Текст книги "С. Х. В. А. Т. К. А."

Автор книги: Андрей Левицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Как ты добросишь? – удивился Боцман. – Он же далеко…

– Да не, я про озеро это, про воду! – Жердь ткнул пальцем в сторону ртутной заводи.

– Отставить поджигать воду, – скомандовал Боцман и тоже выпрямился, разглядывая аномальное растение далеко впереди. – Шульга, почему туда?

– Через него лежит путь к «менталу», – ответил Тимур.

– Это как?

Вместо ответа он пожал плечами. Впервые с того момента, как упал вертолет, подал голос Растафарыч:

– Что такое соснодуб?

Вояка, привстав, начала было объяснять ему, но Гадюка ударил ее кулаком под колено, и она упала обратно. Развернувшись, девушка крикнула:

– Не трогай меня, змеюка!

– Заткнись, – презрительно бросил он.

– Сам заткнись! Еще раз тронешь – я тебя… Маша ойкнула, когда ствол АК стукнул ее по затылку.

– Молчи, – сказал Боцман и добавил, обращаясь к Растафарычу: – А ты греби дальше. А ты, Жердь, тоже заткнись.

Лопасть сломанного весла снова опустилась в воду.

Солнце ползло к горизонту, но жара не спадала. Ветер совсем стих, камыши и осока застыли, вода не плескалась – мертвый штиль царил вокруг.

– Мошкары совсем нет, – прошептал Жердь. – Слышите? В таких местах всегда слепней полно, а тут… Почему их нет? Что за место такое? Не, мне только хорошо, что нет, но странно же…

– Закрой пасть уже, – велел Боцман.

Если бы не плеск, с которым весло погружалось в воду, вокруг царила бы полная тишина. Лодка миновала корягу, рассеченную широкой гниющей трещиной, в которой росли мелкие грибы, и впереди открылся заболоченный остров, изогнутый полумесяцем. В излучине, затылком на выступающей из воды жирной черной грязи, лежал мертвец в последней стадии разложения. Он раскинул руки, будто на спине пытался выползти из воды, спасаясь от чего-то, да так и не выполз.

– Чё это с мужиком? – громко спросил Жердь. – Вы гляньте, на груди…

И тут Боцман не выдержал. Все в банде привыкли к болтливости длинного, и помощник главаря тоже давно привык, тем более что Жердь зачастую первым замечал всякие странности и непонятки в окружающем и доводил до общего сведения факт их наличия, но место это – тихое, жаркое, залитое ярким светом клонящегося к горизонту солнца, вызывало такую подспудную тревогу, что безудержная болтовня бандита здесь особенно нервировала. Вскочив, Боцман отпихнул с пути Растафарыча, который едва не свалился в воду, перешагнул через пригнувшуюся Машу, пролез мимо подавшегося к борту Гадюки – и врезал Жердю, вставшему ему навстречу, прикладом в живот.

Охнув, тот согнулся, одну руку прижал к брюху… а другой, неожиданно для всех и, кажется, для самого себя, вмазал Боцману по лицу.

– Не трожь меня! – с тихой ненавистью прохрипел Жердь, хватаясь за пистолет. – Не сметь, понял?!

Боцман, качнувшись назад, вскинул «калаш». Он уже готов был отправить строптивца на тот свет, когда сзади раздался голос Филина:

– Стой!

Опустив АК, Боцман схватил Жердя за руку, которой тот пытался вытащить оружие из кобуры, наклонился к нему, едва не ткнувшись носом в его нос, процедил:

– Еще раз пасть разинешь – завалю на хрен! Круто развернувшись, так что лодка закачалась, он пошел обратно. Тимур, глядя вперед, сказал:

– Осторожно. Течение началось.

Лодку медленно потащило вокруг острова, и Растафарыч стал подгребать.

– Туда? – спросил Филин.

Тимур кивнул. Он смотрел на труп в воде, потому что только сейчас заметил то, о чем пытался сказать Жердь: на груди мертвеца была широкая рана, будто трещина, как на той коряге, и в ней точно так же росли мелкие грибы. Шляпки их отливали тусклым изумрудом, как брюшко навозной мухи. Да и вообще грибы они напоминали только с первого взгляда – скорее уж это были какие-то почки… или, может, коконы? Зародыши? Куколки?

Мертвец пропал из виду, когда лодка миновала островок. Течение усилилось, вода покрылась мелкими волнами.

Посудину потащило прямо к островку, состоящему из гнилой массы веток, листьев и стеблей осоки. Тимур, сев на носовое ограждение и выставив вперед ноги, уперся в него, оттолкнулся – лодка качнулась и впритирку поплыла мимо, скребя бортом. Тимур так и остался сидеть, но Филин негромко приказал:

– Шульга, назад.

Пришлось поднять ноги. Выпрямляться во весь рост он не стал: из-за течения и мелких волн лодку теперь покачивало.

– А вообще кто-то живет в таких местах? – спросил сзади Жердь. – На болотах, которые ближе к Периметру, там ведь и псевдопсы бродят, и кабаны захаживают… А тут?

– Придурок, – бросил Боцман, не оборачиваясь. – Там мелко, земля, между нею лужи. Ходить можно. Здесь вода сплошняком – какие кабаны? Как они тут смогут?

– Сам придурок! – ответил Жердь.

Это было что-то неслыханное – раньше он никогда не смел отвечать на критику начальства, не важно, Филина или Боцмана… После смерти Огонька что-то в Жерде изменилось. Помощник главаря покосился на него через плечо. Вел себя длинный и правда иначе: дергал головой, стрелял глазами по сторонам, иногда быстро облизывался. Казалось, он чем-то озабочен, мысли бродят где-то далеко. Еще он то и дело потирал ладони, а иногда начинал любовно ощупывать сумку Огонька. Двинулся, решил Боцман. Они ведь вдвоем всегда были, на все задания их Филин вместе посылал, и хотя Огонек, кажется, Жердя не очень-то и жаловал, тот к нему относился по-братски. И что-то у него в голове сместилось после смерти напарника, винтик какой-то отскочил, маленький, но важный, отчего весь мозговой механизм пошел вразнос.

Боцман посмотрел на Гадюку. Тот неподвижно сидел позади пленных, в одной руке нож, в другой «берет-та». Вот за этого можно быть спокойным – с его психикой никогда ничего… И тут Боцман поймал взгляд, который Гадюка бросил на затылок конопатой девчонки. В нем была… ну да, злоба. Ненависть. Обещание убить.

Ну точно! Боцман наконец сообразил. Гадюка ведь женоненавистник, как он мог забыть. Это стало ясно еще после того, как отряд пару раз наведался в «Сундук», хозяин которого держал в заведении несколько девчонок нетяжелого поведения. Да и за Периметром… Точно, разведчик баб не переносит. Девка в лодке для него как личное оскорбление, вот почему он злится.

Боцман взглянул на пленных. Волосатый подгребал, лавируя между островками, лицо его было сосредоточенным и отрешенным. На груди шнурок с каким-то мешочком, на запястье браслет из деревянных шариков. Ишь, нацепил на себя, хиппи прибабаханный!

От такого чувака чего угодно ожидай: если угроза какая, может с визгом упасть на землю, прикрыв голову, а может броситься вперед, размахивая кулаками… А этот парень армейским вертолетом управлял, сообразил Боцман. Ведь не Шульга же и не девка, правильно? Стало быть, служил? Значит, не такой уж и задохлик…

Ну и баба еще. Он посмотрел на Вояку, которую до сегодняшнего дня никогда не видел, хотя и знал, что в бригаде Лохматого есть такая. От нее вообще никаких проблем: баба – она баба и есть. Но лучше все равно пристрелить ее побыстрее, только, конечно, попользоваться сначала… Вообще непонятно, зачем Филин этих двоих за собой тащит. Дело ведь только в Шульге, а они не нужны. Или командир рассчитывает, что пацан с ними дружен и они Шульгу как-то связывают?

Пожав плечами, Боцман отвернулся. Солнце пересекло половину неба между зенитом и горизонтом, соснодуб стал ближе – еще несколько островков миновать, и всё.

– Как доплывем, что дальше?.. – начал Боцман, и тут почти вскользь к лицу что-то пролетело.

– Э! – вскинулся он. – Это что было? Филин вопросительно повернул к нему голову.

– Мимо тварь какая-то прошмыгнула.

– Какая еще тварь? – заволновался Жердь, когда-то подвергшийся нападению роя мутировавших местных ос и с тех пор нервно переносивший летающих насекомых.

– Такая вроде тонкая, как иголка… э…

– Иголка? – повторил Филин.

Они разом подняли стволы, и тут Шульга с носа крикнул:

– Ложись!

Лодка достигла большой заводи – целого озера посреди водного лабиринта. Соснодуб высился прямо за ним. Из воды торчали островки необычной конической формы… то есть шалаши, как тут же стало понятно. Вернее, островки тоже были – вроде того, в который чуть не воткнулась лодка, из веток и всякой гнили, – а над ними стояли тростниковые шалаши. Они казались лохматыми из-за торчащих во все стороны листьев, мелких веточек и стеблей. Между жилищами было даже подобие мостков – вязанки влажного хвороста, сложенные длинными рядами. Наверное, под ними в дно уходили колья, на верхние концы которых вязанки были насажены, поэтому они и не уплывали.

Все повалились на дно лодки, которую течение потащило через озеро. С тонким жужжанием низко над ней пролетело еще одно «насекомое», а потом и третье впилось в борт. Тимур, не разгибаясь, осторожно вытащил длинную колючку с утолщением на одном конце, оглядел и вручил протянувшему руку Боцману, который после короткого осмотра передал колючку главарю.

– Может, они ядовитые, – сказал Тимур.

– А кто стрелял? – шепотом спросил Боцман и повысил голос: – Все на месте, не высовываться!

– Не знаю. Но похоже…

– Эй, вижу одного! – гаркнул Жердь. Невзирая на приказ, он приподнялся. Да еще и занес руку с бутылкой – но не той, из которой недавно бил фейерверк искр, поменьше и пузатой, – а другой поднял зажигалку.

– Вон он, крысеныш мелкий!

– Какой крысеныш? Не вздумай кидать! – заорал Боцман, но было поздно.

Щелкнула зажигалка, заткнутая в горлышко тряпка вспыхнула, и Жердь метнул бутылку.

Большинство шалашей казались пустыми, но на пороге одного, свесив в воду кривые ноги, сидел бюрер в набедренной повязке из грязных тряпок, и в руке его была длинная трубка из тростника, конец которой он поднес ко рту.

Четвертая стрелка вонзилась в приклад дробовика, который Филин поднял перед собой, защищаясь. Бутылка, кувыркаясь, полетела к бюреру и на середине пути будто напоролась на невидимую стену. Зигзагом она рванулась в сторону, затем как бумеранг устремилась обратно в лодку, но не долетела – взорвалась в воздухе.

Огненный дождь просыпался на воду. Каждая капля, каждый гудящий комок огня, падая в озеро, не гас, а расплывался маслянистой лужицей, на поверхности которой шипело пламя.

Отбив летящую бутылку усилием своей мутантской воли, бюрер вскочил и попятился в глубь шалаша.

А из других начали высовываться головы самок и детенышей. Ни одного самца, кроме стрелка… Это что, гарем у него такой? Или он охранник?

Додумать Тимур не успел, потому что Боцман крикнул: «Огонь!», и озеро огласилось выстрелами.

Течение уже несло лодку между крайними шалашами. Автоматная очередь скосила самку с мелким детенышем на руках, пистолет Гадюки проделал пару дырок в груди другой. Со всех сторон в людей полетели мокрые ветки, обломки тростника и даже водяные хлопья: отрываясь от поверхности озера, они гротескно взлетали в воздух, подобно прозрачно-серебристым снежкам, ударялись в борта и с хлопками лопались, обдавая все вокруг брызгами.

Посудина вплыла в залитую огненным дождем область, прорезая носом горящие лужи. Между ними показалась голова бюрера-подростка с ножом в зубах. Клинок был проеден ржой до крошащихся дыр. Мутант-тинейджер до пояса выскочил из воды, но Машка, выдрав обломок весла из рук Растафарыча, врезала ему лопастью по башке и отправила обратно.

Маслянистые пятна горели со всех сторон, от них поднимался сизый дымок с запахом керосина. Большой клубок веток, упав откуда-то с неба, будто сам собой нахло-бучился на голову Жердя, который заорал и стал слепо шарить вокруг. Тонкий стебель молодого тростника едва не воткнулся в глаз дернувшегося Тимура и до крови поцарапал щеку. Жахнул обрез, дробь срубила ближайший шалаш вместе со стоящим у входа бюрером с духовой трубкой в руке. В другой он держал кривую деревянную дуду и, пуча волосатые щеки, дул в нее, издавая пронзительные скрипучие звуки.

Бюрер упал, и Тимур, догадавшись, в чем дело, крикнул:

– Это был часовой! Сейчас остальные появятся! Индеец, греби!

Растафарыч потянул из рук Маши весло, а она, подавшись к нему, прошептала:

– Прыгай!

– Что? – не понял он.

– Прыгай сейчас!

Но Гадюка, хоть и палил во все стороны, внимательно следил за пленниками. Увидев, как Вояка что-то шепчет, бандит ударил ее рукоятью пистолета по затылку.

– Сидеть! – прошипел он.

– Ах ты, гад ползучий! – завопила Маша, поворачиваясь.

– Не бей ее! – крикнул Растафарыч и сжал кулаки, подавшись к бандиту.

Тот врезал ему костяшками под дых, пригнулся – лопасть весла пронеслась над головой, зацепив темя. Гадюка упал на дно, Машка вскочила, отшвырнув весло, крикнула: «За мной!» – и сиганула через борт.

Растафарыч с Гадюкой вскочили. Пленник занес ногу, чтобы шагнуть следом за девушкой, но ему в лоб врезался запущенный бюрерами большой ком грязи, опрокинул на спину, залепив лицо.

– Гадюка, назад! – крикнул Боцман, хватая весло. Не слушая, тот бросил пистолет, сунул нож в зубы и прыгнул за Воякой.

Лодка вырвалась из усеянного огненными пятнами участка на край озера, от которого к соснодубу вела протока. В магазине Боцмана закончились патроны; запасного не было, и ему пришлось перезаряжать, доставая патроны из подсумка. Филин, зарядив обрез, направил его на Тимура. Освободившийся от веток Жердь палил с кормы из пистолета и все вопил:

– Гадюка! Гадюка!

Быстрое течение несло лодку к протоке, сзади летели ветки, комья грязи и водяные хлопья, но их стало меньше – бандиты выкосили значительную часть самок и детенышей.

Растафарыч сел на дне лодки, протирая глаза кулаками. Боцман, напихав полный магазин патронов и вставив его в автомат, таращил глаза, но не видел среди огненных пятен позади двух человеческих голов.

– Командир! – позвал он.

Филин посмотрел за корму, потом в сторону носа. До соснодуба оставалось всего ничего.

А из боковой протоки кто-то вплывал в озеро.

– Дальше, – приказал Филин. Боцман заорал на пленника:

– Греби!

– Надо забрать Машу! – крикнул Растафарыч.

– Греби, сказано!

– Пошел ты, мазафака штопаная! – Растафарыч приподнялся, чтобы прыгнуть за борт.

– Жердь! – приказал Боцман.

– Слушать старших! – визгливо крикнул Жердь и набросился на пленника. Тот отбил один удар, заехал бандиту локтем в грудь, но, получив рукоятью пистолета между глаз, свалился на дно. Жердь принялся пинать его, выкрикивая несвязные угрозы, и бил бы долго, если бы лодка не закачалась, вплыв в протоку, где течение стало еще сильнее, и бандит едва не выпал за борт.

Отдуваясь, длинный сел на корме, взял весло и начал грести. Растафарыч тяжело ворочался в луже потемневшей от крови воды между лавками. Боцман отвернулся от них.

Прямо перед лодкой раскинулся соснодуб – кривые стволы, сросшиеся в большой решетчатый купол. Под куполом было темно, что-то булькало и пенилось, вода со всех сторон устремлялась туда.

– Это… – начал Боцман, привставая.

– Стойте, нам чё, туда?! – заорал сзади Жердь, позабыв про приказ.

Течение еще усилилось, лодку все быстрей несло к со-снодубу.

– Шульга! – окликнул Филин, и Тимур посмотрел через плечо:

– Да, туда.

– Под соснодуб?

– Да.

Филин выпрямился.

– Зачем?

– Попасть к «менталу» можно через то место.

– Да что это за фигня?! – выкрикнул Жердь. Боцман сказал:

– Командир, под соснодубами образуются «газировки».

– Правильно! – подхватил Жердь. – Они кислоту и газы всякие выделяют, а те разъедают… Да вон же она, зеленая, в воде!

Грести больше не было смысла, и он бросил весло рядом со стонущим Растафарычем, лицо которого было залито кровью.

– Я тебе носяру сломал, а? – спросил Жердь злорадно. – Надо было все кости переломать!

Лодка все сильнее качалась на волнах. Темная вода под соснодубом бурлила и пенилась, и словно бледно-зеленый туман клубился неглубоко под поверхностью, то выстреливая во все стороны извивающиеся щупальца света, то втягивая их обратно. Над «газировкой» вскипали пузыри и кружился большой водоворот.

– Шульга! – Ствол дробовика смотрел Тимуру в грудь, большие темные глаза буравили его.

– Это короткий путь к «менталу», – произнес он ровным голосом и пошире расставил ноги на качающейся лодке. – Его мне и показал Стае. Или через Челюсти, или здесь.

– Как отсюда куда-то попасть? – спросил Боцман. – Там аномалия. Смертельная, мать ее. Он нас в ловушку привел!

– Я не знаю как, но отсюда мы попадем к «менталу», – повторил Тимур.

– Тикать надо! – крикнул Жердь. – Ныряем!

Даже если бы кто-то стал грести обратно, лодку теперь было не остановить, сильное течение несло ее к зеленому водовороту, клокочущему в тени под куполом.

– Командир! – позвал Боцман.

– Все на месте! – приказал Филин. – Жердь, не ры-пайся. Шульга, так «ментал» где-то рядом? Это точно?

Вода грохотала, заглушая слова, свистел вырывающийся из нее газ, и Тимур прокричал:

– Я не знаю, рядом или нет, но он – дальше., за «газировкой»! Точно!

– Значит, ты мне больше не нужен, – сказал Филин и вдавил спусковой крючок.

Растафарыч, крякнув, врезал ему по ногам обломком весла.

Филин боком упал на борт, дробь ушла в сторону, вырвавшийся из ствола язык пламени опалил затылок Боцмана, тот заорал и открыл огонь. Автоматные пули раздробили доски прямо над сжавшимся на дне Тимуром. От боли из глаз Боцмана брызнули слезы, и он стрелял, не видя куда. Растафарыч снова замахнулся, но Филин, не вставая, ткнул прикладом дробовика, попал ему в лоб и сбросил пленника в кипящую воду.

Нос, ставший дырявым как решето, потащило вниз: лодка достигла водоворота. Пули били в доски над самой головой Тимура. Протянув руку, он схватился за ствол АК и рванул его влево, вывихнув Боцману палец, вдавливающий спусковой крючок, а потом, когда выстрелы смолкли, дернул на себя. Выдрав оружие из рук бандита, привстал и швырнул автомат в стоящего на коленях Филина. Тот отклонился, дробовиком отбил оружие, и этой секунды Тимуру хватило, чтобы, перегнувшись через стонущего Боцмана, голова которого стала пятнистой от волдырей и порохового нагара, схватить контейнер, стоявший возле главаря.

Филин закричал.

Тимур спиной опрокинулся с лодки.

Его сразу завертело, кипящая зеленая вода обожгла, мерзкий запах «газировки» ударил в нос. Он прижал контейнер к груди, увидел над собой днище лодки, краем глаза заметил безвольно качающееся тело Растафарыча, потом Тимура развернуло лицом вниз, прямо под ним оказалось жгучее, пылающее кислотно-зеленым огнем ядро аномалии… и сильный поток швырнул его вверх.

Глава 16

Всплыв между огненными пятнами, Маша с шумом 1тянула ноздрями воздух. Несмотря на серьезность ситуации, несмотря на опасность, нависшую над ней, и на то, что Индеец остался на лодке, девушка снова порадовалась самой себе. Вокруг вода – а она не боится! Как классно! Ей даже нравится здесь, нравится плавать, это приятнее, чем ходить по земле, потому что тело почти невесомое и можно по-всякому кувыркаться. Хорошо!

Нет, плохо. Лодка уплывала, и стало понятно, что Индейцу не удалось выпрыгнуть.

«Индеец» – так Маша называла его и про себя, и вслух. Он сказал, что это одно из двух его прозвищ, и оно нравилось девушке гораздо больше неказистого «Раста-фарыч».

Он вообще очень нравился ей.

Наверное, можно сказать, что она влюбилась. Первый раз в жизни.

Маша вдохнула полную грудь воздуха и собралась нырнуть, чтобы всплыть возле лодки и спасти Индейца, даже не задумываясь над тем, как сделает это на глазах у бандитов.

Рядом с ней вынырнул Гадюка.

Пятна огня чадили, к тому же он оказался в пол-оборота к девушке и потому не заметил ее, но она хорошо его видела, ведь их разделяло не больше метра.

В зубах у него был нож, довольно-таки страшный с виду.

Пока бандит не обернулся, Маша опустилась под воду и быстро поплыла прочь, решив, что догонит лодку чуть позже.

Течение потащило тело к протоке, пришлось вовсю работать руками и ногами. Потом она стукнулась обо что-то головой, пощупала – это оказалась торчащая из дна жердь.

Маша всплыла возле мостка из вязанок, качавшихся на волнах, и увидела совсем рядом бюреров.

Они плыли на маленьких треугольных плотах из скрепленных веревками веток, причем плыли без весел – на корме каждой из четырех посудин лежало по паре бюреров, которые усиленно били ногами, выполняя роль подвесных моторов.

Каждый плот вмещал не больше пяти-шести карликов. На носу первого стоял вожак – здоровый, с лысой башкой, в набедренной повязке из больших вороньих перьев. В одной руке копье, для бюрера просто-таки огромное, в другой щит, сплетенный из тростника. Больше всего Машу поразило то, что на щите был рисунок, выложенный более светлыми стеблями осоки, вплетенной в тростник. Хорошенько приглядевшись, на рисунке можно было различить череп и перекрещенные кости.

Течение вынесло из-за ближайшего шалаша, верхушка которого была стесана дробью, труп самки, качавшийся на волнах мордой кверху, и один из бюреров позади вожака взвыл. Бросив щит, он прыгнул в воду, подплыл к самке, стал толкать ее к шалашу, поддерживая под спину. Из шалаша, баюкая раздробленную пулей ручку, выбрел жалобно подвывающий детеныш.

Сердце сжалось. Конечно, Маша не любила мутантов, но душа у нее была доброй. Зачем же с ними так… Нет, сейчас надо позаботиться о себе. И об Индейце. Что, если бандиты пристрелят его?

А что, если уже пристрелили, пока она бултыхается здесь?

Ужаснувшись, девушка снова вдохнула поглубже и ушла под воду.

Вынырнула она не слишком удачно – прямо за последним плотом. И перед собой увидела Гадюку, который в этот раз тоже заметил ее. Он поплыл к девушке.

Маша растерянно огляделась. Плоты расходились между шалашами, один плыл к протоке, где исчезла посудина бандитов. Гадюка тихо подгребал все ближе. Неподалеку качалась большая ветка, Маша схватила ее, громко ударила по воде и сразу нырнула, прежде чем карлики с ближнего плота успели оглянуться.

После этого она долго плыла… и вынырнула под шалашом.

У островка, на котором он стоял, не было середины, он напоминал бублик, в центре которого плескалась вода.

На переплетенных ветках, прижавшись спиной к стенке шалаша, сидела, свесив кривые ножки, бюрерская девочка. Маша затруднилась, как еще назвать это существо. Маленькая, сморщенная, волосатая, с обезьяньей мордочкой – почему-то сразу стало понятно, что это именно самочка.

Маша даже умилилась, хотя время было неподходящим. А потом ужаснулась – у девочки с головы текла кровь и было прострелено правое плечо.

Увидев человека, самочка заворчала. Они с Машей уставились друг на друга.

Рядом с детенышем в ветках лежал человеческий череп. Глазницы и носовое отверстие залеплены высохшей глиной… Маша вдруг поняла, что бюреры использовали его как чашку. Ну или как кружку, не важно. «Вот твари!» – подумала она, тут же позабыв о жалости.

Юная бюрериха заворчала громче, сморщила коричневый лобик, и череп начал подниматься в воздух.

Маша не успела нырнуть: самка оскалилась, и череп рванулся вперед.

Прямо перед девушкой из воды вылетел Гадюка с занесенным ножом.

Должно быть, он плыл с открытыми глазами (а она и не догадалась, что в воде можно их раскрыть, что ни говори, это все же было для нее новое дело – плавать), заметил в мутной воде ее ноги, но решил не убивать сразу, а сначала вынырнуть, чтобы видеть лицо жертвы, когда нож вонзится ей в сердце.

Гадюка выскочил между Машей и летящим черепом, который вмазал ему по затылку. Это не вырубило бандита, но он шлепнулся в воду, нанеся удар не туда, куда хотел.

Нож неглубоко воткнулся в плечо. Маша завизжала и принялась молотить Гадюку кулаками по лицу, голове и плечам.

Фыркнув, он схватил ее за руку и резко подался вперед, врезав лбом в переносицу. Из глаз Маши посыпались искры. Она чуть не захлебнулась, наглотавшись воды, зафыркала, а Гадюка наотмашь ударил ее тыльной стороной ладони по скуле, выдернул нож из плеча и снова занес.

Сзади на него прыгнула бюрерская девчонка.

Заверещав, как электропила, наскочившая на гвоздь, юная воительница обхватила бандита за шею и вцепилась зубами в ухо. Что-то хрустнуло. Гадюка вскрикнул. Голова самки откинулась, она выплюнула красный комок.

И тогда Маша сделала то, чему ее когда-то учил отец. Старый мудрый Натан понимал, что может ждать девочку в Зоне, полной мужиков – грубых, невоспитанных и сексуально озабоченных в связи с почти полным отсутствием в этих местах женского пола. Как понимал и то, что женщины в принципе слабее мужчин просто потому, что их мышечная масса в среднем меньше. Поэтому он научил дочку всяким хитрым приемам. Большинство из них было проблематично использовать по горло в воде, но один вполне подходил.

Распрямив указательный и средний палец, Маша сильно и метко ударила ими Гадюку в глаза. Потом она нырнула.

* * *

Не было соснодуба, не было аномалии, кипящей воды, потоков бьющего из нее газа. Хотя заводи, травяные островки, камыши и осока никуда не делись, но это были другие заводи, островки и осока, да и солнце почему-то прыгнуло на другое место – к самому горизонту. Оно увеличилось и остыло, из пылающе-желтого косматого шара, на который невозможно было смотреть, стало большим оранжевым кругом с дрожащей каемкой. Жара спала, на востоке собрались тяжелые облака.

Крепко сжимая контейнер, Тимур поплыл к ближайшим зарослям. Он понял одно: скачок произошел не только в пространстве, но и во времени. То странное, аномальное в полном смысле этого слова образование, которым стала обычная «газировка» на краю Могильника, перебросило его куда-то в глубину самого опасного района Зоны. И при этом, хотя субъективно для Тимура миновало всего несколько секунд, в реальном мире прошло несколько часов.

А это означало, что Стае вот-вот исчезнет.

С громким плеском сзади вынесло почти затопленную лодку, едва видимые над поверхностью борта ее закачались, рядом всплыл обломок весла, а после возникли две головы. Донеслось фырканье.

– Вот он! – Голос, кажется, принадлежал Жердю, хотя это мог быть и Боцман.

Тимур нырнул, зажав контейнер под мышкой, но плыть с ним под водой оказалось неудобно, и он снова вынырнул. Дно было не очень далеко – вытянувшись в струнку и касаясь его носками ботинок, которые сразу стали уходить в ил, Тимур нащупал кнопку на конце крепежной петли, закрепленной на боку железного короба, отстегнул и стал просовывать полоску грубой кожи под ремень.

Сзади донесся громкий плеск, Тимур повернул голову и встретился взглядом с Филином. Тот нырнул, за ним мелькнула обожженная голова Боцмана.

Прицепив контейнер, он поплыл, огибая остров из веток. Заметил что-то краем глаза – большое, темное, шелестящее.

Движущееся.

Он чуть не выпрыгнул из кожи, поняв, что это там ползет, замолотил руками и ногами, чтобы побыстрее обогнуть островок. Дальше была полоса воды шириной метров десять, а за ней плоский берег. Главное – добраться до него прежде, чем эта штука окажется здесь…

Увидев, что Шульга огибает остров, Филин зарычал и поплыл следом. Услышал сдавленный возглас сзади, оглянулся. Помощник, выглядевший совсем контуженным, едва держался на поверхности, то и дело погружался почти с головой, появлялся снова и бил руками, поднимая брызги.

– Помоги! – хрипнул Боцман.

– За мной греби! – приказал Филин. – Шульга уходит!

Он обогнул островок и остановился, когда что-то большое надвинулось на него. Боцман испуганно засипел.

Это был ползучий холм – большой земляной горб, весь затянутый мхом. На вершине его даже кусты росли. Холм неторопливо полз по воде между островом и берегом, позади него поднимались зеленые пузыри и всплывали комья пены. Они шипели, над ними вился ядовитый парок.

Бандиты слышали о таких холмах, но никогда не видели раньше. И они понятия не имели, что те могут двигаться по воде – речь всегда шла о суше. Говорили, что особая железа на брюхе холма выделяет слизь, разъедающую всякую зелень, а еще там есть рот – вроде мясистой воронки, втягивающей кашицу, которой становятся трава с кустами. Если человек заснет и холм наползет на него, останутся только рожки да ножки, в смысле – кости да череп. В общем, на пути холма лучше не становиться. И не ложиться тоже.

Филин и не собирался этого делать, хотя Шульга уже добрался до берега и спешил прочь. Главарь, а вслед за ним и помощник выбрались на островок, оказавшийся просто большим клубком гниющих веток и корней. Он тяжело закачался под людьми, опустившись глубже в воду. Не зная, есть ли у холмов глаза – а может, они способны как-то почуять человека, ну вот как псевдопсы? – Филин с Боцманом затаились. Вода хлюпала между ветками, выстреливала грязными струйками. Холм неторопливо полз перед ними.

Почерневшее от нагара ухо Боцмана напоминало скрюченную головешку, волосы слева выгорели, на шее, виске, скуле темнели пятна, перемежавшиеся волдырями. В глазах, мутных от боли, притаилось безумие. Не хватало только, чтобы и этот свихнулся, как Жердь. Где он, кстати?

– Жердя видел? – прошептал Филин.

Боцман прикрыл глаза, будто обдумывая вопрос, потом с хрипом выдавил:

– Не… А щенок?

– Он впереди. Мы лежим тут, а он к «менталу» чешет. – Филин скривился: пока эта громадина, как черепаха, тащится мимо, ненавистный Шульга все дальше угребает от него вместе с контейнером. И поделать тут ничего нельзя, опасно слезать с островка, пока холм не удалится хотя бы метров на двадцать.

– А волосатый? – спросил Боцман.

Значит, еще соображает что-то, раз вспомнил про Растафарыча.

– Его тоже не видать, – ответил Филин, и тут рядом с островком выпрямился Жердь.

Он был куда выше остальных бандитов, да к тому же нашел, видно, какой-то горб на дне, потому что вода оказалась ему по пояс.

– А-ргх! – выдохнул он и рванул молнию сумки на ремне. На свет появилась та самая длинношеяя бутылка, стреляющая фейерверками, во второй руке бандита оказался небольшой предмет, запечатанный в целлофан. Жердь рванул его зубами.

– Не вздумай! – прошипел Филин, боясь привлечь внимание холма.

Жердь безумно оглянулся и только тогда увидел бандитов на островке.

– А ты не командуй! – крикнул он, скалясь. – Ты мне больше не командир! Ты всех… всех нас сгубил… весь отряд… и Огонька!

В руке его блеснула освобожденная от целлофана серебристая турбозажигалка. Холм начал тормозить.

– Стой! – крикнул Филин.

Жердь чиркнул, поднес зажигалку к горлышку.

Выломав из островка тяжелую ветку. Филин швырнул ее в бандита. Жердь замахнулся. Сжимающая бутылку рука уже пошла вперед, когда ветка вмазала ему по голове с таким звуком, какой издает мокрое полотенце, если им шмякнуть по стене. Бандит поскользнулся, ноги разъехались, он осел в воде, и выпавшая из руки бутыль свалилась ему на голову.

Она не разбилась от удара, а свернутая жгутом ткань в горлышке прогорела еще не до конца, хотя ей оставалось совсем немного – Жердь мог бы спастись, если бы сразу ушел под воду. Но он не сделал этого: поймал бутылку и снова занес, чтобы бросить в холм.

Она взорвалась.

Крик слился с гудением пламени, которое полыхнуло на весь Могильник, ослепив замерших на островке бандитов. Жердь стал большим факелом, огонь взлетел столбом, потом колесом разошелся вокруг. Над гудящим кольцевым валом, покатившимся над водой, вспыхивали и гасли сине-зеленые искры.