Текст книги "Август 1956 год. Кризис в Северной Корее"

Автор книги: Андрей Ланьков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Без сомнения, покаяние Мао было прежде всего поступком искушенного в интригах и циничного политика. Планируя разрыв с Москвой, Великий Кормчий хотел быть уверенным в поддержке, или, по меньшей мере, в нейтралитете Ким Ир Сена. На деле извинения за сентябрьский инцидент ничего не стоили Мао, поскольку к тому времени стало ясно, что сентябрьские решения с самого начала были просто клочком бумаги. Поэтому Мао немного потерял, признав очевидное; Ким Ир Сен полностью контролировал ситуацию в КНДР и мог расправиться со своими врагами. Однако если для Мао извинения были легким способом достижения своих целей, для Ким Ир Сена они имели вполне реальное значение. Какими бы ни были действительные мотивы Мао, с точки зрения Ким Ир Сена, заявления Великого Кормчего были сродни капитуляции великой державы, и Ким горел понятным желанием проинформировать северокорейскую элиту об этом новом повороте событий, который он с полным основанием считал своей дипломатической победой.

С 3 по 5 декабря 1957 г. в Пхеньяне проходил расширенный Пленум ТПК. Вскоре один из его участников (им снова оказался Пак Киль-ён) сообщил о пленуме советскому дипломату [329]329
  Там же.


[Закрыть]. Это было многочисленное собрание, так как помимо собственно членов ЦК в нем принимало участие необычно большое количество специально приглашенных партработников, так что на пленуме присутствовало до полутора тысяч функционеров – фактически все высшее руководство страны. Ким Чхан-ман снова рассказал о московской встрече Ким Ир Сена и Мао Цзэдуна и об извинениях Мао. Затем Ко Пон-ги, сторонник Чхве Чхан-ика, к тому времени уже несколько месяцев находившийся под домашним арестом, выступил с речью, «вскрывающей» и «разоблачающей» планы «августовской оппозиции». До опалы Ко Пон-ги занимал должность первого секретаря пхеньянского горкома ТПК, традиционного оплота яньаньской фракции. Несомненно, что его выступление было составлено властями или, по меньшей мере, отредактировано ими (как открыто заявил своему советскому собеседнику Пак Киль-ён), и поэтому представляет гораздо больший интерес как пропагандистский трюк, а не как свидетельство о реальных планах оппозиции. Ко Пон-ги рассказал, что оппозиция собиралась назначить новым Председателем партии Пак Ир-у, а его заместителями – Чхве Чхан-ика, Пак Чхан-ока и Ким Сын-хва. В первый раз в числе активных участников заговора, а не просто как сторонник оппозиции, был упомянут Пак Ый-ван, заметный член советской фракции. Как мы уже говорили, в документах посольства нет никаких подтверждений того, что Пак Ый-ван знал о заговоре, хотя нет никаких сомнений, что его отношение к Ким Ир Сену было достаточно негативным (как мы помним, именно он пытался в апреле 1956 г. поговорить с JI. И. Брежневым о ситуации в КНДР).

Пан Хак-се, министр внутренних дел и руководитель всей северокорейской системы спецслужб, заявил, что оппозиция планировала поднять в стране вооруженное восстание. По нашим данным, именно тогда в документах посольства впервые появились такие обвинения, которым скоро предстояло стать официальными. Вслед за этим начались традиционные покаянные выступления остальных членов оппозиции. Единственным исключением стал Пак Ый-ван, со своей обычной прямотой и мужеством отрицавший все обвинения. Когда Ким Чхан-ман завизжал: «Ты – Иван! Иван!» – намекая на его русские корни, Пак Ый-ван просто покинул помещение (фактически подписав себе смертный приговор – который, впрочем, ожидал бы его в любом случае). Другой жертвой был Ким Ту-бон, недавно смещенный с поста главы северокорейского государства. Пожилой интеллигент и ученый был впервые публично (или почти публично, так как все происходило на закрытом собрании высших партийных функционеров) обвинен в причастности к оппозиции. Ким Ту-бон покорно «осознал свою вину перед партией», хотя и использовал при этом весьма расплывчатые выражения. В число известных политиков, подвергшихся критике на пленуме, попал и Ким Чхан-хып, бывший министр связи, заклейменный самим Ким Ир Сеном как «предатель рабочего движения»

(более о его грехах ничего на настоящий момент неизвестно, и остается неясным, чем был вызван этот приступ высочайшего гнева в адрес министра) [330]330
  Запись беседы В. И. Пелишенко (советник посольства) с Нам Иром (министр иностранных дел). 9 октября 1957 г. АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 13. Д. 6, папка 72.
  По сведениям Со Дэ-сука, в сентябре 1957 г., то есть как раз накануне этого разговора между Пелишенко и Нам Иром, Ким Чхан-хып лишился своего министерского поста. См.: Suh Dae-sook. Korean Communism, 1945–1980 P. 463.


[Закрыть].

Ораторы настаивали на суровом наказании для оппозиции, и иногда давали волю своей фантазии. Как впоследствии рассказывал участник пленума: «Председатель парткома Понгунского химзавода, например, заявил, что рабочие завода требуют, чтобы всех фракционеров бросили в кипящий карбидный котел, где температура кипения две тысячи градусов!» [331]331
  Запись беседы Б. К. Пименова (первый секретарь посольства) с Пак Киль Еном (зав. 1-м отделом МИД КНДР). 8 декабря 1957 г.


[Закрыть]Похожие живописные угрозы приверженцев Ким Ир Сена звучали и в печати, а следы их заметны и в более поздних публикациях. Так, авторы коллективной «Общей истории Кореи» в 1981 г. писали: «Рабочие Кансонского сталелитейного завода, так же как весь рабочий класс нашей страны, требовали, чтобы фракционерские ублюдки были отданы им, чтобы [они могли] разрезать каждого из них на куски» [332]332
  ChosOn chOnsa [Полная история Кореи]. Т. 28. С. 294.


[Закрыть]. Вновь назначенный министр юстиции Хо Чжон-сук избежала столь готических образов и просто предложила, чтобы «…фракционеров судил народный суд». Ее пожелание, как мы увидим, вскоре было претворено в жизнь, хотя и не в классической для сталинизма форме показательного публичного судилища.

Декабрьский (1957) пленум официально отменил недолговечные сентябрьские решения. С этого момента чистки, направленные против действительных или потенциальных сторонников оппозиции получили официальное одобрение и безусловную поддержку высших властей. Ким Чхан-ман убеждал в своей речи на пленуме: «Это было проявление великодержавного шовинизма со стороны большой нации к малой. У нас были и есть люди, продолжал Ким Чан Ман, – любители прилета самолетов, имея в виду приезд товарищей Микояна и Пын Дэ-хуая в сентябре прошлого года. Мы этих людей знаем, пусть они выступят здесь на пленуме. Они не ориентируются на свою партию, а слепо верят другим. Напрасно они ждут прилета самолетов, больше их не будет» [333]333
  Запись беседы Б. К. Пименова (первый секретарь посольства) с Пак Киль Еном (зав. 1-м отделом МИД КНДР). 8 декабря 1957 г.


[Закрыть]. Фразу Ким Чхан-мана про самолеты – действительно хлесткую – запомнили многие участники. Такой подход полностью противоречил прежней доктрине, которая уделяла особое внимание интернационализму и подчеркивала особую роль «братских стран». Эта речь также свидетельствовала о грядущих переменах в политике Северной Кореи. Замечание Ким Чхан-мана было умелым риторическим приемом, хотя в нем могла содержаться и фактическая неточность, ведь, как мы помним, В. В. Ковыженко сообщил, что Микоян и Пэн Дэ-хуай в сентябре 1956 г. приехали в северокорейскую столицу на поезде. Тем не менее Ким Чхан-ман оказался прав относительно «самолетов» с закордонными визитерами. Времена менялись, и Ким Ир Сен быстро становился неоспоримым хозяином ситуации в Северной Корее.

Декабрьский пленум стал сигналом к новой волне репрессий. Одновременно произошло дальнейшее усиление контроля государства над обществом. В конце 1950-х гг. уже упоминавшееся массовое перемещение «ненадежных элементов» достигло своего пика. Десятки тысяч людей, главное или даже единственное преступление которых состояло в том, что их дед был землевладельцем, или в том, что у них имелись близкие родственники на Юге, в насильственном порядке переселялись из городов в сельскую местность. Вдобавок репрессии пошли вглубь, затрагивая уж не только пхеньянскую верхушку, но и более глубокие слои корейского общества: жертвами репрессий становилось все большее количество низовых кадровых работников и рядовых членов партии, а также совершенно аполитичных беспартийных.

После декабрьского пленума значительно изменилось и описание «августовского инцидента» в официальной прессе. Заговорщики изображались теперь не только как раскольники, но и как предатели, планировавшие вооруженный мятеж и силовой захват власти. 11 апреля 1958 г. Ким Ён-чжу, младший брат Ким Ир Сена, который к тому времени уже был высокопоставленным работником в аппарате ЦК ТПК, рассказывал советскому дипломату о том, какие новые обвинения были выдвинуты в адрес заговорщиков. Теперь полагалось считать, что оппозиционеры тайно готовили в КНДР восстание и вообще собирались «спровоцировать в КНДР события наподобие венгерских». В то же время брат Вождя счел необходимым специально подчеркнуть, что «шпионами» и «лисынмановскими агентами» августовских фракционеров на тот момент считать все-таки не полагалось. Быть может, Ким Ир Сен опасался, что подобные обвинения в шпионаже вызовут сильное неудовольствие у СССР и Китая, чьи тесные связи с оппозицией были столь очевидны? Здесь имеет смысл привести пространную цитату из инвектив Ким Ён-чжу:

«В отличие от других фракционеров в ТПК группа Цой Чан Ика являлась ревизионистской и преследовала цели: после захвата власти прийти к соглашению с Ли Сын Маном на основе объявления Кореи "нейтральным" государством и отрыва КНДР от лагеря социалистических стран. Члены антипартийной группы Цой Чан Ика отрицали необходимость руководящей роли ТПК в государственном и экономическом строительстве, в армии, в развитии науки и техники, отрицали необходимость диктатуры пролетариата и скатились на путь антиправительственного и антигосударственного заговора. Фракционная группировка Цой Чан Ика […] возникла не накануне августовского пленума ЦК в 1956 году, а значительно раньше – еще в 20-х годах, когда в Китае была образована так называемая группа "M-JI", в которой Цой Чан Ик играл главную роль. После освобождения эта группа исподволь продолжала свою раскольническую деятельность, направленную на подрыв единства ТПК. Воспользовавшись сложной международной обстановкой и трудностями в стране, группа Цой Чан Ика накануне августовского Пленума готовилась открыто выступить против ЦК в целях смены руководства и захвата "гегемонии" в партии. В то время мы еще не знали всех их заговорщицких планов, включавших вооруженное выступление и террористические акты против руководителей партии и правительства. ЦК отложил пленум на месяц и стремился выяснить претензии фракционеров и найти путь сохранения единства ЦК, надеясь на их перевоспитание. Однако, как показал августовский пленум ЦК в 1956 году, группировка Цой Чан Ика преследовала далеко идущие цели спровоцирования событий в КНДР наподобие венгерских. Мы считаем, […] решения августовского пленума ЦК, положившие начало разоблачению предательских планов антипартийной фракционной группы Цой Чан Ика, историческими в борьбе за укрепление единства и сплоченности рядов партии. В настоящее время, продолжал Ким, фракционеры во главе с Цой Чан Иком, замышлявшие планы контрреволюционного заговора, арестованы и ведется следствие. Из показаний этих предателей видно, до какой низости они докатились, готовя такие же кровавые события в КНДР, какие произошли в Венгрии в конце 1956 года. Каждый день в ходе следствия приносит новые данные о замышлявшемся предательстве и, хотя пока не обнаружено прямых данных о связях фракционной группы Цой Чан Ика с американской и лисынмановской агентурой, однако южнокорейские правящие круги явно рассчитывали на осуществление планов фракционеров, готовя в феврале-марте 1956 года провокацию в КНДР под видом "восстания населения Северной Кореи против коммунистического режима"» [334]334
  Запись беседы Б. К. Пименова (первый секретарь посольства) с Ким Ен Дю (зам. заведующего орготделом ЦК ТПК). 11 апреля 1959 г. АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 14. Д. 8, папка 75.
  Сегодня не представляется возможным выяснить, что стоит за замечанием о мнимых планах «южнокорейских правящих кругов» организовать в КНДР восстание в феврале – марте 1956 г. Это слишком рано для «августовского пленума», так что, вероятно, Ким Ён-чжу намекал на какие-то другие группы, которые следствие на тот момент намеревалось связать с «августовскими фракционерами».


[Закрыть].

Кстати говоря, большие изменения в карьере Ким Ён-чжу, ранее ничем себя не прославившего, тоже были признаком новых времен. К началу 1959 г. брат Ким Ир Сена уже был заместителем заведущего орготделом ЦК ТПК, то есть вторым человеком в учреждении, которое ведало назначениями на высшие партийные посты (а косвенно – на все руководящие должности в стране). С 1961 г. Ким Ён-чжу стал членом ЦК ТПК, а потом даже некоторое время рассматривался как вероятный преемник Ким Ир Сена в случае преждевременной смерти последнего. Только в начале 1970-х гг., когда старший сын Вождя Ким Чжон Ир достиг того возраста, в котором его уже можно было рассматривать как потенциального преемника, Ким Ён-чжу бесследно исчез с политической арены. Как впоследствии выяснилось, он провел последующие годы в комфортабельной ссылке, и вновь был допущен в политику уже в 1990-х гг., в символическом качестве «ветерана-революционера».

В марте 1958 г. в Пхеньяне была созвана Первая конференция ТПК. В соответствии с Уставом ТПК, который в целом копировал Устав КПСС, партконференция представляла собой нечто вроде «малого съезда партии». Она созывалась в период между съездами в том случае, если возникала необходимость провести обсуждение неотложных партийных и государственных вопросов. Периодичность проведений конференций партийным уставом специально не оговаривалась, так что решение о проведении следующей конференции целиком зависело от ЦК. На практике в социалистических странах партийные конференции являлись достаточно редким явлением, и КНДР не являлась исключением. За все время существования ТПК состоялось только две партийные конференции.

Как правило, решение о созыве конференции свидетельствовало о том, что партия и государство испытывают какие-то проблемы. Не была исключением и первая конференция ТПК. От других схожих мероприятий конференцию отличало слабое освещение ее деятельности в средствах массовой информации. В социалистических странах любое крупное партийное мероприятие всегда сопровождалось шквалом официальных отчетов о «небывалом воодушевлении», якобы охватившем все население страны, и о связанных с этим воодушевлением трудовых подвигах. Практически обязательной была публикация выступлений участников такого собрания – хотя на деле все эти выступления были стандартны и готовились по одному и тому же шаблону. Во время партийных съездов и конференций официальная пресса (в общем-то, тавтология, так как никакой другой прессы попросту не существовало) выпускала специальные номера, включавшие в себя весь этот обширный материал. Такова была установившаяся советская традиция, которой следовали и во время третьего съезда ТПК в 1956 г. Однако первая конференция ТПК освещалась прессой совершенно иначе. После ее открытия на первой странице «Нодон синмун» был помещено лишь краткое официальное сообщение о начале работы конференции и некоторые ее материалы, но три четверти статей номера с конференцией связаны не были! Также не были опубликованы а газете и тексты выступлений делегатов (что нарушало сложившуюся традицию). На страницах «Нодон синмун» появились лишь два основных доклада, с которыми выступили Ли Чон-ок («Ли Ден Ок» в советской массовой печати) и Пак Кым-чхоль.

В официальной повестке дня конференции числилось два вопроса. Во-первых, конференции предстояло утвердить первый пятилетний план. В соответствии с советской традицией долгосрочные планы развития экономики нуждались в формальном одобрении правящей партии. Обычно такое символическое одобрение давалось съездом партии, но и использование конференции в такой роли было вполне допустимым. Доклад по этому вопросу делал Ли Чон-ок, молодой технократ, только что вставший во главе северокорейской экономики (и удерживавший эту позицию вплоть до начала 1980-х гг.). Ли Чон-ок выступил на конференции с очень длинной и довольно скучной речью, полной экономических данных и прогнозов [335]335
  Текст речи занял несколько полных страниц в номере «Нодон синмун» от 4 марта 1958 г.


[Закрыть].

Однако главным вопросом была «борьба против фракционеров», и именно кампания по борьбе с оппозицией и была истинной причиной созыва конференции. Конечно же, от делегатов не ждали «обсуждения» сложившейся ситуации – все они были «осведомлены» о преступлениях своих прежних товарищей и начальников и всячески демонстрировали свою преданность Ким Ир Сену, осуждая поверженных лидеров. Именно о деятельности фракционеров шла речь во втором из опубликованных выступлений – в пространном докладе Пак Кым-чхоля. Доклад этот назывался «О дальнейшем укреплении партийного единства и солидарности». Пак Кым-чхоль начал свое выступление с тогда еще обязательного упоминания «нерушимого единства великого социалистического лагеря, руководимого Советским Союзом», а также произнес ритуальный панегирик мудрости Ким Ир Сена, возглавляющего «главные силы корейских коммунистов». Затем Пак Кым-чхоль перешел к основной теме – преступлениям злобных фракционеров. В начале своего доклада он кратко изложил историю антипартийных группировок в ТПК. Сначала он упомянул о «шпионах американского империализма» Пак Хон-ёне и Ли Сын-ёпе, потом – о Хо Ка-и и Пак Ир-у, которые были «фракционерами и сторонниками теории индивидуального героизма» (кор. кэин ёнъунъчжуыйчжа), и, наконец, перешел к Чхве Чхан-ику, Пак Чхан-оку и их сторонникам.

Следуя новыми обвинениями в их адрес, он заявил: «Стало очевидным, что клика Чхве Чхан-ика не только совершала антипартийные раскольнические действия, но, пошла по пути предательства революции». Однако обвинения были весьма расплывчатыми – членам оппозиции вменялся «сговор с врагами», «пропаганда свободы деятельности фракций» и т. д. По словам Пак Кым-чхоля, «воспользовавшись тем, что партия испытывает немалые трудности и во внутренней, и во внешней политике, оппозиционеры дошли до того, что открыто предали партию и революцию, составив антипартийный заговор». Впрочем, некоторые из сделанных Пак Кым-чхолем замечаний проливали свет на требования оппозиции. Пак Кым-чхоль утверждал, что «Чхве Чхан-ик и его сторонники-фракционеры преступали законы народной демократии под прикрытием "прав человека" и "уважения к законам", чтобы освободить контрреволюционные элементы, понесшие заслуженное наказание по приговору народного суда». В этом случае речь явно шла о предпринятой оппозиционерами попытке ограничить размах политических репрессий. В то же время Пак Кым-чхоль не выдвинул против оппозиционеров обвинений в подготовке военного переворота, хотя известно, что их высказывали другие делегаты конференции. Как уже говорилось, речи делегатов в то время не были опубликованы «Нодонсинмун» (даже выступление самого Ким Ир Сена увидело свет гораздо позже). Впрочем, в заявлении об «антипартийном заговоре», который якобы организовали Чхве Чхан-ик, Пак Чхан-ок и их сторонники, можно было увидеть и намек на еще более серьезное обвинение в подготовке вооруженного мятежа.

Мы можем предполагать, что причиной этого необычно сдержанного освещения работы конференции в печати, а также попытки представить ее как мероприятие, посвященное главным образом экономическим вопросам, могло быть именно стремление не привлекать излишнего внимания к «фракционному вопросу». Такой подход мог быть санкционирован самим Ким Ир Сеном. Во всяком случае, незадолго до начала конференции Нам Ир сказал советскому дипломату, что «[в]опрос о фракционерах [на конференции] займет небольшое место» [336]336
  Запись беседы В. И. Пелишенко (советник посольства) с Нам Иром (министр иностранных дел). 4 января 1959 г. АВП РФ. Ф. 0541. Оп. 15. Д. 8, папка 81.


[Закрыть]. Вряд ли это было действительно так,

поскольку нападки на реальных и мнимых сторонников оппозиции составляли значительную часть выступлений на конференции, но власти, несомненно, пытались убедить широкие массы и особенно иностранных наблюдателей в том, что «фракционный вопрос» на конференции не имел большого значения. О причинах такой скрытности можно только догадываться. Возможно, Ким Ир Сен боялся, что слишком прямая атака может неблагоприятно сказаться на внутренней политической стабильности, или на столь важных для Северной Кореи взаимоотношениях с СССР и Китаем.

Неопубликованные речи участников конференции были полны выпадов против «предателей» и «заговорщиков». По данным Ким Хак-чжуна, главной мишенью нападок был Ким Ту-бон, присутствовавший в зале заседаний и вынужденный выслушивать бесконечные обвинения со стороны своих бывших товарищей. При этом часть обвинений носила весьма личный характер. В частности, как утверждает Ким Хак-чжун, на конференции утверждалось, что Ким Ту-бон нелегально доставал афродизиаки и сексуальные тонизирующие средства, поскольку его новая жена была гораздо моложе его [337]337
  Hak-jun. Pukhan 50 пубп sa [50 лет истории Северной Кореи]. С. 196–198.


[Закрыть]. По данным советского посольства, против Ким Ту-бона были выдвинуты и более серьезные обвинения. Один из основателей корейского коммунистического движения был объявлен шпионом и вредителем (впрочем, в те времена такова была обычная судьба многих основателей сталинистских партий, попавших в жернова созданной ими системы). Во время работы конференции два ее участника сообщили Е. Л. Титоренко о том, к каким замечательным открытиям пришли северокорейские руководители в ходе расследования деятельности бывшего главы северокорейского государства: «Как сейчас установлено, Ким Ду Бон (Ким Ту-бон. – А. Л.)никогда не был коммунистом. Он – националист. В период, когда Ким Ду Бон был руководителем «Корейской лиги национальной независимости», он участвовал в убийствах китайских коммунистов, жил на средства Чан Кайши» [338]338
  Запись беседы Е. Л. Титоренко (второй секретарь посольства) с Цой Сын Хуном (заместитель председателя комитета ТТТК провинции Ю. Хамгён) и Чу Чхан Чуном (зам. зав. отделом пропаганды и агитации ЦК ТПК). 5 марта 1958 г. АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 14. Д. 8, папка 75.


[Закрыть].

Конференция заклеймила и остальных «фракционеров» (Чхве Чхан-ика, Пак Чхан-ока и др.). При этом оппозицию снова обвинили в подготовке вооруженного выступления против Ким Ир Сена и его сторонников. Следствием этого обвинения стало значительное увеличение списка жертв, теперь включавшего в себя и нескольких видных военачальников, главным образом, из яньаньской фракции – очевидно, без наличия «генералов-заговорщиков» версия о готовившемся перевороте выглядела бы менее убедительной.

Хотя речи делегатов конференции и не были опубликованы в открытой печати, их изложение можно найти в материалах советского посольства. 5 марта за пространной речью Пак Кым-чхоля последовали выступления Пан Хак-се (министра внутренних дел), Хо Чжон-сук (министра юстиции), Ким Тхэ-гына (начальника политуправления КНА) и ряда других высших руководителей страны. «Выступавшие рассказывали о вреде фракционизма, истории фракционизма в ТПК (Ха Ан Чен), о том, как готовился заговор против нынешнего руководства ЦК ТПК и правительства (Пан Хак Се). Ким Тхэ Гын в своем выступлении рассказал о причастности к заговору некоторых ответственных военных, назвал фамилию командира IV корпуса, части которого дислоцировались около Пхеньяна» [339]339
  Там же.


[Закрыть]. Ян Ке, известный «яньаньский» функционер, бывший глава секретариата Кабинета Министров, к тому времени объявленный заговорщиком, рассказал о действиях, которые оппозиция якобы предпринимала в 1956 г. На конференции Ким Ир Сен и его приближенные использовали ту же тактику, что и в декабре 1957 г., когда Ко Пон-ги, другой предполагаемый сторонник оппозиции, выступил с «разоблачением» ее планов перед собранием высших партийных руководителей. Излишне говорить, что в обоих случаях покаянно-разоблачительные речи составлялись властями и содержащаяся в них информация никоим образом не может считаться правдивой (хотя в некоторых случаях власти могли заставить своих марионеток сказать и правду – если таковая соответствовала интересам Ким Ир Сена и его окружения). Однако то, что речи произносили бывшие оппозиционеры, придавало подобным «разоблачениям» некоторую убедительность – по крайней мере, в глазах более доверчивой части слушателей.

После конференции репрессии продолжились. В июне 1959 г. новый пленум Центрального Комитета исключил из своего состава десять членов ЦК, что составило почти одну седьмую его состава. Все исключенные обвинялись в «поддержке антипартийной деятельности», причем двое из них принадлежали к советской фракции, трое – к внутренней фракции, а пятеро – к яньаньской. Среди введенных в состав ЦК новичков было четверо бывших партизан, двое советских корейцев и двое бывших местных подпольщиков, но следует отметить, что только четверо бывших партизан сохранили свои позиции в следующем составе ЦК, который был «избран» на IV съезде ТПК в 1961 г. [340]340
  Запись беседы Н. Е. Торбенкова (советник посольства) с Пак Киль Еном (зам. министра иностранных дел). 6 июля 1959 г. АВП РФ. Ф. 0541. Оп. 15. Д. 8, папка 81.
  Из Центрального Комитета были исключены: Хён Чон-мин (HyOn ChOng-min), Ли Ю-мин (Yi Yu-min), Хо Сон-тхэк (НО SOng-t'aek), Чо Ён (ChoYOng), Хо Пин (НО Pin), Чин Пан-су (Chin Pan-su), Ли Квон-му (Yi Kwon-mu), Чхве Сон-хак (Ch'oe Chong-hak), Ким Вон-бон (Kim Won-bong), и «Ли Сан-хёк (Yi Sang-hyOk)». Последнее имя отсутствует в доступных списках ЦК и других документах, но весьма вероятно (практически бесспорно), что Пак Киль-ён или его советский собеседник ошиблись, и «ЛиСан-хёк» на самом деле означает КимСан-хёк. Хо Пин и Чхве Сон-хак были советскими корейцами, Чин Пан-су, Ли Квон-му, Ли Ю-мин, Чо Ён и Хён Чон-мин принадлежали к бывшим яньаньским эмигрантам, а Ким Вон-бон, Хо Сон-тхэк и Ким («Ли») Сан-хёк – уцелевшими южнокорейскими коммунистами.
  Их заменили вновь избранные члены ЦК Чон Чхиль-сон (ChOng Ch'il-sOng), Сок Сан (SOk San), О Чин-у (О Chin-u), «Kim Chun-sam» (последний неизвестен, указана должность «зам. министра внутренних дел»), Ким Пон-юль (Kim Pong-yul), Хён Пхиль-хун (HyOn P'il-hun), Пак Се-чхан (Рак Se-ch'ang), Ан Ён (AnYOng) и Квон Ён-тхэ (Kwon YOng-tae). Четверо из них были бывшими партизанами (Сок Сан, О Чин-у, Ан Ён и Квон Ён-тхэ), двое представляли советскую фракцию (Ким Пон-юль и Пак Се-чхан), один был из внутренней группировки (Чон Чхиль-сон, вскоре он был репрессирован), и один – уроженцем Севера (Хён Пхиль-хун).


[Закрыть]Все остальные вновь назначенные политики оставались в составе ЦК ТПК всего лишь два года. Между тем участники «августовских событий» и их мнимые сторонники исчезали один за другим. Как мы помним, советские документы, составленные до августа, упоминают только семерых участников заговора: Чхве Чхан-ика, Пак Чхан-ока, Юн Кон-хыма, Со Хви, Ким Сын-хва, Ли Пхиль-гю и Ли Сан-чжо. С некоторыми оговорками в их число можно включить Ким Ту-бона, поскольку он знал, по крайней мере, о некоторых планах оппозиции. Из этих восьмерых «настоящих» заговорщиков, чья непосредственная вовлеченность в события не вызывает никаких сомнений, пятерым в 1956 г. удалось бежать в СССР или Китай. Трое остальных – Чхве Чхан-ик, Пак Чхан-ок и Ким Ту-бон – остались в Северной Корее. Чхве Чхан-ик и Пак Чхан-ок были арестованы в сентябре 1957 г. Ким Ту-бон (с «гостевым билетом» – то есть не в почетном качестве делегата конференции) появился на первой конференции ТПК, где он подвергся публичным оскорблениям. Однако начиная с 1958 г. «августовский инцидент» стали представлять как результат широкомасштабного заговора, и, чтобы сделать эту новую версию убедительной, северокорейские власти нуждались в гораздо большем количестве «заговорщиков». В результате многие видные члены советской и яньаньской фракций были задним числом обвинены в том, что они с самого начала являлись соучастниками заговора.

В конце 1959 г. Пан Хак-се, тогда еще министр внутренних дел, встретился с советником советского посольства Пелишенко и кратко рассказал тому о событиях, связанных с продолжающимся «расследованием» деятельности оппозиции. Он сказал, что к тому времени расследование «августовского инцидента» было в целом завершено. По его словам, проводилось два независимых расследования, одно из которых вело министерство внутренних дел, а другое – соответствующие службы министерства национальной обороны. Пан Хак-се не объяснил, почему вдруг потребовалось два отдельных следствия, но можно предположить, что военная юстиция имела дело с обвинением в «военном заговоре», якобы существовавшем среди генералов. Следователями МВД было обработано 80 виновных, и «примерно такое же количество» обвиняемых «выявили» и военные следователи. Это означает, что к концу 1959 г. около 160 бывших партийных работников и высокопоставленных военных были объявлены активными участниками «августовского дела» [341]341
  Запись беседы В. И. Пелишенко (советник посольства) с Пан Хак Се (министр внутренних дел). 24 октября 1959 г. АВП РФ. Ф. 0541. Оп. 10. Д. 9,


[Закрыть]. Принимая во внимание методы, которыми пользовались северокорейские следователи, не стоит удивляться, что большинство обвиняемых послушно признали свою вину. В ходе разговора Пан Хак-се показал Пелишенко копию заявления Пак Чхан-ока, в котором тот признавал все обвинения, включая и самое фантастическое из них – подготовку военного переворота («Пан Хак Се достал из сейфа и зачитал мне на русском языке некоторые места из показаний Пак Чан Ока. Из зачитанного следует, что Пак Чан Ок признал свою виновность в фракционной антипартийной деятельности, направленной на смещение руководства партии и государства различными путями, вплоть до применения вооруженной силы. При этом Пак Чан Ок рассчитывал на занятие поста председателя ЦК ТПК и в этом случае Цой Чан Ику намечался пост Председателя Кабинета Министров КНДР») [342]342
  Запись беседы В. И. Пелишенко с Пан Хак Се. 24 октября 1959 г.


[Закрыть].

Теперь следовало ждать суда. По словам Пан Хак-се, на тот момент Президиум ТПК еще не решил, будет ли суд открытым или состоится в тайне. Он говорил, что «[njo степени виновности и раскаяния обвиняемые будут разбиты на три группы. Первая группа – руководители фракционеров, совершившие тяжкие преступления: Цой Чан Ик (быв. зам. премьера), Пак Чан Ок (быв. зам. премьера), Ким Вон Сур (быв. зам. министра обороны) и другие, в том числе некоторые военные. Вторая группа – обвиняемы (так в тексте. – A. J1.), полностью раскрывшие и осудившие свою преступную деятельность. Третья группа – лица, не полностью раскрывшие и осудившие свои преступления перед партией и государством. В соответствии с этим будет применено и различное наказание». Первая группа, объяснил Пан Хак-се, будет приговорена к смерти. Пан Хак-се также упомянул, что «МВД считает, что высшую меру наказания следует применить в отношении 20–30 чел. из числа обвиняемых. Однако т. Ким Ир Сен высказывает мнение, что высшую меру наказания следует применить к возможно меньшему числу обвиняемых – к 3–4 чел.» [343]343
  Запись беседы В. И. Пелишенко с Пан Хак Се. 24 октября 1959 г.


[Закрыть]. Эта информация об особом мнении Ким Ир Сена представляет интерес, однако не ясно, можно ли ей полностью доверять. Также примечательно, что по крайней мере несколько обвиняемых были упомянуты как «лица, не полностью раскрывшие и осудившие свои преступления перед партией и государством». Это означает, что они не были сломлены во время допросов и не признали свою вину. Это был выдающийся акт мужества, достойный всякого восхищения, и жаль, что имена этих отважных людей пока остаются неизвестными.

Этот разговор происходил незадолго до самого суда, поэтому можно предположить, что Пан Хак-се специально проинформировал советское посольство, стремясь подготовить Москву к тому, что должно было вскоре произойти. Несколько неожиданным было то, что северокорейские лидеры решили порвать со сталинистской традицией и не планировали показательного «открытого» процесса. Несколькими месяцами позже, в феврале 1960 г., Пан Хак-се сказал Пелишенко, что Чхве Чхан-ик и Пак Чхан-ок вместе с другими подлинными и мнимыми участниками августовского заговора были тайно осуждены в январе 1960 г. Примечательно, что среди подсудимых не упоминался Ким Ту-бон. Возможно, он избежал суда, или, что более вероятно, к 1960 г. его уже просто не было в живых. На закрытом судебном процессе председательствовал Ким Ик-сон, тогдашний председатель Центральной Контрольной Комиссии, который уже имел некоторый опыт участия в подобных мероприятиях – именно он возглавлял суд во время показательного процесса над членами внутренней фракции в 1953 г. (т. н. «дело Ли Сын-ёпа») [344]344
  В некоторых южнокорейских публикациях Ким Ик-сон упоминается как бывший член советской группировки (см.: Pukhan inmyOng sajOn. С. 97). Однако автор, много занимавшийся историей советской группировки, никогда не встречал это имя в данном контексте, что позволяет считать утверждение о его советском происхождении сомнительным.


[Закрыть]. Другими судьями были Ли Хё-сун (бывший маньчжурский партизан, секретарь пхеньянского горкома ТПК), Со Чхоль (тоже бывший партизан, глава армейского политуправления) и Ким Кён-сок (опять-таки бывший партизан, заведующий административным отделом ЦК ТПК) [345]345
  Там же. Возможно, список не полон, поскольку в документе упоминается, что трибунал состоял из пяти членов, тогда как по именам названо только четыре.


[Закрыть].

По словам Пан Хак-се, на суде предстали 35 обвиняемых. Из них 20 были казнены, а 15 получили длительные сроки тюремного заключения. Это означало, что приговор был настолько суровым, насколько этого требовал министр внутренних дел, и что Ким Ир Сен отказался от своих первоначальных рекомендаций подходить к обвиняемым более мягко (если это действительно было его мнение, а не выдумка Пан Хак-се или домыслы правительственных пропагандистов) [346]346
  о тайном процессе и приведении приговора в исполнение рассказал глава северокорейской тайной полиции Пан Хак-се.
  Запись беседы В. И. Пелишенко (советник посольства) с Пан Хак Се (министр внутренних дел). 12 февраля 1960 г. АВП РФ. Ф. 0541. Оп. 15. Д. 9, папка 85.
  Насколько известно автору, факт проведения тайного суда и последовавшей казни до последнего времени не был известен историкам.


[Закрыть]. Среди приговоренных к смертной казни были упомянуты имена обоих лидеров «августовской группы»: Пак Чхан-ока и Чхве Чхан-ика. Список казненных также включал упоминавшегося выше Ко Пон-ги, бывшего секретаря пхеньянского комитета ТПК, и «яньаньских генералов»: Ким Вон-суля, Ян Ке и Ким Уна. Пан Хак-се также сообщил, что к моменту разговора приговор уже был приведен в исполнение. Если это действительно так, то все оппозиционеры были казнены в январе или начале февраля 1960 г. Однако есть убедительные причины сомневаться в правильности данного утверждения Пан Хак-се. Ким Ун, якобы расстрелянный в 1960 г., был вполне живым и в 1970-х гг. Он действительно был одним из «яньаньских генералов», ставших жертвами чисток, и, как другие мнимые «фракционеры», исчез с политической арены после 1958 г. Тем не менее, он неожиданно вернулся в 1968 г. и позже отличился на дипломатическом поприще.