355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Сидоренко » Заяабари (походный роман) » Текст книги (страница 15)
Заяабари (походный роман)
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 16:34

Текст книги "Заяабари (походный роман)"


Автор книги: Андрей Сидоренко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Но наполовину мне все-таки повезло: баню недавно топили и там осталось немного горячей воды. Не кости погреть – так хоть помыться.

Все равно здорово. Вода, разогретая с помощью дров, обладает дивными свойствами: она радует тело и придает необычайную легкость дыханию. Как только умоюсь такой водой, то голова кружится, будто перед засыпанием.

Можно ли испытать счастье с помощью двух ведер горячей воды? Очень даже запросто – надо в холодном климате преодолеть полтысячи километров на весельной лодке, а затем помыться – и ты в раю.

Виктор позвал в гости и кажется задался целью закормить. На столе – изобилие яств, блюда в основном рыбные. Начали с копченой щуки, потом перешли на омуля, который оказался совершенно сырым (жена Виктора перепутала бочку и достала только что выловленную рыбу), но меня это не смутило и я съел несколько рыбин. За омулем последовал хариус, потом бутерброды с его же икрой, через некоторое время на столе появилось мясо нерпы и только потом чай. Я объелся, разомлел и вспомнил Дальний Восток.

Моему сахалинскому корешу старшему электромеханику НИС «Искатель» Валерке Булычеву понравилась девушка, которая подошла и начала на него смотреть в то время, как он в центре дальневосточного городка Ванино раздаривал детишкам конфеты "Косолапый мишка". Валерка стоял на площади и разбрасывал конфеты в разные стороны подобно сеятелю. Заприметив девушку, он запустил в небо остаток конфет вместе с кульком, подошел к ней и произнес: "Девушка, глядя на Вас, мне хочется жить!".

Мне тоже хотелось жить, как тогда Валерке Булычеву, но только от общества Виктора и его жены. За время моей жизни на материке, после того как покинул замечательный остров Сахалин, я успел отвыкнуть от душевных людей и даже начал сомневаться в их всамделишном существовании. А здесь на Байкале не могу им нарадоваться.

Я был странником и встречали меня как странника. От этого в душе происходит праздник, самый настоящий праздник, а не тот, который отмечен в календаре.

Не люблю календарные торжества – мне на них скучно. Мне скучно видеть пьяные морды, отпускающие плоские шутки. Даже Новый Год не люблю, оттого что должен радоваться по расписанию. Праздник – это радость, радость для души. Если этого нет – все остальное не имеет смысла.

Когда уехал с Сахалина и сделался материковым жителем, то разучился радоваться жизни. Я уже забыл что это такое – настоящая радость общения. Когда только собирался на Байкал, то меньше всего думал о встречах с людьми. Я хотел чего-то прекрасного, непонятно чего, но только не человеческого общества. В последнее время от людей у меня одни расстройства. А здесь, неожиданно для себя увидел людей такими, какими они и должны быть – радостными и добрыми. Я радовался людям. Я открыл их для себя заново. Я открыл целый новый мир – мир людей. Это величайшее открытие для меня, потому что я уже устал и приготовился дожить жизнь до конца отдельно. И не потому, что так решил, а потому, что перестал видеть в людях людей. И в значительной степени не во мне причина. Мой народ терпит страшное бедствие. Корабль, на котором мы все вместе куда-то плыли, утоп, и кому-то в голову пришла идея, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. И понеслось. Мы стали не спасать себя, а топить друг друга. В таких условиях выживают не сильнейшие, а гады, которые в последствии нарожают себе подобных. Они уже народились и уже живут, придумывая новые немыслимые жизненные устои.

Есть у нас в Крыму альпинист-одиночка по кличке Фантик. Залез как-то Фантик на скалу и грохнулся вниз. Лежит переломанный и смотрит в небо. Проходит мимо него группа туристов. И как вы думаете, что произошло? Ребята бросились оказывать первую помощь пострадавшему отважному альпинисту, а один из них, самый выносливый, побежал в ближайший населенный пункт вызывать горноспасателей? Ничего подобного. Ребята перешагнули через покалеченное тело героя и пошли дальше – они боялись куда-то опоздать и не захотели задерживаться. Фантика подобрал лесник случайно.

Это как раз те самые молодые ребята, которые выросли в новом обществе. Но это мой народ, и я должен его любить, потому что ничего другого не остается. Иначе я буду похож на тех туристов, которые бросили валяться израненного Фантика.

У меня есть книжка Юрия Визбора где он любит повторять, что в горах не может быть гадов. Еще как может! Не так человек устроен, что вытащи его на природу – и он похорошеет, расцветет и преобразиться. Природа не для этого сделана: она для любви устроена. А это совсем другое и никакими лишениями, нечеловеческими усилиями и прочим здесь ничего не добиться, потому что невозможно добиться любви.

Я сидел с Виктором на его малюсенькой кухоньке и страдал от обжорства. Но я был счастлив оттого, что передо мной настоящий человек живьем – значит, не все еще потеряно для отечества: у Виктора есть дети, и я уверен, он их правильно вырастит, и будет кому правильно жить.

Радости встречи обязательно должна предшествовать разлука, иначе какая это встреча? Настоящая встреча не может быть без любви, а любви не бывает без радости, как не бывает странствия без пути, как не бывает пути без встреч и разлук. Путь без любви – это путь во мраке, это не путь в никуда, это тупик.

Чтобы почувствовать вкус пищи, надо проголодаться. Сытому пища во вред. Чтобы обрадоваться встрече с человеком, надо на время перестать видеть людей. От людей тоже вред, когда они не рады друг другу. Обычно мы так не живем и не думаем. Это ужасно и мне жаль людей за то, что они разучились встречаться и расставаться.

Встреча с человеком в обычной жизни – несущественная деталь. Во время странствия – это праздник. Одиночество в обычной жизни – страшная тягость, во время странствия – это источник силы и радости. Странничество – это жизнь наоборот. И этого очень не хватает человеку.

В каждом из нас есть бог и дьявол. Каждый способен на все: на самопожертвование и на убийство, на бескорыстную растрату и на воровство, на верность и на измену, на любовь и ненависть. Человек – это такой гад, что мне иногда страшно становится от того, что он способен натворить.

Странничество порождает негласную договоренность между людьми о доброте и любви. Страшная сила возникает от одного только факта странника. Я не задумывался об этом, пока не заметил вокруг себя мир, созданный на основе доброты. Он сам таким сделался, и это был мой мир. Я увидел много доброты в людях, столько, что даже начинал чувствовать себя, почему-то, неловко. Мне хотелось сделать что-нибудь хорошее. Но что я могу?

Умы наши заражены страшным вирусом. Имя ему – "Обмен". Зараза убивает все прекрасное, оставляя вместо этого иллюзию приобретения. Микроб появился на свет от недоверия, которое сеет только вражду между людьми.

Мы усматриваем высшую справедливость в обменном принципе. Отдать ровно столько, сколько взять. Это не справедливость – это ошибка, роковая ошибка. Жизнь – не арифметика, потому что эта наука не способна учесть радость и любовь. Радость и любовь возникают от подарков и жертвы. Любовь и радость получаются, когда не требуется ничего взамен. Мы сочинили, как нам кажется, самое главное уравнение, по которому живем. Но в расчетах ошибка, чудовищная ошибка. Я не хочу жить по такой формуле.

Каким бы расчудесным не было общество, оно имеет ужасную оборотную сторону и черную тень: члены его волей-неволей уподобляются баранам, ведомым пастырем. Человек, следующий за кем-то, теряет себя и Бога в своей душе заодно. Странствие – это путь к простой истине: жизнь возможна по другому. Весь мир – это мы и есть и никуда не надо ходить, особенно далеко и особенно за кем-то. Благословен тот странник, который осознал свое отдельное и независимое положение в мире. Хочется жить, как летать, хочется сказки, хочется таинства.

Вернулся из Кочериково метеоролог Володя и поселил меня к себе ночевать.

В Володином доме я познакомился с Наташей, очень интересной сибирской женщиной 27-ми лет. Вид ее не говорил о том, что она принадлежит к слабому полу. Работа у Наташи была тоже не для слабаков – она заведует всеми бабочками и жучками на огромной территории Байкало-Ленского заповедника. Живет она у Володи временно, пока не построит себе зимовье где-то на отшибе в тайге.

По штату Наташе положено иметь настоящий пистолет для обороны, но она его никогда с собой не носит, надеясь на медвежью доброту.

Байкальские жители разделяются на два типа: одни видят в медведе лютого хищника (и небезосновательно), другие – проявляют крайнюю беспечность в этом вопросе и воспринимают зверюгу как домашнее животное.

Жители поселения мыса Покойники относятся поголовно ко второму типу и медведя всерьез не воспринимают.

Бродя по тайге, Наташа время от времени сталкивается с медведями и ничего, лишь однажды чуть было не случилась беда, когда она случайно оказалась между медведицей и ее детенышами. К счастью, все обошлось. Но так бывает не всегда. Я слышал много страшных историй о лютости и коварстве дикого зверя, и очень странно видеть людей разгуливающих по тайге без ружья. Правда, здесь это – редкость.

Некоторых медведей знают в морду, у них даже есть имена.

Было около полуночи, когда пришел сын Виктора, пацан лет 10-ти, и позвал есть пирог. Пирог был рыбный и очень вкусный. Высота кулинарного чуда сантиметров двенадцать и нарубили его от всей широченной сибирской души здоровенными кусками, которые можно удержать только двумя руками. Для сочности в пирог добавили рыбий жир. Но это не та гадость, которой нас кормят в детстве, а совсем другой жир. Он соскребается с рыбьей брюшины.

Рыбных блюд съел за вечер килограмма три и теперь на ночь глядя потянуло на чай, которого влил в себя наверное полведра. Чаек был как и полагается отменной крепости, и всю ночь я пролежал с выпученными глазами без малейшего желания заснуть.

Утро не застало врасплох, я полностью проследил его постепенное возникновение. Голова раскалывалась как с похмелья, но стоило только умыться в Байкале, как все неприятные ощущения чудесным образом исчезли без следа. Снова хочу в путь.

Метеоролог Володя погоду предсказывать совершенно не может, и не потому, что он плохой специалист, а потому что погода такая. Ее просто невозможно предсказать, даже на несколько часов вперед.

– Володь! Какая сегодня погода? – Мне стало интересно мнение специалиста.

– Да Бог ее знает, – ответил специалист.

Я распрощался с обитателями мыса Покойники и продолжил свое путешествие. Виктор надарил в дорогу сушенных щук штук, наверное, десять, каждая по полметра длиной. Их я ел каждый день в обед и очень привык. Грустно было доедать последнюю.

Странные вещи начинают происходить: я перестаю чувствовать тело. Это происходит спустя полчаса после начала гребли. Сначала мысли пребывают в смятении и путаются между собой, но вскоре они успокаиваются и я перестаю помнить о себе, как бы вообще перестаю быть, и мое плавание превращается в полет. Я будто лечу на параплане среди гор. Если не быть дубиной, то, летая на высоте 1 км., можно запросто почувствовать непричастность к миру. Когда у меня это получается, я становлюсь как бы между прочим, и чувствую себя неучтенным.

Мое плавание – сплошной полет. Я теряю все, как землю под ногами во время прыжка в бездну, чтобы потом обрести заново: людей, весь мир и себя.

Прохожу мимо мрачного ущелья, через которое идет тропа к Лене-реке, всего четыре часа ходу. У меня была возможность туда сходить, но я передумал – есть физический предел и у моего организма. Кроме того, впечатления обо всем, что со мной произошло, были настолько сильны, что, добавив еще, можно перебрать.

Над ущельем висит неприветливая серая туча. Холодно, сыро и неуютно. Место серьезное и на редкость мрачное. Интересно здесь побывать, но не жить. Во всяком случае, я бы не хотел.

Мыс Покойники вместе с избами на нем скрылся из виду, и я снова – один. Иногда бывает просто хорошо: ни о чем не думается – просто гребу и существую. Но случается так, что мысли начинают как бешеные носиться внутри головы: их не запомнить просто так, если не стараться специально. Иногда что-то записываю по вечерам – не все, конечно, а только то, на что хватает терпения и сил.

Рассказы о своих мыслях – это палка о двух концах. С одной стороны, интересно, конечно читателю узнать, не только что делал путешественник, но и о чем думал. Но с другой стороны мысли странника не всегда о смешном, а это не всем по вкусу. Мне интересней всего читать, о чем думал и что чувствовал путешественник, поэтому я, перед тем как сесть за книгу, решил не стесняться писать про то, что у меня в голове тогда было.

Откуда у человека возникает неудержимая тяга к путешествиям, к передвижению, к странствию? Дурь это, блажь, потребность или что-то еще? Что же такое странничество, есть ли в этом смысл, или это просто так? Мы обычно теряемся среди известных слов, не понимая их смысла до конца: туризм путаем с путешествием, путешествие – со странствием, странствие с бродяжничеством, скитанием и паломничеством, а увлеченные восточной философией запросто могут назвать странника санньясином.

Народ о странничестве только слышал, но толком ничего не понимает и не знает, когда это началось, продолжается ли и должно ли быть.

Расскажу сказку. Она не интересная и не поучительная и воспринимать ее, по моему, тяжело. Я даже хотел ее выкинуть и уже выкинул, но потом все-таки оставил – пусть будет.

Сначала это было Ничто, и это Ничто преспокойно в таком состоянии находилось бы, не случись с ним Печаль о Несуществующем. Так произошла Двойственность, и сразу же Печаль о Несуществующем породила Радость Постижения Всего Сущего, которое таким образом уже начало Быть. Идея Быть произвела Пространство и Время для удобства восприятия того, чем все это будет заполняться. И заполнилось все это Двойственностью, которая произвела Материю и Дух. Пространство, время, материя, дух не могли сдержаться и создали весь мир с тьмой вещей и поднебесной. Из простого появилось куча сложностей, которые имеют свойство размножаться.

Бесконечно долго так продолжаться не могло, иначе первоначальное Ничто оказалось бы позабытым, и стало бы ничем. Двойственность, задумавшись над рождением Мира произвела Смерть, поэтому все рождается и умирает.

Все существует по отдельности и вместе одновременно: рождение и смерть, печаль и радость, добро и зло, знание и неведение.

Неведение так же важно для мира как знание. Неведение порождает страх, а страх – бесстрашие.

Страх получается тогда, когда мы перестаем отрицать все что есть и чего нет. Если мы не способны смириться с отрицанием воли к жизни – возникает страх смерти. Все наши несчастья таким образом возникают: не видя Двойственности, мы стремимся приобретать и получаем утрату, устремляясь к радости, – приобретаем печаль, взалкав счастья, – страдаем. Цель порождает страх, страх не достигнуть цели. Этот страх никогда не исчезнет, пока мы не утратим цель. Цель также важна, как и утрата ее, она нужна нам для того, чтобы иметь, испугаться и после отказаться от нее, обретя бесстрашие.

Чтобы собрать разбросанный по кусочкам мир, мы должны составить его из противоположных частей.

Странствие – одна из потерянных человечеством частей целого. Без него не собрать мир заново, чтобы потом он снова разобрался.

Жизнь наша – сплошное целеустремление в материальном и духовном. Мы устремляемся к чему-то конкретному, забыв о его отрицании с помощью противоположности. Сделав приобретение – забываем освободиться от него, родившись раз, – забываем о смерти, сосредоточившись на зле, – забываем о доброте и наоборот и т. д.

Странствие – это дополнение нашей жизни до единого прекрасного целого с помощью отрицания привязанности к месту, к дому, к людям, к материальному, к цели. Отсюда рождается любовь к миру.

Насупротив целеустремленности в каждом из нас возникает неудержимая тяга к перемещениям по планете без особого смысла. И коль скоро она не осознана, мы пытаемся успокоиться разными приемлемыми способами, кто на что горазд.

Но устремляясь в путь, никак не можем оставить в покое цель по привычке: мы хотим покорить, преодолеть, отдохнуть, познать. Все это важно, но мы забываем, что также важно этому и не быть.

Часто неудержимую тягу к странствию используют не так. Многие стыдятся естественного желания оставить привычную жизнь и отправиться ко всем чертям, и чтобы как-то оправдаться перед обществом, придумывают цель. И вместо странствия получается путешествие или туризм. Это трусость. Перед обществом не надо оправдываться. Оно все равно будет недовольно. Странствие отрицает общество. В свою очередь общество не остается в долгу и относится к странствию как к пережитку.

В старину под странниками понимался вообще всякий сброд по большей части. Путешественники практически приравнивались к странникам, а единственная попытка как-то осмыслить странничество была предпринята весьма категоричными личностями, которые в своем прямолинейном отрицании всего и всяк дошли до полного идиотизма. Это беспоповцы. Они считали, что миром правит антихрист, и что всякое подчинение власти – смертный грех. Оттого-то и надо до конца дней своих скитаться по свету и быть схороненным в лесу в неизвестном месте.

Странничество обязательно должно быть, как тот неизвестный элемент в таблице Менделеева, о существовании которого можно догадаться по пропущенной пустой клеточке. Странничество необходимо, чтобы человек мог осознать мир и себя.

У индусов в этом вопросе больше порядка, чем у нас, славян. Они изобрели санньяс – полный отказ от семейной и общественной деятельности с тем, чтобы овладеть наконец своими чувствами и целиком отдаться служению Богу. Это очень близко к отшельникам, живущим в уединении ради спасения души.

Сейчас у нас отшельников можно найти разве что в словарях или они возникают против доброй воли, а это не считается.

Странничество – это не санньяс, которому мир уже не нужен по существу. Странничество – это не отшельничество, потому что отшельники ведут оседлый образ жизни. Странничество – это не бродяжничество, потому что бродягами становятся поневоле. Странник не путешественник и не турист, потому что последние оба целеустремлены.

Вместе с этим странничество – это санньяс, потому что оно отрицает выгоду, семейную и общественную деятельность. Странничество – это отшельничество, потому что странник должен быть одинок. Странник – это бродяга, потому что покинул место оседлости и скитается по чужбине. Странник – это путешественник, потому что также познает мир, который открывается перед ним во всей красе и многообразии.

Странствие – это крик души о свободе, об освобождении от привязанности к тому, что тленно. Странствие – это искусство быть собой. Странствие – это путь спасения от общественного идиотизма. Странствие – это искусство быть свободным. Странствие – это любовь к людям через отрицание общества.

Конец сказки.

Прохожу мыс Большой Солонцовый. Море, слава Богу, тишайшее, но в небе творится что-то невообразимое. Исполинские колокольные облака висят над горами. Они как будто специально сделаны такими лишь для того, чтобы пугать народ и придумывать легенды про души, их населяющие. До полудня облака просто растут и молчат, а погодя, как следует сосредоточившись, начинают громыхать, соревнуясь между собой, кто сильней ухнет.

Выглянуло солнце и все вокруг преобразилось по-летнему. Знаю, что это ненадолго. Накатил туман, и я попадаю в волшебную страну, полную неожиданностей: что в следующий момент покажется передо мной – неизвестно. Первой появилась валяющаяся на берегу коряга причудливой формы, похожая на скелет доисторического животного.

Туман неожиданно улетучился, и я как бы пробуждаюсь ото сна и попадаю в другой мир, более реальный.

Дунул попутный ветер – ставлю парус. Ветер меняет направление – убираю парус. Ветер опять попутный. Туман накатил и через полчаса исчез. Надо мной появилась туча и начала грозить дождем. Подналег на весла в надежде смыться. Удалось. Только перевел дух, как впереди по курсу из-за гор выползло еще одно здоровенное облако и перегородило путь.

На дождь уже не обращаю внимание и часто даже не надеваю на себя что-нибудь дождезащитное. Естественным способом промокаю и так же естественно высыхаю. Иногда правда удается в двух свитерах промокнуть до нитки, но это бывает редко – дождь на Байкале долго не живет.

С вещами обхождение упростилось до предела. Они существуют в одной большой куче на дне лодки. Сначала о них заботился, старался, чтобы каждый предмет был на своем месте, но скоро перестал это делать. Под ногами валяются котелок, консервы, веревки и много чего еще по мелочам.

Зеркала нет, и что происходит с моей физиономией – точно не знаю, но, судя по всему, что-то страшное. Обуглившаяся на солнце шкура слазит пластами, губы потрескались.

Руки не узнать, как будто они не мои. Пальцы утолщились вдвое и почти перестали гнуться. Надоело обращать на это внимание.

Жизнь среди стихии меняет человека сильно, причем никаким другим способом не достичь этого удивительного состояния (мне даже трудно придумать ему название). Недолгое пребывание на природе, примерно около недели, можно обозначить как подготовку к настоящей жизни. Спустя две недели вы вступаете в новую жизнь, и примерно через три недели организм дичает окончательно.

Когда борьба за существование превращается в быт, а безопасная и уютная городская жизнь – в далекое и смутное воспоминание, тогда вы чувствуете себя несколько необычно, перестаете даже всерьез воспринимать разные страшные природные катаклизмы – они преображаются в красочную декорацию к волшебному спектаклю. Мысли мои далеко.

Странничество нельзя рекомендовать. Странничеству невозможно научиться, странником можно только стать. Это путь из ниоткуда и путь в никуда, и это не ремесло.

Перед тем, как заделаться странником, человек должен до этого дозреть глубоко у себя внутри. Не думаю, что странничество подойдет очень молодым людям. Не думаю также, что оно пригодно для стариков. В древнем возрасте, по-моему, для развития души больше подойдет отшельничество. Всему свое время.

Прожить жизнь наперекор законам природы – вредно, глупо и бесполезно. Похотливый, изображающий из себя молодца, старик выглядит пошло, даже если у него чудом все сохранилось. Речи юнца о духе и смерти превращаются в звон в ушах. Дед, боящийся смерти – зря прожил жизнь, молодой человек без страха – просто идиот.

Для меня провести в одиночестве много дней в глуши в молодом возрасте было просто невыносимо. Усилием воли я конечно добивался результата, но это была не жизнь, а сплошное преодоление. Последнее есть суть экстремального туризма. Человек чувствует в себе желание преодолевать, чтобы убедиться в своей силе и воле, приобретя заодно славу героя. Ничего в этом плохого нет, но и хорошего мало, особенно когда неофит калечит тело почем зря, не успев нормально дожить жизнь до ее логического конца. А логический ее конец вовсе не предполагает инвалидность, которая так же неестественна, как и сама идея, ради которой все затевалось.

Человек, идущий на неоправданный риск, на самом деле не смельчак, а всего-навсего волевая личность с непобедимым страхом. Именно страх заставляет рисковать. Это своего рода попытка убедить себя в том, что страха на самом деле нет. При этом считается, что отчаянный поступок – бесстрашный поступок. Хорошо, если все заканчивается благополучно, а если нет, то страдания от инвалидности на мой взгляд напрасны.

Раньше я думал как раз наоборот и считал, что жизнь во время экстремальных условий может что-то дать для души. Если бы я в конце концов свернул себе шею, летая на параплане (а сделать это можно запросто), то никакой такой особой истины мне не открылось. С парапланом мне просто везло, в отличие от многих моих товарищей. Я смотрел в глаза своих покалеченных друзей и пытался увидеть изменение в сознании в результате страшных травм – ничего я там не увидел. Уродства тела ни на какую новую орбиту нас не выводят – разгадка таинства находится не с помощью переломов.

Сейчас я нахожусь в одном из самых глухих мест планеты. Здесь даже не обнаружены древние поселения. Со мной может случиться все что угодно. Большинство людей считают, что рискую необдуманно, а я так не думаю. Риск возникает тогда, когда есть возможность не вернуться куда-то или благополучно не достичь чего-то. Но мне нет совершенно никакой особой нужды возвращаться – жизнь для меня происходит вся целиком здесь и сейчас. Я конечно в конце концов приплыву к людям, но меня это совершенно не волнует, нет в этом у меня потребности. Там увижу заранее известное и то, что не хочу видеть. Возвращение – это для меня суровая необходимость, а не потребность. Я рискую потерять только то, что у меня сейчас есть – ничего по сути. Наверное, это свобода.

На ночевку остановился в бухте Заворотной. Здесь раньше был карьер. Теперь он перестал действовать. На берегу несколько деревянных строений. Из обитателей только сторожа – двое молодых парней. По вечерам ребята развлекаются просмотром видеофильмов. Включают бензиновый генератор, который громыхает как трактор и смотрят кино. Я присоединился к ним и вскоре обнаружил, что ничего не понимаю, что там в телевизоре происходит. На экране бегали люди и палили друг в друга из автоматов. Они были очень увлечены своим занятием, лица их были перекошены страшными гримасами. Потом действие перенеслось в мирное время, где люди ходили с важным видом или кричали друг на друга. Как ни старался, я так и не смог понять, чем они там занимаются. Мне стало скучно от такого развлечения и я пошел глядеть на море.

Байкал напоминает Охотское море в районе Магадана. Наледи на горах в середине лета смотрятся экзотично. Я уже привык к постоянному холоду и не представляю, что сейчас где-то может быть жарко.

Настало утро. Из-за гор высунулось солнце и попробовало светить, но уже через несколько минут наползли тучи, опустились вниз и начали поливать дождем море и дикую гористую землю вокруг. Ветра почти нет, лишь только иногда по воде проносятся небольшие островки ряби, как будто Байкал слегка морщится в утренней полудреме.

Вышел из бухты и взял курс на мыс Заворотный. Через час миновал его и направился к мысу Южный Кедровый, расположенный примерно в 10 километрах.

Туман. Дождь. Радости во мне нет ни капельки. Силы на исходе. Остановиться бы и отдохнуть несколько дней, но бухта Заворотная кажется неуютной, и я предпочитаю остановиться где угодно, только не в этом месте.

Отдых просто необходим, но не могу заставить себя остановиться и отдохнуть – какая-то сила тащит вперед. Когда не чувствую движения, то нахожусь не в своей тарелке – это как наркотик. Хочу только вперед. Пред тем, как сесть в лодку, мне кажется, что вот сегодня не пройду наверное и нескольких километров. Но стоит только оттолкнуться от берега и сделать несколько гребков, как все во мне преображается, откуда-то появляются новые силы и я как бы растворяюсь в движении.

Человек обладает удивительной способностью – умением чувствовать себя первооткрывателем, и не обязательно при этом на самом деле им быть. Сознанию невдомек, что когда-то кто-то был на том месте, где вами завладело это чувство. Хронология событий важна для летописи, но не для сознания, которому вполне достаточно воспринимать просто необжитый и незнакомый пейзаж.

Но мне посчастливилось быть и настоящим первопроходцем. В студенчестве мы откопали новую пещеру в Крыму, и я оказался там, где не было людей никогда раньше. Сказочные ощущения.

То же самое со мной происходит на Байкале. Я чувствую себя первопроходцем. Хочется взлететь, чтобы сверху увидеть то, что открыл – это Байкал, это горы вокруг, это бесконечное небо над головой, это начало и конец всему Хухэ Мунхэ Тэнгри, это то, из-за чего все со мной происходит, Заяабари, это люди в глуши, это глушь без людей, это я сам.

Я лечу над Байкалом и над горами и называю все неназванное подряд: Хребет Моего Друга Шуры Понаморева, Пик Миши Шугаева, Падь Вовы Анисимова, ручей имени Пети Крячко, Ковалевская Чаща, Саяпинская Губа…

Вслед за мысом Южный Кедровый показались мысы Средний и Северный Кедровый. Примерно надо наказать тех, кто лепит на карту подобные названия. Мысы сказочно красивы, они высунулись из тумана длинными плоскими языками. Игра красок бесподобна: море серое с нежно-розовым отливом, небо то появляется, то исчезает в тумане. Над горами повисли огромные кучевые облака, черные снизу и хрустально белые наверху, а над Байкалом только кое-где перистые облачка.

Ныряю в туман: не видно ничего дальше нескольких метров. То ли плыву, то ли просто стою на месте и машу веслами. Туман загустел так, что начал моросить, и я постепенно отсыреваю. Озяб. Но вскоре выглянуло солнце и согрело.

После мыса Северный Кедровый снова туман и, кажется, надолго. Настроение мрачное.

Когда приходится долго находиться вдали от цивилизации, то рано или поздно наступит такой момент, когда вам вдруг все страшно надоест. Природные прелести перестанут удивлять и все вокруг покажется обычным, а труд ваш и доля тяжкими. В такие моменты обязательно мелькнет мысль: "Какого черта я здесь делаю?". Тот, кто говорит, что во время дальних странствий не испытал подобного – явно брешет, или это была не очень дальняя экспедиция, или не пришлось ему преодолеть что-нибудь серьезное. В общем, что-то не так.

Не решись странствовать, жил бы сейчас сытой жизнью буржуя и имел впереди перспективу улучшения своего благосостояния. Вместо этого плыву в тумане черт знает куда и непонятно зачем. Друзья мои однокурсники все сплошь капиталисты и семьянины. Наверное, я что-то не то делаю? Наверное, эта моя затея просто-напросто глупая выдумка? Наверное, надо поскорей закругляться и приниматься за строительство обеспеченного будущего, чтобы там, в будущем, у меня была сплошная тишь и благодать. Нет здесь среди моря и гор ничего чудесного, все мне кажется. Вокруг только сырость, собачий холод и дикое зверье. Чтобы до такой степени уморить свое тело, не надо забираться в такую глушь. Все это можно проделать и в Крыму с гораздо меньшими затратами. Черт бы все это побрал!

Туман пришел в движение, оторвался от поверхности воды на несколько метров и задумался над тем, как ему быть дальше. Не знаю почему, но я вдруг перестал грести и замер в ожидании непонятно чего. Туман рассеялся не весь, а только наполовину и сквозь него я увидел, как нарисованные, необычные горы. Деталей было не разглядеть, передо мной возник только намек на существование чего-то, но во мне что-то екнуло и пришло в движение. Дух перехватило и я не мог понять, что за таинственная причина вводит меня в необычное состояние.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю