Текст книги "Суворов"

Автор книги: Андрей Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

ПЕРЕВОРОТ

«Только судьба может меня спасти».

Фридрих II Прусский

Тем временем война продолжалась. Корпус Платена и армия принца Вюртембергского не смогли помочь гарнизону Кольберга, вокруг которого Румянцев методично сжимал кольцо осады. 5 декабря крепость капитулировала. Была открыта дорога в Пруссию, которая, по словам Фридриха Великого, уже «лежала в агонии, ожидая последнего обряда». Ее хваленые войска и прославленные генералы были биты. Русская армия, вступив в войну неподготовленной, имела уже опытных бойцов, в ней выдвинулись талантливые командиры.

Покрыл себя славой Петр Румянцев. Александр Суворов, приучивший солдат атаковать холодным оружием, по отзыву Берга «против неприятеля поступал с весьма отличной храбростью», был «быстр при рекогносцировке (в разведке), отважен в бою и хладнокровен в опасности». Генерал-фельдмаршал Бутурлин писал Василию Ивановичу Суворову, что его сын «у всех командиров особую приобрел любовь и похвалу… себя перед прочими гораздо отличил».

Фридрих Великий писал, что «только судьба может меня спасти». И судьба вмешалась в события. 25 декабря 1761 г., через 20 дней после взятия Кольберга, умерла императрица Елизавета Петровна. На престол вступил ярый поклонник прусского короля и прусской военщины Петр III. Семилетняя война закончилась предательством: Петр III заключил с Пруссией союз. В январе 1762 г. Салтыков был вновь назначен главнокомандующим, став невольным участником позорного мира и сговора с пруссаками против бывших союзников.

Фельдмаршал старался от помощи Фридриху уклоняться, но смог покинуть армию только в августе 1762 г., после воцарения Екатерины II, когда император был свергнут разъяренной гвардией. Отец Суворова, снятый с поста генерал-губернатора завоеванной части Пруссии и высланный губернатором в Тобольск, прибыл в Петербург. Он активно выступил на стороне императрицы. В ходе дворцового переворота, когда гвардейцы с омерзением сбрасывали с себя узенькие многоцветные мундиры прусского образца и надевали старые темно-зеленые, введенные еще Петром I, Василий Иванович был пожалован высокой честью: получил от «матушки-императрицы» чин премьер-майора лейб-гвардии Преображенского полка.

Честь эту В.И. Суворов тут же оправдал. С отрядом гусар он нагрянул в Ораниенбаум, где квартировали верные Петру III войска, без боя разоружил голштинских солдат, арестовал их офицеров и генералов, а заодно пресек возможность грабежей. В первый же день Суворов-старший составил опись дворцовых сумм и имуществ. На следующий сделал разбор арестованных, из которых российских подданных привел к присяге императрице Екатерине, а голштинцев посадил на суда и перевез в Кронштадт для высылки из страны в немецкий порт Киль. Из выданных ему на расходы 7 тысяч руб. В.И. Суворов представил более 3 тысячи экономии: потрясенная его честностью Екатерина II вынуждена была лично ему эти деньги подарить.

Честнейший и «без лести преданный» Василий Иванович стал не слишком заметным со стороны, но важным для нового правления человеком. Он занимался, в частности, делами Тайной канцелярии, прежде всего – борьбой с заговорами. Его строгость и распорядительность позволяла молодой Екатерине чувствовать себя в безопасности. В то же время она могла при желании отмежеваться от строгости мер охраны порядка, которые Суворов по необходимости принимал. Вот как, по обыкновению чуть жеманно, выражалась императрица: «Суворов очень мне предан и в высокой степени неподкупен: без труда понимает, когда возникает какое-либо важное дело в Тайной канцелярии; я бы желала довериться только ему, но должно держать в узде его суровость, чтобы она не перешла границ, которые я себе предписала»^{13}.

Суворов-младший оставался в действующей армии. Политика его не касалась, но он уповал получить командование кавалерийским полком. Генерал Румянцев поддержал это стремление в реляции императору Петру III от 8 июня 1762 г. о производстве Суворова в полковники кавалерии^{14}. Однако на дворе уже стояло лето 1762 г. Военной необходимости, заставлявшей употреблять офицеров там, где они могли больше всего принести пользы, при дворе не ощущалось.

В Петербурге на первый план вышла тема личной преданности императрице Екатерине. Сын Василия Ивановича, в августе 1762 г. присланный в северную столицу с депешами от генерала графа Панина, был по определению ей предан. В.И. Суворов с Сенатом и гвардией готовился к путешествию на коронацию Екатерины в Москву. В Петербурге оставался для поддержания порядка Астраханский пехотный полк. Александр Васильевич был «ее императорским величеством произведен в полковники следующим собственноручным указом: Подполковника Александр Суворова жалуем мы в наши полковники в Астраханский пехотный полк»[14]14
  В формулярном списке А.В. Суворова, составленном архивистами Главного штаба в 1906 г. и уточненном в 1946 г., получение чина датировано 26 августа, а «вмещение» в должность в полку – 31 августа 1762 г. См.: Генералиссимус Суворов. С. 24.


[Закрыть].

Глава 3.
СУЗДАЛЬСКИЙ ПОЛК

«ПОЛКОВОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ»

«Не надлежит мыслить, что слепая храбрость дает над неприятелем победу, но единственно смешенное с оной военное искусство».

Получив под команду полк, Суворов на 33-м году жизни мог показать, какой он себе представляет образцовую воинскую часть. Обучение военному искусству велось именно по полкам. Полковники создавали в дополнение к войсковым уставам свои инструкции. Различались в полках даже молитвы. Переведенных в полк из другой части переучивали. «Семьей» солдата было капральство, основной учебной, караульной и боевой единицей – рота. Но могучим «телом», состоящим из многих «частей», являлся полк. Душой полка, «просвещающей» его «матерое тело», являлось, по убеждению Суворова, «наблюдение нужных военных правил».

Александр Васильевич не успел провести реорганизацию в Астраханском полку. Через 7 месяцев после назначения в него, 6 апреля 1763 г., он был переведен в квартировавший в Петербурге Суздальский мушкетерский полк. Один из старейших полков, прошедший сражения от Полтавы до Кунерсдорфа, должен был в его руках стать за 7 мирных лет лучшим по организации и боевой выучке в Европе. Суворов не мыслил военной организации вне европейской традиции, идущей в России, как он считал, от Великого Петра.

В 1763–1764 гг., командуя полком в Петербурге и Новой Ладоге, он разработал методику обучения солдат всему, что им было необходимо в мирное и военное время. Опираясь на новый, изданный в 1763 г. «Строевой устав пехотной экзерциции (обучения)», полковник написал подробное наставление об организации воинской службы, правилах обучения и воспитания солдат, прежде всего в ротах^{15}. Ту же задачу на уровне полковника и полка в целом решали в те годы Военная коллегия, где работал отец Суворова, и его единомышленник генерал-аншеф Петр Александрович Румянцев[15]15
  См.: «Инструкция пехотного полка полковнику» (1764); «Инструкция конного полка полковнику» (1766); «Наставление всем господам батарейным командирам» (1766). Только в 1774 г., после знаменитого «Обряда службы» (1770) Румянцева, появилась «Инструкция ротным командирам».


[Закрыть].

Новейшие историки не вдавались в анализ суворовского «Полкового учреждения», поскольку большая часть задач, которые Александр Васильевич ставил перед войсками, сегодня выглядят как нелепая муштра. Авторы ограничивались тем, что «выгрызали» из текста «положительные», с их точки зрения, цитаты, не передавая читателю полной картины того, что будущий великий полководец считал фундаментом военной науки, на чем он строил свои преобразования и победы.

Суворов в «Полковом учреждении» не выступает революционером, отметающим нелепость современных ему европейских армий, в которых солдатики должны были выглядеть как игрушечные. Напротив, он требует от подчиненных соблюдать во всех деталях бесчисленные ритуалы и смешные сегодня особенности внешнего вида (требовавшие, например, таскать с собой пудру и кисточку для ее нанесения на волосы).

Перечитывая «Полковое учреждение» перед тем, как писать эти строки, я сам ужаснулся мелочности и видимой бессмысленности множества требовании, необходимых, с точки зрения Суворова, для исправного функционирования полка как единого целого. И лишь в результате больших усилий осознал, зачем Александр Васильевич все так подробно расписывал, причем не обычным стремительным, перескакивающим через обрывки фраз языком, а четко, детально и подробно. Именно детальное обучение солдат и офицеров в полках давало ему возможность впоследствии, перестраивая армию и внушая ей «Науку побеждать», сосредоточиваться на новом, опираясь на прочный фундамент уже созданного полкового организма, отбрасывая из обучения полков все излишнее.

Первая глава «Учреждения» посвящена караульной службе: главной функции полка в мирное время. Суздальцы ежедневно выставляли посты при царских дворцах, в местах высочайших увеселений и прогулок, у государственных учреждений, при различном начальстве и императорских фаворитах, на городских заставах. Для этой службы были отведены караульные помещения, заменяемые палатками, когда полк сопровождал императрицу за город или выводился в летние лагеря. Командированные где на день, а где на месяц караульные команды являли лицо полка, выстраиваясь «фронтом» для отдания чести высоким особам и штаб-офицерам, в то время как полковник не мог за ними одновременно уследить.

Суворов, наводя свои порядки в полку, первым делом четко расписал, как строятся разного состава караулы, где и в каких случаях должны находиться в строю офицеры, унтер-офицеры, капралы и барабанщики. Он подробно указал, как караулам маршировать, какими командами производить смену караулов, а также «каким образом поступать старшему на карауле офицеру, сержанту, капралу и ефрейтору» в различных случаях.

Случаи могли быть всякие. Караулы были для особ столь высоких, что устав и правила им были не писаны. При первом выставлении караула к знатной особе, писал Суворов, его начальник должен точно узнать у адъютанта высокой особы или его самого, в каких случаях и перед кем выстраивать солдат во фронт для оказания почестей.

Как и сегодня, высокое начальство считало солдат своими рабами и употребляло как вздумается. «Бунт» Суворова против этой общераспространенной системы был необыкновенно для его вспыльчивого характера тихим. «Если рядовые, – писал он командирам, – в непристойные их должности работы употреблены будут, об этом той особе, у кого на карауле стоят, учтивым образом представлять и по возвращении з полк о том рапортовать».

Это была не просто покорность господствующей ситуации, а жизненная позиция, раскрытая полковником в главе «О воинском послушании». Желание высокой особы, пусть это будет царедворец или императорский фаворит, было для Суворова равносильно приказу, а дурной приказ он полагал меньшим злом, чем непослушание.

КАРАУЛЬНАЯ СЛУЖБА

«От послушания родится попечительное и непринужденное наблюдение каждого своей должности из его честолюбия в ее совершенстве; а в сем замыкается весь воинский распорядок».

«Вся твердость воинского правления, – гласит «Полковое учреждение», – основана на послушании, которое должно быть содержано свято. Того ради никакой подчиненный пред своим вышним на отдаваемой какой приказ да не дерзает не только спорить или прекословить, но и рассуждать (выделено мной. – Авт.), а особенно его порочить после в каком бы то ни было месте, но только повеленное неукоснительно исполнять».

Итак, «рассуждать» перед командиром Александр Васильевич запрещал. А как же всем известное своеволие Суворова и его хрестоматийная любовь к воинскому «рассуждению» всех чинов, начиная с рядовых солдат? Право на собственное мнение он признавал именно в рамках послушания. Противоречить приказу или обсуждать его запрещалось. Но мнение каждого подчиненного могло быть представлено начальству: «Иное есть представление, которое всюду в пристойное время, какого бы чину кто ни был, пред своим начальником к лучшему и кратко чинить похвально, однако и то чинить с великим рассмотрением, дабы не имело вида какого непослушания». Это первыми должны были иметь в виду караульные, представляющие воинскую часть перед начальством выше полкового.

Вестовые, расставленные на должном расстоянии от караула, должны были возгласом «к ружью!» предупредить часового у фронта и товарищей в караульне о приближении высокой особы. По возгласу часового «караул выходит и становится к ружью поспешно, однако без замешательства». На практике Суворов знал, что особа может «скоро проехать или из переулка выйти», так что всех ружейных приемов караул выполнить не успеет. Это было им учтено в совете «не торопиться и командовать порядочно: “ступай в ружье, к ноге, на плечо, на караул”, – сколько командир поспеет». «Особа» должна видеть готовность к отдаче чести и порядок, а не неприличную суету, за которую Суворов требует наказывать.

Александр Васильевич повелевал «караул содержать весьма строго… недреманно и осторожно, дабы из добрых солдат не сделать худых и за какую оплошность не подвергнуть себя… взысканию». От командиров требовалось, чтобы в любой момент, когда придется строить «фронт», солдаты были молодцеваты и подтянуты. Они должны были выглядеть как те игрушечные солдатики, которыми любили забавляться высокие особы по всей Европе: с белыми пудреными головками, косичками, бантиками, галстуками и прочей дребеденью, не имевшей для военного дела никакого смысла.

Бессмысленность украшательств, отнимавших у солдат много времени и мешавших на войне, была осознана позже. В 1760-х гг. Суворов полагал эту мишуру существенной частью солдатской службы. Чтобы солдат в любую погоду был готов выскочить из караульни и стать во фронт, полковник требовал от офицеров, сержантов, капралов и ефрейторов заботиться о его внешнем виде, особенно о прическе: «бело напудренных» буклях и косичке днем, пока охраняемая особа не пойдет спать, «не напудренных буклях» ночью. Букли и косы солдаты носили даже в деревне, в любую погоду.

Парик солдату (в отличие от знатных особ) был не положен. Вид парика должны были иметь собственные волосы, с приплетенной к ним на лентах косичкой на проволочной основе. Суворов делился своим опытом ношения форменной прически в главе «О убранстве и чистоте». Букли заботили Александра Васильевича в первую очередь, потому что были видны всегда и, в отличие от привязной косы, нуждались в постоянном уходе, – как и усы, положенные отборным солдатам-гренадерам. Во второй части главы, где полковник раскрывает содержимое солдатского подсумка и карманов, средства по уходу за прической названы сразу после необходимого для работы с ружьем.

Головные уборы: гренадерские шапки и колпаки, мушкетерские шляпы, – предписывалось носить с лихостью, набекрень, скошенными направо. Сшитая из плотного зеленого сукна на красной подкладке форма носилась слоями, в зависимости от времен года. Слои по погоде расстегивались (они были на крючках), и отворачивались (для крепления отворотов на форме были пуговицы). Летом с относительно легким нижним камзолом полагалось надевать и легкие белые штаны. А осенью и зимой, когда поверх камзола носили плотный кафтан, штаны полагались зимние – толстые красные. Зимний наряд при необходимости утеплялся длинной, до пят, епанчой: широким василькового цвета суконным плащом на крашеной полотняной подкладке.

По погоде солдаты носили и обувь: башмаки со шнурками и штиблетами или сапоги выше колена. Они утеплялись соломой или ватой. Сапог солдаты имели по одной паре, башмаков – по две. «В сухую погоду надевать штиблеты и башмаки, а сапоги в одну грязь, в походе же – как приказано будет», – предписывал Суворов. Как и башмаки, солдаты «сапоги переменяли с одной ноги на другую, чтоб они не сносились и в ходьбе ног не потерли». «Для чищенья обуви» в сумке каждого солдата всегда должны была иметься «щеточка и ступочка ваксы».

Только в карауле, большом полковом строю и в церкви следовало носить красный шерстяной галстук «с тонкою белою полотняного обшивкою». Повседневно полагался «галстук шириною в вершок (4,4 см. – Авт.) волосяной черной с тонкою кожаною черною обшивкою на 4-ю долю вершка; оба застегивались сзади, на пряжку под косой. Ворот рубашки или манишки, в отличие от манжет из “тонкого полотна в вершок”, не должен был виднеться из-под галстука. Но все равно “во всяком карауле, большом полковом и церковном строях” Суворов предписывал “быть всегда в белой рубашке или манишке, в прочее время, хотя не в белой, однако чистой. Сверх того иметь белую рубашку или манишку в запасе”».

Масса трудов была связана с уходом за белыми ремнями: портупеей, на которой висел на левом бедре тесак, и перевязью от подсумка для боеприпасов. Тщательно белить и лощить требовалось также ремни, крепившие за плечом пехотинца туго свернутый «изнанкою внутрь» плащ.

Особых забот требовали короткие (чуть ниже колен) штаны-кюлоты, хлопчатобумажные чулки, которые следовало «вытягивать крепко и подвязывать за коленом», к башмакам штиблеты (голенища на пуговицах, надеваемые с башмаками) с выступавшими из-под их верхнего края штибель-манжетами, кафтаны и камзолы (которые следовало латать тканью того же цвета), плащи, пристраивание которых на ремнях за спиной было целой наукой, наконец, начищенные до блеска тесаки и ружья.

Вопреки мнению, что ружья в русской пехоте уродовали, начищая канал ствола битым кирпичом, спрямляя приклад (для более удобного взятия «на караул») и выдалбливая деревянные части, чтобы поместить в них брякающие предметы, Суворов требовал заботиться о ружье как о боевом оружии. Для «блистания» на караулах и парадах железо начищалось снаружи, а греметь – следовательно, болтаться – ничто было не должно. Аналогичную картину мы наблюдаем и в «Инструкции полковничьей пехотному полку», составленной в 1764 г. шефом Черниговского мушкетерского полка генерал-майором А.И. Бибиковым^{16}.

Иначе быть и не могло. Опыт Семилетней войны, обобщенный в Уставе пехотного строя 1763 г.^{17}, в создании которого принимал участие Василий Иванович Суворов, пожалованный чином генерал-аншефа[16]16
  Членами созданной 12 июля 1762 г. Воинской комиссии по улучшению организации и боевой подготовки русской армии, в которую по праву вошел В.И. Суворов, были П.С. Салтыков, П.И. Панин, З.Г. Чернышев и другие видные военные деятели. Новый Пехотный строевой устав был готов уже через 8 месяцев и утвержден 12 марта 1763 г. Чин генерал-аншефа В.И. Суворов получил 9 марта 1763 г., как раз накануне высочайшего утверждения Устава. В том же 1763 г. был учрежден Генеральный штаб во главе с президентом Военной коллегии (с 1772 г. – генерал-квартирмейстером) для сбора и подготовки информации (прежде всего картографической) и ориентации войск на театре боевых действий. Знаменитые слова А.В. Суворова: «Надлежит всегда иметь строгое разведывание», – вполне относятся к сфере действий Генштаба, созданного с участием его отца.


[Закрыть], требовал от пехоты быстрого, точного и эффективного огня. Для этого в 1763 г., с немалыми казенными расходами, для армии была создана нового образца фузея (род мушкета), поступившая в войска, когда Суворов обучал Суздальский полк.

То, что пехота все равно стреляла недалеко и неточно, было связано со свойствами гладкоствольного оружия, а не нравами командиров русской армии, якобы заставлявших это оружие портить. При этом выбор в пользу быстро заряжаемых и простых гладкоствольных конструкций всюду в Европе делался сознательно: нарезные ио диагонали стволы были известны давным-давно[17]17
  Еще в 1680-х гг., при канцлере В.В. Голицыне, «винтованные пищали» поступали в русские пехотные полки и уже тогда кратко назывались в документах «винтовками».


[Закрыть]. Но массовым это оружие смогло стать, когда был изобретен новый способ воспламенения пороха (взрывом капсюля вместо поджигания искрами от кремня) и соответствующий ему унитарный патрон.

ВОСПИТАНИЕ СОЛДАТА

«Помилуй Бог, мы русские! Благодарю, спасибо! Разобьем врага! И победа над ним, и победа над коварством будет! Победа! С Богом!»

Непринятие на вооружение винтовок, эксперименты с которыми проводились с XVI в. по всей Европе (включая Турцию), не было связано с привнесенным историками представлением о «примитивности» солдат того времени. Да, Суворов получал в полк рекрутов, набранных из крестьян, которые в большинстве были неграмотными и даже не знали слов молитвы. «Например, немецкий, французский мужик, – писал он несколькими годами позже своему командующему генералу фон Веймарну, – знает церковь, знает веру, молитвы. У русского – едва знает ли то его деревенский поп. Поэтому мужиков учили у нас (в Суздальском полку) молитвам.

Так догадывались и познавали они, что во всех делах Бог с ними, устремлялись к честности, познавали грех и наказание».

Задачей полкового командира было не сетовать на худой состав рекрутов, а учить их. Все знали, что в рекруты сдают несознательных и трудолюбивых крестьян. Рекрутами становились те, кто был меньше всего полезен. Их можно было поставить в строй, запугав жестокостью или воспитав. По первому, «палочному», пути, пошел Фридрих Великий, чьи зазывалы набирали солдат по всей Европе (своих пруссаков и силезцев просто хватали без разбора). В Суздальском полку был избран другой путь: воспитания новых людей путем пробуждения в них нравственного чувства.

Первым его основанием было православие. Офицеры в русской армии служили всякие: немало было иноземцев, которых не неволили менять веру (хотя многие принимали православие). Много донских и украинских казаков, венгров, сербов, молдаван и др. служило в иррегулярных частях. Но рекрутская повинность, на основе которой формировались регулярные войска и в особенности линейная пехота, никогда не распространялась на иные народы, кроме русского.

Все солдаты пехотных полков Российской империи были русскими, с детства крещенными в православие. Рекрутская система, введенная Петром I, предназначалась для того, чтобы превратить новую армию в «наднациональную» силу, способную держать русский народ в военно-полицейской узде. Но выяснилось, что именно национальная армия, воодушевленная чувствами народного единства, способна побеждать врага на поле боя. Разгром под Нарвой, где иноземные офицеры предали его, и победа над сильнейшей армией Европы под Полтавой убеждали в этом Петра I. Победы над Фридрихом Великим и вымуштрованной его генералами общеевропейской сволочью еще больше усилили это сознание среди русских офицеров.

Для Суворова, родившегося и воспитанного в православной Москве, чувство единства со своим народом было очень важно. Русским был каждый его солдат, – а Александр Васильевич хорошо помнил слова самого Петра, что все военные – суть солдаты: «Имя “солдат” просто содержит в себе всех людей, которые в войске суть, от высшего генерала даже до последнего мушкетера, конного и пешего» (из «Артикула воинского» 1716 г.).

Ощущение: «я – солдат», значит, «я – русский», – впоследствии было характерно для всех суворовских офицеров, независимо от национального происхождения. «Мы русские! Клянемся в том пред всесильным Богом!» – единодушно восклицали генералы Дерфельден и Багратион, один – прибалтийский немец, другой – чистокровный грузин. Это было вовсе не отрицание личных национальных корней, но создание единства русской армии, уверенность, что, как русские солдаты, они обязаны, с помощью Бога, побеждать там, где больше никто не может победить.

Вступив в командование полком, Суворов не сомневался, что армия, состоящая из русских солдат, будет побеждать именно как армия национальная. Ее сплочение начиналось с единого языка и веры. Воспитание нового солдата, по «Полковому учреждению», венчалось изучением общих молитв: когда «рекрут свое экзерцирование (воинское обучение. – Авт.) окончит и войдет в ротной строй со старыми рядовыми, в капральстве своем обучаем он бывает учрежденным при полку молитвам».

«Учрежденные при полку молитвы суть: 1-е – “Господи Иисусе Христе Боже Спаситель мой”; 2-е – “Символ веры”, “верую во единаго Бога Отца”; 3-е – “Отче наш”; 4-е – “Богородице дево радуйся”. Оные, – повелевал Суворов, – всем нижним чинам твердо знать и ежедневно поутру и ввечеру по оным Господу Богу молиться, читая из каждой вслух и наизусть».

Приобщение к церкви требовало ее обязательного посещения по воскресеньям и церковным праздникам. Это важное событие военной жизни Суворов именует «церковным парадом», приравнивая его к караулам у самых высоких особ и полковому параду, хотя бы храм посещали одним капральством (30 рядовых) или даже меньшей командой.

Уже для такого торжественного посещения храма солдат, по убеждению Суворова, должен быть выучен. А это была целая наука, которую он создал и преподал вначале для одного Суздальского полка.

«Кто боится Бога, неприятеля не боится», – не раз говорил Суворов. Но бесстрашия для воспитания хорошего солдата было мало. «Четвертого гренадерского полка люди бодры, мужественны, да не храбры, что тому причиной?» – риторически спрашивал он в 1771 г. в письме генералу Вейсману. И сам отвечал: «Они на себя ненадежны, полковник сам ленится учить, а только верит другим». А в Суздальском полку, вспоминал он в том же письме, «каждый шел через мои руки, и сказано ему было, что более ему знать ничего не оставалось, только чтоб выученное не забывал. Так был он на себя и надежен – основание храбрости!».