Текст книги "Ангелы падали"

Автор книги: Андрей Агафонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

А Ницше надо бы совсем уничтожить!

Ибо сердишься, когда поддаешься ему и когда не поддаешься ему… Две возможности постижения великого германского философа, «комментировать» его – не дано. Во всяком случае – как мне кажется, – любой внимательно прочитавший Ницше (хотя бы только «Заратустру») наносит себе тем самым непоправимый душевный ущерб. Нет, не так – сдвиг, слом. Над ним невозможно посмеяться, он неуловим и всемогущ. Его стиль нечто невероятное, не имеющее права быть… «Я достаточно силен, чтобы расколоть историю человечества на две части», – писал он Петеру Гасту. Возможно, в этом НЕТ преувеличения, даже скорее всего, что так. «С меня начинается на земле большая политика», – я напомню, что солдаты Гитлера носили в ранцах две книги: Библию и «Так говорил Заратустра».

О чем бишь я? Ах, да – о тоненькой синенькой книжечке «Жизнь Фридриха Ницше» француза Даниэля Галеви. Собственно, это дает нам какое–то представление… Нет, контраст! Контраст между «человеком» и личностью, между немецким провинциальным профессором и самым опасным в истории человечества философом.

«Вундермен», в 24 года приглашенный для преподавания в Базель – из студентов в профессора! Лейпцигские ученые дали Ницше диплом без экзамена: неудобственно как–то экзаменовать коллегу… Романтика, Вагнер; роковая встреча с этим мохнатым карликом и его юной женой, Козимой (это ей Ницше, уже сумасшедший, будет писать: «Я люблю тебя, Ариадна!»). Предательство близких, как лейтмотив жизни и смерти, начиная с 59-летнего композитора («Ах, вы знаете, Ницше слушают лишь постольку, поскольку он пропагандирует наши идеи!») и кончая друзьями и родной сестрой. Показательно: четвертую, и заключительную, часть «Заратустры», этого Евангелия зла, автор отпечатал (как водится) за собственный счет в количестве сорока экземпляров, из них лишь семь (!) он разослал друзьям и сестре. Ни одного отзыва! Поистине «человек есть нечто, что должно превзойти»…

Чем лучше были его книги, тем холоднее относились к нему друзья. «Я устал метать бисер – перед немцами». А ведь когда–то Ницше мечтал купить крепость, где бы можно было основать духовную общину – «мы будем мало читать, мы будем много ходить и разговаривать». Ай, да сорвусь–ка я в соблазн процитировать «Заратустру» еще раз – этот соблазн знаком всем (по)читателям Ницше: «Ты не хочешь перед другом своим носить одежды? Для твоего друга должно быть честью, что ты даешь ему себя, каков ты есть? Но он за это посылает тебя к черту!.. Да, если бы вы были богами, вы могли бы стыдиться своих одежд!» Они богами не были – ни Эрвин Роде, ни Овербек, ни Буркхардт. А он? Вопрос остается открытым…

Всегда болезни, всегда что–нибудь болит. Глаза, желудок, мозг. То, что Ницше был поражен врожденным сифилисом (как Мопассан) – не находит в его биографиях ни подтверждения, ни твердого отрицания. Жизнь без жены, ненависть к женщинам («Ты идешь к женщине? Не забудь плетку!» – это слишком знаменито, мне нравится другое: «Все в женщине загадка, и все в женщине имеет одну разгадку – эта разгадка именуется беременностью»).

Он бежал от сырого климата и от людей. Все это настигало. Карало болезненностью. Итальянские обыватели в Венеции называли его «наш маленький святой». Он ведь был очень кроток в общении в отличие от позаимствовавшего у него все, вплоть до усов и заголовков («Несвоевременные мысли»), Горького.

Вкратце: суть ницшевской философии, как я ее понимаю.

Белокурая бестия – только арийская раса достойна (и должна!) управлять миром.

Вечное возвращение – жизнь есть религия, поскольку каждый ее шаг уже был сделан, поскольку лицо каждого пророка уже было лицом, поскольку каждое мимолетное мгновение уже летело мимо, и не раз…

Восстание рабов в морали, перевернувшее ценности, началось с иудеев – и самая изощренная их выдумка заключалась в христианстве. Именно с тех пор благородное стало «плохим», а плебейское – «хорошим».

И его мечта о сверхчеловеке – мечта, которой, увы не суждено сбыться – «каждый ваш вздох есть стрела тоски по сверхчеловеку». Белокурая бестия со сдвоенными молниями в петлицах – не то, не то, трижды не то!

В России Ницше приняли более всего «благодарно». Его идеями питались Арцыбашевы, Андреевы и так далее… Из последних примеров – великий русский поэт Юрий Кузнецов: «Подтолкни уходящую женщину, брат…». Поразительное сочетание православия («Он истину мира сего принес на ладони тебе – не делай другому того, чего не желаешь себе») – с Ницше! «Отвратить взор свой от себя захотел творец, и тогда создал он мир». «И у Бога есть свой ад – это любовь его к людям». Цитирую по памяти, не обессудьте за ошибки.

Вечная болезнь – и вечное веселье! «Веселая наука» – то есть наука похоти… Альпийский холод сентенций. Приступы рвоты, длившиеся по три дня. Отсюда ли эти образы: «Я увидел молодого пастуха, задыхавшегося, корчившегося, с искаженным лицом: изо рта у него висела черная, тяжелая змея». И еще говорят после этого, что «Заратустра» – не вершина мировой поэзии! Что понимают они в поэзии?

Десять лет он прожил сумасшедшим. По данным того же Галеви, когда пришли его «забирать», Ницше играл на рояле – локтем! (Ну, чем не Литтл Ричард?) Усы топорщились, шея краснела…

Я рассказываю все это для нас, колодой карт разбросанных по миру. «Не всякое слово годится ко всякому рылу». Это грубо? Не читайте Ницше, там гораздо больше грубостей – в адрес отребья!

«О небо надо мной, – сказал он, вздыхая, и сел, – ты глядишь на меня? Ты слушаешь странную душу мою?

Когда выпьешь ты эту каплю росы, упавшую на все земное, когда выпьешь ты эту странную душу, – когда, о родник вечности! Ты, радостная, ужасающая, полуденная бездна! Когда обратно втянешь ты в себя мою душу?» Ницше умер в полдень, 25 августа 1900 года. Перед смертью он говорил сестре: «Зачем ты плачешь? Разве мы не счастливы?» Конечно, бред сумасшедшего…

Из книги Галеви мы узнаем все, кроме самого Ницше. Она написана любовно, сострадательно, но одного в ней нет – предощущения. Я не могу пояснить это более подробно, я могу лишь написать единственную фразу: «Да знаете ли вы, КТО был этот самый Ницше?!»

1993, Красноярск

Бывают странные сближения…

15 октября исполнилось 150 лет со дня рождения Фридриха Ницше. 16 октября – 140 лет со дня рождения Оскара Уайльда. Десять лет и один день разделяют двух этих людей, во многом определивших идеологии и философии века двадцатого. А умерли они в одном году – 1900‑м…

Брат, умерший во младенчестве, и сестра, с которой он дружил, надолго его пережившая и со временем предавшая, – у Ницше. Умершая во младенчестве сестра (на конверте с прядью ее волос рукой Оскара написано: «Она не умерла, но спит») и благополучно выживший старший брат, Вилли, журналист, занимавший у брата–денди идеи для статей, впоследствии предатель, – семья Уайльда. Рано умершие отцы, оба – известные люди, «особы, приближенные к престолу». Ирландская кровь английского писателя Уайльда, польская кровь немецкого философа Ницше…

Уайльд прославился раньше, ничего еще, в сущности, не написав: он заслужил известность своим эстетством, короткими шелковыми штанами, длинными локонами и зеленой гвоздикой в петлице. В 1882–1883 годах он объездил с лекциями всю Америку, выступая в подобном наряде перед ковбоями и приводя им, в ходе одного часового выступления, до полутора сотен цитат из различных авторов – Платона, Шелли, Бодлера… Тогда же, в Америке, была поставлена его первая драма «Вера, или Нигилисты», крайне слабая, но с русскими героями. Ницше, как раз в то время напряженно изучавший проблему нигилизма, пьесы этой «не заметил». Зато весной 1883‑го он влюбляется в русскую авантюристку Лу фон Саломэ и даже делает ей предложение (Ницше до конца жизни пробыл девственником), а через 10 лет выходит в свет написанная по–французски драма Уайльда «Саломея»… Ницше уже был сумасшедшим. Затмение наступило в январе 1889‑го, и последние 10 лет жизни были адом для него и его ближних. Как раз в девяностых годах гений Уайльда и обретает себя: один за другим выходят второй сборник сказок «Гранатовый домик», роман «Портрет Дориана Грея», философские диалоги и сделавшие его богатым и знаменитым на весь мир комедии. Катастрофа Оскара разразилась в 1896 году. Это был самый грязный процесс в истории литературы: Уайльд обвинялся в гомосексуализме и пропаганде безнравственности на основе своих книг, личных писем и поведения в обществе. В день вынесения приговора сотни экипажей с молодыми и обрюзгшими эстетами устремились к проливу Ла – Манш: ходили слухи, что всех «голубых» будут арестовывать по уже заготовленным спискам.

Допустим, Ницше мог и не знать об Уайльде, в силу отсутствия у того до 1889 года известности не скандальной, а литературной. Но уж Уайльд о Ницше, конечно, знал – всемирная слава пришла к творцу «Заратустры» буквально в тот же год, когда он сошел с ума. Между тем во всех тринадцати томах полного собрания сочинений Уайльда имя Ницше не упоминается ни разу. Что, столь далеки они были друг от друга? Нет, пожалуй, наоборот – СЛИШКОМ близки.

Афоризм Ницше: «Нет ценности во всем том, что ныне считается ценным». Афоризм Уайльда: «Циник всему знает цену, но не знает истинной ценности». «А нищих надо бы совсем уничтожить!» – негодовал Ницше. Уайльд, когда ему достаточно намозолил глаза торчавший у дома нищий, заказал тому у лучшего портного шелковое рубище, причем сам ставил мелом крестики в тех местах, где должны были располагаться самые выразительные прорехи. А кто сказал: «Вся беда в том, что после Христа христиан не стало»? Попробуйте догадаться…

Какие–то смутные намеки проскальзывают в «Идеальном муже», там даже говорится о «воле к власти». «Любовь, а не немецкая философия – основа жизни», – говорит сэр Роберт Чилтерн, полемизируя непонятно с кем, явно не со своей женой, которой адресует этот странный пассаж.

Честертон утверждает, что Уайльда ценили именно за цинизм. Чуковский добавляет, что поначалу Уайльд казался ему «салонным ницшеанцем» из–за обилия парадоксов, «обратных общих мест»:

Лучше хорошо выглядеть, чем хорошо поступать.

Умереть за веру – самое худшее, что можно сделать со своей жизнью.

Ах нет, я совсем не романтик. Для этого я недостаточно стар.

Всегда приятно не прийти туда, где тебя ждут.

Я не люблю принципов. Мне больше нравятся предрассудки.

Молодость – это не мода. Молодость – это искусство.

Всякое искусство совершенно бесполезно.

Уайльда называли апостолом красоты. Послушаем теперь «евангелие зла» – «Так говорил Заратустра» Ницше:

Отвратить взор свой от себя захотел творец – и тогда создал он мир.

Что мне до ваших добрых? Многое в ваших добрых внушает мне отвращение, и, поистине, не их зло.

У иных целомудрие есть добродетель, но у многих почти что порок.

И это знамение даю я вам: многие, желавшие изгнать своего дьявола, сами при этом вошли в свиней.

Остерегайся святой простоты! Для нее нечестиво все, что непросто; она любит играть с огнем – костров.

Ты идешь к женщине? Не забудь плетку!

* * *

Чем схожи изречения Уайльда и Ницше?

Своей парадоксальностью, презрением к общепринятой морали, хлесткостью. Но есть и разница. Ницше напряженно серьезен, он потрясает, прорицает и порицает, да и как иначе, ведь даже главы его последней книги «Ecce Homo» («се человек» – слова Пилата о Христе) носят названия «Почему я так мудр», «Почему являюсь я роком»… Именно осознание себя роком, человеком–катастрофой, «расколовшим историю человечества на две части» (и так оно и было), ввергло его в состояние священного безумия. Уайльд те же истины преподносил в оболочке почти шутовской, и никто не хотел поверить, что проповедуемый им культ красоты, молодости и искусства – это настолько всерьез, что в жертву своему культу он готов принести что угодно, хоть самого себя, если понадобится. (Понадобилось).

«Недостаточно иметь талант. Необходимо также иметь на это ваше позволение – не так ли? Друзья мои?» – саркастически вопрошал Ницше. Он, как видите, обращался к друзьям. «Снисходительность публики достойна изумления. Она готова простить все… кроме таланта», – вторил Уайльд, но его упрек уже адресован публике. С Уайльда идет столь распространенная ныне тенденция подавать серьезнейшие идеи в китчевой форме.

Воинственный Ницше был хрупким и болезненным человеком. Изнеженный эстет Уайльд руками гнул подковы и шутя мог совладать с тремя–четырьмя буянами. Парадоксы, парадоксы…

Как хотите, а я вижу перст судьбы в том, что творческий взлет Уайльда состоялся как раз тогда, когда Ницше постигло безумие. Один перехватил эстафету у другого. (К финишу они пришли вместе – их смертями окончен XIX век). Посредством Уайльда человечеству было предложено мирное решение проблемы: отказ от уродливой цивилизации в пользу культуры, отказ от этики в пользу эстетики, отказ от религии в пользу красоты. «Два года каторжных работ!» – ответило человечество. И получило мировую войну.

1995. Курган

Король фуфла

В джунгли вернулся страх. Страховой агент – Квентин Тарантино, режиссер и сценарист фильмов «Бешеные псы» и «Макулатура» (другие варианты перевода – «Криминальное чтиво», «Кровавая бульварщина», «Пульпа», «Фуфло») сценарист фильмов «Прирожденные убийцы» и «Настоящий роман» (в трактовке одного из переводчиков – романтика под стать самому Квентину – «Всепожирающая страсть»).

Жизнь становится макулатурой и превращается в настоящий роман – это понял еще Лимонов.

Герои Тарантино необразованны и кровожадны.

Это что у тебя за гамбургер?

– Чизбургер.

– Можно попробовать?..

Убийцы издеваются над жертвами, играя в дружелюбие. Кровь и мозги выплескиваются на заднее стекло автомобиля.

Когда убийц убивают, их по–человечески жалко.

Говорят, что Тарантино многому научился у Годара. Что «Настоящий роман» – калька с «Безумного Пьерро». Только у Годара Бельмондо – Пьерро – интеллектуал, взрывающий свою голову динамитом. А герой Тони Скотта и Тарантино – смазливый недоумок, одолеваемый галлюцинациями. Потому–то он и герой. Он не способен к рефлексии – он любит комиксы и Элвиса Пресли.

Тарантино не разделяет себя и своих персонажей, лишь подчеркивает, что духовно и нравственно они – совершеннейшие дети. На родине его зовут «новым сердитым» и прокатывают с «Оскаром», в Европе ценят, любят и награждают «Золотой пальмовой ветвью». Правда, присутствующие при сем журналисты (интеллигенты) кричат из зала: «Подонок! Панк! Фашист!» Тарантино, выпятив крючковатую челюсть, орет в ответ, задрав средний палец: «ФАК ю!»

В сущности, «Голливуд–на–крови» – сборище эмигрантов. Англичанин Тони Скотт, Джон Ву из Гонконга, итальянцы Коппола, Скорсезе, Феррара, Де Палма, Леоне, мутировавший метис Тарантино… Те, кто снимает пугающе реальное кино. Коренные американцы предпочитают суррогат. У Оливера Стоуна, снявшего «Прирожденных убийц» с изрядно перекроенным сценарием, получилась пародия на Тарантино. Вместо идиотских, бессмысленных и этим завораживающих убийств – идиотское, бессмысленное и этим завораживающее шоу с публицистическим оттенком. Эстетика безобразного вместо эстетики реального, клюквенный сок вместо настоящей крови. Естественно, американцы на это купились и сами начали убивать. Никто же не подражает – «Бешеным псам»…

Там, если помните, один некрасивый полицейский – ему только что отрезал правое ухо симпатяга–бандит, – интересуется у другого некрасивого полицейского, с пулей в животе:

Как я выгляжу?

– (нервный хохоток) Ну, что тебе сказать, парень…

А когда первый полицейский начинает вопить и выяснять, где же подмога, второй взрывается:

– Заткнись, мать твою! Я умираю здесь, мать твою, я умираю здесь!

По–английски это звучит особенно выразительно: «А-м факин дай!»

В фильме Тони Скотта выведен некий киношник – бархатное ничтожество, дружелюбный талантливый наркоделец – снявший, по мнению балбеса–героя, «лучший фильм о Вьетнаме». Конечно, какая ему разница – делать фильм об убийстве, или об убийстве президента, или о группе «Дорз»…

Американцы физически не способны взглянуть на себя со стороны. Тарантино упрекают в «антиамериканизме»…

Русские кроме как со стороны на себя смотреть вообще не могут. Для них (нас) пародия на пародию выворачивается грубой подлинностью. Им (нам) Тарантино нужен хотя бы для того, чтобы сделать вид, что все это – понарошку, все это – эстетизированное кровавое фуфло, киношка… От которой мы все–таки ловим кайф, больные сукины дети…

1995. Курган

Век мазохизма

Вся беда в том, что после Христа христиан не стало.

Ницше

Альбер Камю в своей работе «Бунтующий человек» целую главу отводит маркизу де Саду. Маркиз предстает как «борец за свободу». Его вообще охотно вспоминают и цитируют; полемика? – нет, полемизировать пытался лишь Достоевский, в прошлом веке (глава («У Тихона», изъятая из «Бесов» и поныне), современный нонконформист Виктор Ерофеев считает маркиза одним из своих духовных учителей. Когда цензура пала, первым явился маркиз, уже потом вышли «Заветные сказки» Афанасьева и сочинения Баркова.

Леопольд фон Захер – Мазох, скончавшийся в 1895 году австрийский писатель, практически не упоминается. Ссылок на него вы не найдете ни у Ерофеева, ни у Камю, ни у кого–либо еще из философов и литературоведов («писатель–то – слабенький!») – а разве что в пособиях по сексопатологии. Да и там он фигурирует лишь как человек, чье имя послужило для обозначения определенного сексуального «извращения»: получение удовольствия от того, что кто–то причиняет тебе боль, унижает тебя.

Доходит до смешного – в четырехтомном словаре русского языка есть слово «садизм» (а также – «садист», «садистка»), но нет слова «мазохизм». Остается предположить, что садизм духовно ближе XX веку, по известному закону чересполосицы столетий. Но грядущий век – нечетный…

* * *

Химерическая Австро – Венгрия конца прошлого столетия, с ее космополитанскими курортами и шовинистически настроенными вурдалаками, с ее европейски старческой чувственностью и рафинированностью в жирном кровавом бульоне славянской дикости, и удали, и гения, и злобы – эта страна и породила чудовище по имени «Венера в мехах». Сам дьявол не придумал бы более удачного определения. А первоначально–то имелась в виду обыкновенная отороченная мехом кацавейка, которую так любила носить любимая тетушка писателя. Еще она носила с собою плеть, которой при случае могла проучить любого мужчину (бедняга Ницше! Читал ли он нашего Леопольда?), в том числе – собственного мужа, нетактично застукавшего ее с любовником.

«Роковая женщина», высмеянная впоследствии (талантливее других – Тэффи), была «открыта» именно Захер – Мазохом и обладала, помимо пристрастия к мехам, следующими характерными чертами. Она способна либо безраздельно покоряться мужчине, либо столь же безраздельно над ним властвовать – никакого равенства! Покорить ее может кто угодно (и последствия этого Захер – Мазоху неинтересны, «вне его рассмотрения»), любой красивый и породистый зверь, покориться ей может лишь натура «сверх–чувственная». Она, эта демоническая женщина, всегда жестока – и в любви, и в делах, – сладострастна и глупа: лишена и тени юмора или самоиронии, абсолютная мещанка во вкусах. Чтобы дать полный очерк ее фигуры, достаточно двух слов: «движущийся истукан».

Словом, это – идеальная женщина.

Живи она на необитаемом острове, ей бы и в голову не пришло, что она – богиня. Но вот появляется мужчина – к сожалению, это одухотворенный мужчина, сытый своею духовностью, как улей – медом, – и ее глаза приобретают стальной оттенок, а чудесная маленькая ножка волшебным образом превращается в стопу, готовую быть возложенной на охотно подставляемую шею. Клекот стервятника вырывается из ее груди.

Мазохизм – настоящий, а не придуманный сексопатологами (кстати, что такое сексопатолог? Это – человек с сексуальной патологией), – есть абсолютное выражение трагедии полов и трагедии духовности. Трагедии полов: ибо мирное их со–существование, со–жительство возможно лишь при полном отказе от поисков духовной гармонии между ними, вообще какой бы то ни было гармонии, кроме телесной. И трагедии духовности: ибо одухотворенная красота способна лишь убивать.

Если же взглянуть на тему шире, можно добавить еще вот что. Женщина несчастна в любви, когда увидела в мужчине Бога. Мужчина несчастен в любви, когда не увидел в женщине Богиню. Оба просмотрели главное. Она – что мужчина не Бог, и потому достоин любви. Он – что женщина – Богиня, и потому любить ее – нельзя.

Следствия – ужасны.

1995. Курган