Текст книги "Миссионерский кризис православия"

Автор книги: Андрей Кураев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

3) выбери святого, наиболее близкого к тебе не только по времени, но и по его служению, по обстоятельствам его жизни. Если ты многодетный семьянин, то тебе полезнее будет ознакомиться с документами из жизни Царской Семьи. А уж если на твоем носу очки, а твоя «карма» помечена университетским дипломом, то не надо актерствовать и корчить из себя «простодушную пейзанку». «Утраченного невежества не воротишь» (Лоренс Питер). Лучше примириться со своей сложностью и воцерковить себя во всей своей сложности и образованности. И тогда ориентиры для себя надо искать среди церковной святой интеллигенции, а не среди отшельников. Святые книжники Церкви – это апостол Павел и Григорий Богослов, Василий Великий и патриарх Цареградский Фотий, митрополиты Филарет (Дроздов) и Серафим (Чичагов)... У них нужно учиться тому, как талант интеллектуальной сложности и светского образования приносить на служение Христу, а не ампутировать его. И от этих же Отцов стоит расслышать предупреждение: «Не должно предписывать на основании обычая там, где следует доказать рассуждением».

Христос пришел для всех. Значит – и для образованных людей тоже, а не только для «простецов» (которые вдобавок начинают совершенно некстати гордиться своей «простотой»).

Жизнь не сводится к простоте. Вот когда нас приведут к суду, требуя отречься от Христа, тогда наш ответ должен быть прост: да-да, нет-нет, а все остальное было бы от лукавого. А в реальной жизни оттенков очень много.

Ну как в двух цветах объяснить отношение апостола Павла к идоложертвенному – можно есть или нельзя? Как-то в Ноябрьске я пробовал пояснить позицию апостола, а один молодой человек все вскакивал и кричал (уж не знаю – харизмат, протестант или так просто болящий): «Что вы все так усложняете? Можно сказать – «да-да», «нет-нет»?» Сказать-то можно. Но это уже будет авторским «простецким богословием», а не Павловым.

Прост ли ответ на вопрос о конце Ветхого Завета? Когда прекратился ток благодати через еврейский храм? Когда синагоги стали, скорее, сборищем сатанинским, нежели собранием благоверных людей? С точки зрения богословия – с момента распятия Христа: пала завеса в Иерусалимском храме. Но церковная история усложняет эту схему: апостолы и по Воскресении Христа ходили в Иерусалимский храм, приносили жертву по закону. И хотя закон уже умер во Христе, апостолы исполняли закон. Как это согласовать? Это не сводится к какой-то простенькой формуле.

Прост ли Устав нашего Богослужения? Проста ли наша догматика? Легко ли ориентироваться в мире церковных канонов? Легко ли истолковать Писание? Прост ли церковнославянский язык с его греческой грамматикой? Я вообще не знаю ни одной «простецкой» стороны церковной жизни и веры.

Потому лишь широко раскрытыми от изумления глазами смотрю я на слова моего академического коллеги о том, что организованные им недельные курсы для учителей ОПК (основы православной культуры) дадут такие знания о православной вере и жизни, что их хватит даже для преподавания в университетах! («В течение семи дней предполагалось освоение основ богословских знаний, своеобразная «школа молодого бойца». По завершении курсов слушатели сдавали экзамен и получали сертификат, удостоверяющий повышение квалификации в области православной культуры и дающий право преподавать духовные предметы в школе и вузе»). Тут уж я вступлюсь за честь своей науки словами Честертона: «Верующий гордится сложностью догматики, как гордится ученый сложностью науки» (Ортодоксия, 6).

Людям же хочется легких, простых решений. Но самая простая вещь на свете – это вообще атеизм: «Бога нет, Христа не надо, мы на кочке проживем!» Вот уж предельная простота.

О дурной стороне моды на «простоту» говорит такая статистика: творения святителя Иоанна Златоуста стали выходить в 1991 году, завершилось их издание в 2004-м. Тираж первого тома – 75 тысяч. Тираж последнего, 12-го, тома – 3 тысячи. Падение тиража – в двадцать пять раз! Параллельных изданий творений Златоуста, вошедших в его последние тома, за эти годы не было. Вывод вполне ясный: за 15 лет половодье дешевых брошюрок о «знамениях последних времен», о «пророчествах блаженных стариц» и о том, «как вести себя на кладбище», перебило вкус у церковного народа. Величайший из Отцов, говорящий великолепным языком, сочетающий постоянную обращенность к нравственным коллизиям жизни обычного человека с высочайшим богословием, оказался не по зубам, и в итоге – вытеснен с церковного «книжного рынка». В России более 16 тысяч храмов. Около 20 тысяч священников и диаконов. И если Златоуста издают тиражом в три тысячи – значит, лишь один священник из десяти считает для себя интересным и нужным впустить святителя Иоанна Златоуста в свою домашнюю или приходскую библиотеку! Вот вам и итог воспевания «простоты в вере».

И если такова судьба Златоустова слова, то что же говорить о трудах академических богословов!

Но ведь богословие – это одна из форм хранения себя в трезвости (именно трезвость, трезвение как умение сдержанно оценивать себя, свое положение, свои помыслы и мотивы своих действий назвал важнейшей христианской добродетелью преподобный Антоний Великий). Отстрани богословски-трезвенную цензуру от своего сердца – и что-то еще оттуда изольется!

Как пример приведу текст, написанный архимандритом Иоанном (Шаховским) в июне 1941 года: «Новая страница в русской истории открылась 22 июня 1941 года в день празднования Церковью памяти «Всех святых, в земле Русской просиявших». Не ясное ли это, даже для слепых, знамение того, что событиями руководит высшая воля?.. Скоро, скоро русское пламя взовьется над огромными кладами безбожной литературы. Откроются оскверненные храмы и освятятся молитвой. Это будет та «Пасха среди лета», о которой сто лет тому назад пророчествовал преподобный Серафим, лето пришло, близка русская Пасха!». Это не из листовки «катакомбной церкви». Это из берлинской газеты «Новое слово»...

Осуществление предсказания преподобного Серафима о «Пасхе среди лета» архимандрит увидел во вторжении немецкой армии в Россию: «Промысл избавляет русских людей от новой гражданской войны, призывая иноземную силу исполнить свое предназначение. Кровавая операция свержения III Интернационала поручается искусному и опытному в науке своей германскому хирургу. Лечь под его хирургический нож тому, кто болен, – не зазорно... Понадобилась профессионально-военная, испытанная в ответственных боях, железноточивая рука германской армии. Ей ныне поручено сбить красные звезды со стен русского Кремля».

Так что от непроверенного движения сердца до постыдного кощунства – очень близко...

Но почему-то «схоластическое богословие» противопоставляют только «жизни в Духе». Увы, гораздо чаще отсутствие богословской воспитанности восполняется не жизнью в Духе, а банальным человеческим невежеством и мелкими склоками.

К сожалению, в сегодняшней Церкви богословие не нужно ни «левым», ни «правым».

Левые нападают на богословие за его «догматичность» (нет, мол, творчески-открытого пересмотра средневековых доктрин), «схоластичность» (надо, мол, экологией заниматься и филантропией, а не цитаты заучивать), «нетерпимость» (ибо ясно выраженная мысль очевидно же показывает свое отличие и даже несовместимость с иными ясно же выраженными суждениями по тому же поводу). И вообще – недостаточно быстро идет замена средневековых «отцов» гениальными прозрениями современного Бердяева.

А правые видят в богословском рационализме «источник ересей». Мол, достаточно «духом пламенеть». Такие ревнители забывают, что спектр возможностей не сводится лишь к альтернативе: или молитвенная собранность, дарующая благодатное вразумление, или же книжная рациональная начитанность.

Есть еще и третья, самая широкая дорога – никакая. По ней не несут ни тех, ни иных даров. Ответы на этом пути выдаются «от ветра главы своея». «Один клирик пришел ко мне с объявлением, что он желает послужить Святой Церкви проповеданием слова Божия иноверцам. Хорошо, говорю, друг мой; но скажи мне, сколько у нас богов, чтобы знать, какую веру мы намерены проповедовать. И что же? Он насчитал мне их не только три, но и четыре, и пять и, может быть, простерся бы далее, если бы я не пресек этого исчисления...».

Так что в мир книг стоит погрузиться, убегая не от молитвы, а от собственной глупости. Если я не могу быть уверен, что всегда в нужную минуту Господь будет управлять моим умом и языком, то лучше тогда не доверяться своим ощущениям, а смиренно ответить цитатой. А вот для того, чтобы ее привести, надо ее найти, надо ее помнить, надо понять, что именно эта цитата уместна именно в этом случае (а вот для этого нужен некий опыт и вкус).

Понимание бескнижной простоты как опасности было у св. Иннокентия Московского. Вступая на московскую кафедру, он сказал: «Братии и отцы! Особенно вы, просвещенные наставники и отцы! Не таков вам подобаше архиерей, как я бескнижный. Но терпите меня любовию Христовою... паче же молитесь о том, дабы лжеучение и плотское мудрование, пользуясь моим бескнижием, не вкралось в среду Православия».

По слову священника Александра Ельчанинова, чем духовнее священник, тем меньше значит его образованность. Это верно. К отцу Иоанну Кронштадтскому привлекала отнюдь не его эрудиция. Но верно и обратное: чем менее духовен пастырь, тем больше значит его образование. В присутствии святого немыслимы дискуссии; старец – это человек, в присутствии которого умирают вопросы: вот, он есть, и правда его жизни настолько очевидна, что не о чем дискутировать или сплетничать... Но если мы не похожи на святого отца Иоанна Кронштадтского, а люди все же обращаются к нам с вопросами и через нас вступают в дискуссию с Церковью? ...В 1903 году английские войска под командованием полковника Фрэнсиса Янгхазбанда вторглись в Тибет. Жители Лхасы встречали их аплодисментами. Англичане радостно недоумевали. И лишь потом выяснилось, что в Тибете хлопанье в ладоши отнюдь не есть форма выражения восторга. Так тибетцы отгоняют злых духов... Апостолов от такого рода непоняток ограждал Дух Святой. Сегодня же миссионеру для этого нужны и библиотечная усидчивость, и внимательность, и смиренная готовность расспросить даже о том, что ему кажется понятным в чужой жизни.

Слишком часто я видел в семинарии, как именно те студенты, что не баловали библиотеку своим посещением, твердили о «духе». Бывало, заходишь в комнату в тот час, когда по расписанию студенты должны работать с книгами, и думаешь, что не застанешь в ней не-книжного подвижника – он наверняка в храме акафист читает... Ан нет – глядишь, соседушка уже исполнил свое молитвенное правило (один великий поклон вдоль всея постели) и третий сон досматривает...

Но пока в обществе, в церковном народе и в церковной иерархии не будет уважения к богословию и к богословам (в церковном фольклоре слово «богослов» расшифровывается как «бог ослов»), пока не будет кафедр православного богословия в университетах России – общество будет метаться от одной мифологии к другой. Россия была единственной страной в Европе, где богословие было отделено от университетов. И вместо теологических факультетов в них пришли кафедры научного атеизма, а теперь и «духовного целительства» и валеологии.

Да, духовный опыт первичен... Первичен, но недостаточен. Или скажем так: наличие личного духовного опыта достаточно для спасения человека – носителя этого опыта, но оно недостаточно для жизни Церкви. Церкви для ее миссии, для ее защиты от ересей и для проповеди нужна рефлексия над этим духовным опытом. «Дабы религиозное переживание и религиозный опыт могли быть выражены и приобрели универсальную значимость, их основания должны быть прояснены разумом и «ограничены», то есть при помощи понятий приведены к известным пределам, в которых они обладают статусом всеобщности и необходимости. Лишь так можно получить ответы на вопросы: во что я верю, на что надеюсь, что есть мир, каковы место и задачи человека в нем. Таким образом, из «ограничения» веры при помощи понятийного аппарата рождаются христианские теология, космология и этика».

Не надо бояться рациональности. Многие церковные люди, воспитанные на репринтных книгах прошлого столетия, усвоили убеждение, что рационализм есть отец ересей. Это правда, что рационализм может выступать в таком качестве. Правда, что безблагодатный разум может противоречить благодатному сердечному опыту, отторгаться от него и порождать конфликты и ошибки. Но ведь безблагодатным может быть и сердце. Безблагодатной может быть и вера (становящаяся тогда суеверием). Всегда ли благодатны сердца церковных проповедников и служителей? Всегда ли именно евангельский дух любви живет в них? Кто дерзнет о себе самом сказать: «Да, у меня чистое сердце, и потому я верю всему, что Бог мне на сердце положит!»? Но если нет гарантий чистоты сердца, тогда стоит особое внимание уделить проверке своих сердечных влечений и рефлексов с помощью разума, особенно того разума, который просветлен и очищен церковным преданием и святоотеческим учением.

Так что не все ереси и не все ошибки рождаются рационализмом. Рационалистические ереси были наиболее активны в позапрошлом веке, и вполне разумно выступали против них ученики Хомякова и Якоби, указуя на рационалистическое усечение полноты человеческого опыта как на источник еретических заблуждений. Но сегодня погода на улице совсем другая. Солнце разума скрылось за оккультными тучами. Повторять сегодня расхожие аргументы позапрошлого столетия – все равно что рекламировать средства от загара в середине дождливого сезона. Рационализм и академическая наука сегодня очевиднейшие союзники Церкви. Ибо не от обилия мысли и учености рождаются сегодня секты и ереси, а от вполне обыденного невежества и неумения мыслить логически и ответственно.

Сегодня рационализм никак не может быть отцом ересей. Сегодня это средство защиты Православия. Ясность убеждений, их аргументированность и осознанность – необходимое условие для того, чтобы быть православным в век расплывчатого и туманно-удушливого «плюрализма».

Богословие, которое было чем-то отвлеченно-дидактическим и неактуальным в позапрошлом веке, сегодня оказалось жизненно необходимым. Вдвойне презрительно-снисходительное отношение к богословию (со стороны светской интеллигенции, и со стороны немалого числа монашествующих) сегодня слишком устарело и слишком рискованно. В спокойные века богословие необходимо для того, чтобы не забыть накопленное прежде. Тогда богословие становится, по словам отца Сергия Булгакова, «бухгалтерией религиозного опыта», и, как всякая бухгалтерия, богословие, сведенное к катехизису, – скучно. Пока все спокойно, пассажирам нет дела до того, как устроен их корабль и какие силы обеспечивают его выживание и движение. Пассажиры, «удобно расположившись в салонах, за пределами которых их ничего не интересует, проводят там досуг. Им неведома тяжкая работа шпангоутов, сдерживающих вечный напор воды. Вправе ли они жаловаться, если буря разнесет их корабль в щепы?» (А. де Сент-Экзюпери). В бурю подробности об устройстве корабля и его жизнеобеспечивающих системах полезно знать всем. В век начинающейся войны возрожденного неоязычества против Евангелия знание богословия становится не излишеством, но самым необходимым, ибо богословие – боевое оружие. Когда на христианство идет наступление, то все христиане должны четко представлять – что они защищают и во имя чего.

И потому ясна уловка наших недругов, понятно, почему столь настойчиво твердят нам нецерковные «гуманисты»: «Да оставьте вы ваше богословие, ваши старые догмы, перестаньте спорить, займитесь экологией, благотворительностью, активной социальной работой... Но только не думайте над источниками вашей ортодоксии, только не изучайте вы своих древних отцов!» Когда нас призывают быть «открытыми», на самом деле имеют в виду именно закрытость: «Закройте вы этих старых учителей вашей Церкви. Заслоните себя от фундаменталистского влияния вашей традиции. Откройтесь новому, современному, общечеловеческому». Открытым нужно быть ко всему чужому – чтобы закрыться от своего. Изучай модерновое и иностранное – чтобы ты вдруг не принялся за восстановление своего почти разрушенного, почти украденного и от начала до конца оболганного...

Так вот, протест против пошлости масс-медиа – и в изучении серьезной мысли. Протестовать против пошленьких «общечеловеческих ценностей» «новых русских» можно не только с наркотиками и не только в контркультуре. Самый радикальный протест против нынешней пошлости – это возврат к Традиции. Не отчасти быть русским – а полностью. Не отчасти быть православным – а всецело. Когда вокруг навязывают оккультизм – протестом будет не материализм, а богословский рационализм Православия. Пресса норовит отобрать у тебя право на собственное мнение (уверяя, что, мол, все мнения равны и настаивать на своей правоте нехорошо)? Что ж, проявить самостоятельность и остаться в самом немодном, самом обвиняемом лагере – в христианстве – будет достойным и вопиющим непослушанием. Когда полно призывов «голосуй сердцем» – самое время спокойно и трезво подумать. В том числе на богословские темы.

КРЕСТ ДЕМОГРАФИЧЕСКИЙ И МИССИОНЕРСКИЙ

Когда меня спрашивают: «Что вы можете сказать о будущем России?» – я говорю: «Будущее у России ясное, короткое и печальное. России осталось не больше 60 лет».

И этот ответ я беру не из видений «старцев», а из математики.

При рождаемости 1,2 ребенка на семью прогноз очевиден: у четырех бабушек и дедушек будет один внук. Люди оставляют по себе вдвое меньшее число своих детей и вчетверо меньшее число своих внуков. Вот лишь один камешек из этого демографического обвала: данные о числе школьников в богатейшем Краснодарском крае: 2000/2001 учебный год – 690 817; 2001/2002 – 663 816; 2002/2003 – 633 337; 2003/2004 – 593 481; 2004/2005 – 551 376; 2005/2006 – 518 157; 2006/2007 – 492 870. За семь лет школьников стало меньше почти на треть...

После 20-ти лет перестройки и реформ наконец обозначилась наша долгоискомая национальная идея: выжить бы... Страна тихо умирает под громкие звуки рекламных пауз.

Есть очень печальный критерий – это решимость людей жить и бороться за свою жизнь. Сокращение продолжительности жизни мужчин – это безмолвный бунт. Психологи давно заметили, чем более культурен народ, тем больше диспропорция между количеством самоубийств и убийств. В обществе примитивного сознания агрессия всегда выплескивается вовне, а когда общество и культура более развиты, агрессию человек сдерживает в себе, и она обращается внутрь его. Россия 90-х годов кажется безумно варварской страной, но обратите внимание – не было ни одного погрома, инициированного русским населением. И при этом катастрофическая смертность, самоубийственный протест русских мужиков. Мы вымираем «культурно» – без криков, без баррикад или погромов. Стреляя в свое сердце, а не в тех, кто это сердце зажимает в тиски безнадежности.

И еще есть протест женщин – в виде отказа от детей.

Ни одному народу в мире не подходит в большей мере такой печальный термин, как «самоеды». Как еще назвать народ, в котором только одному ребенку из четырех зачатых разрешают родиться? Народ, который ради комфорта убивает своих детей и отказывается от своих стариков? То, что сегодня средняя продолжительность жизни мужчины в нашем обществе – всего 58 лет, означает, что общество не готово пестовать даже своих стариков... Только у самых диких народов было такое отношение к своим детям и своим старикам...

А обрадоваться улучшению жилищных условий у наших внуков времени уже не будет: мы не одни на планете. Под боком набирающий силу перенаселенный Китай, крепнущий (и численно тоже) мусульманский мир. Природа не терпит пустоты, а перепад демографических давлений по нашим южным границам слишком велик. Уже в 90-е годы Россия приняла 11 миллионов мигрантов (в среднем по 781 000 человек в год) – это третий показатель в мире после США и Германии.

Страна, в которой девочки не хотят рожать, а мальчики служить в армии, обречена. И хотя уже много лет растут цены на нефть, жителей России это, кажется, ни в чем не убеждает и не радует. По-прежнему предновогодние калькуляции высвечивают черные цифирки: и за этот год россиян стало почти на миллион меньше... И так уже 15 лет...

Термин «русский крест» стал уже почти официальным термином демографии. Крест этот образуется двумя почти прямыми линиями на графике: более полувека число рождений стремится вниз, а число смертей – вверх. Хорошая линия в начале графика была вверху, в 1965 году она пересеклась со злой линией, а затем с каждым годом все более удаляется от нее – вниз.

Люди не хотят детей. Что ж поделаешь... Что поделаешь? Но ведь желания людей далеко не всегда – их собственный выбор. Весьма нередко предмет их гнева или любви, а также способ и время выражения своих чувств подсказываются им со стороны. «Так принято». Кем принято? Кто законодатель? Нельзя ли его потеснить?

Если за полвека представления о нормальной семье столь очевидно (и по последствиям – страшно) шатнулись в одну сторону, то неужто нельзя привлекательно для людей описать возможность разворота? Если речь идет о желаниях и соображениях людей – значит, мы говорим не об «объективной реальности» и не о непреодолимой природной силе.

Абортов в год совершается в стране два миллиона. Если бы число абортов снизилось вдвое, падение уже было бы остановлено.

Для этого достаточно убрать из больниц террористов в белых халатах. Что же это за странная мода завелась на Руси – врачи отговаривают женщин от родов, запугивают появлением на свет урода и инвалидностью в случае продолжения беременности! Уже сама по себе такая угроза есть причинение вреда здоровью и женщины, и носимого ею малыша.

Такие угрозы должны быть фиксируемы и наказуемы. Если врач считает целесообразным прерывание беременности, а женщина отказывается, об этом должна быть сделана запись в личном деле врача. Если беременность и роды прошли успешно, и об этом в деле врача делается запись, а он предупреждается о неполном служебном соответствии. Повторение подобного случая должно приводить к увольнению. Повторение такой же истории на новом рабочем месте – к аннулированию диплома и лицензии врача, занимающегося психологическим террором.

А еще в распоряжении государства есть телевидение и школа... Это в XIX веке вымирание «по собственному желанию» нельзя было бы развернуть. А в XXI веке средства массовой информации могут очень даже много. Если в 1997-м страну убедили проголосовать за пьяного Ельцина, неужто вернуть людям любовь к собственным детям задача более сложная?

...Демографическая обстановка в России известна в кремлевских кабинетах. И там активно разрабатываются методы «повышения иммиграционного имиджа страны», чтобы привлечь больше иностранной рабочей силы. Но России нужны не чужие рабочие руки, а свои дети!

А еще в России есть Православная Церковь.

Упоминание о ней здесь вполне уместно по той причине, что к концу XXI века атеистов вообще в стране не останется. В современных семинариях уже не нужно учить студентов искусству вести дискуссию с атеистами. В России конца XXI века атеистов не будет вообще. Я глубоко убежден, что Россия конца XXI века будет глубоко религиозной страной...

Но это не потому, что у нас появятся замечательные миссионеры. А просто в силу торжества законов дарвинизма. Именно по дарвинистским критериям неверов приходится характеризовать как тупиковую ветвь эволюции: атеисты размножаться не умеют. Они просто вымрут, как мамонты. Дарвин с того света будет показывать на неухоженную могилу последнего бездетного атеиста как на очевидное доказательство правоты своей теории.

Уже сегодня плотность населения в России соответствует нормам эпохи неолита: 1 человек на 1 кв. км территории.

Кто же останется в стране, в которой вымрут атеисты? Слова о том, что Россия в конце XXI века будет религиозным обществом, слишком общи и потому могут создать иллюзию оптимизма. Но давайте уточним, какова будет структура этой религиозности.

Если выжившие и умножившиеся будут православны, то страна продолжит быть Россией. Но ведь есть и иные варианты...

Одной знакомой мне многодетной православной семье несколько лет назад московская мэрия дала бесплатную путевку на Черное море. Среди солнечных впечатлений, с которыми они вернулись, было и одно с оттенком горечи. Несколько вагонов в их поезде были целиком закуплены мэрией для помощи многодетным московским семьям. Принцип подбора был понятный: семья, где было больше четырех детей, получала бесплатную путевку. Но во всем поезде Поляковы оказались единственной русской семьей. Все остальные были хоть и московскими, но мусульманскими.

Зайдите в обычную школу и попросите классный журнал одиннадцатого класса и первого. Сравните имена детей. И вы увидите будущее России. Будущее, которое мы сами и создаем, ибо «средневзвешенная величина, означающая желаемое количество детей в семье «активных православных» – 2,8 человека, в то время как в семье «активных мусульман» – 3,4». Что уж говорить об атеистах...

Уже сейчас, «по сведениям Института экономики и социологии, «доля азербайджанцев в общем количестве столичных школьников – 12%... При этом опрос учащихся обычных школ показал следующее (по данным департамента образования Москвы): 75% подростков из среды мигрантов заявляют, что выступят в этнических конфликтах на стороне своей нации». Надо еще заметить, что французские социологи выяснили: когда процент мигрантов превышает планку в 12%, у коренного населения данного квартала возникает ощущение «оккупации»... В Германии же эксперты установили, что при наличии в классе трети иностранных школьников с языковыми проблемами занятие превращается в хаос, и дети коренных немцев начинают говорить на неправильном немецком языке. В отдельных землях Германии широко дискутируется вопрос преподавания в школах ислама, например, земельным министерством образования Баден-Вюртемберга были подготовлены учебные планы преподавания ислама в школах, начиная с 2003 года. Так и кто же кого интегрирует?

Вот статистика и прогноз по Москве. Исследование проведено Институтом общей генетики РАН:

В 1994 году в Москве русских было 7 миллионов 959 тысяч. В 2002 – 7 миллионов 753 тысячи. Прогноз на 2025 год – 6 миллионов 340 тысяч.

Чеченцев в 1994 году в Москве было 2,9 тысячи. В 2002 году – 8,5 тысяч. Прогноз на 2025 год – 643 тысячи.

Ингушей в 1994 году было 0,9 тысячи, в 2002 – 2,9 тысячи, в 2025 году их будет 270 тысяч.

Это означает, в Москве уже через четверть века будет миллион «вайнахов» (чечено-ингушей), причем один вайнах будет приходиться на шесть русских. Вспомните, что происходит при таком соотношении кавказцев и славян в армейских частях...

Ольга Курбатова, сотрудник Института общей генетики им. Вавилова, прогнозирует: «Генный поток по линии отцов приводит к тому, что через десять поколений генофонд русских Москвы на 70% будет состоять из «чужих» генов. Будет меняться и антропологический вид населения Московского региона». Ну, «десять поколений» – это 200 лет. А этническая катастрофа для России гораздо ближе:

«По прогнозам, на середину нынешнего столетия число иммигрантов и их потомков в России, нравится нам это или нет, превысит половину ее населения. В результате к 2050 году Россия превратится более чем наполовину в мусульманскую страну. Выражение «исламская опасность» – не наш лексикон». Это демонстрирует дивную «диалектическую логику» консультант Администрации президента России Владимир Дергачев. Хан Батый с носителями древней степной культуры уже в Рязани, в Киеве они будут послезавтра, и поэтому в лексиконе «Вечернего Киева» нет выражения «монгольская угроза». Мы ж заранее расслабимся и попробуем получить максимум удовольствия от подаренной нам «поликультурности»...

Заметьте, что в интервью президентского консультанта речь идет не о мусульманах, а об иммигрантах. Значит, не просто ислам, но ислам, совершенно чуждый российской традиции, затопит нашу страну. Не татары и башкиры, не вполне европеизированные мусульманские нации будут править бал, а те, кому была посвящена книга Павла Хлебникова «Разговор с варваром» (ими же и убитого).

Зачем нам в этом брать пример с Запада? У каждого – своя смерть... «Европейцы выдают желаемое за действительное из-за нежелания ввязываться в конфликты и сильного инстинкта самосохранения. Они воспринимают действительность, но лишь выборочно. Как далеко может зайти отрицание реальности, ясно показало «Слово к воскресенью», произнесенное 11 февраля 2006 года Буркхардом Мюллером (Burkhard Muller). «Ислам – это великолепная религия», – сказал священнослужитель несколько минут спустя после телевизионных вечерних новостей, в которых можно было видеть горящие флаги, разгромленные посольства и воинов Аллаха, вопящих: «Смерть неверным!» Откуда все-таки берется эта решимость отрицать факты или так их истолковывать, чтобы они подменяли собой действительность?.. Если протест против нескольких безобидных карикатур привел свободный мир к капитуляции перед насилием, как станет реагировать этот свободный мир, если речь пойдет о чем-то действительно существенном?.. Когда все закончится, уцелевшие спросят себя: почему мы не хотели видеть знаки на стене, пока еще не было поздно?.. Более 30 лет назад, в 1972 году, датский адвокат и политик-любитель Могенс Глиструп (Mogens Glistrup) высказал идею, которая мгновенно сделала его знаменитым. Чтобы экономить налоги, надо распустить датскую армию и поставить в министерстве обороны автоответчик с текстом: «Мы капитулируем!» Это мероприятие позволило бы не только сэкономить деньги, но и, в случае конфликта, спасти человеческие жизни. С этой «программой» его Прогрессивная Партия на выборах 1973 года стала второй по величине фракцией в датском парламенте. «Глиструп опередил свое время на многие годы. Сейчас наступил подходящий момент для включения автоответчика».

Перспектива Московского Халифата устроит наших либералов? Какую страну вы оставите вашим детям? Если в вашей семье будет один ребенок, то своих внуков вы обрекаете на судьбу «нацменьшинства» в Московском Халифате.

И именно потомкам либералов в халифате точно не выжить: ислам терпит существование на своей земле христиан и иудеев, но никак не либерал-атеистов и йогов-язычников. По этой причине я поражаюсь спокойствию нынешних либералов-гуманистов, которые почитывают языческие гороскопы, говорят о политкорректности, а на самом деле сами всерьез ни в Бога, ни в черта не верят. Людям такого склада придется очень плохо и в России и во Франции, когда воспеваемые ими якобы недофинансированные мусульманские подростки повзрослеют и всерьез положат руки на рычаги власти. Оттого, глядя на пожары во Франции, я приговариваю: «Гори, гори ясно, чтобы не погасло!» В этих пожарах виден финал просветительской «постхристианской» цивилизации. В этих пожарах должны бы сгореть благодушные надежды на то, что Европа сможет всех переварить и всех превратить в себе подобных теплохладных атеистов-«гуманистов».