Текст книги "Княгиня Ольга. Святая воительница"

Автор книги: Андрей Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

ИСТОРИЧЕСКАЯ МИФОЛОГИЯ

С мифологией о княгине все и так со школьной скамьи знакомы. Я никого не обвиняю: в моих учебниках для средней школы тоже изложен официальный миф – даже в учебниках для старшеклассников. Поступи я иначе, обычные дети просто запутались бы. А продвинутые ученики не смогли бы сдать экзамены преподавателям, верящим мифу как Священному Писанию…

Итак, правило источниковедения № 1: соблюдайте технику безопасности! Выясняйте истину, но помните, что большинство окружающих о ней даже не подозревает. И это большинство, скорее всего, примет истину в штыки, всеми силами цепляясь за хорошо знакомый миф. Значит, помимо истины вы должны хорошо помнить, как формулируется общепринятый миф.

Относительно обстоятельств появления на исторической сцене княгини Ольги миф звучит примерно так.

В 882 г. Вещий Олег с дружиной пришёл в Киев из Новгорода. Он обманом убил киевских князей Аскольда и Дира и занял их престол. За 33 года своего правления Олег объединил значительную часть восточных славян под властью князя в Киеве и его наместников в городах. С большим объединённым войском он совершил военный поход на Царьград, взял с империи ромеев дань и заключил с греками выгодный торговый договор.

Племена платили киевскому князю дань, получая взамен защиту, возможность обогатиться за счет военной добычи и выгодной заморской торговли. Миссия мудрого военного вождя этим исчерпывалась. Для строительства древнерусской державы требовался государственный деятель. Им-то и стала княгиня Ольга, которую летописцы считают праправнучкой легендарного новгородского правителя Гостомысла. Не от стремления к власти сделалась Ольга устроительницей государства, а вследствие слабости мужа своего Игоря.

С младенчества князь Игорь Рюрикович воспитывался его старшим родичем Вещим Олегом. В 903 г., как только Игорь стал взрослым, Олег женил его на псковитянке Ольге и стал посылать вместо себя собирать с племен дань. Когда в 907 г. Олег ходил с большим войском на Царьград, Игорь оставался править за него в Киеве. Но, как только вещего князя не стало, гордые древляне взбунтовались, отказавшись платить дань тому, кто всю жизнь «ходил по Олеге», был лишь тенью великого вождя. В 914 г. Игорь воевал с древлянами, вновь покорил их и обложил данью больше прежней. И затем больше четверти века ничего значительного не совершил, только помирился с появившимися в степи кочевниками-печенегами.

В 941 г. Игорь решил отличиться: повел на Царьград 10 тыс. ладей. Но, еще не доплыв до места, воины Игоря бросились грабить берега. Тут-то они были разбиты византийскими воеводами, а в море их ладьи сжег огнемётными машинами греческий флот, Вернувшись из бесславного похода, Игорь стал собирать огромное воинство, особенно усердно приглашая варягов; нанял он и печенегов. В 944 г. они двинулись морем и сушей на Византию. Только добрались до Дуная – встретили послов от императора с дарами. Игорь стал советоваться с воинами, но каков князь – такова и дружина. «Зачем биться и ещё, чего доброго, помирать, – сказали участники совета, – коли можно без боя взять золото, серебро и шелка!» Взяли дань и пошли восвояси.

Греки поняли, что Игоря бояться нечего. Они подтвердили старый Олегов договор о мире и торговле 911 г., но с разными обидными для купцов Русской земли ограничениями. В особенности византийцы не хотели, чтобы русские закреплялись на южных землях. В Константинополе и даже в устье Днепра им по договору зимовать не разрешалось. Зато князь Игорь обещал не трогать греческие владения в Крыму и оберегать их от дунайских болгар.

Не особо храбрый, князь Игорь был еще и ленив. Он сидел себе в Киеве, в то время как его воеводы и воины подчиненных племен промышляли на свой страх и риск. Одни вместе с воеводой Свенельдом три года осаждали Пересечен, главный город славянского племени уличей, и покорили-таки это племя. Другие целыми ватагами уходили в Византию и воевали под императорскими знаменами в Италии. Третьи по Волге выходили в Каспийское море, промышляя по берегам его до самого Азербайджана: где торговали, а где и воевали. «Народ этот мужественный, – писал арабский историк о росах, взявших в 943 г. богатый город Бердаа, – телосложение у них крупное, мужество большое, не знают они бегства».

Остававшаяся с князем в Киеве дружина в конце концов возмутилась: воины княжьих наместников на ставу оделись и вооружились, а те, кто служит самому Игорю, чуть не голыми ходят![3]3
  Буквально; «Отроки Свснельда изоделиеь оружием и портами, а мы наги. Пойди, княже, с нами за данью, да и ты добудешь, и мы».


[Закрыть] Пришлось князю в 945 г. самому вести дружину за данью к древлянам. На обратном пути Игорю показалось, что добычи мало. Отпустил он дружину домой, а сам с малым числом воинов вернулся, «желая большего имения». «Да этот жадный волк всех нас задерет!» – решили древляне. Во главе с князем Малом они взялись за оружие и перебили грабителей, а самого Игоря предали лютой казни.

Кончина князя Игоря. Гравюра XIX в.

Киев и объединённая вокруг него Русь остались без власти. Только вдова Игоря Ольга сидела в своём каменном загородном дворце под Киевом, окружённая слугами, с малолетним сыном Святославом. Дальнейший текст летописи ясно говорит нам, насколько мал был в то время будущий великий воин. В следующем, 946 г. он начал сражение с древлянами, бросив метательное копьё-сулицу в сторону врага. «И когда сошлись оба войска для схватки, – рассказывает нам „Повесть временных лет“, – Святослав бросил копьем в древлян, и копье пролетело между ушей коня и ударило коня по ногам, ибо был Святослав еще ребенок[4]4
  Все древнерусские выражения в книге даны в научных переводах. В древнерусском оригинале: «бе бо детеск».


[Закрыть]. И сказали Свенельд и Асмуд: „Князь уже начал; последуем, дружина, за князем“[5]5
  В оригинале: «Князь уже почал; потягнем, дружина, и мы по князе».


[Закрыть].

Свенельд – удачливый воевода князя Игоря, воины которого, к возмущению княжеской дружины, в успешных походах на соседей „изоделись оружием и портами“. Асмуд – „дядька“, т. е. воспитатель маленького Святослава. По традиции мальчика отдавали с женской половины дома на воспитание дядьке и торжественно сажали на коня в 5 лет. К 12 годам мальчик считался полноценным воином – это мы хорошо знаем по жизни последующих князей, которые в этом возрасте уже командовали в боевых походах и даже женились.

Крайне сомнительно, чтобы Святослав, будущий „пардус“ – леопард – полей сражений, настолько отставал в развитии, чтобы не суметь бросить копьё, если ему было в 946 г. больше 5 лет, и его воинское обучение шло уже какое-то время. Ведь сулица – самое лёгкое оружие из арсенала того времени. Её с самого начала учёбы давали в руки мальчишке.

Скорее можно предположить, что мать поспешила отдать ребёнка в руки „дядьки“, чтобы показать, что он уже входит в пору мужества, что именно он – законный наследник власти своего отца. Ведь древляне, сразу после смерти Игоря поспешившие прислать к вдове Игоря послов с приглашением выйти замуж за их князя Мала, в Святославе наследника русского княжения не видели. Согласно „Повести временных лет“, „сказали древляне: „Вот убили мы князя русского; возьмем жену его Ольгу за князя нашего Мала и Святослава возьмем и сделаем ему, что захотим“.

Очевидно, что в 945 г., за год до неудачного броска сулицы, со Святославом нечего было считаться: он ещё не сел на коня, не был препоясан воинским поясом и, оставаясь на женской половине дома, не мог считаться наследником власти отца. Его можно было „взять“ в придачу к Ольге, как несмышлёного ребёнка. Несложно высчитать, что забеременеть единственным сыном княгиня должна была – если она не преувеличила возраст Святослава, отдавая его дядьке, – в 940 г. То есть когда шёл 37-й год после её свадьбы с Игорем в 903 г….

Учитывая мотивированную женской природой традицию выдавать девушек замуж с 13 лет, подсчитаем возраст княгини к моменту начала беременности: 60 лет. Возраст, даже сегодня почтенный и крайне опасный для родов. А в те времена это был возраст глубокой старости как для мужчин, так и для женщин.

Рассуждения о том, что Ольгу могли выдать замуж номинально, по каким-то политическим соображениям, совсем маленькой девочкой, ситуацию не спасают. Даже если бы ей исполнился 1 год и на свадьбе её несли в пелёнках, к 940 г. ей было бы уже 38: беременеть и затем рожать поздновато… Особенно от престарелого мужа.

Согласно „Повести временных лет“, в 882 г., когда Вещий Олег явился в Киев, он „показал Игоря: "А это сын Рюрика". Пусть даже Игорю исполнился тогда всего один год (не будем увеличивать его возраст), тогда в 940 г. он заставил Ольгу забеременеть, будучи сам 60-летним.

Понятно, что с нашими официальными датами что-то не так… Что принятый официальной наукой (по датам "Повести временных лет") год свадьбы Ольги – 903 – и год смерти её мужа, когда у неё остался на руках маленький сын, – 945 – не согласуются. Монаха-летописца начала XII в. женские проблемы княгини не трогали в принципе. Не волновали они и великих историков XIX в., Н.М. Карамзина, М.П. Погодина, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского и др. Ибо в официальной исторической науке любое "не может быть!" отступает перед ясными датами источника.

И для нас нестыковка дат – вовсе не аргумент для пересмотра датировок летописи. Пустословные (учёные говорят в таких случаях – "спекулятивные") рассуждения, модные в публицистике, не принимаются во внимание академической наукой. Взыгравший в нас при взгляде на эти даты здравый смысл лишь подталкивает к более тщательному изучению текста источника.

Правило источниковедения № 2: научный вывод может вытекать только из исследования исторического источника. Всё, что вне его, может давать лишь повод изучить источник более тщательно.

«ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ» И НАЧАЛЬНЫЙ СВОД

Великие историки XIX в., начиная с Н.М. Карамзина и С.М. Соловьёва, писали о деятельности первых русских князей исключительно по «Повести временных лет»[6]6
  «Повесть временных лет» вошла начальной частью в большинство русских летописных сводов, но обычно читается по Лаврентьевской и Ипатьевской летописям. См.: Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). Т. 1. Вып. 1. Л., 1926; Т. 2. СПб… 1908 (воспроизведён: М., 1962). В данной книге текст с переводом Д.С. Лихачёва цитируется мной, с уточнением перевода, по Лаврентьевскому списку (Повесть временных лет. М – Л., 1950) и Ипатьевскому списку (напечатан в ПСРЛ без перевода).


[Закрыть] (не считая нескольких плохо согласующихся с нею иностранных текстов). Составленная много позже событий, как минимум через 168 лет после начала «устроения» Руси Ольгой, она сообщала, разумеется, сведения легендарные (ведь записей с датами на Руси в X в. не велось). Почти все они имели признаки устной передачи. Но когда эти устные рассказы были записаны?

Одно дело – рассказы участников событий, их свидетелей или хотя бы современников. Другое – их поэтическое описание в сказках, былинах и бывальщинах. Устная традиция, как мы знаем, может быть очень точной и устойчивой. Например, исландские саги, прекрасно передававшие устные сведения о великом множестве реальных героев с детализацией их поступков и даже передачей прямой речи. Записывать их начали в XIII в., а в рассказах шла речь о событиях даже X в. – причём с множеством достоверных деталей. Такое возможно в очень замкнутом обществе, где круг действующих лиц ограничен, а рассказ ведётся в среде их родственников и прямых потомков. Бытовали ли столь точные рассказы на Руси? Этого, изучая "Повесть временных лет", нельзя было сказать.

Историки предполагали, что какие-то рассказы передавались в среде княжеских воинов-дружинников подобно сагам. Но какие именно рассказы и подобно каким сагам? В более многолюдном обществе Древней Скандинавии королевские саги были далеко не так точны, как исландские (при родстве их создателей по крови, языку и культуре). Они были переполнены фантастическими сюжетами и явно служили политическим целям менявшихся правителей.

"Повесть временных лет" не менее явно служила династии Рюриковичей, вплоть до того, что лишь в исключительных случаях упоминала их соперников во власти из других родов. Это рвение прославлять династию было даже чрезмерным в начале XII в., когда потомки легендарного Рюрика (кем бы он ни был) правили уже во всех крупных городах Руси. Правда, и здесь нужно уточнение: во всех городах, упоминаемых в летописи. Археологи с большим удивлением обнаруживают довольно многолюдные города-крепости вроде Сурского городища в Пензенской области с большим для Древней Руси населением в 10 тыс. человек, которые в летописи не упоминаются вообще! Не упоминаются летописцами и многочисленные русские князья не Рюрикова рода, о существовании которых мы знаем по приведённым в "Повести временных лет" договорам Руси с греками, восточным и западным источникам.

По тенденциозности и политической ангажированности "Повесть временных лет" не уступает королевским сагам. Она, пожалуй, превосходит их настолько же, насколько политическое и культурное развитие Древней Руси опережало Скандинавию. Там даже первые хроники возникли на 100 лет позже, чем на Руси, на рубеже XII–XIII вв. (в Дании), и даже на 250 лет позже "Повести временных лет" (в XIV в. в Швеции). Но понимать тенденциозность летописца – одно, а исследовать эту тенденцию – совсем другое. Для этого необходимо знать историю текста летописи, видеть вносимые в неё изменения.

Этой возможности великие историки, во многом сформировавшие наше представление о "начале Руси", не имели. Они знали, разумеется, об отличиях ранних новгородских летописей от "Повести временных лет", составлявшей начало большинства летописных сводов. Но отбрасывали их, полагая новгородские тексты сокращёнными и искажёнными, – ведь в них действительно меньше точных дат, а ряд событий и имён сравнительно с "Повестью" меняется местами. Эти изменения мы далее рассмотрим – ведь до нашего времени остаются историки, полагающие, будто новгородские летописи, а не составитель "Повести" искажали сведения о реальных событиях.

Однако в конце XIX в. выдающийся филолог академик А.А. Шахматов установил, что именно с помощью новгородских летописей можно гораздо глубже понять раннее развитие русского летописания. Полностью сопоставив и научно издав сравнение текстов Новгородской I летописи и всех известных на то время древнерусских летописных сводов, Шахматов доказал, что "Повести временных лет" предшествовали более древние летописные тексты. Он точно определил множество источников "Повести" и новгородской летописи, но самое важное – восстановил текст Начального свода конца XI в.[7]7
  На основе Новгородской I летописи: ПСРЛ. Т. III. М., 2000 (ранее: Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов / А.Н. Насонов. М.—Л., 1950). М.Н. Тихомиров (см. ниже) привлёк к реконструкции протографа ещё: Устюжский летописный свод / К.Н. Сербина. М.—Л., 1950.


[Закрыть], – главного источника, с которым работал в начале XII в. летописец Нестор (или иной монах-составитель «Повести временных лет»)[8]8
  Шахматов Л.А. Повесть временных лет. Т. 1. Пг. 1916. Текст Начального свода выделен шрифтом. Его перевод: Начальная летопись, С.В. Алексеев. М., 1999.


[Закрыть].

Метод Шахматова страшно трудоёмок. Он состоит в пословном, даже побуквенном сравнении всех списков одного произведения с целью выяснить их взаимодействие во времени и понять, какой список от какого (прямо или через несохранившиеся рукописи) произошёл. Характер изменений в списках говорит о том, что перед нами копия (конечно же, с ошибками и поправками), сознательно исправленная, содержащая смысловые изменения редакция или просто накопивший разные изменения извод одного памятника.

Шахматов доказал, что, только досконально изучив историю текста каждой летописи, можно сопоставлять между собой сами памятники, которые тоже происходили друг от друга. Груда манускриптов превратилась в результате работы Шахматова в могучее древо русского летописания, с корнями, стволом, большими и малыми ветвями. Главное, что вместо набора разных сведений в разных рукописях перед учёными предстала колоссальная творческая история летописания с XI до XVI в.! История, позволяющая чётко доказать, что и как изменяли и дополняли, редактировали и переписывали заново многие поколения вдумчивых летописцев.

В результате открытий Шахматова стало возможным понять, что именно летописцы разных времён и земель Руси хотели видеть в прошлом, что их не устраивало и что они по-иному описывали в нём. В то же время стало невозможным взять фрагмент какой-нибудь летописи и процитировать, не отвечая себе на вопрос, кто, когда, по каким источникам и с какой целью эти слова написал, как они соотносятся со всей богатейшей летописной традицией.

Так родилась новая наука – текстология, а вместе с ней её особое направление – летописеведение. Именно оно стало главной темой работ крупнейших историков и филологов России в XX в. Понятно, что любой труд, не опирающийся на достижения летописеведов, не мог внести ничего нового и существенного в понимание нашей древнейшей политической истории, в которой летопись остаётся главным и часто единственным источником.

Это не значит, что историки, не готовые положить годы труда на исследование истории текста летописей, вовсе прекратили писать. Напротив, они писали, печатали и в наши дни продолжают заниматься подобным "творчеством" весьма активно. Это означает лишь, что старания их после опубликования работ Шахматова в научном плане ничего не стоят. Историческая наука, сохраняя своё общее название, разделилась в изучении Древней Руси на собственно научные исследования и наукообразную болтовню "на тему".

В политически сложных условиях, когда почти все крупнейшие историки и филологи подвергались разнообразным гонениям и попросту "сидели", летописеведение стало своего рода нишей, надёжно защищённой от профанов своей трудоёмкостью. Неудивительно, что летописеведы, публикуя результаты своих трудов, не спешили объяснять менее учёным коллегам, какие перемены их выводы вносят в паше понимание истории Древней Руси. А эти "необъявленные" перемены были радикальными.

Сравнение Начального свода с "Повестью временных лет" показало, что значительная часть дат, которые несколько удивили нас в рассказе о княгине Ольге, была внесена в летопись между концом XI и началом XII в. В Начальном своде их было ещё очень мало. Составитель "Повести" решительно "удревнял" события, задавшись целью заполнить период истории Руси при неизвестных нам правителях деятельностью династии Рюриковичей. Значительную часть дат Нестор или другой монах Киево-Печерского монастыря не брал из источников, а вычислял, применяясь к событиям в Византии, или же просто сочинял, руководствуясь своими соображениями о том, как должна выглядеть русская история.

Начальный свод, как и "Повесть временных лет", отнюдь не был простым изложением событий и легенд "без гнева и пристрастия". Вообще объективизированная форма изложения – в таком-то году произошло то-то – не должна вводить читателя в заблуждение. Летописание всегда отражало бурление страстей – идеологических и конкретно-политических. Все его погодные статьи глубоко эмоциональны, все сведения служили определённым целям летописца – просто по прошествии столетий мы не всегда понимаем эти цели.

Составивший Начальный свод Никон Великий с 1060-х гг. до самой своей смерти в 1088 г. был крупной политической фигурой в Киевской Руси. Некоторые даже полагают, что основатель и игумен Киево-Печерской лавры, ещё до 1058 г. поселившийся в пещере на берегу Днепра, неподалёку от стен Киева, вместе с первым русским монахом-отшельником Антонием, был не кем иным, как самим митрополитом Илларионом!

Священник церкви в княжеском селе Берестове, Илларион прославился благочестием, отказом от земных благ, глубокой книжной учёностью и талантом оратора. Он был единомышленником великого князя Ярослава Мудрого (1019–1054), который уже в 1030-х гг. задался целью просвещения Руси путём строительства школ, перевода и переписки греческих книг, создания библиотек. Сподвижник великого князя Илларион, согласно "Повести временных лет" "муж благ, книжен и постник", был первым помощником Ярослава в деле просвещения Руси. В 1051 г. Илларион, возглавлявший клир любимой великим князем резиденции в Берестове, был, вопреки традиции, поставлен митрополитом всея Руси. До этого со времён правления Владимира Святого (980—1015), крестившего Русь в 988 г., русскими митрополитами были исключительно греки, поставленные Константинопольским патриархом. Ярослав произвёл настоящий переворот, поставив на Руси митрополита решением собора русских епископов.

В Софии Киевской, главном соборном храме Руси, Илларион при вступлении на святой престол произнёс речь, которая стала фундаментом национальной исторической концепции. Обращаясь к великому князю Ярославу, новый митрополит прославил его отца, "нашего учителя и наставника, великого князя земли нашей Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святослава, которые во времена своего владычества мужеством и храбростью прослыли в странах многих победами и силою и ныне поминаются и прославляются. Ибо не в худой и неведомой земле владычество ваше, но в Русской, о которой знают и слышат во всех четырех концах земли!". Не греки крестили Русь, заявил новый митрополит, но "славный, рожденный от славных, благородный – от благородных князь наш Владимир".

"Слово о законе и благодати" митрополита Иллариона соединило принятое от Византии христианство и военные подвиги первых русских князей с гордостью за Русскую землю и верой в ее великую миссию. Крестив Русь, Владимир Святой и продолжатель его дела Ярослав Мудрый открыли новую страницу мировой истории, на которой русские являются избранным Богом народом[9]9
  Памятники литературы Древней Руси. В 12 кн. Т. 1. М., 1978. И др.


[Закрыть].

После смерти Ярослава в 1054 г. Илларион сходит с политической авансцены – уже на следующий год в Начальном своде упоминается новый митрополит Ефрем: грек, поставленным в Константинополе, как было прежде и как будет на Руси ещё долго. А вскоре в Киево-Печерском патерике, сборнике рассказов о святых отцах первого на Руси монастыря, упоминается "черноризец Ларион", который был "книгам хитр писати" и работал над ними в келье основателя монастыря Феодосия "по вся дни и нощи".

Действительно ли митрополит Илларион окончил свои дни простым черноризцем в Киево-Печерском монастыре, мы не знаем. Историк и летописевед М.Д. Приселков предположил, что именно Илларион принял в монастыре схиму под именем Никона, которого позже монах и автор житий Нестор назовёт Великим. В житии Феодосия Печерского Нестор расскажет, как Никон (в прямой аналогии с "черноризцем Ларионом") всё время оставался в келье и писал книги, а Феодосий, сидя рядом, прял нити, необходимые для их переплёта.

Однако образ смиренного книжника Никона, который, как установил А.А. Шахматов, создал Начальную летопись в Киево-Печерской лавре к 1073 г., при сравнении источников получается не столь уж мирным. Он довольно часто оказывался в центре политических страстей. В 1060 и 1061 гг. Никон, вопреки воле великого князя Изяслава, постриг в монахи двух его приближённых. От гнева великого князя книжник вынужден был бежать из Киева в Тмутаракань, где основал новый монастырь. В 1068 г. он смог вернуться в родную обитель, где поучал братию не словесно, как игумен Феодосий, но "от книг читая". Однако в Киеве наступила усобица, Изяслав был изгнан князьями Всеволодом и Святославом, и не такой уж тихий книжник Никон вновь оказался в далёкой Тмутаракани. Вернулся он оттуда в 1077 г. и на следующий год возглавил Печерский монастырь, где и умер в почёте и уважении братии и властей столицы.