Текст книги "Проделки Джинна"

Автор книги: Андрей Саломатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

Быстро сполоснувшись под душем, Урусов надел свежую сорочку и поменял носки. Когда до семи оставалось не более пятнадцати минут, Павел Васильевич вышел в прихожую, расправил стремянку и достал с антресоли большую картонную коробку.

В комнате Урусов уселся на диван, поставил перед собой коробку и раскрыл ее.

Ольгу Борисовну Павел Васильевич надувал всегда первой. Это была его любовь, а потому он накачивал ее воздухом с особым удовольствием. С Ольгой Борисовной Урусов познакомился три года назад в центральном универмаге, и она сразу так понравилась ему, что он простоял у прилавка часа два, то есть до самого закрытия. Павел Васильевич не ошибся: Ольга Борисовна оказалась удивительно мягкой, тонко чувствующей женщиной, и в силу последнего обстоятельства он никак не решался сделать ей предложение, считая себя не вполне достойным этой благородной женщины. И только в последние полгода между ними наладились более или менее близкие отношения: Урусов решился нежно пожать ей руку, затем она позволила себя обнять, а еще через пару встреч они наконец поцеловались. Правда, и это пока что был чисто дружеский поцелуй. Во всяком случае, оба придавали ему именно такое значение, а Павел Васильевич объяснял это себе тем, что они умышленно сохраняют некую дистанцию, чтобы придать их отношениям хотя и не модный, но такой приятный романтизм.

Закончив с Ольгой Борисовной, Урусов усадил ее во главе стола, рядом со своим стулом и принялся надувать остальных.

Когда все гости, кроме одного, были рассажены по местам, Павел Васильевич достал из коробки Ивана, накачал его воздухом и отнес в прихожую. Там он прислонил Ивана к двери и отправился на кухню за спиртным.

Не успел Урусов закрыть холодильник, как из комнаты донесся смех и приглушенные голоса. Когда же он вернулся к столу, гости уже рассаживались поудобнее, передавали друг другу тарелки с закусками и обменивались приветствиями.

– А где же выпивка? Хозяин! – крикнул генерал, оглядывая стол.

– Несу, – ответил Павел Васильевич. Он поставил на стол водку и вермут «Букет Молдавии» – для женщин.

– Иван, как всегда, опаздывает, – откупоривая водку, сладострастно проговорил Трапезников.

– Музыку, музыку, – попросила Ирина. – Но не громко.

– Только натуральную, – уточнил генерал. – А то у меня от всех этих электрических появляется во рту вкус железа.

– Сделаем, – бодро сказал Урусов и включил магнитофон.

Едва Павел Васильевич сел на место рядом с Ольгой Борисовной, как в дверь позвонили.

– Ну вот, опоздавший пришел, – накладывая жене салат, сказал Трапезников. – Сейчас опять что–нибудь соврет: автобус сломался или в метро бомбу взорвали.

Урусов извинился перед Ольгой Борисовной, вышел из комнаты и вскоре вернулся с Иваном, от которого уже попахивало водкой.

– Всем привет! – поздоровался Иван и поднял вверх обе руки.

– Простите, задержался. Только собрался идти домой, приходит начальник и говорит: «Спасай, Иван, трубу в кабинете прорвало».

Я ему: «Алексей Петрович, вызовите слесаря. Меня люди ждут».

«Нет, – говорит, – слесаря. Домой отправили – пьяный, собака». Пришлось чинить.

Как всегда, после первой рюмки все начали торопливо закусывать, и на некоторое время в комнате повисло молчание. Первым отложил вилку Иван. Он потянулся за бутылкой водки и, дожевывая, проговорил:

– По второй, а то что–то аппетита нету.

– Господа, еще картошечка будет, – вспомнил Павел Васильевич и поднялся. Заодно забрал со стола почти пустую салатницу. – Сейчас я еще подложу.

– Давай помогу, – предложила Ольга Борисовна, и Урусов с благодарностью посмотрел на нее.

Павел Васильевич знал, что Ольга Борисовна специально вызвалась ему помочь, чтобы наедине сообщить, как она без него скучала. Обычно после этих слов Урусов брал Ольгу Борисовну за руку, и они с минуту стояли молча, глядя друг другу в глаза. Затем Ольга Борисовна спохватывалась, смущенно выдергивала из его ладони пальцы и говорила: «Пойдем, а то подумают невесть что». «Да–да», – отвечал Урусов, после чего они возвращались к гостям. Но даже это короткое отсутствие еще долго вышучивали, пока кто–нибудь не переводил разговор.

«Что, голубчики? – язвительно улыбаясь, спрашивал генерал. Наворковались?»

«А чем это они там занимались?» – вторила ему Ирина, и Павел Васильевич, краснея, начинал оправдываться: «Картошечки вот принес»… «Салатик»… говорила Ольга Борисовна.

«Смотри, смотри, покраснел, – указывая на него пальцем, ерничал Трапезников. – Такой с виду смирный»… «Да перестань», – одергивала его дородная супруга и тихонько толкала в бок локтем.

Супружескую пару Трапезниковых можно было смело назвать образцовой. В гостях они всегда сидели вместе, плечом к плечу, и Николай Семенович очень трогательно ухаживал за женой, а Марина Владимировна строго следила, чтобы муж не выпил лишнего.

После того как Николай Семенович выпивал свою дозу, Марина Владимировна говорила: «все», хотя сама продолжала пригублять. Впрочем, одну рюмку она умудрялась растянуть на весь вечер.

Глядя на них, Урусов всегда испытывал что–то вроде зависти. Его трогало даже то, что Марина Владимировна иногда покрикивала на мужа, а тот в ответ покорно спрашивал ее: «Что, солнышко?».

Павел Васильевич вернулся на свое место, а Ольга Борисовна принялась раскладывать по тарелкам дымящиеся картофелины.

– А я вот вчера прочитал в газете, что с первого января будут снижены налоги с физических лиц, – запивая рыбу лимонадом, сказал Трапезников.

– Вранье, – буркнул генерал. – Газеты всегда все врут. Я не читал их уже лет пять и очень хорошо себя чувствую.

– Тогда откуда вы знаете, что они врут? – с подковыркой спросил Трапезников и обвел взглядом присутствующих.

– Помню, – невозмутимо ответил генерал.

Павел Васильевич очень любил весь процесс застолья, но особенно ему нравилось, когда после второй рюмки завязывалась беседа. Не важно, о чем говорят гости. Главное, что в это время в комнате устанавливалась та необыкновенная атмосфера, благодаря которой каждый гость излучал вполне ощутимые флюиды семейственности.

В разговоре не участвовали лишь Иван и Ирина – одинокая анемичная женщина с печальной улыбкой. Правда, после первой же рюмки вина на щеках у нее появлялся румянец, а улыбка делалась немного кривой. Каждый раз Иван с Ириной садились рядом, и до определенного момента он ухаживал за ней. По лицу Ирины всегда было видно, когда Иван позволял себе всякие вольности: то положит руку на колено, а то обнимет ее за талию. Чаще всего Ирина смущалась, а бывало и наоборот: игриво прикрикнет на него, оттолкнет руку, но не отодвинется, а даже как бы случайно склонится в его сторону. Но после нескольких отлучек в прихожую Иван становился совсем пьяным и не то чтобы забывал о своей соседке, но становился вялым и лишь таращил на нее глаза да иногда проделывал те же фокусы, но более грубо. «Перестань, – нервно говорила Ирина. – Опять выходил. Стоит же на столе». И Иван окончательно отставал.

Между собой гости не раз предлагали поженить эту парочку, считая, что тогда Ирина обзаведется постоянным румянцем, а Иван, возможно, станет меньше пить. Но дальше слов дело не шло. После пятой рюмки гости изъявили желание потанцевать. Урусов включил магнитофон погромче и уменьшил свет.

– Интиму, интиму давай, – потребовал Трапезников, и все засмеялись. Образцовая пара тут же вышла на середину комнаты, а Павел Васильевич подошел к Ольге Борисовне, чтобы пригласить ее на танец. Ольга Борисовна согласилась, но взглядом показала на Ивана и пожала плечами. Тот, как это часто бывало, обмяк, наклонился вперед, и лицо его зависло над тарелкой с нетронутой картофелиной.

– Ну, Иван, – с досадой проговорил Урусов. – Опять ты…

– Эх, Ваня, Ваня, – хлопнул его по плечу генерал. – Что же ты, засранец, так пьешь–то?

Генерал был грубоватым пожилым отставником с богатым жизненным опытом и открытым характером. Его немного портила чрезмерная откровенность в деликатных вопросах – генерал, не стесняясь, мог сказать в глаза все, что думает о человеке. Но потом, устыдившись своей прямоты, он навязчиво лез с извинениями и предлагал дружбу. Эту некоторую душевную неуклюжесть генералу прощали. Бывало и посмеивались над ним, но в целом старого вояку любили и давно не принимали всерьез его грубоватую «правду». Урусов подошел к Ивану, помог ему выйти из–за стола и повел его в ванную. Иван едва передвигал ноги, почти не держал голову, но не буянил и не стал перечить, когда Павел Васильевич поставил его на колени и наклонил голову над ванной.

– Не рассчитал немножко, – слабым голосом сказал Иван.

– Ничего, ничего, – ответил Урусов. Затем вынул из Ивана затычку и подкачал его воздухом.

В комнату Иван вернулся сам, без посторонней помощи. Он выглядел бодрым и повеселевшим, как в самом начале ужина.

– Ты поешь, поешь, – сказала ему Ирина и рядом с картофелиной положила ложку салата. – Мужики, пьете без меры и не закусываете, а потом ходите с разбитыми физиономиями.

– Не все, – проговорил генерал.

– А помните, – обратилась к гостям Ирина, – как в прошлом году он уронил вилку, полез за ней и уснул под столом?

– Да ладно, – пробурчал Иван.

Когда все отсмеялись, Павел Васильевич снова направился было к Ольге Борисовне, но тут музыка кончилась, и танцующие вернулись за стол. Трапезников уже наполнил рюмки и постукивал вилкой по тарелке, чтобы привлечь внимание.

– Давайте выпьем за хозяина, – торжественно предложил он, и Урусову ничего не оставалось делать, как вернуться за стол. – Крепкого здоровья нашему дорогому Павлу Васильевичу!.. Урусов сидел рядом с Ольгой Борисовной и думал: «А что если положить ладонь на ее руку под столом? Никто не увидит. Иван, вон, все время – и ничего. Черт, неудобно»…

– Сколько лет его знаю, – продолжал Трапезников, – и каждый раз не перестаю удивляться: вроде и живет бобылем, а жилище содержит почище иной хозяйки.

– Ну при чем здесь жилище? – сказал генерал.

– А это тоже, – ответил Трапезников. – А как же – аккуратность очень много говорит о человеке. Аккуратный человек, он и в общении с людьми аккуратен.

– Ладно, – согласился генерал. – Пьем, конечно, за хозяина, но не за вымытый пол – это любой дурак может, – а за душу его человеческую.

Урусов сидел смирно, с прямой спиной и опущенным взглядом. Ему было приятно слушать о себе хвалебные слова и радостно, что все эти милые люди сидят за его столом. Павлу Васильевичу захотелось немножко продлить удовольствие, хотя бы ненадолго растянуть разговор о себе.

– Не люблю жить в свинарнике, – сказал он и посмотрел на Ольгу Борисовну.

– Не терплю грязи. Человек тем и отличается от животного, что содержит свое жилище в порядке.

– А животные разве не… – начал было Трапезников, но Марина Владимировна ткнула его локтем в бок и тихо проговорила:

– Молчи. Куда лезешь?

– Так, значит, за тебя, Паша, – поднял рюмку генерал, и все потянули через стол руки, чтобы чокнуться.

Вторая половина вечера пролетела куда быстрее – с выпитым время набирало обороты, – и Урусов почти физически ощущал, как стремительно пролетают минуты и приближается конец праздника. Часы показывали четверть двенадцатого. Генерал чинно вальсировал на тесном пятачке с монументальной Трапезниковой. Ее муж замысловато отплясывал под ту же музыку с Ириной. Иван нетвердой рукой ковырялся вилкой в тарелке, а Павел Васильевич с Ольгой Борисовной сидели во главе стола, словно молодожены, и, устало улыбаясь, смотрели, как гости танцуют.

Наконец все вернулись за стол. Трапезников сразу же принялся разливать остатки водки, но, не увидев своей рюмки, состроил недовольную мину.

– Лимит исчерпан, – сказал он и налил себе лимонада.

Как всегда, ближе к полуночи разговор почти замер. Гости изредка перекидывались фразами и не загорались, если кто–то пытался их растормошить. Видно было, что все утомились: генерал дремал в кресле с рюмкой в руке, Трапезников рассказывал Ирине, как правильно штопать носки, а Марина Владимировна, положив подбородок на плечо мужа, иногда встревала в разговор, но только для того, чтобы подчеркнуть его достоинства.

– Чего штопать, их выбрасывать надо, – пьяно бормотал Иван.

– Сиди уж, – пыталась отмахнуться от него Ирина.

– Да если я начну штопать, мне работать некогда будет, – не унимался Иван.

Урусов осоловело смотрел на гостей, но не слушал, а думал о своем: «Кажется, я сегодня немного перебрал. Еще со стола убирать…»

– Я помогу тебе прибраться, – словно подслушав его мысли, сказала Ольга Борисовна.

– Да, спасибо, – ответил Павел Васильевич и встал. – Чай–то кто–нибудь будет? Торт есть, – громко обратился Урусов к гостям.

– Будем–будем, неси, – за всех ответил Трапезников.

Ольга Борисовна принялась убирать со стола грязные тарелки, а Павел Васильевич ушел ставить чайник. Когда она появилась на кухне и поставила тарелки в мойку, Урусов как можно бодрее спросил:

– Хорошо сегодня посидели, правда?

– Очень, – ответила Ольга Борисовна. Она стояла посередине кухни и будто ожидала, что он еще скажет, а Павел Васильевич, как это с ним часто случалось незадолго до расставания, от волнения сделался молчаливым. Он тужился придумать какую–нибудь интересную фразу, чтобы если и не произвести на нее сильное впечатление, то хотя бы развеселить Ольгу Борисовну. Но в голове у него вертелась одна ерунда: «Завтра суббота», «На улице потеплело», «В Италии землетрясение…».

– А кстати, слышали, в Италии проснулся вулкан? – сказал он.

– Да, я смотрела по телевизору, – ответила Ольга Борисовна. – Хорошо, что у нас нет вулканов…

– Да, вулканов нам только и не хватало, – засмеялся Урусов.

Ольга Борисовна взяла торт.

– Я отнесу, – вопросительно глядя на него, сказала она.

– Я сам. – Павел Васильевич тоже взялся за коробку, накрыв ладонями ее пальцы. Какое–то время они простояли так, не говоря друг другу ни слова. От прикосновения к ее рукам Урусов испытывал какое–то сладостное возбуждение. Она же смотрела на него и кротко улыбалась, будто говоря: «Ну же… Я согласна…» Чайная часть вечера прошла как–то скомканно – все выглядели сонными, а сам хозяин особенно. Когда же стрелки часов остановились на двенадцати, Павел Васильевич отнес на кухню почти не тронутый торт и чайник. Затем вернулся, по очереди выпустил из замолкших гостей воздух, сложил их и начал убирать в коробку. Ольгу Борисовну он всегда оставлял напоследок – не хотелось прощаться. Когда он ее складывал, она смотрела на него немигающими голубыми глазами и улыбалась привычной улыбкой.

– До пятницы, Оленька, – сказал Урусов и погладил ее по голове. За стеной раздался громкий хлопок, похожий на выстрел. Павел Васильевич догадался, что сосед–художник снова напился и ткнул в кого–то из гостей зажженной сигаретой. Это означало, что завтра он снова придет, будет просить резиновый клей и врать насчет надувного матраса, который надо заклеить и вернуть родственнику, или плести что–нибудь про велосипедную шину.

– А у нас все же лучше, – глядя в коробку, с задумчивой улыбкой проговорил Урусов. – Правда, Оленька?