Текст книги "Дождик в крапинку"

Автор книги: Андрей Яхонтов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Когда это? – насторожился Антон.

– Днем. Ты в школе был. Ну вот. У подъезда чуть не упал.

– Это от усталости. Он сейчас работает много, – сказал Антон.

– А потом назад шел. И уже не спотыкался. Наверно, дома отдохнул. И сверток большой под мышкой.

– Эскиз, должно быть.

– Что такое эскиз?

– Ну, картина.

– А… Да, верно. Альбом с картинками он нес. Один альбом выронил прямо в грязь. Вот тут, – Любочка пошла и носком туфельки показала место возле лужи, куда упала книга. – А за ним твой дедушка. Он не хотел, чтобы папа уходил. Все время повторял: «Я требую, чтоб ты остался…»

– Ты, наверно, ошиблась, – посматривая по сторонам, сказал Антон. – Папа обычно через парадное ходит.

– Да нет, я рядом была, – удивляясь, что ей не верят, широко распахнула глаза Любочка.

– А еще кто-нибудь был во дворе?

– Нет, я одна.

– Поиграть, что ли, во что-нибудь? – принялся размышлять Антон.

– А во что?

– Так… Не знаю даже…

Вернулась Юлька.

– А я шоколадный сырок съела, – поглаживая живот, сообщила она. – Хорошо.

– Ой, здорово. Я тоже их люблю, – обрадовалась Любочка. Похоже, она и завидовать не умела.

– А вы чего делали? – подозрительно спросила Юлька, разглядывая кромку палисадника.

– Решали, в какую игру играть, – первым сказал Антон.

– Мало нас.

– Надо Полину позвать, – придумала Любочка.

Мысль Юльке понравилась.

Полина жила в том же доме, что и Антон, на втором этаже.

Они встали рядком под ее окнами и начали выкликать подружку.

Вскоре она возникла из темной глубины комнаты, прильнула к стеклу. Лицо бледное и печальное. Пожимала плечами.

– Попроси, – стали подсказывать они.

Тут рядом с ней появилась ее мама.

– Ей еще на улицу нельзя.

– Ну, тетя Жанна, ну хоть на минуточку, – заныла Юлька. Она умела выпрашивать.

– Ну на минуточку, – подхватили Антон и Люба.

– Нельзя, – тетя Жанна стала закрывать окно.

– Тетя Жанна! Пожалуйста! – без всякой надежды продолжала канючить Юлька.

Тетя Жанна уже и шпингалет опустила, но опять распахнула створку. Скорей всего, слезы дочери на нее подействовали.

– Даете слово, что она не будет бегать?

– Даем, даем! – загалдели они.

Тетя Жанна исчезла; заплаканная, но счастливая Полина торопливо, чтоб не терять времени, махнула им рукой и тоже отступила в сумрак.

Девчонок охватило возбуждение. Юлька начала скакать по двору. Любочка закружилась на месте – серенькое старое пальтишко вздулось, как у куклы на чайном колпаке. Антон видел такой в гостях. Выкрикивала:

– Ой! Я как пьяная! Ой! Держите меня. Сейчас упаду!

Из флигелька вылетел заспанный и взъерошенный Минька. Видно, они разбудили его криками. В черных шароварах, заправленных в короткие резиновые сапожки, тоже черные, в огромном отцовском свитере.

– Черт, – почесывая в голове, начал ругаться он. – Матери нет, кошка молоко разлила.

– Миша, так нехорошо говорить, – стала воспитывать его Любочка.

– Давно пора ее утопить. Опять котят приволочёт. А куда их? Лучше бы собаку. Она бы дом стерегла.

Девчонки затихли.

Минька свирепо ходил по двору, ногой поддавая случайные камешки. Какой-нибудь вполне мог угодить в окно бабы Лены или в кухонное стекло. Антон даже хотел, чтоб в кухонное: уж тогда бы Миньке досталось! И за бабушкино стекло тоже попало бы, но бабушку жалко: мерзнуть, искать стекольщика, вставлять новое… А наказания Минька давно заслужил. Не зря его дразнили «ябедой-корябедой». Чуть что, бежал жаловаться матери. Растрепанная, в стоптанных спадающих тапках, она выскакивала во двор, и если обидчик не успевал скрыться, удрать в переулок, в соседний двор, одним словом, с глаз долой – он получал здоровую трепку.

Вся дразнилка звучала так:

 
«Ябеда-корябеда,
турецкий барабан.
Кто на нем играет?
– Минька-таракан».
 

Хорошая дразнилка!

Время от времени Миньке во дворе устраивали бойкот: переставали с ним играть и разговаривать. Очень правильная по отношению к нему мера! Впрочем, надолго ее не хватало: Минька притаскивал из дома леденцы на палочке – круглые, с изображением цветочка посередине (его мать приносила их из магазина, где работала уборщицей), и угощал всех. Сам подходил и предлагал. Получить такой леденец, разумеется, было заманчиво. Нигде и ни у кого Антон подобных не видел. Он и маму просил эти леденцы достать, и отца, и других взрослых. Те возвращались из магазина и пожимали плечами: даже похожего на то, что описывал Антон, в продаже не встречалось.

А Минька обмахивался ими, держа веером.

Первыми сдавались девчонки. Антон их за эту слабость презирал. Но что его удивляло, так это непоследовательность мальчишек. Сашка, по существу взрослый уже, – а и он принимал леденец в прозрачной обертке с покорно-заискивающей улыбкой. В этот момент Антон за него стыдился. Сам же еще недавно призывал с Минькой в общение не вступать, и сам теперь благодарил ябеду за конфету.

Если Минька кого-нибудь леденцом намеренно обделял – выпрашивать начинали!

Минька после задирал нос, позволял себе командовать:

«Я тебе леденец дал? Води в салки».

И если Сашке он давал еще и вторую конфету, Сашка его поддерживал.

«Давай води».

Когда Минька так выторговывал прощение, Антон старался куда-нибудь улизнуть, чтобы конфеты не взять. Все же он за себя не ручался, мог не выдержать. Уж очень хотелось узнать, какая она на вкус.

Вышла закутанная, повязанная платком Полина. Походила на матрешку, только не раскрашенную. А нос розовенький, видно, от слез.

Они ее обступили.

– Ну как, поправилась?

– Мама гововит, не совсем, – слегка картавя, отвечала она. – На пятнадцать минут выйти вазвешила.

– Тогда давайте быстрей, – заторопилась Юля.

– А в чего будем играть? – спросил Минька.

Юлька не удержалась.

– Ой, уморил.

– Не в чего игвать, а во что игвать, – поправила его Полина и посмотрела на Антона.

Антон отвел взгляд.

– Дура больная, – рассвирепел Минька. – Сперва себя послушай!

– Если будешь обзываться, мы тебя играть не примем, – заявила Миньке Юля.

– И не надо. – Минька повернулся, зашагал к флигельку.

– Эй, ладно, – окликнула его она.

Нехотя, вразвалку, подошел. Держался насупленно и самоуверенно. Все-таки не сам напросился, позвали.

– Ну, так в чего? В «самолетики»? Или в салки?

Салки Антон не любил. Он быстро уставал, задыхался. И само слово вызывало неприязнь. Сала он терпеть не мог. А «самолетики»… Сколько можно кружить по двору с разведенными в стороны руками и урча, даже если представить, что за кем-то охотишься, пытаешься сбить, или сам уходишь от преследования?

Еще не любил «классики», не любил гонять ногой по квадратикам пустую банку из-под гуталина. А вот «тише едешь – дальше будешь», когда водящий, который стоит лицом к стене и спиной к перебегающим, вдруг резко поворачивается и исключает из игры не успевших замереть, или прятки, когда сердце съеживается: найдут – не найдут, и от тебя самого, от твоей сноровки зависит, успеешь ли добежать до заветного места и, прикоснувшись к стене, прокричать магическое «чур-чура», – эти игры ему нравились.

Решили, для Полины лучше будет «тише едешь». Встали в кружок считаться – кому водить. Разложи считалочку на отдельные слова – никаких вопросов не возникает. «Зима». «Лето». «Попугай». «Сиди дома». «Не гуляй». Стало быть: и зимой и летом попугай должен сидеть дома, что естественно для него, африканского жителя, в непривычных климатических условиях.

Но считалочку произносят быстро, и тогда «зима-лето» сливаются в необычное «зималетто». Как Риголетто. По радио часто передают музыку из этой оперы. Риголетто в ней – главный герой. Вот и Зималетто – экзотическое африканское имя попугая.

 
Зималетто попугай,
Сиди дома, не гуляй…
 

Водить выпало Миньке. Он раскричался, что его обжулили. Сам стал считать:

 
Гром гремит. Земля трясется.
Поп на курице несется.
 

Ничего особенного: торопится убежать от дождя, вот и оседлал пробегавшую мимо курицу.

Последнее слово опять пришлось на Миньку. Тут уж он ничего возразить не мог.

Пока играли, мимо проследовала, тяжело опираясь на палку, баба Лена в выгоревшем синем пальто и вязаной шапочке. В руках – матерчатая истрепанная сумка. Шла сторонкой, чтоб не помешать игравшим и обезопасить себя.

– Ты куда? – окликнул ее Антон.

– За хлебом, милый.

– А дедушка где?

– Кажется, куда-то собирается…

Минька плохо водил, злобно и понапрасну придирался, доказывал, что заметил движения, которых на самом деле не было. Антон заступился за Любочку, стал с ним спорить.

– Ну и ладно, – опять притворился обиженным Минька. – Играйте сами.

Он надеялся, его опять позовут, а они не стали.

– Может, в лапту? – предложила Полина, когда Минька скрылся во флигеле. Она заметно упарилась, а домой ее все не звали. Угроза окончания веселья нависла над ними, как туча.

Юлька быстрей побежала за мячом. У нее был отличный резиновый, наполовину красный, наполовину синий, с белой полоской, разделявшей два эти цвета.

А Антона попросили принести из дома мел, чтоб расчертить площадку. Он колебался. Вдруг дедушка его перехватит? Но и без мела не обойтись. Делать нечего, пришлось испытывать судьбу.

Открыла баба Таня.

– Антон!

Он побежал, будто не слышал. После яркого дневного света двигался в полутьме коридора почти на ощупь. Закричал еще из закутка:

– Мам, мам, дай мелу!

И застыл на пороге.

Хотя в комнате было светлей, показалось, что зрение окончательно ему изменило. Он напряг глаза…

– Ты, что, не узнал меня, Антон? – спросила женщина, сидевшая против мамы на тахте, и по звуку ее голоса и требовательной интонации, которая так мало сочеталась с привычной домашней обстановкой, Антон понял, что зрение ни при чем.

– Узнал, – сказал он, только теперь по-настоящему испугавшись и лихорадочно соображая, чем вызван ее приход.

– Антонина Ивановна проходила мимо и решила к нам заглянуть, – угадала его мысли мама.

Антон все еще не подыскал нужных слов, чтобы поздороваться.

– А почему не заглянуть? – подхватила Антонина Ивановна. – Мы ведь с тобой почти тезки. Ты Антон. Я Антонина… Ивановна, – помедлив, прибавила она.

На Антонине Ивановне было ее обычное платье цвета томатного сока, подвязанное узеньким пояском. Антон бы наверняка ее заметил, если бы она проходила через двор.

– Антонину Ивановну интересует, как живут ее ученики, продолжала мама.

– Да, – обиженно, или это только показалось Антону, вставила Антонина Ивановна и села поудобней. Тахта заскрипела. – Я сейчас хвалила тебя за прилежание. За то, что стараешься.

Зрение почти вернулось. Антон увидел: клеенчатый сантиметр перекинут через мамину шею, как хомутик. На коленях лежит отрез черного материала. Видно, мама не была готова к приходу гостьи, та застала ее за работой.

– Я вообще-то за мелом пришел, – сообщил он. – Мы в лапту хотим играть…

– Ты что, из школы не можешь принести? – засмеялась Антонина Ивановна.

Он не понял, шутит она или нет. И вообще не знал, как себя держать, подозревая, что внезапное посещение учительницы связано с каким-то его проступком. Вот только каким?

– На, держи. И беги, – протянула кусочек мела мама. Антон переминался с ноги на ногу.

– Беги, играй, – тоже разрешила Антонина Ивановна. – Да смотри уроки не забудь приготовить.

– Нам не задавали, – опять теряясь, сказал Антон.

– А пересказ? Вот я спрошу тебя завтра.

– Ну, пересказ ему дается легко, – поддержала Антона мама. – Да ты чего испугался, глупенький? Антонина Ивановна шутит.

– С чего вы взяли? – снова обижаясь, возразила Антонина Ивановна. – Спрошу. Так что подготовься. Уже у всех по одной оценке. А тебя я еще ни разу не вызывала.

В коридоре его поджидал дедушка.

– Антон, ты готов?

– Мы сейчас играем. И Полине разрешили… – заныл он.

– Антон, – дедушка извлек из бокового кармана пиджака большие круглые часы с ремешком петелькой, – ровно через пять минут я тебя жду.

Девчонки позабыли про лапту, играли в штандр. Красивое, нарядное, прыгающее, как мяч, слово. И игра хорошая. «Штандр!» – кричит водящий и подбрасывает мяч, а все разбегаются. Водящий ловит мяч и снова кричит. Все застывают на месте, а он метит в того, кто ближе.

Бегал, уворачивался от мяча, даже поймал его два раза, запасся форой. Но из головы не шли мысли об Антонине Ивановне.

Что это может быть? Тройка за контрольную по арифметике? Так у многих двойки. Поведение?

Он замер, боясь поверить. Ну да, Антонина Ивановна не раз грозила: если дисциплина на уроках не исправится, нескольких учеников в качестве воспитательной меры придется перевести после первой четверти в параллельный класс. Из «Б» – в «А». А они такие противные. Даже Катя Калинина, хоть и красивая, но чужая. Неужели это из-за того, что он на русском заговорил с Мироновым? Ведь Миронов попросил у него промокашку. Неужели из-за такого досадного недоразумения… И Антонина Ивановна пришла предупредить родителей, чтоб они его подготовили…

Как раз тетя Жанна вспомнила о Полине. Позвала ее.

И он тоже скорей помчался домой. Быть может, еще возможно предотвратить незаслуженное наказание… Объяснить, попросить.

Мама была в комнате одна. Сидела все с тем же черным отрезом.

– Мам… А Антонина Ивановна?.. – он сопроводил вопрос движением руки в сторону коридора и входной двери.

– Да, – поняла его мама.

– Ушла? А чего она приходила?

– Тебя хвалила, – не сразу ответила мама. – За то, что ты начитанный, вежливый…

– Мам… А она собирается меня в другой класс переводить? Да? – Он пытливо за мамой наблюдал.

– С чего ты взял?

– Ну, Антонина Ивановна говорила, некоторых будут переводить…

– Глупость. Она говорила, ты хорошо учишься. Но тебе внимания не хватает. Ты рассеянный, постоянно отвлекаешься…

Из закутка раздалось покашливание дедушки. Он был в брезентовом черном дождевике, в руке держал трость. Мама тоже увидела дедушку.

– Иди. Это за тобой. И не шали, пожалуйста.

– Мам, ну точно не переводят? – желая окончательно удостовериться, спросил он.

– Да нет же!

Они вышли через парадный сумеречный ход. На площадке под лестницей темнел огромный, сколоченный из грубых досок ящик с песком. Зимой дворники посыпали им улицу – чтобы прохожие не поскользнулись. На свежем снегу песок рыжел, как ржавчина.

Это прежде, когда к прохожим относились гораздо менее заботливо, баба Лена упала в гололед и сломала ногу. С тех пор носила высокий, на шнуровке, ботинок.

Возможно, именно ее печальный пример заставил дворников призадуматься и принять меры.

– А ко мне учительница Антонина Ивановна приходила, – решил удивить дедушку Антон.

Информация ожидаемого эффекта не произвела.

– Вполне естественно, – заговорил дедушка. – И баба Лена, когда работала преподавателем, всегда знакомилась с семьями учеников. И они, бывало, к нам приходили. Особенно, если чего-нибудь не понимали. Что же Антонина Ивановна о тебе говорила?

– Что я хорошо учусь. Но что я невнимательный.

– Вот видишь, – остановился и поднял вверх указательный палец дедушка. – И она на это обратила внимание. Давай условимся: мы сейчас будем осматривать экспонаты, а ты постарайся сосредоточиться и запомнить мои объяснения. А вечером расскажешь, что отложилось в памяти. Идет?

Антону не хотелось проверки. Он промолчал.

– История, Антон, увлекательнейшая наука, – дедушка снова двинулся вперед. – Ведь чрезвычайно интересно узнать, как жили наши предки, чем они занимались, какие одежды носили… Вот ты сейчас пишешь ручкой и чернилами в тетради. Верно?

– Ага.

Задумавшись о своем, Антон позабыл, с кем разговаривает. И тотчас получил замечание.

– Таких слов употреблять не надо. Надо отвечать «да». Скажи «да».

– Да, – сказал Антон.

– А предки наши писали на бересте. Знаешь, что такое береста?

– Березовая кора, что ли?

– Именно. Эти письмена нашли под Новгородом. И так и назвали: новгородские берестяные грамоты.

Теперь Антон слушал внимательно.

– А чем вообще знаменит Новгород? Новгородским вече, то есть народным собранием. Вы в школе этого еще не проходили?

Антон мотнул головой.

– А «штандр» какое слово? – спросил он.

– «Штандр»? – дедушку вопрос озадачил. – Как ты сказал? «Штандр»? Видишь ли… А что, собственно, оно обозначает?

– Ну, это игра такая, – удивляясь, что дедушка сам не знает, объяснил Антон.

– Я думаю, венгерское, – решил дедушка. – У них есть имя Шандор. Шандор Петефи, великий венгерский поэт.

Миновали молочную, вышли на большую улицу. Здесь ходил троллейбус и ездили машины.

– Мне Люба говорила, она видела, как вчера папа приходил. Пока я в школе был. И как ты за ним по двору шел. А он спотыкался. Это правда? – вспомнил Антон.

– Что за Люба? – не понял дедушка.

– Ну, со двора.

Дедушка замедлил шаги, стал оглядываться по сторонам, как видно, собираясь перейти улицу.

– Вон там скверик, видишь? – показал рукой он. – Пойдем туда.

В скверике все дорожки были усыпаны опавшими листьями. Дедушка освободил от них край темно-зеленой, на ножках с копытцами скамейки, подстелил себе носовой платок, Антону – измятый кусок газеты, который разыскал в кармане макинтоша. Сел, оперся руками о трость. Резиновый набалдашник припечатал большой кленовый лист.

– Антон, ты мужчина, и я хочу поговорить с тобой об очень серьёзных вещах.

Дедушка посмотрел на него грозно из-под седых мохнатых бровей. Антона начал пробирать озноб. Вернулась тревога: что если мама просто не хотела его до поры до времени огорчать… Хотела посоветоваться с папой, – как лучше о готовящемся переводе сообщить. А дедушка сейчас все скажет. Он честный и строгий, не в его правилах увиливать от ответа, что-то скрывать. Все ясно. Стала бы учительница приходить из-за мелочей: начитанный, рассеянный?.. Наверняка была другая, веская причина.

Антон подобрался и впился ногтями в шершавый скамеечный брус.

– В жизни не все складывается, как нам хотелось бы, – оправдывая худшие подозрения, продолжал дедушка. – Ты это понимаешь?

Антон кивнул, чувствуя, еще чуть-чуть – и он заплачет от несправедливости и обиды.

– Так вот. У твоего папы очень сложный, период. Очень-очень. Это нужно понять. Не все это, к сожалению, понимают.

Антон ждал.

– К папе нужно относиться сейчас особенно заботливо. И в первую очередь помочь ему должен ты.

Антон больше на дедушку не смотрел, а устремил взгляд за чугунную низенькую ограду. Там спешили люди, проезжали «Победы», «Москвичи»…

В скверик вошла старушка с алюминиевым бидоном, тоже очистила скамейку от листьев, а потом села.

– Ты будешь относиться к нему заботливо? – спросил дедушка.

– Конечно.

– Это я и хотел от тебя услышать. Твой папа очень хороший. Если ребята из двора или кто-либо из взрослых будут спрашивать тебя о папе – ну, почему он не выходит на улицу… – Дедушка произнес это как-то особенно значительно, – ты скажи, что папа занят. Много работает. Понял?

Антону сделалось немного жарко. Он не мог понять, почему дедушка тянет, не произносит главного.

С кленов облетали «носики». Вращались в воздухе легкими пропеллерами.

Расщепив основание, «носик» можно прилепить на переносицу. Получится задранный, как у клоуна, зеленый нос.

– И давай договоримся. Если у тебя возникнут какие-то сомнения, приходи ко мне. Мы ведь мужчины, правда?

Озноб постепенно начал проходить. Антон понял, разговор касается только папы. Нет, дедушка, который всегда говорил, что мужчина должен смело смотреть трудностям в лицо, не стал бы вводить его в заблуждение. Когда Антону удаляли гланды, все его убеждали, будет не больно, а дедушка единственный, как взрослому, сказал: «Что поделаешь, придется потерпеть».

Сейчас он привычным движением извлек часы.

– Вот мы и поговорили. Однако теперь… Боюсь… Боюсь, назад к обещанному времени нам не успеть.

– Деда Митя, давай не пойдем в музей… – торопясь воспользоваться кратким мигом возникшей между ним и дедушкой сближенности, стал просить Антон. – Погуляем… А может, в зоомагазин? – отважился он.

– Да? – не очень уверенно, что с ним случалось крайне редко, вымолвил дедушка.

– Да, да! – предпринял отчаянную попытку Антон. – Только посмотрим, есть ли меченосцы…

Все давно было решено: и какой аквариум, и какие рыбки. Большой негде поставить. Папа предлагал в мастерской. Антон уклонялся. В мастерскую то можно входить, то нельзя… Маленький аквариум – тоже плохо. Некрасиво и рыбкам тесно.

Сошлись на среднем. А место – на мамином туалетном столике, ближе к стене. Мама дала согласие. Гроты и всякие прочие декоративные украшения не нужны. Ограничиться растениями: валлиснерией, кабомбой, водяным папоротником…

Рыбок тоже долго выбирали. Сперва хотели петушков. Удивительные создания: вьют гнезда! Но самцы-петушки очень драчливы. Иногда бьются до смертельного исхода. Значит, вместе можно держать только пару: самца и самочку. А выведутся мальки – все равно передерутся. Дай только подрасти.

Моллинезии? Черные-пречерные, ходят вверх-вниз, вверх-вниз. Папа их сравнивал с черными молниями. Но моллинезиям нужно много кислорода, моторчик для подкачки воздуха.

Золотые рыбки – тоже красивы, однако слишком уж велики и неповоротливы.

А меченосец рыбка и красивая, и не очень большая, и более-менее мирная. Несколько самцов и самок хорошо уживаются вместе. У самцов – отросток в виде меча на хвостовом плавнике…

Дедушка, поколебавшись, все же дал согласие. Антон вскочил со скамейки и понесся к выходу из скверика. Нетерпение и счастье распирали его. А дедушка так все медленно делал. Сложил носовой платок, спрятал его. Опираясь на трость, брел, утопая в листьях по щиколотку.

Шли тихими переулками, мимо домиков с лепными фасадами: львиные головы, диковинные птицы, человеческие фигуры с кувшинами самых разнообразных форм…

– Какая красота, – задирал голову дедушка. – А ты бы не хотел попробовать эти сценки нарисовать? Вон, где атлет останавливает коня… Пришли бы сюда с альбомом, позвали бы папу… Я думаю, папе это было бы очень приятно. А мне было бы приятно, если бы ты вновь начал заниматься музыкой. А какое ты сам будешь получать наслаждение!.. Пришел из школы и для отдыха, для себя – сел и часок поиграл… Три-ти-ти-ти-ти, – замурлыкал дедушка. – Что это за композитор? Какую я сейчас мелодию напел?

– Не знаю, – ответил Антон. – А правда, что наш переулок назван в честь отца или деда Германа?

Дедушка перестал мурлыкать.

– Какого Германа?

– Ну, он через дом от нас живет.

– Очень любопытно. Впервые об этом слышу.

Из тротуаров кое-где, ближе к проезжей части, торчали каменные, похожие на большой чертов палец столбики или темные металлические грибы – на шляпке грубоватый узор: полоски, кружочки… Раньше к этим столбикам извозчики привязывали лошадей. Сейчас они мешали проходу. А уж ночью и говорить нечего: в темноте можно запросто споткнуться и расквасить нос.

Антон загадал: пройдут ли они мимо разрушенной стены? Прошли, и он даже успел пробежать немного вдоль ее гребешка, который кое-где порос травой и мхом. Дедушка схватил его за руку

– Почему ты не можешь идти по дороге?

Конечно, он должен был проявлять послушание. Но не повернет же дедушка назад, если они почти пришли. И он успел еще раз наступить на серую замшелую полоску, чуть выступающую над гладким асфальтом.

Перед входом в магазин переминались с ноги на ногу и обшаривали прохожих взглядами хмурые мужчины с маленькими потертыми чемоданчиками. Вероятно, именно таких называл дедушка темными личностями. Большинство и точно были в черных и серых пальто. Открыть их чемоданчики – внутри окажутся банки с завинчивающимися пластмассовыми крышками. В банках – рыбки. По две, по три, по шесть.

Однажды – Антон был здесь с папой – какой-то дядька буквально задаром отдавал банку, в которой кишели маленькие моллинезии. Их было очень много, они задыхались, толклись у поверхности, глотая воздух.

Не купили. А жаль. Вряд ли подобный случай когда-нибудь повторится. Везет обычно один раз.

В первом зале магазина торговали птицами. В клетках сидели яркие попугайчики, лимонные канарейки, пестрые щеглы. Нестройный гвалт птичьих голосов перекрывало стрекотанье кассового аппарата.

Дедушка, не любивший шума, страдальчески морщился.

Антон быстрее повел его в следующий отдел.

Здесь целая стена была аквариумной. В ярко освещенных водных загончиках, среди свежих зеленых водорослей, искрящимися стайками ходили верткие, в серебристо-голубую полоску данио-рерио, деловитые красно-золотые барбусы-суматранусы, месяцевидные, угловато-неповоротливые, словно из жести вырезанные, скаляры.

Каждый табунчик обособлен в своем аквариуме, на котором картонная табличка с обозначением породы и цены за штуку. Нет, правильно, что от золотых рыбок он отказался – громоздкие, толстые, брюхо натянуто, будто капроновый чулок на полную икру, до истончающейся голубизны, еще чуть-чуть – и лопнет.

А впрочем, со временем он, может быть, не откажется и от красных золотых, и от серых, тоже холодноводных, с перископно вытаращенными глазищами шубункинов (это название точно передавало пышность их шлейфообразных плавников. Когда Антон слышал загадку: «Сто одежек, и все без застежек», он тотчас представлял теплую шубу шубункина).

Продавщица выхватывала у покупателя чек, вместе с чеком порожнюю баночку (очередь стояла, будто за сметаной в молочной), если аквариум находился в верхнем ряду, подставляла скамейку и, зачерпнув в банку воды из аквариума, погружала легкий сачок в светящуюся стихию. Рыбки начинали метаться, пузырьки кислорода срывались с водорослей и стенок, стремительно летели к поверхности, а неуклюжий сачок, который, казалось, прихрамывал сам по себе, без направляющей его руки, выбрав жертву, гонялся за ней, пока не настигал, – и вот уже запыхавшаяся, перепуганная рыбка в провисшем гамачке перекочевывала в новое тускловатое помещение.

В аквариумах, обитатели которых пользовались повышенным спросом, воды оставалось совсем мало – всю вычерпали. Некоторые водяные кубы пустовали, только багровые, серпантинчиком свернутые улитки медленно перемещались по самой границе воды и воздуха, изредка нарушая ее. В своем аквариуме Антон собирался понаблюдать, как растут эти улитки: приращивают витки или же расширяют их толщину.

Еще в этом зале был застекленный загончик для черепах. Уступ горы из ноздреватого коричневого материала и засохшее деревце воссоздавали естественные условия черепашьего обитания. Жаль, сами черепахи отсутствовали.

Антон встал против аквариума с меченосцами. Красивые. Неторопливо-гордые, надменные, ярко-морковные. Некоторые с черными хвостовыми плавниками или в черную крапинку. Помесь с пецилией. На мушкетеров, вот на кого похожи самцы со шпагами. Именно короткими шпагами, а не мечами. Неужели есть такие страны, где они живут прямо в реке, в пруду?

Дедушка нетерпеливо и шумно вздохнул за спиной

– Ну что, пойдем?

Антон молчал.

– Антоша, пойдем? – громче повторил дедушка.

Антон словно бы очнулся:

– Да, сейчас.

Дедушка подождал еще немного и положил руку ему на плечо.

– Антон, нам еще за хлебом надо успеть.

Не отрывая зачарованного взгляда от своих любимцев, Антон прошептал:

– Папа мне обещал таких купить.

Дедушка сконфуженно кашлянул. Его неуверенность придала Антону смелости.

– А ты не можешь?

Аквариума пока не надо. Поселить в большой банке из-под маринованных помидор. Вымыть ее как следует…

Дедушка, проявлявший в этот день необычайную уступчивость, отошел в сторонку, достал потертый коричневый кошелек, стянутый для надежности аптечной круглой резинкой, ссутулился над ним. На картинке в учебнике русского языка курица так прикрывала птенца от нападавшего ястреба. Антон отвернулся, сделав вид, что изучает плакатики с инструкциями по содержанию рыб и животных. Их множество висело на стенах.

Дедушка позвенел мелочью. Распрямился. Минуту назад Антон готов был кинуться к нему, обнять – таким добрым и хорошим он казался. Сейчас это желание пропало.

– У меня всего три рубля. Видишь? А я должен купить кое-что к обеду.

Антон обиженно надул губы.

Дедушка не обратил внимания на этот каприз. Лицо его обрело привычную отчужденную строгость.

– В другой раз, – сказал он.

Опять они шли переулками. Дедушка молчал, как бы продлевая непререкаемость своего решения. Жаль, возвращались другой дорогой, а то бы Антон непременно прошел по остаткам стены. На лестничной площадке перед дверью пахло мамиными котлетами. Но у плиты хлопотала баба Таня. Растрепанная, в засаленном фартуке.

– Интересно было? – крикнула она.

Дедушка передал ей авоську с хлебом.

– Можешь представить, – заговорил он. – Антон убедил меня пойти в зоологический магазин. И мы очень хорошо погуляли.

Мама гладила в комнате.

– А папа где? – спросил Антон.

Мама не ответила. Убрала утюг, спрятала гладильную доску за буфет. На столе появились глубокие тарелки, ложки, бумажный пакет с домашними сухариками и зеленоватое керамическое блюдо с похожим на рыжего сома батоном.

Мама налила в тарелки бульон и вышла.

Бульон был прозрачно-желтый, на поверхности плавали золотистые кружочки жиринок. Антон побросал в него сухарики; сталкивая их ложкой, устроил морской бой.

Он не начинал есть, дожидаясь мамы. Вдруг слух его уловил надсадные звуки ее голоса. Они неслись из кухни. Либо мама смеялась и, смеясь, что-то рассказывала, либо она с кем-то ссорилась. Обычно ее так далеко слышно не было.

Антон выбрался в коридор. Прокрался до прихожей. Теперь он различал и ворчливо-неясное бурчание бабы Тани:

– А вы должны понять. У него сложный период.

– Сложный период? Что вы говорите? – удивлялась мама.

Антон выглянул из-за дверного косяка. Бабушка стояла у плиты вполоборота к маме, уперев руки в бока; мама спиной к ней открывала банку зеленого горошка.

– Я вас не об этом просила, – говорила мама, – совершенно не об этом. Вы прекрасно знаете. Я и сама могу сходить с ним куда угодно. Мне нужно было, чтобы он не встретился с учительницей. – Тут она увидела Антона и на той же ноте, но без всякого выражения, закончила: – Антон, иди в комнату, я несу второе.

На второе, как Антон и ожидал, была котлета с зеленым горошком. Мама бульон не доела, отодвинула тарелку.

– Поешь, – попросил он. Антон не любил, когда старшие ссорились. В доме сразу становилось неуютно.

Мама вилкой поковыряла котлету.

После обеда принялась наводить порядок. Машинку задвинула глубже под стол, стекла буфета завесила папиросной бумагой. Постелила свежую скатерть.

– Антон, ты бы пошел в мастерскую.

– Да ну, я с тобой, – не захотел он.

Взял раскраску «Веселый поезд», цветные карандаши. Устроился в кресле под репродуктором. В поезде ехали слон, мартышка, жираф, бегемот… Слева шли цветные рисунки, справа – их контуры. Нужно было правильно подобрать цвета.

Когда дома был папа, Антон советовался с ним. Сейчас приходилось проводить рядом с рисунком черточку и сравнивать, подходит ли оттенок.

В дверь позвонили. Мама поправила шпильки в прическе и побежала открывать.

Антон уже привык к заказчикам, почти не обращал на них внимания. Это они старались с ним подружиться. Некоторые приносили конфеты, игрушки, расспрашивали, как он учится, какие отметки получает. Приятно, но он знал: их заинтересованность – только на время, пока мама шьет, потом они исчезают и о нем и о маме забывают до следующей надобности.