Текст книги "Суворов"

Автор книги: Андрей Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Андрей Богданов
СУВОРОВ

Введение.
ВОЕННЫЙ МЫСЛИТЕЛЬ

Я работал над этой книгой, желая выяснить ход мыслей Суворова, их развитие и взаимосвязь. Мне было интересно не просто изучить отдельные его идеи, а восстановить историю складывания системы взглядов великого русского полководца и мыслителя. Чтобы на этой основе понять всю его военную науку, основанную на представлении о добродетели. Цель была достигнута. Исследование открыло передо мной – и теперь и перед читателями – оригинальную военную философию, актуальную сегодня.

Почему эта задача не ставилась учеными раньше и почему она стала насущна теперь? В наше время Россия, после потрясений XX века, заново осмысляет себя. Мы ищем в истории новые нравственные опоры. Стараемся через новое понимание прошлого осознать свое настоящее и будущее. Найти в новом мире истинное место российской нации. История как способ пропаганды просто неинтересна. Как основа национально-нравственной философии – она бесценна.

Огромный вклад в становление русского самосознания сделал в XVIII веке великий русский полководец и мыслитель, не кабинетный мудрец, а человек, доказавший свои взгляды на практике, сделавший их воплощение делом всей жизни, оставивший талантливых учеников и продолжателей. Именно он четко сформулировал нравственные основы, позволяющие сказать: «Горжусь, что я русский». «Мы русские! Клянемся в том пред всесильным Богом!» – воскликнут, вслед за старым товарищем Суворова В.Х. Дерфельденом, все его генералы в Альпах. Русские – значит победители, несмотря ни на что. Эта причастность к верно понятой полководцем добродетели станет залогом победы. В 1812 г., отступая, лучший ученик Суворова князь П.И. Багратион напишет: «Война теперь не обыкновенная, а национальная». И война против Наполеона будет понята русскими как Отечественная, которую нельзя, просто невозможно проиграть…

Генералиссимус Александр Васильевич Суворов знаком каждому русскому человеку. Все знают его как блистательного полководца, победителя Азии и Европы, военного гения, не знавшего поражений, героя, принесшего бессмертную славу русскому оружию. Его биография и победы описаны в десятках книг, сотнях брошюр и тысячах статей^{1}. Среди исследований есть воистину замечательные, детально и глубоко раскрывающие действия Суворова и отдельные его мысли^{2}.

В то же время, начав работать над этой книгой много лет назад, я убедился, что мы с вами, несмотря на горы трудов историков, знаем о Суворове очень мало. Знать в моем представлении означает – понимать. Знание о том, что сделал полководец, немыслимо без понимания, как он это сделал – и почему именно так. Даже современники, даже хорошо знавшие Суворова военные люди часто этого не понимали – и объясняли его постоянные победы «счастьем». Александра Васильевича это глубоко обижало, и он язвительно шутил: «Сегодня – счастье, завтра – счастье. Помилуй Бог! Надобно же когда-нибудь и умение!» Военные историки сделали для понимания этого «умения» многое. Но – далеко недостаточно. В самом деле, вопрос «как» раскрывается только при понимании замысла, а замысел является плодом сложной, развивающейся от победы к победе военной мысли. Боевая слава Суворова – воплощение его многогранной этической концепции, реализованной в военном искусстве.

Осознать, что неизменно (и, как сам Суворов признавал, предопределенно) побеждал мыслитель, создавший не просто систему тактико-стратегических идей, а новую философскую концепцию войны, историкам до сих пор не удавалось. В значительной мере – потому, что его философская концепция, обеспечивавшая победу непременно и постоянно, была отвергнута самодержавной властью уже в начале XIX в., во время Наполеоновских войн. Она в полной мере не прижилась в армии до сих пор. Из непобедимой в своем единстве, но забытой и неизученной концепции извлекались и сегодня извлекаются отдельные методы, полезные, но недостаточные без их этической основы и системы.

Нравственность и человечность, определявшая весь ход мыслей Суворова, считаются качествами положительными, важными, но не определяющими исход боевых действий. Это – элемент победы, но не главное ее условие. Напрасно Суворов подчеркивал, что «без добродетели нет ни славы, ни чести», имея в виду, что без добродетели нет самой победы. Бог попросту не дарует победу недостойным, – в доступной форме объяснял он. Это утверждение и мне долго представлялось слишком метафизичным. Однако на нем, как выяснилось в ходе исследования, были основаны все постулаты и все величественное здание военной мысли Александра Васильевича.

Победа для Суворова – это реализация лучших качеств человека, поставленного в условия, когда эти качества востребованы и вознаграждаются, а каждый воин и весь военный «организм» (от капральства до армии) «в тонкость» постигают основанное на нравственности военное искусство. «Хотя храбрость, бодрость и мужество всюду и при всех случаях потребны, – убеждал Суворов, – только тщетны они, если не будут истекать от искусства». Искусства, основанного на человечности. Суть военного искусства Суворова состояла в том, что полководец первым и наиболее громко сказал, что солдат – человек, сознательно, благодаря воспитанию, побеждающий вначале противника в себе, а затем и врага на поле боя.

Этой истины не только многие современники Суворова, но и историки ясно осознать не смогли. Даже его знаменитое, многократно повторенное изречение: «Каждый воин должен понимать свой маневр», – цитировалось упрощенно: «Каждый солдат должен знать свой маневр». «Знать» и «понимать» – колоссальная разница! Армия Суворова, до последнего солдата, способна была принимать сознательные решения на основе добродетели, стремления к совершенству, знаний и выучки. Именно благодаря этой общей основе на каждого своего офицера и унтер-офицера, еще со времен первой польской компании, полководец мог положиться, как на самого себя, – потому, что те могли положиться на солдат. Такого упора на личность и нравственные качества солдата ни в одной армии мира не было и, пожалуй, нет.

Все действия Суворова – его реализованная в поступках мысль, опирающаяся на его представление о добродетели. Да, Александр Васильевич имел глубокое чувство войны, мгновенно и часто интуитивно улавливая в конкретном боевом опыте все, что могло в будущем спасти его солдат и солдат противника от ранений и гибели. «Грех напрасно убивать, они такие же люди», – внушал он солдатам и офицерам нравственное представление о противнике. Речь шла не просто о милосердии – важным было предвидеть действия вражеских войск, вытекающие из их «внутренности». Но и о жалости к людям – тоже.

Потерю нескольких человек убитыми из ста он всерьез считал ужасной, устраивая провинившимся командирам страшные разносы и доводя разбор причин подобного позора до всех офицеров своих войск. Это в меньшей мере, но столь же основательно касалось врагов. Разгромить противника так, чтобы он имел минимум безвозвратных потерь, но не был способен продолжать войну – такова была задача полководца, которую он успешно реализовал, идя от победы к победе. Постоянные строжайшие меры по улучшению – в жестком конфликте с существующими взглядами – военной медицины, по санитарии, гигиене, правильному питанию, тренировкам (избегая физических перегрузок), физическому и нравственному развитию солдат вытекали из той же человеколюбивой идеи. Смерть солдата в мирное время представлялась Суворову недопустимой. Упущения в развитии солдата вели, на его взгляд, к нравственной смерти. Значит – неизбежному поражению.

Но и этого было мало. Солдат должен был сражаться и побеждать смерть ради ясной цели. Эта цель – защита мирного населения от бедствий, которые несет ему любая война. Благо, в понимании Суворова, состояло в том, чтобы максимально спасти своих и чужих «обывателей» от ужасов войны. В ходе военных действий они неизбежны, значит, подлинным врагом солдата является сама война!

Простая и понятная мысль, согласитесь. Но какое отношение она имеет к военному делу? В концепции Суворова она определяет все. Все его военные планы, стратегия, тактические решения и конкретные действия с некоторого момента, который мы с вами сможем установить, были основаны на сознательном стремлении как можно скорее «убить войну», победить противника так, чтобы он, понеся минимальные потери, не смог больше воевать. Чтобы мирное население было спасено. А лучше всего – не затронуто войной. Для этого врага и саму войну нужно «предпобедить».

В этих стремлениях великий полководец не находил понимания у современников, кроме лучших учеников, и, как увидим, иногда терпел мучительные для него поражения. Поражения? – Мы все знаем, что Суворов не терпел поражений! Видимых – да, не терпел. В боях и сражениях он неизменно побеждал, с минимальными силами и максимальным эффектом. К концу жизни Александр Васильевич вообще не имел противника, победа над котором не была бы им в деталях предвидимой и совершенно предопределенной. Он был настолько уверен в результате, что даже не вставлял победу в график движения войск и мог не командовать в бою. Но мысль полководца простиралась гораздо дальше взятых крепостей, выигранных полевых сражений и освобожденных земель. К задачам, которые он иногда всеми силами не мог современникам втолковать. К целям, которых сам, с полной отдачей ума и таланта, не всегда мог достичь.

Современники и историки не видели этих тяжких переживаний за блеском его побед, потому что сама задача стремительно «убить войну», поставленная Суворовым самому себе, не была ими осознана. Но Александр Васильевич пошел в своей мысли дальше, сформулировав и неоднократно реализовав задачу «предпобеж-дения» попыток начать войну. Снова все просто: раз война зло, то задача армии – предупредить, пресечь до начала хоть нашествие неприятеля, хоть злоумышленный разбойничий набег.

Да, «предпобедить» означало – остаться без славы, чинов и наград для полководца (своих подчиненных Суворов за это поощрял). Но мирное население будет беспрепятственно процветать, солдаты (свои и чужие) останутся жить. Значит – следует оформить задачу на «предпобеждение» четким и исчерпывающим приказом, а с ослушников его строго спросить. Значит, необходимо использовать, помимо военных, все меры дипломатии, все данные глубокой стратегической разведки, – и во всем этом, как увидим, Суворов стал выдающимся мастером, по праву заслужив лавры великого миротворца.

Начавшаяся война должна быть побеждена так, чтобы население России и других стран могло наслаждаться прочным миром. Такой мир должен быть справедливым, служить благу всех народов; война не может быть грабительской и завоевательной; бороться следует против всех попыток угнетения. Полководец готов был сам, подготовил войска и составил план полного освобождения Греции и Балкан. Сегодня мы знаем, скольких войн, в том числе тяжких для России, это помогло бы избежать. – Не вышло, войска остались на местах, план был положен в стол до Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., в ходе которой до конца не выполнен. Суворов смог спасти Польшу, усмирив страшный мятеж шляхты и дав народу прочный мир – но был отозван, страну стерли с карты, а его добродеяния полякам развеяли прахом.

В конце жизни Александр Васильевич, не испытав проблем с разгромом лучшей в Западной Европе французской армии, поставил себе задачу обеспечить справедливый и прочный мир всему Европейскому континенту. Очистив от французов Италию и «вооружив народы италийские», полководец готов был взять Париж и восстановить Французскую монархию. Но был жестоко предан союзниками. Суворов, «забывая себя», боролся до конца – и проиграл. Правители отвергли его почти осуществленную идею – и своими руками погрузили Европу в пучину кровавых Наполеоновских войн.

Легкость, с которой русский полководец громил – с минимальными потерями – всех врагов, потрясала современников и завораживала историков. Временами они даже самому Суворову не верили, не понимая, почему он с полной уверенностью задействовал в разгроме превосходящего неприятеля минимум своих войск или прорвал крепчайшие позиции противника в диспозиции марша, как будто врага там не было. Его военное искусство, производное от передовой военной философии, было так превосходно, что просто не укладывалось в головах исследователей.

В этой книге мне пришлось, опираясь на документы, даже пересматривать численность суворовских войск и заново объяснять смысл их действий в ряде знаменитых, вроде бы тщательно изученных сражений. Внесение изменений в военную историю не было моей задачей. Но эти изменения сами вытекали из нее. Дело в том, что правильно понять суворовскую мысль можно только в ее развитии, проследив, как от оного опыта к другому развивается и углубляется его понимание войны, достигая в конце концов уровня ясного и полного, временами пугающего предвидения. Историзм в исследовании мысли полководца – главное отличие этой книги. Это и есть суть избранного мною метода.

Историкам, писавшим о Суворове в самых возвышенных выражениях, он представлялся урожденным военным гением, чем-то вроде бронзовой статуи, отлитой еще в колыбели. Великая беда книг о полководце именно в том, что никто не ставил себе четкой задачи проследить развитие его военной мысли. В самом деле – не мог же Александр Васильевич родиться со столь ясными военными взглядами или почерпнуть их в детстве из книг. Не мог – и не родился. В книге, которая лежит перед вами, мы впервые разберемся в том, как и в каких обстоятельствах постепенно складывалась военная концепция, а затем военная философия победителя, пред-победителя и миротворца.

Для этого у нас есть великолепный, абсолютно достоверный источник: рапорты, распоряжения и письма Суворова, описывающие его военные действия и, главное, ход его мысли по годам, месяцам и даже дням. В них он сам, четко, откровенно и последовательно, рассказывает о ходе событий. И – о гораздо более важном: о мотивах своих решений и об оценке их результатов, об исследовании собственного опыта. Разумеется, я использую в рассказе множество других материалов, позволяющих видеть события «со стороны», в том числе с позиций противников. Но это не главное.

Самое важное свойство суворовских писем и документов в том, что через них насквозь, на протяжении десятилетий, проходит одна и та же мысль: какой урок следует извлечь офицеру и солдату из реального, тщательно анализируемого автором опыта боевых действий? Полководец – странно, что это не было замечено – всегда задавал этот вопрос себе, адресуя ответы своим современникам. Его мысли, судя по документам и результатам боев, в XVIII в. встречали полное или частичное понимание взаимодействовавших с ним русских и иностранных военных. «Непробиваемым» обычно оставалось лишь сознание политиков. А затем историков, которые просто не хотели рассмотреть ход и развитие мысли Суворова так, как он вполне ясно нам изложил.

Мы с вами исправим это упущение, впервые рассмотрев развитие военной мысли Суворова с его первых шагов до величайших побед. Труды Юлия Цезаря и маршала Тюренна, полководцев начала XVIII в. Евгения Савойского и Морица Саксонского, прочитанные в детстве, приведут его на поля сражений против Фридриха Великого в Пруссии и конфедератов в Польше. Именно тут сложится и разовьется в стройную систему его тактика и система обучения солдат. Здесь родится его стратегия и возникнет философия военных действий, соединившая опыт европейских войн с православной русской культурой.

Многолетние турецкие войны, действия Суворова в Крыму, на Кубани, на Кавказе, в созданной им Новороссии и в Дунайских княжествах рассматривались Александром Васильевичем как частные случаи применения более широкого европейского опыта ведения войн. Именно так – вслед за Суворовым – мы и рассмотрим их, перед тем как вернуться в Польшу, которую полководец вновь устремился спасать. Квинтэссенцией его военной мысли стала кампания 1799 г. в Италии. А проверкой его идей на прочность – Швейцарский поход, увенчавший карьеру непобедимого полководца.

Поставленная задача определила структуру книги. Мы не можем, вслед за многими историками, сосредоточиться на «громе побед», пропуская отдельные страницы его биографии как «не важные» или в каком-то смысле «сомнительные». Жизнь человека и ход его мысли непрерывны. Все – и усмирение разнообразных мятежей, и скучное на первые взгляд строительство крепостей, и томительная для самого Александра Васильевича «гарнизонная служба» – оказывается важным и необходимым для понимания развития его мысли. Командование небольшими отрядами в Пруссии и всего одним Суздальским полком в Ладоге дает основу для осмысления всего последующего хода мысли полководца.

Особый протест вызывает представление о «сомнительности» некоторых страниц биографии полководца. Для меня знание о светлой чистоте личности героя – не исходная аксиома, а результат полного исследования его мысли, поступков и всех деталей жизни. «Жизнь столь открытая и известная, как моя, – написал сам Суворов в 1794 г. – никогда и никаким биографом искажена быть не может. Всегда найдутся неложные свидетели истины»^{3}. Из чего же исходили историки, полагавшие правильным скрыть от читателя какие-то стороны биографии героя? Этот ложный подход подразумевает, что где-то там, «в тени», скрыто что-то порочное, чего на самом деле нет.

Итак, перед нами откроется вся жизнь Александра Васильевича. Но преимущественно – со стороны его мысли. Суворов – мыслитель и даже философ: звучит необычно. Все знают его именно как человека действия. Что ж, действий в книге будет предостаточно! Но нам они интересны с той же стороны, с какой сам Суворов подходил к солдату: с точки зрения его мысли, его видения и понимания мира, развития его духа. От подчиненных полководец всегда требовал осмысленных действий – так не будем отказывать в них ему самому.

Не будет в этой книге одного – домыслов, которыми биография генералиссимуса окружена в великом изобилии. В мусорную корзину у нас вылетит огромная масса записанных и изданных в первой половине XIX в. анекдотов и «солдатских» баек о Суворове, его непонятного происхождения «изречений» (а исключением его слов, переданных верными и понимающими учениками), а также море рассуждений позднейших историков.

Анекдоты о полководце очень хороши для развлечения. Многие из них весьма занимательны^{4}. Но мне не очень понятно наполнение книг о Суворове этими фантазиями, если его собственные достоверные рассказы почти обо всем, что он делал, составляют толстый том писем и несколько таких же объемистых томов документов! Кроме того, очень трудно писать лучше, чем сам Суворов. Слово Александра Васильевича столь емко, мощно и талантливо, что филологи сравнивают его с пушкинским. Оно настолько сильно, что часто доходит до широкого читателя ослабленным и урезанным, до неузнаваемости искаженным.

Сравните только хрестоматийное: «глазомер, быстрота, натиск», – с подлинным изречением полководца, ставившего на первое место дух, на второе – ум, затем – дисциплину, а целью стремительного разбития неприятеля полагавшего гуманный мир:

«Вот моя тактика:

отвага, мужество,

проницательность, предусмотрительность,

порядок, умеренность, устав,

глазомер, быстрота, натиск,

гуманность, умиротворение, забвение».

Слово Суворова – главный враг придуманных историками мифов о нем. Вместо туповато-прямолинейного солдафона, каковым его обычно рисует историческая легенда, перед нами предстает требовательный, мудрый военачальник и добрейший, по обстоятельствам ироничный человек, понимающий, почему слава его побед вызывает у людей зависть, естественно выраженную в клевете. Ирония Суворова сильна, но он никогда не опускается до уничижения противников, признавая сильные качества даже за придворными интриганами: «Для двора потребны три качества: смелость, гибкость и вероломство».

В этом изречении видна продуманная звукопись. Александр Васильевич и силу смысла слова понимал прекрасно, и мощь звукового его выражения – не только в командах – пестовал тщательно. В достоверных цитатах голос Суворова, как и гул его побед, продолжает звучать сокрушительно, как Иерихонская труба. Время над ним не властно.

Неслучайно враги полководца еще при жизни пытались представить Александра Васильевича косноязычным чудаком, выражавшимся подчеркнуто простонародно. Слова его неприятели боялись не меньше чем «стремглавного меча». Великолепно зная русскую и иностранную, древнюю и новую литературу, свободно изъясняясь на нескольких европейских языках, полководец пользовался словом столь же неотразимо, как оружием.

«Господа Пулавские невинности лишились, – написано в 1769 г., – в самом деле, никогда их так не разбивали… Тут-то и пришел бы им конец… но малая часть моих войск, сплошь пехота, их спасла. Я кончил дело». Там же, в Польше, сделано признание внимания к языку и литературному стилю, обычно скрываемое: «“Сикурс” есть слово ненадежной слабости, а “резерв” – склонности к мужественному нападению; “опасность” есть слово робкое… и от меня заказанное, а на то служит “осторожность”… Сикурс, опасность и прочие вообразительные во мнениях слова служат бабам, которые боятся с печи слезть… а ленивым, роскошным и тупозрячим – для подлой обороны». – Вот уж сказал, как гвоздем к позорному столбу прибил!

С максимальной отдачей полководец использовал слово как могучую духовную силу, как знамя русское, ведущее в бой его «чудо-богатырей». «На походе, встретясь с басурманами, их бить!.. Поспешность, терпение, строй, храбрость, сильная, дальняя погоня!» Это не поэма, а самая передовая по тактике диспозиция сражения, за которое Александр Васильевич получил титул «граф Рымникский».

Вот не менее поэтичное письмо «любезной Суворочке» – дочери в Смольный институт – из Кинбурнского ада: «У нас все были драки сильнее, нежели вы деретесь за волосы; а как вправду потанцевали, то я с балета вышел – в боку пушечная картечь, в левой руке от пули дырочка, да подо мною лошади мордочку отстрелили: насилу часов чрез восемь отпустили с театра». Но чтобы девочка не волновалась – пишет, будто уже оправился от ран и объезжал Днепровский лиман верхом: «Как же весело на Черном море, на Лимане! Везде поют лебеди, утки, кулики… Прости, мой друг Наташа; я чаю, ты знаешь, что мне моя матушка Государыня пожаловала Андреевскую ленту “За Веру и Верность”. Вот каков твой папенька за доброе сердце!»

И тут же, дабы потомки не слишком умилялись – язвительный отзыв о военных, которые «купались в чаю, пока мы купались в крови!». Полные сарказма стихи и эпиграммы Суворова поражают точностью образов. Вот весь, как на ладони, князь Потемкин:

 
«Одной рукой он в шахматы играет,
Другой рукою он народы покоряет,
Одной ногой разит он друга и врага,
Другою топчет он вселенны берега».
 

В архиве полководца целая груда «всеподданнейших» обращений к власть имущим – и тут же: «Вы знаете меня, унижу ль я себя? Лучше голова долой, нежели что ни есть утратить моей чести». «На что мое достоинство поручать зависимости? Искусство не может терпеть порабощения». Искусство! Вот как он смотрел на командование войсками, насмехаясь над «бедными академиками», пытающимися рассматривать войну как науку.

В личных письмах и записках – резкий разрыв между невозможностью «ползать» и жаждой продвижения, которое одно лишь могло дать поле деятельности гиганту военного искусства: «Дайте волю быстроте разлива моего духа, благомудро исправьте шлюз… Истинно не могу утолить пожара в душе моей»! Но: «Я ползать не могу, вались хоть Вавилон». Императору из ссылки: «Повергая себя к освященнейшим стопам». Тогда же другу: «Я тот же, дух не потерял. Обманет меня всякий в своем интересе, надобна кому моя последняя рубашка, ему ее отдам, останусь нагой. Чрез то еще не мал».

Сердечная благодарность Господу за победы и правительству за награды – и «Miscelania моя», заметки для себя: «Без денег, без мызы и саду, без экипажа и ливреи, без банкета… без друзей и без гласа – никому не равен, желать ли мне быть равным? Какая новая суета – мне неведома! Без имения я получил имя свое. Судите – никому не равен». Ирония, игра смыслами? Да. Но и спокойная мудрость военачальника, не потерпевшего ни одного поражения благодаря чистой совести, острому уму и полководческому дару, мастера, уверенного в своем искусстве.

Искусстве – и человечности, той добродетели, без которой, как был уверен Суворов, «нет ни славы, ни чести». «Ваша кисть изобразит черты лица моего – они видны; но внутреннее человечество мое скрыто, – говорил полководец художнику, писавшему его портрет. – Итак, скажу вам, что я проливал кровь ручьями. Содрогаюсь. Но люблю моего ближнего; во всю жизнь мою никого не сделал несчастным; ни одного приговора на смертную казнь не подписывал; ни одно насекомое не погибло от руки моей».

Как же так? – Спросят читатели, наслышанные о свирепых казнях и расправах, которые великий полководец якобы устраивал и внутри страны, при подавлении восстания Пугачева, и вовне ее, во время польских восстаний. Прочитав эту книгу, вы увидите, что слово Суворова – правда, а то, что написали о нем не столь совестливые историки – ложь. Ни один человек не был убит по его приказу, ни один не погиб от его действий иначе, чем в бою, ни один не был чрезмерно жестоко наказан Александром Васильевичем за всю его долгую и бурную жизнь.

Понимаю, в это сложно поверить, имея даже приблизительное представление о нравах XVIII века. Мало кто в те жестокие времена мог возвыситься до подлинно христианской добродетели. Для этого требовалась незамутненная вера и великая сила духа, как, например, у святого адмирала Федора Ушакова. Но ведь история Руси знает таких подвижников и в более грозные времена: вспомним хотя бы святого князя Александра Невского, любившего и прощавшего самых страшных врагов…[1]1
  Даже о нем бессовестные историки и публицисты распространили столько сплетен, что я обязан порекомендовать тем, кто желает узнать истину, свою книгу, включившую все без исключения подлинные источники и позволяющую каждому читателю вынести свое обоснованное суждение о святом князе: Богданов Андрей. Александр Невский. М., 2009.


[Закрыть]. Следует учесть и то, что о нравах Века Просвещения мы знаем в основном по нравам Запада, где Британия разбогатела на продаже рабов, Франция прославилась гильотиной, а в Швейцарии до конца столетия сжигали ведьм. Между тем, не подписав ни одного смертного приговора, Суворов не только говорил правду: он не отличался от других генералов Российской империи, в которой с его детства и до кончины смертная казнь была исключена как уголовное наказание[2]2
  При Анне Иоанновне на смертную казнь по уголовным делам был наложен мораторий, а при Елизавете Петровне и Екатерине Великой эта мера была исключена из уголовного законодательства. Казнить самого страшного государственного преступника можно было надзаконным актом, по особому указу императрицы.


[Закрыть].

Мы с вами много раз убедимся, насколько слово Суворова точно и емко выражает величие его дел и его личности. Через все его подвиги – до конца. На могиле Александра Васильевича в Александро-Невской лавре написаны по его воле три слова: «Здесь лежит Суворов». Лучше о нем не скажешь!

Взглядом на мир моего искренне любимого героя можно было бы ограничиться. Но… Фигура Суворова в общественном сознании – это целый клубок домыслов и легенд, которые предстоит развеять, чтобы добродетельный человек, великий полководец и одухотворенный искренней верой государственный деятель предстал перед читателем в своем истинном облике. И здесь правда сияет столь ярко, что злобной лжи и клевете трудно будет отыскать себе хоть малый кусочек тени, чтобы укрыть свои короткие ножки.

Основные источники о жизни и мысли Суворова изданы: Суворов А.В. Документы. В 4 томах. М., 1949–1953; Суворов А.В. Письма/ Изд. B.C. Лопатин. М., 1987. Ссылки на них даются в тексте, например: Д I. 176 – Документы. Т. I. № 176; П3 – Письма. № 3. Ссылки на номера документов и писем облегчают их поиск в многочисленных компьютерных изданиях. Страницы указаны только для обширных текстов. При цитировании недостающие слова и пояснения автора добавляются в круглых скобках.