Текст книги "Руны. Обряды и наследие предков"
Автор книги: Андрей Васильченко
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
Как уже говорилось выше, в 1945 году «архив Вайгеля» перешел в распоряжении Геттингенского университета, оказавшись в фактическом распоряжении фольклористского семинара. Заведовал архивом научный сотрудник по имени Вилль-Эрих Пойкерт. Естественно, это было сделано без ведома Вайгеля. Сам сотрудник «Наследия предков» едва ли мог быть в восторге оттого, что его архив был передан университету. Они никогда не имел в нем множества сторонников, скорее в университете у него было больше противников. По крайней мере, это относится к тому времени, что он работал в Геттингене. Кроме этого Вайгель не раз давал отрицательные характеристики семинару фольклористики, напомним, который был создан еще в 1939 году. Вайгель заявлял, что «фольклористы совершенно игнорировали такую сторону культурной жизни германцев, как символы». Кроме этого он любил говаривать, что они постоянно создавали помехи его деятельности и «насмехались над великими художественными стилями». Действительно, представители семинара видели в факте возникновения символов всего лишь «игровые инстинкты примитивного человека», что никак не могло удовлетворить Вайгеля. Он полагал, что подобный подход не просто сужал, а искажал взгляд на культурную и духовную историю германцев.
Кроме этого надо отметить, что институциализированное исследование символов было сопряжено с множеством трудностей и сложностей. Исследовательская деятельность в Третьем рейхе нередко превращалась в битвы за собственное признание. Отдельные из исследователей и изыскателей должны были постоянно подчеркивать исключительность своих работ. Подобное приходилось делать и Карлу Теодору Вайгелю. Чтобы обосновать значение своих исследований, ему постоянно приходилось ссылаться на национал-социалистическое мировоззрение. «Эти символы – существенная часть мировоззрения нашего народа. Они – это духовное наследие наших предков, начиная с древнегерманских времен. Они – это проявления того, что наши германские предки понимали под мифическим единством».
Исходя из рассуждений послевоенных представителей Геттингенского университета, можно было бы предположить, что Карл Теодор Вайгель не был в состоянии даже гипотетически создать архив, отвечающий строгим требованиям научных стандартов. Однако нельзя не отметить, что за время своих беспрерывных поездок по сельской местности и немецким музеям Вайгель собрал тысячи фотографий, на которых были запечатлены символы и знаки. Этот было не просто собранием изображений. Вайгель не раз намеревался провести «инвентаризацию» опубликованной к тому моменту литературы, чтобы извлечь из работ все упомянутые в них символы и знаки. Благодаря этому он рассчитывал подтвердить правильность идей, которые высказывал Герман Вирт. Впрочем, сам Герман Вирт относился к этой инициативе весьма сдержанно. Еще во время сотрудничества с Вайгелем в Марбурге он не раз говорил, что тому не хватало гуманитарного образования, то есть реальный исследовательский потенциал Вайгеля был не таким уж большим. Когда в 1938 году пути Вайгеля и Вирта разошлись, то настойчивый архитектор не прекратил собирание изображений символов и знаков. Лишившись поддержки Германа Вирта, он планировал самостоятельно получить докторантуру. В своих мечтах он даже рассчитывал на звание «почтенного профессора», полагая, что был в состоянии проникнуть в самые сокровенные тайны германской старины посредством изучения символов и знаков. Так, например, он писал: «Символы будут в состоянии нам дать ключи к пониманию народных отношений, переселений, древних территориальных завоеваний, так как символы являются выразительным средством высочайшего мировоззрения, следы которого можно обнаружить повсюду».
Как на практике Вайгель планировал проникнуть в глубину древних тайн, используя лишь многочисленные фотографические изображения символов, до сих пор остается загадкой. Сам архив являлся собранием образов. Его возникновение было продиктовано наивной верой Вайгеля в непрерывность символьных форм на протяжении тысячелетий. Каждый из запечатленных на фотографии символов, по Вайгелю, должен было обладать своей историей, своей родословной. Изучая эту родословную, можно было спуститься из современного времени в Средние века, затем в германскую эпоху, а затем и в каменный век. Основу архива составляли специальные карточки-формуляры. Размер карточки соответствовал современному формату А5. Они хранились в специальных массивных каталогах, каждый ящик из которых имел длину около метра. Подобные каталоги изготовлялись по специальному заказу Карла Теодора Вайгеля. Всякий формуляр с прилагающимися к нему фотографиями хранился в прозрачной папке, на которую сверху прикреплялся цветной ярлык. По этому ярлыку можно было определить, в каком регионе Германии был обнаружен тот или иной символ. Сам символ был отпечатан в верхнем правом углу формуляра и использовался для того, чтобы можно было сразу же найти подходящий знак. Так, на фотографиях нередко изображалось сразу несколько символов, которые были выстроены в ряд, в формуляре имелась специальная колонка, в которой под символами приводилась дополнительная классификация.
В классификации символов проводились различия между «имеющимися формами» (то есть символами, которые уже были идентифицированы во время исследований) и «возможными формами». Со временем в «Наследии предков» в качестве символа стали воспринимать любые орнаменты и любые встречавшиеся декоративные украшения. Почти никакие из них не смогли избежать попадания в картотеку Вайгеля. В качестве примера можно привести используемую в народном искусстве форму сердца. Вайгель писал по этому поводу: «Судя по всему, сердце принадлежит к группе „вечных символов“. Этот символ может быть верифицирован посредством досконального исследования древних памятников по месту их происхождения. Возможно, этот символ являлся производной от ромба, который через наклонное начертание постепенно превратился в знак любви, так как любовные послания нередко писались курсивом. Нельзя пройти мимо того, чтобы не рассмотреть его в качестве символа Матери-земли. В любом случае символ сердца был уже известен индогерманцам, что однозначно указывает на его древность. Также известно, что вафельницы нередко имеют форму сердца. Эти пирожные прессы в первую очередь связаны с общераспространенными методами действий, и за некоторыми исключениями, почти все они произведены в городе, куда был привнесен этот символ. Таким образом, мы можем найти в этой форме выражение его особого предназначения».
После войны Вайгелю не раз ставилось в вину, что при установлении символического значения некоторых форм он не подвергал их критическому анализу. Однако складывается впечатление, что критики Вайгеля специально подбирали не самые удачные из его интерпретаций, чтобы тем самым (в нарушение всяких законов репрезентативной выборки) доказать его дилетантизм, равно как и научную несостоятельность высказанных им идей. Сразу же надо отметить, что для Вайгеля символы имели значимость сами по себе, а потому он в значительной мере был освобожден от необходимости заниматься исследованиями в рамках устоявшихся академических норм и требований. В некоторых случаях Вайгель мог дать лишь весьма условную интерпретацию символа. Он писал: «Символы очень легко выделить для изучения их студентами. Они являются так называемым орнаментальным украшением народного искусства. В особенности надо выделить те формы, которые весьма часто неорганично появляются в народном искусстве, на предметах домашнего обихода, на шкафах, сундуках, и которые обнаружены в той же самой форме на зданиях и фронтонах домов. Они появляются в виде линий, процарапанных на штукатурке, выложенных сланцем, нарисованных краской или вырезанных на деревянной поверхности».
Специфическую методологию Вайгеля можно объяснить на одном примере. Речь идет о выявленном культурном объекте – здании 1612 года, которое располагалось в «имперском крестьянском городе» Госларе на улице Якоби. Здание было обильно украшено символами. На одном из формуляров была приведена фотография подоконника второго этажа дома, в котором жил ремесленник. На резном подоконнике из дерева обнаруживались символы: «солнечное колесо», семиконечная звезда, шестиконечная звезда и «дерево жизни» в прямоугольнике. На второй карточке говорилось, что фотография и каталог должны были быть отпечатаны и иметься в распоряжении нескольких отделов «Наследия предков». Однако на карточке, которая была посвящена топографическим символам Гослара, эти символы фактически затерялись среди множества знаков. Обычно этот пример приводился в качестве доказательства дилетантизма Вайгеля. Мол, в топографическом каталоге должен был быть проведен анализ и структура развития символов, коих в Госларе было обнаружено великое множество. Однако возникает вопрос: почему, рассматривая отдельно взятую карточку, речь идет о каталоге топографических символов? Даже из внешнего вида карточки однозначно следовало, что работа с ней не была закончена. Об это говорят хотя бы символы, которые были не отпечатаны, а нанесены карандашом. Опять же возникает вопрос, почему западные историки не брали в качестве примера иные, более успешные проекты Вайгеля? Возникает ощущение, что при написании работ они исходили с позиций, что Вайгель не мог быть исследователем, так как он изначально (во многом по политическим причинам) был провозглашен «дилетантом», и доказывать обратное никто не намеревался.
Указания на то, что многие из коллег Вайгеля по «Наследию предков» сомневались в его компетентности, являются голословными и бездоказательными. Тот факт, что Вайгель через «Наследие предков» в 1938 году публикует работу «Символы Баварии», в 1941 году – «Символы Нижней Саксонии», в 1943 году – объемную книгу «Доклад об изучении символов», свидетельствует совершенно об ином: Вайгель числился на хорошем счету у руководства «Наследия предков» и никто не сомневался в его компетентности. Раздававшая критика из так называемых «академических кругов» (о ней мы поговорим чуть ниже) едва ли может рассматриваться в качестве серьезного аргумента, так как она была весьма характерной для университетских деятелей, которые опасались, что «Наследие предков» может превратиться в «имперский университет», тем самым существенно подорвав их собственные позиции. В любом случае Карл Теодор Вайгель ни на минуту не прекращал свою деятельность. К 1940 году в его распоряжении имелось более 35 тысяч фотографических изображений символов. В 1943 году их количество увеличилось до 55 тысяч. К этим десяткам тысяч фотоснимков надо добавить отдельную картотеку, которая насчитывала около 10 тысяч формуляров с цитатами из литературы, в которых описывались те или иные символы. Несмотря на то что большинство фотоснимков являлось любительскими (от Вайгеля никто и не требовал быть профессиональным фотографом), могут впечатлить хотя бы объемы проделанной работы. А они были воистину колоссальными. Сам же Вайгель полагал, что «исследование символов было не мертвой наукой, а живым общением с народом и родной землей». При этом сами символы он понимал как выражение «естественного и глубочайшего благочестия наших предков, которые искали бога через общение с природой».
Когда говорят о критике в адрес Вайгеля, то прежде всего упоминают критический отзыв Вольфганга Краузе. Он появился в 1933 году на опубликованную Вайгелем брошюру «Руны и символы». Действительно, Вольфганг Краузе указал на ряд ошибок, которые допустил в этой работе Вайгель, равно как и высказал пожелание, чтобы оный более никогда не затрагивал проблему рун. Однако в данной ситуации надо учитывать несколько моментов. В указанное время в Германии выходило множество книг и брошюр, посвященных рунам, но Краузе реагировал (пусть даже и негативно) отнюдь не на каждую из них. Уже это обстоятельство указывает на то, что именитый специалист по рунической письменности выделил из общего потока крошечную работу Вайгеля. Во-вторых, несмотря на прозвучавшую критику, Краузе ничто не помешало сотрудничать с Вайгелем в рамках «Наследия предков». В-третьих, в 1933 году Вайгель не имел в распоряжении своего легендарного архива, который, по сути, начал формироваться лишь несколько лет спустя.
В остальном имелось лишь несколько случаев того, что немецкие «академисты» позволяли себе критиковать изучение символов так таковое. В этой связи обычно называется имя гамбургского фольклориста Отто Лауффера, который даже среди университетских коллег слыл известным склочником. По этой причине его критику в адрес книги сотрудника «Наследия предков» Оскара фон Заборски-Вальштетена «Наследие первоотцов в народном искусстве», равно как и использование Ирминсула (в некоторых трактовках символ «мирового дерева») в качестве эмблемы «Аненербе», можно рассматривать как специфическую черту склада характера, а не как стремление к научной объективности. Кроме этого не стоило забывать о том, что нередко критика в адрес изданий «Наследия предков» раздавалась из лагеря Альфреда Розенберга, что было отражением «борьбы компетенций», но отнюдь не критического отношения к национал-социалистической науке. От Лауффера доставалось даже не имевшего никакого отношения к «Аненербе» Фридриху Лангвише, которого гамбургский склочник именовал «герром Интерпретатором Аллегоривише-Мистификаторвише». В любом случае заявления Лауффера о том, что изучение символов «является посмешищем для всей науки», не выдерживают никакой критики. Если их принимать всерьез, то придется поставить крест на такой научной дисциплине, как семиотика. Опять же по меньшей мере является очень странным доказывать несостоятельность научных изысканий, которые предпринимались «Наследием предков», указывая на методики, которые стали применяться уже в 60-е годы XX века.
Ситуация несколько прояснится, если принять в расчет, что уже после поражения Германии во Второй мировой войне тот же самый Отто Лауффер (наверное, в этот раз в пику оккупационным властям) заявил, что собранный Вайгелем фотографический материал являлся «бесценным сокровищем». Ему вторили другие специалисты, которые уже не пребывали под давлением национал-социалистического мировоззрения. Так, например, Адольф Бак заявил в 1960 году: «Часть материала, собранного национал-социалистическими исследователями символов, несмотря на предвзятые интерпретации, обладает огромной ценностью для германской этнографии». Собственно, и сами сотрудники «Наследия предков» отнюдь не исчезли из научной среды. Так, например, упоминавшийся выше Зигфрид Леман оценивал вклад Вайгеля в науку «как огромный прогресс в деле изучения фольклора». В 1968 году тот же самый Леман опубликовал в «Ежегоднике по вопросам изучения символов» большую статью, которая называлась «Крестьянская символика». Кроме этого, когда в 1980 году справлявший свой столетний юбилей Герман Вирт получил один миллион марок на создание специального «музея старины», то это (к досаде многих) даже не рассматривалось в качестве повода для политического скандала.
Глава 7. РАСТЕКАЮЩАЯСЯ ПО ДРЕВУ МЫСЛЬ
Из истории нам известно, что Гиммлера было очень легко спровоцировать на начало новой пропагандистско-исследовательской кампании. Наглядным примером этого может послужить проект «Лес и дерево арио-германской духовной и культурной истории», реализуемый в рамках исследовательского общества «Наследие предков». Толчком для его возникновения стало подарок, сделанный имперской руководительницей женщин, Гертрудой Шольц-Клинк, на праздник Юль 1938 года, который должен был заменить христианское Рождество. А Шольц-Клинк всего лишь преподнесла Гиммлеру печенье, выполненное в виде лося. Весной 1939 года глава «черного ордена» связался с главным егерем рейха Г. Герингом и убедил совместно финансировать исследования профессора Франца Альтхейма, которому предстояло придать мировоззренческое значение народным мотивам с изображением лося и оленя. Но на самом деле это было лишь одним из аспектов глобального исследовательского проекта.
Если говорить о сотрудниках проекта, то в целом их насчитывалось около полусотни человек. В проект они отбирались с учетом восьми критериев, хотя не все они были обязательными:
Член НСДАП;
Служащий СС;
Сотрудник «Наследия предков»;
Публицист, приверженный идеям национал-социализма, что должно быть подтверждено публикациями в журнале «Германия»;
Сотрудник СД;
Протеже известных ученых, близких к национал-социалистам;
Протеже Гиммлера и Геринга;
«Старые бойцы».
Из общего числа сотрудников проекта можно отдельно выделить 32 человека, которые представляют отдельный интерес: Альтхейм, Аппель, Буаэр, Бекер, Бец, Бозль, Корнелиус, Экхардт, Франк, Гармянц, Хауэр, Г. Хек, Л. Хек, Хоффман, Хут, Юнгбауэр, Мантель, Мезингер, Плассман, Рауэрс, Резнер, Рудольф, Руппель, Шютркмпф, Териген, Траттинг, Трац, Траутманн, Ципперер. В рамках этой группы можно провести условную границу между «рядовыми национал-социалистами» и «посвященными» (то есть идеологами). Последние были либо служащими СС, либо сотрудниками «Аненербе», обычно в чине не ниже начальникам отдела «Наследия предков». Таковых можно насчитать полторы дюжины:
Альхейм (1898) – руководитель учебно-исследовательского отдела древнего мира в «Наследии предков»;
Аппель (1904);
Берг (1911) – автор расистского букваря «Облик германского врача на протяжении четырех столетий»;
Гармянц (1904) – ведущий специалист в области археологии из «Наследия предков»;
Хауэр (1881) – руководитель «Движения немецкого вероисповедания», профессор-индолог;
Хоффман (1915) – специалист по истории и культуре Индии;
Хут (1906) – начальник исследовательского отдела индогерманского религиоведения в «Наследии предков»;
Плассман (1895) – начальник учебно-исследовательского отдела сказаний, саг и преданий в «Наследии предков», редактор журнала «Германия»;
Резнер (1910);
Рудольф (1908) – руководитель исследовательского отдела германского зодчества в «Наследии предков»;
Руппель (1906) – руководитель учебно-исследовательского отдела родовых знаков и символов в «Наследии предков»;
Шнайдер (1909) – руководитель проектов «Наследия предков» на территории Австрии и Голландии;
Шютрумпф (1909) – помощник известного историка Штокара, внештатный сотрудник «Наследия предков»;
Теринген (1913);
Тратинг (1911);
Трац (1888);
Ципперер (1898) – автор диссертации «Самосуд», сотрудник отдела германского права в «Наследии предков», консультировал Генриха Гиммлера.
Как видим, средний возраст перечисленных выше персон составлял 35 лет, в то время как средний возраст сотрудников проекта в целом был 48 лет. Если же из списка изъять два «исключения», а именно Хауэра 1881 года рождения и Траца 1888 года рождения, то получится, что средний возраст «привилегированных» сотрудников «Леса и дерева» едва превышал 30 лет. Как видим, «Наследие предков» позволяло сделать карьеру «молодым» специалистам, которые были боле восприимчивы к национал-социалистической идеологии в ее эсэсовской трактовке, нежели представители «старой» научной школы. С другой стороны, именно опора на «молодые кадры» позволяла «Наследию предков» планировать в будущем «научный переворот», в частности в сфере гуманитарных исследований.
Справедливости ради надо отметить, что даже у идеологов из состава «Наследия предков» в рамках этого проекта могли быть самые банальные темы, фактически никак не связанные с идеологией. Например, «Бузина» Аппеля и «Лес в Цейделе». К числу неполитизированных тем можно также отнести «Историю германских лесов на основании сравнительных пыльцовых исследований» (Шютрумпф) и «Лес и лесные растения в медицине» (Берг). Хотя в медицинской тематике сюжеты, связанные с народной медициной, могли все-таки иметь некоторое идеологическое звучание. Притом темы, которые явно обладали «мировоззренческим значением», в рамках проекта могли быть поручены специалистам, которых достаточно сложно отнести к разряду «идеологов». Например, «Лес и дерево в индогерманских преданиях: античность» (Шутце) или «Лес в сказаниях и народных верованиях» (Миллер).
В то же самое время среди сотрудников проекта «Лес и дерево» можно обнаружить персонажей, которых очень сложно отнести к числу специалистов в какой-либо конкретной теме. Например, у Резнера, кроме фанатичной веры в национал-социализм, не было особых знаний. Но отнюдь не все темы развивались эсэсовскими служащими и «идеологами». К проекту были привлечены специалисты, которых вообще очень сложно было назвать фанатичными национал-социалистами. К числу таковых принадлежали Фабрициус, Фухс, Хильф, Иммель, Зеегер. Также можно упомянуть специализировавшегося на области права и юридических норм, связанных с охотой, Эбнера; специалиста по бортничеству Хаусрата; краеведа Йегеля. Составление «Лесной карты Германии» и вовсе было поручено ушедшему на пенсию в 1938 году Отто Шлютеру, известному тем, что в 1926 году он издал атлас «Болота и поселения Пруссии в орденские времена». Волеб из Фрейбурга был экспертом по историческим аспектам стеклодувного дела. К этой же группе можно причислить и ректора реального училища Марцеля, который считался знатоком этнографической ботаники. Он был учеником именитого немецкого ботаника Бахтольда-Штаубли, перу которого принадлежало множество выдающихся работ, изданных в начале XX века. Кроме этого именно указанный исследователь был одним из соавторов «Словаря немецких суеверий», книги, пользовавшейся большой популярностью среди сотрудников «Наследия предков». Впрочем, границы указанных групп являются достаточно условными, нередко происходило взаимопроникновение. Например, чуждый политике Хуберт Хуго Хильф в 1933 году опубликовал работу «Национал-социализм и немецкое лесоводство». В то же самое время Хауэр, являвшийся одним из идеологов «германской эрзац-религиозности», принимал участие в реализации сугубо научного проекта, которым в свое время руководил Бахтольд-Штаубли.
Еще одной отличительной чертой идеологического костяка проекта «Лес и дерево» было то, что почти все эти люди, хотя и с разной периодичностью, но публиковались в журнале «Германия», являвшемся вестником «Наследия предков». Герман Вирт, Йозеф Плассман и Отто Хут появлялись на страницах этого издания даже тогда, когда журнал еще принадлежал Вильгельму Тойдту и его организации. К числу авторов «Германии» принадлежали в том числе те, кого сложно было назвать идеологами проекта. Например, Мезингер, который в 1938 году опубликовал в «Германии» две статьи: «Майское дерево, деревенская липа и рождественская елка» и «Деревенская липа как мировое древо». За разработку этих тем Мезингер получал доплату от руководства проекта. В 1939 году на страницах журнала появились материалы Альтхейма, Траутмана и Тратинга и Руппеля. Кроме этого «Германия» регулярно публиковала рецензии на книги сотрудников «Аненербе» и участников проекта: «Новогоднюю елку» Отто Хута, «Религиозную историю индогерманцев» Хауэра и т. д.
Проект «Лес и дерево в арио-германской духовной и культурной истории» предполагал, что каждый его участник возлагал на себя серьезнейшие обязанности, фактически отказываясь от любых прав. Договор, который подписывали все участники проекта, фактически позволял «Наследию предков» кардинальным образом переделывать любые рукописи, придавать им «национал-социалистическое звучание», если автор пренебрегал идеологическими составляющими. Однако сроки исследований не были слишком жесткими, хотя и достаточно сжатыми. Например, Отто Хут должен был сдать специальную рукопись, посвященную символьному анализу новогодней елки, к 1 ноября 1940 года, что было предусмотрено соглашением от 27 февраля 1939 года. При этом любой сотрудник проекта был обязан внести изменения и переделки в рукопись «в кратчайшие сроки и безвозмездно». Любые творческие, организационные и финансовые споры решились исключительно рейхсфюрером СС, именно он считался единственной и последней «судебной инстанцией». Президент «Наследия предков» (на тот момент им был Вальтер Вюст) обладал правом исключить из проекта любого сотрудника, если тот не справлялся с поставленными руководством «Аненербе» задачами. В данном случае сотрудник должен был вернуть все финансовые средства, полученные им на исследовательские работы. Если же говорить о деньгах, то денежное содержание сотрудников проекта «Лес и дерево» не было большим – оно составляло около 100 рейхсмарок в месяц. В некоторых случаях руководство «Наследия предков» компенсировало накладные и транспортные расходы. Тот, кто вел одновременно две темы и более, мог рассчитывать на 170 рейхсмарок в месяц. Руководство «Аненербе» рассматривало эти выплаты исключительно как дополнительное вспомоществование ученым, которые и без того имели служебные оклады. И действительно, суммы в размере от 100 до 170 рейхсмарок в месяц едва ли позволяли жить. Самая большая заработная плата в проекте была у штурмбаннфюрера СС Карла Авугста Экхардта, который был известен не только как историк права, но и специалист по генеалогии, знаток германских родословных. Он получал ежемесячно 600 рейхсмарок. Он курировал проект «Лесные и деревянные договоры. Собрание источников». Однако в данном случае он получал финансирование за целую структуру, а именно «Институт немецкого права», являвшийся фактическим подразделением СС.
В октябре 1937 года в рамках проекта «Лес и дерево в арио-германской духовной и культурной истории» предполагалось разработать множество самых различных тем. Приведем их первоначальный список.
– Лес в религиозном переживании и обычаях германского человека;
– Лес в языческих культах германцев;
– Влияние христианства;
– Лес в праве и правовых обычаях германцев до окончания Средневековья;
– История лесных имперских угодий в Нюрнберге;
– История лесных имперских угодий в Бюдингене;
– История священного леса в Хагенау;
– Главный имперский лесничий, имперские лесники, наследственные лесники;
– Хольцграфы пограничных лесов;
– Рощи Рейнской области. Истрия древнегерманского пограничного леса;
– Феодальное право и лесное право в Бертехгадене;
– Германские пограничные леса;
– Немецкие тропы (дороги в пограничных и имперских лесах);
– Дерево в народных верованиях;
– Лес в сказаниях и народных поверьях;
– Лес в сказках;
– Лес в германской поэзии и музыке;
– Лес и дерево в германских языках;
– Упоминания деревьев в названиях населенных пунктов;
– Лес и дерево в арийских преданиях;
– Лес и дерево в немецком искусстве;
– Лес и дерево в скандинавском искусстве;
– Древесина и ее влияние на художественное искусство германцев;
– Дерево и судоходство;
– Свайные работы и деревенский дом как деревянная постройка;
– Лесные животные;
– Зубр, благородный олень, бобр;
– Тур;
– Олень;
– Медведь;
– Положение животных в германском праве;
– Охота в имперских и пограничных лесах;
– Охотничьи сигналы и их история;
– Пограничные столбы;
– Майское дерево;
– Ирминсул;
– Деревенская липа;
– Лещина;
– Тис;
– Береза;
– Дуб;
– Ясень;
– Ольха;
– Бузина;
– Древо жизни в годовом цикле;
– Новогодняя елка;
– Лесные и древесинные договоры. Собрание источников;
– Деревянные знаки;
– Угольщики;
– Лесорубы и паромщики, а также их символы и обычаи;
– Лес, дерево и человек в германском мировоззрении;
– Источники, ручьи и пещеры.
Со временем темы могли модифицироваться, причем как в сторону объединения, так и сторону дробления. Например, были объединены две изначальные темы, дав в итоге «Лес в аутентичных культах германцев. Влияние христианства». В то же самое время тема про Ирминсул была разделена между Хауэром и Йозефом Плассманом. Хауэр был заметной величиной в Третьем рейхе, но специализировался он на индоарийских культах, а Плассман был германистом и рассматривал Ирминсул как часть древней немецкой истории.
Наверное, одним из самых амбициозных участников проекта «Лес и дерево» был сотрудник «Наследия предков» был Отто Хут. Именно он выступал в роли своеобразного редактора проекта «Лес и дерево», одновременно с этим полностью отвечая за разработку темы «Новогодняя елка». Свою карьеру в «Аненербе» Хути начал, помогая Плассману редактировать журнал «Германия», а затем в 1937 году он был назначен начальником отдела, занимавшегося изучением преданий, саг и сказаний. В сохранившихся документах значилось, что должность начальника отдела Отто Хут получил по представлению Плассмана и Германа Вирта.
Вкратце изложим биографию этого исследователя. Отто Хут появился на свет в 1906 году в Бонне. Его отец был известным невропатологом. Уже хотя бы в силу даты своего рождения Отто Хут не принадлежал к числу хтонических пангерманистов, чье мировоззрение обычно ограничивались запасом идей, присущих фелькише-кружкам рубежа XIX–XX веков. Однако это не значило, что Хут не успел проявить себя в радикальном националистическом движении. Являясь продуктом своего времени, Хут пришел к националистическим идеям по совершенно иным соображениями, нежели Герман Вирт и Йозеф Плассман. Хут с ранней юности вдохновлялся национал-социалистическими идеями. В 1922 году, когда ему исполнилось еще только 16 лет, он уже был активистом националистического движения. Будучи школьником, он участвовал в боевых действиях против сепаратистов в Рейнской области. В 1924–1925 году он принимал активное участие в деятельности «Немецко-национального освободительного движения», организации, которая возникла на базе запрещенной после «пивного путча» национал-социалистической партии.
После того как Отто Хут получил аттестат зрелости, он изучал германистику и этнографию в университетах Киля, Бонна и Марбурга. В те годы он уже был последовательным сторонником Гитлера и национал-социалистов, о чем говорит хотя бы то, что студентом Хут вступил в «штурмовые отрады» (СА). Это произошло задолго до того, как Гитлер пришел к власти, – летом 1928 года. В 1934 году он уже состоял в рядах СС. В 1932 году он сдает кандидатские экзамены, после чего в течение двух лет занимается изучением «индогерманских мифов о Диоскурах». В те дни он получал стипендию от Общества вспомоществования немецкой науке. Одновременно со вступлением в СС Отто Хут становится начальником отдела в руководстве «Имперского союза за народ и Родину» (покровителем этой организации был заместитель фюрера по партии Рудольф Гесс). В 1935–1936 годах Отто Хут вновь становится стипендиатом Общества вспомоществования немецкой науке – на этот раз он занимается изучением той части индогерманской мифологии, что касалась огня. В 1937 году Отто Хут становится сотрудником «Наследия предков». Год спустя он уже возглавляет в составе «Аненербе» исследовательский отдел индогерманского религиоведения. Занимая эту должность в «Наследии предков», Отто Хут не раз претендовал на получение докторантуры. В 1939 году Отто Хут направил очередной запрос в университет Тюбингена. Несколько месяцев спустя научный куратор «Аненербе» профессор Вальтер Вюст сообщил рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру, что Хут в первом триместре 1940 года будет читать лекции в Тюбингене, уже в качестве доцента религиоведения (общая теология). Год спустя Отто Хут был назначен профессором в Имперском университете Страсбурга, с чем его сразу же поздравил организационный руководитель «Наследия предков» Вольфрам Зиверс.
