Текст книги "Зазеркальная Империя. Трилогия"

Автор книги: Андрей Ерпылев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 65 страниц)

– Пируем, братва! Халява! – удовлетворенно потер руки неунывающий Жорка, за что тут же получил шутливый подзатыльник от Николая.

– Des angenehmen Appetites, liebe Gaste! – радостно подхватила фрау Штайнбек, стоявшая рядом, чинно спрятав руки под фартук. – Ihnen ist es unbequem? (Приятного аппетита, дорогие гости! Вам неудобно? (Нем.)).

Это уже относилось к ротмистру, снявшему свой дождевик и теперь не знавшему, куда девать увесистый автомат, занимавший руки.

– Er weiss nicht, wohin ihm zu legen die eigene Biichse, – ответил за Чебрикова Сергей Владимирович. – Отдай, отдай ей автомат. Никуда он здесь не денется. (Он не знает, куда ему положить свое ружье. (Нем.)).

Ротмистру ничего не оставалось как повиноваться. Отщелкнув магазин, передернув затвор, чтобы патрон выскочил в подставленную ладонь, и поставив «АКСУ» на предохранитель, ротмистр с учтивым поклоном протянул оружие хозяйке:

– Bitte schon! (Пожалуйста (Нем.)).

– Danke schon! (Спасибо (Нем.)).

Толстушка с видимым трепетом приняла в фартук тяжелую вороненую «машинку».

– Wo ich die Hande um den Wegen, Hebe Frau Steinbeck auswaschen kann? (Где я могу вымыть руки с дороги, дорогая госпожа Штайнбек? (Нем.)).

Старик Берестов только крякнул с досады: кто-кто, а граф Чебриков в переводчике явно не нуждался.

* * *

Застолье затянулось допоздна, подойдя к своему логическому завершению только после того, как высоченные часы в углу пробили половину второго ночи.

Первым сдался Конькевич, обычно довольно умеренный в питии, но, видимо, еще не совсем отошедший от счастливого избавления, забросившего его вместо северного лесоповала, совершенно реального, в неведомую, но, похоже, довольно гостеприимную страну. Начав провозглашать очередной тост за прекрасных хозяек, нумизмат завершил его вполне по-русски, физиономией в салате. Пардон, в миске с квашеной капустой, что дела, впрочем, не меняло. Прекрасного качества местное пиво по своим коварным свойствам, особенно при каталитическом действии ядреного «Ягермайстера», мало отличалось от привычного «Жигулевского», а закусками инженер, как всегда, пренебрег.

После того как осоловевший Жорка, поддерживаемый хозяйкой с одной стороны и тоже порядком захмелевшей Валей – с другой, изволил отбыть на второй этаж, в отведенные ему апартаменты, трое оставшихся за столом мужчин наконец смогли обсудить события минувшего дня.

– Не узнаете, случайно, знакомых мест, Петр Андреевич? – поинтересовался для порядка у ротмистра, хмуро ковыряющего вилкой великолепный ломоть свиного окорока, Александров, цедя в стопочки настойку из изрядно опустевшего штофа, уже, кстати, второго по счету. – Не напоминает чего-нибудь ранее виденного?

– Знаете, нет, – ответил ротмистр, чокаясь по очереди с капитаном и с Берестовым и отправляя огненную влагу в рот. – Почему-то мне незнакомы столь основательные немецкие поселения на Урале. Ведь мы на Урале, Сергей Владимирович? – обратился он к проводнику.

– Истинно так, – степенно кивнул старик, сосредоточенно и безуспешно пытающийся наколоть на двузубую вилку шустро уворачивающийся от колющего орудия, словно живой, маринованный масленок. – Мы точно в том же месте, где и были, только город расположен не на месте Хоревска – там только один из фортов, да водохранилища никакого нет и в помине. Река Кундравинка есть, причем в том же русле, – хотя, разумеется, с другим, немецким, названием, а водохранилища... Тут вообще, понимаете... Они, местные, от нас здорово отстают по развитию. Лошади, паровозы, дирижабли... Телевидения нет – только радио. Автомобили – ухохочешься... Словом, как у нас в первое десятилетие двадцатого века.

Сверху донеслось исполняемое на три голоса, причем громкий, но немелодичный Жоркин дискант в зародыше задавливал женские контральто: "Die deutschen Soldaten, die deutschen Offiziere... (Немецкие солдаты, немецкие офицеры (Нем)).

Дождавшись, пока вокальные экзерсисы пьяного в дугу Конькевича сменятся его же громовым храпом, ничуть не приглушаемым ни дверями, ни расстоянием, Николай спросил:

– А вообще как тут... Какой государственный строй в России?

Берестов наконец наколол уставший, видимо, сопротивляться грибок на вилку и отправил его в рот. Над столом повисла гнетущая тишина: и Александров, и Чебриков терпеливо ждали ответа.

Проглотив гриб, «миропроходец», не предлагая никому, набулькал себе «Ягермайстера», выпил и только после этого сообщил, не поднимая глаз:

– А нет здесь никакой России, дорогие товарищи. Ни царской, ни советской, ни какой иной...

* * *

Кругом на тысячи верст раскинулась страна, вернее, еле-еле связанный конгломерат разнокалиберных королевств, герцогств, великих и обычных, графств, баронств, вольных и имперских городов, коммун, республик, епископств и аббатств, номинально управляемых императором Рудольфом Четвертым, а на деле – совершенно независимых и от него, и друг от друга. Больше всего данное государственное образование напоминало Священную Римскую империю германской нации после Тридцатилетней войны 1618-1648 годов, то есть в период ее полураспада. На западе сия шитая на живую нитку империя упиралась в Речь Посполиту Московску – составную часть триединого Польского королевства, на юге и юго-востоке – в разномастные крупные, мелкие и вообще микроскопические эмираты, султанаты и ханства потомков Тимуридов, а на востоке – в районе Байкала – в Поднебесную империю.

В Европе существовала и другая германская империя, примерно на месте привычной Германии и Австрии, но изрядно стесненная непомерно разбухшей Францией, проглотившей Северную Италию, Швейцарию и весь Бенилюкс, Швецией, включающей в себя всю Скандинавию и нынешнюю Северную Германию, и Речью Посполитой Польской, запустившей свои жадные щупальца на юг, во владения Османидов, вплоть до Босфора.

Произошел такой географический беспредел лет семьсот – семьсот пятьдесят назад, когда с северо-запада на Русь навалился Тевтонский орден, не успевший к дележу результатов Крестовых походов на Ближнем Востоке и жаждавший найти справедливость (в своем понимании, конечно) уже на востоке Европы. В отличие от миров Александрова и Чебрикова Новгородская республика, выбранная целью номер один средневекового блицкрига псов-рыцарей, не смогла, видимо, договориться с Александром Ярославичем, а, возможно, он так и не стал здесь Невским...

Новгородская дружина в памятном марте 1242 года дала рыцарям генеральное сражение не на льду Чудского озера, как советовали знающие люди, а на более удобном, с точки зрения тогдашнего посадника, Еловецком поле. Этот тактический в общем-то просчет новгородцев, более привычных к торговле, чем к войне, привел к катастрофе.

Небольшая, но превосходящая по тактико-техническим данным все существующие на то время военные достижения славян бронированная кавалерия противника рассекла классическим танковым клином так и не состоявшихся позднейших эпох, а затем и обратила многочисленное, но уступающее им по вооружению войско Великого Новгорода, в паническое бегство... Город пал после пятимесячной осады по всем правилам тогдашнего военного искусства. Путь на Русь был открыт.

Следующие два столетия были посвящены ползучему онемечиванию восточных славян, как это уже было сделано с западными в знакомой путешественникам истории, постоянным стычкам с ордынцами, установлению торговых связей с Востоком. Проложенные на сотни лет раньше караванные пути сказочно обогатили орден, перенеся центр торговли из Восточного Средиземноморья на просторы Среднерусской равнины и приведя к быстрому падению Византии, а вместе с ней и официального православия. Однако кроме пряностей, шелков и китайского фарфора в Европу превосходно добралась и чума, не сдерживаемая никакими портовыми карантинами.

К середине пятнадцатого века государства Европы понесли от «черной смерти» такие потери, что ни о какой экспансии за моря не могло быть и речи, тем более что все прелести Востока поступали по налаженным педантичными и аккуратными немцами сухопутным каналам бесперебойно, по приемлемым ценам и с минимальным риском. Как следствие, открытие Америки в положенный срок не состоялось, вернее, состоялось, но с противоположным знаком: гребной (!) флот инкского императора Тупанки-Атауа – чего-то среднего между Чингисханом и Генрихом Мореплавателем, отправленный на поиски легендарной Земли Предков, наткнувшись на берега Северной Африки, поднялся вдоль восточного побережья Атлантики на север и 15 сентября 1625 года высадил крупный десант во Франции, близ Ла-Рошели.

Как ни крути, европейцы оказались более подкованы в военном плане, чем индейцы, к тому времени так и не знавшие пороха, а как следствие, и огнестрельного оружия, ни колеса, ни лошадей, поэтому после ряда стычек и взаимных военных экспедиций установился статус-кво: Европа продолжила развиваться по своему пути, Америка, так и не ставшая Америкой в привычном понимании, да и по названию, – по своему...

В конце семнадцатого столетия мощная, но лежащая в стороне от восточного пирога Польша, заключив династический союз со Швецией (просуществовавший, впрочем, недолго), «освободила» от немцев почти всю бывшую Русь, включая Москву, остановив свое продвижение на Волге. Русские с радостью встречали братьев-славян, не подозревая, что меняют одно ярмо на другое. Череда непрерывных войн и походов, восстаний, смут и революций (во Франции – в 1715, а не в 1789-м!) и скроила ту карту Европы, которую старик Берестов в общих чертах нацарапал вилкой на скатерти захудалого, но гостеприимного постоялого двора пограничного городка маркграфства Бергланд, расставив для наглядности тарелки и кружки, обозначающие государства.

– Вот так и получилось, – подвел черту Сергей Владимирович, откусывая от ломтя ветчины, взятого с тарелки, обозначающей ханство Алтынстан, граница с которым пролегала по реке Уй, куда впадала многоводная здесь Кундравинка.

Николай молча вертел в руках серебряную стопочку, ощущая, как на душе скребут кошки: марксистское мировоззрение, конечно, интернационализм, но все-таки... Ротмистр же, стиснув голову ладонями, монотонно раскачивался взад-вперед на стуле, не замечая, что на него смотрят. Оторвав наконец ладони от лица, он обвел сотрапезников блуждающим взглядом покрасневших глаз и спросил глухим голосом:

– Неужели отсюда нет выхода? Берестов пожал плечами:

– Почему же нет?

Шаляпин, обожравшийся сметаны и давно дрыхнувший без задних лап у затухающего камина, настороженно шевельнул ухом.

16

– Дамы и господа! Наш самолет, следующий рейсом Екатеринбург – Париж, совершил посадку в аэропорту города Варшава.

Воздушный лайнер, завершив рулежку, остановился. Бортпроводницы, как обычно дежурно, одними губами улыбаясь пассажирам, снуют по проходам между креслами, собирая в свои тележки стаканчики из-под напитков, помогая особенно неуклюжим индивидуумам расстегнуть хитрые пряжки ремней, поднимая спинки сидений, – словом, завершая рутинный рейс.

Ротмистр потянулся всем телом, затекшим за четыре часа полета и, приподнявшись, достал с полки над креслом свою сумку, попутно подав вещи двум своим очаровательным попутчицам. Пока самолет будет проходить дозаправку, можно будет прогуляться по аэровокзалу, купить прессу (например, свежий выпуск «Столичного пересмешника»), перекусить в местном ресторане «Круль Жигмонт III» (между прочим, весьма приличном – проверено), чем-нибудь отличным от дежурного меню «Ермак-Аэро»... Короче говоря, убить сорок пять минут свободного времени.

Пройдя по слегка изогнутому стеклянному посадочному коридору в здание аэропорта, Чебриков спустился на этаж ниже и привычно направился к выходу в зал ожидания.

– Пшепрашем, пан...

Дорогу Петру Андреевичу неожиданно преградил какой-то то ли военный, то ли полицейский чин в квадратной фуражке-конфедератке и мундире, обильно украшенном позументом, словно у ресторанного швейцара.

– В чем дело, милейший? – лениво поинтересовался ротмистр. Наверняка это кто-нибудь из служащих аэропорта, а карнавальная форма – местное нововведение в угоду вечно недовольным «пшекам».

– Папирове пшепрашем, пан!

Рука требовательно протянута вперед, брови под лакированным козырьком сурово сдвинуты, усы топорщатся, словно у кота. Кстати, как там Шаляпин? Не окажется ли чересчур сильным стрессом для такого... даже не животного – существа, путешествие в специальном отделении для домашних животных? Обидится ведь разумный кот.

– Ich werde Herrn bitten, seine Dokumente vorzulegen! – отчеканил неугомонный поляк, требовательно тряхнув ладонью. (Попрошу господина предъявить его документы! (Нем.)).

– А в чем, собственно, дело, господин э-э?.. – Никаких погон на опереточном мундире, конечно, не наблюдалось. Только какие-то маловразумительные зигзаги на громадных петлицах да устрашающих размеров бляха с польским коронованным орлом на обтянутой темно-синим сукном груди. О, и лакированные сапожки со шпорами, и огромная сабля на боку. В каком же чине данный маршалек, интересно, состоит?

Паспорт, естественно, был в порядке, причем украшенный роскошной французской визой на соответствующей странице, но... К чему такие формальности на территории Российской Империи? Стоит ли предъявлять синюю книжицу с золотым двуглавым орлом на обложке такому вот разнаряженному хлыщу?

– Je demanderai a monsieur de montrer ses documents! (Попрошу господина предъявить его документы! (Франц.)).

А вы, сударь, оказывается полиглот...

– Pour quoi tout се spectacle. – Бог знает, в каком чине этот комедиант, но пусть будет поручиком. – Le lieutenant? (К чему весь этот спектакль, лейтенант? (Франц.)).

– Vous etes oblige de montrer les documents a la premiere demande du representant de la protection frontaliere du Royaume Polonais! – выпалил «лейтенант», ни разу не запнувшись во «французской мове». (Вы обязаны предъявить документы по первому требованию представителя пограничной охраны Королевства Польского! (Франц.)).

А, черт с ним! Желает поиграть в «самостийность матки Польски» – пусть играет! В конце концов над этим чокнутым есть свое начальство, которое, без сомнения, накажет этого националиста, как только... Пусть почитает, посмотрим, как возьмет под козырек!

Однако после того, как странный чин открыл и пролистал паспорт ротмистра, на его лице не отразилось ничего, кроме недоумения.

– J'ai demande de montrer les documents et non pas cela... – потряс он брезгливо документом, перед которым склонялись головы по всей Европе. Да что там Европа!.. (Я просил вас предъявить документы, а не это... (Франц.)).

Ротмистр почувствовал, что начинает терять терпение. Взять бы этого подлеца за отвороты его синего френча с непонятными петлицами да...

Видимо, чувства Чебрикова столь ясно отразились на его лице, что представитель пограничной охраны попятился, хватаясь за эфес своей «селедки», и пронзительно засвистел в быхваченный из нагрудного кармана свисток.

«Сзади налетели, начали топтать, кто же меня будет с кичи вызволять...» Откуда только взялась эта строчка явно блатной песенки?..

Последним, что увидел ротмистр, которого волокли по сверкающим плиткам мозаичного пола, был огромный, рассеченный на три поля герб с двумя орлами– одноглавым и двуглавым – и скачущим с поднятым мечом всадником над дверями зала ожидания...

* * *

Петр Андреевич подскочил на кровати с бешено колотящимся сердцем, разбудив кота, спавшего по своему обыкновению в ногах, а теперь проворно спрыгнувшего на пол и вопросительно сверкнувшего оттуда круглыми, зелеными в свете ночника глазищами.

Небольшая уютная комнатка с прикрытым решетчатыми ставнями окном и мощной дощатой дверью, снабженной массивным кованым крючком, сейчас откинутым, домотканые коврики на полу, рукомойник в углу, стол с теплящимся на нем светильником, едва видимое в неверном свете католическое распятие на стене, обитой тисненой кожей... Фу ты пропасть! Да ведь это давешняя гостиница фрау Штайнбек!

Приснится же такое! А все этот «Ягермайстер» проклятый, да еще под пиво! Закусывать надо, господин ротмистр! Закусывать, и почаще...

Чебриков откинул тяжелое одеяло из какого-то блестящего пахучего меха (неужели медвежий!), которым был укрыт поверх белоснежной простыни, подошел к столу и погладил обложку толстенного, переплетенного в кожу фолианта с тусклыми золотыми буквами готической надписи на корешке.

«Не следовало и эту „Die Geschichte des Ostlichen Imperiumes“ („История Восточной Империи“ (Нем)) на ночь читать! – досадливо подумал ротмистр, открывая было книгу на заложенном алой шелковой ленточкой месте и снова захлопывая. – Не способствует, знаете ли, спокойному сну подобное чтение...»

Где-то за тридевять земель отсюда надрывался сверчок, на пределе слышимости доносился чей-то мощный храп. Неужели господин Конькевич может выводить такие рулады? Невозможно ведь физически...

Часы на напоминальнике показывали пятый час утра. Сон не шел. Шаляпин, так и не дождавшись возвращения человека в постель, досадливо передернул шерстью на спине, что у него, как уже выяснил Петр Андреевич, было равнозначно человеческому пожиманию плечами, и, раздраженно поводя из стороны в сторону хвостом, легко взлетел на довольно высокую кровать, укладываясь на нагретое место.

"Почитать, что ли, «Историю... Нетушки! Лучше пистолет приведу в порядок, да и автомат трофейный требует ухода».

Привычная возня с воронеными деталями «мужских игрушек», разложенными на чистой тряпице, выклянченной еще с вечера у доброй фрау Штайнбек, как и ожидалось, почти вернула расположение духа. Даже мотивчик какой-то высвистываться начал...

Удобная штука этот автомат Калашникова! И затвор этот поворотный интересной конструкции, и магазин емкий, да еще аборигенская манера по два рожка сразу скреплять липкой лентой... Николай, помнится, объяснял что-то про войну в Афганистане. Дескать, оттуда это усовершенствование пошло. Шестьдесят патронов! Сила! Вот только калибр мелковат: 5,45 миллиметра– две без малого линии. Ерунда. Хотя... Отдача снижается, пуля, натыкающаяся на препятствие, например, при попадании в цель, неустойчива... Пожалуй, будет лучше нашего автоматического карабина Федорова, и значительно... Привезти бы образец с собой, можно неплохую...

Куда привезти? Куда? Ты что, ротмистр, забыл, где находишься? Здесь даже России нет! Никакой! Ни той, ублюдочной, которую ты только что покинул, ни другой, твоей родной... Слово русский здесь – пустой звук! Россия населена потомками тевтонов, ордынцев и поляками!

Петр Андреевич отложил в сторону смазанный автомат, руки, сами собой двигаясь в заученном до автоматизма ритме, собрали верный «вальтер». Вставленная обойма привычно клацнула, оттянутый затвор с масленым лязгом упруго встал на место.

Тоже хорошая штука. Знакомая до мелочей, удобная, проверенная.

* * *

Николай, проснувшись, в полумраке долго не мог понять, ни что его разбудило, ни где он находится.

Понимание последнего прорезалось спустя некоторое время само собой, когда Александров с изумлением различил на подушке рядом с собой разметавшиеся волосы уютно посапывавшей круглолицей девушки – одной из тех, которые прислуживали вчера за столом. Припомнилось и еще кое-что... хм... пикантное... Стыдоба! А еще гостями называемся!

Однако первопричины своего пробуждения капитан понять не мог. Вроде бы и шумов не наблюдалось никаких, и организм безмолвствовал, никак не проявляя своих естественных потребностей. Хотя... Пиво у местных бюргеров ничуть не хуже чешского, пробованного, помнится, в изрядных количествах во время давнишней турпоездки в братскую Чехословакию. Вроде и слабенькое, а забирает изрядно. Ну а от основных последствий неумеренного потребления вообще никто не застрахован. Не тот ли ставший притчей во языцех «будильник» разбудил?

Первой бросилась в глаза, когда милиционер спустил ноги на вязанный, как говорила покойная бабушка, из «ремков» половичок, по-домашнему уютный, и затеплил с помощью верной зажигалки свечку, заменяющую здесь ночник, изрядных размеров фарфоровая ночная ваза с какими-то легкомысленными ангелочками – не то херувимчиками, не то серафимчиками, а может быть, и амурчиками (кто их разберет крылато-голозадых?) на сияющем боку.

Вот еще! Николай, справедливо решив, что советскому офицеру невместно использовать сей сосуд по естественному назначению, натянул отсутствующие на своем законном месте детали одежды и, поеживаясь (не сказать что в спаленке было холодно, скорее свежо) выступил на поиски нужного места, попросту говоря, – туалета.

Туалетная комната, между прочим, весьма комильфо, обнаруженная в конце узкого коридора, куда выходило несколько дверей, оказалась оборудованной не только ватерклозетом (пусть устаревшей, но очень надежной конструкции, с мягким сиденьем) и раковиной для умывания, но даже биде! А уж такими удобствами, как пипифакс и разного аромата освежители воздуха, которыми вечно пренебрегают в России, болезненно педантичные в своей чистоплотности немцы обеспечили место отправления естественных надобностей в избытке. Подобная предупредительность довольно сильно подняла планку уровня цивилизованности местных жителей в глазах Николая. Он, грешным делом, при виде свечей, камина и ночного горшка ожидал чего-нибудь вроде привычных среднестатистическому россиянину удобств в дощатой, продуваемой всеми ветрами будочке на дворе, в лучшем случае с обрывком газетки на гвозде.

Возвращался в свой номер капитан несколько продрогшим, но повеселевшим (как же, в очередной раз убедился в том, где именно находится душа у человека!), даже чуть слышно насвистывая себе под нос «Танец с саблями» Хачатуряна и предвкушая, как нырнет под теплый сдобный бочок местной спящей красавицы. Насторожила его полоска света, пробивавшаяся из-под двери комнаты, в которую, как смутно припоминалось, порядком захмелевший Берестов, обнимавший ничуть не возражавшую фрау Штайнбек за плечи (а временами и ниже), по-хозяйски вселил ротмистра Чебрикова. Еще более встревожила серия знакомых металлических щелчков, завершаемая коротким лязгом.

Уже не думая, как это будет выглядеть со стороны, Александров босой ногой с размаху ударил в дверь возле ручки, с замиранием сердца ожидая рокового...

* * *

Петр Андреевич так и не успел понять, какая сила неожиданно распахнула дверь в его скромную келью, загасив порывом воздуха ночник, и вырвала из руки пистолет. Он только инстинктивно успел сцапать лежавший подле автомат, запоздало вспомнив, что магазин, снятый по требованиям техники безопасности, без света найти не сможет, а следовательно, оружием придется действовать в лучшем случае, словно дубиной, как та же сила швырнула его на разобранную постель, от души приложив затылком о стену.

...м-мать. – Раздался в темноте знакомый голос...!

Ротмистр облегченно перевел дух, разжимая ладони на стволе автомата, изготовленного для сокрушительного удара.

– Это вы, капитан?

В ответ в темноте затеплился синеватый язычок пламени, а через секунду дрожащий свет ночника озарил взъерошенного милиционера в одних семейных трусах весьма игривой расцветки в цветочек, сжимавшего в каждой руке по пистолету: в левой – зажигалку, в правой, рукоятью вперед – чебриковский «вальтер».

– Это ваша специфическая манера ходить по ночам в гости, господин капитан? – поинтересовался Петр Андреевич, осторожно дотрагиваясь ладонью до затылка, на котором явно вызревала солидных размеров шишка.

В ответ на этот невинный вопрос Александров, только сейчас разглядевший расстеленную на столе салфетку и разложенные на ней приспособления для чистки оружия и склянку с маслом, облегченно матюгнулся еще раз и, гневным взглядом безуспешно попытавшись прожечь в Чебрикове сквозную дыру, со стуком положил чужую «пушку» на стол.

Мгновение спустя дверь хлопнула, только соскочил и долго, со скрипом раскачивался крючок...

Кот, совершенно не обративший внимания на разыгравшуюся в метре от его пушистого бока сцену, продолжал безмятежно похрапывать на одеяле.

– Ну и нервный же народ потусторонние представители закона! – горько пожаловался ему ротмистр, засовывая пистолет в расстегнутой кобуре (не пачкать же смазкой чистую наволочку!) под подушку, а автомат с примкнутым спаренным магазином ставя в изголовье.

Как ни странно, но сие комическое происшествие вернуло ему обычное состояние духа и позволило снова заснуть, теперь уже крепко и без разных там посторонних сновидений.