Текст книги "Рискнуть и победить (Солдаты удачи - 5)"

Автор книги: Андрей Таманцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

По крайней мере я буду точно знать, от кого уходит информация.

Юрий вышел в соседнюю комнату и через минуту вернулся.

– Она не хочет ничего знать. Она боится.

– Тогда действительно ей лучше ничего не знать, – согласился Пастухов. – Покажите мне последние фотографии вашего отца.

Снимков было немного, с десяток. На них Николай Иванович Комаров был запечатлен со своими студентами в день выпуска, дома на огороде и на крыльце. Единственное, чем он походил на сына, – это была тучность. Причем у обоих это была некая природная особенность организма, а не следствие переедания или лени.

– Есть еще видеокассета, – вспомнил Юрий. – Одно время я увлекался съемками.

– Покажите, – попросил Пастухов. На кассете Николай Иванович был запечатлен с сыном, невесткой и внучкой, но больше всего – со своими сортовыми тюльпанами. Юрий называл эти сорта, названия были похожи на названия духов или дорогих французских вин, но Пастухов ни одного из них не запомнил. Его интересовало совсем другое.

– Пройдитесь по комнате, – попросил он, когда кассета закончилась. Просто пройдитесь. Взад и вперед.

Несколько удивленный Юрий выполнил просьбу.

– А теперь у меня к вам еще одна просьба, – продолжал Пастухов. Сейчас мы выйдем и вы запрете входную дверь так, как обычно запирал ее Николай Иванович, уходя из дома. И как он запирал ее в тот вечер. Наденьте тот же плащ, возьмите в руки тот же "дипломат".

От волнения Юрий не сразу попал ключом в замочную скважину.

– И что теперь? – спросил он.

– Спускайтесь с крыльца, – скомандовал Пастухов, хотя это было явно лишним: пуля-убийца настигла Николая Ивановича именно в тот момент, когда он запирал дверь.

– Все. Достаточно. Спасибо. Они вернулись в дом.

– Вы из ФСБ? – спросил Юрий.

– Нет. Но расследование этого убийства входит в мои служебные обязанности, – ответил Пастухов, почти не соврав. – Вы не замечали последнее время странностей в поведении отца?

– За последние полгода или даже чуть больше в его поведении не было ничего, кроме странностей. Он был историком. И по образованию, и по профессии, и по складу характера, и по образу жизни. У него были свои радости, свои огорчения, но они не выходили за рамки его кабинета или библиотеки, в которой он работал. С миром его связывали только внучка и тюльпаны. Особенно после смерти жены. Мама умерла восемь лет назад от сердечного приступа. Грустно в этом признаваться, но мы не были с отцом душевно близки. Когда пришли трудные времена, вся эта либерализация и так далее, я занялся челночным бизнесом. И довольно удачно. Отец и понятия не имел, сколько я зарабатываю и, вообще, что сколько стоит. Он отдавал в дом всю свою зарплату, как делал всю жизнь, остальное его не интересовало. Единственным предметом его расходов были книги. Когда его привлекала какая-то книга, найденная у букинистов, он без всяких сомнений влезал в долги, а потом месяцами давал грошовые уроки немецкого языка, чтобы расплатиться. Жаль, не могу вам показать, большая часть книг уже упакована, но в его библиотеке есть инкабулы, которых нет даже в Лондонской королевской библиотеке, не говоря про Ленинку. Чтобы у вас было представление о библиотеке, могу вам сказать одно: когда нам понадобились деньги, под залог библиотеки отец без труда получил почти двести тысяч долларов.

– Зачем вам понадобились такие деньги? – поинтересовался Пастухов.

– Возникла необходимость, – ушел от прямого ответа Юрий.

– В чем же проявлялись его странности? – вернулся Пастухов к теме разговора.

– Во всем. Он словно бы вылез из своего архива и кабинета, изумился происходящему и развил такую бурную деятельность, которой от него не ожидал никто. Для начала он дал мне пару коммерческих советов и настоял, чтобы я им последовал.

– Вы последовали?

– Да. И не пожалел об этом. Потом он занялся общественной деятельностью.

– Он захотел стать губернатором?

Юрий даже засмеялся:

– Боже сохрани. Отец – губернатор! Да он подал бы в отставку на второй день после выборов. Впрочем, шансы его на выборах были даже не нулевыми, а отрицательными. Экология – это, конечно, важная вещь, но город волнует сейчас совсем другое.

– Для чего же он влез в предвыборную кампанию?

– Об этом я все время спрашиваю и себя. И не нахожу ответа.

– У вас была возможность спросить об этом отца.

– Я спросил. Он ответил: сынок, есть вещи, которых тебе лучше не знать. Занимайся своим бизнесом и ни о чем не думай. Я еще несколько раз заходил с разных сторон, но ответа так и не получил. Притом, что отец, в общем, был очень открытым человеком и ценил мое внимание к его делам.

– С кем он был близок и мог быть откровенным?

– До конца, пожалуй, ни с кем. Можно сказать, что он дружил с Игорем Борисовичем Мазуром. Это председатель объединения "Яблоко" в нашем городе. Он тоже завзятый библиофил, хотя его библиотека, конечно, и в сравнение не идет с библиотекой отца. Последнее время они часто встречались и спорили о предвыборных программах "Яблока" и "Социально-экологического союза". На выборы они хотели идти в блоке, но потом что-то между ними разладилось, и они разделились. На мой взгляд, это не имело ни малейшего значения, потому что ни у "Яблока", ни у "Социально-экологического союза" не было ни малейших шансов пройти даже во второй тур выборов. И вообще, я считаю, что все это глупые игры, которыми тешат себя взрослые люди. Застарелая болезнь "шестидесятников". Не доиграли в детстве. Теперь наверстывают упущенное.

– Почему разошлись "Яблоко" и "Социально-экологический союз"?

– Понятия не имею, – не без раздражения ответил Юрий. – Я знаю только одно. Отец хотел, чтобы "Яблоко" включило в свою программу один из его пунктов, а Мазур был против. На этом они и разошлись. После этого отец проявил совершенно неожиданную для него энергию, собрал необходимое количество подписей и зарегистрировался как кандидат в губернаторы от "Социально-экологического союза". Отец – губернатор! Этого невозможно представить. Впрочем, все это было из области фантастики... Чаю? Или кофе? Или чего-нибудь выпить?

– Спасибо, – отказался Пастухов. – Не нужно ничего. С меня достаточно, что вы отвечаете на мои вопросы.

– Я делаю это, чтоб выполнить долг перед отцом. И только. У меня нет никаких иллюзий. Убийца не будет найден. Вы человек здесь чужой и просто не представляете, какие деньги и силы здесь задействованы. Сотни миллионов долларов. Я говорю о порте. Если бы у нас были предвыборные тотализаторы, я бы разбогател, потому что со стопроцентной уверенностью могу сказать, кто станет губернатором.

– Кто? – спросил Пастухов.

– Хомутов. Нынешний губернатор, представитель движения НДР.

– Рейтинг у него – всего 21 процент.

– Вы верите во все эти рейтинги? А я верю в реальность. Хотите пари?

– Нет, – отказался Пастухов. – Я спорю только тогда, когда уверен в успехе. А в успехе я уверен, когда владею ситуацией. Сейчас же для меня все как в тумане. Почему вы считаете, что губернатором станет Хомутов?

– Это очень просто. Для развития порта и вообще промышленности нашего города, как и всей России, нужны иностранные инвестиции. Извините, что говорю вам такие банальные вещи. Деньги могут дать только немцы. А если на выборах победах коммунист, наш город, и вообще Россия, не получит от них ни пфеннига. Я не считаю себя ни демократом, ни коммунистом, но на их месте я поступил бы точно так же. Демократы разворуют часть денег. Увы, это факт. Но часть все-таки пустят в дело. А коммунисты часть разворуют, а остальное расфукают на социальные программы. Им же придется выполнять предвыборные обещания. А где на это взять деньги?

– Имел ли Николай Иванович какое-нибудь отношение к порту?

Юрий задумался и ответил не сразу:

– Скажем так: он видел порт в исторической перспективе.

– Какую программу он хотел предложить "Яблоку"?

– Этого я не знаю. Он не объяснял, зная мое нелюбопытство к таким вещам, а я не спрашивал.

– Давайте перейдем к последним дням, – предложил Пастухов. – Я знаю, что это самые тяжелые воспоминания, но вам придется вспомнить все до последней мелочи.

– Это мой долг перед отцом, – согласился Юрий. – Спрашивайте.

– Когда у Николая Ивановича возникла мысль баллотироваться в губернаторы?

– Незадолго до конца регистрации кандидатов. До этого он ничего об этом не говорил и даже, по-моему, не думал. Потом произошло одно событие, которое его не на шутку взволновало. Более того, он был возбужден так, как я никогда в жизни не видел. Вообще-то он был спокойным и даже несколько флегматичным человеком.

– Что это за событие?

– По форме оно очень простое. Утром он вышел к калитке, чтобы взять газеты. Среди газет оказался довольно плотный пакет в коричневой бумаге без обратного адреса и, по-моему, вообще без марок. Отец всегда читал газеты у себя наверху, в кабинете. Так было и в этот день. Но вдруг он спустился вниз и сказал мне: "Кажется, сбылись мои самые худшие предположения". Я спешил на работу, поэтому не стал расспрашивать, а вечером отец ни на какие мои вопросы не отвечал. Этого конверта у него я больше не видел. Что было в нем – понятия не имею. О каких худших предположениях он говорил – тоже. Я знаю только одно: в тот вечер он был у губернатора – у Валентина Ивановича Хомутова. Причем в неурочное время, вечером. Хомутов принял его, потому что они были очень давно знакомы и у отца учились оба сына Хомутова.

– В каком состоянии он от него пришел?

– Я бы сказал так: в угнетенном.

– Пакет был с ним?

– Нет.

– Выходит, он отдал его губернатору?

– Получается так.

– Он не сказал вам, что было в пакете?

– Нет. Потом последовала серия оживленных переговоров с Мазуром. И только после этого отец решил выставить свою кандидатуру в губернаторы.

– Кто принес пакет – неизвестно?

– Нет. Я расспрашивал почтальоншу, она говорит, среди газет никакого пакета не было.

– После смерти отца вы наверняка разбирали его вещи. Нашли вы этот пакет?

– Нет.

Пастухов внимательно посмотрел на собеседника. Не врет. Нет, не врет. Устал, да, разговор был тяжелым. Но не врет.

– А теперь давайте вернемся к последнему дню. Извините меня за настойчивость, но только у вас есть ключ к убийству. Ни вы, ни я не знаем даже примерно, как выглядит этот ключ. Но он есть. У вас большой бизнес в порту?

– Нет. Я арендую два лесовоза и два танкера. По сравнению с тамошними китами – сущая ерунда. Поэтому меня и не трогают. – Юрий подумал и поправился: – Не трогали. Ну, и шесть процентов акций порта есть. Немного, но все-таки. Это сегодня очень дорого стоит.

– Кто держит порт?

– Я вам скажу, но это должно остаться между нами. Есть там такой Кэп. В сущности, бандит, но деньги заставили его стать политиком. Он больше всех заинтересован в контракте с немцами. Поэтому я и сказал, что на выборах выиграет Хомутов. Вообще-то с портом ситуация сложная. Пятьдесят один процент, контрольный пакет акций, остается пока у государства. Большую часть пакета придется выставить на торги. Ну и, сами понимаете, новый губернатор сумеет создать своим доброжелателям льготные условия тендера. Поэтому борьба за губернаторское кресло – акция не политическая, а прежде всего финансовая. Тем более поразительно, что отец, прекрасно все это понимая, все же туда полез!

– Как мне кажется, Николай Иванович был человеком, не способным на спонтанные поступки, не способным потерять голову из-за ерунды?

– Да. Он был спокойным и рассудительным человеком. Даже, я бы сказал, несколько флегматичным. Впрочем, об этом, по-моему, я уже говорил.

– И все же он ввязался в предвыборную борьбу, не имея ни малейших шансов. Не видите ли вы в этом противоречия? – спросил Пастухов.

– Вижу. Но объяснить не могу. Я очень много об этом думал. Нет, я не нахожу никакого объяснения.

– Вернемся к последнему дню. Это нелегкое испытание, Юрий Николаевич, но вам придется его пройти.

– Я понимаю. Я готов. Утром у отца были две лекции, потом он встречался с членами орггруппы "Социально-экологического союза" – в этот день расклеивали листовки с объявлениями о его встрече с избирателями в актовом зале института. Около четырех вечера, когда мы с женой вернулись домой, он был в своем кабинете, наверху, готовился к выступлению. Он попросил мою жену погладить его, лучший серый костюм и белую рубашку. Выступление было назначено на шесть часов вечера, но в начале пятого, точно времени не помню, вдруг раздался телефонный звонок. Звонила женщина, причем явно секретарша или, как сейчас говорят, референт или менеджер. Она спросила, нельзя ли ей поговорить с Николаем Ивановичем Комаровым. Я крикнул отцу, чтобы он взял трубку, а свою здесь, внизу, положил на место, поэтому разговора не слышал. Минут через тридцать возле нашей калитки остановился автомобиль – из дорогих, тяжелый, иностранной марки. Возможно, "мерседес", я в этом мало понимаю. Гость зашел к отцу, и они минут тридцать разговаривали. После чего гость уехал, а отец переоделся и отправился на выступление.

– Кто был этот гость?

– Этого я вам не скажу.

– Кэп? – попытался догадаться Пастухов, но Юрий только что руками не замахал:

– Ни Боже мой. Совсем другой человек. Совсем! Но скажу то, что вам, пожалуй, следует знать. В тот день, когда отец получил пакет, и перед тем, как ехать вечером к губернатору, он приехал в мой офис в пароходстве и попросил разрешения воспользоваться моим ксероксом. Он умел им пользоваться, потому что у них в институте стоит точно такой же. Я, разумеется, разрешил. Работал он минут сорок, потом сказал "спасибо" и уехал.

– Что он переснимал? – спросил Пастухов.

– Не знаю. День был суматошный, задерживалась загрузка двух наших лесовозов, так что мне некогда было отвлекаться.

– Ваша секретарша могла увидеть, что он переснимает?

– Вряд ли. Во-первых, аппарат стоит в моем кабинете. А во-вторых, секретарша все время висела на телефоне, ей не до этого было. Я же говорю, что день выдался просто сумасшедший.

– Не допускаете ли вы, что отец делал копии тех самых документов, которые получил утром?

– У меня была эта мысль. Но на выступление он вышел с несколькими листочками тезисов. И все. После убийства при нем никаких документов не оказалось.

– Их могли взять из кармана плаща, – предположил Пастухов.

– Могли, – согласился Юрий. – Если бы хотели убить его. Но хотели убить меня.

– Какой разговор был между гостем и вашим отцом? – продолжал расспросы Пастухов. – С криками, угрозами? Вы могли это слышать снизу.

– Нет. Обычный спокойный разговор. И провожал его отец совершенно спокойно, а на пороге пожал руку. Они не ругались и не ссорились, нет.

– Вы так и не скажете мне, кто был этот гость?

– Не скажу. Но объясню почему. Может быть, ваше расследование будет удачным. Но, скорее всего, нет. А последствия его выйдут боком мне и моей семье. А я люблю свою семью и хочу ее оберечь. Не осуждайте меня за это.

– Я вас не осуждаю, – сказал Пастухов. – Напротив. На вашем месте я поступил бы точно так же. Ну, разве что использовал бы все свои возможности, чтобы поквитаться с врагами.

– У вас этих возможностей, вероятно, больше, чем у меня. У меня их попросту нет. У вас есть еще вопросы?

Пастухов поднялся.

– Нет. У меня есть один совет. Не нужно вам никуда уезжать. Вам нравится здесь?

– Да, – ответил Юрий.

– Ну и живите на здоровье. Никто вас не тронет. Потому что вы никому не нужны. Вы вбили себе в голову, что хотели убить вас. Нет, Юрий Николаевич, хотели убить не вас, а вашего отца. И убили.

– Вы в этом уверены?

Пастухов мог бы объяснить этому большому, загнанному в угол своим страхом человеку, что ни один профессионал даже в густой темноте не перепутал бы его с отцом, будь даже на них одинаковые парики. Человека рисуют не одежда и внешность, а гораздо в большей степени – психофизика его движений: походка, манера сутулиться или распрямлять плечи, еще тысячи малозаметных деталей, которые для любого профессионала очевидны, как крупный текст в детской книжке. Но он не стал ничего объяснять. Лишь повторил:

– Да, уверен.

– Почему-то я вам верю, – подумав, проговорил Юрий.

– Потому что я говорю правду. А правду не нужно подкреплять доказательствами. Она говорит сама за себя. Проводите меня.

Туман на улице сгустился так, что фонари были словно бы окружены радужными оболочками. Юрий погремел замками, отпирая калитку, и выпустил гостя.

– Спасибо вам, – сказал он, протягивая широкую крепкую руку.

Пастухов задержал его ладонь в своей и быстро спросил:

– Гостем Николая Ивановича в тот вечер был губернатор?

Юрий помолчал и ответил:

– Да, Валентин Иванович Хомутов.

II

Пастухов не стал придумывать никаких фокусов, чтобы добиться встречи с губернатором. Он попросту появился в его секретариате во второй половине дня и предъявил старшему референту книжечку с тиснением КПРФ на обложке.

– Начальник охраны Антонюка, – представился он. – Мне нужно поговорить с губернатором.

Золотой карандашик старшего референта застыл над блокнотом:

– О чем?

– О вопросах его безопасности.

– Вы не могли бы более подробно изложить тему своего разговора, чтобы я могла передать ее шефу?

– А вы в этом что-нибудь понимаете? – спросил Пастухов.

Сложная прическа на голове старшего референта качнулась и едва не рассыпалась от возмущения. Но она овладела собой.

– Чтобы сообщить шефу тему вашей беседы, вовсе не обязательно быть специалистом в вопросах охраны. Итак?

– Передайте, что я хочу обсудить с ним проблемы блокирования объекта угрозы на дальних обводах, – вежливо сказал Пастухов.

Она сделала несколько стенографических загогулин в блокноте и величественно уплыла в кабинет, отделенный от приемной массивной дубовой дверью с бронзовыми ручками.

Резиденция губернатора размещалась в бывшем здании обкома КПСС. Несмотря на современную мебель и какие-то экзотические многолетние цветы, расставленные в торцах коридоров и в приемных, в здании был неистребим какой-то казенный дух, дух присутственного места, враждебный любому вошедшему. Не потому, что человек вошел с каким-то делом, которое может отвлечь обитателей этого места от их важных обязанностей, но уже само появление постороннего, человека с улицы, вызывало волны враждебности. Любой посторонний, будь он проситель или предлагатель чего-то полезного, был враждебен каждому сантиметру этого здания. Он был неуместен здесь. Несмотря на то что милиционеров у входа давно уже заменили прилично одетые и вежливые охранники и не меньше двух или трех раз сменились все секретарши и начальники канцелярий, этот дух враждебности к каждому вошедшему с улицы человеку все же не выветривался, он незримо присутствовал в атмосфере губернаторской резиденции, невольно заставляя вспомнить времена, когда перед входом в это массивное здание красовалась вывеска "Областной комитет КПСС", а на шпиле над зданием реял красный флаг.

Через минуту старший референт выплыла из кабинета и сообщила Пастухову, стоя у открытой двери в кабинет:

– Заходите. Валентин Иванович вас ждет.

При этом вид у нее был такой обескураженный, что две другие секретарши (или младших менеджера) сделали вид, что крайне заняты своими бумагами настолько, что им некогда даже взгляда поднять на свою начальницу.

Только два телохранителя губернатора как полулежали в креслах в углу приемной, перемалывая мощными челюстями жвачку, так и остались в той же позе, никак не прореагировав на происшедшее.

Губернатор сидел за массивным, сталинских времен письменным столом высокий сухощавый пятидесятилетний мужчина в свежей крахмальной рубашке и с распущенным узлом галстука. Поддернутые белоснежные манжеты были скреплены красивыми запонками из какого-то уральского самоцвета в серебряной или мельхиоровой оправе. Подглазья набухли и были темными, как у людей, страдающих почками. Пастухов обратил внимание, что пишет он не шариком, а красивой, с золотой отделкой самопиской. И это ему почему-то очень понравилось, хотя сам он писал мало и ему было в высшей степени все равно, чем писать – лишь бы писало.

Увидев посетителя, губернатор поднялся из-за стола, вышел навстречу гостю и пожал ему руку.

– Даже думать не хочу о той чуши, которую вы сказали моему референту. Но если начальник охраны моего соперника просит о встрече – значит, у него есть на то причины. Излагайте. Кофе? Чай?

– Спасибо, ничего, – отказался Пастухов.

– Тогда пойдемте сюда, – предложил губернатор. Он открыл небольшую дверцу в торце своего кабинета, и они оказались в небольшой комнате, обставленной как столовая или гостиная: с буфетом, диваном и обеденным столом на шесть персон. Пастухов понял, что это была комната отдыха, какие, как он слышал, являлись обязательной принадлежностью кабинетов большого начальства. Впрочем, слышать-то слышал, но бывать в них ему не приходилось ни разу.

Губернатор достал из буфета початую бутылку коньяка и два хрустальных фужера, щедро налил в оба и жестом предложил Пастухову не стесняться.

– Спасибо, я не пью, – отказался Пастухов.

– На работе? – уточнил губернатор.

– Нет, практически вообще. Ну, глоток на поминках...

– Почему?

Пастухов понял, что должен искренне отвечать на все вопросы, даже пустяковые, если он хочет получить искренние ответы на свои.

– У меня отец от водки сгорел.

– Боитесь повторить его судьбу?

– Не боюсь. Не хочу, – уточнил Пастухов. – Есть и еще причина. Когда я выпью, во мне поселяется как бы другой человек. И он мне не нравится. Он мне мешает жить, думать, делать свое дело.

– Спасибо за откровенный ответ. А вот мне этот другой человек нравится. Он свободен, весел, раскован. Может легко позволить себе то, чего я в нормальном состоянии позволить себе не могу. Да, нравится. Поэтому я и пью. – И в доказательство губернатор одним махом опрокинул в себя содержимое фужера. – Давай выкладывай. Зачем начальнику охраны Антонюка понадобилась встреча с губернатором?

– У меня есть несколько вопросов. Но прежде – один совет. Немедленно смените ваших мордоворотов. Я имею в виду охрану.

– Почему?

– Перед тем как встретиться с вами, я прошел два поста. Один – на входе. Ладно, не будем к ним придираться, хотя заметить, что у человека оружие, – для этого никакого металлоискателя не нужно. Для опытного человека. Второй пост – на этаже возле вашего лифта. Та же картина. И наконец, двое ваших охранников в приемной. Но они-то должны были хотя бы обыскать посетителя. Тем более что посетитель незнакомый. Я не принес с собой сюда оружия только потому, что оно мне не нужно. А если бы было нужно?

– Ты считаешь, что моей жизни угрожает опасность?

– А вы считаете – нет? Тогда просто увольте лишних людей.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Да, считаю, – сказал Пастухов. – Поэтому ваших охранников я не уволил бы, а сменил.

– Где я возьму других?

– Я вам пришлю пару моих ребят. Из Москвы. Они придут и скажут, что от меня.

– Твоих – что это значит?

– Мы вместе воевали в Чечне.

– Я так и подумал, что ты из военных. Кем ты был?

– Капитаном спецназа.

– Тебе же не больше 27-28 лет.

– Двадцать семь. Чин капитана я получил в двадцать пять.

– Так-так. Тем более интересно с тобой поговорить. Твои ребята с меня небось три шкуры сдерут?

– Нет, всего по пять тысяч долларов.

– За две недели работы?! – изумился Хомутов.

– Когда вы нанимаете специалистов экстракласса, вы удивляетесь, что у них высокие расценки?

– А они экстра-класса?

– Таких в России не наберется больше десятка.

– Убедил, – подумав, сказал Хомутов. – Да, убедил. Почему-то я тебе верю. Столько же тебе платит Антонюк?

– Это не тема нашего разговора. Тем более что платит не он.

– А кто?

– Этого я не знаю. И до вчерашнего дня не хотел знать.

– Что случилось вчера?

– Я разговаривал с сыном Комарова. Он рассказал, что за полчаса до убийства вы беседовали с Комаровым у него дома.

– Да, я встречался с ним.

– Дня за три до этой встречи он отдал вам некий пакет.

– Допустим.

– Что было в этом пакете?

– Ты никогда об этом не узнаешь. Есть вещи, которые остаются тайной на десятилетия. Это – одна из таких вещей. И не потому, что я этого хочу. Нет, это диктуется логикой государственного развития. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Понимаю. Но мне плевать и на государственное развитие и на его логику. В этом пакете – тайна гибели Комарова. И я узнаю ее. Иначе я просто не смогу выполнить работу, для которой меня наняли. А я привык добросовестно относиться к своей работе.

Губернатор плеснул в свой фужер еще коньяка, выпил без закуски, с удовольствием закурил и проговорил, благожелательно щурясь сквозь дым на Пастухова:

– А ты мне нравишься, парень. В молодости я был такой же. Есть цель ее нужно достичь. Все остальное не суть важно. Лишь позже я понял, что все остальное может быть важней сути. Ты этого пока не понял. Ну и ладно, поймешь. Про пакет я могу тебе только одно сказать. Даже если я тебе его дал бы, ты все равно бы там ничего не нашел. Там нет причины смерти Комарова. Верней, она есть, но далеко за рамками документов, которые находятся в этом пакете. Скажу тебе больше. Если бы этот пакет попал в руки любого другого человека, то вообще ничего бы не произошло. Трагическое стечение обстоятельств. Комаров оказался в нужное время в нужном месте. Это и стало причиной его гибели.

– Вы согласны, что его убили?

– Кто же с этим не согласен?

– Что убийство было заказным?

– Об этом мне говорили в управлении МВД.

– Что оно было выполнено профессионалом высокого класса?

– И об этом был разговор.

– Кто вместе с вами ездил к Комарову?

– Я был один. Он специально попросил об этом. Был только водитель, но он не выходил из машины.

– В разговоре с Комаровым вы не достигли того результата, которого добивались. Кого и как вы информировали о том, что разговор фактически закончился ничем?

– Да ты, никак, меня обвиняешь в убийстве Комарова? – благодушно предположил губернатор.

– Не вас. Но того, кто был с вами. Или того, кто, к примеру, стоял в кустах сирени и ждал вашего знака.

Губернатор нахмурился:

– Ты выстроил у себя в мозгу какую-то схему и ищешь под нее доказательства.

– Помогите мне ее разрушить.

– Не очень понимаю, почему я вообще трачу время на разговор с тобой.

– Я вам скажу, – предложил Пастухов. – Хотите?

– Попробуй.

– Потому что вы честный человек. Вы действительно напрямую не задействованы в убийстве Комарова, но косвенную вину все-таки чувствуете и стараетесь всеми способами от нее отделаться. И разговором со мной, и коньяком.

Губернатор махнул рукой, обтянутой накрахмаленной манжетой с красивыми запонками:

– Убирайся. Мне больше не о чем с тобой разговаривать. Уверяю, что я никому ни полслова не сказал о разговоре с Комаровым и о том, чем он закончился. Ни полслова. Это я тебе говорю. А любой другой человек в городе подтвердит, что моему слову можно верить.

– А пакет с документами?

– Я в первый же день передал его в Москву. Пастухов встал.

– Я все равно узнаю, что было в том пакете, – предупредил он.

– Да не было там ничего. Ничего, понимаешь? Там были бумаги пятилетней давности, которые к нынешним делам практически не имеют отношения. Если бы я мог тебе дать этот пакет, то через пять минут ты отложил бы всю эту макулатуру в сторону.

– Почему вы не хотите снова стать губернатором? Это желание пропало у вас после встречи с Комаровым или раньше?

– Хватит, нахлебался. Я строитель. Понимаешь? Всю жизнь я строил дома для людей. Перед сдачей дома обходил все квартиры, смотрел, не криво ли наклеены обои, хорошо ли закрываются форточки и балконные двери. У меня и на секунду не было сомнений в правильности и праведности моего дела. А здесь всего за четыре года я хлебнул столько говна, сколько другой и за всю жизнь не нахлебается. И главное – все зависит не от меня. Зарплату задерживают Минфин денег не перечисляет. А виноват кто? Я. Производство останавливается. Кто виноват? Я. Область одна из первых в России по сбору налогов. А что мы имеем от этих налогов?

Дырку от бублика. И кто виноват? Тоже я. Я всегда был демократом. А сейчас я даже не знаю, кто я. Полукоммунист, полуфашист, полулиберал, полукапиталист.

– Я был на ваших предвыборных встречах. Вы не производили впечатления человека, который поставил крест на своей карьере, – заметил Пастухов.

– А сейчас произвожу?

– Да. Что вы узнали такого, что отбило вам руки?

– Все, парень. Закончен наш разговор. Больше я тебе ничего не скажу. Сам сможешь что-то узнать – дам подтверждение. Не сможешь – извини. Это не моя тайна. Да и тайны тут нет. Ребят, которых обещал мне в охрану, пришлешь?

– Обязательно.

– Вот за это спасибо.

Губернатор проводил Пастухова до двери кабинета, пожал ему руку и вернулся в кресло, на спинке которого висел его пиджак.

– Секунду! – сказал Пастухов старшему референту и снова всунулся в кабинет.

– Валентин Иванович, последний вопрос. После разговора с Комаровым вы дали кому-нибудь какой-либо знак?

– Я не слышал этого вопроса. И вообще больше тебя не видел, – ответил Хомутов.

Пастухов вышел на просторную площадь, ощущая освобождение от той тягости, которую нормальный человек всегда испытывает в казенном доме.

* * *

Разговор с губернатором дал даже больше, чем Пастухов ожидал. Теперь он не сомневался, что ключ к разгадке убийства Комарова, а следовательно, ко всей истории – в документах, о которых говорили Юрий Комаров и губернатор. Что это за документы пятилетней давности, какого рода – об этом Пастухов понятия не имел. Кто-то передал их Комарову. Кто? Кстати, почему именно Комарову, а не кому-то другому? Комаров попытался как-то их использовать. Возможно, в разговорах с главным здешним "яблочником" Мазуром, а решающий шаг сделал, встретившись с губернатором. Сразу после последней встречи с губернатором Комаров был убит. Что произошло? Какую роль во всем этом сыграли злосчастные документы? А они непременно сыграли какую-то роль таких случайностей просто не существует в природе. И ученый Комаров недаром же вызвал к себе домой губернатора, и недаром же тот приехал, хотя мог назначить встречу у себя в резиденции и в более удобное время. Значит, что-то поджимало? Что?

И сами документы. Копии их исчезли. А они были, Юрию незачем врать. Значит, убийца вынул их из кармана плаща Комарова?

Все было туман, непроницаемая водяная мгла, наползающая на город с Балтики.

Туман. Сплошной туман.

И вот еще какая мысль копошилась в мозгу Пастухова, пока он осторожно вел "пассат" к гостинице "Висла". Когда переговоры губернатора с Комаровым закончились безуспешно, как вел себя губернатор? Плюхнулся на сиденье, хлопнул дверцей, закурил и скомандовал: "Домой" или "На работу"?

Мог ли водитель по его движениям и настроению понять, что шеф недоволен, а следовательно – что разговор был неудачным?

Губернатор понравился Пастухову. Он верил в это сразу возникающее расположение к людям. Случалось, он ошибался, когда испытывал настороженность и даже неприязнь к тем, кто оказывался в конечном счете нормальным и даже приятным. Но ни разу в жизни не оказался негодяем человек, который ему сразу понравился. Ни разу. Это не означало, что Пастухов сразу лез с объятиями и откровениями, напротив – он долго к этому человеку присматривался и, лишь когда убеждался в своей правоте, делал шаг к сближению.