Текст книги "Проделки Джинна"

Автор книги: Андрей Саломатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

– А почему не слышно грома? – мрачно спросил он.

– Время Великого затишья, – проговорила Танька.

Так ничего и не поняв, Зайцев торопливо разделался с последней картофелиной, поколебавшись, вытер руки о брезентовые штаны и попросил принести ему воды. Хозяйка моментально схватила кружку и выскользнула из пещеры.

«Не тот, – усмехнувшись, подумал Алексей. – Очень хорошо, что не тот. А то сожрали бы к чертовой матери как кролика или изнасиловали всей кодлой под барабанную дробь. Ведь кому рассказать, не поверят.» В ожидании воды, он растянулся на подстилке и закрыл глаза. То, что за этим таинственным, мифологическим названием «время божьего гнева» скрывалось нечто реальное, у него не было сомнений. Об этом явно свидетельствовали культи вместо рук и ног у всех, с кем Зайцев сталкивался в подземелье. Но несуразное объяснение хозяйки и это новое – «время великого затишья» – совсем сбили его с толку. «Сеет смерть, – вспомнил он. – Черт знает из чего рождаются религии».

Танька вползла в пещеру, протянула ему ещё мокрую кружку и тут же принялась стягивать с себя бесформенный мешок, под которым не оказалось больше никакой одежды. На животе у неё Алексей заметил что–то вроде кожистого панциря или огромной чешуйчатой кирасы. В сочетании с наростами на локтях, они напоминали рыцарское облачение, надетое на непропорционально широкое, какое–то расплющенное голое тело. С недоумением и одновременно любопытством Зайцев наблюдал за раздеванием и мысленно придумывал название этому зрелищу: «некростриптиз», «зоошоу», «склепосекс». Закончил он «скотоложством» и «некрофилией». А когда голая хозяйка заползла к нему на подстилку, он окончательно прозрел.

– Нет–нет–нет, – отшатнувшись к стене, испуганно выпалил Зайцев. Нет, я не могу. Я женат. И вообще… – Но Танька как–будто не слышала его. По–мужски настойчиво и очень деловито она попыталась подмять стояка под себя, полезла руками под куртку, и ему стоило не малого труда, что бы вырваться из её сильных объятий.

– Я же сказал, не могу, – отрывая её руки от куртки, раздраженно бормотал он. – Вот черт! Со своими этим занимайся! Со своими!

Алексей нырнул в темный узкий тоннель и пополз то ли вперед, то ли назад – спросить сейчас было не у кого. Хозяйка норы осталась позади, и Зайцев удивился, что вслед ему не несется отборная ругань обиженной земляной куртизанки.

Алексей полз по извилистому проходу почти в абсолютной темноте и тихонько чертыхался. Где–то впереди забрезжил свет, но тут же погас и наступила ещё более густая тьма, от которой у Зайцева в глазах образовались разноцветные круги.

– Человек ползающий, – бормотал он. – Как это будет на латыни? Homo… Homo… – Неожиданно что–то легко мазнуло его по лицу, сердце у Алексея екнуло от страха, он сжался и застыл на месте. И сразу за этим послышался то ли детский, то ли девичий, переливчатый смех. Голос быстро удалялся куда–то вбок, затихающим эхом пометался между стенками проходов, и Зайцев с отчаянием подумал: «Зараза, здесь же у них целый город. Надо было хоть спросить у Таньки, в какую сторону идти… тьфу, ползти. А эти уроды здесь уже научились ползать ногами вперед. Покойнички, сектанты чертовы. Кажется, сейчас начнется Время моего гнева.»

Алексей уже порядком запыхался и обессилил. Ему не хватало воздуха, он натер и отбил локти и колени, а подземный лабиринт как–будто не имел конца. Иногда тоннель уходил вниз, и тогда ползти было легче, но затем обязательно начинался подъем, часто крутой, который отнимал у Зайцева много сил. Пока Алексей лежал в норе, ему было и жарко, и душно, но он не прикладывал никаких физических усилий. Теперь же Зайцев взмок и устал так, словно разгрузил вагон кирпичей.

– Эй! Кто–нибудь! – заорал Алексей. – Как отсюда выбраться?!

Повернув в боковой проход, Зайцев начал ощупывать правую стенку тоннеля. Он вспомнил где–то вычитанное правило прохождения лабиринта – все время строго держаться одной стены – и вскоре ещё раз повернул направо. На этот раз он ткнулся головой во что–то мягкое, ощутил острый запах звериной норы пополам с перегаром и осторожно пошарил впереди себя рукой. Это оказалось скользкое на ощупь, жирное голое тело больших размеров.

– Стояк, – услышал он женский голос, в котором явно чувствовалось поощрение. – Заползай.

– Вы не скажете, как мне выбраться на улицу? – резко отдернув руку, спросил Алексей. – У вас здесь так темно, я не могу найти дорогу.

– Нельзя, – ответила хозяйка норы. – Время Божьего гнева. Исть хочешь?

– Нет, спасибо, я уже, – нервничая, сказал Зайцев. – Это для вас время божьего гнева, а со мной ничего не случится. Покажите… или хотя бы расскажите, в какую сторону ползти.

– Мы тоже думали, ничего не случится, – вдруг послышался низкий мужской голос, и Алексей даже вздрогнул от неожиданности. – Ан нет, случилось. Ложись–ка спать, стояк. Вечер утра завсегда мудренее.

– Да вам–то какая разница? – разозлился Зайцев. – На меня! На меня будет гневаться ваш бог! Вам–то что?

– Не кощунствуй, стояк, – спокойно ответил мужик. – И свои порядки здесь не устанавливай. Клавка, принеси человеку поисть и выпить.

– Вы не понимаете.., – начал Алексей, но следующее слово застряло у него в глотке. Переползая через гостя, тяжелая Клавка так налегла на него, что Зайцев со всего маху ткнулся лицом в земляной пол, почувствовал, что разбил нос и замолчал.

– Был у нас тут один шибко умный, – зевая, сказал мужик. – Тоже все днем норовил выскочить, народ подбивал, уйти в другое место жить. Так ему мозги вышибло. Сейчас тряпку сосет.

– Хорошо, а вы–то почему все без рук, без ног? – шмыгнув разбитым носом, спросил Алексей. Он боком отполз подальше вдоль стены, чтобы на обратном пути Клавка снова не поползла через него. – Вы же не выходите во время божьего гнева.

– Жизнь, она длинная, – ответил мужик. – То на огород выскочишь, то за травой – подлечиться, а то так, по пьяни выползешь на плироду посмотреть, да и зацепит.

– Что зацепит? Вас что, бомбят что ли? – Разобраться, что здесь происходит, Зайцеву конечно же хотелось, но он предпочел бы это сделать на поверхности земли.

– Огонь Божий, – ответил мужик.

– Все понятно. Может, тогда расскажете, как добраться до трактира? пошел на хитрость Зайцев.

– А он не работает, – ответил мужик. – Не боись, Клавка притащит. Заползай сюда.

– Да нет, спасибо, я лучше здесь, – ответил Алексей. У него не было никакого желания дожидаться возвращения Клавки и сидеть в этой темной дыре до вечера. «Устроились, сволочи, – подумал он. – Господи, какая же, человек, неприхотливая тварь. Поводи его по болотам, потом засунь в отхожую яму, и он будет там счастлив. Главное, что бы успел забыть, как жил раньше. Это же даже не разумное животное, а какой–то вирус. Эволюционирует в любую сторону, куда обстоятельства затащат. Не дай бог, когда–нибудь отпадет нужда в головном мозге, так он просто рассосется. А скорее всего, уже рассасывается. Зачем мозги, когда их не к чему применять? Они только тормозят инстинкты и сбивают с толку здоровые рефлексы. Жизнь с мозгами под землей – медленное умирание.»

Вернулась Клавка, и так же бесцеремонно проползла по ногам гостя. Зайцев сразу почувствовал убийственный запах сивушного, плохо очищенного самогона, но решил не отказываться от угощения. Ползать трезвым по этому гигантскому термитнику было куда труднее. Алексей боялся, что в самостоятельных поисках выхода либо от отчаяния озвереет и наделает глупостей, либо и вовсе потеряет рассудок. Кроме того, его не оставляла надежда, что за выпивкой и дружеским разговором хозяева норы проговорятся или расслабятся и покажут ему выход.

– Из чего гоните? – поинтересовался он, когда Клавка сунула ему в руку кружку с пойлом. Зайцев не видел ни самой хозяйки, ни хозяина, ни кружки, но странным образом уже привык разговаривать и действовать вслепую. Он лишь зажал нос пальцами, чтобы не слышать отвратного сивушного запаха и с отвращением подумал: «Не сблевать бы. Они–то, наверное, привычные.»

– Из картошки, из чего же еще, – ответил мужик.

– А картошку–то где берете? – поинтересовалс Алексей.

– Ростим. А когда не урождается, воруем.

– У кого? – обрадовался Зайцев. Ему тут же представилось, что где–то поблизости от подземелья, наверху есть обычная деревня, но хозяин норы разочаровал его:

– Друг у дружки. У кого уродилась, у того и воруем. А в энтом годе хороший урожай, – сообщил мужик и, помолчав, добавил: – Значит опять молодежь забалует.

– Это как же? – спросил Зайцев.

– Да так. В прошлом годе жрать было нечего, так и порядок был, старших слушали. А в энтом чураются, – охотно пояснил мужик. – Время Великого затишья, картошка уродилась, вот и забаловали. Ничего, Мишка–дурачок окоротит кого надо.

– А как они балуют? – морщась от предвкушения вонючей самогонки, спросил Алексей. Он попытался представить, что такого может делать молодежь под землей, чтобы вызвать недовольство у старших, но мужик ответил:

– Так и балуют: не ползают, а ходят на карачках, прямо как скот срамота какая. Крамолу говорят, запретные книжки читают.

– А мне сказали, что у вас нет грамотных, – удивился Зайцев.

– Ну, не читают, так держат, – неохотно ответил хозяин норы. – Ты пей. Чего морду–то воротишь? Чай не отравлено. Сами делаем, сами кушаем.

«Они видят в темноте! – поразился Алексей, но тут же нашел этому объяснение: – А впрочем, поживи так…»

– А что это за запретные книжки? – справившись с лицом, поинтересовался Зайцев.

– Не освещенные ликом, – ответил мужик, и Алексей сразу вспомнил почти стертый тисненый профиль на переплете. – Ну, будем, – выдохнул хозяин норы. Зайцев услышал, как он громко проглотил самогон, а затем ещё громче чем–то занюхал и почти сразу же смачно зачавкал.

– А мне? – неожиданно послышался обиженный детский голос, но судя по звуку ребенку ответили затрещиной.

– Будем, – мрачно повторил за хозяином Алексей. Пить лежа на животе было неудобно, поэтому он перевалился на бок и чтобы не смалодушничать, быстро сделал два больших глотка.

Зайцев долго кашлял и плевался, пока чья–то рука не заткнула ему рот картофелиной.

– Пожуй–пожуй, – услышал он участливый голос Клавки. – Вино–то тяжелое, без привычки и обратно может выйти.

– Пожалуйста, скажите, как выбраться на поверхность? – прожевав половинку картофелины, ещё раз попросил Алексей. – Я вам заплачу. – Он прикинул, что может предложить своим невидимым собеседникам, ощупал карманы брюк и куртки и обнаружил лишь перочинный нож. Достав его, Зайцев покрутил ножичек в руке и даже причмокнул, изображая удовольствие: – У меня есть отличная вещь, такая складная штучка, ею можно все что угодно порезать…

– Ножик что ли? Да это не ножик, а баловство, – откликнулся мужик и звякнул чем–то тяжелым, вроде тесака или топора. – Не надо нам твоего, так расскажу. Что ж мы, не люди что ли? Значит, пройдешь три ряда, повернешь, потом ещё два ряда…

– Что такое ряд? – перебил его Зайцев.

– Ряд, это ряд. Потом в верхний лаз.

– Стоп–стоп–стоп, – заволновался Алексей. – Какой лаз?

– Обныкновенный, – ответил хозяин пещеры. – Дырка наверх, и ещё четыре ряда прямо. Потом в лаз, потом опять в лаз…А там рукой подать.

«Обныкновенный», – мысленно передразнил его Зайцев. Он понял, что без помощи местных выхода не найдет и заискивающе произнес:

– Может проводите?

– Давай дерябнем ещё по одной, – предложил мужик. – Потом, может, и провожу… а может, и нет.

Зайцев даже содрогнулся при мысли, что ему ещё раз придется проглотить эту гадость, но возражать не стал.

– А что это ты от Танькиной любови отказался? – вдруг серьезно поинтересовался хозяин норы. – Она баба хоть и подлая, но горячая.

– У вас здесь что, телефон? – спросил Алексей.

– Чего–чего? – не понял мужик.

– Понятно, там–там, – пробормотал Зайцев и тяжело вздохнул.

Они допили самогон, и во–второй раз эта процедура оказалась не такой мучительной, прямо по поговорке: «Первая – колом, вторая – соколом». Алексей доел картофелину, положил под голову кулак и закрыл глаза, но сделал это лишь по привычке – темнее от этого не стало, зато появилось уютное ощущение замкнутости пространства.

– Как же вы так живете? – обращаясь скорее к себе, тихо спросил Зайцев, но ему никто не ответил. Пока он закусывал, хозяева то ли уснули, а может не поняли вопроса или не пожелали отвечать на эту в общем–то бессмысленную реплику. «А в сущности, что такое дом… или родина? погружаясь в себя, равнодушно подумал Алексей. – Место, где ты родился. Дворец это или грязная нора, не имеет значения. Да и традиции – всего лишь правила, которые в тебя вбили ещё в детстве. Даже если они людоедские, все равно будешь жить по ним и цепляться за них, потому что они с рождения отпечатаны у тебя на подкорке. Наверное, условия жизни вообще не играют никакой роли, когда не с чем сравнивать. И помойка ничем не отличается от комфортабельной квартиры, если не знать о существовании этой квартиры. Известно ведь, птицы, рожденные в клетке, не покидают её, а виварные крысы, выпусти их на волю, сдохнут от стресса. Что ты им хочешь сказать? Что они неправильно живут? Они не поймут или легко докажут тебе обратное. Дети подземелья, ети их мать. Мир – это описание мира и не больше. Может быть даже когда–нибудь из них выведется этот самый Homo… как же это на латыни? Боже мой, какие же они все–таки вонючие!»

Глава 3

Проснулся Зайцев от храпа, причем храпели попеременно сразу двое, да так громко и протяжно, что у него засосало под ложечкой, как у больного печенью от жирного. Алексей не стал будить гостеприимных хозяев. Он ногой нащупал выход и, развернувшись, выполз в тоннель. Тошнота не отпустила его даже когда он удалился от берлоги метров на сто, и Зайцев сообразил, что это от самогона.

Тоннель плавно пошел направо. Алексей миновал поворот и почти рядом, впереди увидел на стене оранжевый отсвет, а затем и услышал странные звуки – что–то похожее на рычание или предсмертный хрип. «Корову что ли забивают?» – подумал он.

Зайцев пополз быстрее и вскоре очутился у входа в освещенную нору, точную копию той, где он очнулся утром. При его появлении язычок пламени затрепетал, заметался и едва не погас. Алексей хотел было поздороваться с хозяевами и спросить, в какой стороне выход из подземелья, но лишь раскрыл рот и тут же закрыл его. В глубине пещеры на травяной подстилке он обнаружил два голых человеческих обрубка, которые сплелись в жирный, словно бы агонизирующий клубок. У верхнего из четырех конечностей была всего лишь одна рука, у нижнего – одна нога. Кожа у обоих была почти прозрачной, как у личинок майского жука, и Зайцеву показалось, что он видит внутри этих бледных студенистых тел какие–то темные пульсирующие сгустки – внутренние органы.

Зайцева заметили, но оба обитателя норы, при виде случайного гостя ничуть не смутились. Их иссеченные лица ощерились в улыбках, и мужик изумленно произнес:

– Стояк!

– Мне надо на улицу, – наконец выговорил Алексей и отвернулся, но не из стыдливости, а скорее из эстетических соображений. – Я не знаю, как выбраться из вашего лабиринта, то есть, города или деревни.

– Исть хочешь? – отвалившись к стене, как–то невпопад, рассеянно спросила женщина, и Зайцев даже застонал от отчаяния и бессильной злобы.

– На поверхность как выйти? – на этот раз громко и довольно грубо повторил он. – Я знаю, что время божьего гнева, но мне очень надо. Я стояк, не умею ползать, отбил себе все руки.

– Неа, – ответила женщина. – Время Божьего гнева кончилось. Чичас Время сбора ранетых.

– А что же вы лежите? – Алексей едва не сказал «трахаетесь», но сдержался. – Идемте собирать ваших «ранетых». Заодно мне покажете, куда.

– Какие же чичас ранетые? Вечер уже. Время Великого затишья, – ответил мужик. – А ты прямо ползи. Там Мишка–дурачок живет. Его проси. Если отпустит… А мы обрядовые, нам не с руки.

Зайцев решил не лезть в семантические дебри языка кудияровцев и не доискиваться, что означает «время сбора ранетых» и «обрядовые». Не попрощавшись, Алексей пополз дальше по тоннелю. Он торопился выбраться из лабиринта засветло, яростно работал локтями, а потому довольно быстро выбился из сил.

Зайцев обливался горячим потом, тяжело дышал и до рези в глазах всматривался в кромешную темноту, но все равно ничего не видел. В красных кругах, которые плавали у него перед глазами, словно в магниевой вспышке, то и дело возникали какие–то неясные образы ландшафтов и причудливых архитектурных монстров. Иногда ему казалось, что его со всех сторон окружают живые существа, обитатели некой подземной мифической страны, и Алексей ненадолго замирал, чтобы прислушаться, действительно ли он здесь один. Наконец Зайцев остановился передохнуть. Он уронил голову на руки и начал успокаивать себя: «Черт с ним. Даже если опоздаю до темноты, переночую наверху, на песке, а завтра найду дорогу, тропинку или реку. Что–то же здесь должно быть.» Он вспомнил фразу «если отпустит» и подумал: «Что это значит? А если не отпустит? Почему какой–то Мишка–дурачок решает, останусь я здесь или нет? Черт, даже здесь окопались сумасшедшие. Ну правильно, страна, где шизофреники воспитывают царских отпрысков, а потом приходят параноики, кончают шизофреников и перестраивают все на свой лад.»

Жилище Мишки–дурачка Алексей обнаружил только когда подполз к нему вплотную. Оказалось, что Мишка завешивает вход в нору плотной циновкой из болотных трав, и слабый свет коптилки проникает в тоннель только через едва заметные отверстия. Зайцев чуть не прополз мимо, но заметил на стене множество светящихся точек и остановился.

– Есть здесь кто? – на всякий случай спросил он и тихонько постучал пальцем по плетеной занавеси. Ему никто не ответил, и тогда Алексей отодвинул циновку и заглянул внутрь. Там на подстилке лежал худой и очень грязный человек неопределенного возраста, с длинными спутанными волосами и прозрачной кожей. Половина лица у него была покрыта какой–то омерзительной рыжей шерстью, отчего нижняя часть от носа до подбородка больше напоминала взлохмаченный лобок.

У хозяина пещеры имелись в наличии все четыре конечности, и одной из них он что–то усердно процарапывал на полу. Как и все обитатели подземелья он был одет в бесформенный мешок, а локти и колени дурачка были так же обезображены наростами.

– Ты Мишка–ду..? – начал Зайцев и смущенно замолчал.

– Да, я Мишка–дурачок, – не поднимая глаз, ответил тот. – Заползай, стояк, я тебя давно жду. Исть хочешь?

Нет, спасибо, – отказался Зайцев. Предпоследняя фраза озадачила его. Алексей очень торопился изложить просьбу, но увидев вполне нормального, психически здорового мужика, сразу позабыл о ней. Зайцев вполз в нору, поправил за собой циновку и только сейчас заметил, что все стены испещрены какими–то символами. Одни из них напоминали пиктограммы, другие древнеегипетские и корейские иероглифы. Рунические значки и клинопись соседствовали со стилизованными латинскими буквами и кириллицей. Эта настенная роспись походила на попытку создать из всех существующих письменных систем что–то вроде графического эсперанто.

– Ого! – разглядывая письмена, невольно воскликнул Алексей, а хозяин, доцарапав очередную закорючку, наконец снизошел до гостя и посмотрел на него.

– Хочу свою грамоту придумать, – не без хвастовства заявил Мишка. Жизнь нашу буду записывать, все как есть: кто родился, кто помер, чего говорят.

«Так вот почему тебя называют дурачком», – подумал Зайцев и, не скрывая иронии, спросил:

– А на чем же ты будешь писать? На деревянных дощечках?

– На стенах и буду, – не реагируя на иронию, ответил Мишка. – Места много.

– Это точно, – сказал Алексей и наконец поинтересовалс: – Ты–то зачем здесь колупаешься? У тебя же и руки, и ноги есть. Мог бы жить как нормальный человек.

– А без рук, без ног разве нельзя жить как нормальный? – вопросом на вопрос вкрадчиво ответил Мишка.

– Можно, конечно, – растерянно ответил Алексей. – Но не здесь же. Зачем ползать под землей?

– Все ползают. Мы кудияровцы – богоносцы, за то и страдаем.

Даже тот незначительный интерес к этим несчастным, который был у Зайцева вначале, после этих слов сразу пропал. «Богоносцы хреновы, – с неприязнью подумал он. – А впрочем, почему бы и нет? Нормальный человек разве сможет здесь жить? А богоносец – он терпеливый, все вынесет»

– Хочешь, пойдем со мной, – предложил Зайцев и тут же подумал: «А куда я его, дикаря, потом дену? У него из документов одно имя – Мишка–дурачок. Наверное родился здесь и ходить толком не умеет.»

– Благодарствуй, стояк, – сверкнув глазами, ответил хозяин норы. – Я так считаю, лучше здесь умереть лежа, чем там жить на коленях. Ты, стояк, зря народ баламутишь. У нас своя жисть, у тебя – своя. Был у нас здесь один такой же шустрый, все на четвереньках бегал, да народ подбивал, пока ноги не поотрывало. Тоже любил речи говорить. Сейчас многие болтают. Порядка совсем не стало. Ничего, кончится Время Великого затишья, всем припомнится.

– Время Божьего гнева, это когда стреляют? – стараясь попроще сформулировать вопрос, спросил Алексей.

– Это когда с неба падает очищающий огонь – кара за неверие и распутство наше, – назидательно ответил Мишка–дурачок. – Опять же, огонь людишкам шибко расплодиться не дает. А то ведь давно бы заполонили весь город и перегрызли друг дружку. Да, места у нас маловато, – с сожалением закончил он.

– А огонь этот какой? – не отставал Зайцев.

– Божий, – тихо пояснил хозяин норы.

– Ладно, хотите ползать, ползайте, – потеряв надежду получить вразумительное объяснение, сказал Алексей. – Кстати, вчера у меня в трактире стащили сапоги фляжку и ружье. Ружье – это такая палка.., подбирая слова, начал он. – Внизу деревянная, наверху железная…

– Там, небось, и валяется, – перебил его Мишка. – У нас не тащат. Мы честность блюдем. Чужое – никогда.

– А картошку? – вспомнил Зайцев.

– Картошка – святое.

– А фляжка? – не унимался Алексей.

– Побаловаться небось взяли, – начиная злиться, ответил Мишка. – Они же как дети. Наиграются, отдадут.

– Ну, дети, так дети, а мне пора, – усмехнувшись, сказал Зайцев. Ему очень не понравились слова «они же как дети». Эта фраза высветила и кем аскет–пещерник считает себя и, возможно, его действительный статус в обреченном на вымирание подземном минигосударстве. – Значит, ты здесь первый парень на деревне? – спросил он.

– Первый, не первый, а народ слушается, – хвастливо ответил Мишка–дурачок, чем напомнил психологу Зайцеву подростка из тех, кто не способен выделиться из среды своих сверстников, а потому окружает себя малолетками и верховодит ими.

– Покажи дорогу наверх, – помолчав, попросил Алексей.

После этих слов с лицом хозяина норы вдруг случилось нечто, не предвещающее гостю ничего хорошего. На губах у Мишки появилась полубезумная улыбка, он опустил глаза и, давя смех, проговорил:

– А тебя не отпустят.

– Почему? – удивился Зайцев.

– Не тот стояк. Забрел – все.

От неожиданности, словно вполне мирный на вид собеседник выхватил нож и приставил к горлу, у Алексея сперло дыхание. Он заволновался и посмотрел на циновку, как–будто проверяя, успели на выход из норы поставить решетку или нет.

– А на хрена я вам нужен? Что вы со мной будете делать? – стараясь сохранять невозмутимость, спросил он.

– Убьем наверное, – показав остатки гнилых зубов, спокойно ответил Мишка–дурачок.

Самое жуткое в словах хозяина было то, что они не выглядели угрозой. Из уст Мишки они прозвучали столь же естественно и даже целомудренно, как при обсуждении дикарями–людоедами своего страшного меню.

Зайцев поперхнулся следующим вопросом, невольно отпрянул назад к стене и машинально вытер со лба пот. От испуга он не знал, что говорить. Молчал и Мишка. Он изучающе, с улыбкой наблюдал за стояком и как китайский болванчик кивал головой.

– Выведи меня наверх, – наконец, дрожащим голосом попросил Алексей. Выведи, вместе пойдем в деревню. Там живут нормальные люди, как и ты, с руками и ногами…

– А кто тебе сказал, что здесь – ненормальные? – не переставая зловеще улыбаться, спросил хозяин норы.

– Там нет времени божьего гнева, – торопливо проговорил Зайцев. – Там не стреляют. Там всегда великое затишье. – Алексей кивнул на стену, исписанную символами и выдал свой последний аргумент: – Тебе не надо будет придумывать азбуку, научишься читать…

– Я знаю грамоту, – как–будто наслаждаясь смятением стояка, ответил Мишка–дурачок и после небольшой паузы добавил: – Вашу. А я хочу свою.

– Ты издеваешься! – вдруг закричал Зайцев и сам испугался своего крика. Ему показалось, что за циновкой кто–то лежит, что его будущие мучители давно сползлись к жилищу Мишки–дурачка и только дожидаются его сигнала. – Ты врешь, – тихо проговорил он. – Я весь день ползаю по вашим норам и не убили.

– Совет держали, – ответил Мишка. – Где выход, ты не знаешь. Ползай пока.

– Послушай, – стараясь говорить как можно спокойнее, сказал Алексей. Отпусти меня… Я отплачу тебе… Я очень хорошо заплачу… Я принесу вещи, которых здесь и не видели…

– Стеклянные бусы что ли? – хохотнул хозяин норы.

– С ними ты станешь.., – не слушая Мишку, продолжил Зайцев, но тот снова не дал ему договорить:

– Или ружье подаришь? – Мишка усмехнулся и передразнил Алексея: «Палка, внизу деревянная, наверху железная». Не надо нам твоих вещей, азбука, пожалуй, посильнее будет. Я бы сам тебя удавил, да не могу. Я освященный.

– Понятно, – затравленно произнес Зайцев и попятился к выходу. Он отодвинул ногой циновку, задом выполз из пещеры и, не спуская глаз с ухмыляющейся физиономии дурачка, скрылся в тоннеле.

– Вон, слышь, за тобой ползут! – крикнул ему вдогонку Мишка и рассмеялся таким подлым трескучим дискантом, что Алексей рванулся в темноту, совершенно позабыв о сбитых в кровь локтях и коленях.

Зайцев не просто полз. Извиваясь всем телом, он, как ему казалось, летел по проходам, часто врезался на поворотах головой в стены, обливался едким горячим потом и испытывал такую жажду, какой у него не было даже на болоте. Алексей был так напуган, что собственное шуршание принимал за шум погони. Он пытался ползти ещё быстрее, но по неопытности часто клевал лицом в землю, да поочередно оббивал то левое, то правое плечо о близкие стенки лабиринта.

– Уроды! – задыхаясь, бормотал он. – Кроты! А я им ещё хотел помочь. Да вас закопать мало. К чертовой матери взорвать это крысиное гнездо.

Остановил Зайцева несильный удар чем–то мягким в ухо, и вслед за этим снова послышался звонкий смех, который быстро удалялся в боковой проход. От неожиданности Алексей лицом ткнулся в пол и замер. Сжавшись от страха, он ждал, что будет дальше, но очень скоро понял, что это дети.

– Ребята! – запоздало заорал он. – Эй, ребята, идите… то есть, ползите сюда. Я вам кое–что дам. Подарю.

Так и не даждавшись ответа, Зайцев застонал и в отчаянии ударил кулаком по земле. Он хотел было продолжить путь, но сразу понял, что не может сдвинуться с места. Всякое шевеление вызывало острую боль в спине, в суставах и особенно в локтях и коленях.

Никогда ещё Алексей не чувствовал себя таким беспомощным. «Это конец! – уронив голову на ладони, подумал он. – Лучше бы я утонул в болоте. Там, по крайней мере, сразу. Здесь же, что бы подохнуть, надо ещё поползать.»

– Стояк, уснул что ли? – откуда–то сверху послышался мужской голос, и вслед за этим на Зайцева свалился здоровый кудияровец. Упав на него, он вышиб из легких Алексея воздух, чувствительно ударил культей ноги по затылку и быстро уполз.

Зайцев не сразу сообразил, что прямо над ним находится люк. От боли и унижения он готов был расплакаться.

– Суки! – тихо, с остервенением пробормотал он. – Ничего–ничего, я найду выход. – Впрочем, Алексей уже не очень верил в то, что из этого «критского» лабиринта можно самостоятельно выбраться. Зайцев вспомнил Клавку и пожалел, что не уступил ей. Будь он дальновиднее, эта пещерная баба, кудияровская Ариадна помогла бы ему добраться до поверхности. Но представив её – грязное панцирное существо – в роли любовницы, он содрогнулся. «Все равно, что с черепахой или гигантской игуаной, – подумал он и переключился на свалившегося мужика: – А ведь эта тварь грохнулась на меня сверху», – осенило его, и будто в подтверждение этого Алексей явственно ощутил слабенький сквознячок. Тянуло еле заметно, но свежеватый воздух отличался от застоявшейся жирной вони более жидкой консистенцией.

Зайцев поднял руку и нащупал края круглого отверстия. Стеная от саднящей боли, он с трудом встал на четвереньки и просунул голову в люк. На верхнем уровне была такая же непроглядная темень, но он был ближе к поверхности, и Алексей полез. Ему уже почти удалось выбраться наружу, но тут что–то ударило его по голове. Перед глазами у Зайцева вспыхнуло огненное зарево, затем он почувствовал, что куда–то проваливается, как в прямом, так и переносном смысле.

Очнулся Алексей в слабо освещенной пещере. Как ему показалось, по рисунку ли стен или расположению пятен копоти на потолке, он здесь уже был, хотя с непривычки отличить одну глиняную нору от другой было почти невозможно. В кривой плошке потрескивал фитиль, перед глазами у Зайцева стояла оранжевая муть и мелькали черные мошки. Алексея слегка подташнивало, но он приписал это вонючей духоте, к которой никак не мог привыкнуть.

Зайцев потрогал ушибленное темечко, медленно повернул голову, и вслед за этим над ним склонилось бледное Танькино лицо. Алексей вздрогнул от неожиданности, но узнав её, застонал, положил ладонь на лоб и спросил:

– Это ты меня?

– Неа, – сообразив, о чем речь, ответила хозяйка норы. – Охрана не велела тебя выпускать. Ты не боись, я тебя схороню.

– А почему не велела? – кряхтя, спросил Зайцев.

– Закланный ты, – с нескрываемой тоской в голосе ответила Танька. – Не тот стояк, да ещё и сам приполз.

«Закланный, закланный…» – мучительно пытался докопаться до смысла Алексей. Когда же до него дошло, он резко сел и испуганно спросил:

– Что это значит? Вы что, приносите человеческие жертвы? – Но увидев непонимание на её лице, сформулировал попроще: – Убьете что ли?

– Не ори, – прошептала Танька и очень выразительно стрельнула глазами в сторону выхода. – У меня тебя никто не тронет.

Обещание спасти ему жизнь отнюдь не обрадовало Зайцева. Впервые за все проведенное здесь время Алексей осознал, что попал не к убогим инвалидам, собранным в таежных катакомбах по воле какого–то жестокого начальника–фантазера, и не к сумасшедшим, а к настоящим дикарям, таким же реальным, как и он сам. Еще надавно Зайцев очень абстрактно представлял людей, которые по своему развитию находились на пару ступенек ниже их дворника – человека болтливого и неправдоподобно тупого. Дикари существовали как бы сами по себе, да и то лишь в онтологическом смысле. Они заполняли временное пространство от появления каменного скребка до пирамиды Хеопса и служили скорее опровержением библейского мифа о сотворении мира, нежели реальными разумными существами, застрявшими в неолите. Обычно слово «дикарь» вызывало в памяти Алексея картинку из «Истории древнего мира»: человекоподобный свирепый самец держит в мохнатой руке каменный топор, а на заднем плане мирно пасутся волосатые мамонты. И вот он столкнулся с ними.