Текст книги "Проделки Джинна"

Автор книги: Андрей Саломатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Костя! – надрывно звал молодой женский голос, – Костя, помоги мне. – Лупцов резко обернулся к лейтенанту, успел схватить его за рукав, но тот неожиданно вырвался, пробежал несколько метров вперед и, не сбавляя скорости, крикнул:

– Это моя жена!

– Какая жена? – ничего не понимая, вдогонку закричал Лупцов. – Погоди! – Он бросился за лейтенантом, но тот уже перебежал улицу и, выхватив из кобуры пистолет, свернул за угол. Лупцов еще раз услышал женские крики: «Костя! Костя!» Потом он забежал за дом и остановился как вкопанный. Он увидел, как в нескольких метрах от него милиционер взмахнул руками и с разбега повалился в свежевырытую яму, в которой тускло поблескивало что–то огромное, темно–зеленого цвета и явно живое.

По поверхности этой отвратительной шевелящейся массы прошла судорога, глянцевая поверхность покрылась большими, как воздушные шары, пузырями, а там, куда упал милиционер, образовалась длинная толстая складка, которая и накрыла лейтенанта с головой. Лупцов услышал лишь громкий тяжелый выдох, словно из паровозного рессивера. Грязно–зеленое тело еще продолжало подрагивать, будто гигантский шарик ртути, когда Лупцов услышал из ямы детский голосок:

– Пап, папа помоги! – оцепенев от ужаса, Лупцов какое–то время стоял и смотрел на то, что происходило в яме. Он вдруг почувствовал сильнейшее желание подойти поближе к краю ямы, и обладатель детского голоса, словно почувствовав в нем слабину, позвал еще жалобнее и настойчивей:

– Игорь! Игорь, помоги! Помоги, Игорек!

И все же Лупцов нашел в себе силы повернуть назад. Подавляя в себе рвотные позывы, мучаясь от страха и омерзения, он бросился бежать к своему дому, в несколько прыжков взбежал на третий этаж и чуть не вышиб лбом дверь квартиры Ивана Павловича.

3.

После того, как Лупцов ушел на разведку, Иван Павлович быстро привел себя в порядок, оделся, причем, из всего своего немудреного гардероба выбрал выходной костюм с орденскими планками и юбилейными значками, который он надевал только по большим праздникам для выхода на люди. Он приготовил большую дорожную сумку, куда положил все семейные документы, довольно приличный запас продуктов и транзисторный приемник, на случай, если роадио все же начент работать. Наличность и носильное золото жены он распихал по карманам, а затем долго еще бродил по квартире, мучаясь от того, что в сумку нельзя запихнуть все нажитые за долгие годы вещи. Иногда он брал какой–нибудь предмет в руки: детскую игрушку, дешевенькую вазу или чашку, вертел ее, жалеючи, и ставил на место. Жалко было все вещи вместе, хотя по отдельности они не представляли для него почти никакого интереса.

Наконец Иван Павлович сел на диван прямо напротив телевизора, поворошил содержиоме сумки, дабы убедиться, что все взятое и есть самое необходимое, и в этот момент экран телевизора зажегся привычным голубым светом, затем появился диктор, которого Иван Павлович раньше никогда не видел, и начал считать:

– Один, два, три, четыре… Проверка связи. – Лицо диктора почему–то перекосилось, он громко и с удовольствием чихнул, а Иван Павлович вдруг вспомнил, что телевизор выключен даже из розетки. После этого в памяти его свплыл рассказ Лупцова о поющем радио. Иван Павлович побледнел и замер, словно перед смертельной опасностью. А диктор понес что–то совсем не телевизионное. При этом мышцы его лица как–то странно подергивались, руки суетливо и бестолково бегали по столу. Иногда диктор запрокидывал голову назад и, схватив себя рукой за волосы, возвращал голову в прежнее положение.

Выключить телевизор Иван Павлович не мог, но и смотреть на это безобразие не было никаких сил. У него мелькнула было шальная мысль – разбить телевизор, но рука не поднялась на личную собственность. А диктор продолжал хзулиганить: по очереди перебрал все матерные слова, а затем и большую часть производных. Он так старательно выговаривал всю эту похабщину, что даже без звука, по одной лишь артикуляции было ясно, о чем идет речь.

Как завороженный, смотрел Иван Павлович на ненормального диктора, и из каталепсии его вывел лишь бешеный стук в дверь.

Лупцов и Иван Павлович долго не могли понять и даже выслушать друг друга. Оба говорили, захлебываясь, перебивая, обоих словно прорвало после длительного молчания. Казалось, что они и не нуждаются, чтобы их кто–то слушал. Достаточно было факта существования человека, которому можно было вывалить все, что накопилось в их смятенных душах.

Наконец они замолчали. Иван Павлович махнул рукой и ушел на кухню. Лупцов тут же последовал за ним.

– Это уже не шутки, – исступленным шепотом бормотал Лупцов. – Объяснений этому есть только два… Я могу дать только два. Он обращался даже не к Ивану Павловичу, а, скорее, к самому себе. Хозяин же стоял в этот момент у стола и, не отрываясь, смотрел на утюг, оставленный женой накануне. – Это либо конец света, продолжал Лупцов, – да, да, тот самый конец света. Обычный конец света. Мы все смеялись: мифы, сказки, бога нет. А вот он – конец света. Вот он, родименький! У тебя бабки случайно нет, Иван Павлович? Верующей бабки? – обратился Лупцов к соседу.

– Нет, – мрачно ответил хозяин квартиры.

– Да и черт с ней. – Лупцов задумался на секунду и, как бы продолжая развивать свою мысль, сказал: – Либо это оттуда, – он ткнул пальцем вверх, – оттуда, из космоса. Пришельцы. Астронома знакомого у тебя, конечно, тоже нет?

– Нет, – тихо ответил Иван Павлович. После этого он взял утюг и вышел из кухни. Лупцов последовал было за ним и, не доходя до двери в гостиную, услышал громкий хлопок и звон стекла.

– Телевизо кокнул? – спросил Лупцов, когда хозяин квартиры вернулся на кухню.

– Да, – ответил Иван Павлович. – Это не телевизор, раз по нему такие вещи говорят.

– Правильно, – понимающе кивнул Лупцов. Затем он осмотрел своего соседа с ног до головы и спросил: – А ты куда это собрался в таком виде?

– К своим, на дачу, – ответил Иван Павлович. Неожиданно он сорвался на крик: – Я всю войну пешком прошагал! Меня не запугаешь говорящим телевизором! Я сорок два раза в разведку ходил! У меня три ранения! – Непонятно, к кому были обращены эти слова, и тем более непонятно было, зачем вдруг Иван Павлович скинул с себя пиджак, задрал рубашку и показал Лупцову, а затем и коридорную пустоту, два своих фронтовых шрама.

Лупцов притих. Коротка истерика с Иваном Павловичем привела его в чувство. Ему вдруг подумалось, что и он, выкрикивая свои новости и домыслы, выглядел не лучшим образом. Ему стало немного стыдно, а главное, он испугался того, что, сам не заметив, может запросто свихнуться, поддаться панике и, не разобравшись до конца, что же все–таки произошло, сгинуть в какой–нибудь дурацкой ловушке, типа той, в которую попал молодой лейтенант милиции.

– Успокойся, Иван Павлович, успокойся, – нормальным голосом сказал Лупцов и подал соседу пиджак. – В конце концов, какое–то объяснение этому найдется. Разберемся. А сейчас пойдем ко мне. У меня квартира поменьше, лучше просматривается. Пока нас никто не тргает, а там посмотрим. Пойдем. – Говорил Лупцов тоном врача. Он помог соседу надеть пиджак, сам застегнул его на все пуговицы, а потом взял Ивана Павловича под руку и повел к выходу.

Квартира Лупцова была раскрыта настежь, и еще издали они услышали, что в комнате вовсю трезвонит телефон. Телефон звонил странно, без перерывов, как будильник, и Лупцов подумал, стоит ли снимать трубку, но любопытство, желание хоть что–то узнать, победило.

– Алло! – почти крикнул Лупцов. В ответ он услышал нечто сстранное, сказанное издевательским и каким–то противным щебечущим голосом:

– Лупцов слушает.

– Да, да, Лупцов слушает. Я слушаю вас, – растерянно ответил он.

– Да, да, Лупцов слушает. Я слушаю вас, – повторил голос в трубке.

Эта дурацкая и совершенно неуместная сейчас шутка вывела Лупцова из себя.

– Что тебе надо?! – закричал он. – Кто ты такой?! Что ты измываешься над людьми?! Если уж прилетел сюда, так веди себя почеловечески! – Еще не успев договорить, Лупцов понял, что телефон снова умер, так, словно и не работал вовсе. – Дьявольщина! выругался он, взял телефонный аппарат в руки, поднял его над головой и изо всей силы ударил об пол. Хрупкий пластмассовый корпус разлетелся, как глиняная копилка, разбросав свои внутренности по всей комнате.

– Игорь, я пойду, – услышал Лупцов зв спиной. Вид у Ивана Павловимча был угрюмый и очень спокойный, как у человека, привыкшего к мысли, что он обречен.

– Куда ты пойдешь, Иван Павлович? – увещевательным голосом спросил Лупцов.

– Я к своим пойду. Может, машину по дороге поймаю. – Иван Павлович легонько пнул ногой сумку. – Вот, продуктов собрал.

– К своим! – воскликнул Лупцов. – Ты с ума сошел! Восемьдесят километров. Электрички–то не ходят, и машин не видно. Заманит тебя какая–нибудь тварь голосом жены в яму. Не ходи, Иван павлович. И их не спасешь, и себя загубишь.

– Какая тварь? – не понял Иван Павлович.

– Да я же тебе рассказывал, ты не слушал, – ответи Лупцов. Не ходи, Иван Павлович. Может, у них в деревне и нет ничего такого. Может, они и не знают ничего.

– Тогда тем более надо отсюда выбираться, – резонно заметил Иван Павлович. – Нет, я уж лучше пойду. Я потом себе не прощу, если что.

Лупцов на некоторое время задумался, а сосед терпеливо стоял и ждал, что же он скажет ему напоследок. Прощание с соседом, быть может, навсегда, вдруг приобрело для него особый смысл. Это было прощание не просто с Лупцовым, но и с домом, в котором он прожил столько лет, и со всем что, собственно, и составляло его жизнь.

Наконец Лупцов ответил ему:

– Ладно, Иван Павлович, я с тобой. Здесь сидеть нет никакого смысла. Авось доберемся. Ты подожди, я соберу кое–что.

4.

Лупцов удивился, увидев на улице довольно много людей. Все они держались особняком, подозрительно поглядывали издалека дроуг на друга и передвигались не шагом, а какими–то замысловатыми перебежками.

В ста метрах от дома соседи с первого этажа загружали узлы и чемоданы в багажник «жигулей». Лупцов поздоровался с ними, хотел было спросить, в какую сторону они поедут, а те, словно затеяли какую пакость, еще сильнее засуетились, кулаками забили последний узел в машину и быстро уехали.

– Ну, небо! – удивился Иван Павлович, задрав голову. – Сроду такого не видал.

В сторону кольцевой по проспекту проследовала группа велосепедистов с рюкзаками. От них шарахнулся рыжий бородач в черном задрипанном пальто и с офицерским планшетом через плечо. Он бежал, пригнувшись и все время оборачиваясь, словно на передовой. Увидев Лупцова с Иваном Павловичем, бородач взял сильно вправо, огибая незнакомых людей, и Лупцов не отказал себе в удовольствии, пошутил:

– Вон, вон, смотри, сзади…

Перебежчик испуганно обернулся, выругался, показал шутнику кулак и последовал дальше.

– Дожили, – сказал Лупцлв, – все с ума посходили. Потом выяснится, что ничего особенного не произошло, какуб–нибудь ракету запустили или физики чего–то перепутали, а будет поздно. Страна превратится в большой сумасшедший дом.

– Уже превратилась, – откликнулся Иван Павлович.

Они дошли до поворота и еще издалека услышали выстрелы, крики и звон разбиваемого стекла. Лупцов с Иваном Павловичем прибавили шагу и вскоре увидели, как толпа человек в тридцать вдребезги разнесла закрытые двери универсама и ворвалась внутрь. Два обескураженных милиционера, один без фуражки, с расцарапанной щекой, стояли перед развороченным входом и что–то друг другу доказывали.

– Ну вот, народ запасается продуктами, – мрачно пошутил Лупцов.

– Да, не мешало бы, – ответил Иван Павлович. – Сейчас не запастись – завтра поздно будет, все растащат. Может, пойдем, Игорек, купим, пока есть?

– Иван Павлович, – укоризненно протянул Лупцов, – у кого купим, у милиционеров? Или у погромщиков?

– Ну, так возьмем, – мучаясь от желания присоединиться к погромщикам, ответил Иван Павлович. Если бы не Лупцов, он попытал бы счастья или подошел бы к милиционерам, глядишь, что–нибудь и перепало бы. Но сосед своей иронией ставил Ивана Павловича в неловкое положение.

– Пойдем, пойдем, Иван Павлович. – Лупцов взял его за руку и перевел на другую сторону улицы. – Воровство, оно в любое время воровство, даже в военное. Ну что тебе две пачки «геркулеса» или пшена? Больше–то и положить некуда. Мараться за шестьдесят копеек.

– Нет, громко возмутился Иван Павлович. Момент был упущен, возвращаться казалось неудобным, а вернее, фраза Лупцова о воровстве несколько охладила пыл Ивана Павловича, и он обиделся на своего соседа. – Нет, – повторил он, – не за шестьдесят копеек. В военное время, между прочим, жратва имеет другую цену. И вообще, здесь дело не в деньгах. Две пачки «геркулеса» могут моей семье жизнь спасти. Ты этого не знаешь, а я уже одну войну прошел.

– Ну извини, Иван Павлович, если обидел, – примирительно сказал Лупцов. – Но так вот, с боем брать магазин, все равно… Да и пристрелить могут. Видел у милиционеров пушки. Возьмут, шлепнут тебя, чтоб другим неповадно было. Им–то все равно, кого… Они прошли уже несколько коротких автобусных остановок, пересекли площадь и яблоневой университетской аллеей направились к центру. Иван Павлович, надувшись, молчал. Молчал и Лупцов. Он издалека приметил двух каких–то подозрительных типов, которые, прячась между деревьями, шли в том же направлении. На всякий случай Лупцов увлек своего спутника на противоположную сторону, и только сейчас, переходя дорогу, обратил внимание на то, как изменился асфальт, – он словно бы покрылся голубовато–серебристой слизью, которая местами поблескивала окалиной, а где–то переливалась жирными нефтяными разводами.

Двух типов Лупцов с Иваном Павловичем догнали недалеко от желтой стены правительственных особняков. Вид у обоих был пренеприятный – ханыжный. Они вдруг ни с того, ни с сего кинулись друг на друга и в полной тишине начали драться. Получалось это у них как–то подозрительно бестолково: ханыги размахивались с полным разворотом туловища и, как на цирковом ковре, не попав по противнику, падали по инерции на землю. Потом поднимались и снова падали.

– Это, кажется, они, – тихо сказал Лупцов, а Иван Павлович и сам уже почувствовал, что здесь не все чисто, но, чтобы удостовериться, так же тихо спросил:

– Кто они?

– Если бы я знал, кто они, – ответил Лупцов. – Они – это значит, не мы. Интересно, для чего они нам все это показывают? Хорошо бы узнать, что у них на уме. Может, подойдем? – полушутя спросил Лупцов. – К нам они вроде бы пока не пристают.

– Эх, попались бы они мне на передовой, я бы им навалял, проворчал Иван Павлович.

Как только Лупцов с Иваном Павловичем отрвались от ханыг метров на пятьдесят, те прекратили драться. Они постояли некоторое время под деревьями, а затем также, перебежками от дерева к дереву, двинулись в обратную сторону.

До набережной они дошли без приключений, но за полкилометра до каменного моста окружной железной дороги наткнулись на плакатуведомление, на котором в спешке, черной краской было криво намалевано: «Проезд и проход в центр закрыт! Стреляем без предупреждения!»

– Ну вот, – с отчаянием в голосе сказал Иван Павлович. – А как же пройти–то? Без предупреждения они стреляют, твари!

Стоя у плаката, Лупцов всматривался вперед. Метрах в трехстах впереди улица была перегорожена, видны были фигурки людей в военной форме. Особенно много их было у моста – солдаты там стояли вплотную друг к другу.

– М–да, сказал Лупцов, – мост, сам знаешь, оборонный объект.

– А мне–то что делать!? – закричал Иван Павлович. Объяснить–то они могут? Вот это написали, а что случилось, никто не говорит. Если война, так и скажите – война. Чего они людям голову морочат?

– Успокойся, Иван павлович. Скорее всего, никакой войны нет. Может, они и сами не знают, что произошло, а мост на всякий случай охраняют от этих, – Лупцов кивнул назад, где они оставили дерущихся ханыг. – Теперь только в обход, через окружную. – В этот момент из палисадника с кустами сирени и сорной порослью тополя послышались надрывные детские крики. И Лупцов и Иван Павлович узнали голос – кричала внучка Ивана Павловича. Но это был какой–то несвойственный для семилетнего ребенка, заунывный крик:

– Дедушка, помоги!Дедушка, милый, помоги!

Иван Павлович побледнел, уронил сумку и шагнул вперед, но Лупцов звгородил ему дорогу:

– Стой, Иван Павлович. Это они. Это не Мариночка, честное слово. Это они. На моих глазах вот так же лейтенант попался. Ты же знаешь, твои на даче.

Иван Павлович с отчаянием на лице слабо сопротивлялся, громко сопел, но очень уж не настаивал. Он чувствовал, что кричит не внучка, ноголос был так похож, а страх за своих так силен, что ему стоило огромного труда удерживать себя. Наконец от с ненавистью проговорил:

– Пойдем, убьем эту гадину!

– Чем? – усмехнулся Лупцов. – Ты видел ее… или его? Булыжником его не возьмешь. Там пулемет нужен, а может,

и граната.

А в кустах уже изменили тактику. Послышались сразу два голоса: жены Ивана Павловича и внучки.

– Ваня, – душераздирающе, словно на дыбе, простонала жена, Ваня, не могу больше, помоги! – А внучка так и не звала больше, а рыдала во весь голос и громко, взахлеб, причитала:

– Дедушка, дедушка, дедушка…

– Пойдем отсюда, – задыхаясь, проговорил Иван Павлович. Или я сейчас в рукопашную пойду.

Из–за поворота показалась легковая машина. На большой скорости она проскочила мимо плаката, и со стороны моста тут же раздались автоматные выстрелы. Стреляли вверх, и легковушка, взвизгнув тормозами, пошла юзом и встала поперек дороги. Кто–то из военных дал очередь понизу, и автоматные пули взрыли асфальт в метре от передних колес автомобиля. Водитель открыл дверцу, хотел было выйти, но следующая короткая очередь прошила дверь машины, и владелец ее счел более правильным отступить. Он резко дал задний ход, виртуозно развернулся и был таков.

Во время мстрельбы Лупцов и Иван Павлович поспешили убраться с дороги, поближе к желтой стене. Не дожидаясь развязки, они вернулись на перекресток и с той же скоростью поспешили в сторону проспекта Вернадского.

– Может, вернемся? – предложил Лупцов. – К центру, наверное,, все дороги перекрыли. Давай уж сразу. А, Иван Павлович? – Иван Павлович промолчал. Громко и с присвистом дыша, он очень целенаправленно шел вперед, лишь иногда перебрасывая сумку из одной руки в другую.

5.

И все же им пришлось вернуться. Иван Павлович хотя и храбрился, но довольно быстро выдохся. Он все время кряхтел и охал, перекладывал тяжелую сумку из руки в руку, пока, наконец, Лупцов не отобрал ее силой.

Обратно они шли по улице Удальцова, сделав довольно приличный крюк. Иван Павлович шагал молча, насупившись. Один раз он попытался оправдаться, сказал:

– Я бы бросил ее, но сам знаешь, там продукты и документы.

– Да, ладно тебе, – ответил Лупцов, – дойдем, дойдем. Давай–ка остановимся перекурим. Мне что–то тоже надоело ногами перебирать.

Во дворе дома, в детской песочнице они увидели семью из четырех человек. Родители и двое детей сидели на бортике и перекусывали, разложив свертки с едой на коленях и рюкзаках. Отец семейства был похож на супермена – спортсмена, продавца или официанта. Его жена, одного с ним возраста – видимо, учились в одном классе, – выглядела куда более старой. Измученная, с ярко и грубо накрашенным лицом и безвкусными кудряшками, она больше была похожа на домработницу или воспитательницу его детей. Ее унылое лицо, сутуловатость и некоторая похожесть на меланхолично жующую корову чем–то показались знакомыми Лупцову. Знакомым ему показался и отец семейства, у которого на коленях лежала двустволка. Вид у него был недовольный и даже угрожающий, а когда Лупцов с Иваном Павловичем подошли поближе, супермен громко и внушительно сказал:

– Не подходи, буду стрелять! – После этих слов он отложил хлеб в сторону, взял ружье и навел стволы на непрошенных гостей.

Иван Павлович остановился, как вкопанный. Он хотел было возмутиться, но Лупцов опередил его и доброжелательно сказал:

– Мы не подойдем, не бойтесь. Мы хотели узнать, может, вы что–нибудь знаете? Что случилось–то?

– Если бы я знал, я бы давно академиком был, – спокойно ответил отец семейства.

– А куда вы идете? – спросил Лупцов. – Я не так просто спрашиваю. Мы уже несколько часов кружимся здесь. В центр не пускают, что делать – непонятно.

– Мы тоже ничего не знаем, – ответил отец семейства. – Дома жить невозможно – черт те что творится. Сплошной полтергейст. Нашествие барабашек. «Войну миров» читал? – Его жена, видимо, долго крепившаяся, как была с полным ртом, так и разрыдалась, и тут же вслед за ней заплакали дети.

– На «Войну миров» это непохоже, – сказал Лупцов и бросил обе сумки на землю.

– А ты хочешь, чтобы точно, как в книге, было? – усмехнулся супермен.

– Я ничего не хочу, – мрачно ответил Лупцов. – У тебя спички есть? Свои дома забыл.

– Есть, – ответил отец семейства. Он полез в карман, достал спички, но как только Лупцов двинулся к нему, снова взялся за ружье. – Не подходи. Стой лучше там. – После этого он бросил коробку Лупцову.

Курил Лупцов совсем недолго. Его раздражал этот тип с двустволкой и жующая плачущая женщина. Сделав несколько затяжек, он бросил сигарету и кивнул Ивану Павловичу. Тот сидел на своей сумке и рассматривал пятно голубовато–серебристой плесени под ногами. Он даже потрогал пятно пальцем, понюхал палец и вытер его о брюки.

По дороге домой им довольно часто попадались люди с вещами и без вещей. На улицах у всех было одно и то же выражение: страх и недоумение, и лишь один раз откуда–то из–за дома выскочил здоровый, разбойного вида молодой человек с кривым толстым дрыном в руках. Еще издали парень закричал:

– Мужики, слышь, мужики. Что случилось–то?

– Сами не знаем, – на ходу ответил Лупцов.

– Вы не эти..? – крикнул парень и покрутил дрыном в воздухе.

– Не эти, не эти, – ответил Иван Павлович, а парень пошел рядом, принялся рассказывать, как у магазина он увидел очередь, подошел узнать, чего стоят, а ему так никто ничего и не ответил. Все молчат и только кривляются. Строят рожи и молчат.

– Страшно, – признался парень, – честное слово, страшно стало. Я на лица ихние смотрю, а у них глаза, как стеклянные у всех. А сами толкают друг друга, дергают. Руки у всех опухшие… ты бы видел. У тебя курить есть? – обратился орн к Лупцову. Разговорчивый здоровяк получил сигарету и, неожиданно, со смехом сказал: – Я их вот этой палкой разогнал. Знаешь, бью, а они как резиновые, – палка отскакивает. – Лупцов представил, как этот громила в одиночку разогнал толпу и спросил:

– И что, разбежались?

– А как же, – самодовольно ответил парень, а затем поправился, – ты знаешь, честно говоря, я не понял. Они вроде бы и разбежались. Я же тебе говорю, жутко смотреть. Я их дубинкой охаживаю, а они как–то и внимания не обращают, разошлись и давай друг друга дубасить. Цирк! – громила махнул кому–то рукой на прощанье и сказал: – И чего народ разбегается? Их же мало. Час назад тварь какую–то в яме сожгли. Визжала, как свинья. – Лупцов вспомнил лейтенанта милиции, и его слегка передернуло.

Домой они вернулись ближе к вечеру. Солнце закатилось за крыши домов, и небо сделалось таким плотным и сочным, таким насыщенным, что воздушная толща напоминала вполне материальный гигантский купол из пластика.

Свою квартиру Иван Павлович нашел открытой, с изуродованной дверью. Внутри царила разруха, будто по ней парогнали стадо слонов. В поисках припрятанных сокровищ грабители повыкидывали вещи из ящиков. Коробки и чемоданы были варварски раскурочены, а стекла в шкафах и посуда зачем–то перебиты.

От неожиданности и возмущения Иван Павлович долгое время изъяснялся одними междометиями. Он ловил ртом воздух, кидался из одной комнаты в другую и, наконец, обрел речь:

– Война! Самая настоящая война!

– Да, действительно, не стоило уходить, – сочувственно сказал Лупцов. – Пойду я, Иван Павлович, посмотрю, как там у меня. Брать там нечего. Перевернут только все, гады, убирай потом за ними.

– Ты посмотри и – назад, а, Игорек, – попросил Иван Павлович. – Я не боюсь. Нет. Просто противно теперь здесь сидеть. Это же помойка, а не квартира.

– Так, может, пойдем ко мне? – предложил Лупцов. – Ну что теперь, сторожить, что ли, это? – Он кивнул на разбросанное белье, бумаги и фотографии.

– Нет, Игорек, надо убрать, – ответил сосед. – Мои вернутся, испугаются. Ты давай, возвращайся. У тебя, небось, и есть нечего. А у меня консервы. И хлеб найдется.

Пообещав появиться через полчаса, Лупцов поднялся к себе. Его квартира оказалась нетронутой, если не считать им же самим разбитого телефона.

Лупцов прошелся по комнате, поддел ногой кусок телефонной трубки и сел на диван. Чувство страха у него исчезло, было лишь неприятное ощущение, будто за ним все время кто–то наблюдает, будто в квартире помимо него находится что–то живое, агрессивное и не имеющее ни размеров, ни формы. Это ощущение раздражало его, и когда Лупцов услышал в прихожей шаги, он вздрогнул, напрягся, как перед ударом, и с большим трудом удержался от желания встать с дивана и вооружиться чем–нибудь потяжелее.

Он сразу понял, что это не мародеры – дверь была закрыта на замок, и он не слышал, чтобы кто–то открыл ее или попытался это сделать. Он лишь повернул голову к двери и с сильно бьющимся сердцем замер в ожидании непрошенного гостя.

Когда в комнату вошел Иван Павлович, Лупцов вздохнул с облегчением.

– А это, ты, – сказал он и тут же осекся. Он еще раз вспомнил о том, что дверь закрыта и сосед никак не мог войти в квартиру без его помощи.

Иван Павлович второй ничем не отличался от оригинала. Лжесосед вошел молча и, не глядя на хозяина квартиры, сел на другом конце дивана.

Некоторое время Лупцов приходил в себя, успокаивался, пытался восстановить нормальное дыхание. При этом он, не отрываясь, смотрел на гостя и лихорадочно соображал, что же ему сказать. А лжесосед, совершенно не обращая внимания на хозяина, чесал ноги, самозабвенно ковырял в носу и иногда, прикрыв глаза, словно китайский болванчик, покачивал головой. Неожиданно лжесосед выпрямился, напрягся, как–то судорожно, в несколько приемов, раскрыл рот, и из глубины его тщедушного тела послышался скрипучий утробный голос:

– Дура, черт, сколько раз я тебе говорил, не трогай газету. Слышь, что ли, шалава старая?

Так они сидели довольно долго. Лупцов не решался покинуть квартиру, и лишь когла стало заметно, что на улице совсем стемнело, когда Лупцов осознал, что рискует остаться с незнакомцем в абсолютной темноте, он резко встал. Встал и лжесосед.

– Что вам надо, в концк концов? – Какого черта вы лезете в нашу жизнь? А если уж пришли, то объясните хотя бы, зачем. Гость молча повернулся к Лупцову всем корпусом, улыбнулся безумной улыбкой, сунул пальцы правой руки в рот и с остервенением принялся их грызть. Осторожно, чтобы не разъярить лжесоседа еще больше, Лупцов обошел его и выскочил из квартиры.

И все же он успел заметить, что на укушенной руке не было крови. Лжесосед грыз ее, как тряпку, и весь этот спектакль, видимо, имел одну цель – напугать или вызвать отвращение.

6.

Лупцов выскочил из квартиры, захлопнул за слбой дверь и приложился ухом к дверной щели. В квартире было совершенно тихо. Зато внизу кто–то изо всей силы хлопнул входной дверью. Затем с улицы послышались одиночные выстрелы и крики.

Лупцов подошел к окну. Небо из зеленого сделалось совсем темным и плотным, как бронированный бок бронетранспортера. Фонари не горели, и разобрать что–либо не было никакой возможности.

Почти в полной темноте Лупцов спустился на этаж ниже, наощупь нашел дверь квартиры Ивана Павловича и толкнул ее. Она легко открылась, и Лупцов увидел на стене слева слабые отсветы огня. Это означало, что Иван Павлович – запасливый человек сидит на кухне при свете свечи.

– Иван Павлович, – позвал Лупцов и, не дожидаясь, прошел в кухню. Хозяин квартиры сидел за столом с большим кухонным ножом в руке и затравлено смотрел на соседа.

– К тебе тоже приходили? – догадался Лупцов, он сразу сообразил в чем дело, и интуитивно почувствовал,, что сейчас лучше быть поосторожнее – Иван Павлович, похоже, был близок к невменяемости. – Кто к тебе приходил, Иван Павлович? – спросил Лупцов. – Да ты не бойся, это я, твой сосед.

– Здорово, Игорь, – как–то очень официально сказал Иван Павлович.

– Да мы уже здоровались сегодня, Иван Павлович. Забыл, что ли? Мы с тобой сегодня весь день проходили с вещами. – Лупцов специально упомянул о дневном походе, чтобы развеять подозрения соседа. Затем он сел напротив хозяина, положил обе руки на стол и спросил: – Так кто к тебе приходил?

Иван Павлович судорожно сглотнул, затем застонал протяжно и мучительно, прижал локти к животу и согнулся пополам.

– Что это с тобой, Иван Павлович? – испугался Лупцов.

– Не знаю, – сквозь зубы ответил сосед.

– Может, водички попить? – предложил Лупцов и встал, а Иван Павлович сразу выпрямился, откинулся на спинку и процедил:

– Не подходи!

Лупцов снова сел на свое место.

– Да ты положи нож, – сказал он, – не бойся, я настоящий. Между прочим, ко мне тоже сейчас гость заглянул. Копия ты. Сидел на моем диване и чревовещал. Страшно, честное слово. Кстати, вспомнил Лупцов, – ты грозился накормить меня консервами с хлебом. Давай, угощай.

– Погоди, Игорь, – признав, наконец, в Лупцове соседа, сказал Иван Павлович. – У меня с животом что–то. Схватки прямо родовые. Вроде ничего не ел сегодня. С утра только молока с хлебом. Ф–фу… – Иван Павлович сразу как–то обмяк, расслабился и через некоторое время пояснил, – отпустило.

– Ну, так кто у тебя был, я, что ли? – спросил Лупцов. Ему было страшно интересно узнать, в каком виде предстал перед соседом его двойник.

– Ты, ты, – ответил Иван Павлович.

– Ну и что? – тихо, будто боясь спугнуть, спросил Лупцов.

– Ничего. С тобой еще девка была. С седьмого этажа, школьница. – Лупцов смущенно и как–то неприлично хихикнул, и Иван Павлович сразу откликнулся. – Вот, вот. Я об вас швабру сломал. начали здесь…

– Я даже не знаю, как ее звать, – начал оправдываться Лупцов. – Честное слово. Разве что в мыслях позволял. Я понял. Иван Павлович, это все наше паскудство на свет божий повылазило. Точно. Видно, у него тоже имеется своя критическая масса. А эти просто вытащили из квартир и темных углов все наше непотребство. Я даже думаю, что они и не живые совсем – двойники наши. Может, даже и не разумные. По–моему, они совершенно не понимают, что делают и говорят. Это наши материализовавшиеся пороки. Вернее, отражения наших пороков. Ты заметил, они же безобидные. Это же не они грабят на улицах. Это люди, а они только кривляются. Но вот увидишь, когда все это кончится, если кончится, конечно, все спишут на них.