Текст книги "Музыка рассвета"

Автор книги: Андрей Гнездилов

Соната до минор

В глубине заснеженных лесов, на скалистом холме фантазия зимы воздвигла ледяной замок. Три островерхих башни несли дозор, хмуро вглядываясь в даль, и острые зубцы их стен безжалостно рассекали воздух. Ветер свистел в щелях, снежная пыль клубилась над замком, и тоскливое эхо разносилось по лесу, исполняя уснувшие деревья предчувствием боли и смерти. Но вот смолкли последние стоны побежденного ветра. Тускло засветилась ледяная броня страшного замка, празднуют победу. Небо над ним раздвинулось, и сквозь хмурые косматые тучи пробились солнечные лучи. Голубым огнем вспыхнули башни, почувствовав угрозу, но холод их ледяного оружия не мог достать врага. Свет все ярче заливал мрачный замок, и вот звонкие капли одна за другой застучали по скользким плитам. Ледяная твердыня, оплот зимней стужи, стала таять, превращаясь в прозрачную воду. Вот капли слились в крошечный ручей, и он стал пробивать себе дорогу в сугробах. Вначале глухо ворча у препятствий, затем все звонче, перепрыгивая через корни деревьев и, наконец, зазвенел он торжествующей песней весны. Дальше и дальше устремлялся он, становясь все полнее, постепенно превращаясь в реку. А река уже неслась к океану, где гремели о берег суровые валы, и в устье реки на каменистом острове стоял замок, подобно ледяному, но уже сотворенный руками людей. Стены его были из красного гранита. В нем жила прекрасная королева, и ее безнадежно любил волшебник…

Мелон любил грезить под музыку, и его воображение рисовало целый калейдоскоп картин, сливавшийся в необыкновенные сюжеты. И сейчас он с сожалением возвращался в обычный мир, а его душа еще цеплялась за пережитые чувства и жаждала остаться в пространстве музыки. Впрочем последнее произведение Илмиса – гак звали композитора и исполнителя сонаты– смущало Мелона. Начатое в минорном ключе, оно неожиданно завершалось мажорными звуками, и от этого менялся смысл и логика произведения. С одной стороны, соната казалась интересной и неожиданной, с другой– теряла глубину. Впрочем, можно ли искусству предъявлять какие-либо условия, а творцу рамки? Один лишь отрывок из первой части настолько захватил Мелона, что он с тайным трепетом повторял его много раз и тотчас погружался в необычайные переживания. Ему казалось, что он превращается в маленького водяного тритона, живущего в светлой заводи ручья на окраине леса. Журчание потока, переливы отраженного света на стволах могучих корявых деревьев, запахи водяных лилий и ирисов– все это было его сокровенной жизнью и даровало ему всю полноту и радость ее.

Но мелодия заканчивалась и Мелон опять возвращался в постылую обыденную реальность. О, как он завидовал Илмису, владеющему силой творца, способному подчинить себе природу, а не зависеть от нее.

– Напрасно твое преклонение перед Илмисом, – рассмеялся старинный приятель Мелона, – он бежит от жизни не меньше тебя. Его последняя соната посвящена леди Сельме, которая отвергла его. Однако он придумал счастливый конец своему порыву, ты ведь заметил, как трагическая тема вдруг превращается в конце в фальшивую радость.

Мелон промолчал. Одно упоминание о сонате опять воскресило в нем волшебный мотив, ручей заворожил пением, и он снова был крошкой-водяным. Разводы на поверхности ручья складывались в немыслимые узоры, и паучки пытались повторить их на своих паутинках. Зеленые водоросли танцевали над светлым песчаным дном. Маленький тритон играл с рыбками, когда раздался топот копыт. Кавалькада всадников на серебристо-белых конях остановилась у ручья. Надменная красавица в зеленом бархатном платье обвела заводь медленным взглядом и остановила его на тритоне.

– Подай мне воды, дитя! – раздался низкий голос.

Тритон наполнил водой перламутровую раковину, что носил за поясом и протянул ее повелительнице всадников. Она улыбнулась ему:

– Ты ловок и бесстрашен. Пожалуй, мне пригодится такой как ты. Присоединяйся к моей свите! Ты будешь моим пажом.

Тритон не смел возражать, и ему подвели маленького шотландского пони.

– Вперед! – крикнула Зеленая Леди. – До вечера мы должны успеть попасть в замок!

Три башни окружали замок в устье реки, и их длинные тени в лучах заката вычерчивали знак трезубца на пустынной отмели. Тихо прокрались к стенам рыцари зеленой леди и, преодолев их, скрылись в замке. Еще несколько томительных минут ожидания, и вот раздался чей-то крик, звон оружия. Затем загремели ржавые цепи подъемного моста, отворились ворота. Замок был захвачен и воины торжественно встретили свою повелительницу победными звуками труб. Леди въехала на широкий двор.

– Где хозяйка? – сурово спросила она.

Двое рыцарей поднесли факел к фигуре, опутанной веревками. Тритон вздрогнул. Пленница как две капли воды походила на Зеленую леди. Только красота ее была тоньше и благородней, а в глазах стояли слезы и немой упрек.

– Как твое имя? – спросила Леди.

– Сельма, – прозвучал тихий голос.

Леди дала знак и пленницу отвели в подземелье. Победительница подняла руку:

– Отныне ни один из вас да не забудет мое имя. Я зовусь королевой Сельмой!

Рыцари преклонили колени. А на следующий день в замок прибыл великий волшебник. С изумлением маленький паж узнал в нем Илмиса. Пышные торжества встретили его появление. Бесчисленная вереница вассалов и гостей потекла в замок. Пиры и балы не давали отличить день от ночи. Столетние вина кружили головы, стены сотрясала музыка, во дворе устраивались турниры. Волшебник казался довольным, и королева не отходила от него ни на шаг. Ее паж испытывал странное чувство раздвоенности.

Он не мог забыть настоящей хозяйки замка. Ее лицо вставало перед ним и словно просило о помощи. С другой стороны, он не мог подойти и заговорить с волшебником, ибо это означало для пего смерть. Весь этот блеск и торжество были ложью, и порой пажу казалось, что сам волшебник чувствует это: временами он растерянно оглядывался, словно что-то искал и не находил.

Паж всем своим поведением старался помешать Зеленой Леди. Он постоянно попадался на глаза волшебнику и молча глядел на него, вкладывая в свой взгляд всю силу укора. В иное время он нарочито громко взывал к леди, называя ее по имени, и та вздрагивала, словно понимая тайный намек. Наконец, паж стал искать возможности спасти настоящую королеву. Увы, это было невозможно: ключи от всех помещений хранились в покоях Зеленой Леди, а вход в ее опочивальню охранялся рыцарями. Оставался последний путь. Волшебник должен увидеть настоящую королеву, прежде чем обвенчаться с Зеленой Леди.

Накануне венчания среди пира Волшебник поднял свой кубок в честь королевы Сельмы. Но не успел еще грянуть ответный хор послушных гостей, как раздался тоненький голос пажа:

– Королевы Сельмы здесь нет!

Он не успел ничего сказать, как был схвачен слугами.

– Измена! – вопили они, размахивая над ним кинжалами.

– Измена! – возгласила Зеленая Леди, и приказала бросить его в темница. – Завтра ты будешь казнен, маленький предатель!

К утру во дворе замка был воздвигнут эшафот. Волшебник и Зеленая Леди сидели в креслах, и палач ожидал их знака.

– Твое последнее желание, раб! – произнесла Леди. Волшебник смотрел на пажа с тайным состраданием.

– Да, да, мы постараемся выполнить твое последнее желание. Это закон… – пробормотал он.

– Я прошу только одного, чтобы вывели сюда узницу, томящуюся в темнице замка, и я мог проститься с ней!

– Нет! – крикнула Зеленая Леди в ярости, – палач, выполняй свою работу!

– Стой! – внезапно произнес волшебник, встав с места. – Это желание обреченного и нельзя не выполнить его.

Смущенные слуги еще стояли, не решаясь перечить ни своей хозяйке, ни будущему королю, когда внезапно раздался тихий звон. Придерживая цепи, во дворе появилась королева Сельма и подошла к эшафоту:

– Спасибо тебе, маленький паж! Ты спас не только меня, но и этого несчастного волшебника, который испугался страданий.

– Я? – воскликнул волшебник, подбегая к ним. – Нет! Я ничего не испугался и готов принять смерть вместо пажа.

– Зачем? – возразила ему королева Сельма, – Ты же властелин всего! Никто здесь не осмелится и шага сделать без твоей воли.

– А эта…. леди? – спросил он, опасливо взглянув на трон.

– Она лишь твоя фантазия и должна была утешить тебя в твоей печали.

Сильный ветер налетел на замок и словно чародей, развеял всю толпу. Осталось только трое – Илмис, Сельма и Мелон.

– Значит, лишь мы настоящие в этом мире? – задумчиво спросил композитор.

– Да, – ответила Сельма.

– Моя соната ничего не изменила? – снова спросил Илмис.

– Она должна была помочь тебе понять самого себя. Ты хотел счастливой взаимной любви, но судьба не давала тебе ее. Ты получил дар безответного чувства и решил отвергнуть его. Желание счастья во что бы то ни стало заставило тебя сфальшивить, и на свет явился мой двойник. Однако твой талант зажег сердце Мелона, и он вплел свою жизнь в твою сонату. Его честность не позволила исказить твое произведение, и теперь оно будет иметь другой конец. Не правда ли?

– Да! – ответил Илмис, опуская голову. – Прими мою благодарность, дорогой Мелон. Я получил урок, приобрел друга и нашел соавтора своей сонаты.

Хризантема

«Отшельник, льющий поздний аромат», – так называют хризантему в Стране восходящего солнца, Японии. И когда в парках и садах, на осенних выставках появляются эти последние перед зимней порой цветы, мало кто может без восхищенного вздоха отвести взор от великолепных красок, изысканных форм, причудливого воплощения фантазии.

Не зря с древних времен поэты становились художниками, художники – музыкантами, а музыканты– садовниками! Вершину пирамиды служителей красоты всегда венчал садовник, ибо он владел всеми искусствами, которые сплетал в свое творчество. И немыслимые грезы являлись зрителю. То это был цветок с длинными белыми лепестками, и название их рисовало целую картину– «снегом покрытый камень террасы». То багряный пылающий факел с бордовыми и желтыми всполохами, и звался он «тонкое пламя, мягкое золото». То желтый шар, мечущий иглы света во все стороны– «гнездо золотых ос». То лепестки, завивающиеся на концах, словно сплетают сиреневую сеть, и имя их – «тонкие ивы, летят ласточки»… И каждый цветок несет в себе не только нежность и прелесть, но порой силу и мужество. И на клинках самурайских мечей встречаются изображения хризантемы.

Прошла эпоха романтики, возразите вы. Вряд ли даже в странах Востока осталось место для цветочной магии. По не пользуемся ли мы тем достоянием, что создали наши предки? Сокровища ума, сердца, воли рассыпаны повсюду, а мы гонимся за новизной… Ну, хватит рассуждений! Не лучше ли рассказать историю, которую одни примут за досужий вымысел, другие – как назидание, а третьи обретут утешение и надежду?

Как в океане, в тихую погоду, при ясном голубом небе и приветливом солнце вдруг встает от самого дна гигантская волна цунами, тянущаяся от горизонта к горизонту, и неотвратимо летит на беззащитное крохотное суденышко, так случилось с доктором Тимоном Орни. В благополучную жизнь его, где не было слова «неудача», где достаток и слава рука об руку строили и укрепляли его дом, вдруг вторглась тяжелая смертельная болезнь. Он сам поставил себе диагноз и измерил свои силы. Чутье, выработанное многими годами практики и никогда не подводившее Тимона, шепнуло ему: конец. Сопротивление, борьба бесполезны. Он обречен! Тем не менее он снова и снова проверял свое тело, свою волю к жизни, самые темные уголки своей души, из которых могло произрасти это страшное движение к смерти.

Увы, доктор не ошибался. Он даже нашел причину своего крушения. Опыт медика привел его к осознанию того, что, каковы бы ни были его назначения пациенту, самым важным в лечении был он сам. Универсальное лекарство, в которое превратился сам доктор, вторгалось в судьбы людей и преодолевало законы природы. Не стало ли это незаметно азартной игрой, в которой он платил за исцеление больного самим собой? И вот успех вскружил ему голову. Он вмешивался в ситуации, где кончались границы его возможностей и перечить Року было смертельно опасно… А может, любопытство заставило его заглянуть слишком глубоко в воронку смерти, когда он терпел поражение и неожиданно терял своих пациентов. В самом деле, они как будто выздоравливали от своей болезни, но трагический случай – случай ли? – подставлял их смерти. Тогда, досадуя, Тимон пытался восстановить все события, чтобы понять, предопределена ли была смерть его подопечного от нелепого падения камня или перевернувшегося экипажа в то время, когда он болел и должен был умереть в своей постели?

В своих мыслях он обращался к смерти, задавал вопросы и ждал ответа. Она всегда молчала, но от этого их беседа не прекращалась. Порой внезапный холод пронизывал доктора, и ее вечно скользящий взгляд останавливался на нем. Тогда трепет охватывал Тимопа, и перед ним словно приоткрывалась дверь, ведущая к познанию жизни. За ступенькой смерти начиналась иная жизнь. И трудно было сказать, поднимались или спускались ступени неведомой лестницы, шла ли душа человека обратно вдоль прожитой жизни или удостаивалась нового мира. Одно было ясно: все живущее и умирающее следует великим законам Вселенной, и среди них исчезали понятия рождения и смерти. Можно ли сказать, что погасшее пламя умерло, а высохшее озеро означает смерть воды? И тогда ореол страха небытия рассеивался как туман под лучами солнца. Смерть влекла к себе великой загадкой, обещанием открыть нечто большее, чем открывает жизнь!

Наверное, в одну из таких минут магия смерти овладела доктором, и он протянул руку невидимому миру. И вот результат. Он должен был расплатиться своей жизнью по счетам тех, за кого боролся и побеждал. Что ж, возможно, он сумеет встретить смерть достойно. Вот только обидно, что он не успел так многого, что жизнь его текла в постоянной спешке и не дала насытиться этим миром…

Но самое ужасное, что великая перемена является ему не в одеждах философа, а в омерзении гнили и боли. Особенно боли, которая не прерывается ни на минуту и грызет его, как изголодавшаяся собака пустую старую кость. Он не может спать, есть, думать, ходить, лежать… Полное отчаяние охватило Тимона. Оказавшись на месте своих пациентов, он остро ощутил их бессилие, невозможность что-либо изменить. Да, они еще жили надеждой, могли вызвать доктора, подчиниться его рекомендациям, – а он? К кому идти ему? Кто подарит ему иллюзию, будет сопровождать до последней черты? Его знания и опыт превратились для него в тягчайшее из проклятий!

Тимон заперся в своем доме, напоминающем драгоценную шкатулку, но внезапно обратившемся в камеру пыток. Посетители по-прежнему шли к нему нескончаемой чередой, но он не открывал дверей. Истерзанный болью, он пытался победить себя и разрешить свой конец. Этого требовала честь врачевателя. Никто не должен был видеть и разделять его страдания.

Но вот однажды, среди кошмаров мучительной ночи, настойчивый стук в дверь заставил доктора открыть. В дом вошел старинный приятель и коллега Тимона. Он вернулся из долгих странствий по Востоку и, увидев свет в окнах дома, рискнул зайти. Одного взгляда на высохшее тело больного, на черные провалы глаз было достаточно, чтобы понять всю полноту трагической развязки, постигнувшей его друга.

Хозяин молчал, не приглашая войти. Тем не менее его товарищ не ушел сразу:

– Послушай, Тимон! В далекой Японии я сумел оказать помощь одному знатному самураю. Он в благодарность подарил мне сундучок, из-за которого пять лет шла война между кланами и погибло множество народа. В нем я нашел семечко редкого цветка, который утешает страждущих. Возьми его! Возможно, он поможет тебе или как-то облегчит твое состояние.

И он ушел. Тимон взглянул на подарок. Вряд ли что-либо сможет снять его боль. В ней совмещалось страдание не только тела, но и души, которая, увлекшись азартом, обманула себя, вообразив творение Творцом, и понесла достойную кару.

Но шанс следовало использовать. Тем более что, как раз перед визитом нежданного гостя, страдания доктора заставили его обратиться с молитвами к Богу.

Тимон открыл лакированный сундучок, инкрустированный перламутром и серебряными изображениями цветов и птиц. На бархатной подушечке, как на крошечном троне, лежало крупное желтое семечко. Доктор взял пустой глиняный горшок с землей, посадил семя, полив его родниковой водой, и вернулся в постель. И тут произошло чудо – он заснул! Впервые за много ночей! Ему снилась огромная бледно-золотая хризантема. Вот в голове ее проступило прелестное детское личико японки. Оно улыбнулось ему, а еще через мгновение маленькая женщина в золотом кимоно скользнула к его изголовью. Прохладные пальчики скользнули по его измученному телу, находя те места, которых сам Тимон боялся коснуться. Руки незнакомки словно излучали целительный свет, и боль растворилась и исчезла в его потоке. Доктор, не смея себе верить, блаженно вытянулся и замер. Он проспал всю ночь и весь день и проснулся лишь к вечеру.

Первым делом он заглянул в горшок. Из земли выглядывал маленький росток. Тимон достал из ящика клочок рисовой бумаги с иероглифами и прикрепил над горшком, как советовал его приятель. И снова он уснул, и маленькая японка пришла к его изголовью. Втайне боясь отказа, доктор просил ее продлить его сон. «Я не хочу возвращаться в этот ужасный мир, где меня ждут страдания. Возьми меня, пожалуйста, с собою!» И она согласно кивнула головой и принесла сиреневое кимоно. Он оделся, и они рука об руку вышли из дома. Пустынный берег океана встретил их криками чаек и тяжелым шумом прибоя. Над облаками, быстро бегущими над поверхностью воды, вздымалась огромная, покрытая снегом вершина горы. Тимон знал, что ее называют священной Фудзиямой.

До вечера простояли они на берегу, следя за игрой солнца, моря и облаков, а затем оказались у небольшой бамбуковой фанзы. «Здесь наш дом», – сказала японка. Но он медлил уходить от заходящего солнца, а затем от наполнявшейся светом луны. Голубой призрачный свет ее обозначил темные, словно вычерненные тушью, тени сосен на тихо мерцающем покрывале песка. А под водой виднелись причудливые перламутровые раковины, морские звезды, кальмары, крабы, осьминоги, трепещущие тела диковинных рыб. Все это подводное царство шевелилось, переливалось светом. Вот где-то вдали, у горизонта, показались разноцветные огоньки и стали быстро приближаться. В такт их движению ритмично и глухо бил барабан, и ему вторила флейта. Странная процессия вскоре явилась глазам Тимона. С десяток босоногих слуг бежали по поверхности воды и несли на плечах резное кресло. В нем под богатым балдахином неподвижно сидел юноша. Лицо его было словно выточено из слоновой кости. Еще десяток людей держали в руках разноцветные бумажные фонарики и музыкальные инструменты. Процессия остановилась, и все смолкло. Юноша кивнул доктору и поманил к себе.

– Я – наследный принц тридцать первого императора Страны восходящего солнца. Мое имя– Оно Такамура, но более известен я под прозвищем Очарованный Микадо. Ты слышал обо мне, чужестранец?

Тимон качнул головой.

– Да, я жил так давно, что обо мне могли забыть. Однако дело не в этом. Ты появился на берету двух миров, и я почувствовал твою спутницу. Я хочу выкупить ее у тебя. Можешь назначить любую цену, я не стану торговаться.

Доктор с недоумением глядел на юношу.

– Она не принадлежит мне, но если бы я мог решать, я не расстался бы с ней ни за что на свете!

– Что ж, я ждал такого ответа, – промолвил Микадо, – придется решать наш спор в бою.

Он сделал знак, и два меча протянулись Тимону для выбора. Еще минута, и клинки скрестились. Микадо двигался с ловкостью кошки и словно танцевал, фехтуя. Доктору оставалось только отбивать удары. Уже трижды его меч пронзал тело соперника, не нанеся ему ни малейшего вреда. «Да это – призрак!»– мелькнуло в голове Тимона, но в этот момент Микадо выбил меч из его рук. «Пожалуй, такая смерть лучше, чем в постели», – успел подумать доктор и приготовился к решающему удару. Но его не последовало. Микадо подошел к женщине.

– Я победил, но выбор за тобой, Отомо-сан!

Слезы потекли по лицу ее.

– Ты же знаешь, господин мой, что я не смогу быть счастливой и спокойной ни одного мгновения, пока у него есть боль!

– Так это будет вечно, и мы никогда не соединимся! – продолжал юноша. – Всегда найдется кто-то страдающий, кому попадет семечко цветка, и ты придешь помогать ему!

Она, плача, возразила ему:

– Но ведь ты сам когда-то стоял перед богиней Смерти, и, если б не цветок, нас бы не существовало!

– Хорошо! – вдруг решил Микадо и повернулся к доктору: – Я готов взять твою болезнь на себя, если ты откажешься от госпожи Отомо. Она вынуждена будет остаться со мной!

Он коснулся холодным мечом тела Тимона. Вся прежняя боль, ужас и бессилие нахлынули на доктора и буквально раздавили его. «Я согласен!» – только подумал он, не успев ничего сказать, – и кошмар болезни тотчас испарился. Странная улыбка мелькнула на лице женщины: в ней было и сострадание, и любовь, и нежность, как у матери, прощающей свое дитя.

Тимон проснулся в своем доме на смятой постели. Он еще чувствовал на себе чей-то взгляд. Это была огромная желтая хризантема, и она истаивала на его глазах, словно была соткана из легкого дымка восточной курильщицы.

Однако прошел месяц, прежде чем к доктору вернулись силы. Конечно же, первым делом он разыскал своего приятеля, чтобы узнать о волшебном семечке. Оказалось, с ним связана целая легенда.

В семье тридцать первого императора Японии родился долгожданный ребенок, мальчик, которому надлежало наследовать престол. Таланты юного Микадо восхищали родителей и двор. Он тонко чувствовал красоту, слагал стихи, сочинял музыку, прекрасно рисовал. Одно было плохо. С самого рождения принц болел, и не было дня, когда бы он чувствовал себя здоровым. Долгими ночами Микадо одиноко бродил по дворцу, не находя сна и облегчения.

Однажды императору донесли, что в окрестностях его столицы живет маленькая гейша, которую приглашают к больным, и они засыпают от ее пения, а пробуждаются выздоровевшими. Девочку привели к Микадо, и он впервые забыл о своих болезнях и бессоннице.

Но вот пришло время совершеннолетия, и Микадо должен был жениться на дочери владыки Поднебесной империи. Но принц и думать не хотел ни о ком, кроме своей маленькой гейши. Тогда ее выкрали по приказу отца. Но Микадо нашел ее даже на необитаемом острове, куда ее заточили. И снова ее похитили, и Микадо от тоски решил умереть, совершив харакири.

Компанию Микадо разделяли три его верных друга и учителя – поэт, художник и музыкант. Они были наставниками принца в искусствах. Друзья его узнали о намерениях принца и соединились, чтобы спасти его. В день рождения Микадо, когда он готовился покончить с собой, они передали ему чудесный подарок – невиданную доселе хризантему. Ее нарисовал художник под музыку композитора, поэт сочинил о ней стихи. Но самым драгоценным был дар маленькой гейши. Она отдала свою жизнь, чтобы вселиться в цветок и превратить его из нарисованного в настоящий. Перед самой роковой минутой Микадо получил волшебную хризантему и прочел стихи:

 
Волшебные лучи упали на меня
                                         из трех светил,
Но как понять глазам моим,
                                          что освещает путь мне?
Янтарная луна иль отражение ее
                                          в прелестной хризантеме?
Или лицо любимой, вобравшее
                                           в себя весь свет…
 

Жизнь Микадо была спасена, но сам он исчез, а хризантема стала памятью о его любви и самопожертвовании маленькой гейши. Ее присутствие прекращает самые тяжелые страдания. А на грани миров души Микадо и гейши ищут друг друга, не в силах соединиться.

Доктор Тимон выслушал эту историю и вздохнул. Он вернул свою жизнь, но что она стоила без чудесной маленькой гейши и ее волшебного мира?