Текст книги "Княгиня Ольга. Святая воительница"

Автор книги: Андрей Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Итак, о появлении посольства русов во главе с самой княгиней император, вероятнее всего, заранее знал. Но как он мог к нему относиться? Как раз недавно, в 948–952 гг., он (во главе группы учёных, разумеется) составил для своего подросшего сына Романа конфиденциальный трактат "Об управлении империей", включив в него основное, что император должен знать о своём государстве и особенно о его соседях[93]93
  Константин Багрянородный. Об управлении империей / Перевод Г.Г. Литаврии. Предисловие и введение Г.Г. Литаврин, А.П. Новосильцев. М., 1991.


[Закрыть]. Как и его предшественники, Константин был убеждён, что ромейский император подобен Христу среди апостолов, что его империя – «мировой корабль», а Константинополь – столица городов и всего мира. Благо то, что делается на пользу империи. Вне державы ромеев существуют только «варвары», которые в идеале должны служить интересам империи. Их надо держать в узде силой золота, оружия, обмана и в особенности стравливая их между собой.

На севере от ромейской границы главным союзником Константин в начале 950-х гг. видел не Русь, с которой договорился его неудачливый предшественник на троне, а печенегов – "пачинакитов", поселившихся незадолго до того в южнорусских степях и кочевавших между Доном и Дунаем. Этих "друзей", как изволил выразиться император, удобно использовать как военную силу против росов, венгров, хазар и болгар. В случае разрыва союза с печенегами против них следовало использовать венгров или узов (тюркоязычный народ, выдвинувшийся из Приуралья и бассейна Сырдарьи в Восточную Европу, вытеснив в южнорусские степи печенегов). Это было общим принципом византийской политики. Например, против хазар Константин предлагал при необходимости использовать узов, алан и черных булгар.

Буквально во второй главе трактата император отметил: росы настолько зависят от их отношений с печенегами, что специально об отношениях с росами можно не беспокоиться. Печенеги, заявил он, "стали соседними и сопредельными также росам, и частенько, когда у них нет мира друг с другом, они грабят Россию, наносят ей значительный вред и причиняют ущерб. [Знай], что и росы озабочены тем, чтобы иметь мир с печенегами. Ведь они покупают у них коров, коней, овец и от этого живут легче и сытнее… Но и против удаленных от их пределов врагов росы вообще отправляться не могут, если не находятся в мире с печенегами, так как печенеги имеют возможность – в то время когда росы удалятся от своих, напав, все у них уничтожить и разорить. Поэтому росы всегда питают особую заботу, чтобы не понести от них вреда – ибо силен этот народ, – привлекать их к союзу и получать от них помощь, так чтобы от их вражды избавляться и помощью пользоваться. [Знай], что и у царственного сего града ромеев, если росы не находятся в мире с печенегами, они появиться не могут, ни ради войны, ни ради торговли, ибо, когда росы с ладьями приходят к речным порогам (на Днепре. – А.Б.) и не могут миновать их иначе, чем вытащив свои ладьи из реки и переправив, неся на плечах, нападают тогда на них люди этого народа печенегов и легко – не могут же росы двум трудам противостоять побеждают и устраивают резню".

В четвёртой главе император подчёркивает, что, "пока василевс ромеев находится в мире с печенегами, ни росы, ни турки (венгры. – А.Б.) не могут нападать на державу ромеев по закону войны, а также не могут требовать у ромеев за мир великих и чрезмерных денег и вещей, опасаясь, что василевс употребит силу этого народа против них, когда они выступят на ромеев. Печенеги, связанные дружбой с василевсом и побуждаемые его грамотами и дарами, могут легко нападать на землю росов и турок, уводить в рабство их жен и детей и разорять их землю".

Иными словами, стратегически Русь была Константину Багрянородному неинтересна. С экономической точки зрения она представляла ценность как источник сырья и рабов. Но политической организации, с которой можно было бы иметь дело, император у росов не видел. Посвятив девятую главу "росам, которые отправляются с ладьями (в трактате всюду "моноксидами" – однодеревками. – A.Б.) из России в Константинополь", василевс отметил, "что приходящие из внешней России в Константинополь ладьи являются одни из Новгорода, в котором сидел Сфендослав, сын Ингора, архонта России[94]94
  Историки напрасно датируют это упоминание о Святославе временем до смерти Игоря в 944 г. Прямой смысл текста не в том, что Игорь жив, а в том, кто такой новгородский князь Святослав – «сын Иигора, архонта России». Сочинение Константина Багрянородного было написано в начале 950-х гг., когда об Игоре и на Руси, и в Византии остались только неприятные воспоминания. Ошибка историков состояла в том, что, в отличие от Константина Багрянородного, они не считали власть Ольги великокняжеской. По этой хромой логике, если Святослав княжит в Новгороде и не назван «архонтом России», го таковым должен быть Игорь. Но император описал в трактате «о церемониях», как лично принимал «архонтиссу России» Ольгу. И в русских летописях Ольга не просто именуется княгиней, но с указанием, что она княгиня киевская («княгина паша», говорят древляне), что Киев – её город («и пришла в свой град Киев»). Святослав до возмужания и у Константина, и в летописях занимал место ниже матери, наследницы власти мужа.


[Закрыть], а другие из крепости Смоленска[95]95
  Названия городов, искаженные в греческой транскрипции, приводятся по общепринятым научным атрибуциям.


[Закрыть], из Любеча, Чернигова и из Вышеграда. Итак, все они спускаются рекою Днепр и сходятся в крепости Киев… Славяне же, их союзники… рубят в своих горах ладьи во время зимы и, снарядив их, с наступлением весны, когда растает лед, вводят в находящиеся по соседству водоемы. Так как те впадают в реку Днепр, то и они из тамошних входят в эту самую реку и отправляются к Киеву. Их вытаскивают для [оснастки] и продают росам. Росы же, купив одни эти долбленки и разобрав свои старые ладьи, переносят с тех на эти весла, уключины и прочее убранство… снаряжают их. И в июне месяце, двигаясь по реке Днепр, они спускаются в Витичеву, которая является крепостью – союзником росов, и, собравшись там в течение двух-трех дней, пока соединятся все ладьи, тогда отправляются в путь и спускаются по названной реке Днепр".

Далее император подробно описывает Днепровские пороги и волоки вокруг них, подчеркивая, что это удобное место для нападений печенегов на роских купцов. Затем он тщательно прослеживает торговый путь росов вдоль западного берега Чёрного моря от устья Днепра до Болгарии и границы империи, "где завершается их мучительное и страшное, невыносимое и тяжкое плавание".

Неясно, кто или какие соображения побудили императора чрезвычайно настойчиво проводить в трактате мысль, что росы и славяне – совершенно разные народы, имеющие разный язык. Никакой государственной организации он у всех этих варваров не видел, кроме того, что племена славян являются "пактиатами" росов (союзниками по договору), снабжающими их заготовками для ладей и кормящими во время зимних полюдий:

Изображение княгини Ольги на памятнике «Тысячелетие России» в Новгороде

«Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киева и отправляются в полюдия, что именуется „кружением“, а именно – в Славинии древлян, дреговичей, кривичей, северян и прочих славян, которые являются союзниками росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепр, возвращаются в Киев. Потом так же, как было рассказано, взяв свои ладьи, они оснащают [их] и отправляются в Романию».

Как видим, Константин Багрянородный, с которым княгиня Ольга приехала вести переговоры, о проведённой ею на Руси государственной реформе не знал. Не ведал он даже имени великой княгини, полагая, что княжит на Руси ещё кто-то, например сын Игоря Святослав (о его "сидении" в Новгороде сказано в прошедшем времени). А впрочем, этих вождей-"архонтов" там всегда было много…

Соответственно этому "никакому" статусу Ольгу и приехавших с нею послов от её сына, родственников, других князей и городов могли принять в Царьграде только в рамках договора 944 г. То есть выдать небольшое посольское содержание и корма, устроить бесплатную баню, организовать для групп не более 50 человек экскурсии по Константинополю, помочь продать привезённый товар и купить византийские изделия (с положенными ограничениями). Разумеется, уполномоченные русские послы во главе с Ольгой могли обсудить и продлить (в письменном виде) старый договор с императором Романом, отказавшись ещё от каких-то привилегий. Постепенное ущемление прав партнёров было старой традицией византийской дипломатии.

Чтобы утвердить свой статус единовластной правительницы независимой державы, которая перед августейшими особами может не падать ниц, а лишь кивать императрице ромеев, садясь с нею за один стол, Ольга должна была победить сверхмощную по тем временам бюрократию. И в корне изменить представление о Руси у самого императора.

Вот уж действительно, легче поверить дружинной байке, что русская княгиня сразила Константина Багрянородного наповал своей красотой! А что, императору было 52, Ольге далеко ещё было до 30, почему бы учёному бюрократу не сойти с ума от нашей красавицы?! К сожалению, эту патриотичную версию невозможно принять.

Император не мог звать Ольгу замуж – она прекрасно знала, что он женат, – а если делал это фигурально, предлагая пурпурную постель, то не сажал бы княгиню за стол со своей женой, снохой и пятью дочерьми. Тем более что приём со всей семьёй он дал только Ольге – такого не было в дипломатической практике… Конечно, сын его всё равно через пару лет отравил, но при глубине знаний о ядах в Византии Константин, совершив такую страшную глупость, и двух лет бы не прожил…

«ИГЕМОН И АРХОНТИССА РОСОВ»

О методах, которые употребила княгиня Ольга, мы можем только догадываться. Очевидно, что её посольство началось с прибытия в Царьград и предложения посольских даров чиновникам логофета дрома (он ведал почтой и внешними сношениями). Речь идёт не о взятках (которые, естественно, были), а о дипломатических дарах очень большого масштаба. Объединив Русь и наладив сбор налогов, великая княгиня могла накопить за 12–13 лет весьма существенный дар, сразу поставивший её в особое, резко отличное от прежних русских послов положение.

Дело в том, что дипломатические дары непременно требовали равноценного ответного дара. Эта византийская традиция впоследствии приводила в Европе к диким казусам: взвесив присланную посуду из серебра, получившая дар сторона заказывала ровно такую же по суммарному весу посуду и при нехватке металла… переливала в неё полученные дары. Византии, чеканившей собственную золотую и серебряную монету, всегда было чем платить. Но очень крупная, далеко выходящая за рамки обычной сумма требовала бюрократического согласования и утверждения на самом верху.

Это был вопрос решаемый. Однако Ольга должна была, в свою очередь, согласиться на определённый уровень её посольского приёма, изучив его протокол, чтобы чинно вести себя согласно правилам. Без официального приёма у императора посольство считалось "как бы не бывшим", даже если все вопросы переговоров согласовывались на уровне чиновников. Здесь-то всю историю европейской дипломатии коса и налетала на камень. Протокол приёма отражал статус держав относительно друг друга и остального мира Даже в XVII в. на отказ "короля-солнца" встать и снять шляпу при звуке имени царя русское посольство отвечало отказом прийти на приём и взять ответные дары – оскорбление немыслимое!

Именно согласование протоката с чиновниками всё более высокого звена позволяло дипломатам привести аргументы, обосновывающие их позицию относительно державного статуса своей страны. К чести Константина Багрянородного надо сказать, что в рассмотрении дел (даже о коррупции) он был весьма внимателен и в основном справедлив. Ольга сумела доказать, что Русь является автократическим государством под её властью, богатым и сильным не менее арабских халифатов (с которыми император долго и много воевал, постепенно отодвинув границы в районы современных Сирии и Ирака). По образцу впечатляюще торжественной встречи их посольств (А.В. Назаренко доказывает, что это были послы самого багдадского халифа) были в итоге организованы приёмы княгини Ольги во дворце.

Но "мудрейшей из жён", как называет её летописец, удалось сделать больше. Она доказала императору (который один мог принимать решения на таком уровне), что её приём должен отличаться от приёма даже и багдадских послов. Как единовластный правитель независимого государства, она готова была, приняв крещение от императорской четы (Константина и Елены), стать их "дочерью", равной басилиссе. То есть обязательные для всех послов и чинов двора земные поклоны и падение ниц перед ними были исключены. С духовными отцом и матерью (Константином и Еленой), "братом" (их августейшим сыном, императором-соправителем Романом) и "сёстрами" (дочерьми Елены и женой Романа Феофано) Ольга должна была общаться на равных.

Учитывая довольно большую демократичность и доступность Константина (вполне в традициях императоров), это вроде бы было легко. Но речь шла не о встрече в его кабинете или на прогулке, а о церемонии во дворце, где поколения чиновников свято хранили ритуал, на который накладывались не менее "священные" для бюрократии традиции посольского церемониала.

Ольга должна была для начала объяснить императору, что Русь, вопреки его представлениям, представляет собой самостоятельную экономическую, политическую и военную силу, вовсе не заслоняемую печенегами. Доказать, что она, княгиня, крепко держит свою страну в руках. Наконец, что не только сам автократор, но и его семья могут свободно общаться с "варварской" правительницей, не боясь быть оскорблёнными её грубыми манерами.

Разумеется, чтобы сесть за стол с семьёй императора, Ольга должна была принять православие. Нет оснований полагать, что она сама этого не хотела. Мы не будем гадать о мотивах этого решения княгини, буквально судьбоносного для России. Довольно сказать, что Ольга приняла крещение в Константинополе, возможно, от самого патриарха (как говорят летописи), пройдя необходимое обучение.

Все эти заботы задержали посольство княгини надолго, практически на всё лето. Разумеется, переговоры по конкретным вопросам мира, союза, торговли и участия русских войск в византийских войнах всё это время могли идти. Но приёмы в императорском дворце, подчеркнувшие державный статус Руси и её правительницы, состоялись лишь осенью. Первый приём датирован императором 9 сентября и описан им очень подробно, как пример разрешения сложной дипломатической ситуации, который должен стать руководством на будущее.

Рассказ, написанный чиновниками и авторизованный императором, представляет собой сценарий протокольного мероприятия, в который, разумеется, вносились изменения, что называется "жизненные коррективы", если они происходили. Можно ли в этом случае думать, как принято в популярной исторической литературе, что принятая на довольно высоком уровне послов арабских стран княгиня покорно заняла своё место на церемонии – и неожиданно осталась стоять, когда все они пали ниц перед императрицей Еленой? А описавший приём император Константин понял ошибку, лично принял Ольгу и усадил за стол со своим семейством?

Увы, нет. Грубое нарушение согласованного протокола приёма (а он обязательно согласовывался заранее, чтобы все вели себя согласно сценарию) было во всей истории дипломатии страшным скандалом. Обычно оно означало прерывание церемонии, ведь её завершение увековечивало "урон чести" стороне, обиженной несоблюдением протокола. В данном случае оскорблённая императрица просто не села бы с Ольгой за стол и уж, конечно, не пригласила бы её на десерт. В своём трактате "О церемониях" Константин Багрянородный описал приём Ольги в качестве образца. Значит, император был доволен тем, как сумел разрешить уникальный казус с русской правительницей, и оставил его детальное описание в назидание потомкам.

Приведу этот интереснейший документ по переводу выдающегося историка-слависта Г.Г. Литаврина, временами заменяя множество оставленных им в тексте греческих терминов его же переводом и делая пояснения в круглых скобках.

ПЕРВЫЙ ПРИЕМ КНЯГИНИ ОЛЬГИ В ТРАКТАТЕ КОНСТАНТИНА БАГРЯНОРОДНОГО «О ЦЕРЕМОНИЯХ ВИЗАНТИЙСКОГО ДВОРА»[96]96
  Перевод и комментарии: Литаврин Г.Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX – начало XII в.) СПб., 2000. Приложение 1.


[Закрыть]

"Девятого сентября, в четвертый день (в среду) состоялся приём, во всем подобный вышеописанному (приёму арабского посла), по прибытии Эльги, архонтиссы Росии. Эта архонтисса вошла (в большой зал-триклин Магнаврского дворца) с ее близкими, архонтиссами-родственницами и наиболее видными из служанок. Она шествовала впереди всех прочих женщин, они же по порядку, одна за другой, следовали за ней. Остановилась она на месте, где логофет (министр внешних сношений) обычно задает вопросы (о здоровье и благоденствии приезжих, их государя и народа). За ней вошли послы и купцы архонтов Росии и остановились позади, у занавесей (отделявших зал приёма от вестибюля, в котором ожидали аудиенции). Всё дальнейшее было совершено в соответствии с вышеописанным приёмом.

Выйдя снова через внутренний сад и зал кандидатов (чин имперской гвардии), а также зал, в котором стоит парадная императорская корона и в котором посвящают в сан магистра, она прошла через Онопод (вестибюль соседнего здания, дворца Дафна) и Золотую Руку (проход между дворцами) в портик Августия и села там (в главном зале старейшей части дворцового комплекса). Когда же василевс обычным порядком вступил во дворец (из своих жилых покоев), состоялся другой (относительно арабских послов) приём следующим образом.

В зале Юстиниана стоял помост, украшенный пурпурными индийскими тканями, а на нем – большой трон василевса Феофила, сбоку же – золотое царское кресло. За ним же, позади двух занавесей, стояли два серебряных органа двух партий, и их трубы находились за занавесями. Приглашенная из Августия архонтисса прошла через Апсиду (соединявшую старые здания дворца с новыми), Ипподром и внутренние переходы самого Августия и, придя, присела в Скилах (зале между триклинием Юстиниана и Ипподромом).

Деспина (императрица Елена, жена Константина VII) между тем села на упомянутый выше трон, а ее невестка (императрица Феофано, жена Романа II) – на кресло. И вступил весь персонал дворцовых евнухов, и были введены главным евнухом и евнухом-привратником вилы (титулованные персоны): вила первая – зосты (две дамы высшего придворного чина), вила вторая – магистра-тиссы (жены магистров), вила третья – патрикииссы (жены патрициев), вила четвертая – протоспафариссы-официалы (жены военных чиновников-протоспафариев, имевших должности), вила пятая – прочие протоспафариссы, вила шестая – спафароканди-татиссы (жены спафарокандидатов), вила седьмая – спафариссы, страториссы и кандидатиссы (жены воевод-спафариев, стратегов и заслуженных гвардейцев-кандидатов).

Итак, лишь после этого вошла архонтисса, введенная главным евнухом и двумя евнухами-привратниками. Она шла впереди, а родственные ей архонтиссы и наиболее видные из ее прислужниц следовали за ней, как и прежде было упомянуто. Главный евнух задал ей вопрос как бы от лица августы (Елены) о здоровье и благоденствии княгини, её близких, вельмож и всего народа и, выйдя, она присела в Скитах.

Деспина же, встав с трона, прошла через Левсиак (помещение между залом Юстиниана и вестибюлем Хрисотриклина) и Трипетон (сам вестибюль Хрисотриклина) и вошла в Кенургий (новый дворец, построенный Василием I и украшенный Константином Багрянородным), а через него – в свой собственный китон (покои для отдыха). Затем тем же самым путем архонтисса вместе с ее родственницами и прислужницами вступила через зал Юстиниана, Лавсиак и Трипетон в Кенургий и отдохнула.

Далее, когда василевс с августой и его багрянородными детьми (пятью дочерьми и сыном Романом) уселись, из зала Кенургия была позвана архонтисса. Сев по повелению василевса, она беседовала с ним, сколько пожелала.

В тот же самый день состоялся пир в том же зале Юстиниана. На упомянутый выше трон воссели деспина и невестка (Елена и Феофано). Архонтисса же стояла сбоку. Когда распорядитель царской трапезы по обычному чину ввел архонтисс (Ольги) и они совершили проскинесис (поклон и простирание ниц перед августейшими особами, его совершали все высшие сановники империи и иностранные послы), архонтисса, немного наклонив голову, села к императорскому обеденному столу[97]97
  За ним имели право сидеть с августейшими особами лишь шесть высших вельмож (кесарь, патриарх, новелиссим, куропалат, василео-патор и зоста-патрикия).


[Закрыть] на том же месте, где стояла, вместе с зостами, по уставу. Знай, что певчие – апостолиты и агиософиты (из усыпальницы императоров в храме Апостолов и собора Св. Софии) – присутствовали на этом пире, распевая величальные гимны в честь августейших особ. Разыгрывались также и всякие театральные игрища.

В Хрисотриклине происходил другой пир, где пировали все послы архонтов Росии, люди и родичи архонтиссы и купцы. [После обеда] получили: ее анепсий (племянник или двоюродный брат) – 30 милиарисиев (серебряных монет), 8 её людей – по 20 милиарисиев, 20 послов – по 12 милиарисиев, 43 купца – по 12 милиарисиев, священник Григорий – 8 милиарисиев, 2 переводчика – по 12 милиарисиев, люди Святослава – по 5 милиарисиев, 6 людей послов – по 3, переводчик архонтиссы – 15 милиарисиев.

После того как василевс встал от обеда, состоялся десерт в столовой для закусок, где стоял малый золотой стол, установленный в Пентапиргии ("пятибашеннике" – царской сокровищнице). На этом столе и был сервирован десерт в украшенных жемчугом и драгоценными камнями чашах. Сидели: василевс, Роман – багрянородный василевс, багрянородные их дети, невестка и архонтисса.

Было вручено: архонтиссе в золотой, украшенной драгоценными камнями чаше[98]98
  Согласно византийскому протоколу: в таких же чашах но 500 милиарисиев было преподнесено от императора каждому из двух арабских послов 31 мая и 9 августа 946 г. Ольгу принимали по сходному протоколу.


[Закрыть] 500 милиарисиев, 6 ее женщинам по 20 милиарисиев и 18 ее прислужницам – по 8 милиариеиев".

Сегодня, живо представляя себе пышность комплекса императорских дворцов в Константинополе, к тому времени строившегося и украшавшегося более 700 лет, можно сказать, что летописная княгиня Ольга напрасно обижалась, что Константин Багрянородный долго продержал её в гавани столицы. Именно основательное знакомство с достопримечательностями Царьграда – в то время самого богатого и могущественного города мира – помогло княгине подготовиться к невероятной роскоши императорских дворцов и торжественности проводимых там церемоний. Не стоит забывать, что Константинополь был столицей не завоёванной варварами Восточной Римской империи и воплотил в себе высшие достижения античной культуры. Столетия дикости и упадка, обрушившиеся на Европу и Северную Африку в результате гибели Западной Римской империи, для Константинополя были веками культурного и экономического созидания.

Не только на Руси – нигде в мире Ольга не могла видеть ни таких могучих крепостных стен длиной более 5,5 км, с 96 башнями (считая только по внешнему обводу), ни огромного, целиком каменного города с мощёными улицами и тротуарами, с мастерскими, производящими все мыслимые товары в объёмах, превышающих в день производство иных городов и стран в год. Высококачественная посуда, несравненно украшенное оружие, узорчатые шелка, ярко окрашенная шерсть и новомодный хлопок, представленные тут в мелкой лавочке, могли составить предмет гордости какого-нибудь кичащегося своими богатствами северного правителя. Дворцы патрициев, дома промышленников и купцов далеко превосходили размерами и роскошью всё, что могли себе позволить варварские короли.

Величие храмов, своды которых, выше самых высоких деревьев, уходили в самые небеса, потрясало приезжих до глубины души. Никакие рассказы путешественников, которые конечно же слушала Ольга, не могли подготовить её к масштабу собора Святой Софии, занимавшего место целого города на Руси. А дворцовый комплекс, много столетий возводившийся и украшавшийся императорами Восточной Римской империи (название Византия, как известно, придумали историки), был не только больше городов тогдашней Европы – ему не было даже близких аналогов по фантастической красоте убранства.

Знакомство приезжих с чудесами Константинополя планировалось византийцами специально, в том числе и для руси. В заключение статьи о русско-византийском договоре 911 г. "Повесть временных лет" сообщает, что император, почтив русских послов дарами, "приставил к ним мужей своих показать им церковную красоту и палаты златые, и в них собранные богатства, золото, и шелка, и драгоценные камни, и Страсти Господни: венец, и гвозди (которыми Христос был прибит к кресту. – А.Б.), и хламиду багряную, и мощи святых, приучая их к вере своей и показывая им истинную веру; и так отпустил их в землю свою с честью великой". По словам Никона Великого, именно величием храмов и несказанной красотой греческого богослужения объясняли своё предпочтение православию посланцы великого князя Владимира, которых в 987 г. аналогично принимали императоры Василий и Константин, просившие самого патриарха показать росам торжественную службу.

Вместе с Ольгой к красотам Царьграда приобщалась уникально представительная делегация русов. В 911 г. посольство "от рода русского" в Царьграде состояло всего из 14 человек (как указано в договоре). В договоре 944 г. делегация росов в Константинополе состоит уже из 54 человек. Это 26 послов "от рода русского", в т. ч. 4 посла от князя Игоря, по одному – от его сына Святослава, от Ольги, от Володислава, Предславы и жены Улебовы – словом, "от всех князей", а остальные, видимо, "от всех людей Русской земли". К ним присоединяются 27 купцов и 1 бирич (глашатай), также участвовавшие в заключении договора. Ольга привезла с собой вдвое больше людей от всех князей, городов и купцов нового государства. Посольство княгини было для Руси беспрецедентно представительным: 105 человек!

Однако эти 105 участников русского посольства (считая с Ольгой) просто затерялись в огромном дворце Магнавра, где чиновников, гвардейцев и слуг хватило бы на целую северную армию. Княгине пришлось одной, сопровождаемой лишь вереницей своих дам (6 архонтисс и 18 прислужниц), войти в необозримый зал приёмов, в то время как остальное посольство Руси толпилось у занавесей, отделяющих зал от вестибюля, через который они пришли.

Величественная архитектура, обилие золота и драгоценностей, яркие краски и утончённые орнаменты (коих у варваров тогда не было)[99]99
  Значительная часть древнерусских орнаментов, сохранившихся со времён после княгини Ольга, – родом из Византии.


[Закрыть] не исчерпывали арсенал ромейских средств воздействия на посетителей дворца. Посреди огромного парадного зала, где торжественно оглашались её имя и титул, а она выслушивала вежливые вопросы логофета дрома и давала на каждый столь же вежливый ответ, инженерами была прекрасно налажена акустика, делавшая каждое правильно произнесённое слово особо торжественным. Надо полагать, Ольга была подготовлена к этим акустическим эффектам, посещая при подготовке к крещению торжественные службы в соборе Святой Софии.

Из зала Ольгу с дамами (отправив куда-то отдельно мужей русского посольства) повели через оранжерею с экзотическими растениями и ещё несколько парадных залов поменьше первого (в одном стояла, переливаясь драгоценностями и эмалями, большая императорская корона). Затем через вестибюль изысканного дворца Дафна княгиню привели на отдых в античный портик Августия. Отдых подразумевал омовение, удобные кресла и кушетки, прохладительные напитки, фрукты и сладости.

После отдыха княгиню с её дамами проводили через колоссальный Ипподром, предназначенный для соревнований колесниц, в зал недалеко от тронного. Оттуда она, после обязательного ожидания, вступила в зал Юстиниана, где на большом троне восседала императрица Елена, а в золотом кресле рядом – её юная невестка императрица Феофано, обе в окружении пышно разодетых чиновных дам. Византийские придворные наряды в то время превосходили роскошью и изяществом всё, что только могли вообразить себе женщины Западной, Центральной, Восточной и Северной Европы.

Недаром уже с IX в. сначала франки и италийцы, а позже все представители господствующего военного сословия Европы копировали именно византийскую моду, решительно отказавшись от племенных и национальных костюмов и украшений. В X–XIII вв. картина была буквально подобна тому, как в начале XIX в. весь господствующий слой Европы копировал французский стиль ампир, только место Парижа занимал придворный Царьград.

Но и тронного зала, и нарядов организаторам приёма было мало. Впечатление непередаваемого величия императорской семьи усиливали серебряные органы, ничего подобного звуку которых Ольга раньше слушать не могла. Звук, умноженный акустикой тронного зала, шёл буквально ниоткуда – ведь органы стояли позади трона за занавесями. Ольга с сопровождающими её дамами сумела не умереть от зависти к императрицам и их первым дамам – светочам византийской моды. Но, после того как княгиня протокольно поговорила с императрицей Еленой через главного евнуха, ей явно требовалось присесть.

Ошеломление посетителя было предусмотрено – на него ромеи и рассчитывали. Ольгу провели через новые для неё прекрасные залы во дворец, украшенный на изысканный вкус самого Константина Багрянородного, и там предложили отдых недалеко от покоев старшей императрицы. Это было разумно: император пожелал познакомить Ольгу со своей семьёй. Зачем ему было далеко водить супругу, взрослого сына Романа с женой и дочерей (их было пятеро: Зоя, Феодора, Агата, Феофано и Анна)?

В личном дворце Константина и Елены они все уселись (зал не указан, ибо событие явно было "другим не в пример") и позвали княгиню. Это было уже крайне необычно. Никого из послов или иноземных владык, как мы точно знаем по трактату "О церемониях", император не принимал и семенном кругу! А фраза трактата: "Сев по повелению василевса, она беседовала с ним, сколько пожелала", должна была вызывать инфаркт у блюстителей дворцового этикета. Сидеть в присутствии императора! Беседовать с ним и членами его семьи по своему усмотрению, без протокола!

Ольга должна была так подготовить этот приём за долгие месяцы его ожидания и так показать себя в непривычной обстановке дворца, чтобы учёный зануда Константин Багрянородный и императрица Елена, бывшая за ним замужем 40 лет (919–959), захотели общаться с княгиней именно по-семейному, без протокола. Воистину нрав был летописец, назвавший Ольгу "мудрейшей из жён"!

Конечно, княгине было что рассказать августейшей семье. А в верхушке империи страсти бушевали не слабее, чем на Руси. Но, думаю, это не главное. Восточная Римская империя была уникальным в то время гражданским государством. В то время как по всей Евразии, от Ирландии до Японии, власть по своему произволу осуществляли суровые мужи с оружием в руках, империя управлялась большей частью гражданскими чиновниками на основании тщательно продуманных и кодифицированных законов. Невзирая на временами плохие отношения императоров и патриархов (например, Константина Багрянородного и Полиевкта Нового Златоуста, 956–970), в империи поддерживалась гармоничная симфония светской и духовной власти. Во всех областях государственного, экономического, культурного и религиозного развития Руси именно империя была для Ольги образцом. Даже то, что её политика всегда была крайне эгоистичной и коварной по отношению к соседям, могло послужить Ольге важным уроком. А что может быть лучше для мудрой женщины, как попросить всяческих советов у императора, кичившегося своим умом и образованностью?

Но разговоры не могли быть бесконечными. По протоколу император должен был идти на пир с буйными мужами посольства Ольги: послами от архонтов Руси (князей – во множественном числе), людей и родственников княгини, представителями городов и купцами.

Ольга же пировала в парадном зале Юстиниана с императрицами Еленой и Феофано. Судя по всему, она пришла с ними, так как трактат говорит просто, что в начале церемонии она стояла сбоку от трона. Сопровождающих Ольгу архонтисс (княгинь – во множественном числе) распорядитель царской трапезы ввёл в зал, и они почтили августейших особ по византийскому образцу: поклонились и простёрлись перед ними ниц. Ольга, отнюдь не приняв этого простирания на свой счёт, "немного наклонила голову" и села к императорскому обеденному столу, за которым, собственно, и стояла. Место её было рядом с императрицами, вместе с зостами – дамами высшего придворного чина, которых было в империи только две.