том месте, где у него еще мгновение назад была голова, зияла грязная тряпка. Страшная смерть!

Тем временем копейщик, от которого мгновение назад ускользнул рунианец, опьяненный ненавистью за смерть товарища, молча, без криков и проклятий, налетел на него как ураган, нанося серию за серией ударов. Щит оставался на руке у моего соплеменника, и все, что ему оставалось, это уворачиваться и закрываться. Отбив очередной выпад и кувырком откатившись назад, рунианцу удалось разорвать дистанцию на два-три корпуса, что дало время, чтобы сорвать с пояса короткий метательный топор. Не теряя времени даром, караванщик бросился вперед, покрывая расстояние, отделявшее его от воина. Перехватив копье обратным хватом, он взвился в воздух, опуская вертикальный укол и метя в горло врагу. Рунианец в тот же момент попытался метнуть топор, открываясь из-за щита. Я зажмурился, понимая, что моему сородичу конец.

Однако, открыв глаза, я обнаружил, что воин все еще жив и сопротивляется. Перехватив щит обеими руками, как поднос, он наносил отчаянные удары нападавшему на него копейщику. Его движения были неправильными, несбалансированными, полными отчаяния, и они работали. Караванщик, не ожидая ничего подобного, успевал только отскакивать, то и дело пропуская удары окованного железом щита. Наконец, придя в себя, он попытался поднырнуть под удар, чтобы совершить укол в пах, но его оппонент разгадал этот трюк. Чуть изменив траекторию движения, щит рунианца с мокрым хрустом врезался прямо в челюсть копьеносца, выбивая зубы и ломая кости.

Все кончилось так же внезапно, как началось. Караван был полностью уничтожен. Среди груды тел, волоча по земле оружие, топтались спешенные патрульные, добивая тяжелораненых и несчастных искалеченных животных.

Самое омерзительное в любом бою, это первые минуты, когда он закончился. Можно выдержать что угодно в пылу драки, когда ты четко знаешь, где твоя правда. Но совсем другое дело потом, когда приходится решать: пленить поверженного врага и лечить, кормить, содержать под стражей, или просто незатейливо зарубить. Именно здесь закаляется характер и проявляется вся суть вещей.

Мои стопы мягко обнял песок, а я стоял, завороженно глядя на эту страшную баталию, величественную и мрачную, как любая картина смерти. Песок все настойчивее обступал мои ноги, поднявшись до колен. В какой-то момент, я осознал, что меня затягивает вниз, под землю. Охвативший меня ужас участливо прошептал в голове самое страшное, что я мог услышать:

– Зыбучие пески!

Прежде чем я успел сообразить, что нужно делать, сознание отключилось, проваливаясь в черное ничто. Внезапно обрушившийся холод заставил резко согнуться. Распахнув глаза, я затряс головой, сгоняя сон и пытаясь понять, что происходит. Двое матросов, куривших неподалеку, довольно засмеялись, глядя, как я таращусь по сторонам и трясу башкой, слово псина. Кажется, я задремал у бочки, куда примостился, когда мы отплыли. Одна из тяжелых волн, ударивших в борт, долетела аж до верхней палубы, приведя меня в чувство. Я беззлобно хохотнул в тон матросам и поднялся, стряхивая с себя соленые капли. Судя по небосклону, начинало светать, и вполне можно было еще поспать, но холодная морская вода как рукой сняла с меня объятия дремы. Да и появилась тема для размышления.

Мне уже много лет не снились обычные сновидения. Напротив, все имело какое-то значение. Сны представляли картины прошлого и будущего. Я так и не смог до конца понять, кто из элементов наводит на меня эти грёзы, но уверенность была лишь в одном: еще ни одна из них не пришла ко мне без особой на то причины. Барк шел вовсе не в Зоркундлат. Зачем же тогда мне пришло видение Чанранских песков?

Миновав потерявших интерес матросов и оставшись вновь наедине со своими мыслями, я начал рассеянно расхаживать по палубе, не сразу заметив, что до сих пор сжимаю в руке кастет.