Текст книги "Око силы. Четвертая трилогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 67 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Камни же в урочище – самый обычный розовый шпат. Вероятно, свезли их языческие предки со всей округи, дабы капище возвести. Велесу-Волосу или кому еще из старых богов, сказать сложно. А все вместе – уникальный природный и исторический памятник, что и было записано в отчете.

Взяли за Шушмор и местные краеведы. В «Шатурском вестнике» напечатали статью, в которой пересказали вычитанную где-то историю про хана Батыя. Будто вел он свои тумены по Мещёре прямо на стольный град Владимир, но у Шушмора встретил сильный отпор. Много монголов сгинуло, нашел свою смерть и ханский родич, правая Батыева рука. На месте его гибели пришельцы насыпали холм и камни вкопали. С тех пор и гневаются неупокоенные духи степняков, не могут забыться в чужой земле.

Бояться перестали. В уезде кипела жизнь, строились дороги, заезжие богатеи Бибиковы надумали ставить стекольный завод. Его Величество Прогресс все ближе приближался к заповедным лесам, позвякивая тяжелой мошной. Не остановить, не удержать! Обитатели окрестных деревень не спорили, но некоторую опаску держали, старики же и вовсе ждали беду. Прогресс прогрессом, а Шушмор – Шушмором.

Так и вышло. О таинственном урочище вновь заговорили, но уже не фольклористы, а репортеры уголовной хроники.

* * *

– Я, как д-должность принял, в уездном архиве в-все дела переглядел, – вздохнул участковый. – Сознательному да п-партийному во всякого В-волоса верить стыдно, но это, т-товарищи, никакие не б-байки. Там дел по Шушмору – п-полка целая, из каждого – баскервильская с-собака получится, как у Коннан-Д-дойля…

Летом 1885 года в Шушмор выехал член земской управы Курышкин по каким-то своим земским делам. Путешествовал он на подводе вместе с возчиком Герасимом Кудриным. Ехали – не доехали. Искали их целый год, но без всякого успеха. «Дело» уложили на архивную полку, высокому же начальству доложили, что, вероятно, не обошлось без разбойников. Недаром поблизости знаменитая Гусилицкая волость, родина самого атамана Чуркина.

Через два года пропал обоз – четыре телеги да пять человек во главе с приказчиком Иваном Рюминым, служившим на заводе Бибиковых. И вновь ничего не нашли, обвинив по всем беднягу-приказчика, брат которого когда-то судился по убойному делу.

В 1893 году исчез почтальон Федотов, тремя годами позже – землемер Родинов, еще через год – местные крестьяне Гужов и Сидоров, подрядившиеся работать на Бибиковых. После этого с завода началось повальное бегство.

– Д-девятнадцать случаев, – резюмировал Федя Громовой. – И еще пять под в-вопросом. Всё на разбойников списано, но те т-тоже Шушмора боялись. В 1901-м одна шайка к нам забежала, схорониться д-думала. И как в омут. Н-надежно спрятались!

Завод закрыли, Шушмор стали обходить стороной. Только перед самой Великой войной в Пустошь приехала научная экспедиция. На этот раз у гостей из Петербурга были не только тетради, но и какие-то сложные приборы. Для пущего бережения ученых мужей сопровождал десяток бородатых казаков. Шушмор и его окрестности обследовали три дня, после чего главный – без бороды, но с усами и в немецких окулярах, поднял к небу палец и важно провозгласил:

– Геомагнитная аномалия!

Маленький Федя, присутствовавший при этой сцене, на всякий случай перекрестился.

Зато сказанное после было понятно даже Феде. Ученый муж блеснул окулярами и, оставив надменный тон, посоветовал «господам местным жителям» не посещать центр помянутой аномалии, где исходящие из земных глубин токи наиболее активны. Почему, объяснять не стал, лишь намекнул на неведомые пока мудрым людям (и даже другу какого-то Горацио) тайны. Была извлечена карта, которую немедленно принялись изучать местные грамотеи во главе с учителем и священником из соседнего села. Центр аномалии оказался похож на лужу с неровными краями, накрывшую перекресток двух грунтовых дорог, одна из которых вела к заброшенному стекольному заводу. Само урочище и пугавшие всех Волосатые Камы оставались несколько в стороне. По мнению владельца немецких окуляров, все пропавшие оказались на несчастливом перекрестке в особо опасный, хотя и непонятный современной науке, момент.

Меры приняли немедленно. Дороги перекопали, сквозь лес прорубили новые просеки, и вскоре опасное место заросло огромными темно-зелеными папоротниками.

Теперь карта лежала в сейфе у Федора Громового. Два года назад ее затребовали в уезд и вернули уже обрезанной. Чьи-то бдительные ножницы отсекли край с фамилией и подписью ученого мужа.

У тех, кто в 1918-м начинал строить санаторий, такая карта тоже имелась. От робкого предупреждения, сделанного местными властями, приезжие просто отмахнулись. А вот Зверь-человек Владимир Иванович Берг чиниться не стал, пояснив ситуацию на конкретном примере. Кобры, гадюки и прочие гады тоже весьма опасны, заявил он, но яд их поистине целебен. Главное – знать подход и не бояться.

Злосчастный перекресток оказался за высокой строительной оградой. Что там теперь, никто так и не узнал.

* * *

– Да, дела! – резюмировал Семен Тулак. – Но от нас чего скрывать было? Так бы и сказали: непонятный науке случай. Зачем про разбойников врать?

– А я, кажется, знаю, – хмыкнула товарищ Зотова, затягиваясь ароматной махоркой. – Кто-то на самом верху секретность разводит. Только от кого скрывают? От лорда Керзона – или от Центрального Комитета?

– Н-нет, нет! – милиционер отчаянно махнул рукой. – Нам п-приказали пресекать н-нежелательные слухи. Чтоб не болтали, будто у нас в уезде по д-дорогам опасно ездить. Ну и «Сеньгаозеро» – тоже секрет, н-недаром его т-так охраняли.

Бывший замкомэск понимающе кивнула, растянула обветренные губы улыбкой:

– Конечно, конечно… А в самом Шушморе сейчас что?

Федя вздрогнул, побледнел, но собрался с силами и храбро выдохнул:

– А н – ничего! Вы, товарищи, своими д-делами занимайтесь, а еще лучше – уезжайте, прямо с-сейчас. Д-документ какой хотите подпишу, и товарищ Синцов п-подпишет. Уезжайте, н-незачем вам в Шушмор заглядывать!

Перед тем, как тронуться в путь, Семен и товарищ Зотова отошли подальше от дороги. Кавалерист-девица недоверчиво оглянулась, клацнула крепкими белыми зубами.

– Расстреляла бы! И того и другого, чтоб неповадно было. В глаза врут – и не боятся, морды кулацкие. Думаю, в Пустоши у них самое кубло. У тебя хоть оружие есть?

Семен хотел напомнить техническому работнику о субординации, но затем решил, что есть дела поважнее. Левая рука нырнула в карман галифе.

– Маузер «номер один». А у тебя?

– Не ношу, – прохрипела замкоэск, резким движением забирая пистолет. – Уже два года. Врачи запрещают. Знаешь, за что меня на Канатчиковую дачу забрали?

Ротный хотел уйти от ответа, но не сдержался.

– Соседей по коммунальной кухне перестреляла. Из-за примуса.

Лицо девушки дернулось, пошло темными пятнами.

– Рассказали, значит? Или мое личное дело читал? А если читал, знать должен…

– Ничего не читал, ничего не знаю, – отрезал Семен. – Ты спросила, я ответил. Считай, пошутил. Если что не так, извини.

Ольга кивнула, отвернулась, поглядела в низкое серое небо.

– Это ты меня извини. Лечили, лечили, не вылечили. Когда стрелять начнут, героя из себя не строй – сразу на землю падай, чтобы под глупую пулю не попасть. Я уж сама разберусь. А в соседей я и вправду полную обойму выпустила. Одного до смерти, троих в Градскую больницу увезли. Только не из-за примуса. Ты, товарищ Тулак, неженатый? А вот мне не повезло, окрученный попался. Такая вот у гимназистки седьмого класса фортуна… «Пила, гуляла я без помехи, но обобрали мерзавцы-чехи. Ах, шарабан мой, американка!..»

* * *

Первым «квадрифолическую» березу увидел Семен Тулак. Дерево, как дерево – белая кора, черные пятна, только квадратное. Ротный покосился на сидевшего рядом милиционера. Тот понял, дернул плечом, поглядел через дорогу. Там тоже были березы, целый «квадрифолический» выводок. К самой опушке подступили, вот-вот в пляс пойдут.

Семен прикинул, что могут поделывать здешние гигантские змеи. Зимой им положено спать, но на исходе март, самое время просыпаться и выползать за добычей. Может, одна такая как раз заняла позицию под ближайшей березой. Вот сейчас голову высунет…

Ротный подумал и махнул рукой. Пусть ее! От судьбы не уйдешь, не змея проглотит, так начальство схарчит, такая у него, как выражается замкомэск, фортуна. Ротный вспомнил грозного комиссара Лунина и внезапно понял, что тот совсем не прост. Не для того ли Чукоткой пужал, чтобы Техгруппе скипидара под хвост плеснуть? Самому не разобраться, послать некого, так пусть иные поработают, в грязи измажутся. Хитрые они, начальники, подходцам научены!

Семен хотел поинтересоваться у милиционера, кто именно приказал молчать о Шушморе, но внезапно увидел дом, обычную неказистую избу-пятистенок. Над красной кирпичной трубой вился еле заметный дымок.

– П-подъезжаем, – сообщил товарищ Громовой и как-то странно усмехнулся. Ротный тут же пожалел, что отдал свой «маузер», оглянулся, соображая, далеко ли вторая телега…

– Стоять на месте! Не двигаться!..

Улыбка участкового стала еще шире. Он опустил вожжи, хмыкнул:

– Говорил же, не стоит в-вам ездить!

…Двое справа, один – слева. Серые шинели, черные петлицы, короткие кавалерийские карабины, на поясах – штык-ножи от японской «Арисаки». Где прятались, сразу не поймешь. «Секрет» по всем уставным правилам.

На темном бархате петлиц три яркие желтые буквы – «Ч.С.Р.»

– Сняли, значит, охрану, – констатировал Семен Тулак. – Жаль тебе товарищ Зотова нос не откусила.

Улыбку милицейского лица словно волной смыло.

– Сто-о-ой!

Один из бойцов шагнул вперед, останавливая вторую телегу. И в тот же момент послышался отчаянный крик дядьки Никифора:

– Хватай ее, служивые! Веревками бабу лихую вяжи, иначе всем кровя пустит, немилосердная!..

Дозорные переглянулись, не понимая о ком речь – издалека товарищ замкомэск не слишком походила на женщину. На миг Семену стало не по себе. А если «немилосердная» и в самом деле пистолет достанет?

– Старшего позовите, – вздохнул он. – И опустите «винтаря», раз в год и палка сухая стреляет.

Он прислушался, но сзади было тихо. Пущание кровей временно откладывалось.

– Командир 2-го учебного батальона Фраучи. Здравствуйте, товарищи. Могу взглянуть на удостоверение?

Командир Фраучи оказался высок, широкоплеч и неожиданно вежлив. Лицо умное, интеллигентное, но отчего-то красное, словно после ожога. Семену тут же вспомнился «арапский загар». Может, этот тоже из санатория?

Документы ротного изучались долго и тщательно. Наконец, Фраучи кивнул, вернул бумаги, виновато улыбнулся:

– Нестыковочка вышла. Нас не предупредили, что будут представители из Центрального Комитета. Что же, вы, товарищ Громовой, молчали?

– Оп-пять я? – в отчаянии воскликнул милиционер. – То подписку т-требуют, чтобы не разглашал н-ни в устном, ни в п-письменном, то нос хотят откусить!

– И откушу. А еще кое-что на шомпол намотаю и собакам скормлю.

Кавалерист-девица подошла к телеге, протянула удостоверение.

– А я вас помню, товарищ Фраучи. Перекоп, седьмое ноября 20-го, аккурат революционный праздник. Нас тогда 51-й дивизии Блюхера придали. А вы были с ротой курсантов.

– Так точно! – краснолицый подбросил руку к «богатырке». – Рад вас видеть в добром здравии, товарищ Зотова.

– Ага, в здравии. Слышите, как хриплю? Что же тут происходит, товарищ Фраучи? Я уж решила, будто белобандиты засаду устроили, в форму нашу переоделись. Ну, думаю, сейчас стану валить. Если б вас не узнала…

Девушка смерила взглядом бойцов в серых шинелях и выразительно кашлянула.

Поговорили уже в самой деревне. Товарищ Фраучи квартировал в небольшой избе рядом с единственной в Пустоши москательной лавкой. Поскольку кулака-лавочника разъяснили еще в 1919-м, дом пустовал и теперь был занят бойцами в серых шинелях.

Объяснились откровенно, ничего не скрывая. Товарищ Фраучи осудил двурушничество участкового, однако тут же нашел смягчающие обстоятельства. Подписка о неразглашении – документ суровый, что и вынудило Федю Громового в очередной раз соврать. Охрана ушла, но не вся, несколько бойцов во главе с командиром получили приказ остаться в деревне.

– Мне поручена охрана территории санатория, – неторопливо рассказывал Фраучи. – Все посты внутри ограждения, кроме главного, сняты, имущество вывезено, но мы контролируем движение на дорогах и следим, чтобы на объект не попадали посторонние. Это первое. Второе – обеспечиваем безопасность научной экспедиции.

– Значит, здесь еще и экспедиция! – не преминула вставить Зотова. – Скоро детишек на экскурсии возить станут. Только в ЦК почему-то ничего не знают.

– Экспедиция из Академии наук, – пожал широкими плечами военный. – Велено пропустить и всячески содействовать. Товарищи! Мы же не партизаны какие, мы – Части стратегического резерва, приказы получаем из Столицы…

«Ч.С.Р.» – вспомнил Семен. О Стратегическом резерве Красной армии разговоры ходили, но крайне смутные. Кое-кто утверждал, что бойцов с черными петлицами готовят к штурму Европы в близкий час Мировой революции. Родилось даже называние: РККА-2 или Вторая Армия. Более осторожные такое предположение отвергали. Ч.С.Р., по их мнению – обычные кадрированные части, созданные в ходе сокращения вооруженных сил. Однако ни в одном официальном документе военного наркомата эти войска почему-то не упоминались.

Бывший ротный прикинул, от кого Вторая Армия может получать приказы. Из ведомства Троцкого, из ГПУ – или прямо из Центрального Комитета?

– В санаторий пустите? – поинтересовался он.

Фраучи на миг задумался.

– Отчего и нет? Не стану препятствовать, смотрите. Но главный пост – это охраняемая территория, туда нельзя. Если хотите, сходим вместе. Кстати, возьмем товарища Соломатина, начальника экспедиции. Я ему обещал. Возражений нет?

Командир учебного батальона улыбался, Семена же так и подмывало сказать в ответ какую-нибудь гадость. Краснолицый сразу показал, кто здесь хозяин. Ни он, ни его начальство в грош не ставили всемогущий ЦК.

Ругаться бывший ротный все-таки не стал, даже нашел в себе силы улыбнуться в ответ.

– Кто-то решил показать нам санаторий, – негромко заметила Ольга, когда товарищ Фраучи вышел, дабы распорядиться. – Но только издали, вроде как намекнуть. Не нам, мы – пешки мелкие, а самому товарищу Киму или даже кому повыше.

– Ага, – вяло откликнулся Семен, – проведут под конвоем, шаг влево, шаг вправо… А еще хотят нам этого Соломатина предъявить. Или нас – ему, чтоб в гербарий вставил.

Кавалерист-девица прокашлялась, вытерла потрескавшиеся губы.

– Ненавижу интеллигентов в галошах!

Немного подумав, прибавила:

– А еще за нами наблюдают. Не те, что с черными петлицами, а другие. Заметила, когда документы проверяли. В кустах кто-то прятался, слева от дороги, сидел тихо-тихо, почти не дышал. Может, у меня и сдвиг по психической линии, только на фронте паранойя мне не один раз жизнь спасла.

3

– Вы не из наркомпроса, товарищи? Очень жаль. Тамошнее начальство отличается какой-то особенной чиновничьей ленью. Я уже дважды писал им о Шушморе, о том, что нужно переоформить охранный лист, а мне даже не ответили.

Столь ненавидимый Ольгой Зотовой интеллигент в галошах оказался обут в высокие охотничьи сапоги. К сапогам прилагался длинный прорезиненный плащ и английское кепи. Вопреки всем традициям ученый муж не имел ни очков, ни портфеля, росту же оказался саженного, почти на голову выше солдатских «богатырок». Прямо-таки не интеллигент, а Дядя Достань Воробышка.

– Соломатин Родион Геннадьевич, сотрудник сектора этнографии малых народов Академии Наук. Очень приятно!

Для того, чтобы пожать руку новым знакомцам, исследователю малых народов довелось согнуться чуть ли не в пояс. Ротный, будучи абсолютно среднего роста, завистливо вздохнул.

– А вы, товарищ Соломатин, на одного полковника похожи, – рассудила кавалерист-девица. – Такой же, извините, гренадер. Взяли его наши под Александровском и на размен определили. Куда же еще его, контру, девать? А полковник заартачился, мол, не пойду, пока последнюю не нальете. Мы ему кружку, а он, кость белая, на котелок кивает. Где котелок, там второй…

Ольга внезапно улыбнулась.

– Наутро, когда очухались, в блиндаже ни полковника, ни наших винтовок. А посреди стола – соленый огурец. Мы на этого беляка даже не обиделись.

Достань Воробышка развел руками.

– Увы, барышня! На такой подвиг я совершенно, органически неспособен. Огурец я бы без сомнения съел, да-с.

– Как вы меня назвали? – насторожилась Зотова. – Барышней?!

Потом подумала и махнула рукой.

– Называйте, не жалко. Хорошо хоть, не «мадамой».

Фраучи, терпеливо дождавшись завершения церемонии знакомства, предложил вернуться к хорошо знакомым телегам. На этот раз пришлось ехать без возниц – дядьке Никифору и милиционеру с громкой фамилией доступ на территорию «Сеньгаозера» был закрыт. Обошлись легко, кавалерист-девица мигом поладила с кобылой, пригласив к себе в спутники краснолицего командира, а на второй телеге ко всеобщему удивлению вожжи взял Родион Геннадьевич. Вместо привычного «Н-но-о!» ученый почему-то скомандовал «Хэш!» Лошадь удивленно заржала, но подчинилась.

Ехали недолго, сначала по знакомой грунтовке, потом свернули на узкую просеку в густом старом березняке. Сразу за перекрестком их встретил часовой, скучавший возле деревянной «рогатки». Семен прикинул, сколько у краснолицего может быть бойцов. Фраучи – командир батальона, и не простого, а учебного. По-старому если, никак не ниже полковника. Значит у него здесь не взвод и даже не рота.

Метрах в ста за «рогаткой» Фраучи, велев остановиться, указал на ведущую прямо в лес дорогу:

– Сюда, товарищи. Прошу!

Теперь шли пешком. Семен шагал вслед за краснолицым, чувствуя себя не самым лучшим образом. Получалось, что не он шел, а его вели. Зотова тоже хмурилась, то и дело поглядывая по сторонам. Родион Геннадьевич, напротив, улыбался и даже пытался шутить. Наконец, дорога уперлась в тяжелые железные ворота. Над широкими створками красовались огромные белые буквы: «Гелиотерапевтический санаторий «Сеньгаозеро» – страж и оплот здоровья трудящихся». Ниже, литерами помельче: «Победа над голодом – победа над смертью!»

Гости молча переглянулись. Владимир Иванович Берг, физик и врач, явно не мелочился.

После таких авансов можно было ожидать любых чудес. Семен Тулак заранее приготовился к чему-то невероятному, даже пугающему, однако за воротами их встретил самый обычный санаторий. Два краснокирпичных корпуса, оставшиеся от стекольного завода, несколько небольших одноэтажных домиков недавней постройки, а за всем этим что-то огромное, напоминающее склад или, скорее, ангар. Ротный мельком удивился. Аэропланы там держали, что ли? Но в целом, ничего интересного. Дорожки в гравии, заброшенные цветочные клумбы, теннисный корт за невысоким забором.

Тихо, пусто, скучно.

Фраучи предложил зайти в любой корпус на выбор. Разницы, по его словам, нет никакой. На первом этаже палаты побольше, на десяток коек, на втором поменьше, для двоих-троих. Всего в санатории числилось не менее сотни больных и до четырех десятков обслуги. Врачи жили здесь же, в маленьких домиках. В том, что посередине, обитал сам товарищ Берг.

Семен слушал не слишком внимательно. В том ли доме, в этом, велика ли разница? Он уже успел заметить, что стекол в окнах корпусов нет. Не выбиты, а извлечены аккуратно для дальнейшего употребления. Экономные люди здесь работали! Но раз стекла вынули, то чего еще искать? Небось, и пол подмели, и хлоркой для верности посыпали. Если и водились здесь красные амебы с ложноножками, то след их давно простыл. Была гелеотерапевтика да вся вышла.

– Так куда направимся?

Фраучи улыбнулся, взглянул выжидательно. Тулак дернул губами в ответ и вдруг представил, что именно ему поручили эвакуировать санаторий. Нет, воинскую часть! На что он первым делом будет смотреть? Ясное дело, оружие, огнеприпасы, личный состав, секретные бумаги… Амебы, само собой.

Ротный сделал строгое лицо, покосился на кавалерист-девицу.

– А на кухню!

Если краснолицый и удивился, то виду не подал. Быстро осмотрелся, указал на левый корпус.

– Там. В подвале.

* * *

Гостей встретила ложка, лежавшая прямо на пороге. По бедняжке от души потоптались чьи-то сапоги, превратив в безнадежную калеку. Еще одна, только целая, лежала чуть дальше, возле стены.

Ротный еле сдержал усмешку. На что-то подобное он и рассчитывал. Никогда на кухне порядка нет! Между тем, Зотова подняла ложку-калеку, повертела в руках, протянула Фраучи. Тот брать не стал, пожал широкими плечами.

– Три наряда вне очереди!

– Позвольте?

Ученый муж Достань Воробышка явно заинтересовался находкой. Поскреб пальцем по металлу, поднес к глазам, подумал немного, вернул.

– Благодарю, барышня!

– De rien.^[10]

Семен не поверил своим ушам. Не тому, что гимназистка седьмого класса ответила по-французски. Голос! Ни тебе хрипа, ни баса. Чудеса!

– А там, кажется, что-то есть!

Фраучи быстро прошел вперед, к огромной кирпичной печке. В ней самой не было ничего необычного, зато рядом, прямо на кафельном полу, стояли два больших котла: один помят, второй изрядно грязен.

– Пять нарядов, – прокомментировал военный не без брезгливости.

Семен подошел ближе, пригляделся, для верности ткнул пальцем. Металл был холодным и липким, захотелось сразу же помыть руки, желательно с мылом.

– Никак нет, товарищ батальонный. Это уже сразу на трибунал тянет.

– Что за кровожадность, товарищи? – подивился Родион Геннадьевич, подходя к брошенной утвари. – Обратимся к вопросу с научной точки зрения. Прежде всего перед нами предметы, имеющие отношения к изготовлению пищи. Выполнены из алюминия…

Внезапно он умолк, недоуменно покрутил головой.

Обернулся.

– Алюминий? Позвольте, сколько же это должно стоить?

Семен усмехнулся:

– На буржуйском Западе – не так и много. Только вот беда, в России такое не производят. Выходит, из-за границы везли? И котлы и ложки? Богато живут «мыльные» товарищи, не бедствуют.

Именно производству алюминия было посвящено одно из «вермишельных» писем, читанных им буквально накануне. Некий инженер-партиец жаловался на бюрократов в ВСНХ, не желающих финансировать работы по внедрению в СССР метода Холла – Эру, позволяющего получать алюминий электролизом глинозема. Бдительный автор бил тревогу и намекал на саботаж.

– Насколько я понимаю, кое-кто из присутствующих приехал сюда не только ради тайн научных, – голос Фраучи стал резок и строг. – Поэтому подойдем к вопросу иначе. Приказ нарушать я не буду, но охотно помогу в пределах возможного. Поделюсь некоторыми наблюдениями. Здесь много алюминия. В кладовке осталось несколько больших бидонов, в мастерской – какие-то крупные сборные детали, стойки с поперечинами, профили. Можно только представить, сколько было увезено. Затем – электрические розетки. Почти все они сняты, но в одном из корпусов остались три штуки. Таких я еще не видел. Форма, размер, а главное, материа – не металл, не дерево, что-то твердое и очень легкое. Можете смело докладывать, что в «Сеньгаозере» творились странные вещи. Точнее, творятся.

Краснолицый немного подумал, кивнул.

– Пустить вас на главный пост не имею права. Но под-пустить могу. Пойдемте!

4

Возле ангара их встретила охрана в знакомых серых шинелях с черными петлицами. Пост стоял у ворот, огромных и тяжелых, словно в паровозном депо. Фраучи подошел к бойцам, отдал какой-то приказ, затем повернулся к гостям.

– Стойте на месте, отсюда все будет видно. Внутрь заходить категорически запрещено. Честно говоря, я бы и не решился. Хорошо еще, что мы здесь ненадолго, обещают скоро прислать смену. Мне эти секреты и самому не по душе.

Ворота дрогнули и начали медленно отъезжать в сторону. Внезапно Семену вспомнилась помянутая в недавнем разговоре с Вырыпаевым Большая Крокодила. А вдруг зеленая там? Пусть не она лично, а еще какое-нибудь чудище, допотопный страж Шушмора? Откроются ворота, выглянет на свет божий зубастое рыло, облизнется, предвкушая близкий обед. Острые белые зубы, длинный раздвоенный язык, глазища в желтом огне. А вокруг – красные амебы. Шипят, тянут свои загребущие ложноножки…

Он и сам не заметил, как рассмеялся. Невеликая выйдет тайна! Ради зубастой твари не стали бы звать бойцов из Стратегического резерва.

– Есть! – внезапно проговорила Ольга Зотова.

Она первой увидела свет.

* * *

…Черная тьма, белый огонь – казалось, в глубине ангара кто-то включил мощные прожектора. Но свет шел не со стороны, не сверху, а снизу, от самой земли, не растекаясь по пространству, но отливаясь в огромную мерцающую полусферу. По ее поверхности то и дело пробегали острые языки-протуберанцы, росли, тянулись вверх, опадали… Ни стука, ни шороха. Белый огонь горел беззвучно, отдаваясь лишь легким звоном в ушах и слабым, едва уловимым запахом озона. Сверкающий купол, рос, заполняя все пространство, тьма отступала в дальние углы, сжималась, таяла. Наконец, остался лишь огонь, невыносимо яркий, белый, горячий…

Вспышка! По холодной мартовской земле словно пронесся жаркий смерч. И тут все же исчезло, разом, как будто некто всесильный опустил тяжелый холодный занавес. За открытыми воротами – только безвидная черная мгла.

Уходить не хотелось, не тянуло и говорить. Стояли, молчали, думали. Наконец, Фраучи махнул рукой караульным. Те поняли и занялись воротами.

Негромкий железный лязг, грохот засовов… Семену отчего-то стало не по себе, как будто его самого оставили там, в глухой темноте, наедине с вечной ночью.

– Скрывать такое – преступление перед наукой. Нет, перед всем человечеством!

Все посмотрели на Родиона Геннадьевича, но тут же поняли – говорит вовсе не он.

– Приказы, подписки, караулы, солдатики оловянные… Мы, как лилипуты, связавшие Гулливера.

Ольга Зотова махнула рукой, резко повернулась.

– Пошли отсюда, ротный. Как в душу наплевали!

Семен нагнал свою спутницу только на проселке, где ждали телеги. Девушка молча курила, глядя в низкие тяжелые тучи. На негромкое покашливание не обратила внимания, но затем повернулась, бросила «козью ногу» прямо в грязь.

– Извини! Такую, как, я и вправду на цепи держать нужно. Но мне вдруг в голову взбрело, только не смейся…

Помолчала, дернула щекой.

– Когда мы с тобой бойцов на смерть вели, чего им могли пообещать? А ни хрена, потому что ни в ад, ни в рай не верим. Не им обещали – детям и внукам. Мы сдохнем, под траву уйдем, зато другим, потомкам нашим, всеобщее счастье выйдет. Коммунизм или как иначе оно зовется, не так важно. И вот победили, завоевали – и под семь замков заперли. А у ворот караул, собачки и «колючка», как на Перекопе.

Ответить было нечего. Конечно, ни собак, ни перекопской «колючки» в «Сеньгаозере» не было и в помине, но лиха беда начало.

– Не расстраивайтесь, Ольга!

Родион Геннадьевич Достань Воробушка определенно слышал конец разговора.

– Гулливера бечевками не удержать. Все эти запреты не прочнее гнилой пробки, поверьте. Если хотите, завтра я вам и вашему спутнику кое-что покажу, может, и понравится.

– Покажете, тогда и решим, – бывший замкомэск отвела взгляд. – Только вы уж, товарищ Соломатин, определитесь – «барышней» будете звать или по имени.

* * *

Возвращались вновь на телегах, но на этот раз кавалерист-девица предпочла ехать с сослуживцем. Спорить никто не стал. Ротный подумал было, что Зотова не хочет разговора с посторонними, но вскоре догадался: дело в чем-то ином. Где-то на полдороге девушка мягко придержала лошадь, остановила, соскочила прямо в грязь. Фраучи, ехавший на первой телеге, обернулся, но замкомэск властно махнула рукой:

– Езжайте, нагоним!

Вскоре они остались одни. Зотова достала кисет, подержала на ладони.

– Может, и вправду курить меньше надо? Семен, ты не оборачивайся и движений резких не делай. Хочешь говорить, говори тихо. Лады? А то вдруг у этих лесных героев оружие имеется?

Ротный невольно вздрогнул, представив, как за деревьями кто-то невидимый ловит его в черный прицел.

– Кстати, у меня не паранойя. Я же тебе говорила, слышу хорошо. Уже версты полторы вровень с нами бегут.

Семен хотел поинтересоваться, кто именно. Красные амебы с ложноножками? Одичавшие «мыльные люди»? И как бегут, напролом по мокрому березняку? Но заговорил совсем о другом.

– Видела, где ангар стоит? Там лес рядом, а в лесу – старая просека. Молодняк вырос, но все равно заметно. А напротив еще одна. Это же перекресток! Тот самый, который…

– …Центр аномалии, – без особого интереса кивнула кавалерист-девица. – Ге-о-маг-нит-ной. Пусть в этом профессора разбираются, а мы люди военные, к конкретике приучены… Ага, уже тут… Ты, ротный, только не пугайся.

Она запрокинула голову, прислушалась и внезапно завела хриплым басом на мотив «Среди лесов дремучих»:

– Мы долго голодали

По милости царей

И слезы мы глотали

Под тяжестью цепей.

Замолчала, повернула голову. Улыбнулась.

– Настало время, братья,

Всех палачей разбить,

Чтоб старый мир проклятый

Не мог бы нас душить.

Ответом лишь легкий шорох на лесной опушке. Девушка соскочила с телеги, взмахнула рукой:

– Народ! Хватит прятаться. Мы не вредные, мы – свои!

– А вы тетя или дядя?

Семен быстро оглянулся. Кажется там, на самой опушке, за близкими кустами. Голос молодой, звонкий. Неужели ребенок?

– Я Ольга Вячеславовна Зотова. Дядя в тоже в наличии, товарищ Тулак Семен Петрович. Ты нас не бойся.

– Вот еще! – обиделся голос. – Чего мне вас бояться? Я Четверик Наталья. Мне очень-очень нужна кварцевая лампа. У вас нет?

На этот раз даже кавалерист-девице было нечего ответить. Там, за деревьями, поняли.

– Жалко!.. А в Столицу отвезете? В городе лампы всякие есть.

Ротный решил, что пора вмешаться. Ситуация, при всей ее необычности, почти что разъяснилась. Здоровым кварцевая лампа не нужна, это раз. Два – в близлежащих деревнях о таковой никто даже не слыхивал. Раз и два – сколько будет?

Он слез с телеги, сложил ладони рупором:

– В Столицу отвезем. А куда все остальные уехали? Из «Сенгаозера» которые?

Опушка долго молчала, наконец, послышалось неуверенное:

– На Кавказ, вроде. А я от них убежала, не хочу, чтобы на мне опыты ставили. Когда уезжать будете, я вас найду. Только не отдавайте, они меня резать станут!

Легкий шелест на опушке. Невидимая гостья ушла.

– «Резать станут», – шевельнул губами Семен Тулак. – Вот тебе и амебы!

Глава 6. Фантомас и его комиссар

1

«Чекисту биография не положена, – обмолвился как-то Феликс Дзержинский, – только некролог». Потом, подумав, уточнил: «Если заслужит».

С некрологом тоже не все ясно. Для начала фамилия требуется, имя с отчеством, год рождения. А если отчеств два? Леонид Семенович Пантёлкин в военных документах числился Ивановичем, в бумагах Псковской железнодорожной ЧК – Пантелеевым. Год рождения тоже плавал. Когда молодого чекиста готовили к засылке в немецкий «концентрак», три года сами собой прибавились, на «железке» контролеру Пантелееву год пришлось потерять. А вот бандит Фартовый имел не только несколько лиц, но и целых две головы. Одна все еще принадлежала бывшему чекисту, вторая, став социалистической собственностью, лениво плавала в банке с эфиром, куда ее отправили злопамятные питерские «опера».