Текст книги "Зазеркальная Империя. Трилогия"

Автор книги: Андрей Ерпылев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 65 страниц)

4

Бекбулатов проснулся оттого, что заложило уши. Самолет довольно резко снижался, прорывая похожие на взбитые сливки плотные облака. Полет подходил к концу, и Владимир, в силу природной живости с трудом переносящий всякого рода неподвижность, воспрянул духом. Забывшись спросонья, штаб-ротмистр потянулся затекшим от сна в сидячем положении телом и, не удержавшись, чертыхнулся от резкой боли в покалеченных ребрах. Несмотря на бодрость, артистически продемонстрированную перед отлетом Бежецкому, приехавшему в аэропорт проводить друга, и соответствующую моменту анестезию в виде изрядной дозы “шустовки”, принятой сразу же после взлета, ребра ныли немилосердно. Срочно требовалось лекарство!

Владимир, на этот раз со всей осторожностью, слегка привстал в кресле, увидел бортпроводницу с внешностью рекламной дивы и призывно пощелкал в воздухе пальцами. Спустя несколько секунд у подлокотника кресла замерла сверкающая никелем тележка, уставленная разнокалиберными бутылками, а сама дива дежурно радушно сверкнула безупречным рядом зубов:

– Коньяк? Шампанское? Сельтерская?

Бекбулатов выбрал “соточку” любимого напитка и, чтобы не выглядеть совсем уж неотесанным мужланом, со всей учтивостью предложил соседке разделить с ним выпивку. По легенде он, казанский промышленник средней руки, имевший деловые интересы по всей России, не был испорчен великосветскими манерами.

Соседка, весьма пожилая дама, держащая на коленях микроскопического мопсика в устрашающих размеров наморднике и хорошо помнящая, вероятно, самое начало позапрошлого царствования, со всем возможным в таком хрупком и немощном тельце возмущением глянула на Владимира так, как будто хотела сжечь его на месте. В ее выцветших до бесцветности глазах читалась такая неприязнь, что Бекбулатов едва не подавился коньяком. Еще бы: здоровенный мужик, явный простолюдин да еще к тому же татарских кровей, способный не только сладко спать в этом летающем фобу, но и поглощать в неумеренных количествах спиртное! Как только таких вообще пускают в аэропланы, да еще в первый класс!

Однако, несмотря на добавку в виде пышущей яростью старушенции, неплохой коньяк быстро возымел свое благотворное действие, и боль в потревоженном боку несколько улеглась. В иллюминаторах уже показался стандартный унылый пейзаж аэродромной зоны отчуждения и замелькали плиты посадочной полосы. Владимир приготовился было к знакомой вибрации, вытрясающей душу, но самолет коснулся земли и побежал, замедляя ход, неожиданно мягко. Видимо, за пару лет, прошедших после последнего визита Бекбулатова в столицу Каменного Пояса, местные власти успели реконструировать аэропорт, по крайней мере, привести в божеский вид взлетку.

Взревели в последний раз турбины, и появившийся на телевизионном экране передней стены салона кинозвездный пилот (явная видеоподделка в угоду некоторым стареющим пассажиркам), белозубо улыбнувшись, сообщил, что самолет авиакомпании “Крылья России” совершил посадку в аэропорту Кольцове города Екатеринбурга, столицы одноименного наместничества, а пассажиров просят… и прочая, и прочая, и прочая.

После некоторой неизбежной в России волокиты подали трап, и пассажиры, дисциплинированно изнывавшие на своих местах, организованно потянулись к выходу. Бекбулатов не торопился, тем более что на гостеприимной уральской земле его никто не встречал. Дабы загладить причиненные соседке неудобства, Владимир галантно предложил ей руку, чтобы помочь выбраться из глубокого кресла, но старушка либо все еще дулась, либо после долгого полета вообще ничего не соображала. Пробурчав нечто вроде “татарского засилья на матушке-Руси”, она после нескольких попыток собственными силами покинула не желавшее отпускать кресло и, прижимая собачонку, тоже пребывавшую в прострации, к сухонькой груди, резво засеменила к выходу.

Владимир спустился по трапу одним из последних, по пути привычно выцыганив телефончик у приглянувшейся ему симпатичной бортпроводницы, удачно оказавшейся незамужней. Багажом штаб-ротмистр себя обычно не обременял, в здании аэровокзала делать ему было совершенно нечего, поэтому, не заходя в душный автобус, куда набивались пассажиры, он бодрым шагом направился прямиком на автостоянку, где его уже должен был поджидать “Русско-Балтийский” 550-й серии (гулять так гулять), предусмотрительно заказанный и оплаченный еще вчера в Питере.

Как и следовало ожидать, шикарный автомобиль оказался на месте. Вокруг него, протирая и без того сверкающие детали, суетился парнишка в ярко-зеленой курточке и такой же кепке с эмблемой прокатного агентства. Завидев уверенно приближавшегося столичного даже на вид гостя, мальчишка сорвал кепи и с поклоном почтительно распахнул дверцу авто. Владимир, плюхаясь на прохладную кожу сиденья, лишь важно кивнул ему. Осмотревшись, покрутив руль и пощелкав многочисленными клавишами, Бекбулатов повернул ключ зажигания, сунул рассыпавшемуся в благодарностях парнишке скомканную трехрублевую купюру на чай и рванул с места. В столице Урала у него пока дел не было (сначала работа, господа, а развлечения потом-с…), поэтому сразу от аэропорта он по эстакаде вывернул на нужную ему трассу.

Красавец-автомобиль, едва слышно гудя мощным многолошадным двигателем, мчался по прямому как стрела автобану Екатеринбург-Челябинск, без малейших усилий оставляя позади редкие попутные машины. Несмотря на второй час за рулем, Владимир совсем не утомился. Он любил уральские дороги. Наверное, только здесь да еще в Сибири можно было так отдохнуть за рулем, проносясь на хорошей скорости десятки километров и почти не встречая населенных пунктов. На отличной трассе (продукте дорожного бума шестидесятых, не заковавшего в бетон и асфальт, вероятно, только лесные тропинки и болотные гати) при скорости в сто тридцать километров в час “пятьсот пятидесятый” шел даже не покачиваясь. Как говорится: поставь на капот стакан воды, не прольется ни капли. Увлекшись полетом, а иначе подобную езду и не назовешь, штаб-ротмистр мурлыкал под нос что-то бравурное, хотя на передней панели, естественно, наличествовали и радиоприемник, и проигрыватель с солидной пачкой лазерных дисков, закрепленных рядом в зажиме. Одним из пунктиков Бекбулатова было то, что за рулем он, ярый меломан в обычных условиях, не признавал никакой музыки. На многочисленные вопросы и подначки знакомых Владимир стоически объяснял: “Каждый подданный Российской Империи имеет право на энное количество собственных, только ему присущих заморочек…” На самом деле (и в этом Бекбулатов не признался бы и самому себе) он панически боялся уснуть за рулем, так как именно попса и именно в этих условиях действовала на него как сильнейшее снотворное. При первых же звуках легкой музыки вкупе с гипнотизирующим урчанием мотора перед его глазами вставало страшное видение из раннего детства – “обнявший” столб покореженный автомобиль, сирены карет “скорой помощи”, пятна крови на мостовой и страшные слова матери: “Задремал за рулем…” Бр-р-р!

Однако спустя какое-то время Владимир почувствовал некоторый дискомфорт. Устать-то он не устал, но… Завтрак на борту “Добрыни Никитича”, подаваемый белозубыми нимфами в голубой униформе, хотя и довольно изысканный, излишней сытностью не отличался и здорового желудка тридцатипятилетнего офицера, причем не кабинетной службы, отнюдь не обременил. Кстати, и другие потребности здоровому организму Владимира были совсем не чужды, а на обочине… Фу, господа, какое плебейство! Поэтому, завидев одну из многочисленных автозаправок вездесущих “Братьев Нобель и Ко”, облепленную разнокалиберными палатками и ларьками, как сентябрьский пенек опятами, штаб-ротмистр решительно повернул рулевое колесо.

Мгновение спустя “русско-балтийский” был осажден добрым десятком шустро покинувших свои “гнезда” торговцев, по преимуществу кавказской внешности. Отмахиваясь от гостеприимных генацвале, Владимир швырнул ключи спешившему от здания заправки светловолосому парню в оранжевом комбинезоне и степенно отправился по своим неотложным делам.

Вопреки ожиданиям, сортир на этот раз оказался весьма и весьма “комильфо”… Преисполнившись благодушия, как и любой человек, в очередной раз на своей шкуре убедившийся, что душа, очевидно, располагается вовсе не в том месте, о котором упорно толкуют служители церкви, Владимир не торопясь вымыл руки и, покинув гостеприимное заведение, присел за чистенький столик крохотного кафе.

– Чего пожелает его степенство? – Огромные усы а-ля Тартарен из Тараскона, красная феска на всклокоченной шевелюре крохотного толстячка и неповторимый акцент неопровержимо изобличали в хозяине явного уроженца солнечной Эривани.

Бекбулатов, попыхивая дорогой сигарой, прикуренной от зажигалки, суетливо подставленной услужливым армянином, придирчиво изучил меню и заказал довольно плотный обед, хотя, увы, без доброго вина (“Понэмаишь, дарагой, да?”).

Расплатившись, причем щедрые чаевые столичного гостя неожиданно (и весьма точно!) подняли его в ранг “вашего благородия”, Владимир снова с удовольствием уселся за руль уже вымытого и свежезаправленного автомобиля…

До Челябинска оставалось верст сорок, не более (Владимир, страстный поклонник самой езды как процесса, редко следил за придорожными указателями, тем более что по этой трассе он катался не первый раз и не боялся заблудиться), когда впереди замаячила группа людей в униформе. Хм, кроме обычных серых мундиров дорожной полиции, перекрещенных белоснежными, как у гвардейцев на параде, ремнями, в пикете наличествовали трое личностей явно армейского вида. Здоровенные парни, навьюченные по полной выкладке, а один даже с громоздкой рацией за плечами, мрачно демонстрировали автоматические карабины системы Федорова-Штольца (штаб-ротмистр уважительно припомнил их выдающиеся тактико-технические характеристики). “Не иначе какой-нибудь каторжник лыжи навострил”, – заключил Бекбулатов про себя. Екатеринбургское наместничество по количеству исправительных учреждений уступало только Чукотке и Американским владениям Короны, что, естественно, вызывало справедливые нарекания вечно недовольных думцев.

Скорее из любопытства, чем из боязни нарваться на штраф за превышение скорости (язык, слава богу, еще не отсох, да и “корочки” в кармане, хоть и на чужое имя, весьма “могутные”), Владимир слегка притормозил. Один из “дорожников”, будто только этого и ждал, шагнул на асфальт, поднимая жезл.

Пожав плечами, штаб-ротмистр прижался к обочине, заглушил мотор и, спокойно положив руки на руль, согласно правилам, стал ожидать полицейского. Подойдя и представившись по форме, инспектор дорожной полиции скомандовал:

– Выйти из автомобиля, документы на капот!

Поймав себя на том, что пожимает плечами уже второй раз, Владимир беспрекословно повиновался. Да и глупо было бы спорить: парни в камуфляже, держа руки на автоматах, взяли его в полукольцо. Второй “дорожник”, не спросив разрешения, уже рылся в багажнике, гремя там чем-то металлическим. “А вдруг там какая-нибудь бяка?” – мелькнула в голове шальная мысль. Полно, не будет столь уважаемая фирма, рискуя репутацией, подставлять состоятельных клиентов.

Чтобы отвлечься от неприятной процедуры, штаб-ротмистр принялся разглядывать солдат. Из-под обтянутых камуфляжной тканью шлемов-сфер с поднятыми пуленепробиваемыми забралами по распаренным, малиновым от жары щекам вояк обильно струился пот. Посочувствовав двадцатилетним ребятам, сопревшим под тяжелой амуницией, Владимир предложил им холодной сельтерской, которой предусмотрительно запасся по дороге у гостеприимного армянина-ларечника. Надо было видеть, какой благодарностью сразу засветились глаза парнишек, но, увы, старший (судя по едва видным из-под многочисленных ремней звездочкам – поручик) грозно насупил брови, и парни с явным сожалением отрицательно замотали головами. Пожав плечами (черт, уже третий раз – становится смешно), Бекбулатов отвернулся.

Через пару минут дотошный “дорожник” закончил тщательное исследование бумаг купца третьей гильдии Калабаева (согласно легенде) Мустафы Маликовича. К глубочайшему разочарованию чинуши, хорошо заметному наметанному взгляду, никакой крамолы в оных, равно как и в автомобиле, не содержалось. Пожелав доброго пути, инспектор кинул ладонь, затянутую в лайковую перчатку, к белой каске и протянул документы владельцу, а еще через пять минут пикет скрылся из виду…

* * *

Полковник Боровых, шеф Южно-Уральского филиала Жандармского Корпуса, нервничал. Столичный чиновник, которого в Челябинском управлении не без основания считали высокопоставленным ревизором, опаздывал уже на час. Высланные навстречу гостю жандармы из нижних чинов ежеминутно сообщали об отсутствии встречаемого, стремясь своим рвением заслужить похвалу начальства, а там, чем черт не шутит, и поощрение.

Боровых в сотый уже раз вскочил и принялся нервно расхаживать по своему обширному кабинету. Он не сомневался, что приезд столь важной персоны, тем более из Пятого Отделения, связан с мартовским исчезновением оперативника в Хоревске. Как бишь его там, штаб-ротмистр граф Чебриков? Черт бы побрал этих титулованных выскочек. Седой полковник отлично помнил, сколько унижений он натерпелся от всяческих негодяев голубых кровей на всем своем тяжком, без малого сорокалетнем восхождении от рядового полицейского, сына дьячка Троицкой церкви, до государственного чиновника высокого ранга, без пяти минут генерала. Правда, сейчас его генеральство висело не то что на ниточке – на волоске!

Полковник Боровых, дабы успокоиться, нацедил из хрустального графинчика рюмочку (небольшую, граммов эдак на сто-сто пятьдесят) домашней вишневой наливочки, приготовленной заботливыми руками дражайшей супруги Ларисы Владимировны и тщательнейшим образом скрываемой от подчиненных в массивном несгораемом шкафу известной швейцарской фирмы “Центурион” вместе с табельным наганом и фривольными парижскими журнальчиками (последние скрывались уже главным образом от ненаглядной супруги). Взглянув сквозь рубиновую жидкость на бьющее в огромное панорамное окно солнце, Георгий Степанович истово перекрестился на сияющие из-за сонно серебрящегося между бетонными берегами Миасса купола собора Михаила Архангела и “дернул”. Наливочка, как ей и было положено, распространяя по телу бодрящую волну, горячей струйкой скользнула в полковничий желудок. Подышав и ритуально пощелкав в воздухе толстыми кургузыми пальцами в поисках несуществующей закуски, полковник вожделенно взглянул на графинчик, но переборол себя и убрал вместе с рюмкой обратно в сейф.

Почти тут же легкомысленно затренькал один из городских телефонов. Небрежно, так как к солидным аппаратам без диска сей прибор не относился, Георгий Степанович буркнул в трубку:

– Полковник Боровых у аппарата.

Однако раздавшийся в мембране смешок, какой-то необъяснимо дворянский, заставил его напрячься,

– Здравствуйте, здравствуйте, господин полковник. Георгий Степанович, если не ошибаюсь?

“Он!” – молнией пронеслось в голове у полковника, и, потирая вдруг не к месту занывшую печень, Боровых с трудом задавил в себе желание, въевшееся за долгие годы беспорочной службы, вытянувшись, гаркнуть: “Так точно, вашбродь!”, вовремя вспомнив, что и сам давно уже “благородие”, да с некоторых пор еще и “высоко”. К тому же негоже ему, полковнику, без пяти минут генералу… перед каким-то там штаб-ротмистром, пусть и голубых кровей, к тому же ино… Тьфу, полковник, за такие слова можно и втык получить. Высочайше провозглашенная национальная политика не дозволяет…

– Вы совершенно правы, господин Бекбулатов, именно так, Георгий Степанович. Как добрались?

Новый смешок. “Экий подлец этот штаб-ротмистр. Будь моя воля…” – недовольно подумал полковник. Что было бы, будь его воля, как-то не додумывалось.

– Великолепно, Георгий Степанович, благодарю вас. Не соблаговолили бы вы…

– Пропуск? Извольте, Владимир Довлатович, он уже заказан. Вы откуда звоните?

– Я тут, знаете, рядом, в автомобиле…

Чертова столичная штучка. Ему, полковнику, шефу управления губернского масштаба, напоминальник положен только по службе, а у этого засранца наверняка личный…

– Поднимайтесь ко мне, господин Бекбулатов. Спросите любого, вас проводят… Нет, подождите, я сейчас направлю к вам вахмистра…

– Благодарю вас, полковник, не стоит.

Услышав в трубке гудки, Георгий Степанович, отнял ее от уха, пару секунд разглядывал, как никогда не виданную тварь, в сердцах швырнул на рычаги и, сорвав другую, заорал:

– Ротмистр Иванов? Где твои недоноски бродят?! На каком еще посту?! Все-э-эх под арест!!! Упустили гостя, понимаешь, прощелыги!…

Сорвав на подчиненном злость и слегка успокоившись, полковник одернул перед зеркалом мундир, взглянул, подавив желание перекреститься, на висящий над столом портрет его величества государя императора Николая Александровича и, усевшись в величественной позе за стол, приготовился к ожиданию. Георгий Степанович слегка улыбался, мстительно припоминая все старательно воздвигнутые им на пути обычного визитера “рогатки” в виде постов на лестнице и дебелой секретарши в предбаннике.

Гость, однако, к разочарованию полковника, не заставил себя ждать. Буквально через минуту в дверь уверенно постучали. Видимо, столичный гость имел опыт прохождения еще и не такой полосы препятствий.

– Да, войдите!

Монументальная дверь полковничьего кабинета распахнулась, и столичный гость наконец, скаля в улыбке шестьдесят четыре зуба (полковник готов был побожиться, что это именно так, потому что никогда не видал подобной), предстал “пред светлы очи”. Полковник Боровых вздохнул, еще раз перекрестился про себя и тоже, как мог широко, но несколько натянуто улыбаясь, поспешил навстречу вошедшему, протянув к нему руки, как к дорогому гостю…

* * *

– А что вообще из себя представляет этот ротмистр Чебриков?

Владимир сидел на переднем пассажирском сиденье жандармской “полтавы”, мчащейся в направлении Хоревска, внимательно изучая бумаги из лежащего на коленях бювара.

– Ротмистр, граф Петр Андреевич Чебриков, тысяча девятьсот шестьдесят первого года рождения, уроженец…

Штаб-ротмистр прервал казенное изложение сидевшего за рулем поручика Ковалева, сотрудника управления, любезно предоставленного в полное распоряжение Бекбулатова вместе с казенным автомобилем полковником Боровых (стремясь побыстрее избавиться от неудобного гостя, в котором все-таки, несмотря ни на что, он подозревал ревизора с самыми широкими полномочиями, полковник охотно предоставил бы офицеру из столицы даже личное авто, будь такая необходимость).

– Слушайте, поручик, давайте-ка переходить на “ты”. Вы не против?

Поручик смущенно согласился, и коллеги торжественно пожали руки.

– Он курировал “Сынов Ашура”? – продолжил Бекбулатов.

– Да, господин штаб… Владимир Довлатович. Вернее, хоревское отделение их секты. Наркота ведь определенно шла оттуда, но только в одну сторону.

– Не понял?

– Ну, ее, то есть наркоту, только вывозили. Никаких следов ввоза откуда-либо мы не выявили. Проверяли и кустанайское направление, но киргизы, скорее всего, здесь ни при чем. Не находили никаких наркотиков у них, сколько ни проверяли машины.

– А наши, то есть русские?

Ковалев покосился на штаб-ротмистра:

– Никак нет. Курганское направление тоже ничего не дало. “Стукачи” тоже не дают никаких наводок. Создается впечатление, что Хоревск – не транзитный пункт.

– То есть?

– Ну, то есть сырец вроде бы производят в самом Хоревске.

Бекбулатов долго непонимающе смотрел на поручика:

– Там что, маковые поля?

– В том-то и дело. Никаких посадок мака ни в районе Хоревска, ни в уезде не обнаружено, хотя искали очень придирчиво. Авиацию привлекали… Естественно, местные “торчуны” потихоньку выращивают в огородах и чуть ли не в цветочных горшках, и мы их регулярно давим, но крупную плантацию там не спрятать, сами увидите… увидишь.

Владимир хмыкнул и сменил диск в проигрывателе. В уши ударил заунывный блатной романс в исполнении модного певца по кличке Квадрат. Бекбулатов щелкнул клавишей:

– Ках ты эту бодягу слушаешь, поручик?… Так что они, в погребах мак сеют? Может, в лесах где-нибудь?

– Какие там леса, Владимир Довлатович, колки сплошные.

– Что-что?

– Колки. Березовые перелески такие. Деревьев сто-двести, а вокруг поля да степь. Лесостепь по-научному. Вообще, в наших краях – не леса. У нас озера да болота на каждом шагу, а леса на севере да на западе – в сторону Миасса, Златоуста. Вот там леса так леса. Заблудиться в два счета можно.

– Ты что, поручик, лесной житель?

Двадцатипятилетний Ковалев снова смутился:

– Да я местный, Владимир Довлатович, хоревский. Леса, конечно, знаю. Рыбалка там, охота…

– А на кого вы тут охотитесь, если лесов нет?

– На уток, на зайцев. Тут зайцев, Владимир Довлатович, пропасть, а уток… На озерах по осени такая тьма проходит северной…

– Какой такой северной?

– Ну утки северной, из-за Тюмени, из тундры. Гоголя, хохланы…

– Гоголя, случаем не Николай Васильевичи?

– Не, Владимир Довлатович, тот писатель был, я знаю, не подловите.

Автомобиль, миновав шахтные терриконы Никольской, вписался в крутой поворот трассы, огибающей по берегу какое-то небольшое озеро. Ковалев мог бы говорить на тему охоты еще долго, но штаб-ротмистр решил вернуться к интересующей его теме:

– А какова, к слову, была конкретная цель той последней поездки ротмистра Чебрикова?

* * *

Надо сказать, что Хоревск, названный в честь основателя, казачьего атамана Хорева, срубившего первую избу на крутом речном берегу, ни размерами, ни достопримечательностями не блистал. Мирно дремавшая почти двести лет казачья станица была разбужена промышленным взрывом тридцатых, когда по именному указу императора Алексея II в короткий срок взметнула в небо пять высоченных труб Хоревская тепловая электростанция, одно время даже бывшая крупнейшей в мире. А местные залежи первоклассной белой глины и формовочного песка уже лет сто пятьдесят определяли приоритеты хоревской промышленности. Еще в позапрошлом веке дотоле мало кому известный городок, в который мало-помалу превратилась разросшаяся казачья станица, благодаря стараниям местных купцов и заводчиков Нечаевых, основавших первую за Уралом фарфоровую фабрику, потеснил на рынке прославленные Мейсен и Севр, не говоря уж о многочисленных отечественных производителях “черепков”. Симпатичную белочку, украшающую донышки хоревских тарелок и кофейных чашечек, вскоре стали узнавать не только в обеих столицах Империи, но и далеко за пределами России.

Настоящую же известность (в определенных кругах) городу принесло производство керамических изделий для радиоэлектроники, основанное всемирно известным конкурентом “Сименса” электронным концерном Зворыкина, создавшим здесь в конце пятидесятых годов прошлого столетия уникальный завод.

Все эти животрепещущие подробности вкратце поведал Бекбулатову его добровольный гид, когда на горизонте вытянулись по ветру гигантские дымовые шлейфы труб электростанции. Промчавшись по шоссе, рассекающему величественный, как готический собор, сосновый бор, окаймляющий немаленькое водохранилище, созданное для нужд электростанции, “Полтава” въехала на сонные, по причине дневной жары, улицы города.

Благодаря массе зеленых насаждений Хоревск показался Владимиру похожим на малороссийские городки, памятные по годам юности. Поддавшись внезапному приступу ностальгии, штаб-ротмистр не заметил, как автомобиль припарковался у неприметного здания местного жандармского управления, затерявшегося между раскинувших могучие кроны вековых тополей. Легкий летний ветерок, совершенно не дающий желанной прохлады, крутил над мостовой смерчи тополиного пуха, назойливо, как мошкара, лезшего в лицо. Нацепив на нос черные очки, Владимир, по пятам сопровождаемый поручиком, легко взбежал по бетонным, выщербленным по краям ступенькам невысокого крыльца.

* * *

Блицоперация по задержанию членов секты “Сыны Ашура”, санкционированная личным приказом полковника Боровых, закончилась за полчаса до прибытия штаб-ротмистра полным пшиком.

Нет, сектантами – общим числом двадцать четыре, самого разного возраста, от пятнадцатилетних юнцов до шестидесятипятилетнего сторожа молельного дома, принадлежавшего общине, как и планировалось, были исправно набиты все невеликие по размеру камеры, бывшие в распоряжении шефа местных жандармов ротмистра Шувалова, к превеликому сожалению, как он сам заявил, всего лишь однофамильца. Увы, никакого компромата, даже идейного содержания, не говоря уж о наркотиках, ни при задержанных, ни в обысканных со всем пристрастием помещениях обнаружено не было. Рядовые жандармы старались вовсю, судя по солидному фингалу, украшавшему физиономию крайне неприятного на вид, заросшего бородой и патлатого до безобразия типа в грязно-розовом балахоне, напоминавшем дамский пеньюар, сидевшего на привинченном к полу стуле перед дознавателем в чине поручика.

– Вероятно, кто-то их предупредил, господин штаб-ротмистр, – виновато разводил руками ротмистр Шувалов, стареющий мужчина насквозь штатской наружности, золотые погоны которого, украшавшие летнюю форменную тужурку, топорщились на жирных плечах, обтянутых белым казенным сукном, совершенно инородной деталью.

Бекбулатов задумчиво задержал на них взгляд, заставив толстяка поежиться. Вопреки ожиданиям опростоволосившихся провинциалов, столичный чин был совершенно спокоен и даже благожелателен на вид, что их смущало и настораживало более всего. Ведь как говорится в народе – в тихом-то омуте известно кто водится…

Все задержанные, как сговорившись, молчали, будто в массовом порядке проглотили языки, и, судя по всему, кроме религиозного инакомыслия, обвинить их было особенно не в чем. Продержат, конечно, до утра и отпустят на все четыре стороны. Малолеток надо было бы для порядка и крепкой памяти слегка поучить розгами, но теперь, по высочайшему повелению, запрещено и это… Слушая монотонно бормочущего ротмистра, Бекбулатов рассеянно листал пухлую папку, содержащую материалы по “ашуровцам”, и думал о своем. Вдруг, прервав испуганно обмершего Шувалова на полуслове, он вскинулся:

– А не взглянуть ли нам, господин ротмистр, на главного злодея, предводителя сей банды!

Ротмистр с готовностью вскочил, кликнул вестового, и через пару минут духовный пастырь общины предстал перед офицерами.

Бекбулатов некоторое время молча разглядывал сидящего перед ним внешне благообразного субъекта лет сорока-сорока пяти. Долговязый, рыхлый, рано облысевший мужчина из-под бесцветных бровей злобно глядел на штаб-ротмистра светло-голубыми круглыми глазками, в которых временами плавилось какое-то неуловимое веселье, заставлявшее задуматься над состоянием его, предводителя, психического здоровья (или, вернее, очевидного нездоровья). Опять какой-то невообразимый грязно-розовый балахон, правда, гораздо чище, чем виденный на типе с фингалом, седоватые космы длиной чуть ли не до лопаток, окаймляющие плешивый череп, – сплошной сюрреализм, честное слово! Вздохнув, Бекбулатов занялся допросом:

– Разрешите представиться, меня зовут Владимир Довлатович. А вас, любезнейший?

“Сын Ашура” подскочил в кресле и что-то злобно прошипел сквозь зубы.

– Ну ладно, не желаете говорить – не говорите. Нам и так практически все о вас известно. Ваше имя, например, – Расхвалов Фрол Александрович. Происхождение ваше из мещан Орловской губернии, сын отставного тюремного надзирателя. Образование: недоучившийся студент Московского университета. Занятия… Ох как много! И коммерцией-то вы занимались, и на театральных подмостках подвизались, и в литераторстве себя попробовали… Знаете, Илларион Петрович, – повернулся ротмистр к Шувалову, – даже оперу сей последователь Джузеппе Верди, самородок наш российский сочинил, причем на тему раннего христианства. Ознакомьтесь на досуге, тут листочек приложен, весь в следах авторских потуг. Ого, снова коммерция!… А разрешите-ка поинтересоваться, Фрол Александрович, по какой причине вы были исключены со второго курса вышеуказанного университета?

Господин Расхвалов, опять что-то буркнув, попытался отодвинуть привинченный к полу табурет, но не смог и отвернулся сам.

– Помилуйте, батенька, это даже невежливо, в конце концов. Я с вами разговариваю, замечу, вполне учтиво, а вы или отмалчиваетесь или бормочете какую-то несусветицу. Думаете, я не расслышал, как вы только что обозвали меня сатрапом? Замечу, сей восточный титул мне не подходит и заставляет усомниться в вашей высокой образованности. Извините, но я повторю вопрос: по какой причине вы, Расхвалов Фрол Александрович, были с позором, замечу, с “волчьим билетом”, так сказать, исключены из университета? Пастырь упорно молчал. Бекбулатов вздохнул, неторопливо перевернул страницу пухлого тома и, деланно удивившись, воскликнул:

– Ба, что я вижу! Вы, семейный, такой, я бы сказал, солидный человек, и вдруг в молодости занимались…

Расхвалов весь преобразился и, подавшись к столу так стремительно, что томящиеся у двери конвойные встрепенулись, горячо и путано заговорил, брызгая на Бекбулатова слюной:

– Не надо, Владимир Довлатович, не вспоминайте этого… Не надо… Минуло уже столько лет… К тому же это не преступление, Владимир Довлатович… да-да, не преступление…

С трудом преодолевая брезгливость и стараясь не замечать смешанного чесночно-сивушно противного амбре, обдававшего его, штаб-ротмистр тоже наклонился к своему визави:

– Согласен, это по современным законам не преступление, это просто позорная страница вашего, Фрол Александрович, далекого прошлого. Но только ли прошлого?

Заметив ужас, мелькнувший в глазах Расхвалова, Бекбулатов, испытывая настоящее садистское удовлетворение, продолжал:

– А если провести полное, я повторяю: полное медицинское освидетельствование ваших, Фрол Александрович, сподвижников? Положим, даже не всех, а, к примеру, только не достигших совершеннолетия, то есть его величеством государем императором Алексеем Вторым, в Бозе почившим, высочайше установленных и матерью нашей Святой Православной Церковью освященных двадцати лет? Вот, я тут в списке вижу Степанова Алексея, шестнадцати лет от роду, Нечипорука Кирилла – пятнадцати, Старыгина Варсонофия…

Весьма профессионально загнанный в угол обер-сектант сопротивлялся совсем недолго и, немного по-трепыхавшись для проформы, вскоре уже кололся, как хорошо высушенное березовое полено. Подробности, фамилии и даты сыпались из него, как монеты из рваного кошелька ярмарочного раззявы. По вдохновенной физиономии Расхвалова было ясно видно, что сотрудничество с “сатрапами” гораздо милее его сердцу, чем “голубая” статья и “веселая” жизнь на каторге (если не хуже). Владимир про себя перевел дух и, уступив место дознавателю, вышел, велев позвать его, когда “сын Ашура” наконец закончит свои излияния. Если честно сказать, ротмистру просто обрыдла рожа этого слизняка, прикрывающегося высокими материями.