Текст книги "Диверсант (СИ)"
Автор книги: Андрей Родионов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
– Вы ничего от меня не добьетесь, – твердо заявляет Екатерина.
Пес изо всех дергается и негодующе рычит, требуя второй попытки. Пытается вывернуть голову, чтобы взглядом передать: не дрейфь хозяйка, на этот раз не оплошаю. Я тяжело вздыхаю, готовясь к новому раунду переговоров, и мне тут же напоминают старую истину: в гостях стой лицом ко входу!
Глава 4Бавария – Франция, лето 1433: спрячь за высоким забором девчонку…
– У тебя гости, дорогая? Надеюсь, я не помешал? – произносит прямо за спиной чей-то голос.
Он глуховат и окончания слов проглатывает, но тем не менее прекрасно мне знаком. Я стою не двигаясь, ведь горло щекочет острое как бритва лезвие. Черт, как же он ухитрился так ловко ко мне подобраться?
– Положь собачку, – командует владелец кинжала, и я послушно передаю пса хозяйке.
Небрежно кинув карманного монстра на кровать, та азартно предлагает:
– Вызвать стражу?
– Не стоит, – поспешно говорю я, – гость и сам найдет, где тут выход. И кстати, Стефан, не мог бы ты опустить клинок? Это же я, твой старый друг Робер.
– Старый друг, говоришь? – хмыкает стоящий за спиной. – Ну тогда ты меня знаешь и должен понимать, что шутить с тобой никто не будет. Очень аккуратно вытаскивай все оружие, что у тебя есть и кидай на пол. Замешкаешься – горло перехвачу!
Я послушно начинаю разоружаться, много времени этот процесс не занимает. В конце концов я же не на войну шел, а с женщиной поговорить.
– Посвети, дорогая, – приказывает старый знакомец, и королева-мать охотно повинуется.
Похоже, на каждую строптивицу имеется подходящий мужчина. Ухватив меня за волосы Стефан рывком поворачивает мою голову вбок, к поднесенному светильнику. Оглядев, громко хмыкает.
– Похож, – признает он неохотно, – та же самая противная морда. Ну и какого черта тебе понадобилось в спальне королевы Британии?
– Да уж не желание залезть ей под юбки, – огрызаюсь я. – А сам-то ты что тут делаешь ночью?
Фыркнув, Стефан мощным толчком отправляет меня в угол спальни, подальше от горки оружия, что я набросал. Его кинжал с лязгом входит в ножны, но я не обольщаюсь: выхватить клинок – дело пары секунд. Я гляжу на старого знакомца исподлобья, осторожно поглаживая горло. В нашу последнюю встречу я оглушил Стефана и украл совместную добычу – карты новых земель. И тот факт, что я их сжег, ничего в общем-то не меняет. Нахмурив брови Стефан уставился на меня. Голову на отсечение даю, он тоже ничего не забыл.
– Ты его знаешь, Оуэн? – удивляется Екатерина.
– И ты знаешь, – со вздохом говорит мужчина. – Позволь тебе представить сэра Робера де Армуаза.
Помедлив, добавляет:
– Если помнишь, ты даже собиралась наградить его за спасение моей жизни. В прошлом году, во время Лондонского заговора этот проходимец оказался нам очень полезен.
– К вашим услугам, – отвешиваю я церемониальный поклон.
– Только не задирай нос, Робер, – усмехается старый знакомец. – Ты что же думаешь за нами случайно все время неслась по пятам целая свора? Мы были всего лишь приманкой для дурака, этакой дымовой завесой, пока втайне обтяпывалось настоящее дело!
– Да, что-то такое всплывает в памяти, – с улыбкой заявляет Екатерина. – Кстати, он и в самом деле очень… предприимчив.
И вот тут до меня доходит.
– Оуэн? – с недоверием спрашиваю я. – Тот самый Оуэн? Я имею в виду Оуэна Тюдора…
– Да, – царственно кивает Екатерина, – это мой добрый друг и верный подданный сэр Оуэн Мередит Тюдор.
Шпион и наемник, известный мне как Стефан слегка наклоняет голову, не выпуская меня из вида, и я все еще пребывая в легком ошеломлении, вежливо киваю мужу королевы Англии. Подумать только, я путешествовал с живой легендой, с чертовым Тюдором!
– Кстати, ваше величество, – деликатно замечаю я. – Просто любопытно, а насколько велико то самое вознаграждение?
Переглянувшись, супруги улыбаются. Эдак хищно, словно пара щук при виде жирного карася. Королева заявляет:
– Ничего не скажешь, хорош! Если он так же ловок в деле, как востер на язык, я бы не отказалась принять его на службу.
Оуэн меряет меня пронзительным взглядом.
– Ну, что скажешь? – негромко спрашивает он.
Я вежливо кланяюсь, в голосе сожаление:
– Увы, я уже состою на службе одной особы. Той самой, чье местоположение вы, ваше величество отказываетесь мне открыть.
Королева косится на Оуэна, тот глядит на женщину, заломив левую бровь. Скривясь, словно в поедаемом ею яблоке оказался червяк, Екатерина цедит сквозь зубы:
– Твой знакомец оказался бывшим телохранителем… одной моей родственницы… сейчас она в заточении. Не понимаю, как он вообще узнал, что она жива. Давным-давно все считают ее мертвой!
Муж глядит пристально, помявшись, королева раздраженно добавляет:
– Никто в мире не должен знать, где находится Клод Баварская. Ты же знаешь, это не мой секрет!
Кивнув, Оуэн поворачивается ко мне, в его голосе холод:
– Зачем тебе Дочь Орлеана?
– Я люблю ее, – твердо заявляю я, – а она любит меня. Жанна предназначена мне самим Небом! Я был ее личным телохранителем, и до сих пор остаюсь им. И пока я жив, буду искать ее!
– Погоди, погоди… Так ты тот самый францисканец, что пытался выкрасть Девственницу у графа Люксембургского? – хлопает себя по лбу Оуэн. – Ну и ну! – в голосе его я с удовлетворением различаю нотки уважения.
Несколько мгновений он пристально разглядывает меня, затем поворачивается к Екатерине.
– Ваше величество, – негромко заявляет Оуэн. Сейчас как никогда в его голосе отчетливо звучит валлийский акцент, – Полагаю, вы и в самом деле кое-чем обязаны Роберу за спасение моей жизни.
– Не так уж и обязана! – сварливо замечает женщина. – Подумаешь, подвиг. Дарую ему кошелек золота и мое королевское прощение за то, что влез ко мне среди ночи, и пусть катится на все четыре стороны!
– Вот так дешево вы цените мою жизнь, ваше величество? – холодно спрашивает Оуэн.
Густые брови сошлись к переносице, крылья носа гневно раздуваются, глаза мечут молнии.
– А почему это я должна ценить ее дороже? – тут же парирует Екатерина.
Королева, выпрямившись во весь свой небольшой рост, скрещивает тонкие руки на высокой груди. Нос вздернула, губы сжала, взглядом хоть танковую броню плавь, больше двух секунд ни один бронированный монстр не выдюжит.
Напряжение в спальне явственно сгущается. Не выдержав, пес подает было голос, тут же в унисон раздается гневное: "Молчать!". Битва взглядов продолжается еще с полминуты, затем Оуэн низко кланяется и ледяным тоном заявляет:
– Как вам будет угодно, ваше королевское величество!
Крутанувшись на каблуках, он идет к выходу из спальни печатая шаг. Каблуки вбивает в пол с такой яростью, что каменные плиты явственно подрагивают. Громко хлопает входная дверь, Екатерина вздрагивает.
– Ты, это ты во всем виноват! – шипит она, с ненавистью глядя на меня. – Мерзавец! Какой же ты негодяй! Почему, ну почему я не кликнула стражу!
Помолчав, заламывает руки, в голосе отчаяние:
– Но что же теперь делать? Боже, подскажи что мне делать? Сейчас Тюдор не послушает и самого дьявола! В прошлый раз он вот так же исчез и вернулся только через два месяца!
– Полагаю, я смог бы его вернуть, – громко заявляю я. – Если узнаю то, что меня интересует, я еще успею его перехватить.
Какое– то мгновение Екатерина разглядывает меня бешенными глазами, и я тихонько радуюсь, что в руках у женщины нет никакого оружия. Наконец она сдается.
– Вы действительно любите Клод? – спрашивает она как-то тоскливо.
Я киваю, не сводя с нее глаз.
– Замок Буврей, что в Нормандии, – бросает Екатерина, и тут же поджимает губы, словно жалея о вырвавшихся словах.
– Спасибо, – говорю я искренне. – Благодарю вас, ваше величество. С вашего позволения я побежал, мне еще надо найти сэра Оуэна.
Королева дергается, то ли пытаясь схватить подсвечник и пойти со мной, то ли перекрестить меня на дорогу. Я отмахиваюсь:
– Нет-нет, не провожайте меня. Я уйду через окно, как и пришел, так оно будет вернее.
Когда, грязно ругаясь, Оуэн влетает в конюшню, я уже тут как тут. Цыкнув на заспанного конюха, трясущимися руками он начинает седлать холеного вороного жеребца.
– Девушка, которую люблю, – негромко замечаю я. – отличается вспыльчивым характером. Она своевольна, и никогда не прислушивается к чужому мнению.
Тюдор, не обращая никакого внимания на мои слова, водружает седло на спину жеребца.
– Мне повезло полюбить самую удивительную девушку на свете. – размеренно продолжаю я. – Она чудесная, удивительная, а еще она сводная сестра королевы Англии. Ее с детства воспитывали как принцессу, а она полюбила простого рыцаря, это ли не чудо?
Валлиец заканчивает седлать коня, я молча гляжу на него, и наконец он поворачивает ко мне покрасневшее от гнева лицо. Не успевает Оуэн рта открыть, как я заявляю:
– Такая женщина – большая драгоценность, и быть рядом с ней – непростое испытание.
Я делаю шаг вперед, и кладу руку на плечо Тюдора.
– Когда-то я не понимал, что следует дорожить каждым мгновением проведенным рядом с любимой. Жизнь жестоко наказала меня.
Оуэн глядит недоверчиво, губы поджал, на высоком лбу собрались морщины. Вздохнув, я убираю руку.
– Поверь, – говорю я устало, – сейчас ты нужен ей больше всего на свете. Собственно, ты единственное, что у нее есть.
– Болтун, – хмыкает Тюдор криво ухмыляясь.
Огонь в его глазах медленно гаснет, плечи опускаются, он тяжело вздыхает. Подумав, спрашивает:
– А что, у Жанны и в самом деле тяжелый характер?
– Не тяжелее, чем у сестры! – фыркаю я.
Переглянувшись, мы одновременно улыбаемся.
– Подсказала?
Я киваю.
– Душа у нее добрая, – подумав, заявляет Оуэн, я вежливо киваю.
– Кстати, – говорю я откашлявшись, – просто чтобы все до конца прояснить… В общем, сжег я те карты. Не сердись, но там зло.
– Да я не сержусь, – хмыкает Оуэн. – Главное, что мы здорово пощипали орден, отчего власть Екатерины только усилилась. Ну а то, что ты первым успел меня оглушить – так тут кому повезет.
Он подмигивает, в голосе веселье:
– Признаюсь честно, я опоздал всего на пару мгновений. Уже и место прикинул, куда влуплю.
Я только качаю головой. Похоже, родственничек мне достался еще тот. Ведь когда я найду Жанну, и если у нас с ней все получится, то мы с чертовым Тюдором будем женаты на сестрах, не так ли?
– Ну, я пошел? – спрашиваю я, вытягивая повод оседланного жеребца из твердой, словно вырезанной из дерева, ладони валлийца.
Несколько секунд Тюдор глядит на меня с недоумением, затем, расхохотавшись, хлопает по плечу. Морщась, я незаметно растираю ушибленное место, рука у валлийца словно отлита из свинца.
– Эй там! – кричит он гулко.
В дверь конюшни тут же просовывается мятая со сна физиономия, волосы всклокочены, сонные глаза выпучены от усердия.
– Проводи моего гостя до ворот и передай, что я разрешил его выпустить, – повелительно бросает Оуэн.
– Спасибо, друг, – говорю я.
– Скачи уж, – улыбается тот, – но чтобы в спальню к Екатерине в последний раз!
Уже через минуту я возвращаюсь обратно.
– Что-то забыл? – спрашивает Оуэн.
– Я должен кое о чем тебе рассказать, – опускаю я голову.
– О чем же? – хмурится Оуэн.
– Понимаешь, я же не знал, что ты – тот самый чертов Тюдор, ну вот и придумал про тебя дюжину баек, – покаянно признаюсь я.
– Каких еще баек?
– Ту, где тебе надо было побороть людоеда и, гм, победить ведьму. А еще ту, где ты попал в плен к ирландцам, и они хотели сделать из кожи с твоей задницы барабан. А еще…
– Хватит! – рявкает Тюдор. – Так вот кто распускает эти грязные слухи, а я-то думал!
Он молчит, и наконец я поднимаю глаза. Как ни странно, Оуэн улыбается.
– Силен, – говорит он, качая головой, – тебе бы придворные летописи сочинять. Но давай договоримся: больше обо мне никаких врак. Я теперь человек семейный, и не хочу, чтобы жена расстраивалась.
– Идет, – заявляю я с облегчением. – Больше никаких анекдотов!
С лязгом выходит из пазов тяжелый засов. Скрипят, распахиваясь тяжелые створки ворот, долго гремят толстые, с бедро взрослого мужчины, железные цепи. С гулким грохотом опускается подъемный мост, и я пускаю жеребца рысью. Пылающий в руке факел отвоевывает у ночи маленький круг света, и я боюсь, что вороной сломает ногу. Я отбрасываю факел в сторону, едва начинает светлеть. Рассвет я встречаю в лондонском порту, и уже через пару часов корабль поднимает якорь.
У меня есть деньги, и я знаю, где прячут любимую. Все, что осталось – верные друзья, что помогут в освобождении Жанны. И я кажется знаю, где их найти.
Не так уж и сложно отыскать нужного человека в большом городе, пусть даже и в столице. Просто обходишь по порядку все таверны, постоялые дворы и кабаки, окидывая пирующих быстрым взглядом. Рыцарь, какого я ищу даже на фоне рослых баварцев заметен, словно слон в стаде буйволов. В десятом по счету кабаке я его и нахожу. Подсаживаюсь за стол без приглашения, молча, без улыбки гляжу ему прямо в глаза.
Поначалу он не верит своему счастью, и, ругнувшись, ошеломленно на меня пялится. Затем с ревом протягивает толстую как бревно руку и хватает меня за горло. Твердые пальцы стискивают шею, в маленьких, глубоко упрятанных глазках плещет искреннее ликование. Я не сопротивляюсь, сижу спокойно, даже не делая попытки освободиться.
В груди уже все пылает, словно я хватанул ртом раскаленного олова или свинца, перед глазами плывут красные пятна. Сообразив наконец, что что-то тут не так, баварец с грязным ругательством отбрасывает меня назад. Там что-то жалобно хрустит, то ли мои ребра, то ли спинка стула.
Жадно хватаю ртом задымленный воздух, он так сладок и приятен, что я никак не могу надышаться. Человек напротив все еще сверкает глазами, гигантские кулаки выложил на столешницу, пальцы сами по себе то сжимаются, то разжимаются.
На меня великан глядит исподлобья, с нескрываемой ненавистью. Сразу не убил только потому, что стало любопытно, зачем же я пришел. А убить – оно всегда успеется. Я молчу, осторожно массируя горло. Представляю, какие багрово-черные синяки на нем появятся. Не выдержав молчания гигант раздраженно рычит:
– За каким чертом приперся! Решил покаяться перед смертью, иуда? Ну так кайся, сейчас я тебя прямо здесь и порешу!
Жак де Ли человек простой и незатейливый, потому я отвечаю так же прямо и просто:
– Я твоему сеньору на верность не присягал, а своему остался верен. А то, что вы проиграли, а мы остались в выигрыше, так на то она и война: тут уж кто кого перехитрит.
– Так ты спорить сюда явился, безумец, – скалит зубы рыцарь. Они у Жака желтые и крупные, словно у полярного медведя. – Ну поспорь, поспорь. Подискутируй. Знай, что герцог Баварский объявил Робера де Армуаза личным врагом короны. Но я по старой памяти не стану сдавать тебя палачу, а пришибу собственноручно. Тебе как, голову совсем оторвать, или просто шею свернуть?
– На твой выбор, – легко соглашаюсь я, – как больше нравится. А еще лучше, коль руки чешутся, помоги мне в одном деле.
– Ну ты наглец, – с широкой ухмылкой тянет рыцарь, – знаешь, перед смертью я даже разрешу тебе взять в руки оружие. Жил подлецом, зато умрешь как настоящий воин. Ты что предпочтешь: копье, секиру, меч?
– Мы так и будем здесь дурака валять, а девушка пусть томится в неволе? – холодно бросаю я, скрестив руки на груди.
Черт, как же саднит горло! Голос у меня сухой и шершавый, словно у мумии из второсортного ужастика, а еще страшно хочется пить, но сейчас не до того.
– К черту всех девиц на свете! – рычит Жак де Ли, пудовый кулак с грохотом бьет по дубовой столешнице, отчего стоящая на ней посуда на фут подпрыгивает, а доска слегка проминается. – Какая еще к дьяволу девица?
Я молчу, мы смотрим друг другу прямо в глаза, по инерции де Ли еще с минуту продолжает сквернословить. Наконец зрачки рыцаря начинают расширяться, споткнувшись на полуслове он ошеломленно замолкает. Я поджимаю губы, все же слово – оно посильнее иной булавы будет.
Похоже, смысл сказанного, преодолев трехсантиметровой толщины кость, все же проник в маленький, глубоко упрятанный в валуне черепа мозг. Повращав глазами, рыцарь старательно морщит лоб, складывает мои слова так и эдак, пытаясь найти в них потаенный смысл.
– Скажи-ка мне, Робер, – нерешительно начинает он, спотыкаясь на каждом слове, – эта та девушка, о какой я думаю?
Я молчу. Он задумчиво кивает, в глазах разгорается ликование.
– Так что же ты молчал, проклятый лекаришка! – ревет он на всю таверну. – Она и в самом деле жива?
Перегнувшись через стол, гигант с силой хлопает меня по плечу. Хорошо, что в последний момент я успеваю сдвинуться вбок, потому широкая как лопата ладонь задевает меня еле-еле. Рыцарь набирает воздух в широкую как бочка грудь для очередного вопля, но я успеваю вклиниться в паузу:
– Чего ты орешь, как резаный? Хочешь, чтобы ее убили, на этот раз окончательно?
Жак де Ли замолкает на полуслове, остатки хмеля на глазах покидают его. Какая-то минута, и баварец окончательно трезв.
– Ты прав, здесь не место для серьезной беседы, – соглашается он, зыркнув по сторонам. – Пошли отсюда.
На дворе уже ночь, Мюнхен засыпает. Пылают факелы, вдетые в каменные кольца в стенах домов. Громко цокая копытами по брусчатой мостовой проезжает ночной патруль, пятеро всадников с копьями и булавами на поясах. Покосившись на нас, старший патруля почтительно приветствует Жака де Ли, тот величаво кивает.
– Где ты остановился? – спрашивает великан.
– Нигде, – пожимаю я плечами, – стражники у дворца сказали, что ты отправился в город, и я сразу же начал тебя искать.
– Значит, остановишься в моих покоях во дворце, – решает рыцарь.
Кони идут медленно, звонко цокают подковы. Жак де Ли задумчиво косится на меня, громко вздыхает.
– Ты слышал про Пьера? – помявшись, спрашивает он.
– Нет.
– Малыш пытался отбить малышку Клод у англичан, но те его убили.
Я киваю. Два года тому назад, во время заключения в подземной темнице аббатства Сен-Венсан я каким-то чудом видел его смерть, словно рядом стоял. Рыцарь умер как герой, что и говорить. Остаток пути мы проделываем молча. К центральному входу мы не суемся, у боковой калитки Жак де Ли бросает пару слов караульным, те косятся на меня с подозрением, но во дворец пропускают.
Оставив лошадей на попечение конюха, нестарого еще мужчины с поредевшими волосами и хмурым лицом, мы долго петляем по узким переходам, пока не оказываемся у покоев Жака. Первым делом он плещет в два кубка вино, один пододвигает мне. Я плюхаюсь в кресло, второе скрипит под чудовищным весом баварца.
– Повезло тебе, – бросает великан, осушив кубок в два глотка, – что маркграф Фердинанд как раз в отъезде, снова с чехами воюет. Очень уж он на тебя зол. Боюсь, даже слушать бы не стал, сразу бы приказал с живого кожу сдирать.
– Повезло, – соглашаюсь я.
Мы осушаем еще по одному кубку, затем великан решительно отставляет кувшин в сторону.
– Итак, давай по порядку, – требует он.
На секунду я задумываюсь с чего начать. С того, как мы поплыли убивать дядю французского короля, или с истории о предателе? С ордена Золотых Розенкрейцеров, или с рассказа о рыцаре, что охотился за головами? С того, как я попал в подземную темницу, или с корабля-призрака? Наконец решаю быть лаконичным, словно я какой-нибудь древнегреческий спартанец, а не жизнерадостный француз.
– Где-то год назад я решил отомстить за смерть Жанны, – начинаю я.
Поймав удивленный взгляд великана, равнодушно говорю:
– Сразу же, как только сбежал из тюрьмы.
Тот понятливо кивает.
– Поначалу все шло как и положено: кровь, трупы и груды дымящихся внутренностей. Затем меня захватил в плен некто, кому я требовался для выполнения смертельно опасной работы. Так как я никак не соглашался, то в качестве оплаты посулили указать место, где содержится дорогая мне узница.
Помолчав, я киваю:
– Да, так он и сказал.
– И что же? – не выдерживает Жак де Ли.
– Я согласился, – пожимаю я плечами. – Ныне работа закончена, место заточения мне известно, и все что требуется – это соратник, кому я мог бы доверять.
– Так Клод и в самом деле жива?
– И содержится в заточении рядом с Руаном, где ее якобы сожгли, – говорю я. – В замке Буврей.
– Ты знаешь это наверняка? – хмурит брови Жак.
– Человек, указавший мне место, врать не будет, – говорю я. – Не называя имен скажу лишь, что это особа королевской крови.
Жак медленно кивает, маленькие глазки, надежно упрятанные под тяжелым лбом, пристально вглядываются в меня.
– Итак, ты со мной? – спрашиваю я.
– Покойный герцог Людовик Баварский приставил меня к малышке, когда ей не было и года, – задумчиво произносит Жак. – Я был тогда молодым и глупым, отважным до дерзости. Сейчас же я старый и умный, и еще очень осторожный.
Гигант хмурит брови, и долго, очень долго что-то взвешивает про себя. Пламя свечей отражается в его маленьких глазах красными огоньками. Я сижу молча, все уже сказано, и решение остается за ним. Если мне удастся уговорить Жака помочь мне, считай, полдела сделано. Если же нет… Признаюсь, мне очень не хочется убивать старого рыцаря. Но если он попытается передать меня в руки баварского «правосудия», я его убью.
– И вот что я думаю, – продолжает баварец медленно. – Если бы ты мог справиться один, ты не обратился бы ко мне за помощью. Но что мы можем сделать вдвоем? Ничего. Значит, ты хочешь, чтобы я просил за тебя у нового герцога Баварского. И нужен тебе целый военный отряд.
Несколько мгновений мы смотрим друг другу прямо в глаза, баварец отводит взгляд первым.
– Маленькая поправка, – отзываюсь я, – не мне а нам нужен в подмогу целый воинский отряд, ведь не доверишь же ты одному мне спасать Жанну?
Жак де Ли хмурится было, но затем расплывается в широкой ухмылке.
– Ты хоть и проходимец, – с прямотой старого солдата заявляет он, – но я понимаю, что в тебе нашла Жанна. Скажи, сынок, а твой папаша часом не баварец?
Уже под вечер клубящиеся облака разошлись, явив миру багровое солнце. Ударил порыв ветра, как тряпкой смахнув с плаца нанесенную за день пыль. Лязгнул меч, покидая украшенные серебряными накладками ножны, дежурный офицер красиво повернулся, колыхнув пышным плюмажем.
Шевельнулись угольно-черные усы, белые как снег зубы отразились в зеркале вскинутого к лицу клинка. Застыла, закусив пухлую губку, молоденькая служанка, вздохнула незаметно, комкая фартук: сюда, в дворцовую стражу подбирали самых статных и привлекательных дворян.
Заглушая слова команды грозно зарокотали барабаны, празднично запели серебряные горны. Повинуясь отточенному жесту сержанта, гвардейцы сдвоили ряды. Грохнули каблуки, с готовностью отозвалось никогда не спящее эхо. Едва стражи вытянулись по струнке, как офицер бросил меч в ножны, горнисты и барабанщики, проиграв еще пару тактов, замерли без движения.
– По местам! – рявкнул офицер, умело выждав паузу.
Тишина, воцарившаяся было над плацем, испуганно отпрянула, спасаясь от шума, утянулась вглубь мрачных подвалов. Бравые гвардейцы, двигаясь в ногу, дружно замаршировали внутрь дворца, впереди старательно чеканил шаг сержант. Подкрутив ус, офицер лихо подмигнул паре проходящих мимо дворцовых фрейлин, те деланно потупились.
Не успел колокол дворцовой церкви отбить восемь ударов, как новый караул уже заступил на дежурство. В последний раз колыхнулись разноцветные перья на легких шлемах, чеканные лица враз построжели. Воины замерли неподвижно, словно поймали взгляд Медузы Горгоны и тут же окаменели.
Пламя развешанных по стенам факелов мягко играло с тенями в углах коридоров. Лица многочисленных статуй, что притаились в нишах меж развешанными коврами и гобеленами, ежеминутно меняли выражение, а из глубины зеркал словно проглядывали чьи-то лица. Празднично сверкали позолоченные парадные доспехи, сплошь увитые разноцветными лентами и витыми шнурами, отчего стражи казались скорее тропическими птицами, чем воинами.
Латники, что стерегли дворец снаружи, на их фоне выглядели стильно и достойно, тяжелая броня и отточенная сталь куда лучше идут мужчинам, чем кружева и духи. Но дело свое стража знала туго, и мимо стерегущих дворец гвардейцев не прошмыгнула бы и мышь.
Мы прошли через все посты охраны, нигде не задерживаясь более чем на несколько секунд. Где-то мой сопровождающий показывал лицо, откидывая капюшон плаща, изредка шепотом произносил пароль. По пути я оживленно вертел головой, замечая и запоминая все мелочи. Впрочем, если владелец дворца решит бросить гостя в темницу, мне вряд ли помогут подслушанные пароли и странные фигуры из скрещенных пальцев, те, что украдкой показывал постам охраны Жак де Ли. Тем не менее я все тщательно запомнил, вбитые в нас привычки умирают удивительно неохотно.
Едва скользнув в комнату, я сразу же внимательно осмотрелся. Головой, понятно, без толку не вертел, я же не деревенщина на ярмарке, но и времени даром не терял. Сюда во дворец я явился без оружия, а потому привычно отметил все, что могло мне помочь выжить при внезапном нападении. В отличие от прочих покоев замка, здесь не было развешанных по стенам клинков, зато имелась увесистая кованная кочерга и массивные каминные щипцы.
Когда– то меня учили убивать всем, что может подвернуться под руку, от куска стекла до обычного табурета. И за прошедшие годы та давняя наука не раз спасала мне жизнь. Приветствовав хозяина замка вежливым поклоном, я сел на свободное кресло и вновь огляделся, теперь уже не скрываясь.
Небольшая комната обшита ореховыми панелями. Тяжелая резная мебель сплошь покрыта позолотой. Рядом с креслом, где я устроился, стоит маленький столик. На белоснежной кружевной скатерти узорчатый кувшин, усыпанный драгоценными камнями, рядом два кубка под стать сосуду.
Повинуясь легкому кивку герцога юный белокурый паж сорвался с места, в кубки мягко плеснуло темное, словно загустевшая кровь вино. Дивное, с необычайным ароматом, что тут же заполнил комнату, заставив вспомнить о далеких пыльных странах, выжженных беспощадным солнцем. А еще – об экзотических красавицах, диковинных животных и чудных заморских городах, что давным-давно сбросили тяжкое иго крестоносцев.
В прошлое мое пребывание в замке я краем уха слышал, будто большая часть столового золота и серебра – это трофеи, добытые предком нынешнего герцога при штурме Константинополя в далеком 1204 году. Вот и вино, что услужливый паж щедро плеснул нам в кубки явно не европейского разлива.
Кто скажет теперь, заплатили ли предки герцога за нектар богов чистым золотом чуть не по весу, или же христианской кровью, оросившей пыльные улицы далеких городов? По большому счету это не так уж и важно, ведь золото – это всего лишь мертвый металл, новых воинов в Европе рожают так быстро, что та бурлит, готовая вот-вот взорваться от переизбытка сил, а это вино – оно живое.
Несмотря на царящую жару, единственное окно в комнате накрепко закрыто. Вошедший вслед за мной высокий, грузный от вздутых мышц мужчина, замер у единственной двери. Гигант неотрывно глядит на меня, словно опасаясь хоть на секунду выпустить из поля зрения. Изредка Жак де Ли шевелится, переступая с ноги на ногу, вздувшиеся мышцы того и гляди порвут тонкую ткань камзола.
К столу великан не приглашен, да и не имеет он привычки путаться под ногами у сюзерена. По вырезанному словно из камня лицу легко прочесть, что он из редкой ныне породы верных вассалов: предан как пес, не особенно сообразителен и никогда не распускает язык. Идеальный рыцарь – умрет, но не предаст сеньора.
Суровое лицо баварца безразлично, лишь иногда в маленьких глазках, надежно укрытых под тяжелым низким лбом мелькают красные искры. Это отражается пламя, что пляшет в камине – большом, как любит нынешний владелец замка. Опытный воин и азартный охотник, он, как и великий Наполеон, всерьез опасается сквозняков.
Герцог Лотар Баварский, высокий мужчина в расшитом золотом камзоле из бархата с удобством расположился в просторном кресле лицом ко мне. На широком лице как влитая сидит черная маска из шелка, прикрывая одни лишь глаза. Ничего по существу не скрывая, маска четко обозначает статус герцога: на встрече он присутствует инкогнито.
О чем бы сегодня не велась речь, какие бы слова не покинули его губ, при любом раскладе их невозможно будет поставить герцогу в вину. Официально хозяин замка второй день как охотится на кабанов и прочих оленей. Надменное лицо, тяжелая, словно отлитая из металла нижняя челюсть, ледяной взгляд светлых, чуть ли не прозрачных глаз. Владелец замка не из тех, кто "царствует, лежа на печи".
У него не бывает крестьянских бунтов. Вассалы, не своевольничая, ходят как по струнке, а соседи даже и не мечтают разграбить деревеньку-другую. Такому лишь дай повод повоевать, мигом оттяпает у обидчика пару городов. Мало ли людей на свете носит одежду из дорогой ткани, а герцогской цепью на шее в наше смутное время вообще никого не удивишь. Но даже родись этот человек в хижине дровосека, он все равно достиг бы величия.
Герцог пристально, без малейшего стеснения разглядывает меня. Я гляжу прямо, не опуская глаз, взгляд столь же холоден, а нижняя челюсть ничуть не уступает размером хозяйской. С нашей прошлой встречи я изменился, стал гораздо жестче, и ныне перед герцогом настоящий воин. Верно, Бог меня любит, раз не дал безвестно сгинуть в сытом и тихом болоте жизни, а ухватил за шкирку и швырнул в бурлящий котел событий.
Мне удалось изменить мир, но и мир переплавил бывшего мирного лекаря. Так ураган, пронесшийся над цветущим холмом, сдирает деревья и почву, обнажив в середине несокрушимую скалу. Герцог одобрительно усмехается одними глазами, породистое лицо его по-прежнему неподвижно. Так уж сложилось, что между нами нет личных счетов: в прошлую нашу встречу он лишь проводил кортеж с Жанной до французской границы.
А вот его брат, тот самый, что некогда был помолвлен с Жанной и желал занять французский трон – тот и разговаривать бы со мной не стал. Я потерял месяц ожидая, пока Фердинанд покинет герцогство, но тут уж было ничего не поделать. Ныне маркграф пытается отвоевать себе в Чехии хотя бы баронство, ну и флаг ему в руки. Вряд ли ему удастся хоть что-то оттяпать у "сироток".
Разговор наш ведется на английском и французском, мы оба владеем ими в равной степени хорошо. Иногда герцог переходит на итальянский или немецкий, но тут же, спохватившись, поправляется. Беседа наша вполне понятна застывшему у дверей телохранителю, а больше в комнате никого нет, пажа давно отпустили.
– Итак, отчего я должен верить врагу? – каждое слово герцога словно вырублено изо льда.
– Если вы как следует подумаете, – с той же холодностью в голосе заявляю я, – то поймете, что я просто выполнял долг вассала.
Подумав, добавляю:
– И разве причина нашей вражды не исчезла со смертью Девственницы?
Герцог смотрит мне прямо в глаза. Оба мы прекрасно понимаем подоплеку вопроса, речь здесь идет о смерти политической. Будь графиня Клод Баварская, сестра короля Франции хоть сто раз жива – это ничего не значит. Ровным счетом ничего, ведь официально она признана мертвой.
