Текст книги "Батюшка сыскной воевода. Трилогия."
Автор книги: Андрей Белянин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 41 страниц)
– Митя, обойди слева и протолкайся непосредственно ко входу, туда, где сейчас дьяк. Фома, подгони своих, пусть ненавязчиво оттеснят народ от цирка. Мы с Бабой Ягой идём внутрь.
– Без охраны?! – ахнул разобиженный Митька. – А что ж я-то – как неродной за дверью останусь? Вы небось заарестовывать кого будете, руки за спину вертеть, груди милицейские под ножи преступные подставлять…
– У тебя… более важное задание, – едва не закашлялся я, выражение «груди милицейские» почему-то показалось несколько двусмысленным. Ну у Яги разве что, да и то… как-то не так… – В общем, не спорь! Встанешь напротив своего бывшего учителя и вступишь в дискуссию!
– Это поскандалиться, что ль?! – не поверил своему счастью наш младший сотрудник.
Я коротко улыбнулся и кивнул. Если кто и сумеет перекричать воодушевлённого дьяка, так это только скромный Митенька. Отец Кондрат может отлучить или предать анафеме, но перескандалить при всём честном народе – на это нужен другой талант… А у нас в милиции всяких талантов предостаточно, главное – их выявить и разумно применить.
В размышлениях я едва не сбил двух закадычных дружков, но вовремя сориентировался, поймав обоих за шиворот:
– Здравствуйте, граждане! Опять прогуливаем в рабочее время?
Приказчики дёрнулись, но вырваться не посмели.
– Дык чисто случайно мы тут! Он вона говорит, пойдём, дескать, цирк закрывается, так, может, на прощанье баб без одёжи и покажут?
– Врёт он! Ей-же-ей, врёт! Сам меня позвал на козу смотреть, мол, в прошлый раз все видали, как она с фокусником шушукалась! Вот мы и мыслили глянуть да вам доложить…
– Неужели? – деланно удивился я.
– Вот те крест, батюшка сыскной воевода! Я так думаю, энто она насчёт медведя договаривалась, ему ить платья бабьего так и не дали, а в юбке одной коротенькой зверю небось уж и на люди выходить зазорно – все дела наружу!
– Так вы не прогневайтесь, Никита Иванович, скажите им, чтоб народ зря не баламутили да представление начинали! А ежели коза вам какое сопротивление окажет, дак мы готовы… от всей души, как говорится… посочувствуем!
Баба Яга, утомлённая пустыми разговорами, толкнула меня в бок. Я махнул рукой Митьке и, поблагодарив болтунов за «полезную следствию информацию», двинулся дальше.
Филимон Груздев наконец-то отвлёкся от перечисления «милицейских вредительств» и с собачьей радостью переключился на меня:
– Ага… пришёл на злодейство рук своих взор кинуть! Видели уж, лежат любимцы народные в шатре своём, ровно мёртвые… И дух их сивушный витает над телами, аки серафим шестикрылый! Из-за интриг милицейских скоморохи трезвые будто с цепи сорвались… Мало не две бадьи трёхведёрных с вечеру закупили, каторгу сибирскую обманываючи! Эх, не видать детишкам боле дармового горошку сахарного…
Я ещё отметил про себя, что дьяку дали хорошо отредактированный текст, но тут плавно и красиво вступил Митька. Многого я от него ждал, но такого… Поверите ли, площадь в одно мгновение смолкла, заткнулись даже весенние воробьи. Наш умник достал из-за пазухи книжечку и, не повышая голоса, дословно сказал следующее:
– Интерфес у Филимона Митрофановича не в креативе!
Особо впечатлительные даже перекрестились, прочие вздрогнули…
– Стрессы производственные, нехватка позитивного стимула; эмоциональный и гормональный фон пассивный плюс комплексное стремление к суициду!
Тут уж и самые тупые поняли, что дьяк долго не протянет…
– Статистически имеем полный аналог безальтернативного инсульта! Неадекватное позиционирование проблематики субъекта, повышенная эмпатия в сочетании с низкой ориентированностью холерически нестабильного психотипа!
Вся площадь дружно, в едином порыве, опустилась на колени. Перепуганные дети не смели даже плакать, не говоря уж о том, чтобы попросить конфетку. Бабы скулили, не разжимая зубов, мужики истово осеняли лбы крестным знамением – город прощался с мятежным буревестником думского приказу! Сам дьяк замер с раскрытым ртом, боясь пошевелиться, и даже дышал через раз, выдыхая в одну ноздрю тонкой струйкой…
Я бы с удовольствием поглядел, чем это вообще кончится, но служба – превыше всего. Откинув полог, мы с бабкой углубились внутрь цирка… И почти сразу же вылетели обратно – запах сивухи в густом воздухе настолько резал вздох, что вновь соваться без респиратора я бы лично не рискнул. Покачал головой, отдышался, достал носовой платок и повязал его на манер американских ковбоев, прикрывая нижнюю часть лица. Яга удовлетворённо хмыкнула и с большей смекалкой всего лишь зажала длинный нос в кулак, дыша через рот. Вот в таком оригинальном виде мы и отправились на задержание…
* * *
Шли молча, широко перешагивая через храпящие тела мертвецки пьяных цирковых артистов. Дело трезвых скоморохов закончилось, ныне все они упились в дрезину, словно компенсируя длительное воздержание по непонятным для них же самих причинам. Я отметил четверых акробатов, двух клоунов, цыгана, храпящего в одной самогонной луже в обнимку со столь же пьянущим медведем, девушку-жонглёрку в пёстром трико, свернувшуюся калачиком на тумбе. Значит, вместе с директором сбежали силач и фокусник, надо будет запомнить. Пьяной казалась даже одинокая коза, скорбно глядевшая на нас из-за высокохудожественно раскрашенной новичковской занавески.
– Ну, уж ты тут… сам справишься, – деликатно откашлялась умудренная годами бабушка, подталкивая меня в спину. Голосок у Яги получился гнусавый до мультяшного, но я даже не улыбнулся – в моей бедной милицейской головушке творился полный бедлам. Наша эксперт-криминалистка ещё что-то добавила и незаметно растворилась в тишине.
Коза подняла на меня взгляд, мемекнула и отвернулась.
– Здравствуйте, Олёна, – сдёрнув платок, глухо выговорил я. У козы дрогнули ресницы… – Я много раз представлял себе нашу встречу, но чтобы вот так… Помните, в прошлом году вы убежали резко, сразу, ничего даже не объяснив толком. Не знаю, может быть, на тот момент это было единственно верное решение, но… В общем, я надеялся и… ждал, я хотел увидеть вас снова. Просто не думал, что вы будете выглядеть таким образом…
Коза сделала недоуменную козью морду и вскинула одно ухо. Я вздохнул, поднял правую руку, ненавязчиво демонстрируя царский перстень с хризопразом. Она не могла о нём не слышать…
– Позволяет видеть сквозь любые личины. Если хотите, могу описать, какое на вас платье и башмачки, а ещё в отличие от остальных вы абсолютно трезвая.
Олёна отступила на шаг назад, упёрлась копытцами, в пол и, неожиданно нагнув рога, совершила головокружительный кульбит. Перевоплощение заняло долю секунды – передо мной уже стояла стройная гибкая девушка в тёмно-зелёном сарафане, с чёрными волосами, заплетенными в длинную косу, и глубокими глазами. Она выплюнула прилипшую к губам соломинку, улыбнулась и, порывисто шагнув вперёд, прижалась к моей груди.
Я накрепко обхватил её за плечи, готовый ко всему на свете ради этой минуты и забывший почти всё, потому что теперь всё понял… Всё для меня – это Олёна, Лукошкино, отделение, Баба Яга и Митька, Еремеев и Горох, бояре и стрельцы, горожане и гости нашей столицы. Весь мир, меня окружающий, – мой, и я никому не позволю его разрушить! А ещё я женюсь. Честное слово, пусть все знают…
– Какой же ты у меня умный, сыскной воевода, – тихо и нежно вздохнула Олёна, опуская воронёные ресницы. – Всё вызнал, разгадал, планы разрушил, товар взял… И как только тебя не убили до сих пор?
– Пробовали неоднократно, – признал я.
– Видать, старались слабо, а может, и помогал кто в минуту трудную…
– Вы же и помогали.
– Я?! Да что ж ты лепечешь, дитё малое… я ведь Олёнка-преступница, али забыл? Кощею проданная, бесовкой сделанная, во всех грехах пачканная…
– Хватит наговаривать.
Под моими руками она стихла и потянулась, мурлыча, как котёнок. Её глаза были полны такого тепла и такой преданной любви, что я принципиально не обратил внимания на четыре мужских силуэта, возникшие в дальнем углу арены.
Боевики, разминая руки, направились к нам, и память услужливо подсказала, где мы встречались в прошлый раз. Ночь, переулок, забор, последние дома на Лялиной улице, короткая драка не в нашу пользу и вовремя подоспевшее спасение в лице стрельцов еремеевской сотни. Теперь я мог разглядеть их как следует: явные азиаты, лица китайской национальности, трое держатся уверенно и нагло, а четвёртый всё время ковыряет пальцем в ухе. Наверное, крепко его Митя головой об тропинку приложил…
– Стойте! – не оборачиваясь, приказала Олёна. – Участковый не опасен, уйдём без боя.
Ответом послужило презрительное молчание. Вспыхнувшая бесовка резко развернулась и скрестила на груди руки:
– Кто посмеет не подчиниться воле Кощеевой?! Он вам владыка и господин, а я – его слово и указ! Повинуйтесь, или пожалеете, ибо…
– Они вас не слушают, – тихо вздохнул я. – Боюсь, что на самом деле глава преступного синдиката гражданин Бессмертный на этот случай дал им чёткие указания. Не совсем те, на которые вы рассчитывали…
– Вот твари! – с чувством выругалась Олёна, прикрывая меня спиной, в её руке мгновенно сверкнул тонкий нож. – Я сказала, что никто не тронет участкового! Сначала вам придётся убить меня.
Четверо нападавших с готовностью кивнули. Всё молча, тихо, вежливо – либо русским языком не владеют, либо вообще такие воспитанные. До Митьки не доорёмся, стрельцов тоже звать поздно, да и неудобно просить о помощи в присутствии такой девушки.
Я поправил фуражку и сделал последнее предложение:
– Граждане бандиты! Приказываю вам выложить имеющееся у вас оружие и сдаться правоохранительным органам. Обещаю, что суд учтёт это как явку с повинной. В противном случае…
Тут они позволили себе короткие смешки. Значит, язык знают! Что ж, я и не ожидал восторженного содействия властям, как хотите, ребята, вам же хуже… Плечи Олёны напряглись, она действительно была готова защищать меня ценой собственной жизни, но никто не знал, какие козыри прячутся у милиции в рукаве. А там пряталась бабка…
– Ну-кось, Никитушка, отойди в стороночку. – Из-за угла крайне вовремя появилась наша эксперт-криминалистка и шагнула вперёд, засучивая рукава. – К вони сивушной я притерпелася, однако же пары алкогольные так в башку вдарили, что теперича и мне на старости лет подраться хочется!
Самодовольные забияки переглянулись и едва не рухнули на пол, заходясь от беззвучного смеха! Олёна рванулась, но я удержал её, уговаривая не мешать: и пенсионеркам иногда нужна разрядка.
– Они же её убьют!
– О, вы не видели нашу бабушку в деле. Я готов поставить всё своё жалованье против одного поцелуя, что им не управиться.
Четверо здоровых мужиков (включая и того, который постоянно ковырялся в ухе) встали рядком перед Ягой, поклонились и приняли боевые стойки. После чего каждый в пять-шесть секунд показал любимые удары и блоки, молотя воздух с нереальной для визуального восприятия скоростью. Сухонькая старушка, прихрамывая, встала против них, зачем-то почесала крупную бородавку на носу и словно бы нехотя повертела клюку в узловатых пальцах. Невозмутимые лица нападающих словно окаменели…
Потом один бросился вперёд, оглушив нас звериным воем. Я не заметил, чтобы моя домохозяйка как-то особенно двигалась. Нет, она вроде бы лишь приподняла клюку да провернулась на пятке, но злодей взлетел под самый потолок, перевернулся в воздухе и врезался головой прямо в медвежью клетку, намертво застряв меж прутьев. Двое следующих задир, растерянно выкрикнув боевые кличи, атаковали Ягу справа и слева, отчаянно размахивая руками и ногами. Несколько мгновений ничего нельзя было разобрать, но когда бабка, вздохнув, отступила в сторону – на арене остались лежать два азиатских ратоборца, причудливо сплетенные в один узел.
– Как… как же… это невозможно?! – еле слышно пискнула Олёна.
– Эх ты, девка неразумная. – Даже не запыхавшаяся бабушка чуть поправила сбившийся платочек. – Ежели б ты тока знала, сколь ко мне царевичей да королевичей в своё время езживало… А ить среди них всякие встречались. Бывало, накормишь-напоишь его, в баньке выпаришь, ан ему, охальнику, всё мало! Так и норовит с лапаньями где не надо отметиться. Вот и навострилась борониться чем бог пошлёт… Честь девичью блюла строго! А ты что ж застыл, молодец?
Четвёртый боевик, тот, что маялся ухом, неожиданно отвесил самый почтительный поклон и, так же пятясь задом, двинулся к выходу. Напоследок поклонился о-о-очень глубоко и, резко развернувшись, бросился бежать. Буквально тут же раздался глухой удар, и несчастный влетел обратно ещё быстрее, чем вылетел! Следом в проходе показалась массивная фигура нашего младшего сотрудника.
– Ужо будешь знать, злыдень немодный, как русскому человеку его же исподнее красное на башку надевать! Как вы тута, Никита Иванович?
– Спасибо, Мить, все живы, всё в порядке. Мы в отделение, а ты тут с ребятами повяжи этих четверых. В порубе на холодке придут в себя, тогда и побеседуем…
– Меня тоже арестовывать будешь?
– Ну зачем вы так,… Не арестовывать, а просить – пожалуйста, пойдёмте с нами. Посидим, попьём чайку, познакомимся поближе…
– Побеседуем о делах наших грешных, – с нажимом добавила бабка.
Девушка внимательно посмотрела на нас троих и… рассмеялась:
– Чудные вы, люди милицейские! Ладно уж, добром пойду, да только не долго беседе нашей длиться. Мне мой срок не вышел, значит, всех дорог – либо на плаху, либо вновь в услужение Кощеево.
– Разберёмся, – уверенно пообещал я. На плаху я её точно не допущу, а для весомого разговора с гражданином Бессмертным тоже аргументы найдутся. – Не надо бояться, вы под охраной лукошкинской милиции, а наша опергруппа ещё никого в обиду не давала…
* * *
– Ну что я тебе расскажу… Вы тут и без меня до всей правды своим умом дошли. Кощей очень злой на тебя, Никита, и на вас, бабушка, тоже, и даже на парня вашего. Думает, что если бы не милиция, так давно всё Лукошкино под его дудку плясало бы. Как он с острога сибирского бежал, я не ведаю. Мне житьё в Орде шамаханской поставлено было, и покуда жив Кощеюшка, без его воли – моей не видать. В Орду он живым скелетом пришёл, чёрен да страшен. С ним – охранников пятеро, чужеземным дракам обученные. А план тайный хозяин наш уж наперёд знал. Как во дворец свой на Лысой горе возвернулся, то книги листал, то в зеркало глядел, а потом и весточку с вороном друзьям тайным направил. Труссарди – злодей известный, за деньги и мать родную не помилует, вот ему-то и было поручено скомороший цирк собрать. Да в Лукошкино с тайной миссией наведаться, город исподтишка взять. Циркачей безработных найти нетрудно, да надо, чтоб они о деле чёрном ничего не проведали. Вот и наложили на бедолаг заклятие – спиртного не пить, покуда директор в цирке. Они и не пили, да только все мысли их были тем спиртным заняты! Потому подозрительного не замечали…
– Ага, стоило Труссарди выйти из города, как скоморохи ваши в такой загул ударились…
– В шариках конфетных зелье дурманное хранить Кощей самолично придумал. Велел щедро раздавать, народ бесплатно попотчевать, а детишек малых особенно. Говорил, дескать, и двух месяцев не пройдёт, как заставят детские слёзы стрельцов самих ворота растворить…
– Какова была ваша роль?
– За Труссарди да подручными его пригляд держать. Дела тайные разбойные вершить, тебе глаза отвести, на сотрудников твоих тень бросить. А как всё выгорит, так и вовсе навек убрать сыскного воеводу…
– Дьяка вы перекупили?
– Конечно, я, так уж больно службишка эта нехитрая. Рясу новую с поклоном принять попросила да за цирк иноземный заступиться. Мол, произвол милицейский очень уж прёт, а скоморохи все в трезвости сохраняются, им и обиду залить нечем. Дьяк-то и рад стараться!
Мы немного помолчали. Яга, не теряя нить беседы, ставила уж второй самовар. Митька с Еремеевым трудились на Колокольной площади – один веселил народ тестами, другой подспудно выяснял точное количество наркозависимых. Олёна говорила ровно, тихо, улыбалась мало, казалось, её что-то гнетёт. Кот Васька под столом тайно тёрся спиной о ее башмачок, стараясь, чтоб не заметила бабка.
– Первые две косы нам подбросили вы? На крыше были следы маленьких ног…
– Я, – не отпиралась она. – Лиходеи Кощеевы убивать горазды, нельзя было, чтоб они до парня вашего добрались. Сунули бы косу, нож в грудь воткнули и его же ладонью и прижали б. Вот и решил бы кто ни есть, что человек грех свершил да самоубийство за него и принял… Потом меня стали подозревать, и третью косу понёс уже один из них.
– Тот, которого ранили?
– Да, стрелять твои парни наловчились. Пришлось Кощею назад, в Орду, хроменького переправлять, а четверо на тебя в месть пошли.
– Почему девушек держали в плену?
– Так, на случай всякий… Вдруг бы ты Труссарди взял, на него обменять можно было б. А коли нет, девчат и убили бы потом…
– Ну-ка, голуба, – вмешалась наша самая опытная криминалистка, – а энто что?
– Верёвка летучая, – с одного взгляда опознала Олёна. – Я сама придумала, если надо кого-то связать без лишнего шума – вещь удобная.
– В Мексике и Латинской Америке это называется боло, – огорчённо поправил я. – Выходит, вы действительно бросили меня связанным под ноги тем бандитам.
– Выходит, да не так! Они на тебя сзади напасть хотели, в пылу драки и убить могли. А кто ж бессознательного да связанного резать будет? Не такие уж они злыдни, так, дураки деревенские… Попинали бы лаптями, да и ушли бы, но тут парень ваш Митька явился – в таком виде, что у меня до сих пор живот от смеха болит!
– Вы следили за мной?
– С первого дня, как сюда вернулась, – глядя мне прямо в глаза, призналась девушка. – Утром, днём, вечером – когда могла только, за тобой, ровно собачонка на привязи, бегала. А ты и не видел даже…
– В Весёлом доме тоже были вы? И Еремеева на подмогу позвали, и наркотики в капусте подсунули? Вы… нам помогали, почему?
– Ох умник! Ох догада! – страдальчески всплеснула руками бабка. – А ну отстань от девки с вопросами глупыми! Вишь, какой мужик пошёл, она ему сердце раскрывает, а он объяснений дотошных требует?! Отвяжись, Никитка, не доводи душевной простотой…
– Не понял… я что-то упустил?
– Ладно, пойду я. – Олёна опустила руку, незаметно погладив блаженствующего кота. – Спасибо за хлеб-соль! Во всём деле победа ваша, будет с чем государю ответ держать. А мне к Кощею на суд пора…
– Как к Кощею? На какой ещё суд? – неуверенно возмутился я, абсолютно не желая второй раз терять эту необыкновенную девушку. – Никуда вы не пойдёте! Мы применим систему защиты свидетелей, здесь он вас не достанет.
– Может, и нет, – грустно улыбнулась она. – А только готов ли ты за меня жизнью друга своего платить? Я не вернусь, так и его голова недолго на плечах удержится…
– Савва?! – не сразу вспомнил я, беспомощно оглядываясь на свою домохозяйку. – Господи, мы же вытащили из лесного бункера всех, но Новичкова там не было. Где он?
– У Кощея во дворце. Я вернусь – он здесь появится, а не вернусь до заката – поминальную свечку богописцу ставь…
– Всё равно так нельзя, должен быть какой-то приемлемый способ. Какие-то переговоры, компромиссы… – Боже, что я несу?! Какие могут быть переговоры с террористами, а Кощею даже Бен Ладен в подмётки не годится! – Олёна, как вы намерены вернуться?
– А вот колечко заветное с одной руки на другую перекину, так и окажусь, где велено.
Я было привстал, но сухонькие ладошки Яги неожиданно твёрдо легли на мои погоны. Надеюсь, у бабки есть свой резон…
– Хорошо, один ещё вопрос, последний: почему вы оборачивались козой?
– Любовь зла, – искренне рассмеялась бесовка, – а остальное сам додумаешь, ты ведь у нас не абы кто, а сыскной воевода!
– Спасибо, напомнили…
– А коли сызнова увидеть захочешь, так дорога в царство Кощеево милиции не заказана. Не бросай меня, Никитушка…
Последние слова прозвучали серебряным эхом. В горнице остались только мы с бабкой да несколько приобалдевший кот. Мгновением позже с потолка рухнула нескладная фигура авангардного живописца, гулко шмякнувшись на пол. Новичков застонал, потирая задницу, но, поняв, куда приземлился, сразу обрадовался:
– Вот счастье-то, уж и не чаял вновь в родное отделение угодить. А где был… не поверите! А как туда попал… историйка занятная! Но главное, таких сюжетов для картин понасмотрелся, вот, не изволите ли наброски глянуть?
* * *
– Ну что ж, сокол ясный, – пристально глядя мне в глаза, определилась бабка, – до вечеру нам надо гору дел переворошить, с людьми знающими посоветоваться, а там… утро вечера мудренее. Готовься к походу дальнему, выручать пойдём твою суженую!
Я рассеянно кивнул. Действительно, если вдуматься, дел было выше крыши. И кстати, это как-то так здорово закрутилось, что вплоть до самого вечера у меня не выдалось ни одной свободной минутки даже на чашку чая.
Во-первых, всё-таки выслушали Савву. Ничего особенно нового он нам не сообщил, в принципе всё произошло вполне предугадываемо. Он обратил внимание, что уже вторая кисть, забытая в ящике фокусника, исчезает бесследно, ну и сунулся внутрь сам. Вылетел в бревенчатый бункер, где был захвачен шамаханами и доставлен к Кощею. Тот имел с ним долгую беседу относительно памятных демонических росписей в храме Чёрной Мессы и зачем-то оставил при себе… Теперь-то я отлично понимал – зачем!
Во-вторых, навестили ткача Брусникина, неоднократно обещавшего «прибить» пропавшую дочь. После того как мы её вернули, папаша ударился в запой от радости. По-моему, ему был важен сам повод, впрочем, мать Дуняши нас слёзно благодарила, а дети уже вовсю играли в «погоню злых шамаханов за избушкой на курьих ножках»! На роль «избушки» выбиралась самая взбалмошная из соседских куриц, и мы поспешили уйти, не дожидаясь обвинений в подстрекательстве.
Разборки в семье Обмылкиных были круче. Получив дочь, дородный купец плакал, как ребёнок, и сулил богатства несметные. Яга в одно заклятие избавила его от «бабскости» голоса, а в благодарность этот аферист накатал на меня жалобу государю. Дескать, дочь милиция вернула опозоренной, без косы! Так что пущай участковый теперича сам недостачу покрывает – женится, стало быть. Хорошо у Гороха в этом смысле чувство юмора развитое, купцу он отправил целый мешок фальшивых кос в качестве компенсации, а мне отдал купеческую жалобу как сувенир. У нас в отделении таких здоровенная пачка хранится, ещё со времён дела о перстне с хризопразом. Тогда боярин Мышкин уж больно задушевные кляузы на меня писал…
А вот с возвращением девочки Нюши возникли проблемы. Во-первых, нам и самим не очень хотелось, чтобы она вновь шла на Лялину улицу; во-вторых, Марфа Дормидонтовна после нашего погрома и слышать о ней не желала; в-третьих, девчушка оказалась настолько шустренькой, что держать её при отделении милиции всё равно что курящую обезьянку на пороховом складе. Положение милостиво спасла государыня, принявшая ребёнка себе в «дефочки для тапки». То есть на полный пансион, с ежедневной обязанностью подавать царице тапочки по утрам, остальное время проводилось в играх и необременительном обучении при дворе. Мне не понравилось хитрое выражение лица хозяйки Весёлого дома, наверняка в будущем она предъявит Нюше счёт за «хлеб-соль да ласку»… Впрочем, тогда и займёмся этим вопросом, а сейчас…
Перед нами стояли две неразрешённые проблемы: в городе почти сто невольных наркоманов, вчера и сегодня они не получили свою дозу, и что они сделают завтра – сожгут цирк, поднимут бунт, перевешаются от тоски по карамельному гороху?! В городских лавках уже раскуплены все конфеты, новых ещё не завезли, подходящего лекарства нет, перспективы самые безрадостные… Вторая проблема – это Олёна. Я очень хочу её вернуть. Она меня об этом просила, но как именно это сделать – понятия не имею! И всё равно сделать что-то надо…
В отделение вернулся затемно. Усталый Митяй зевал на лавочке в сенях. Сосредоточенная бабка, накрыв стол, ждала меня к ужину. Поставив поближе блюдо с рыбным пирогом, Яга важно выудила из-за пазухи сложенный вчетверо лист бумаги, развернула его, сделала мне знак молчать и, чеканя каждое слово, прочла:
– «Ах ты гой еси, скотина безрогая, что ни гад Кощей да то подлец Бессмертный! Бьёт тебе челом хоробрый, сильно могучий богатырь Никита-ста Ивашов Иванов сын и зовёт тебя, злодея брюхатого, во чисто поле на почестей пир! А и попотчую я тебя копьецом долгомерным, угощу сабелькой вострой, окормлю булавой пудовою. Засим и крест целую, а тебя, супостата пыльного, честь по чести жду!» Вот таковое письмецо сей же час Кощеюшке и отправим, пущай занервничает…
– А почему брюхатый? – зачем-то уточнил я. – Он же тощий, как чупа-чупс.
– Да тебе ль не всё равно, – шумно отмахнулась бабка. – Для обидности! Кощей-то хоть и преступник отпетый, да на дразнилки разные чисто дитё обижается, разве не плачет тока… А нам, считай, все его обиды на руку!
– То есть мы посылаем ему формальный вызов на дуэль, – попытался сообразить я, – а поскольку гражданин Бессмертный сейчас не в лучшей спортивной форме, то олимпийская медаль – моя! Девушку забираем в качестве поощрительного приза… Да я его заломаю, как первокурсницу!
– Не юродствуй зазря. Кощеюшка и в худшие дни, на режиме постельном, одним ногтем тебя кубиками к супу настругает. Не силой его брать надобно, а хитростью…
Какой именно, моя коварная домохозяйка рассказать не успела. Двери в горницу распахнулись, и на пороге возник колышущийся от нервного истощения дьяк Филимон.
– Смилуйтесь, менты беспробудные! Дайте лекарствие от психотипа интравертного, не помер покуда… Сотворите таковую божескую милость! Не покиньте в бесконцептуальной депрессии…
* * *
Пока страждущим занимался кот Васька (помахивая перед дьяковым носом всё той же косой с бантиком!), мы быстренько отправили письмо. Ящик фокусника по-прежнему стоял в углу комнаты, Яга бросила туда наше послание, захлопнула дверцу, открыла проверить – ап! Чисто, нет письма, полетело по указанному адресу. Сами шамаханы, может быть, читать и не умеют, но хозяину и господину свежую почту доставят в кратчайшие сроки. Бабка что-то просчитала, прикинула скорость движения избушки, примерное местонахождение тайного узилища в лесу и уверенно заявила, что до Лысой горы оттуда рукой подать – Кощей получит бумагу в течение ближайшего часа! У меня, конечно, были некоторые сомнения по этому поводу, но затевать бессмысленные споры перед сном не очень-то хотелось. Отказавшись от чая, я предпочёл подняться к себе наверх и лечь пораньше. В смысле, насколько это возможно, времени было начало одиннадцатого. Учитывая, что в предыдущую ночь мне практически не удалось сомкнуть глаз, я рухнул на кровать и уснул мгновенно. Мне даже сон красивый приснился про то, как мы с Олёной сидим в предбаннике и чай пьём. Она – в белую простынку обёрнута, и волосы чёрные распущены, сидит себе, закинув ногу на ногу, и всё смеётся. А простыня от смеха на груди её так натягивается, что всё соблазнительно проступает… Я напротив сижу, и мне так жарко от этого, аж пот по спине катится. Ещё бы, я же в полной форме сижу в бане, да ещё с чаем, неудивительно, что взмок… Хотел спросить, не смущает ли её, что я вот так, при полном параде? А она поднимается мне навстречу, простыню чуть придерживает, и говорит нежно так: «Вставай, Никитушка!» Я бы и рад встать, да почему-то ноги не держат, неувязочка какая-то… А у Олёны голос уже с каким-то дребезжанием раздражённым, и за грудки меня держит грозно так:
– Вставай, участковый… Да встанешь ты али нет, герой еловый?! А ну, подъём, Никитка, а не то без тебя дело начнётся…
– К…ка-кое дело?! – хрипло выдохнул я, просыпаясь от немилосердной тряски. Открыл глаза и… тут же зажмурился от ужаса – надо мной склонилась суровая, как кондрашка, Баба Яга, вся в чёрном, со свечой в руке, а неподкупный взгляд так и пульсирует красным!
– Вставай, сыскной воевода, пора. Все соучастники внизу собрались, тебя одного дожидаются. Час великий пробил!
Я мельком покосился на решительную старушку, мысленно перекрестился и послушно вылез из-под одеяла. Оказывается, кто-то заботливо укрыл меня с головой, вот почему снился сон про баню: спал ведь в форме, спина до сих пор мокрая. Судя по Яге, она наверняка и не ложилась, сколько же позволили поспать мне? Вряд ли больше двух-трёх часов…
Внизу, в горнице, вообще творилось нечто невообразимое. Комната превращена в боевой штаб! Вся печь исчерчена углём, какие-то переходы, линии атак и отступлений, что-то похожее на карту крепости и схему оборонительных сооружений, явно нарисованные опытной рукой с учётом масштаба и правильных пропорций. На столе листы бумаги, батальон оловянных солдатиков, коробка с вызывающе торчащей куриной лапкой, цветные кубики и две чернильницы. В углу непривычно тихий Митька, весь в чёрном, бодрствующий, как бронепоезд на запасном пути. А над столом, неторопливо передвигая солдатиков, склонились две фигуры – естественно, тоже в чёрном и, разумеется, тоже в заговоре – царь с царицей! Неужели он действительно сдержал слово и потащил жену на задание?! Всё, это была последняя капля…
– Что здесь происходит?!
– Тс-с, не шуми. – Горох строго приложил палец к губам. – Тебе помогаем супротив Кощея войной идти. Заодно и любушку свою из полона вызволишь. Вот уж всему Лукошкину радость будет, шутка ли – участковый женится!
– Айн, цвай – полицайн! Разлюли мою малину пьяний пастор обфенчать, – в тон, притоптывая каблучком, продекламировала Лидия Адольфина. – Брак семейних уз – есть снова… сызнова? основа?! государственности!
Я беспомощно оглянулся на Митьку.
– А чего сразу я? – охотно откликнулся он. – Чуть что, сразу в мою сторону смотреть… Энто вон они говорят – женитесь! Мне-то что… меня вы и холостым распрекрасно устраиваете…
Я покачнулся, переведя пламенеющий взор на Ягу, увы, на неё это тоже не подействовало.
– Сядь-ка, сокол наш гневливый!… Уж так глазом зыркнул, у меня чуть сердце робкое в пятки не упало, а доставать его оттудова радикулит не позволяет… Ну-кося, присядь с нами да речей умных послушай, небось плохого не присоветуем.
– А почему все в чёрном, кто-то умер? Неужели дьяк…
– Ежели бы Филька Груздев сподобился, так я первая б в пляс пошла, а остальные вокруг гроба хороводы с песнями водили б, – поджала губки моя честная домохозяйка. – В сенях он, спит сном неправедным опосля Васенькиных опытов психотропственных. А в чёрном – потому как на тайное дело идём…
– И ежели сгинем, то молча, во тьме египетской, чёрного следа не оставивши… – романтично, с уклоном в мистику, поддержал царь. – Да тока взлетит из одежд чёрных душа чистая на крыльях белых, аки голубь, к небесам от смрада и грязи земной воспаряючи!
– О, майн либен… Ти есть – тихатфарь?… сти-хатфарь… нет, стихотфорец! Умереть фместе с участкофим, и сразу фсе так ф чёрном – дас ист фантастишь!
