Текст книги "Око силы. Четвертая трилогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 67 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

– Ольга! – не выдержал ротный, но девушка только отмахнулась.

– Я не в обиду, я разобраться хочу. Вы считаете, Родион Геннадьевич, что мы не поймем?

Ученый усмехнулся, вновь развел руками, но внезапно стал серьезен:

– Сам рад бы понять, товарищи. Я – убежденный материалист, воспитан на Дарвине и Писареве. Наши старики чуть меня не прокляли за то, что я посмел усомниться в истинности дхарских мифов. Но теперь начинаю понимать, что мы, современные люди, слишком самонадеянны. Предки были не глупее нас…

Он подошел к «бугру», положил ладонь на неровный розовый камень.

– «Встарь люди были божики, а мы люди тужики, а познейские будут люди пыжики: двенадцать человек соломинку поднимать, так, как прежние люди поднимали великие деревья…» Такое можно услышать почти в каждой деревне. Давняя память о минувшем Золотом веке, когда люди дружили с богами и были подобны богам. И я не понимаю, где заканчивается Сказка и начинаются осколки неведомой нам Истории. Впрочем, кое-что могу продемонстрировать. На это потребуется час, максимум – два. Хотите?

Ольга и ротный переглянулись. Вопрос показался им явно лишним.

* * *

С поляны уходить не стали, но перебрались подальше, к подножию исполинской березы. Несмотря на все возражения Ольги, Соломатин снял пальто и постелил его на землю, предложив желающим присесть. В конце концов, товарищ Зотова позволила себя уговорить. Устроились все вместе, бок о бок. Бывший замкомэск нерешительно потянулась к кобуре, где прятался кисет, но вновь передумала.

– Так я с вами и курить брошу, – вздохнула она. – Ну и ладно. Чего ждать будем, Родион Геннадьевич? Божиков и тужиков?

– Хорошо бы, – вполне серьезно согласился Соломатин. – Но это уже из области чистой фантазии. Хочу показать вам иное. Энергия – та, что под землей, определенно пульсирует. Частота пока непонятна, но сейчас, весной, наблюдается явное ускорение цикла. Мираж вы видели, а это верная примета. Думаю, ждать недолго.

– Оно того… вспыхнет? – осторожно поинтересовался Семен, вспомнив белую сферу в черной тьме ангара.

– А вот увидите! – рассмеялся ученый. – Ольга, может, вы пока нам споете?

Бывший замкомэск отчего-то смутилась.

– Нашли Плевицкую! Это у меня с фронта привычка. Скуку прогоняет… Родион Геннадьевич, а у ваших дхаров песни есть? Может, изобразите?

На этот раз засмущался Достань Воробышка.

– Я уж точно не Шаляпин, Ольга! Песен много, но, знаете, в таком месте следует выбирать, так сказать, репертуар. Шутки шутками, а вдруг нас слушают? У Дхори Арха, нашего святилища, полагалось вспоминать о самом важном, торжественном…

На миг он задумался, а потом проговорил медленно, чуть нараспев:

– Гхел-гэгхэн ар-эсх аэрта

Асх гэгхэн арт-эсх аэрта

Асх багатур ар-сх аэта

Ахса ар-эсх тайх Пех-ра.

Непонятные слова прозвучали в полной тишине. Никто не решился переспросить, и Родион Геннадьевич пояснил сам:

– «Пех-ра» – хорошо всем нам знакомая река Печора. Когда-то там была большая битва, в которой был смертельно ранен дхарский правитель, Гхел-гэгхэн. Это песня его памяти. Кстати, «мариба дхори» и есть название нашего племени. Серые дхары…

– Орх-у дхэн мариба дхори,

Орх-у дхэн-у бхата дхори,

Орх-у дхэн-у мари дхори,

Басх-а атур Пех-ра вурм.

Ольга хотела поинтересоваться, каких еще цветов бывают загадочные родичи товарища Соломатина, но ее опередил Семен.

– Вот! Кажется, началось!..

Левая, здоровая рука ротного указывала прямо на «бугор», точнее на то место, где он только что был. Розовый камень, укрытый черной землей, исчез, вместо него посреди поляны клубилось нечто, бесцветное и бесформенное, издали похожее на облако пара. Все происходило бесшумно, даже лес стих, словно кто-то всесильный повелел звукам умолкнуть. Минута, другая… Воздух кипел, в его переливах обозначились знакомые розовые пятна, они струились, меняли форму. Камень стал облаком. Розовые потоки то поднимались вверх, то опадали до самой земли, пока, наконец, не сложились в нестойкое подобие ровного каменного купола с черной прорезью входа.

То, что было скрыто, призраком вставало из-под земли.

На какой-то миг стал виден весь храм – высокий, покрытый узорной резьбой. Над черным провалом входа ярко горела белая многолучевая звезда, окруженная золотыми колосьями, по бокам застыли каменные изваяния с тяжелыми бычьими головами, у входа, прямо из-под земли, поднимались вверх языки светло-зеленого огня.

Видение длилось очень недолго. Резкий порыв холодного ветра смешал краски, обесцветил, превратил в бесформенное серое облако. Неровные клочья начали таять, растворяться в сыром весеннем воздухе. Еще немного, и поляна стала прежней. Покрытый землей «бугор», хоровод молчаливых Камов, непрошенная зелень травы…

Ольга шумно вздохнула. Слишком быстро все кончилось! Опять поманили, показались самый краешек…

– Вы, кажется, не заметили главного, – ученый словно слышал ее мысли. – Выше! Взгляните вверх!..

Девушка тихо ахнула.

…Небо, пасмурное мартовское небо, исчезло. Вместо низкого покрывала туч над поляной нависала тяжелая серебристая твердь, неровная, словно кованая исполинским молотом. Небесный металл неярко светился, переливался огнями, еле заметно дрожал. Казалось, еще миг, и невиданная первозданная мощь обрушится на беззащитную земли, раздавит, ввергнет в подземный хаос. Серебристый купол медленно темнел, подергивался серой дымкой, огни гасли, твердь источалась, таяла, уступая место робкой синеве. Наконец, вновь надвинулись тучи, неслышно сомкнулись, дрогнули…

– Все! – тихо, с неподдельной грустью вздохнул Родион Геннадьевич. – Так мало!..

– Здорово! – откликнулся Семен Тулак. – Я сразу заметил. А что это было?

Ученый ответил не сразу. Он все еще смотрел в небо, словно надеясь увидеть в разрывах серых туч отблеск исчезнувшего серебра.

– Если скажу, что мы видели редкое атмосферное явление, это будет отчасти правда.

– Никакая не правда! – Ольга уже успела прийти в себя и вновь была готова спорить. – Я извиняюсь, но таких явлений не бывает. Ни атмосферных, ни всяких прочих. Это даже на мираж не похоже, слишком реально все.

– Точно! – чуть подумав, согласился ротный. – Вроде как за облаками настоящее небо прятали.

Соломатин оторвал взгляд от серых туч, улыбнулся.

– Настоящее небо? Предки вас бы поняли. Они считали, что за нашим синим небом находится иное – истинное, из камня и металла. Небесная твердь… Но поскольку астрономия давно все расставила по местам, будем считать это неведомым пока оптическим эффектом…

И вновь бывший замкомэск не поверила Родиону Геннадьевичу. Астрономия – она в книжках, а книги людьми пишутся. Этих бы знатоков сюда, на поляну!

– …Дхары, мои соплеменники, посчитали бы, что нам на невеликий миг открылось Эрво Мвэри – Высокое Небо. По преданиям, его можно было увидеть над Дхори Архом в дни священных праздников. Это считалось великим знамением.

Ольга еле слышно повторила: «Эрво… Эрво Мвэри…».

– Родион Геннадьевич, а на Высоком Небе ваши боги жили?

Достань Воробышка повел плечами, неспешно встал, одернул свитер.

– Подъем, товарищи! Этак и простудиться можно. Позволю себе напомнить: чудеса – чудесами, однако на дворе март… Что же касаемо богов, то мои предки были, как ни странно, монотеистами. Эрво Мвэри и есть высшее Божество.

«Значит, мы видели Бога?!» – поразилась девушка, но вслух ничего не сказала. Она вдруг поняла, что очень хочет курить.

4

Ехать на станцию решили под вечер, надеясь успеть на ночной проходящий поезд до Столицы. Участковый, товарищ Громовой, поспешил найти две подводы и сам вызвался проводить гостей, явно радуясь их отбытию. Но те, поблагодарив, отказались от сопровождения, решив позвать с собой уже знакомого дядьку Никифора. Вторую подводу бывший замокэск брала на себя.

С Фраучи распрощались совершенно по-дружески. Семен Тулак попросил командира батальона отметить командировку, тот не отказал, и на казенной бумаге появилась печать с загадочными буквами «В/Ч 0951 ЧСР». Краснолицый посоветовал писать в отчете только то, что было видено своими глазами, а от комментариев воздерживаться «во избежание». Командир явно желал им добра, и ротный не стал спорить, хотя сам имел иное мнение.

А с Родионом Геннадьевичем решили встретиться в самое ближайшее время. Через пару дней ученый возвращался в Столицу. Работал он в дхарском культурном центре, занимавшем особняк в одном из переулков старого Замоскворечья. Семен адрес записал, а Ольга запомнила, проговорив его для верности семь раз подряд.

– Н-но! – хмурый дядька Никифор взмахнул вожжами. Подводы тронулись, и бывший замкомэск наконец-то позволила себе закурить.

* * *

За эти дни дорога успела немного подсохнуть, однако лошади все равно шли понуро, без всякой охоты ступая копытами по влажной, мягкой земле. Лес, подступавший к самому проселку, угрюмо молчал, мерная тряска навевала сон. Семен Тулак, поудобнее устроившись на подводе, прикрыл глаза, но мужественно боролся с дремой. Отдохнуть можно будет в Столице, а пока следует держать ухо востро. Мало ли что? Дядька Никифор – и тот не внушал ни малейшего доверия, а было еще местное ГПУ, вежливый товарищ Фраучи, бегающие по лесам «мыльные люди». Он даже мельком позавидовал Виктору Вырыпаеву, имевшему возможность с полным комфортом заниматься своими обезьянами. Вдобавок очень хотелось чая с мятой, и ротный дал зарок сразу по возвращению на службы выпить две, нет, три кружки и непременно с баранками.

Об отчете Семен решил пока не думать. Приедет – и напишет. Нет, не напишет, а продиктует товарищу Зотовой, дабы казенный «ремингтон» не простаивал. А еще надо непременно зайти в гости к Родиону Геннадьевичу и расспросить его поподробней не для службы, а исключительно ради личного интереса. Многое довелось повидать бывшему ротному, но «Сеньгаозеро» и Шушмор явно выбивались из общего ряда. Белая сфера огня, серебристый небесный купол…

Он все-таки задремал, успев сунуть левую ладонь в карман, где лежало оружие. Мягкое теплое забытье навалилось, запечатало веки, укутало зыбкой, прозрачной тишиной, сквозь которую уже был слышен неясный топот копыт. Призрачные кони уносили в царство Сна…

– Эй, Семен! Товарищ Тулак! Семен!..

Пистолет он вытащил, не открывая глаз. И так же, не глядя, сел, поворачиваясь в сторону крика.

– Охти, барин! Не надо!..

Кажется, дядьке Никифору тоже пришло на ум поглядеть назад. Ротный цыкнул, разлепил веки, помотал головой, прогоняя сонную одурь.

Дорога, в просвете между тучами – клочок синего неба, справа и слева темная стена леса, телега как раз посередине, трудяга-лошадка вытаскивает ее из очередной лужи. Вот и товарищ Зотова…

…То есть, две Зотовой, побольше и поменьше. Та, что побольше, вожжи держит, поменьше…

– Тп-п-пру-у-у!

Возница оказался на диво понятлив. Семен соскочил с телеги, сразу же утонув грязи по щиколотку, хотел крикнуть в ответ, но в последний момент сообразил – тревога отменяется. Ольга в телеге все-таки в единственном числе, а вот рядом с нею…

– Да это же «мыльная»! – удивленно протянул дядька Никифор. – Из санатории которая.

Можно было не пояснять. Потому и поехали двумя телегами, и хитрого милиционера с собой не взяли. «Мыльный человек» Наталья Четверик сдержала обещание. Не иначе, по кварцевой лампе соскучилась.

– Здрасьте, дядя Семен!

Вблизи этих двоих спутать было невозможно – долговязую, бледную, словно рыбье брюхо кавалерист-девицу и крепкую румяную девочку лет одиннадцати. Еще более разнилась одежда – залатанная на локтях офицерская шинель и синий комбинезон с капюшоном, надвинутым на рыжие брови. На ногах гостьи оказались тяжелые ботинки, почему-то без шнурков.

– Ну, здравствуй! – Семен откашлялся. – Что, за лампой поедем?

Девочка взглянула недоверчиво, дернула острым носом.

– А если я у вас документы попрошу?

Ротный почему-то не удивился и сразу полез в карман, однако Наталья скривилась и покачала головой.

– Не надо! Не верю я бумажкам. Все равно убегу, если вы меня сдать захотите.

Семен опять не стал спорить. Приглядевшись, он отметил две удивившие его вещи. Прежде всего, комбинезон. Он чем-то напоминал английский, в котором щеголяли танкисты, но этот был снабжен не только капюшоном, но и высоким воротником, зато не имел пуговиц. Одежда, впрочем, не самое главное. Лицо! То, что ротный принял за румянец, оказалось естественным цветом. Кожа была даже не красной, как у товарища Фраучи, а ярко-алой. Семен не поверил своим глазам, поглядел на руки…

– Вы меня так не разглядывайте! – девочка насупилась. – Сначала смотрите, потом кровь на анализ берете, потом жидкость из позвоночника… Деревенские еще хуже, сразу за колья хватаются. А я их не боюсь. И вас не боюсь. Тетя Оля, скажите: «Раз!»

– Раз! – каменным голосом проговорила замкомэск.

Семен ахнул: девочки на месте не оказалось. Только что была рядом, сидела на телеге…

– А я тут, а я тут!

Голос донесся слева, со стороны леса. Наталья стояла на противоположной стороне проселка у самой опушки.

– Я еще не так могу. Я еще…

Не договорила. Тело в синем капюшоне качнулось и мягко рухнуло на землю.

– Два! – констатировала товарищ Зотова, слезая с телеги. – Семен, ты левой вожжи удержишь?

Девочку уложили обратно на телегу. Подошел дядька Никифор, не преминувший сперва сотворить крест, а после подавший совершенно нелепый совет: «Ихних раздевать надоть». Зотова поглядела на него, и непрошенный советчик предпочел ретироваться.

– И чего теперь?

Вопрос товарища Тулака был столь же бестолков. Наталья лежала недвижно, краска отхлынула от лица, ногти побелели, лишь на шее неровно билась ниточка пульса.

– Лекарства есть? – неизвестно к кому обратился ротный. – Хотя бы нашатырь?

Замокомэск лихорадочно прикидывала, что нужно делать. В голову лезла нелепица, к примеру, влить девочке в рот полстакана водки или дать понюхать керосина. Однако, ни водки, ни керосина в наличии не имелось. Ольга протянула руку, чтобы расстегнуть тесный ворот комбинезона. Девочка вздрогнула и открыла глаза.

– Не надо, тетя Оля. Я сама…

Она попыталась привстать. Зотова помогла, усадила.

– Силы не рассчитала, – Наталья попыталась улыбнуться побелевшими губами. – Мне… Раздеться надо. Согреться чтобы.

Замкомэск и Семен переглянулись.

– Нормальная я, не брежу! – заспешила девочка. – Согреться надо, пока солнце не ушло. Гелиотерапия это, понимать надо. Дядя Семен, вы отвернитесь!..

Ротный сам себе скомандовал «Кру-гом!» и выполнил поворот на месте.

– Здесь нет пуговиц, – донеслось сзади. – Тетя Оля, тут липучки, я вам сейчас покажу… Вы скажите дяде Семену, чтобы он ехал, а мы следом поедем, я немного полежу, пока солнце светит…

– Дядя Семен слышит, – вздохнул ротный и, не оглядываясь, побрел к своей телеге.

Возница встретил его злорадным хмыканьем.

– Убедились, барин, в смысле, товарищ командир? Эти, которые из санатории, когда оголодают или, к примеру, ослабеют, голышом бегать должны. Как есть голышом!..

– Поехали! – вздохнул ротный, но дядька Никифор не унимался.

– Ничего-то вы, городские, не разумеете. Приехали, нашумели, меня испужали чуть не до смерти, а много ли узнали? Да у нас в округе даже буй да кукуй ведают, что эти «мыльные» от солнца питаются. Им немец под кожу инхвузорию засобачил, вот эта инхвузория их и кормит, а сама, значит, солнцем сыта.

Семен посмотрел вверх, в синий небесный просвет, поймал взглядом робкий солнечный лучик. Инхвузории – они же красные амебы с ложноножками. Гелиотерапия… Как это товарищ Зотова пела?

– Санитарам не под силу, —

Много раненых бойцов:

Кто с простреленной рукою,

Кто с оторванной ногой.

Глава 8. Ценители трубок

1

– Товарища Кима нелегко удивить, – Сталин улыбнулся в рыжеватые усы. – Но мы все же попробуем.

На зеленое сукно огромного стола легла небольшая коробка, обтянутая крокодиловой кожей. Блеснуло серебро – свет лампы отразился от овальной пластинки, на которой угадывалась гравировка.

– Что скажете?

Виктор Вырыпаев и Семен Тулак, сидевшие в конце стола, переглянулись, но вставать не стали. Товарищ Ким усмехнулся, выпустил густое кольцо дыма и не спеша взял коробку в руки.

– Подходите, товарищи некурящие, – подбодрил Сталин. – Тут интересен эстетический момент.

Теперь коробочку рассматривали вместе. На серебряной пластинке действительно обнаружилась надпись: «Члену РВС тов. Сталину от бойцов и командиров Х армии».

– Меня отзывали в Столицу и товарищи военные озаботились подарком. В табаках я разбираюсь, а вот насчет трубок не знаток.

Тем не менее хозяин кабинета курил именно трубку – небольшую, с изогнутым мундштуком, больше похожую на носогрейку. Трубка товарища Кима на ее фоне смотрелась куда солиднее.

– Это называется «кейс», футляр для хранения, – руководитель Технической группы поднял коробочку на ладони. – Судя по оформлению, фирма «Barling». Открыть можно?

Сталин кивнул:

– Там замочек.

Под кожаной крышкой обнаружился красный бархат, на котором покоились две трубки. Серебряные кольца аккуратно охватывали чубуки, медовый янтарь мундштуков мягко отсвечивал в неярком электрическом огне. Трубки оказались разные, сверху изогнутая, снизу – прямая.

– Парный сет, – товарищ Ким осторожно прикоснулся к одной из трубок. – Прямая именуется «billiard», та, что изогнута – «bent». Судя по всему, индивидуальный заказ. Похожи на мою, но значительно лучше. Стоят не менее сорока фунтов.

– Не думаю, что товарищи бойцы из Десятой посылали заказ в Лондон, – Сталин с удовольствием затянулся и не без сожаления отложил свою носогрейку в сторону. – Трофей! У Мамонтова крутились какие-то британцы, вероятно, их добро. Признаться, так и не решился воспользоваться. Отдал бы в музей, так нет еще музея.

Ротный и альбинос вновь переглянулись. Происходило что-то не совсем понятное.

То, что докладывать придется не только товарищу Киму, но и самому Генеральному, не слишком удивило – уж очень активен был Гриша Каннер, слишком торопил и подгонял. Однако на доклад пригласили обоих сразу, а это уже показалось странным. «Сеньгаозеро» и какие-то привозные обезьяны – много ли общего? Вдобавок дела считались сугубо секретными. Семен, вернувшись в Столицу, сам ничего рассказывать не стал и техработнику Зотовой строго запретил. Товарищ Вырыпаев, конечно, свой и проверенный, но служба есть служба. Он ведь и сам про своих обезьян молчит, словно на белогвардейском допросе.

Так оба и писали доклады – молча. А после по отдельности продиктовали результат кавалерист-девице. «Ремингтон» выдал последнюю очередь как раз за минуту до того, как в дверях появился невозмутимый товарищ Ким с трубкой в руке. Выслушал, одобрительно кивнул и велел собираться. Генеральный ждет!

Первым докладывал Семен – четко, не сбиваясь, но не без внутреннего напряжения. Пальцы левой, сжимавшие листки бумаги, вспотели, и это почему-то сбивало с мысли. Сталин, видно, понял: улыбнулся в усы, предложил не торопиться и не волноваться. «Тигров тут нет, товарищи. Все свои!»

Ротный уложился в двадцать минут. Странно, ему казалось, что о виденном можно рассказывать часами. Доклад был окончен, но вместо обсуждения Генеральный зачем-то достал кейс с трубками.

* * *

– Трудящиеся пишут в Центральный Комитет о многочисленных случаях «красного» барства, – Сталин вновь поглядел на чудо-трубки, но уже без всякой улыбки. – Это преступно! В 1919-м, когда люди голодали, некая коммунистическая дамочка регулярно принимала ванны из шампанского. И еще, понимаешь, жаловалась, что шампанское не того сорта!

Товарищ Ким дернул щекой:

– Слышал! Когда ей на это намекнула, дамочка поинтересовалась: «А разве мы не делали революцию для себя?» С тех пора она не слишком исправилась. Сейчас занята коллекционированием бриллиантов. Товарищ Сталин, может, отдадим ее в ЦКК товарищу Лунину?

– Товарищу Лунину?! Мы же не варвары! – Сталин мягко улыбнулся. – Красивая женщина, что ни говори. Стихи пишет, в дипломатические миссии ездит. Может, еще исправится? Революция и не таких перековывала. А насчет директора совхоза в Горках я уже распорядился. Крепостник! Гонял крестьян на барщину, оброк требовал, в карцер запирал, нагайкой бил. Салтычиха с партбилетом, понимаешь!

На этот раз сотрудники Техгруппы даже не решились переглянуться. Безобразий в стране творилось немало, но совхоз в Горках обслуживал Вождя, избравшего бывшее имение столичного градоначальника для собственного отдыха. Салтычиха не для себя старалась.

– Значит, трубки выбросим, – резюмировал товарищ Ким с самым серьезным видом. Потом поглядел на свою, вздохнул.

– Можно все три. Перейду на самокрутки.

– Смелая идея, – столь же серьезно ответил Сталин. – И принципиальная. Но у меня есть иная мысль… Ну что, расскажем товарищам?

Товарищ Ким поморщился, взглянул на ротного, потом на Вырыпаева.

– Придется. После гибели прежнего состава Техгруппы у нас нет выбора.

Сказано было это просто и обыденно. «После гибели прежнего состава…». Красного командира передернуло. Он, конечно, понимал, что попал не на продовольственный склад, но все же это Центральный Комитет, а не дивизионная разведка! Поручик, напротив, почувствовал нечто вроде мрачного удовлетворения. Все-таки не ошибся! С первого дня его удивляла явная несообразность происходящего. Техгруппу набирали, что называется, с нуля, но прочее уже имелось в наличии: комната, чайник, «ремингтон», даже вечно любопытствующий Гриша Каннер. Обычно все происходило с точностью наоборот. Выходит, группа существовала давно, сменился только личный состав, причем, возможно, не в первый раз.

Старшие молчали, давая время осознать и привыкнуть. Наконец, товарищ Ким, успевший вновь набить свою черную трубку, негромко кашлянул.

– Я, пожалуй, начну. Товарищ Сталин, вы перебивайте, если потребуется…

Владелец кабинета, сам набивавший носогрейку, согласно кивнул.

– Но прежде хочу спросить. Товарищи, встречалось ли вам в документах сокращение «технология С» или просто «ТС»?

Батальонный молча поднял руку.

– Товарищ Вырыпаев получил допуск, – Сталин поднес трубку ко рту, но раскуривать не стал. – Он ознакомлен с «двадцать-один-двадцать».

– Только, к сожалению, ничего не понял, – не удержался Виктор. – «ТС» в самом тексте отсутствует, но трижды встречается в приложениях без всяких пояснений. Могу предположить, что все работы с использованием ТС разрешаются только после одобрения Центральным Комитетом.

Товарищ Ким кивнул.

– Совершенно верно. «ТС» расшифровывается по-разному. «Т» – понятно, «технология», а вот «С»…

– Обычно говорят «секретная», – вмешался хозяин кабинета. – Но это неверно. У нас всюду секреты, не протолкнуться. Мелко звучит! Я бы сказал, «странная», так будет точнее. Странная, иностранная… Почти, понимаешь, марсиане.

– Марсиане – едва ли, – улыбнулся товарищ Ким. – Но что странная, это точно… Три года назад отдел ЦК, которому я имею отношение, сделал вывод о присутствии на территории бывшей Российской империи и ряда соседних регионов образцов технологии, абсолютно неизвестной не только у нас в стране, но и во всем мире. Это прежде всего касается программы эфирных полетов «Владимир Мономах», совершенно невозможной при нынешнем уровне развитии науки и техники, установки «Пространственный луч», создания в горах Тибета «Объекта № 1», а также исследований по евгенике – улучшению биологических возможностей человека. В постановлении ЦК упоминаются работы лаборатории Кедрова, как там сказано, по «стимулированию индивидуумов с пониженным жизненным тонусом», а также по так называемым «объектам с измененной биологией». Сейчас этим делом занимаются ЦКК и Рабкрин. Следствие еще не закончено, но предварительные результаты, признаюсь, пугают…

– Вы про полк Бессмертных героев? – поразился Семен Тулак. – Товарищ Ким, так это же байка для несознательных. Скажете еще, что они и вправду зомбей гаитянских выводили!

– «Зомби» не склоняется, – наставительно поправил Сталин. – А если и склоняется, то исключительно перед местным колдуном, именуемым «унган». Меньше эмоций, товарищ. Слушайте – и на ус мотайте.

– О главном я уже доложил, – товарищ Ким спрятал трубку в карман. – Кроме лаборатории Кедрова подобные, хотя и не аналогичные работы вел Владимир Берг в «Сеньгаозере», но об этом сегодня говорено. Хватает, однако, и очень интересных мелочей. Ваш алюминий, товарищ Тулак, материал, из которого сделаны розетки в корпусах, «липучки» на одежде. Может, еще что-нибудь назовете?

– Постараюсь, – ротный сделал вид, что напряженно вспоминает. – Еще у них, у пациентов, ботинки, говорят, были странные, без шнурков. А больше, пожалуй, ничего.

Врать начальству ротный был обучен. Даже не врать – докладывать под нужным углом. От кого именно узнано насчет «липучек» и странной обувки, он предпочел промолчать.

…Прямо с вокзала бывший замкомоэск увезла Наталью к себе в коммунальную квартиру, заявив, что немедленно займется поисками кварцевой лампы и, по возможности, толкового врача. Товарищу Тулаку в случае предательства была обещана персональная пуля в лоб, но ротный и сам не думал откровенничать. Политика политикой, а отдавать доверившуюся им девчонку для каких-то там научных опытов Семен не собирался.

– Вот, пожалуй, и все, – резюмировал товарищ Ким. – Вы, сотрудники Технической группы, среди прочего должны отслеживать возможные случаи появления того, что мы называем ТС. Собственно, вы этим уже занимаетесь. Обо всем прочем у нас еще будет время подробно переговорить. Вопросы?

– Заявление! – батальонный резко встал, дернул подбородком. – Прошу перенести мой доклад. Считаю необходимым изменить выводы и предложения. Товарищ Сталин! Товарищ Ким! Я же не думал, что они это всерьез, я думал…

– Вы тоже не горячитесь, товарищ Вырыпаев, – наставительно заметил хозяин кабинета. – Доклад я ваш читал и ничего крамольного не обнаружил. Отложим его обсуждение на некоторое время, если настаиваете. Но не спешите менять свое мнение…

Сталин неспешно встал, блеснул желтыми глазами.

– Твердость, товарищи! Даже если завтра прилетят марсиане, придуманные мелкобуржуазным гуманистом Уэллсом, мы, большевики, все равно будем следовать своим путем. Товарищ Ким доложил вам о фактах, а я попытаюсь сделать из них некоторые выводы. Итак, мы имеем ТС. Чья это технология, кто ее придумал, кто ввез к нам в страну, пока неизвестно. Может, это группа буржуазных авантюристов, втайне от всего мира сумевшая добиться исключительного научного и технического прогресса. Может, кто-то другой, нам неведомый. Мы с товарищем Кимом не верим в марсиан, но существование какой-то иной цивилизации на Земле в принципе допускаем. Это не противоречит ни теории марксизма, ни жизненной практике. Вспомним, что Европа ничего не знала об Америке до Колумба.

Ротный и Вырыпаев непонимающе переглянулись. Иная цивилизация? Почему? Хозяин кабинета понял и сделал предостерегающий жест.

– Не спешите! Пока вы увидели только краешек, товарищи. Сравнение с генуэзским авантюристом Колумбом не совсем точно. О землях за океаном писал еще Платон, их существование допускалось. Мне на ум приходит совсем другое. Царь-Космос! Представляете, о чем речь?

– Так точно! – от неожиданности поручик даже вскочил. – Иконописный сюжет. Старец, замурованный в пещере.

Сталин одобрительно кивнул:

– Хорошо, что представляете. Но Царь-Космос – не просто, как вы сказали, сюжет. Это образ Мира, впервые узнавшего, что за привычной реальностью есть что-то Иное. Его руки воздеты вверх. Считается, что Мир, услыхавший Благую Весть, полон радости. А вот в этом позвольте усомниться. Такие новости всегда пугают, особенно поначалу. Но мы, большевики, не робкого десятка!..

Крепкая рука протянулась к трубочному кейсу, пальцы коснулись крокодиловой кожи.

– Вам, товарищи, предстоит трудная и опасная работа. Вы смените других товарищей, выполнивших свой долг перед РКП(б) до конца. Я хочу сделать вам подарок на память. Вы не курите, но я дарю вам не просто курительный прибор. Эти трубки были мне вручены от имени многих тысяч лучших бойцов Рабоче-Крестьянской Красной армии. Их добрые пожелания, их сила, их разум, их воля к борьбе – все это воплотилась в этих двух красивых вещицах. Держите!

Красный бархат, серебряные кольца, янтарные мундштуки… Семену достался «billiard», батальонному был вручен «bent».

– Не расставайтесь с ними, – Генеральный улыбнулся. – Хорошую вещь приятно носить с собой.

Несмотря на улыбку, голос желтоглазого звучал твердо и повелительно. Вырыпаев вспомнил, что почти такая же английская вещица есть у товарища Кима. Но ведь и у Сталина трубка имеется! Теперь их тоже оделили, вроде как приняли в клуб. Забавно!

Ротному пришла в голову точно такая же мысль, но это его совсем не позабавило.

2

– Не поспеваем, к раскудреной бабушке через пятый плетень да за козлиный хвост! – крепкий кулак Феодосия Щуся, командира 1-й повстанческой бригады, врезается в карту. – Два полка здесь, а три черт знает где. Перегонит нас Слащев, заткнет дыру.

Атаман Нечай смотрит на карту, кивает неохотно. Да, не поспеть, не подтянуть силы. Лошадей свежих нет, три дня шли дожди, размокли степные дороги. А войска Шиллинга и Слащева уже у Волновахи, окопы роют, артиллерию на позициях пристреливают.

Не успеть!

Повстанческая армия идет на Таганрог. Там – Деникин, там Ставка, там вся его золотопогонная шайка. Со всего Юга сбежались, коньяк хлещут, мамзелей щупают – ждут, когда падет Красная Столица. Беляки взяли Курск, подходят к Орлу…

Махно посылает тачанки прямо на Таганрог. Вы – на нашу Столицу, а мы на вашу!

Горит черный костер.

– «Железка», – атаман Нечай кивает на карту. – Перебросим, что сможем эшелонами, а там и остальные подтянутся.

Щусь мотает головой, морщится, словно от зубной боли.

– Так в том-то и беда! Паровозов мало, побиты все, а железнодорожники, сволочи, саботируют. Денег им, вишь, пятый месяц не платят, семьи нечем кормить. Батька им предложил самим сорганизоваться, с пассажиров плату брать, а они от нас требуют.

«Потому, что мы – власть!» – чуть не сорвалось с языка в бывшего красного командира. Не сказал, вовремя вспомнил, что «власти» в степной Утопии не признают. Ни бога, ни господина! В армии, конечно, Батько всему голова, а по городам и весям – не пойми что. В отдельном взятом селе и разобраться можно, товарища из культпросветотдела прислать для разъяснения. А железные дороги? С ними как?

«Внимательно гляди, товарищ, – не устает повторять мудрый комиссар. – Ничего не упускай!»

Смотрит атаман Нечай на вольную Махновию, на черное пламя, горящее в таврических степях. Думает, сомнения гонит. Мчатся тачанки ковылями, летит за ними Свобода. А что с этой свободой делать? В деревне да в городе невеликом, уездном, так-сяк, но дела идут, а с Екатеринославом как быть? Взяли с боем и кровью, постреляли беляков, буржуев экспроприировали. А потом пришли рабочие, у которых дети голодают. Заводы стоят, жалованья нет, последнее на базаре продали. Взорвал Батька банковские сейфы, раздал каждой семье, сколько мог. Надолго ли хватило?