Текст книги "Батюшка сыскной воевода. Трилогия."

Автор книги: Андрей Белянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 41 страниц)

Плохо… Всё плохо, но, судя по всему, завтрашний день будет ещё хуже. Вот только это чуточку и утешает…

– Не томи душу, сокол ты мой ясный. Ну скажи-поведай, чего ж ты с утра такой озабоченный?

– Ба… бабуля, о чём это вы?! – чуть не поперхнулся я. Яга заботливо похлопала меня по спине и положила на тарелку ещё два пирожка поподжаристее.

– Вижу ведь, печаль-тоска, грусть-кручина тебя, молодца, так поедом и ест! Нешто из-за Митеньки нашего так опечалился? Дак не будем пока царю про кубок найденный говорить, а там, глядишь, и утрясётся всё…

– Не утрясётся…

– Да почему ж? Али ты не рад, что мальчонка наш кубок твой хоккейный отыскал?!

– Он не имел права его забирать! – не выдержал я. – Нашёл вора – молодец, выследил – герой, пришёл в отделение, доложил – медаль и почётную грамоту на руки! Это же элементарная сыскная этика. В тот же вечер мы могли совершенно законно задержать негодяя, а что теперь? Как мы докажем, что зарубежный дипломат – вор?!

– Так Митенька же кубок краденый у него нашёл!

– А кто это видел?! Я уж не говорю о том, сколько преступлений ради этого он совершил…

– Ох, чегой-то невдомёк мне… – завозилась Яга, от её былой уверенности не осталось и следа. – Мудришь ты, участковый. Я вон к Гороху пойду да всё ему и обскажу, он-то с вором долго церемониться не будет – на дыбе все признанья выпытает!

– На дыбе, говорите? – Я отодвинул тарелку и устало поглядел в окошко. Митяй разгребал лопатой снег во дворе. – Что ж, можно и так. Но царский терем полон иностранных гостей, и если беззаконно бросить палачу хоть кого-нибудь (а речь об известном дипломате!), то международный скандал Гороху обеспечен. И это при условии трёх невест в коме… Вы представляете себе, что поднимется?

На этот раз бабка примолкла. Соображала она всегда лихо, поэтому, сложив все факты и сопоставив подозрительные совпадения, пришла к тем же выводам, что и я:

– Дак ведь он, злыдень, Митеньку нашего вокруг пальца обвёл! Подставил, зараза, ровно дитё малое объегорив. Вот почему кубок на видном месте стоял…

– Он им сознательно пожертвовал, точно рассчитав, что в этом случае мы ничего не докажем. Если бы у нашего обалдуя было чуть больше мозгов… Но, увы, приходится иметь дело с тем, что есть.

– Ты уж из отделения-то его не гони, старался парень…

– Куда… – вздохнул я. – Пусть остаётся, он своё дело сделал, а нам надо как-то выкручиваться из сложившейся ситуации.

– Не впервой… – ободряюще улыбнулась бабка.

– А то! – поддержал я.

Митька за окном прервал общественно полезный труд и побежал открывать ворота. Видимо, кто-то пожаловал. Неужели Алекс Борр заявил насчет взлома? Нет, вряд ли… Он будет молчать до первого нашего шага. А интересно, как всё-таки у него оказался кубок? Мы-то считали, что его украл кто-то из местных… О, это идея! Надо попросить Ягу поколдовать над наградой чемпионата. Отпечатков пальцев, может быть, и не получим, но через чьи руки он прошёл – выяснить можно! А ещё у меня появилась одна очень хорошая идея… Не очень оригинальная, но хорошая и, главное, – быстродействующая. Результат будем иметь уже к ночи.

– Бо-бо…ярин Ка-ка-шкин, п…по-ожаловали! – торжественно доложил наш неутомимый камердинер. Честное слово, Еремеев просто издевается надо мной, поставив этого молодца с дефектом речи докладывать о приходе посетителей.

Вошёл сумрачный боярин («заикалистую» версию своей фамилии он предпочёл проигнорировать).

– Здрав буди, сыскной воевода!

– И вам того же. – Я честно попытался отвесить поясной поклон. – Проходите, присаживайтесь. Чаю не предлагаю, знаю, что вы по пустякам отделение беспокоить не будете.

– Вестимо. – Кашкин важно кивнул и чинно опустился на скамью. Высоченную медвежью шапку он, разумеется, не снял, парадно-выходная шуба тоже осталась на плечах владельца, а вот взгляд… какой-то чрезмерно спокойный, что ли? Знаете, как у утопленника. – Рюмкой водки не угостишь ли, хозяюшка?

Яга с полуоборота рванулась к заветному шкафчику, распахнула дверцы, запоздало поинтересовавшись:

– Анисовую али пшеничную с тмином?

– Без разницы.

Я покосился на бабку, произвёл в уме нехитрые вычисления, сделал логические выводы и спросил напрямую:

– Очередная любимая канарейка копыта откинула?

– Истинно, – спокойно ответил боярин, смачно опрокидывая рюмку куда-то между усами и бородой. На мгновение его лицо стало по-детски счастливым.

– Смею предположить, что это австрийская принцесса Лидия Адольфина Карпоффгаузен.

– Она самая.

– Ну что ж, нам к этому не привыкать. Главное – не волноваться и не впадать в панику. В конце концов, Горох знает…

– Ещё налей! – дрогнувшим голосом попросил царский советник. Кажется, всё не совсем так, как мы привыкли…

– В тереме бунт? Иностранцы узнали обо всём и грозят интервенцией? Первые три невесты перестали дышать? Господи, неужели государь объявил, что женится на дьяке Филимоне?! Просто так, всем назло…

Боярин Кашкин едва не поперхнулся от такого предположения, но рюмку удержал, выпил и даже чуточку улыбнулся. Значит, не всё так страшно…

– Бабуль, вы бы хоть закусывать давали, что ли… Может, человек голодный с улицы, там у нас ведь оставались пирожки с завтрака? А историю фройляйн Лидии можно послушать и за столом, вряд ли она кардинально отличается от остальных.

– Яблочком травленную нашли, – немногословно подтвердил важный гость.

– И что на этот раз говорит наш любвеобильный государь?

– Ещё рюмочку…

– Так и сказал? – не понял я.

Яга молча сунула боярину штоф и укоризненно приложила пальчик к губам. Я покосился на неё с некоторым недоумением, а потом словно прозрел…

– Где царь?

– Нет его…

– Что значит «нет»?!

– Пропал надёжа-государь, – повесил голову Кашкин, хлопнул прямо из горлышка и чуть заплетающимся языком пустился резать правду-матку. – Давеча вечером, как ушли вы, он всё по терему бродил, вроде думу думал… Утречком встал как человек да попросил принцесску энту, австрийскую, для собеседования к нему представить. Меня из горницы не погнал, видать, и впрямь тока поговорить хотел. Стрельцы возвернулись бледные, говорят… ну, дверь отпертая, а девица на полу в беспамятстве… как всегда! Я тока на кормильца нашего глянул, да и сам туда – посмотреть, приказать, прочее все, чтоб чин по чину! Унесли её быстренько, в ковёр завёрнутую, туда, в подвалы тёмные, где прежние невесты судьбы своей дожидаются. Слова твои помнил… Всё оглядев, яблочко нашёл, красное, с одного боку покусанное. Побег к государю доложить – ан нет его! Туда, сюда, всех спросил – нету! Вроде как вышел во двор, но за ворота не выходил, охрана бы знала. Ну, выждал я час, другой, мало ли… А тока время к обеду ведь – нет царя! У него ж и встречи, и дума, и смотрины, и дел невпроворот, да Гороха нашего ровно ложкой сгребли… Ужо и не знаю, как сказать да что сделать, а тока помогай, участковый, – царь пропал!

Мне почему-то стало смешно… Бедняга Кашкин горячился, шумел, возмущался, то грозя кулаком, то впадая в слёзы, – на меня это не действовало. Он прихлёбывал водку, как компот, он отказался от предложенных Ягой огурчиков, у него действительно было горе. Я смеялся… Опустив голову на руки, прикрывая ладонями лицо, я безудержно хохотал над несоизмеримо диким трагикомизмом ситуации! Да-а, лучшего наш Горох не мог и придумать… Вот так легко, танцующе, безоглядно взять и сбежать в самый серьёзный момент, когда от него столько зависит. Я честно пытался его понять, влезть в его шкуру и поставить себя на его место.

Отрицательное отношение государя к самому факту женитьбы было известно в Лукошкине каждому уличному мальчишке. Тем не менее под нажимом боярской думы Горох решает-таки воплотить в жизнь народные чаяния и осчастливить столицу матушкой царицей. Вроде бы даже в рифму, но суть не в этом… Он приглашает на смотрины всех достойных претенденток и честно присматривается к каждой в домашней, неофициальной обстановке. Как только ему хоть чуточку начинает нравиться какая-либо девушка – с ней сразу же происходит несчастье…

Причём какое! Не смерть, заметьте, а именно несчастье – невеста лежит ни жива ни мертва, отравленная сложно составленным ядом при помощи банального яблока. И так повторяется раз за разом… Поднять тревогу невозможно – иностранцы сбегут, да ещё и ославят по всему миру! Им ведь не докажешь, что исчезновение царских невест не есть дело рук самого царя. Они воспитаны на сказках о Синей Бороде и просто так никому не поверят. Милиция бьётся как рыба об лёд, но толку нет… Наоборот, как бы в насмешку возникают другие следственные дела, и все усилия раздробленной опергруппы не приносят практически никаких результатов. Видимо, последняя жертва окончательно заставила Гороха потерять голову. Царь не пропал, он сбежал. Что это значит для нас – догадаться нетрудно…

– Поисками Гороха я займусь лично. Панику не поднимать, всех любопытных оповестить о «срочном отъезде надёжи-государя». Куда-нибудь не очень далеко, в Спасский монастырь, за благословением, например. Или икону чудотворную, избавительницу, лишний раз поцеловать – хуже не будет.

– Всё, как сказано, содею! – с великолепной смесью в дым пьяных глаз и кристально чистого словопроизношения выдал боярин Кашкин. – Ещё не присоветуешь ли чего?

– Держитесь естественно, как будто бы ничего не произошло, – многоопытно предложил я. – Убеждён, что государь в самое ближайшее время даст о себе знать. Ведь из города он не сбежит, а долго укрывать у себя беглого царя никто не решится – подсудное дело…

Седобородый боярин встал, шагнул ко мне, широко обнял, одарил троекратным отеческим лобызанием и… фривольно подмигнув Яге, вышел вон. Бабка аж блюдце на пол уронила от такого обращения…

– Митька-а! – Я постучал по оконному стеклу. – Еремеева ко мне, срочно!

С первого раза он не понял, пришлось повторить на пальцах, дошло, убежал искать.

– Бабуль, а вы что обо всём этом думаете?

– Охтиж… Чего ж тут думать-то, известное дело – охальник он и есть! Седина в бороду – бес в ребро.

– Минуточку…

– Я говорю, Кашкины – они завсегда такие были! Подмигивает, вишь… Ровно я ему девка мокрогубая, несмышлёная… тьфу, зараза!

– Бабушка!

– Как считаешь, на пятнадцать суток потянет? – с надеждой приподнялась Яга.

Я гулко хлопнул себя ладонью по лбу – дал бог сотрудничков! Однако других нет, и эти, надо признать, самые лучшие…

– Насчёт исчезновения царя что вы думаете?

– Ах вон ты о чём… – Бабка покраснела, словно её поймали за подсматриванием в мужской бане. – Дык правду ты молвил, Никитушка, никуда не денется государь. Это он, видать, с отчаяния да с перепугу великого лыжи навострил… Возвернётся, поди! Гороха нашего сызмальства большая ответственность отличала.

– Вот и замечательно, тогда у нас на очереди… – В горницу шагнул стрелецкий сотник, стряхивая с шапки снег. – Заходи, Фома! Садиться не предлагаю, время не ждёт. Поздравь нас – царский кубок найден!

– Да неужто?! – восторженно ахнул Еремеев и тоже распахнул объятия, но я вовремя его остановил:

– Спасибо! Я знал, что ты, как и любой честный лукошкинец, будешь рад до небес. Теперь о задании… Я хочу, чтобы ты под большим секретом сообщил об этом приятном известии всей своей сотне. Не стесняйся, говори громко, так, чтобы ребята не подумали, будто в отделении от них скрывают информацию.

– Да нешто мы не люди русские, нешто не понимаем… – смущённо потоптался с ноги на ногу геройский сотник. – Всех оповещу, а уж парни у меня – могила! Дело секретное, что ж раньше времени языком трепать?!

– Вот именно, – я обличающе ткнул ему пальцем в грудь, – и не забудь предупредить, что отныне кубок хранится у меня в комнатке, на втором этаже, под подушкой слева! Ну, это на случай, если кому взбредёт уточнить… Вдруг попадутся недоверчивые?

Еремеев лишний раз подтвердил полную лояльность своих ребят, поимённо поручился за каждого и с места в карьер ринулся «радовать секретной тайною».

– А ить хитёр же ты, сыскной воевода! – завистливо прищёлкнула языком бабка. – До вечера почитай всё Лукошкино будет знать, что кубок чемпионский в отделении обретается, да где лежит, да как найти. Хочешь соучастника местного изловить? Думаешь, он, упырь неспортивный, вдругорядь за кубком побежит?

– Несомненно. Я по-прежнему убеждён, что его брал фанат хоккея! А значит, вор вернётся на место преступления… В смысле, вернётся за кубком.

– Ну дак этой ноченькой и жди… А мне-то, старой, что делать прикажешь?

– Не прикажу, а попрошу, – вежливо поправил я. – Бабушка, как вы полагаете, мы можем посредством колдовства выяснить, через чьи руки прошёл царский приз?

– Ох, ох, охонюшки мне… – призадумалась Яга. – Уж больно дело непростое. Двух-трёх владельцев последних, может, ещё и укажу, а глубже… не обессудь! На нём ить и твои руки, и Митькины лапищи, и Алекса Борра, ну как больше и не разгляжу ничего…

– Давайте попробуем?

– И то, за старанье, поди, не бьют, – философски заключила бабка-экспертиза. Судя по её загоревшимся глазам, результат будет, несмотря ни на что.

– Вот и отлично! – обрадовался я. – Через пару минут можем начинать. Мне только надо дать задание Митяю…

Видимо, есть какая-то особая порода горбатых, которых даже могила не исправит. Так вот, Митя из их серии… Заявить ему, что царь пропал, я не мог. С его прямолинейной старательностью он всё Лукошкино на уши поставит, в каждом сугробе будет Гороха разыскивать, в каждую собачью конуру заглядывать и арестовывать, соответственно, всех подряд. Поэтому обычную задачу для него всегда надо чуточку усложнять…

– Митя, тут у нас в городе опасный сумасшедший появился. Мнит себя царём Горохом, привлекает нездоровое внимание населения. При задержании может оказать сопротивление. Справишься?

– За честь почту во имя правопорядку местного голову сложить!

– Я так и предполагал…

– Вы ж меня знаете, Никита Иванович! – расправив плечи и сделав самое похоронное лицо, начал он. – Задания по задержанию безумцев опасных – дело для меня самое сердцу любимое! А уж ежели кто мордой своей безрогой вздумает личину государя нашего поганить… Убью на месте лбом об валенок!

– Митя, это лишнее, – строго напомнил я. – Сумасшедший гражданскому суду не подлежит. Нам его только поймать надо, а уж Яга вылечит в принудительном порядке. Так что иди, найди, в тулуп осторожненько заверни и бабуле нашей сдай с рук на руки.

– Не извольте беспокоиться, исполню, как велено! А так вопросик один, любопытствую…

– По существу или отвлечённо?

– Отвлечённо.

– Нет.

– Тады по существу.

– Валяй, но коротко.

– Вот, к примеру, ежели собака бешеная за ногу тяпнет, ведь, говорят, от неё тоже сбеситься недолго. А коли сумасшедший этот кусаться зачнёт, ить больно небось будет?

– Пожалуй… – задумчиво признал я. – Поэтому и дело названо особо опасным.

– Ага! – воскликнул он, но я уже знал, что это значит.

– Не волнуйся, маменьке на деревню передадут.

– И вот…

– Тебя похоронят с почестями, оркестром и барабанами, а гроб закажем у Шмулинсона.

– Но я…

– С чёрным бархатом, цветочками и росписью под хохлому.

– Но если…

– Тебе ампутируют укушенную ногу и отправят в санаторий инвалидов МВД за государственный счет!

Митька гулко захлопнул рот, что-то ещё поразмышлял, изображая напряжённую работу головного мозга, и бодро развернулся на выход.

– Кстати, шаровары казацкие сними. И шапку махновскую тоже. Оденься по форме, ты ведь всё-таки при исполнении. И… удачи тебе.

– Не подведу, батюшка сыскной воевода! – счастливо гаркнул он, стукнулся лбом о притолоку и вышел вон, свалив что-то громоздкое в сенях. Пусть побегает, ему полезно проветриться. Особенных бед не натворит, а если отыщет где-нибудь сбежавшего государя, то доставит в отделение как сумасшедшего. Это и проще, и с точки зрения политики тактически верно. Яга в наш разговор не вмешивалась даже вздохом, готовила какую-то особенно вонючую смесь в котелке. Магия, как всем известно, штука взрывоопасная, и любая неточность рецептуры может запросто оставить от терема лунный кратер. Я пробовал, я знаю…

– Ушёл ли малой-то?

– Отправился на задание.

– А ты что ж, так в царский терем и не наведаешься?

– Незачем. На австрийскую принцессу мне глядеть уже просто скучно, всё, что нужно по уходу за телом, приближённые бояре и без меня знают. Надкушенное яблоко Кашкин оставил нам в качестве улики. Кстати, оно не зелёное, как обычно, а красное.

– Видать, семириновка кончилась… – знающим тоном поведала бабка. – Ну, раз ты свободен, касатик, так давай к столу – кубок чемпионский допрашивать будем!

Но всё началось не сразу. Сначала я предупредил стрельцов, чтобы к нам никого не пускали, потом наглухо закрыли ставни, потом помог Яге установить на столе самый большой чугунок с тем самым неаппетитным варевом, и только после этого настало время чародейства. Это немножечко похоже на фольклорный театр с запевками, пританцовыванием и малопонятным ритуалом, но почти всегда интересно. Кубок, по-прежнему полный червонцев, а потому тяжёлы-ы-ий, поставили прямо в булькающую бурду. Яга аккуратненько вытерла руки полотенчиком, прикрыла заслонкой пламя в печи и ещё раз внимательно принюхалась к наступившей темноте.

– Мрачновато однако же… Но огонь зажигать не будем, нам иное требуется. Васенька, посвети!

Кот прыгнул на подоконник и широко распахнул выкатившиеся глаза. Словно кто-то резко включил два зелёных прожектора направленного ночного видения. Зрелище впечатляющее во всех отношениях… Бабка довольно хмыкнула, дважды плюнула через левое плечо и затянула приторным речитативом:

 
Ой да гуси-селезни
Шли через горы –
Ко святой горе, ко сырой норе!
Ой да гуси-селезни
Лили слёзы слёзные…
Злато во горе искали, червонного просили,
Во сырой норе, что без солнышка-а!
 

Кот начал подмурлыкивать, отстукивая мягкой лапой ритм. Вроде золото они где-то там нашли, но оно сказало, что не их, что хозяина своего помнит и что в руки не даётся… По-моему, как-то так. Не совсем внятно, тем не менее на уровне народных песен срабатывало. Я не знаток колдовства, но наблюдать за бабкиной работой люблю – это познавательно и слегка щекочет нервы. Над кубком заклубился зеленоватый дымок, Василий поковырял когтем в правом ухе, словно что-то подкручивая, и свет его глаз стал ещё ярче.

– Вот теперича не зевай, Никитушка, – шёпотом просигналила эксперт-криминалист нашей бригады. – Планшеточку раскрывай да всё, что видишь, на карандаш бери.

Может быть, мне показалось, но… вроде бы дымок над кубком начал приобретать вполне узнаваемые очертания безумно знакомого лица.

– Не может быть, ведь это… я!

– Знамо дело, – тем же шёпотом, но с оттенком научной язвительности ответила Яга. – Для кубка ты – его последний хозяин и есть. Дальше смотри, да не кричи так, образы спугнёшь…

Моё лицо висело в бледно-изумрудном облачке меньше минуты, потом появилась широкая Митькина рожа. Чуточку бледнее, но вполне узнаваемая. Потом одутловатая физиономия, как-то очень неприятно подёргивающая верхней губой. Судя по парику с буклями – иностранец, Алекс Борр, я полагаю… Он выглядел очень размытым, а вот четвёртое всплывшее лицо мы поначалу даже не узнали. Колдовской дымок почти исчез, видение держалось от силы секунд десять. Я успел отметить лишь вытянутый нос, козлиную бородку и вечно чем-то недовольные глаза. Бегающие такие, но очень честные, правдивые даже…

– Дьяк Филимон Груздев!

– А ить тока его рожу я и запомнила по рассказам девок с царёва двора, – победно встала Яга, упираясь обеими руками в бока. – Значитца, не старая ещё, из ума не выжила и в службу милицейскую ох как гожусь! Верно ли, участковый?

Я откинулся на лавке, устало зажмурился от фосфоресцирующего света кошачьих глаз и медленно кивнул. Куда уж вернее…

После обеда вернулся Митька. Свежий, отдохнувший, непобитый. Пришёл своими ногами, без толпы возмущённых сограждан и даже никого не арестовав. Парень мгновенно вырос в моих глазах почти на недосягаемую высоту.

– Что, неужели совсем ничего?

– Я старался, батюшка сыскной воевода… – виновато развёл своими граблями на два метра наш младший опер. – На Базарной площади своими руками мужичонку подозрительного изловил, уж больно на царя Гороха смахивал. Однако же отпустить пришлось с извинениями, не опасным преступником тот оказался, а пекарем с соседней улицы.

– Значит, правильно отпустил, – заметил я. – Ну а вообще в городе какие новости?

– Не очень так чтоб…

– А поконкретнее?

– Дак вы ж опять ругаться будете.

– Не буду, говори.

– Да будете, будете, знаю я вас… Ещё и в харю небось двинете али вон табуретом по лбу…

– Мить, – даже как-то опешил я. – Ты за кого вообще меня держишь?! Можно подумать, я тут в отделении каждый час руки распускаю!

– Не-е, грех жаловаться!… – Он явно пошёл на Попятную, по принципу «ну, если вам так хочется это услышать…». – Такое начальство, как вы, поискать ещё надо! Я ж на вас молюсь каждый вечер. Образ ваш светлый перед собой представляю, на колени становлюсь и…

– Никитушка! – с укоризной покачала головой Яга, когда я потянулся за веником. – И ты, Митенька, комедию нам не ломай. Отвечай прямо – чего непотребного на улице услыхал?

– А вы меня в полено потом?

– Стыдись, дубинушка, – тоже не сразу нашлась бабка. – Нешто ж я тут так злобствую, что от меня свои же сотрудники шарахаются?!

– Ни-ни, как можно… – На Митькином сарказме впору было замешивать пирожки. – Вы же у нас тут всем заместо матушки любимой. Кормите, поите, указываете, жизни, дураков, учите! Вам перечить – совсем ума не иметь… Мне вон и щенком, и петухом оприходоваться доводилось, за что я вам по гроб благодарственен буду!

Знаете, и ведь слова-то всё правильные. Претензии могут быть к тону, интонационным вариациям, а так – глаза честные, морда дышит простодушием, стоит прямо, не горбясь! Надо бы… сделать ему промеж рогов что-нибудь эдакое, да ведь не за что вроде! Судя по мечущимся под бровями искоркам, те же чувства обуревали и Бабу Ягу. Положение спас Еремеев, он постучал в дверь и завалился с докладом.

– Садись, Фома Силыч, у нас тут очередные фокусы с разоблачением. Тебе тоже может быть интересно.

– Благодарствую, – важно ответил сотник, опускаясь на скамью, а Митька, лишний раз убедившись в полном внимании аудитории, начал издалека:

– Как я шёл-пошёл, добрый молодец синеглазенький! По морозцу шёл на задание, жутко важное, милицейское… По дороге всё воры-жулики, конокрады сплошь да карманнички. В ноги падают, богу молятся, все в тюрьму хотят исправлятися! Так мне до них дела нетути! Я иду-ищу приключеньица, на головушку, на бедовую…

– Ай люли, ай люли! – дружно поддержали мы. – Спасибо, достаточно. Что-нибудь действительно необычное было?

– Было, но ведь вы небось…

– Митя, не искушай судьбу.

– Особливо подозрительного встречать не довелось, а вот тока на Базарной площади Шмулинсон со мной нос к носу спотыкнулся. Сам раскрасневшийся такой, нос синий, а под мышкой корзина здоровущая и в ней бутыль самогона бледного да окорок свиной, во-от такенный! Увидел меня, так и заюлил… Дескать, гость к нему приехал знатный, приехал раввин харьковский! А у самого-то глазки так и бегают, так и бегают… Как удрал, я и не заметил даже. Вот вы меня давеча погромом попрекали, а тока зачем же сюда раввин пожаловал?! Не иначе в Лукошкине синагогу строить, веру иудейскую поднимать! Может, мы отцу Кондрату доложим, пока не поздно, а? Ить святое дело-то…

– Ты сам этого раввина видел? – не дав договорить, перебил я.

– Не-е… не успел, – сокрушенно признался наш парень. – Думал, после матча посмотрю. Сегодня вроде запорожцы в первый раз играют?

– В первый, – подтвердил Фома. – Супротив кузнецов наших, но я бы им и думцев отдал – будет кого со льда соскребать.

– Это если бы там сами бояре играли, – сдержанно напомнил я. – Ну что ж, Митя, рад тебя поздравить! С заданием ты справился блестяще, в качестве поощрения можешь пойти поболеть за своих дружков. Жовто-блакитный флаг попросишь у полковника Черного.

– Непонятно даже… – Почему-то он насупился. – А сумасшедшего опасного теперича ловить не надо, что ли?

– Пока не надо, мы им завтра займёмся. А сегодня отдохни. По моим скромным просьбам проблем не было? – Я развернулся к Еремееву.

– Никак нет вроде… Молодцов своих предупредил, но уж так строго, так строго, чтоб ни-ни!

– Это правильно… Значит, мы можем рассчитывать на удвоенную скорость распространения информации. Отлично! Бабуля, а не поставить ли нам самовар?

Еремеев вежливо отказался, на Митьку цыкнула зубом бабка… Короче, через пять минут мы сидели с ней одни за столом, пили чай с мёдом и вели пространную беседу о превратностях человеческих судеб.

– Как же ты, сокол, угадал, что Горох у Шмулинсона прятаться будет?

– Благодаря зоркости нашего Митяя. Бабуля, если у вовремя обрезанного еврея в гостях настоящий раввин, то он на базаре свиной окорок покупать не будет. Им это по вере запрещено, следовательно… Я думаю, что всё-таки там наш царь

Более неподходящего места для сокрытия русского государя трудно себе вообразить…

– И то верно… – признала Яга. – Про Фому не растолковывай, я сама догадалась. А вот вора ночного, знать, мне одной брать придётся… Ты ить на кладбище идёшь али забыл?

– Забыл, – честно признал я. – Мне вообще-то и не хочется, был я там уже разок, если помните. Но пойду, конечно, вы только объясните толком, что и как…

– Бояться тебе, касатик, нечего… По зиме, под шубой снежной, да в земле мёрзлой, покойники смирно лежат, наружу редко какой выйдет, уж разве совсем насморку не боится. Оденься потеплее, носки из собачьей шерсти, валенки побольше да вместо фуражки своей треух бараний возьми. Как заветный час придёт – из могилы голос раздастся. Потом сыра земля раскроется, вот старик Сидоров и выйдет. Тут уж ты не теряйся – речь веди почтительно, про поклоны не забывай, за сыновей его прощенья проси, да про Сивку-бурку всё как следует вызнай.

– А если речь не о лошади?

– Ну, ты всё одно у нас самый умный, сообразишь небось, как дело повернуть, чтоб отделению выгоды не потерять.

– Ладно, – обреченно прикинул я. – А вот ладанку против упырей вы мне всё-таки одолжите.

– Экий ты невера, участковый… – наморщила нос бабка. – Да сделаю я тебе ладанку, сделаю. Смотри тока, дедушку Сидорова ей не пришиби, рука у тебя тяжёлая…

Десятерых стрельцов мы отправили на слежку за Алексом Борром. Причём я лично объяснил, что слежка должна быть явной до нарочитости – пусть знает, гад, что мы не спускаем с него глаз! Нервничающий преступник – бальзам на сердце милиционеру… Получалось, что до вечера я совершенно свободен. «Капкан» на дьяка «поставлен», царь найден (но пусть отдохнёт немного), запорожцы при деле, булава… Вот по делу о краже булавы пока никаких серьёзных подвижек нет. Можно доверять Митькиному нюху и предположить, что булаву украл всё тот же австриец, но на основании эфемерности улик к суду его не привлечёшь. Косвенно мы обложили негодяя со всех сторон, и, будь он российским подданным, Горох, не задумываясь, призвал бы палача! Проблема в дипломатическом иммунитете и, самое главное, в большом количестве иностранцев при царском дворе. Нет, бунтовать никто не будет, но славу разнесут такую – в Европу носу не высунешь. Нет, надо найти способ взять Борра с поличным, до этого он для нас неприкасаем…

Ближе к вечеру пришёл воодушевлённый Митька. Запорожцы всухую обыграли кузнецкую сборную. Я, честно говоря, удивился: если хохлы начнут двигаться такими темпами, то мы наверняка встретимся в финале и ещё неизвестно, кто возьмёт кубок. Почти сразу же за Митькой постучался полковник Чорный.

– Здоровеньки булы, шановни панове-добродии громадяне! Ось заявився до вас з горилкой, бо гарний повод е!… – с порога начал пан атаман, демонстративно встряхивая трёхлитровый штоф немировской водки. Через плечо у него висела здоровенная связка бубликов с маком. – Та ще и з своею закуссю. Ох и гарни ж бублыкы у вас на Московщине выпикают!

– Ой, да проходите же к столу, Левко Степаныч, – всплеснув руками, захлопотала Яга. – Наслышана о молодцах ваших, на всю улицу девки галдели, как казаки кузнецкий ряд на льду обставили.

– Так воно и було! Запорожский казак при любом деле – перший буде! За то и выпьемо…

Я пожал плечами, почему бы и нет? Через два часа мне идти мёрзнуть на всю ночь, так что не вредно слегка принять для сугрева. На стол накрыли быстро. Полковник взахлёб рассказывал о перипетиях игры, и, судя по его горящим глазам, с этого дня у украинского хоккея большое будущее. Слово за слово, тост за тостом, разговор плавно перешёл на политику.

– Ото я и чуяв, шо булаву гетьманску поганые католики-австрияки зпёрли! Им же ж хлеба не трэба, тильки шоб люди русские друг до дружки веры не имели… Ось побачишь, пане участковий, як коны взвоют, коли мы с хлопцами за нагайки возьмёмся!

– На каком основании?

– Не розумию?… Ты ж сам казав, що во всём австриякский посол виновен?!

– Мы говорили о разных вещах, – попытался объяснить я. – С вашей точки зрения – достаточно доказательства вины, а с нашей – это лишь повод для передачи дела в суд. Только суд вправе определить степень виновности того или иного человека и меру наказания.

– Ну так шо ж ты ждёшь? За химок злодия та и до суду!

– Обязательно, – пообещал я. – Вот буквально завтра же этим и займусь, а сейчас… Что с вами?!

Полковник, только что отправивший в рот здоровенный солёный груздь, неожиданно поперхнулся, закашлялся и перегнулся через стол.

– Охти ж, Никитушка, помогай давай! – вскочила бабка. – Видать, не в то горло пошёл грибочек, не подавился бы!

Я подхватил атамана за плечи и пару раз гулко хлопнул ладонью по спине. Злосчастный груздь вроде бы выскочил, но дело явно было хуже некуда. Лицо Левка Степановича побагровело, он силился что-то сказать, и Яга, скумекав причину, мигом притащила крынку топлёного молока. Полковник зажмурил глаза и протестующе замычал.

– Наипервейшее лекарство! – авторитетно заявила целительница, махом вливая в рот казака едва ли не половину.

Чорный побледнел, замахал руками, но поздно – от лечащей Яги ещё никому не удавалось вырваться. На шум борьбы прибежал Митька из сеней.

Толком не сообразив, что происходит, почему-то начал крутить гостю руки за спину. Когда молоко кончилось, атаман откинулся на спину, два раза икнул и обмяк…

– А чей-то здесь было, Никита Иванович?

– Всё нормально, Мить, – запоздало попытался я внести никому не нужную ясность. – Человек поперхнулся солёным грибом, и бабуля дала ему молока. Сейчас всё пройдёт.

– Не пройдёт, – задумчиво остановился наш младший сотрудник. Что-то в его безнадёжном тоне мне очень не понравилось…

– В каком смысле?

– Пан атаман желудком мается, хлопцы рассказывали. Потому и горилку пьёт, что для него молоко – чистый яд!

– Батюшки-светы… – обомлела Яга. Митя сочувственно похлопал её по плечу и продолжил: