Николай II (Том II)

Текст добавлен: 24 сентября 2016, 02:05

Текст книги "Николай II (Том II)"

Автор книги: Андрей Сахаров

Жанр:

Историческая проза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 61 страниц)

– Я знал, что самсоновская армия будет разбита, мой дорогой посол… – печально опустил министр свой длинный нос к полу, а затем поднял его и с энтузиазмом добавил: – Мы были обязаны принести эту жертву для Франции… Ваша страна показала себя истинным союзником…

Вероятно, русский министр имел в виду подталкивание неотмобилизованной русской армии в самое пекло боёв, многочисленные обещания французского правительства и интендантства прислать в Россию за наличное золото хоть немного устарелого оружия и ехидные перепечатки во французских газетах статеек из прессы нейтральных стран после «Танненберга» о том, что русская армия не способна воевать…

Мало кто знал тогда, что битва в Восточной Пруссии имела ещё один, глубоко скрытый политический результат. Александр Иванович Гучков, обретавшийся в качестве Уполномоченного Красного Креста как раз в это время в гостях у Жилинского и в штабе Самсонова, воочию увидел беспорядок и суматоху, которые царили в первые дни войны в органах управления русскими войсками на всех уровнях – от полка до Ставки. Один из главнейших оппозиционеров и личных врагов царя, Гучков именно в эти дни решил обратить своё праведное негодование поражением не на Ставку и своего друга великого князя Николая Николаевича или его начальника штаба Янушкевича, который своими бестолковыми распоряжениями и назначениями совместно со штабом Северо-Западного фронта привёл 2-ю армию к катастрофе, а на Государя, решив исподволь готовить против него главную часть своего заговора – военную…

…Николай 18 августа получил тяжёлое известие о разгроме 13-го и 15-го корпусов под Сольдау, самоубийстве Самсонова и гибели девяти генералов, о тридцати тысячах погибших воинов, семидесяти тысячах русских солдат и офицеров и тринадцати генералах, попавших в плен. Это сообщение так огорчило и расстроило Государя, что он, здоровый и физически крепкий сорокашестилетний человек, впервые «почувствовал своё старое сердце»…

Александра тоже страдала рядом с ним, узнав, что русская армия, которую так любил и лелеял её Супруг, потерпела крупное поражение.

С самых первых дней начала настоящих боевых действий Государь хотел отправиться на Ставку и посетить передовые линии доблестных войск. Однако его принципы, согласно которым он не вмешивался в распоряжения специалистов, избранных им для ведения какого-либо дела, не позволяли ему приехать незваным на Ставку, поскольку это могло быть расценено как вмешательство царя в функции Верховного Главнокомандующего. А посему он ждал приглашения великого князя Николая Николаевича. Но дядя Николаша отнюдь не спешил с приглашением, хотя знал о нетерпении Государя повидать войска в боевых делах, для которых их и готовили.

Императору регулярно приходили с фельдъегерями большие синие пакеты из Барановичей, опечатанные красными сургучными печатями. Но, кроме маловразумительных докладов о прибытии из тыловых военных округов второочерёдных дивизий и команд запасных, о передвижениях наших войск и редких сообщений из источников французской разведки о дислокации противника, подписанных начальником штаба генералом Янушкевичем, в синих конвертах ничего не было.

Государь старательно отмечал флажками по карте, висевшей у него в библиотеке, заменявшей ему кабинет, расположение наших армий и корпусов, рисовал красными карандашами привычные по курсу Академии Генштаба стрелы, отмечавшие направления нашего движения на противника, сообщаемые ему из Ставки, и синими карандашами – встречные «ходы» неприятеля.

Когда он размышлял у этой карты в тиши своего кабинета и читал доклады Янушкевича, то ему начинало казаться, что Николаша напрасно распыляет силы в трёх расходящихся направлениях – на Берлин, на Кенигсберг в Восточной Пруссии и на Австрию.

Не так давно Государь согласился с военными, что обстановка Русского театра войны настоятельно требовала наступления на Австро-Венгрию. Потом французский Генеральный штаб устроил панику и ещё до начала войны, на франко-русском совещании в Шантильи, убедительно доказал, что общие интересы союзников могут потребовать энергичной атаки русской армии на Германию ради спасения от разгрома Франции. Французы согласились тогда ещё с одним, восточнопрусским направлением удара…

Поэтому в новом стратегическом плане войны Генштаба, подписанном Николаем, фигурировал в качестве второго направления наступления поход на крепость Кенигсберг. Но если иметь в виду наступление на Берлин от Варшавы, которого теперь требовали французские союзники и телеграфно, и устами посла Палеолога, следовало бы отказаться от операционного направления на Кенигсберг в пользу сосредоточения больших сил против Берлина… Николаша, ломая своей волей стратегический план «двух направлений» – австрийского и восточнопрусского, добавил к нему ещё и третье, то есть совершенно не подготовленный удар на столицу Германии.

Государь нимало удивился у карты такому распылению сил, взятию их с утверждённого главного направления и переводу туда, где не было создано ещё кулака армий и корпусов для наступления, а торчали лишь растопыренные пальцы второочерёдных дивизий…

И хотя сомнения в правильности нового плана кампании, намеченного Николашей и его начальником штаба генералом Янушкевичем, время от времени просыпались в душе царя, он считал для себя невозможным вмешиваться в работу Ставки и хотел их высказать амбициозному дядюшке не в переписке, а тактично скорректировать с глазу на глаз при встрече в Барановичах..

10 августа, в воскресенье, Николай получил из Ставки доклад, в котором Верховный Главнокомандующий вскользь сообщал об удачном окончании на немецкой территории, под Гумбинненом в Восточной Пруссии[129]129
Гумбиннен – с 1946 г. город Гусев в Калининградской области. 7 (20) августа 1914 г. 1-я русская армия нанесла крупное поражение основным силам 8-й немецкой армии. Это заставило германское командование снять войска с Западного фронта, остановив наступление на Париж, чтобы спасти Восточную Пруссию.

[Закрыть], двухдневных боёв 1 –й армии против двух с половиной германских корпусов, отошедших на запад. Царь и представить себе не мог, что его любимый дядюшка Главнокомандующий, из-за личной неприязни к одному из участников сражения под Гумбинненом, генералу Епанчину, будет всячески преуменьшать победный исход этого дела, повернувшего собой весь ход войны не только в этой первой кампании русской армии, но и на последующие годы…

Ни штаб 1-й армии, ни командующий Северо-Западным фронтом Жилинский, ни Ставка сразу не отдали себе отчёта в размерах успеха, одержанного под Гумбинненом, где 27-я дивизия генерала Адариди, как на полигоне, расстреляла корпус немецкого генерала Макензена и обратила его в такое паническое бегство, что хвалёные немецкие солдаты во главе своих офицеров пробежали за один день 15 вёрст в свой тыл, вызвав панику и там.

Ошеломляющий разгром Макензена вызвал столь сильный упадок духа у командующего 8 –й германской армии генерала фон Приттвица, что он переоценил силу русских войск в четыре раза. Между Ренненкампфом и Самсоновым[130]130
Самсонов Александр Васильевич (1859 – 1914) – русский генерал от кавалерии. В начале Первой мировой войны командовал 2-й армией, потерпевшей поражение по вине Жилинского и Ренненкампфа. Покончил жизнь самоубийством.

[Закрыть] ему примерещилась ещё одна русская армия, наступающая от Гродно. Сгоряча он донёс в Главную квартиру в Кобленце о своём решении очистить Восточную Пруссию и отступить за Вислу…

Вильгельм был взбешён и растерян: оставить в первые дни войны русским Восточную Пруссию – колыбель Гогенцоллернов и всего прусско-германского государства – означало для него и его окружения, вышедшего в основном из старинных юнкерских родов Кенигсберга и окрестностей, душевную и политическую катастрофу. И хотя знаменитое шлифеновское «правое крыло» на Французском фронте уже нависало над Парижем и от агентов Отдела IIIВ было известно, что французское правительство собирается бежать из столицы в Бордо, в решительную минуту войны на решающем направлении Кайзер и начальник его штаба Мольтке-младший совершили роковую ошибку. Они распорядились немедленно перебросить с Западного фронта на русский шесть корпусов, убрать от командования генералов Макензена и фон Приттвица и назначили вместо них призванного из запаса генерала фон Гинденбурга, а начальником его штаба – героя захвата Льежа генерала Людендорфа.

Россия, не имевшая надёжной стратегической разведки, и Франция ничего этого не знали. К тому же бездарная чванливость русского Верховного Главнокомандующего и генерала Жилинского, а также совершенно неспособного выполнять задачи кавалерийского начальника 1-й армии Хана Нахичеванского, который не только не преследовал конницей бегущего противника, чтобы сделать его поражение окончательным и бесповоротным, но отвёл её в тыл, не ведя даже разведки, принесли немедленно свои горькие плоды. Ставка и штаб Северо-Западного фронта, убеждённые в том, что немцы отходят к Кенигсбергу, стали усиленно толкать в этом ненужном направлении 1-ю и 2-ю армии.

Идти в обход Мазурских озёр с запада назначена была 2-я армия, хотя она и потерпела больше всех от спешки, вызванной понуканиями Палеолога и тыловыми неурядицами, включая неоправданные перемещения командиров корпусов и дивизий. 13-й корпус выступил в поход вообще без командира: генерал Клюев, вызванный с турецкой границы, нагнал незнакомый ему корпус, данный под его командование, уже в Белостоке.

По своему составу войска корпуса генерала Клюева состояли на две трети из запасных, мобилизованных в первопрестольной столице и считались, подобно Московскому гарнизону, распущенными. Их новый командир, обгоняя верхом колонны своих солдат на марше, с удивлением обратил внимание на то, что подразделения не имеют воинского облика.

– Это не солдаты, а какие-то переодетые мужики!.. – в сердцах бросил он своему адъютанту. – И идут не маршем воодушевлённых к победе воинов, а словно шествие богомольцев…

Командующим 2-й армией вместо престарелого штабного генерала из Варшавского военного округа с чистейшей немецкой фамилией – Рауш фон Траубенберг – был назначен генерал-кавалерист Самсонов, человек выдающейся личной храбрости. Ещё кадетом он заслужил солдатского Георгия, а в Маньчжурскую кампанию – 4-ю и 3-ю степени этого ордена. Но он никогда не командовал ни корпусом, ни даже пехотной дивизией. Чины штаба его армии были неопытны в своём деле и случайны по отбору, поскольку всех лучших офицеров генерал Жилинский перевёл к себе в штаб, где они закисали от его самодурства и фанфаронства.

Если во всей русской армии связь была слабым местом, то во 2-й армии она до начала войны совершенно отсутствовала, а с началом кампании единственным её видом стал радиотелеграф. Однако депеши слались незашифрованными, в 13-м корпусе не было шифра вообще, и умные германцы легко читали всё, что русские командиры доверяли волнам эфира…

Французские представители в Петербурге и при Ставке, с развитием наступления немцев на Париж, становились всё более нервными. Они требовали от великого князя Николая Николаевича выполнения обещания начать наступление на 14-й день от начала мобилизации.

9 августа 2-я армия подошла к границе, пройдя несколько дней безостановочно по сыпучим пескам, без обозов, пять дней не получая даже хлеба. Самсонов попытался было двинуть её вдоль единственной железной дороги, чтобы сохранить снабжение, но герой штабных канцелярий, любимец старой императрицы Жилинский, не понимавший, что войскам нужно есть, понукал командующего 2-й армией оторваться от средств коммуникации и быстрее идти в обход Мазурских озёр по пустынным лесам и болотам. Его давление на Самсонова становилось всё более резким – бывший начальник Генерального штаба, подписавший с французами Конвенцию о начале наступления российской армии в крайне неудобные для неё сроки, теперь отыгрывался на подчинённых. Жилинскому очень хотелось быстрее получить за спасение Франции Командорский крест ордена Почётного легиона, о чём ему намекнул военный атташе генерал Ла Гиш…

10-го числа 15-й армейский корпус русских, имевший к тому времени ещё некомплект в частях и обозах, завязал бой с 20-м германским, который после Гумбиннена получил в подкрепление 1-й армейский корпус. Немцы, хотя и были отброшены, вели бой с большим упорством. Самсонов и Клюев знали о предвоенных германских «военных играх»: сдерживать русскую армию с фронта и разгромить её ударом с запада во фланг и в тыл. Командующему 2-й армией и его командиру корпуса интуитивно – поскольку даже конной разведки не было – казалось: после этого боя остаётся большая опасность с запада, поскольку немцы никогда не ломали своих старых схем. Он доложил о своих опасениях генералу Жилинскому. Но командующему фронтом положение было яснее ясного: немцы после Гумбиннена отступили в Кенигсберг и их там надо добить! Самсонов непозволительно медлит с выполнением его приказов, и Жилинский больше этого не потерпит!..

На сообщение командующего 2-й армией об усилении германцев перед его войсками Жилинский ответил немыслимым для офицера оскорблением:

– Видеть неприятеля там, где его нет, – трусость! А генералу Самсонову быть трусом я не позволю!..

У главнокомандующего Северо-Западным фронтом, как и у многих других русских генералов его круга, было своеобразное понимание этики и субординации. Если кверху они обращались льстиво и подхалимски, то вниз частенько пускались матерная ругань и унизительные замечания. Особенно это было характерно для тех высокопоставленных лизоблюдов, кто стрельбу слышал только на манёврах, а ордена получал по выслуге лет или штабной протекции…

Самсонов был настолько потрясён ответом Жилинского, что потерял душевное равновесие и безоглядно бросил свои войска на север, хотя чувствовал, что с запада им грозит удар.

Тем временем немецкие корпуса, отозванные с Западного фронта, высаживались в бешеном темпе в Восточной Пруссии. Они готовились взять русскую армию с запада и востока в клещи, воспроизвести «Канны», как учили их фон Мольтке-старший и фон Шлифен.

Разбросанные на фронте в 120 вёрст дивизии генерала Самсонова шли по песку и без горячей пищи навстречу превосходящему в силах противнику, ничего не зная о нём и о собственных соратниках-соседях.

13 августа германские войска перешли в наступление, и 2-я армия Самсонова получила удар в оба фланга. Тут-то русские генералы и показали всю свою красу. Командир 6-го корпуса генерал Благовещенский бросил вверенных ему солдат и офицеров и бежал, заявив, что он «не привык быть с войсками»… Его корпус последовал за своим командиром и откатился на юг, к границе, не предупредив ни штаб армии, ни соседа – 13-й корпус, фланг и тыл которого оголялись и были подставлены под удар. Зато корпус Клюева всё-таки шёл на Алленштейн, указанный ему Жилинским, не встречая сопротивления перед фронтом. Его командир, сознавая всю опасность этого движения, не смел ослушаться бездарного хама Жилинского.

К 15 августа командующий 2-й армией совершенно потерял голову. Самсонов ничего не видел, ничем не управлял, и его директивы запаздывали на двое суток по сравнению с развитием боёв. Но вместо того чтобы следить за обстановкой и отдавать распоряжения, он сделал худшее из того, что только мог, – отправился в войска, сняв связь со штабом фронта и своими корпусами. Тем самым он совершенно дезорганизовал управление армией, которая с этой минуты перестала существовать как единый военный организм. Теперь Гинденбургу оставалось довершить то, что начал Самсонов, – добить его армию…

Мощный удар немецкого генерала Франсуа по тылам одних русских корпусов при преступном бездействии или вялости других начальников войск 2-й армии привёл к такому разгрому русской армии, которого она не знала со времён Нарвы в 1700 году. Генерал Самсонов, издавший 14 августа свой последний в жизни приказ об отстранении генерала Артамонова от командования за то, что тот бросил штаб и пошёл в окопы воодушевлять своих солдат речами и примером, и на следующий день совершивший точно такую же, но ещё более непростительную для командующего армией ошибку, чем его подчинённый, дезорганизовавший управление корпусом, – в отчаянии застрелился.

Штаб 15-го корпуса был расстрелян прорвавшимися немцами из пулемётов, а командир генерал Мартос попал с оружием в руках в плен. У генерала Клюева не хватило воли и твёрдости духа на несколько минут. При отходе остатков 13-го корпуса он выводил из мешка колонну в 20 000 человек при 160 орудиях, но встретил неожиданно цепь немцев, которые обстреляли его колонну. Генерал сдался в плен, почти выйдя из окружения, а потом выяснилось, что перед его группой оставалось меньше батальона солдат противника!

Хотя стратегически от своей победы германцы ничего не получили, скорее даже упустили от переброски войск на русский фронт победу над Францией, моральные последствия Русской катастрофы в Восточной Пруссии были неисчислимы для обеих сторон. Немцев она окрылила и позволила начать мощную кампанию по дискредитации военных усилий России и у себя в Германии, и в нейтральных государствах, откуда хвастливые тезисы пропагандистов Берлина перекочёвывали к союзникам России и компрометировали восточного члена Антанты. Немецкие легенды о реванше тевтонов у Танненберга за победу объединённого войска славян над ними в 1410 году долго ещё ходили по Европе, смущая друзей России и радуя её врагов, снижая вес российского союзника в коалиции…

В русской Ставке и у престарелых генералов, оставшихся под знамёнами ещё со времени неудачной для России русско-японской войны, в том числе и у великого князя – Верховного Главнокомандующего, поражение под Сольдау[131]131
В результате неготовности русских армий и грубых ошибок командования 2-я армия генерала Самсонова в августе 1914 г. потерпела в Восточной Пруссии поражение.

[Закрыть] вызвало настроение подавленности, уныние заранее побеждённых, растерянность. Вместе с тем великий князь и его доблестные полководцы бурно радовались тому, что, потеряв 100 000 русских солдат, они в точности исполнили просьбу посла Палеолога и французского Генштаба и спасли Париж. Военному представителю Франции при Ставке, пытавшемуся выразить соболезнование Верховному Главнокомандующему по поводу больших потерь в Восточной Пруссии, великий князь с любезной улыбкой сказал: «Мы рады принести такие жертвы ради наших союзников!..»

Вместе со Ставкой радовался этому поражению министр иностранных дел России Сазонов. В салоне Марии Павловны Старшей он говорил, что заранее предсказывал итоги битвы в Восточной Пруссии. У себя в кабинете в министерском здании у Певческого моста он принял посла Палеолога, который приехал поблагодарить его за удары русских войск и толкнуть их ещё дальше в Германию.

…С самого начала войны, видя озабоченность Ники, Аликс решила как можно больше облегчать тяжёлое бремя его многочисленных обязанностей. Он был ей бесконечно дорог, и царица видела, что иногда ему просто не с кем поговорить, излить душу или обсудить какую-то проблему. Императрица не старалась в первые месяцы войны давать Ники какие-либо советы. Наоборот, она знала и осуждала тот факт, что Стана и Милица нарочно уехали в Киев, чтобы быть там ближе к Ставке, чаще общаться с Николаем Николаевичем и не прерывать руководства этим вздорным и глупым, с её точки зрения, человеком. Она знала, что старая императрица постоянно пытается влиять на Ники, устраивая «своих» людей на важные или высокие места, и руководит ими. Мария Фёдоровна, пользуясь своим положением матери Государя, частенько вызывала министров к себе в Аничков дворец, где они делали ей доклады. Пользуясь этой конфиденциальной информацией, старая императрица весьма прибыльно играла на бирже через жену своего среднего брата, принцессу Марию Бурбонскую. Золовка стяжала себе славу одного из крупных игроков на международной бирже, успешно используя конфиденциальную информацию, которую в обмен на долю доходов давала ей вдовствующая русская императрица. Аликс осуждала это, но не пыталась сообщать мужу такие факты, чтобы не расстраивать его.

Аликс не одобряла Марию Павловну Старшую, которая в своём салоне и через сыновей Кирилла и Бориса пыталась делать государственную политику. Подруги царицы рассказывали ей также и о том, что супруга старого графа Воронцова-Дашкова, наместника на Кавказе, фактически управляет там вместо своего мужа и старается всячески улучшать положение армян, даже в ущерб другим кавказским народностям. Никого в свете эти факты совершенно не волновали. Наоборот, вмешательство высокопоставленных дам прямо или через мужей в политику вызывало лишь зависть и желание следовать их примеру…

Аликс и раньше хорошо умела слушать мысли своего Ники, даже если он и не произносил их вслух. Безграничная любовь делала её мозг с каждым годом всё более восприимчивым к тому, о чём в данный момент размышлял Николай. И она инстинктивно так же искала выхода из трудных положений одновременно с ним, как это делал и он. Но она не предлагала пока мужу своих решений, а с радостью убеждалась в том, что его собственные почти абсолютно совпадали с теми, которые могла бы предложить она…

Иногда, разговаривая или слушая музыку и вспомнив при этом что-то своё, что хотелось бы немедленно высказать близкому человеку, Ники и Аликс ловили себя на том, что он или она произносили именно ту мысль и теми же самыми словами, какими в этот момент хотел её высказать другой. «Очевидно, это одно из чудес совершенной и всепоглощающей любви, когда происходит полное духовное слияние с любимым человеком», – думала Государыня и благодарила Бога за то, что Он подарил ей такую любовь…

…Прошло всего три дня с того вечера, когда Император получил известие о разгроме немцами 2-й армии под Сольдау. Боль в сердце не отпускала его всё это время, даже во время утешающих душу молитв в Знаменском соборе и Фёдоровской церкви, где он и Александра заказали панихиды по убиенным и молебны о здравии живых.

Исцелила его сердечные боли только победа над австрийцами в Галиции. Одновременно с маршами и боями в Восточной Пруссии, за которыми пристально следил по карте Государь, шло грандиозное сражение на 500-вёрстном фронте от Вислы до румынской границы против австро-венгерских армий, усиленных кое-где германскими корпусами. Отдельная карта Юго-Западного фронта, висевшая в библиотеке Александровского дворца рядом с картой Восточной Пруссии сначала без особого внимания к ней со стороны Николая Александровича, мало-помалу стала вызывать у него всё больший интерес.

Если с начала августа Ставка гналась за «берлинским миражом», бросая все свои моральные и материальные силы на организацию похода по «третьему направлению» – в «сердце Германии», то после не оценённой им победы под Гумбинненом Николай Николаевич переключился на победные реляции об австрийском направлении. В донесениях замелькали имена генералов Алексеева, Эверта[132]132
  Эверт Александр Ермолаевич (1857 – 1926) – русский генерал от кавалерии. С 1916 г. – главнокомандующий Юго-Западным фронтом, провёл успешное наступление (Брусиловский прорыв, 1916 г.). В мае – июле 1917 г. – Верховный главнокомандующий. С 1920 г. – в Красной Армии.

[Закрыть], Брусилова[133]133
  Брусилов Алексей Алексеевич (1853 – 1926) – русский генерал от кавалерии. С 1916 г. – главнокомандующий Юго-Западным фронтом, провёл успешное наступление (Брусиловский прорыв). В мае – июле 1917 г. – Верховный главнокомандующий. С 1920 г. – в Красной Армии.

[Закрыть], Горбатовского и Рузского[134]134
  Рузский Николай Владимирович (1854 – 1918) – русский генерал от инфантерии. В Первую мировую войну командовал рядом армий, Северо-Западным и Северным фронтами.

[Закрыть]. Великий князь Главнокомандующий и командующий 3-й армией генерал Рузский решили искать лавров при овладении «первоклассной крепостью» – Львовом. На самом деле столица Галиции никаким стратегическим центром не являлась и нужна была только Ставке и генералу Рузскому для эффектного доклада царю и радости неискушённых в стратегии газетчиков-славянофилов.

21 августа австрийцы за полной ненадобностью оставили Львов, а 14-й армейский корпус из армии Брусилова взял Галич. В сражении на Люблинско-Холмской-Грубешовской линии наступил решающий перелом, и австро-венгерское главное командование уже составляло приказ об отступлении всех армий за реку Сан. Если бы в России был в этот момент полководец, то он развил бы успех в победу и вывел из строя Австро-Венгрию. Но истинного генералиссимуса на Ставке не было, Верховный Главнокомандующий, как курица с яйцом, носился со взятым Львовом и не спешил идти дальше.

Австрийские армии, искусно прервав сражение, вышли из боя. Русское командование было озадачено: оно сразу не заметило своей победы…

Из крикливых и маловразумительных донесений начальника Штаба Ставки Янушкевича не смог сделать правильных выводов и Государь. Он почувствовал только огромную радость, утешившую его после поражения 2-й армии под Сольдау. Николаю ещё больше захотелось отправиться прямо на фронт, пожать руку доблестным солдатам и офицерам. Получив весть о взятии Львова и Галича, он тут же отложил до вечера чтение министерских докладов и вышел в гостиную к Аликс выпить с нею и детьми чашку чаю.

Александра Фёдоровна, Ольга, Татьяна уже вернулись из своего госпиталя в Фёдоровском городке, и дочери поднялись в свою комнату, чтобы переодеться. У Аликс не было сил двигаться, и она так и осталась сидеть на любимой кушетке в сером платье сестры милосердия, сняв только белую с красным крестом косынку. Розово-лиловые тона обивки мебели и стен будуара очень гармонировали с серым цветом её одеяния.

Когда Ники целовал усталые и печальные глаза любимой жены, лёгкий не выветрившийся из шерстяного платья запах госпиталя ударил ему в нос. И запах этот не оказался ему неприятен. «Вот ведь!.. Сколько было цариц и Государынь в русской истории, сколько жестоких войн вела за столетия Русь, но первой настоящей сестрой милосердия, отдавшей всю душу раненым и увечным воинам, стала только моя Аликс!..» – с гордостью подумал Николай. Потом он велел камердинеру Волкову позвать к чаю детей.

Аликс видела, что Ники внутренне ликовал, и приготовилась выслушать какое-то очень приятное известие, вероятно связанное с новыми победами русского оружия. Так оно и было.

Когда Алексей и ОТМА прибежали, узнав, что Papa зовёт их, Николай выдержал небольшую паузу, потом принял торжественную позу в центре гостиной и торжественно произнёс:

– Господь Вседержитель даровал нашему доблестному воинству великия победы на исконной славянской земле – в Галиции! – Затем Государь перекрестился на стену будуара, почти сплошь завешанную иконами, и добавил: – Благодарю Тебя, Господи, и Тебя – Божья Матерь, что оказали Вы милость Державе Нашей в праведной битве против супостата!

Аликс и дети тоже встали и сотворили крестное знамение. А после этого Алексей и младшие царевны кинулись от радости на отца и стали его целовать в щёки, в усы и бороду, в смеющиеся глаза, в седеющую шевелюру…

Он обнимал их сразу всех, возился с ними, боясь поцарапать своим орденом, покуда Аликс не позвонила в эмалевый электрический звонок – чтобы Волков нёс чай и бисквиты.

Дети расселись по своим любимым креслам или прямо на лиловом ковре, Николай присел на кушетку к Аликс. Алексей, который, как и его отец, следил за боевыми действиями по карте, но несколько иного – более мелкого масштаба, по которой ленточкой на булавках отмечал линию фронтов, вдруг удивлённо спросил отца, почему тот назвал Галицию, территорию Австрии, исконной землёй славян?

Николай любил вдумчивые вопросы сына и старался как можно подробнее ему на них отвечать. И теперь, вдохновлённый победой, он прочёл сыну и дочерям настоящую лекцию по истории захватнических устремлений Польши на Востоке, об оккупации ею русских земель, о возмездии за это – трёх разделах Польши между Россией, Австрией и Пруссией. Он рассказал и о попытках Франции заигрывать с поляками и подстрекать их против России.

Эту лекцию с большим интересом слушала и Александра. Ей недавно донесли слух о том, что «чёрные галки» подбивают Николашу надеть на себя польскую корону.

«Теперь понятно, почему дядюшка так лебезит перед Францией! – сделала свой вывод царица. – Он надеется, что союзники заставят Ники пойти ему на уступки… Но пока я жива, этому не бывать!..»

Назад к карточке книги "Николай II (Том II)"