Текст книги "Батюшка сыскной воевода. Трилогия."
Автор книги: Андрей Белянин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 41 страниц)
Ворота открылись практически сразу, но не полностью. В узкую щель выглянула красная Митькина физиономия, мокрая от трудового пота.
– Здравия желаю, Никита Иванович! Чего надо несрочного? А то я уж больно занят сейчас...
– В дом пустишь? – прямо спросил я.
– Нет, – столь же честно ответил он. – Боюсь, вы вмешиваться начнёте, а у нас тут дело узкое, семейное, служебного расследования не требующее.
– Тогда почему у тебя за забором дьяк орёт? – не уступал я.
– Кто орёт, это кто тут орёт?! Щас вернусь, да как дам по сусалам, чтоб людей не дивил... Разорался тут... Я скоренько, Никита Иванович, дожму его только. До свиданьица вам...
– Митя, а маму твою кто на крышу загнал? – Сунув ботинок в щель ворот, я попытался усилить напор. Мой напарник тяжко вздохнул, кинул быстрый взгляд вверх и призадумался...
– Никита Иванович, вот, помнится, мы с собой в телеге пищаль стрелецкую привезли. Вы б за ней сбегали по дружбе, а? В единый миг маму дорогую с трубы снимем, не промахнёмся ежели...
– Открыть дверь, младший сотрудник Лобов! – не своим голосом взревел я, потому что эта семейка меня уже достала. Но над ухом тихо раздался укоризненный голос Абрама Моисеевича:
– И шо ви так разоряетесь? У вас одно горло, простудите гланды, не сможете петь, и вам ста нет грустно. Пустите меня, мы таки сумеем договориться. По-крайней мере двое участников конфликта – всё ещё вменяемые люди.
Я махнул рукой и отступился.
– Димитрий, – проникновенно, но не повышая голоса, обратился к воротам Абрам Моисеевич. – Димитрий, откройте, это таки я. Ви можете не пустить в дом любимого начальника или друга детства; можете отказать в аудиенции надоедливой соседке и перенести встречу с проверенным партнером по делам; ви вправе не слушать никого и даже родимую маму (шоб она так и сидела там, где ей удобно, разгоняя ворон), но... Вслушайтесь, Димитрий, таки я говорю – но!
– Ну?
– Никакого «ну», я говорю вам, вслушайтесь!
– Абрам Моисеевич, – взмолился Митяй, судя по приглушенным звукам, левой ногой удерживающий кого-то, пытающегося уползти. – А нельзя ли побыстрее чуточку? Вот вам крест, занят я, ну прямо жуть как занят...
– О, ви всегда торопите события, но, Димитрий, время нельзя обмануть, – мудро определился старый еврей, каким-то совершенно невероятным образом просачиваясь в щель ворот. У меня бы туда и нога не пролезла... – Вам нужен совет, их есть у меня больше двух! Честь вашей маменьки (шоб её не продуло, не дай бог почки, это же не налечишься, уж поверьте мне) будет спасена. Мы с вами вместе вешались, мы уже стали родственниками, и наши проблемы бьют мне по большому мозолю на исстрадавшемся сердце. Таки я весь почти тут!
Гражданина Шмулинсона рядом со мной уже не было. Я думал, такие фокусы только американские иллюзионисты откалывают. Хотя чему удивляться: Гудини тоже был еврей, значит, умение пролезть в любую щель у них национальное...
– Ша, считайте три минуты, – напоследок пообещал Абрам Моисеевич уже с той стороны. – Я ему всё улажу. Кстати, счёт на ваше имя оставить тут или занести в отделение? Можете не отвечать сразу, ви же ещё не досчитали трёх минут, да? Вот досчитаете и...
Ладно, потом посчитаемся. Я обернулся к народу, никто и не думал расходиться. Интересно, всё-таки какое же тайное слово Яга им в прошлый раз вылепила? Ведь даже навскидку не придумаешь... С одной стороны, наверное, нечто мистическое и пугающее, а с другой – явно простое до невозможности. Эх, всё равно расшибусь, но узнаю! И только тут я вдруг неожиданно вспомнил, что, пока стою здесь без дела – мог бы задать пару вопросов деревенской публике. Всё-таки отдых расхолаживает, на службе я обычно собраннее...
– Граждане крестьяне! У кого есть новые сведения о ваших исчезнувших односельчанах, братьях Бурьяновых?
– Прошке и Ерошке, что ль? – первым сообразил кривоногий дедок слева. Я кивнул. Все задумались. Слышался лишь надсадный скрип мозгов в обстоятельной фермерской неторопливости...
– А сколь им дадут-то? – вновь подал голос старичок.
Местные затаили дыхание...
– Пока у органов нет оснований предъявлять им какие-либо обвинения. Презумпция невиновности...
– Тады точно посодют, – удовлетворённо кивнул дед, и все радостно загомонили.
Я так понял, что шаловливые братцы чрезмерной любовью в Подберёзовке не пользовались...
– Воры оне, разбойники и тати безбожные! С малолетства яблоки по чужим садам тырить обученные. Помнится, когда им ещё-то годика по два было, изловил я шалопаев да хотел крапивою поучить... Так они меня... той же крапивой... везде где могли... и набили и накормили, и... голым в Африку пустили! Тока я вернулся к вечеру...
– Люди, а когда аспиды энти, рожи-схожи, у Спиридоновны козу увели да и надругалися! Выпустили животину в стадо, с одного бока стрижену, с другого бриту, а рога якутской резьбой по кости разукрашены, с причудливостью... Ну не злодеи ли творческие, ась?!
– Прошка да Ерошка, что ль? Энто братья которые? Близнецы в смысле? Которые хулюганы да баловники известные? Как же, как же... Не помню! От не помню их, и всё, хошь стреляйте! Хотя тады, может, и вспомню...
Это, как вы понимаете, наиболее внятные версии, прочая галчиная разноголосица и внимания не заслуживала. В общем и целом всё сводилось к одному – вы уж нам найдите их обоих, а тогда и сажайте, долго плакать не будем...
– Никита Иванович, позвольте-ка. – Ворота за моей спиной с лёгким скрипом распахнулись, и могучая Митькина длань, цапнув меня за ремень, утянула внутрь двора. Тоже правильно, здесь ловить абсолютно нечего...
* * *
– Ну как, договорились?
– Мы – да! – Довольный Митяй приобнял за покатые плечи ещё более довольного Абрама Моисеевича.
– И с чем вас можно поздравить?
– Со свадьбой!
– Э-э... что ж, совет вам да любовь, как говорится, – не сразу нашёлся я (от этой парочки всего можно ожидать!). – Главное – зарегистрируйте брак у отца Кондрата, и... ну, чтоб детишек побольше. Не знаю как, но вам виднее...
– Ой, вот только не надо так на нас при всех иронизировать, – внёс необходимую ясность гражданин Шмулинсон. – Я таки жутко ценю ваш милицейский юмор, но моя Сара его не поймёт, а мне ещё зачем-то хочется жить.
– Тогда... кого женим? – не споря, переключился я.
– Дык маменьку же мою и Филимона Митрофановича, – смущённо пробасил мой младший сотрудник. – Мы уж с Абрам Моисеевичем, дай ему Йегова здоровья всякого, всё обсудили и на полнейший консенсус вышли.
– А молодожёны?
Вот это, как вы догадываетесь, был совершенно лишний вопрос. Марфа Петровна по-прежнему сидела на крыше, а дьяк, связанный по рукам и ногам, лёжа в лопухах у ворот, отчаянно жевал проверенный кляп в лице собственной скуфейки. Хотя кто, собственно, в их историческое время всерьёз спрашивал желания молодых?
Все вопросы, связанные с бракосочетанием, загодя решались родителями или ближайшими родственниками, а то и просто начальственным самодурством. Как скажут, так и живут. Всякая там любовь считалась баловством и легкомысленным чувством, в таком важном деле, как брак, просто недопустимым... Что, несомненно, плохо! С другой стороны, я здесь уже год живу, а о разводах пока даже не слышал. То есть они в нашем государстве не то что коллекционная редкость, а практически невероятнейший факт. Живут люди годами, детей плодят, семью сохраняют, и старятся вместе, и даже помирают в один день... Что тоже, по определению, не может не радовать!
О чём это я и к чему? А к тому, что, подхватив под мышку тоскливо сопящего дьяка, Митенька быстренько уволок его «делать предложение». Причём все переговоры вёл портной-гробовщик, ставленник масонов, а бледный гражданин Груздев мог только мычать на все лады. Я не вмешивался, я любовался, мне тоже интересно, и я здесь не на службе... Оказывается, в отпуске есть свои прелести! Итак, сцена первая. Только диалоги, лица проставьте сами.
– Таки он приставал до вас, ви ушибли ему сердце красотою, и он вас весь любит!
– Не может быть!
– Ой, да шо ви мне говорите... Слушайте его самого. Димитрий, нажмите!
– Мэ мумлю, мумки муморные!!!
– Вот вам ваш крест и моё «ввек Шаббата не видать»! Он хотел по-хорошему и просит вас всю, шоб жениться, как честный человек.
– Правда, что ль ва!
– Ой, ну ви прямо как ребёнок... Склоните ухо! Димитрий, дайте слово будущему папе.
– Мемлю месть муду, а мэ мемлюсь!!!
– Тока не надо думать долго. Ви отдаёте ему свою руку и всё прочее? Ну хоть взгляните, какие у него жалобные глаза...
– Согласиться, что ль ва?
– Ой, я буквально не понимаю ваших сомнений. Это ж самый популярный религиозный деятель Лукошкина! Димитрий, просите жениха добавить.
– Мэмимите, мюди! Мэмты с евмэями масимьно менют!!!
Ответа дьяк не дождался. Или я путаю и ответ был, но чрезмерно выразительный? Судите сами, дородная Марфа Петровна, видимо для того, чтобы лучше слышать, чуть сместила угол посадки и... всей массой грохнулась вниз! Я стоял в сторонке, Митька и Шмулинсон тоже успели отпрыгнуть. Весь вес принял на себя бесстрашный мученик в рясе думского приказа. Это было поистине ужасающее в своей поучительности зрелище...
– Ну надо же, и впрямь упала... копчиком на мужика...
– Маманя, вы живы? – по-прежнему держась в сторонке, зачем-то уточнил заботливый сынуля. То есть я бы отнёс этот момент к раз ряду очевидных...
– А что со мной сделается, живая я! – погромче прокричала Марфа Петровна, и деревенская публика ответила ей из-за ворот слегка разочарованным вздохом. – Тока вот знакомец ваш городской молчит чегой-то...
– Возможно, шо он таки имеет нечто вам сказать, – вставил своё слово Шмулинсон. – Но оно будет лучше, если ви сначала с него встанете.
Маму мы поднимали все, в шесть рук. После чего Абрам Моисеевич лично сопроводил её в дом, а нам с Митькой пришлось выкапывать дьяка. Что вы хотите, не меньше ста сорока кило, да с высоты, хорошо, травка спружинила и земля мягкая, жить этот щелкопёр будет. Внешне переломов и сотрясений спинного мозга у пришибленного не наблюдалось, хотя хитрый гражданин Груздев намеренно продолжал притворяться недееспособным. Нам, естественно, пришлось нести его в дом, сдавать под опеку заинтересованной вдовы.
Абрам Моисеевич вспомнил, что ему жутко пора, мой младший сотрудник обещался быть через полчасика. Провожая нашего «главного жидомасона» до околицы, я наметил ему план ближайших действий:
– Учить вас вести подрывную работу не ста ну. Здесь вы и сами отлично справляетесь, но главное – в любом случае держите Еремеева в курсе. А вот по поводу того таинственного нанимателя не сумели вспомнить?
– Я бы сразу сказал! – задумчиво покривил губы деятельный еврей. – Но таки если оно вам поможет, то я готов его красочно описать.
– Пишите.
– В смысле аккуратными буквами на бумаге или ви хотите, чтоб я изобразил его в акварели?
– Нет, – не вдаваясь в споры (себе дороже!), вздохнул я. – Просто опишите мне его на словах.
– Шо, и всё? Ладно, ви – гражданин начальник, вам виднее... Перечисляю: рост – средний, худоба – умеренная, глаза – неприятные, лицо – неопределённое, усы, борода, волосы – фальшивые. И самое обидное, шо я с ним уже точно был знаком.
– Не густо... Но тогда хотя бы попробуйте при ближайшей встрече выяснить следующее: имена, фамилии, адреса, гражданство, пароли, явки, агентурную сеть, связь с международными террористическими организациями. Если он уверен в вашей «преданности делу» и даже уже платит за неё, то скоро наверняка расслабится и где-нибудь даст прокол. Напоминаю ещё раз, царя стараться не тревожить! Горох ринется в бой, наломает кучу дров, набьет шишку на лоб, а отмазывать вас обоих перед государыней придётся именно мне. Не забывайте, ей всё ещё кажется, что Лукошкино – это европейский город. Навесит какую-нибудь парламентскую комиссию с проверкой на нашу голову и...
– ...вылетим все, далеко и на холод! – раздумчиво согласился Шмулинсон, по-шпионски, не глядя в глаза, пожал мне руку и бодрым шагом покинул нашу тихую Подберёзовку.
Впрочем, тихую ли? Кажется, я оговорился... За те три-четыре дня, что мы здесь «отдыхаем», прилагательное «тихое» применительно к этому рассаднику проблем, тайн и недоразумений выглядит слишком уж откровенной издёвкой. Хотя, возможно, всему виной сам род нашей деятельности...
Вспомните, что было, когда в то или иное дотоле спокойное местечко приезжал какой-нибудь там Эркюль Пуаро, мисс Марпл или (не приведи господи!) Даша Васильева – там же сразу происходило убийство! Причём место значения не имело, хоть деревня, хоть крупный город, хоть дача друзей, хоть вообще поезд и даже пароход – людей однозначно гробили везде, где появлялся сыщик... Такой закон бытия – преступник видит знаменитого детектива и его словно бы накручивает тут же, из вредности, совершить ужасное преступление! А не будь там нашего брата, никто бы и не почесался кого-то убивать... Вывод: всякие Коломбо, Ниро Вульфы, отцы Брауны – социально опасны. Ну и мы, получается, тоже...
* * *
Надеюсь, хоть у Бабы-Яги все хорошо и она неторопливо готовит место для нашей аудиенции с Кощеем. По идее, надо бы вызвать стрельцов, предупредить надёжу-государя и загодя отправить докладную в дипломатический корпус при царице. А то может сложиться впечатление, будто бы мы ведём закулисные переговоры с «врагом народа номер один».
Но, с другой стороны, там теперь такая европейская канцелярия, такая волокита... И нам стопроцентно не разрешат с ним разговаривать без конвоя, свидетеля, писца, пары доверенных бояр и так далее. Плюс самого Гороха, ибо он такого случая не упустит, а, следовательно, и матушки-государыни Лидии, так как ей тоже «ошень интересно-о»...
Митька догнал меня почти у наших ворот. То есть обернулся действительно быстро и собой был горд до чрезвычайности.
– Вот и радость-то наступила великая! Ну не чудо ли – маменьку любезную замуж пристроили, дьяка активного счастьем обеспечили, люд деревенский со зрелищем поучительным ознакомили... И всё земной поклон Абраму Моисеевичу – уговорил да устроил! За смешную буквально компенсацию... да и ту в рассрочку!
– Мить?
– Ага!
– Я тебя предупреждал насчёт Шмулинсона? Я тебе говорил быть осмотрительнее!
– Дак... ить... но ведь выгорело же дело-то!
– Да ну? А теперь быстренько уточни мне, на какую конкретно сумму «за содействие» ты попал?
– Ой, так всего... десятина с зарплаты, ежемесячная... – не сразу въехав, пустился перечислять он. – Да с дьяковского жалованья... так же... ну а маманя, ясное дельце, свою долю отсыпет, яйцами свежими, деревенскими... И это... ещё...
– Добавляй.
– Семью Шмулинсонов на всё лето в гости, при полном обеспечении... – всё ещё не до конца веря, куда вляпался, продолжал загибать пальцы наш недоумок.
– А если свадьба не состоится?
– А тогда и платить не надо! Тока неустойку... в том же разрезе... и чтоб всей семьёй на лето... но ить зато уже без яиц! Чё не так-то, отец родной?
– Дьяк Филька тебе отец, – устало отмахнулся я, шагая на порог. – Заходи давай, у нас тут, кажется, внеочередное расследование на носу. Вечером напомни мне по поводу Абрама Моисеевича, я с ним сам отдельно побеседую.
– Тсс!!!
– Это ты мне?
– Тсс! Ну нешто не слышите, Никита Иванович? – припадая ухом к закрытой двери, умоляюще глянул на меня Митька. – Шум, сопение, стоны, как бы не убивали кого!
– А может, совсем наоборот. – Я вспомнил масляные взгляды домового и нашу бабушку, кокетничающую с ним напропалую.
– Вы о чём энто? – разом набычился маменькин сын. – Негоже такие мысли о своём же почётном сотруднике лелеять, а Назиму ихнему я самолично нос через ухо выверну! Вот ужо, ужо, ужо...
– Отставить засучивать рукава! Давай хоть постучим сначала, как культурные люди...
– Вежливость, она добра молодца завсегда с ног до головы красит, – чинно согласился он и двинул в дверь кулаком. Две доски треснули... Шум внутри на мгновение прекратился, потом раздался гневный мявк Василия и грозное «на шашлык зарэжу, да!», а ещё вроде бы тихий всхлип Яги.
Мы с Митяем, не сговариваясь, ударили плечом в дверь. Короче, мы её практически выломали из косяка... Хотя «мы» – это громко сказано, моя помощь была минимальной. Но не фиг было запираться! Тем более что там действительно происходило убийство... или что-то в этом роде... слегка напоминающее...
– Руки вверх, все арестованы! – как можно громче рявкнул я. Хотя на самом деле... Ох! Только бы не заржать в голос – бабка не простит...
– Никитушка, Митенька... Вы тока гляньте, что ж тут такое деется! – еле слышно пролепетала наша опытнейшая эксперт-криминалистка, обводя руками растерзанную избу. Ну а что особенного – Бородинское поле, говорят, похлеще выглядело...
Белёная печь облита тремя видами соусов, битая посуда на полу скрипит под каблуками. Стол перевёрнут, а под ним, путаясь в сорванных занавесках, насмерть бьются две низкорослые фигурки – наш Васька и наш же домовой! Какая муха укусила их одновременно, да ещё за одно и то же место?
– Младший сотрудник Лобов, примените профилактические меры в виде окунания хулиганствующих элементов в бадью с водой. И макать обоих до полного успокоения!
– То исть покуда не осознают, – сурово кивнул он, сгрёб смутьянов в охапку, сунул в бадью и принялся упоённо полоскать, невзирая на вой и жуткие проклятия. Я поставил табурет в уголок, скромно присел и достал планшетку...
– Заявление будем подавать, гражданочка?
– Дак ить... они ж! Васенька-то, кровиночка родная, первым начал... а Назимушка и не подумал... Ну, и... увлеклись оба... Я уж и так, и так, а ты заявление! Да вот, буду! И подам! Что ты думаешь, раз я сама в отделении без сна, без продыху спину гну, меня милицией и защищать не надо?! А ну пиши сей же час и сажай обоих по всей строгости закона!
От изумления кот и домовой разом прекратили бултыхание в бадье, воззрившись на Ягу круглыми как пятаки глазами. Мой напарник если и удивился чуточку, то виду не подал и процесс окунания продолжал с прежним рвением.
– Составляю протокол, рассказывайте.
– Как тока ты, сокол, по служебным делам отправился, я Васеньку усталого, приезжего, в дом повела, сметанкою баловать. А Назимушка-то и говорит из-за печки...
Далее я не писал ничего, потому что закусил кожаный ремешок планшетки и втихую гоготал, отвернувшись к стене. Благо разгорячённая дачей показаний Яга внимания никакого уже не обращала, а добрейшей души Митенька видел во всём произошедшем истинную шекспировскую трагедию...
Короче, если кто не понял – Васька и Назим не поделили бабку! Как – конкретно, по-пацановски; какую – одну, нашу. Кот не понял, что можно чесать за ухом кого-то, кроме него; домовой неправильно оценил женскую любовь к домашним животным. Слово за слово, зуб за зуб, и пошла потасовка... Сама Яга в это дело не вмешивалась, пускай мужики по-свойски разбираются. Когда «разборки» перешагнули все разумные пределы, появились мы. То есть жутко вовремя, как всегда...
– Что делать с ослушниками будем? – подняв присмиревших ревнивцев за шиворот, спросил мой младший сотрудник. – По суду судить али по совести? Ибо с моей, товарищеской, точки зрения вина их велика и токмо смертью искупима...
Наша заслуженная сослуживица охнула, схватившись за сердце. Митя удовлетворённо кивнул и продолжил:
– Хотя, с другой стороны, при взгляде незамутнённом видно, что бабуленька наша сама энто противостояние спровоцировала. Я ить давно замечал, как она с котом заигрывала... А тут вона домовому глазки строить начала! Хоть в нём, как в мужчине, и красы-то всей – один нос впечатляющий...
Яга скрипнула зубом и пришла в себя.
– Граждане Василий и Назим что-то могут сказать в своё оправдание? – поспешил вмешаться я.
Кот, чуть развернув корпус, не глядя пнул домового под коленку, тот, подпрыгнув, дал противнику по уху. Мирного разрешения ситуации не предвиделось.
– Мить, выводи обоих во двор, бери еремеевскую пищаль... да, не забудь спросить о последнем желании.
– Это святое, – серьёзно согласился мой младший сотрудник. Переглянувшись, один из задир упал с морды, другой – с лица.
– Никитушка, – очнулась бабка, – а ежели я, тьфу, да и не буду энто заявление писать?
– Поздно. Разрешаю подойти и проститься... – Мне с трудом удалось удержать замогильность голоса и незаметно подмигнуть Яге.
Наша эксперт-криминалистка тоже дурой никогда не была, а потому, кряхтя, подошла к каждому, мелко перекрестила и, молча достав из сундучка чёрный платок, не торопясь повязала его на седую голову. Назим, закатив глаза, молился кому-то по-азербайджански, а Васька всё пытался хрипло мяукнуть что-то жалобное и не по-существу, но под неподкупным Митькиным взглядом сдался окончательно...
– Однако, исключительно из уважения к Бабе-Яге, как опытнейшему и ценнейшему сотруднику нашего отделения, – строго продолжил я, – на первый раз расстрел заменяется устным порицанием. Обещаете больше не огорчать бабушку?
Кот и домовой со слезами бросились в объятия друг друга, изо всех сил демонстрируя дружбу навеки! Примерно в этот вот умилительный момент за окном раздалось знакомое хриплое карканье. Что ж, выслушаем, что нам имеет предложить гражданин отпетый уголовник... Надеюсь, речь пойдёт не о попытке возвращения Олёны? В противном случае даже я из пищали с такого расстояния не промахнусь...
Чёрный ворон размером с хорошую бройлерную курицу ждал меня, нахохлившись, на завалинке. Он неприязненно косил фиолетовым глазом, угрожающе задирая отполированный до блеска клюв. Я по-хозяйски присел рядом, заставляя его подвинуться.
– Чему обязан?
– Давненько не виделись, участковый...
– Работы много... Как родное гнездо, жена, яйца?
– Я по делу, – сухо отмёл все сантименты пернатый посланник Кощея. – Господин мой повелевает тебе, рабу ничтожн... В общем, дальше лучше я своими словами. Встретиться ему надо с тобой и переговорить лично. Дело тонкое, семейное, для лишних ушей недопустимое...
– Так я и думал... Передайте Кощею, что мои личные, семейные дела его уже не касаются. Олёна свободный человек, полноценная гражданка Лукошкина и, находясь под защитой закона, имеет право...
– Да тьфу на тебя с твоими правами! – возмущённо подпрыгнул ворон. – При чём тут бывшая Олёнка-бесовка! У Кощея таких-то небось не одним десятком мерится. О его семейственной жизни речь идёт!
– ..!
Других слов не нашлось. Значит, у этого костлявого маньяка ещё и семья есть! Жена, дети, тёща, зять, свёкор, золовка, троюродная тётя и две прабабушки... не надо сказок!
– Вот тока смеяться тоже не надо! – в тему поправила меня говорящая птица. – Кощей, он, знаешь ли, не чурбан бесчувственный, и ничто человеческое ему не чуждо. К примеру, проведал он, что ни ступы, ни избушки на курьих ножках, ни Сивки-Бурки у вас с собой не наблюдается. Потому господин мой благородно сам сюда пожалует... И просил передать к сведению, что визит его сугубо мирный. Так чтоб и с вашей стороны чего всякого не было – капканов там, волчьих ям, ловушек глупых...
– То есть он идёт к нам на переговоры. А явку с повинной захватить не намерен?
– Не шути так, участковый, я ж животик надорву... Кощей, он – вор в законе, на фуфле не ведётся, с ментами не сусолит. А дело серьёзное...
– Договорились. – Я встал, хлопнув себя по коленям. – Жду гражданина Бессмертного в двенадцать ночи, у нас за околицей, близ реки, под высокой берёзой.
– Один придёшь?
– С Ягой и Митькой.
– Их знаем. – Ворон тоже расправил крылья. – Желаю здравствовать... до ночи!
Улетел он с традиционным карканьем, не отказав себе в удовольствии перепугать по пути полдеревни. Когда чёрная точка окончательно скрылась с глаз, я вернулся в дом...
* * *
На столе дымился чугунок с харчо, томились бараньи потроха в виноградных листьях, ароматно пах свежий лаваш, отдельно стояла объёмистая бутылочка азербайджанского сухого красного. Кот под печкой упоённо обнимал миску сметаны с мелко нарезанной зеленью. Сосредоточенный Митька в задумчивости скрёб себя под мышкой, и выражение лица у него было самое философское. Это плохой признак...
– Садись за стол, Никитушка, – приветливо поднялась мне навстречу Яга. – Изголодался небось на переговорах-то? Вот ужо откушаешь да и расскажешь...
– А у меня вопрос есть, чисто исторический, – издалека начал наш умник. – Вот в Древней Греции, помнится, рабы с хозяевами за один стол не садилися. Но мы-то вроде не рабы, а служебные товарищи. Тут вон целый пир намечается, аж скулы судорогой сводит. Дак скока же веков вашего младшего сотрудника будут в сенях горелой пшенкою кормить?! Али у нас ноне не демократию афинскую матушка-царица пропагандировать изволит?
Вообще-то он прав. Я с первого дня открытия отделения ругался с Ягой, потому что она Митьку вечно отдельно кормит «субординации ради»... Ну хоть на отдыхе-то могут быть некоторые послабления?
Моя домохозяйка пожала хрустящими плечиками, дескать, ладно, пущай уж... И пожалели мы об этом оба, наверное, уже минут через пять. А что вы хотите, это же Митя!
– Никита Иванович, чей-то много вы себе накладываете. Ить в мундир скоро не влезете, аки боров со стажем! Ну-кась, дайте-ка тарелочку уполовинить...
– Бабуленька, что ж вы так чавкаете! И кетчупом вона как извазюкались. Хоть на улицу не выходить – коровы оборжут...
– Нет, Никита Иванович, нет, отец родной! Не могу я вам винца налить до дегустации... Мало ли какой кислятины энтот иноверец туды набулькал! Щас... ага... не распробовал... Назимка, повтори в двойном объёме! Тады и бабушке в чайную ложку плеснём...
– Бабуля, отдайте хинкалину! Фу! Плюньте её сей же час, пищу мучную вредную... Да при вашем возрасте да болезностях (как то: склероз, остеопороз, бронхит, радикулит, хромота да конъюнктивит!) тока пюре морковное через тряпочку сосать. А хинкали сюда давайте, ужо я им покажу, как вредничать...
– Ник-к... Ивныч... чёж он т...кое туды плеснул, з...дей! Бабуля! Баб...ля, р...ки прочь, я не пь...яный!!!
Раздался лёгкий хлопок, и Митька исчез. На его месте сидела здоровенная деревенская мышь с явными признаками опьянения.
– Он мне понадобится к вечеру, – напомнил я всё ещё бурой Яге.
Характер у неё вспыльчивый, но расколдовать расколдует... свой всё-таки.
– Стало быть, к полуночи Кощеюшка пожалует. – Выслушав меня до конца, наша эксперт-криминалистка задумчиво ущипнула себя за волосатую родинку на подбородке.
– Сами справимся?
– А то! Чую я, что и впрямь на энтот раз душегубец костлявый большую нужду в нашей опергруппе испытывает. Уж, поди, грозить да пыжиться не станет, однако ж и о семейственности его ничего тебе толком сказать не сумею. Вроде был он женат, а вроде и брехня энто... Я-то ещё девчоночкой короткокосой была, когда злодей наш покражами принцесс да царевен баловался. Может, от непристроенности мужской, может, похоти ради, а может, и впрямь невесту искал да с выбором мучился, кто ведает? На моей-то памяти семьи у него уж точно не было. Хотя, ежели вдуматься... нет! Точно тебе говорю, не было у него никого... Никитка!
– А? Что!
– Да ты ж не слушаешь!
Я действительно отвлёкся. Кот Василий тихо вылез из-под печки и начал осторожно подкрадываться к мыши, так и сидящей на краешке лавки. Митяй уморительно шевелил усиками и подмигивал мне бусинками глаз, когда на него обрушилась вся охотничья мощь бабушкиного любимца. Нет, Вася у нас умный и заколдованного человека в любом обличье видит, просто поиграть захотелось. А вот мой младший сотрудник с дуру да перепугу оказал рьяное сопротивление... Я с трудом оторвал взгляд от этих борцов сумо и вернулся к делам насущным:
– Так, говорите, о его семье ничего толком не известно... А как же тогда шамаханы?
– В каком разрезе? – не въехала Яга.
Пришлось объяснять долго и терпеливо, с фактами, догадками, физиологическими предположениями.
– Помните наше первое серьёзное дело о краже царского перстня с хризопразом? Мы впервые столкнулись с шамаханами, а вы ещё тогда рассказывали, будто бы они произошли от Кощея. Ну там, все они всерьёз называют его родным папой, а он их считает своими детьми...
– Помню, да и что с того?
– Так возникает законный, хотя и нескромный вопрос: если Кощей – папа, то кто мама? Ведь не сам же он их рожал, в таком-то количестве, орду за ордой, как штампованных... Шамаханы когда-нибудь что-либо говорят о своей праматери?
– Вроде нет... – окончательно стушевалась бабка. – Ить и впрямь, дыма без огня не бывает. Каким-никаким чародейством ни обладай злыдень наш, а всё одно нет яйца без курицы, а брюхатости без беременности...
– Исключая отца Кондрата, – подправил я.
– Истинно, – перекрестилась Яга. – То исть ведёшь ты мысль дедуктивную, сокол ясный, к тому, что ноченькой энтой Кощей нам всю правду о супружнице своей поведает. А тока чего ж он её скрывал столь тщательно?
– Вот и выясним... – рассеянно ответил я, вновь переключившись на Митьку.
Дело в том, что под шумок к их беготне присоединился и Назим. Теперь кот с домовым старательно «топили» протрезвевшую мышь в той же бадье, где сами не так давно проходили экзекуцию. Пора спасать парня...
Я выловил Митьку за хвост и попытался водрузить сушиться на стол, но бабка замахала на меня руками, типа такой мерзости она рядом с самоваром не допустит... Пришлось переселить напарника на печь, там тепло. Митька пригрелся и даже показал Яге язык, цепко держа в передних лапках уворованный кусочек пахлавы...
До ночи время пролетело незаметно. Домовой бегло наводил порядок, кот жеманно «намывал» к нам гостей, а со стороны засыпающей деревни вновь доносились новые произведения отчаянной смелости певуна:
Как Митяеву маманю
Дьяк позвал гулять до бани.
Будет Митьке новый папа,
Или неча мамку лапать...
Я чуточку смутился, но, видимо, зря... Бабуля только хихикнула два раза, а наш младший сотрудник на печке вообще повалился кверху брюхом от хохота и в восторге размахивал хвостиком над головой. Ну, это дело личного вкуса, как говорится... Лично мне деревенский юмор по-прежнему представлялся чересчур прямолинейным.
Заносил еврей к нам в дом
Всяку околесицу.
Умоляли всем селом,
Тока б не повесился...
Воз увёз яиц одних,
А нас оставил при своих!
Нет, злободневность, конечно, била на раз! Ритмика, музыкальность, некоторое разнообразие стиля и подачи как-то варьировались, насколько я в этом понимаю. В школе милиции народные частушки обычно не проходят, там у нас вообще с поэзией туго. Но, пожалуй, парочку образчиков такого провинциального фольклора я как-нибудь и запишу, Гороху наверняка понравится...
Солнце село плавно, звёзды зажглись даже раньше, а лунный серп неукоснительно толстел с каждым закатом. К назначенному часу все мы (расколдованный Митька, Яга и я), плюс в засаде на берёзе кот Васька (лихо замаскировавшийся в темноте) ждали гостя.
Незваным его назвать уже было нельзя, но и особой радости от лицезрения беглого каторжника никто не испытывал. Это только в детективных романах жулик и сыщик, постарев, пьют вместе кофе за столиком в маленьком пражском бистро и беззлобно вспоминают, кто, кого, когда засадил или как, кто, где успешно скрывался...
