Текст книги "Хозяин таёжного неба (СИ)"

Автор книги: Андрей Лукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

* * *

«Поднимешься на один из трёх городских холмов и поглядишь вокруг, – наставлял дядька Зашурыга. – На одном холме увидишь высокий замок с острыми шпилями – то будет Оркулан. На другом стоит двуглавый каменный терем. То управа. От неё к реке спускается улица оружейников. Там по левую руку, ежели шагать вниз, и отыщешь дом оружейного мастера Угроха. Узнать его немудрено – у него над входом медный щит висит с двумя прямыми мечами. Али поспрошаешь кого...»

Спрошать Стёпка не торопился, полагая, что сам без подсказок сумеет найти нужный дом. Не Москва же вокруг и даже не Абакан. Городишко-то не шибко велик, из конца в конец за час, наверное, пройти можно. Ни заблудиться в таком, ни потеряться.

Но, однако же, Усть-Лишай был всё-таки самым настоящим городом и здорово отличался от той же, скажем, насквозь деревенской Проторы. И тесно стоящими домами в два, три, а то и в четыре этажа, и мощёными камнем улицами, и крепостной стеной, возведённой вокруг всех трёх городских холмов, и пёстрым шумным многолюдьем, от которого Стёпка за время блуждания по тайге успел отвыкнуть. Громыхали повозки, проезжали всадники, ходили туда-сюда горожане разного обличья и достатка. Поскольку о тротуарах здесь и ведать не ведали, всяк шёл и ехал, как ему в голову взбредёт. То и дело приходилось уворачиваться и оглядываться, чтобы не стоптали копытами и не столкнули ненароком под колёса.

Степан в своей зачарованной одежде, как выяснилось, полностью вписывался в местную моду, и опознать в нём чужака сейчас сумел бы разве что какой-нибудь особо дотошный маг, каковых поблизости пока не наблюдалось. С зачарованной (или, если припомнить пояснения Серафиана, зачаровавшейся) одеждой вообще интересно получилось. Стёпка по обычной мальчишеской невнимательности к тряпкам и нарядам довольно поздно заметил, что его джинсы, рубашка и кроссовки сами собой как бы приспосабливаются к окружающему миру, словно понимают, что от них в данный момент требуется. Так, например, в лесу он выглядел обычным таёжным жителем в одежке справной, ноской и приспособленной как раз для ночёвок у костра. На приёме у князя его не слишком шикарный наряд непонятным образом смотрелся едва ли не круче пышных и чересчур расфуфыренных одеяний весских вельмож. Здесь же, на улицах Усть-Лишая его вполне можно было принять за сына какого-нибудь торговца средней руки. Вероятно, именно поэтому собравшийся проследить за беглецом Огрех-Лихояр почти сразу потерял его в толчее центральных улиц, хотя сам Стёпка не прилагал к этому ни малейших усилий. Он вообще не подозревал о том, что за ним кто-то следит. Ему это даже в голову не пришло. Но так или иначе от недобрых глаз он ускользнул, что не могло не огорчить обитателей Магического подворья и заставило их ещё раз усомниться во всемогуществе классических поисковых заклинаний.

Крутая и довольно извилистая улица привела Степана на не слишком просторную площадь. Чуть в стороне, среди крыш и садов возвышались черные стены замка. Это был Оркулан. Крепость, построенная орками в те далёкие времена, когда им нескольких успешных побед удалось захватить часть Таёжного княжества. Как рассказывал Швырга, оркимаги владели Усть-Лишаем почти четверть века. Возвели крепость, подмяли под себя окрестные сёла и хутора, объявили эти земли навсегда отошедшими под руку Великого Оркмейстера... А потом их с треском вышибли за Лишаиху. Удивительно было сознавать, что по этим самым улицам когда-то ходили орклы, жили в этих домах, вот так же заглядывал в лавки, торговались, обменивались новостями, шутили, может быть, если они умеют шутить... И жестоко рубились с таёжной дружиной на крепостных стенах, отступали, огрызаясь и орошая своей и чужой кровью эти камни, неистово защищали каждый дом и умирали, пронзённые стрелами.

И это всё могло повториться. Через год, через месяц, через неделю. Оркланд вновь собирал армию на границах улуса.

Стёпка тщетно искал глазами второй холм, тот, который с двуглавой управой. Оказалось, что в плотно застроенном незнакомом городе очень непросто определить, где кончается одна возвышенность и начинается другая. Мешала череда теснящихся одна за другой крыш, высокие стены зданий, толкающиеся прохожие, вообще всё мешало... Особенно какая-то серая пелена, откуда ни возьмись повисшая вдруг перед глазами. Как Стёпка ни старался от неё избавиться, как ни тёр глаза, пелена не пропадала. А тут ещё и в висках заломило, пронзительно и внезапно, и настроение от этого, конечно, сразу испортилось. Захотелось забиться куда-нибудь в укромный уголок и сидеть там, пока боль не отступит. Так что никакой управы он не обнаружил. Ни двуглавой, ни одноглавой. Он несколько раз обошёл площадь, тщетно пытаясь разобраться в непривычной архитектуре и уже начиная сердиться на дядьку Зашурыгу, который мог бы и попонятнее объяснить дорогу к дому мастера Угроха. Где эта чёртова управа? Придётся, видимо, поспрошать. Народу вокруг хватает, и приезжего и местного, кто-нибудь наверняка подскажет. Только бы на весских магов не нарваться. К счастью, в бурлящей пёстрой толпе не видно было ни одного бордового плаща.

Голова болела всё сильнее. Стёпка присел у стены на корточки рядом с какой-то посудной лавкой и долго бездумно смотрел на прохожих. В лавке громко спорили, по улицам плыла терпкая смесь ароматов конского навоза, дёгтя и печного дыма. Яркий солнечный свет неприятно резал глаза. Захотелось закрыть их и сидеть долго и бездумно... Это, наверное, то дурацкое дверное заклинание так на меня подействовало, вяло размышлял он. Или весские чародеи какую-нибудь магическую гадость успели наколдовать, чтобы я далеко не ушёл. Только фиг им, сейчас посижу немного и справлюсь. Вот уже и боль почти отступила.

С неохотой поднявшись и сделав пару неуверенных шагов, он оглянулся... И обнаружил искомую управу. Двуглавое здание возвышалось чуть ли не прямо над его головой. Сразу случайно попав на нужный холм, он взялся глупо разглядывать окрестности вместо того, чтобы просто посмотреть вверх. Да уж, очень сложно было догадаться, в трёх холмах среди бела дня заблудился. Демоны-исполнители, они вообще "отличаются умом и сообразительностью"...

Дальше всё было просто. Вот она – оружейная улица. Убегает круто вниз, и почти над каждым домом вывешены то кольчуги, то щиты с мечами, то луки и колчаны. И хотя приглушённый обязательными заклинаниями кузнечный грохот и лязг почти не слышен, даже с закрытыми глазами не ошибёшься: здесь работают с металлом.

Вот он и дом Угроха. Большой медный щит, два скрещённых прямых меча. Обитая металлическими полосами дверь закрыта, высоко расположенные окна с распахнутыми ставнями по-городскому забраны кусочками стекла в свинцовых переплётах. Огромный пёс спит под воротами, высунув морду наружу, и не обращает внимания на шум и суету улицы. Стёпка чувствовал себя до того нехорошо, что и сам бы сейчас с удовольствием улёгся рядом с этим безмятежным псом. В последний раз так плохо ему было, когда он прошлой зимой подхватил грипп. Только глаза тогда не отказывали. А сейчас...

Разглядев сквозь застилающую взгляд пелену подвешенный на цепочке молоток, он постучал в дверь. Получилось неожиданно звонко и громко. Открыли ему не сразу, он даже решил, что не застал хозяев дома.

– Кого надоть? – не слишком дружелюбно спросила девчонка-тайгарка примерно одного с ним возраста. Одета она была во что-то обыденное, не слишком даже и чистое, впрочем, Степан на это особенного внимания не обратил. Не до того ему было. На незваного гостя девчонка смотрела неприветливо, закусив губу и прищурив тёмные глаза.

– Мастер Угрох здесь живёт? – спросил Стёпка. Голову опять сдавило, и собственный голос доносился до него так, как будто он говорил в большую трубу и слышал себя со стороны.

– Нету его, – довольно ответила девчонка. – Повёз заказ в Тигляйку. Воротится не скоро.

Вот так дела! Стёпка растерялся. Он почему-то и мысли не допускал, что мастер Угрох может куда-то уехать. И к кому теперь идти?

Девчонка стояла прочно, не сдвинешь при всём желании. И впускать его не собиралась. Да он и сам не хотел теперь входить. Зачем? В этом доме его и без того никто не ждал, а теперь и вовсе не будут рады.

– Кто пришёл? – донёсся из дома женский голос. – Не Купша ли травы принесла?

– Да не, мамка, малец какой-тось умученный о бате спрошает. Я ему велела посля зайти, – она повернулась к Стёпке. – Почто столбом стоишь? Сказано же, позжее приходи, дня через два али три. Батя раньше не возвернётся... Ну, чего посмурнел?

У Стёпки перед глазами всё закачалось, он опёрся рукой о стену и почувствовал, что взлетает. Удержаться на земле было невозможно, ног он уже не ощущал, его неудержимо утягивало в высокое и очень чёрное небо, в котором не видно было ни одной звезды.

Откуда-то издалека донёсся причудливо искажённый расстоянием голос девчонки:

– Мамка, бежи сюды! Малец помирать собрался!..

И всё кончилось.

Глава восьмая,

в которой демон выздоравливает

Тягостное состояние, болезненное, с ломотой во всех суставах, без снов, но с отчётливым ощущением кошмара, тянулось бесконечно долго. Несколько раз Степан приходил в себя, открывал глаза, осознавал, что лежит в постели, накрытый до подбородка невыносимо тяжёлым одеялом, что ему жарко и что, если он сейчас же не избавится от этого одеяла, то непременно умрёт. Он кое-как сбрасывал его с себя ослабевшими руками, но легче от этого не становилось. Вокруг всегда было темно... или это у него в глазах было темно, страшно хотелось пить, он то и дело облизывал потрескавшиеся губы. Чьи-то заботливые руки поправляли на нём одеяло, трогали лоб, подносили ко рту чашку. Он жадно глотал – и оказывалось, что в чашке не вода, а отвратительно горький травяной отвар. Но приходилось пить – и он пил. И опять засыпал, проваливался в беспамятство. Затем, вечность спустя, открывал ничего не видящие глаза – и все повторялось сначала.

Когда он окончательно проснулся и пришёл в себя – сразу, в одно мгновение, – было утро. В узкое окно, расположенное где-то над головой, врывались бодрые уличные голоса, приглушённый кузнечный звон, скрип колёс и выкрики пробегающих мальчишек. Солнечные лучи насквозь пронизывали помещение, и в них весело плясали редкие пылинки. Аптечный запах, резкий и не слишком приятный, щекотал ноздри. С потолка свисали пучки сушёных трав. Тяжёлое одеяло оказалось пушистой шкурой непонятно какого зверя, но не медведя, это точно. Из подушки кое-где торчали кончики куриных перьев, и у Стёпки сразу зачесались руки повыдёргивать их, чтобы не кололись. Так он делал в детстве, когда оставался ночевать у бабушки. У неё тоже были такие перьевые подушки.

Комната, в которой он лежал, была невелика и, судя по всему, вовсе не предназначалась для размещения тяжёлых больных. Кажется, это была самая настоящая кладовка, правда, довольно просторная и светлая. Всю противоположную стену занимали вместительные полки, плотно заставленные деревянными ларцами, берестяными туесками и горшочками всевозможных видов и размеров. И, как не трудно было догадаться, заполнены они были вовсе не вареньями и вкусностями, а всевозможными отварами, настойками и мазями. И не значит ли это, что он попал к какому-нибудь местному лекарю? И кто, интересно бы узнать, его сюда доставил?

Так или иначе, но его вылечили, и теперь у него ничего не болело, совсем ничего. И это после стольких дней (или недель?) беспамятной маеты. Руки-ноги двигались нормально, пальцы легко сжимались и разжимались, в висках не ломило, зрение восстановилось полностью. По всем ощущениям он был совершенно здоров. Хоть сейчас вставай и отправляйся на подвиги.

Немного поразмыслив, Стёпка решил, что подвиги пока подождут, и можно ещё немного полежать, потому что болезнь ушла, а слабость осталась. Подскочишь вот так сдуру – и хлопнешься чего доброго в обморок. И ещё неизвестно сколько времени проваляешься. Но всё-таки – что с ним случилось? Неужели какую-то местную заразу подхватил? Холеру там или чуму? Почему-то таинственная чума его особенно пугала. Он помнил, что в средние века то и дело случались эпидемии, люди умирали тысячами, заражали друг друга; дома сжигали вместе с заболевшими; везде на дорогах стояли заставы; могильщики в балахонах крючьями стаскивали трупы в ямы и засыпали их известью... Бр-р-р!

А ещё была такая болезнь проказа, непонятная, но жуткая и тоже заразная, одно название чего стоит. От неё ещё какие-то мерзкие бугры на коже появляются... Стёпка тут же уставился на руки, лихорадочно ощупал лицо и вздохнул с облегчением. Никаких бугров, кожа чистая. Значит, не проказа. И не чума. Потому что он тогда бы точно умер.

– Опамятовал? – внезапный вопрос заставил его вздрогнуть. Увлёкшись самоосмотром, он не заметил, как открылась дверь. На пороге стояла девчонка. Та самая, дочь мастера Угроха. Значит, его никуда не увезли, и он сейчас не у лекаря, а в доме оружейника, там, куда, в общем-то, и стремился. С одной стороны, конечно, здорово, а с другой – немного неловко, что чужим людям пришлось возиться с ним, лечить, ухаживать. Не всякий такому обрадуется. Хорошие всё-таки знакомые у дядьки Зашурыги, да плохих он бы и не порекомендовал.

На этот раз девчонка была одета нормально, во всё чистое, опрятное и, главное, девчачье: платье с высокой талией, сапожки, ленты в волосах. Не красавица, но и не уродина. Обычная девчонка-тайгарка. Слегка конопатая, лицо круглое, пухлые губы, меж зубов щербинка. На пацанёнка была бы похожа, если бы не платье. На поясе, в простых, но ладных ножнах, довольно большой нож. Почти тесак. Это Стёпке понравилось. Он бы и сам от такого не отказался, не владей кое-чем получше.

Девчонка, не оглядываясь, объявила во весь голос:

– Мамка, приблудный опамятовал!

– Сама ты приблудная, – хрипло огрызнулся Стёпка. Он помнил, как она, не разобравшись, чуть не прогнала его от дверей.

– Глянь, какой... обидчивый, – фыркнула девчонка. – Ну что, раздумал нынче помирать?

– А я, между прочим, помирать вовсе и не задумывал, – сказал Стёпка, и тут же его кольнуло: неужели он и вправду мог умереть?

– Ты это мамке моей скажи. Её-то не обманешь, – девчонка прищурилась, словно насквозь взглядом прожгла: – Тебя как зовут?

– Меня не зовут, – вспомнил Стёпка затёртую присказку. – Я сам прихожу.

– То-то ты к нам сам без спросу и приблудился, – девчонка с трудом удержала предательскую улыбку. Немудрёная шутка ей понравилась, но показывать это приблудному она не хотела. – Али подсказал кто, что у нас мамка – травница?

– Никто не подсказывал. И вообще я не к ней шёл, а к мастеру Угроху.

– На кой он тебе?

– Дело у меня к нему, – Стёпка не собирался вот так всё сразу выкладывать этой вредине, пусть она даже и дочь Угроха. – Меня Стеславом зовут. А тебя?

– Ни к чему тебе моё имя знать, приблудный Стеслав, – отрезала девчонка. – Мал ещё, подрасти поперву. Али в женихи метишь?

– Нужна ты мне, – покраснел Стёпка. Вот ведь выдерга. От такой невесты небось любой жених за тридевять земель убежит.

– Ну а ты, приблудный, мне и вовсе не надобен. Особливо такой, который сон-траву без меры пьёт.

Сон-трава! Так вот из-за чего всё это с ним случилось! Он и вправду, наверное, слишком много её выпил. Треклятый Огрех-Лихояр чуть не угробил его, не знал же гад, сколько нужно демону для усыпления, потому и назаваривал от души. Ещё и похвалялся, что побольше в котелок всыпал, для пущей верности. Всё-таки надо было тогда ему врезать на прощание!..

– Значит, это я из-за сон-травы чуть не умер? – пробормотал он.

В комнатку, отодвинув девчонку, вошла полная, крепкая женщина с суровым, но приятным лицом. Одета она была в простое белое домашнее платье с короткими рукавами, удивительно напоминающее то, в котором часто на даче ходила мама. И платок на голове она повязывала почти точно так же. В руках женщина держала большую кружку со знакомым узором по краю. Кажется, из этой кружки его поили, когда он приходил в себя.

– Иди, Боява, одёжку отроку принеси, – велела женщина, усаживаясь рядом со Степаном. Девчонка дёрнула плечом, но перечить не стала и ушла.

Стёпка только сейчас осознал, что он под одеялом совсем голый. И сразу покраснел.

– Ишь, зарумянился, – сказала женщина без усмешки. – Вышла из тебя, значит, хворь-то. В глазах не смурно ли?

– Нет, – сказал Стёпка. – Всё хорошо. Спасибо. Это вы меня вылечили?

– Отваром тебя выходила, – сказала хозяйка. – Зачем ты сон-траву пил? Из баловства?

Вернулась девчонка, принесла Стёпкину одежду. И застыла в дверях.

– Я не знал, что такое будет, – сказал Стёпка.

Девчонка пренебрежительно фыркнула.

– Не знал, что в заваруху сон-траву подмешали, – поправился Стёпка. – Меня весские маги нарочно опоили. Чтобы усыпить. Они потом сами говорили, что побольше насыпали для верности.

Он вспомнил вкус, показавшийся ему сначала приятным, и его передёрнуло.

Девчонка ещё раз фыркнула.

– Маги его опоили. Горазд ты брехать. На кой ты магам сдался-то? Тебя и без сон-травы любой весич полонит.

Женщина внимательно смотрела на Стёпку. Она, в отличие от дочери, ему, похоже, верила.

– Ты выпил и...

– Заснул, конечно, – сказал Стёпка. – И не знаю, сколько спал. А потом, когда уже по городу шёл, в глазах вдруг потемнело. Хорошо, что я ваш дом найти успел, а то бы на улице упал. И маги бы меня опять забрали... Я долго болел?

– Три дня, – сказала хозяйка. – А для чего ты к нам шёл?

Стёпка помялся, потом пояснил:

– Я когда из Проторы уезжал, мне дядька Зашурыга посоветовал к мастеру Угроху обратиться, ну, чтобы пожить несколько дней. Вот я, когда проснулся, и стал ваш дом искать. Хотел спросить, можно ли?

Девчонка и тут не утерпела:

– Он проснулся, а маги куда делись? Разбежалися с перепугу?

– Зашурыга? – переспросила хозяйка. – Это из охотников или корчму который держит?

– Который корчму.

– Углиньи муж? Как его дочку зовут? Не Подрада?

– Застудой её зовут, – сказал Стёпка, догадываясь почему она спрашивает. – Ещё у них там Збугнята есть и младшая, Заглада, маленькая совсем, кругленькая такая, смешливая.

Хозяйка улыбнулась.

– Верно. Ты уж прости, время нынче неспокойное, не всякому сразу поверишь. Тебя Стеславом зовут?

– Да.

– А меня можешь тёткой Зарёной называть. Одеться сам сумеешь?

– Сумею, – быстро сказал Стёпка.

– Ну, одевайся. А потом я тебя покормлю. Силы тебе набирать нужно, исхудал до костей. И отвар не забудь. В последний раз выпей. Его тоже много нельзя, а то живот скрутит. Коли до ветру надо, на двор пока не ходи, слаб ты ещё. Корчажкой пока обойдись, в углу стоит.

Она легко поднялась и вышла, увлекая за собой дочь. Дверь за ними закрылась.

Стёпка скривился, понюхал отвар (ну и гадость!), через силу выпил и несколько минут сидел, сдерживая рвотные позывы. Едва удержался.

Потом выбрался из-под одеяла, сходил по-быстрому до корчажки (обычный ночной горшок с деревянной крышкой), торопливо оделся и обулся: дверь-то не заперта, вдруг кто заглянет. Одежда вся оказалась выстиранной и тоже приятно пахла какими-то травами. Спохватившись, проверил карманы, всё ли на месте, и самому стало стыдно: неужели хозяйка унизилась бы до того, чтобы воровать у больного отрока, которого сама же и лечила? А вот язва Боява, на что угодно можно поспорить, точно не удержалась и сунула свой любопытный нос, куда не следует. Да и ладно. Он ведь не шпион, скрывать ему нечего.

На кухне Боява ловко нарезала круглый ржаной хлеб большими кусками. На широком до желта выскобленном столе уже дымились щи в глиняной тарелке. Тётка Зарёна выложила из чугунка большой кусок мяса с аппетитно торчащей косточкой.

– Садись, Стеслав, угощайся. Тебе сейчас надо много есть.

При виде еды Стёпка сразу ощутил дикий голод. Шутка ли – три дня на одном противном отваре! Однако сразу за стол не полез.

– Мне бы руки сполоснуть.

– Боява, полей гостю.

Девчонка отвела его в соседнюю комнатку, полила на руки из кувшина, не удержалась, брякнула:

– А я уж решила, что ты рук сроду не мыл. Чёрные были, словно ты ими по всему Усть-Лишаю грязь придорожную собирал. Мамка отваром травяным едва оттёрла.

– Мне у магов в тюрьме умываться некогда было. Да и негде.

– Не умаялся ещё про магов своих болтать? – рассердилась Боява. – Вон как сон-трава голову тебе своротила – по сию пору заговариваешься.

– Не хочешь – не верь, – пожал плечами Стёпка. – Я с тобой спорить не собираюсь.

– Вот и не спорь, – девчонка отобрала у него полотенце, по-свойски ухватила за руку, потащила за собой. – Пошли уж за стол, пока щи не простыли.

Хозяйка, сама не ела, управлялась по хозяйству, что-то крошила, что-то заваривала, всё у неё получалось ловко и без лишней суеты. Боява сидела напротив, нахально разглядывая жующего Степана. В другое время он бы смущался, но сейчас ему было всё равно. Пусть смотрит. А если думает, что у него под её пристальным взглядом кусок поперёк горла встанет, то она крупно ошибается. Съем всё и добавки попросить не постесняюсь.

– И куда же ты теперь от нас подашься, Стеслав? – спросила наконец девчонка. – Что делать будешь?

– Боява! – укоризненно оглянулась на неё мать.

– Не знаю, – пожал плечами Стёпка. – Мне вообще-то надо обязательно в одно место зайти, в замок... Ну в этот, который орклы построили.

– В Оркулан? – удивилась девчонка. – Там же нет ничего.

– Как это? – поразился Стёпка. – А куда же всё делось? Я его три дня назад видел, он ещё целый был.

Боява презрительно хохотнула:

– Ты откель такой взялся, приблудный, что такого не ведаешь? Оркулан никто уже и не помнит, когда сожгли. Одни каменные стены стоят.

– А-а-а, – сказал Стёпка. – Да нет. Там где-то у весских магов тюрьма, кажется, устроена, так мне туда нужно.

– Не насиделся ещё в темнице?

– Друга моего весичи там держат. Гоблина из Летописного замка. Я его освободить хочу.

– Выкупить его у магов собираешься? Для этого гномье золото в карманах носишь?

– Боява! – опять очень привычно прикрикнула мать. Но та так же привычно не обратила внимания.

– Если маги согласятся, то и выкуплю, – сказал Стёпка. – Но мне вообще-то князь Всеяр пообещал, что маги гоблина так отдадут, без выкупа.

– Ещё и князя приплёл, – восхитилась девчонка. – Давай дальше бреши.

– Боява, – укоризненно сказала мать.

– А что. Пусть брешет. Весело же.

– А ты откуда знаешь, что золото гномье? – спохватился Стёпка.

– Чую.

Он смотрел в её ехидно прищуренные глаза и не мог понять, то ли она привирает из вредности, то ли в самом деле владеет гномьим чутьём на золото. А что, может быть, и владеет. В этом мире и не такое бывает. У него самого-то, между прочим, тоже подарочек от гномов имеется, и какой – Большой Отговор! Решив не откладывать, он сказал:

– Я вам за лечение заплатить должен. Сколько с меня?

– Два драка, – тут же заявила Боява. И уставилась на Стёпку с весёлым ожиданием, как, мол, отреагирует на такую неслыханную цену.

– Да уймись же ты неуёма! – всплеснула руками тётка Зарёна. – Опозорить нас хочешь?

– А что? – не совсем натурально удивилась девчонка. – Разве его жизнь не стоит двух золотых?

– Конечно, стоит, – поспешил согласиться Стёпка. – Я заплачу. И спасибо вам большое. За угощение и за то, что вылечили. А от сон-травы можно умереть?

– Можно, – сказала хозяйка. – Но не сразу. Много раз пить надо. Потом зрения лишишься, память потеряешь... А после и помрёшь.

Стёпка порадовался. Он-то эту проклятую траву всего один раз пил.

– А можно мне... – начал он. – А можно, когда я гоблина у магов заберу, я его сюда приведу? Ненадолго. А то я в Усть-Лишае больше никого не знаю, а маги его там, наверное, пытали. Или просто били. Я заплачу. И за него и за себя. Или подскажите, где здесь этот, как его... постоялый двор.

– Может, ты навовсе у нас жить устроишься... – начала Боява язвительно, но мать тотчас перебила её:

– Никаких денег мы с тебя, Стеслав, не возьмём. И даже мыслить об этом забудь. Ни за еду, ни за постой, ни за лечение. И гоблина своего приводи.

Боява вытаращилась на мать, словно впервые её увидела:

– Но мамка!..

– Молчи, Боява! Ты не ведаешь! – она повернулась к Стёпке. – Однако же сегодня я тебя никуда не пущу. Слаб ты ещё, ноги не удержат. Завтра иди.

– Да кто он такой? – вскинулась девчонка. – Или у бати ещё один сын на стороне объявился?

– Что ты мелешь, глупая! – хозяйка не рассердилась, а наоборот улыбнулась. – Язык-то придержи. Стеслав саму Миряну от заклятия освободил, а ты с него деньги хочешь взять. Набросилась ровно на врага. Гляди, останешься без женихов, всю жизнь в девках маяться будешь.

Боява испуганно вытаращила глаза. Похоже, перспектива остаться без женихов её совсем не радовала. Вид её стремительно бледнеющего лица не доставил Степану никакого удовольствия. Он отложил недоеденный кусок и вздохнул. Ну вот, и здесь его настигла слава освободителя. Лучше бы золотом отдать, честное слово. Он не удержался, спросил:

– А вы откуда про это узнали?

И этот его вопрос окончательно убедил девчонку, что приблудный в самом деле каким-то боком причастен к освобождению Миряны. Закусив губу, она по-новому вглядывалась в его лицо, пытаясь найти в нём что-то особенное, и мучительно гадая, не зашла ли в своей задиристости слишком далеко.

Тётка Зарёна подхватила со стола пустую тарелку:

– На рынке нынче Свилагу встретила. Они с мужем из Проторы за сукном приехали.

– А-а, понятно, – Стёпка вздохнул. Теперь, если женщины ещё кому-нибудь проговорятся, ему в городе прохода не будет, это точно. А ведь проговорятся, не утерпят.

– Я ей не шибко поверила поначалу-то. Свилага прибрехнуть горазда. А когда она обмолвилась, что отрока Стеславом кличут, тут меня и стукнуло. Ты в бреду тоже всё Стеславом назывался.

– Я бредил? – удивился Стёпка.

– После сон-травы все бредят. Болтают невнятное, и ты болтал.

Стёпка испугался, что мог выболтать лишнее, и опять едва не покраснел:

– А что я ещё говорил?

Хозяйка покачала головой:

– Разве разберёшь? Оркимагов всё поминал и демонов. Да на весичей шибко сердился... – она помолчала, потом попросила о том, о чём Стёпка уже догадался, что непременно попросит. – Ты нам не поведаешь ли, Стеслав, о Миряне?.. – она виновато улыбнулась, и сразу стало видно, что она ещё довольно молодая женщина, младше, наверное, Стёпкиной мамы. – Тебя, я понимаю, ещё в Проторе бабы тамошние разговорами умучали, так что ежели тебе в тягость...

– Ну что вы, – Стёпка за одно только излечение от болезни готов был ещё сто раз рассказывать и пересказывать свою историю. – Конечно, поведаю. Мне не трудно.

– Вот и славно, – обрадовалась она. – К вечеру сядем, я сестру позову... если можно.

– Зовите, – кивнул Стёпка. И добавил про себя: "Всех зовите, чтобы сразу отмучиться". Но вслух не сказал. Потому что невежливо. Всё-таки она его вылечила. И вообще – тётка Зарёна ему очень понравилась. Даже непонятно, как у такой хорошей и доброй женщины могла вырасти столь дерзкая и своенравная дочь. Он посмотрел на Бояву.

– И ты приходи, – сказал он.

Боява хмыкнула, но на этот раз смолчала. И он вдруг понял, что у него теперь имеется надёжная защита от этой язвы ? стоит ей только намекнуть насчёт женихов, сразу присмиреет, неспроста её перекосило после материных слов.

– А теперь иди и ложись, – велела хозяйка. – Побледнел ты что-то. Видать, ещё не вся хворь вышла.

У Стёпки в самом деле опять слегка поплыло перед глазами. И он не стал спорить. Поблагодарил за угощение и пошёл отлёживаться.

* * *

Он проспал часа три, не меньше. А когда открыл глаза, отчётливо почувствовал, что хворь ушла окончательно. Валяться в постели больше не хотелось – и без того все бока отлежал, да к тому же ещё и известное место требовалось посетить. Поднявшись, он первым делом глянул в окно. На улице моросил дождь, мелкий и нудный, с крыш часто капало, по мостовой бежали мутные ручейки. Привязанная к воротам дома напротив лошадка терпеливо пережидала непогоду, изредка вздрагивая мокрой спиной. Стёпка представил себя на месте этой лошади, представил, как промокший и продрогший неприкаянно бродит по чужому городу – и ещё раз мысленно поблагодарил дядьку Зашурыгу за дельный совет и заботу.

Дом у мастера Угроха был большой. С непривычки в нём запросто можно было заблудиться. Стёпка в каждую прикрытую дверь вежливо стучал, затем, не дождавшись ответа, заглядывал, убеждался, что и эта комната пуста, шёл дальше. Сообразив, что в этом мире удобства даже в городских домах могут быть только во дворе, решил спуститься вниз. Хозяева жили на втором этаже, а на первом размещалась лавка. В лавке были покупатели – два грузных седых вурдалака. Обслуживал их худой парень с весёлыми глазами, неуловимо похожий на Бояву, можно даже и не сомневаться, что брат. Он выкладывал на прилавок широкие наконечники для копий, а вурдалаки сосредоточенно, со знанием дела вертели смертоносные изделия в больших руках, примерялись, гудели одобрительно.

Продавец, увидев спустившегося сверху отрока, кивнул ему как старому знакомому, проходи, мол, не тушуйся. Стёпка тотчас и про нужду свою забыл, пошёл вдоль стен, разглядывая выставленное на продажу колюще-рубяще-режущее великолепие и млея от восторга. Сколько мечей, сабель, кинжалов, а кольчуги какие! Умереть – не встать, как сказал бы Ванька. Вот бы его сюда, вот бы порадовался.

Уважительно, вполголоса переговаривались с продавцом вурдалаки, как сквозь вату доносился со двора приглушённый заклинаниями кузнечный перестук, и где-то за стеной, в соседнем помещении сердито звенела сталкивающаяся сталь, там определённо кто-то с кем-то сражался.

Стёпка, понятное дело, не выдержал, сунулся посмотреть. А как вошёл, так и обомлел. И причиной тому были не кособокие манекены в побитых кольчугах, не густо исклёванные стрелами мишени и не даже не висящие на цепях безжалостно изрубленные чурбаки. Его удивила Боява.

Девчонка билась на мечах с высоким стройным парнем. Одетая в просторную рубаху и лёгкие элль-фингские шаровары, она дикой кошкой вертелась вокруг соперника, то ловко отбивая его удары, то уверенно нанося встречные.

Нет ничего необычного в том, что дочь оружейного мастера разбирается в отцовом ремесле, что она может без запинки перечислить все детали и сочленения дружинного доспеха, твёрдо знает десять способов закалки стали и способна, наверное, с закрытыми глазами разобрать осадный арбалет. Но чтобы она ещё и мечным боем владела!..

Стёпка не горел желанием лишний раз встречаться с языкастой врединой, однако пропустить такое зрелище не мог, и потому, пристроившись за широкой спиной ближайшего манекена, стал внимательно наблюдать за схваткой.

Мечи у соперников были не деревянные, а самые настоящие, только нарочно затупленные, чтобы случайно не пораниться. Парень держал свой в одной руке, Боява сразу двумя. У неё неплохо получалось на Стёпкин не слишком искушённый взгляд. Она уверенно отбивала все выпады парня и даже несколько раз почти достала его своим мечом. Если он, конечно, ей нарочно не поддавался. Она прыгала, словно чертёнок на пружинках, и радостно вскрикивала, когда ей удавалось угадать и отвести особенно коварный удар или самой обмануть защиту противника.