Текст книги "Царьград. Трилогия"
Автор книги: Андрей Посняков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 54 страниц)
Глава 5
Август 1453 г. Окрестности Мценска
Дайте крылья мне перелетные,
Дайте волю мне… волю сладкую!
Полечу в страну чужеземную…
Евдокия Ростопчина
…В гавани.
Алексею повезло, «Слезы Пророка» как раз отправлялись в Кафу. Ну а найти там торгующих с русскими княжествами купцов было еще проще. С ними молодой человек и отправился по знаменитому Муравскому шляху – торговому пути из татарских степей к верховьям Оки. Туда, куда ему и было нужно.
Добрались без всяких приключений – крымский хан Хаджи-Гирей (точнее, кто-то из его мурз) оказывал всяческое покровительство каравану, как видно, имея в том немалую заинтересованность. На протяжении всего пути караван сопровождала усиленная охрана – татарские всадники и наемники-итальянцы. И все ж таки поначалу шли осторожно, опасаясь главного соперника и конкурента Хаджи-Гирея – хана Большой Орды Сейид-Ахмеда, человека умного и предприимчивого. Хаджи-Гирей тоже дураком не был: отлично зная все азиатские уловки, он к тому же получил и европейское воспитание – вырос в литовском великокняжеском замке Троки. Туда же, в Великое княжество Литовское и Русское (находившееся в личной унии с Польшей), в случае нужды и обращался за помощью – к великому князю Казимиру. А потому, когда караван вошел в литовские пределы, к верховьям Ворсклы, все повеселели и уже не ждали больше для себя никакой опасности. А ее и не было.
Ближе к Мценску Алексей тепло простился с купцами и, купив коня, поскакал по сельской дороге, направляясь к Амбросиеву – большому, в десяток дворов, селу близ Черного болота, староста которого Епифан Кузьмин, был давним знакомцем протокуратора.
Когда Алексей подъехал к селу, в воздухе уже плавился фиолетовый вечер, тихий и теплый. Серебряная луна, висевшая над старой ветлою, уже начинала приобретать ночной золотистый оттенок, в быстро синеющем небе вызвездило, а на западе, над дальним лесом сверкали зарницы – исходило последними лучами оранжево-золотое солнце. Под копыта коня упали длинные тени деревьев, до Амбросиева оставалось еще километра три, но было хорошо слышно, как в сельской церкви звонили к вечерне.
Эх, не успеть! Алексей спешился и сотворил молитву, благодаря Господа за спокойный путь. Наезженная многочисленными возами дорога, выбираясь из леса, потянулась между полей, частью уже сжатых, а частью колосящихся золотой налитой рожью. Вкусно пахло жнивьем и клевером, а где-то совсем рядом, за ольховником, за поворотом, мычали коровы.
– Бог в помощь! – догнав стадо, протокуратор поздоровался с пастушком – белоголовым парнишкой лет четырнадцати, важным, веснушчатым, босоногим. В правой руке паренек держал длинный кнут, время от времени ловко прищелкивая им в воздухе.
– И тебе в помощь, мил человек! – пастушок оглянулся с улыбкою. – Далеко ль путь держишь?
– В ваши края, в Амбросиево.
– А к кому ль?
– К старосте Епифану. Есть такой у вас?
– Есть, как не быть… – пастушонок неожиданно остановился и, оглянувшись по сторонам, жестом поманил путника. – Нагнись-ко, мил человек.
– Да я и слезть могу, если надо! – хохотнув, Алексей спрыгнул с седла.
– Епифан про тебя предупреждал, – к его удивлению, тихо промолвил парнишка. – Ты вот что… сразу-то посейчас в село не езди – там глаз-от лишних много. Затаись, вона, в ельнике, язм Епифана про тебя извещу, да потом проведу тайноть!
– Тайноть?! – путник рассмеялся. – Да нет у меня никаких тайн!
– Ага! – ухмыльнулся парень. – А к старосте ты просто так едешь, безо всякого дела?
– Ну с делом, – протокуратор развел руками. – Правда, не сказать, чтобы уж с очень тайным…
– Вот тогда и пасись! – снова предупредил пастушок, на этот раз уже более серьезно. – Схоронись в ельнике, жди. Да не журись, не долго те хорониться-то – ночь-то быстро придет.
– Ну как скажешь, – сдаваясь, Алексей махнул рукой и, взяв коня под уздцы, зашагал к ельнику. – Не забудь только за мной явиться.
– Явлюсь, не переживай! Три раза уткой крякну… И ты мне тако же ответь!
– Хорошо хоть без этих – «у вас продается славянский шкаф?» – негромко засмеявшись, молодой человек скрылся в ельнике и, привязав коня, задумчиво уселся на поваленную бурей сосну. Однако, странные в Амбросиеве дела творятся! Не село, а какой-то шпионский центр! И староста, вишь ты, кого-то поджидал, да не просто так, а тайно… и вот за этого «кого-то» и принял путника пастушонок. Интересные дела… Ладно, потом спросить у Епифана… если ответит. А не ответит, так и пес с ним – мало ли у него, Алексея, своих дел, чтоб еще в чужие соваться?
А луна уже стала медно-золотой, яркой, и крупные звезды ярко мерцали в бархатно-темном ночном небе, и слышно было, как в селе лаяли псы. Лаяли не зло, а для порядку. Вот вдруг заиграла свирель, послышалась песня – видать, молодежь собралась на гулянку.
Хозяин наш, батюшка… —
донеслись слова протяжной девичьей песни.
Не вели томить, прикажи дарить!
Наши дары невеликие…
– Кря! Кря! Кря! – перешибая песню, где-то рядом закрякала утка.
Потом, немного выждав – еще раз:
– Кря! Кря! Кря!
Ах ты, черт, чуть не забыл!
Алексей поспешно приложил ладони к губам и, три раза прокрякав в ответ, прислушался.
– Выходи, осподине, – послышался громкий шепот. – Староста Епифан наказал сей же час к себе привести.
Взяв узду, молодой человек вывел коня из ельника и зашагал следом за своим провожатым. Лес вскоре кончился, пошли поля и поскотины. Где-то в траве стрекотали кузнечики, с околицы все так же доносилась песня.
– Обойдем, – оглянувшись, пастушонок свернул в кусты.
Так, кустами и огородами, они обошли село с краю, вдоль небольшого ручья и, выбравшись на узкую тропку, наконец, зашагали прямо к видневшимся в свете луны избам.
Уже почти пришли, как вдруг выскочили непонятно откуда чьи-то темные тени. Метнулись прямо навстречу, захохотали, заголосили:
– Ой, Поташко! Тебя тож с гулянья выгнали?!
Дети! Два мальчика и девчонка.
– Попробовали бы выгнать! – важно отозвался пастушонок. – Я все ж и постарше вас буду. Вы чего здесь?
– В овин пробираемся – летось-то там спим! Ой, как бы тятенька не узнал, что на хоровод бегали – выпорет! Непременно выпорет! Ой! А кто это с тобой?
– Не вашего ума дело! Проваливайте.
Ребята убежали, и путники остановились у ворот большой вальмовой избы, располагавшейся за торговым рядком, прямо напротив церкви.
Загремев цепью, истошно залаял пес. И тут же унялся.
– Поташко, ты? – послышался приглушенный голос.
– Язм.
– Привел?
– Угу…
– Ну заводи…
– У нас коняка.
– Коняку – на задний двор. Поташко, отведи-ко.
Пастушок молча забрал у Алексея поводья. Конь тревожно заржал.
– Тихо, тихо… ну-ну…
Епифан махнул рукою:
– Пойдем в дом, осподине. Там и потолкуем.
Кивнув, молодой человек поднялся по ступенькам крыльца и, миновав сени, вошел в горницу, освещенную тусклым пламенем дешевой сальной свечи. Войдя, перекрестился на висевшую в углу икону с призрачно поблескивающим окладом и, повинуясь жесту хозяина, уселся на лавку, положив руки на стол.
– Зараз поснедаем, а уж потом – о делах, – приглушенно сказал Епифан, поставив на стол чугунок с кашей. – Поди, проголодался с дороги?
– Не то слово! – не стал отказываться гость.
– Вот еще ушица, хороша рыбка…
– Умм…
– Ты ешь, ешь. Кваску от, испей!
– Благодарствую…
Алексей чувствовал, как благодатная сытость разливается истомой по всему телу, как в желудке становится тепло, как тяжелеют, смеживаются, веки… Потряс головой – бррр!
– Ну? – дождавшись, когда гость насытится, староста посмотрел прямо в глаза гостю. – Что там наши? Что велел передать дьяк?
– Вот что, Епифане, – улыбнулся Алексей. – Я вижу, ты меня не узнал, за кого-то другого принял.
– За другого? – Староста враз насторожился. – За кого другого? Ты ведь ко мне шел?
– К тебе. Только не с тем делом, про которое ты думаешь. Ну-ка, возьми свечечку… Возьми, возьми… В лицо мне посвети-ка!
Качнулось тусклое пламя, по закопченному потолку и стенам забегали черные тени.
– Господи! – Голос старосты дрогнул. – Неужто…
Протокуратор усмехнулся:
– Ну, узнал, что ли?
– Алексий! Господи… А я-то думал – ты сгинул давно. Где посейчас? В Москве? Твери? Новгороде? Постой… Говорили, ты на Литву подался?
– Еще дальше, друже, – не стал скрывать молодой человек. – В Царьграде прижился.
– В Царьграде!!! – Староста ахнул. – И тогда там был… ну, когда турки?
– Бился на стенах. И голову базилевса видел… – Алексей вдруг осекся и помрачнел, вспомнив отрубленную голову сына.
– Вижу, тяжеленько тебе, – покачав головой, староста поднялся из-за стола и, пошарив за печкой, вытащил глиняный жбан, плеснул в кружки. – На-кось, выпьем медку. За упокой душ убиенных!
– За упокой! – согласно кивнув, гость выпил крепкую медовуху залпом.
– Значит, теперь салтан турецкий Махнут Царьградом владеет? – немного помолчав, тихо спросил Епифан.
– Владеет, – протокуратор кивнул.
– А как же хрестьяне?
– Многие полегли, многие в рабстве… а многие живут, и не хуже, чем при базилевсе.
– Вот оно как… А ты, значит…
– Ушел. К вам, на Русь подался. Югом.
– По Муравскому шляху? Так… Постой, у тебя ведь супружница была, ребятенок…
– Была… Были… – Алексей вздохнул, и хозяин избы поспешно наполнил кружки.
– Инда, всяко в жизни бывает, выпей!
Оба выпили, помолчали, потом Алексей спросил про одну девушку, Ульянку, которой поручал здесь одно дело.
– На Черное болото хаживала девка, – кивнул Епифан. – Почитай, кажной год. Тамо и сгинула.
Гость встрепенулся:
– Как это сгинула?
– Да так… Шайка там, на болоте-то, завелася! – Староста посматривал с хитрецой, непонятно было – врал или говорил правду.
– Опять шайка!
– Так ить место больно удобное, сам посуди – трясина, леса – и дороги рядом. Купцы, торговцы, хрестьяне на ярмарку ездят – тут их и хвать!
– Шайка, говоришь… ну-ну…
Староста снова налил медовухи и, после того как выпили, поинтересовался, что Алексей намерен делать дальше?
– В Новгород-град подамся, – усмехнулся гость. – Или во Псков. Дело свое заведу. Торговлю или еще что…
– Может, лучше к князю какому-нибудь в войско наняться? Рубака ты знатный!
– Можно и к князю, – повел плечом Алексей. – Ты б кого посоветовал?
– Токмо не Ваську Московского! – с неожиданной злобой выкрикнул староста. – Пианицу и братоубивца гнуснейшего!
– Вижу, не жалуешь ты его.
– А чего жаловать? Васька, пес, кажный год татар привечает – от того нашим местам полное разоренье! Ить на пути. И еще говорят – много городов поклялся татарам отдать. За то, что те ему помогли против Димитрия Юрича… недавно убиенного поваром своим, Поганкою. Ох, Господи, упокой душу Димитрия-князя! Уж тот был бы жив – не дал бы татарам воли. Ничего! Остались еще люди… есть еще…
– Из тех, кого ты вчера ждал?
– Ну, кого ждал, того ждал, – быстро свернув беседу, Епифан посмотрел в окно, забранное, по-городскому, слюдою в свинцовой раме. – Спать пора. В сенях тебе постелю, на сундуке – ночи сейчас теплые.
– В сенях так в сенях.
Постеленная на большой, стоявший в сенях сундук солома оказалась духовитой и мягкой, и гость с удовольствием растянулся на ней, чувствуя, что наконец-то сейчас выспится, а завтра, Бог даст, сладит свое дело. Сладит, обязательно сладит!
Он не успел еще заснуть, как вдруг чуть слышно скрипнула дверь и на сундук упала узкая полоса дрожащего тусклого света.
– Не спишь еще, Алексий? А я вот тебе кваску принес – мало ли, пить захочешь… На вот.
Поставив на пол кувшин, староста обернулся в дверях:
– А князя искать не торопись, друже Алексий. Сдается мне, для тебя и здесь работенка найдется.
Он снова был на стенах. Палили турецкие бомбарды, и выпущенные из них ядра с воем проносились над головою. Осадные башни турок приближались, угрожающе покачиваясь на ухабах, и тучи стрел затмевали низкое солнце.
– Янычары! – повернув голову, громко закричал Лука… Или Леонтий? Да, Леонтий, Лука погиб еще раньше, три года назад… Так и Леонтий тоже погиб. Вернее, погибнет вот уже сейчас, скоро.
Но некогда было об этом думать: скаля зубы, лезли по лестницам янычары – отборное турецкое войско.
А! Вот первый уже забрался на стену, взмахнул саблей… Удар! Звон! И зубовный скрежет. И окровавленное лицо. И протяжный предсмертный вопль…
– С нами Бог и Святая София!
Сжимая в руках меч, Алексей обернулся – еще развевалось над башнями имперское желто-красное знамя… еще развевалось…
Бабах!!! Снова ударила бомбарда Урбана. Просвистело ядро. С грохотом обрушились стены.
Грохот!
Страшный, невообразимый грохот!
Алексей раскрыл глаза – нет, это не ядра, не пушки. Это топот. Кто-то ломится в дверь? Уже распахнули, вломились – прямо в глаза яростно ломанулось солнце!
– Хватай его! – сразу четверо навалились на ничего не понимающего гостя, заорали, заругались, заломили за спину руки. Остальные рванулись в дом – господи, да сколько же их здесь? Все оружные – при саблях, с кинжалами, некоторые даже в кольчугах.
– Вяжи!
Пятый из оставшихся в сенях лиходеев – видимо главный, противный такой мужичонка с редкой рыжеватой бородкой, одетый в темно-красный кафтан – тут же наступил ногой на лежащую рядом с сундуком саблю. Ухмыльнулся, крикнул в распахнутую дверь, в избу:
– Ну что там?
– Нет никого, Офоний! Сбегли!
– Куда сбегли? Как?
– Через подпол… Там подземный ход выкопан!
– Так ловите, чего встали?!
– Ловим, господине!
– Ловят они… Мхх! – щурясь от бьющего в глаза солнца, Офоний оглядел пленника и прищелкнул пальцами. – Этого – в клеть… Хотя нет, тащите сразу в избу!
– Так в клеть или в избу, господине? – один из схвативших протокуратора молодцов шмыгнул носом.
– В клеть! В клеть! – дребезжащим голосом заорал главный. – Сказал же – в клеть! То есть тьфу – в избу! Пытать его, да немедля!
Двое парней, больно ударив пленника по почкам, вытащили его на крыльцо и, подгоняя, погнали по огороду к плетню.
А в селении творилось нечто! Нечто напоминающее разорение Рязани Батыем в описаниях советских учебников. По улицам, между пылающими избами, носились – и конно, и пеше – татары! Скуластые, узкоглазые, в рыжих лисьих шапках и малахаях. Из еще уцелевших изб выгоняли детей и женщин, связывали, видать, готовились угнать с собой в рабство. Тут и там валялись в пыли зарубленные мужчины и парни, тревожно ржали лошади, а в церкви, прямо поперек крыльца, с черной стрелой в груди лежал убитый дьячок.
Несмотря на свое положение, Алексей с удивлением всматривался в происходящее.
Господи! Да что ж тут такое делается-то? Очередной татарский набег? Похоже.
Да, но, кроме татар, среди беспредельщиков полно и русских! Да вот хоть взять тех молодцов, что сейчас тащили Алексея. Впрочем, предателей хватало во все времена.
Изба, куда привели пленника, стояла у самой околицы, где еще вчера так весело пела песни деревенская молодежь. В низенькой закопченной горнице, несмотря на теплый день, было душно – исходила жаром недавно протопленная печь, рядом с которой была устроена дыба – палаческое приспособление, на которой, вздернутый за вывернутые руки к поддерживавшей крышу балке, был подвешен вчерашний пастушонок – бледный, окровавленный, жестоко избитый кнутом.
Палач – красивый кудрявый парень с перекатывавшимися под рубахою буграми мышц, обернувшись, хмуро взглянул на вошедших:
– Ну? И пошто вы его сюда притащили? Не, где это видано-то? Еще с одним не закончили, а они уже другого тянут!
– Так Офоний велел.
– Офоний… – Палач усмехнулся. – Не ему, чай, работать-то. Ладно, помогите-ка этого снять, а то еще окочурится раньше времени.
Двое парней бросились палачу на помощь.
– Сказал что-нибудь? – спросил один.
– Сказал, куда ж ему деться?
По крыльцу тяжело застучали сапоги, и в избу вбежал юркий, небольшого росточка, парень в кольчуге и с саблей у пояса:
– Ты, Емеля, погоди энтого пытать. Офоний сказал, чтоб его дождался.
– Дождался-дождался, – недовольно передразнил палач. – Ну и где его черти носят?
– Сказал – посейчас и придет.
– Хм, посейчас… Ну сади тогда этого на лавку – не пытать, так пирогами угощать будем! – Емеля сам же и засмеялся над собственной шуткою, а потом даже вполголоса запел:
Пироги, пироги,
Пироги-калачики!
– А я не отказался бы от пирогов, – усмехнулся посаженный на лавку пленник. – Особенно – с капустою или с грибами.
– А я так рыбники больше люблю, – неожиданно улыбнулся палач. Хорошая у него оказалась улыбка, широкая, немного застенчивая даже. – С луком. Вот, кажется, не такое уж и сложное дело – пироги печь. Замесил себе тесто, поставил квашню, приготовил рыбицы – ан нет! Ко всему свой подход нужон!
– Да, лучок-то сначала прожарить надобно. – Алексей тут же подхватил беседу. – Да лучше на коровьем маслице, да с морковочкой, да смотреть, чтобы не пригорел!
Емеля уселся рядом на лавку:
– Можно и не жарить – в печке, в горшке, потомить малость, а как зазолотится, доспеет – так и в пирог его, в пирог!
– А рыбу лучше почистить. Сазан хорош на пирог, осетр иль белорыбица.
– А я со щукой люблю, – скромно заметил палач. – Хоть и мягковата рыбина.
– Да уж, что и говорить, мягковата. – Пленник улыбнулся. – А вот если ее с куриным яйцом потушить, да в оливковом масле – пальчики оближешь!
– В оливковом? – переспросив, Емеля вздохнул. – Инда дороговато будет. О! Кажись, дьяк идет! Посейчас, паря, тебя пытати зачнем. Ну, вставай, подымайся… руки-от продень в веревочки… Ой, приятно с тобой поговорить было!
– И мне приятно…
Алексей уже давно прикинул, как ему отсюда выбраться, выжидал только удобный момент… вот, сейчас развяжут руки и…
– Погодь с дыбой! – войдя в избу, грозно распорядился тот самый главарь в темно-красном кафтане, Офоний.
Так вот кто он, оказывается – дьяк! Куратор или протокуратор, говоря привычными словами ромейской чиновничьей лестницы. Интересно, кому служит и чего хочет?
– Ну, человече? – усевшись за стол, Офоний потер руки. – Может и так, без дыбы кой-что нам расскажешь?
– А чего ж не рассказать? – громко хохотнул Алексей. – Ежели пирогами с белорыбицей угостите – расскажу, только успевайте лапшу с… тьфу… Только успевайте слушать!
– Пирогами? – несколько растерялся дьяк. – А при чем тут пироги?
– Он пироги вельми любит, – пояснил из своего угла палач. – С белорыбицей!
– Где ж мы ему белорыбицу-то найдем? Ладно, – дьяк деловито вытащил из поясной сумы канцелярские принадлежности – гусиное перо, чернильницу и листок серой бумаги. – Значит, говоришь, хочешь нам кое-что поведать?
– Без лишних ушей бы, – кивнув на палача и парней, хитро осклабился протокуратор.
– Выйдите! – тут же распорядился Офоний. – Да, допрежь проверьте, надежно ль сей тать связан?!
– Надежно! – кто-то из парней пощупал стягивавшие руки веревки. – Не думай, Офоний Карасич ужо, не сбежит.
– Да и не думаю я бежать! Я пирогов хочу!
– От заладил! – рассмеялся дьяк. – Извиняй, не напек я еще тебе пирогов-то. Ну? Давай говори!
Пленник льстиво улыбнулся:
– Я б и рад. Да осмелюсь спросить – об чем? Что ты услышать-то хочешь, отец родной?
– А все! – Офоний хитро улыбнулся. – Все, мил человече. Кто послал, зачем, почему, к кому… Впрочем – к кому – мы уже знаем.
– А, вот вы про что… – задумчиво протянул Алексей. – Что ж, отпираться не буду – послан!
– Я так и знал! – весело подмигнул дьяк. – Ишь, как хорошо у нас беседа-то началась. Так бы и дальше. Значит, послал тебя… кто?
– Подьячим Федулом назвался, – на ходу придумывал пленник. – Высокий такой, коренастый, сутулый…
– Высокий… коренастый… – старательно записывал дьяк. – Погоди! Так высокий или коренастый?
– Высокий… И широкоплечий – во! Плечищи, что у церкви притворы. Сказал мне, что подьячий, но я ж не такой дурак, вижу – никакой он не подьячий, боярин или, уж, по крайней мере, из детей боярских – точно.
– Боярин, говоришь? Так-так… А родинки у него вот тут, у носа, ты не приметил? – Офоний показал пальцем – где.
– Родинки? А ведь была! Была родинка-то!
– Я так и думал! – Офоний хлопнул в ладоши…
И тут же в избу ворвались парняги с саблями наголо.
– Звал, господине?
– Тьфу на вас! – вызверился дьяк. – Чего приперлись?
– Так в ладоши ж…
– Это я не вам. Прочь пошли! Ну? Что стоите?
– Осподине дьяк, там это… Мурза татарский Есигей, весь полон себе забрал – уводит.
– Ну и пущай уводит, мы не для-ради полона здесь.
– Так он еще и это, – кольчужник захлопал глазами. – Серебра требует. Говорит, обещали, так дайте, иначе Василью-князю пожалуюсь, мол.
– Пущай жалуется. – Офоний раздраженно хмыкнул. – Впрочем, ладно. Скажи, путь обождет чуть. Расплачусь!
Парни, поклонившись, вышли, и дьяк продолжил допрос:
– И что тебе велел тот боярин? Погоди-погоди. – Офоний наморщил нос и сам же продолжил: – Наверное, подбивать народишко на бунт, речи крамольные говорить, так?
– Подбивать народишко на бунт, так, – охотно согласился протокуратор. – И речи говорить крамольные… Ой, такие крамольные, такие… аж скулы сводит!
– Ясно! – записав очередную порцию показаний, дьяк потер руки. – Значит, боярин тот князя великого, осподаря Василия поносить велел?
– Его, Василия, велел. Поносить!
– Ай, славно! – довольно прищурился Офоний. – Все, как я и предполагал, выходит. А ты, я сморю, не дурак, паря, – выгоду свою понимаешь. Скажи-ка теперь, кто за боярином этим стоит? А?
– Князь стоит, а кто же? – Молодой человек хохотнул. – Кому как не князю за боярином-то стояти?
– Вот! Вот! – радовался дьяк. – Князь! Иван Можайский, так?
– Так! – выпучил глаза пленник. – Он! Он, подлюка!
– Ну это ясно. – Офоний пожал плечами. – В том, что Иван Можайский зло замыслил, ничего удивительного нет – он завсегда Шемяку поддерживал. А вот не стоит ли за ним еще кто-нибудь? Ничего боярин тот не говорил? А ведь должен бы, должен – иначе как доказать свою силу? А?
– Да говорил, – досадливо скривился молодой человек. – Только я малость запамятовал. Мм… Подожди, подожди, сейчас вспомню…
Как бывший студент-историк, Алексей в числе прочего когда-то назубок учил и русский феодализм… который теперь напряженно вспоминал. Эх, время бы… Знать бы! Все бы вспомнил, все, что надо – выложил. А так…
Итак… Быстренько, эпизоды феодальной войны… Нет! Война-то уже кончилась. Василий Темный победил, его соперник, Дмитрий Шемяка, отравлен… кстати, как раз недавно. И что теперь будет делать победитель? А расправится со своими ближайшими родственниками и друзьями! Поступок вполне логичный и в русле московско-татарской традиции. Кто там был против Шемяки-то? Ага, кажется, еще один Василий, серпуховский князь. Который скоро будет Василием Темным схвачен и заточен в Углич!
– Вспомнил! Вспомнил! Василий Серпуховский – вот кем еще боярин тот хвастал!
– Василий? – дьяк, как показалось пленнику, несколько разочарованно, почмокал губами и прищурился. – А про сына его, Ивана, ничего сказано не было?
– Почему не было? Было!
– Так что ж ты, паря, молчишь?! – вскочив на ноги, Офоний в возбуждении забегал по горнице. – Сколь всего сказал, а главное-то, главное-то чуть не запамятовал!
– Эй, дьяче! – зыркнул глазами допрашиваемый. – Что ж ты про местные дела не спрашиваешь?
– Еще спрошу! – Офоний и не скрывал собственной радости – шутка ли, только что практически в одиночку раскрыл такое политически важное дело! Заговор! Целый заговор!
– Ты б послал людишек к ручью, за поскотиной.
Дьяк остановился:
– А что?
– Оружье там припрятано. Мечи, копья, кольчужки. Староста-то убег – не успели бы вывезти.
– Это верно!
Офоний выбежал на крыльцо, закричал, потом, довольный, вернулся обратно в горницу…
И притаившийся у двери Алексей со всего размаха ударил его головой в нос!
Хрясь!
Хороший вышел удар!
Дьяк только хрюкнул и рухнул под стол, словно сжатый сноп. Не теряя времени даром, пленник повернулся спиной к печке и сунул связанные руки в угли.
Пришлось потерпеть… Но недолго – обретя наконец долгожданную свободу, Алексей выхватил из-за пояса лежавшего в беспамятстве дьяка кинжал и осторожно выглянул на крыльцо.
А никого там и не было! Точно не было! Вот дурни. Что же, они побежали к ручью все? И даже палач Емеля?
Покачав головой, беглец вышел со двора и быстро бросился к лесу…
И не добежал, увидев стоявших на пожне вражин – человек десять окольчуженных воинов, со смехом внимающих что-то увлекательно рассказывающему палачу!
Позади вдруг тоже послышались голоса. Алексей обернулся – там тоже были враги! Вооруженные саблями воины приближались, вот сейчас подойдут, увидят, вот сейчас… И, главное, деться-то некуда – ни назад, ни вперед, да в стороны уже не побежишь – заметят. Засада!
– Эй-гей, Емеля-а-а!!! – выбравшись на пожню, громко закричал беглец. – Эгей!!! – Он замахал руками.
– Чего тебе? – изумленно обернулся палач.
– Дьяк Офоний меня за пирогами послал! Со щуками! Велел и тебя с собой прихватить.
– За пирогами?! – оживился палач. – А их тут что, пекли, что ли?
– Как раз вчера бабка Аксинья пекла! Пошли скорее, пока не съели!
– Идем… Э, вы тут подождите, парни. Вернусь, историю доскажу.
– Ужо подождем, ведь недолго вы.
– Да недолго… Эх! Пироги вы, пироги, пироги-калачики…
Переходя на бег, Алексей ухмыльнулся, чувствуя позади быстрые шаги палача. Избавиться от него – дело не такое уж и сложное. Ну а дальше…
Пироги вы, пироги…
