Текст книги "Август 1956 год. Кризис в Северной Корее"

Автор книги: Андрей Ланьков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

6. АВГУСТОВСКИЙ ПЛЕНУМ

Пленум ЦК ТПК начал свою работу 30 августа, то есть с месячным запозданием, и продолжался два дня. В официальной повестке дня пленума имелось два пункта: итоги визита Ким Ир Сена в СССР и страны Восточной Европы, и положение в здравоохранении. Однако, как и во многих других случаях, официальная повестка дня имела мало общего с действительностью. Главным событием пленума стала атака оппозиции на Ким Ир Сена и его политику. Оппозиция дала бой власти и тут же проиграла это политическое сражение. Вся конфронтация заняла только несколько часов, хотя ее исход определил судьбу Кореи на много десятилетий вперед.

Августовский пленум описывался, хотя бы и кратко, во всех работах по истории Северной Кореи. В официальных северокорейских публикациях он освещался не слишком детально. В 1957–1959 гг. в КНДР вышло немало материалов, в которых рассматривался так называемый «заговор» Чхве Чхан-ика, Пак Чхан-ока и их «приспешников». Их обвиняли в огромном количестве самых разнообразных «преступлений» и в конечном итоге в государственной измене. Тем не менее фактической информации о самом августовском противостоянии в этих текстах почти нет. Вместо фактов они содержат стандартный набор эмоциональных, но крайне расплывчатых обвинений в «контрреволюционной раскольнической деятельности», «антипартийном фракционизме» и, наконец, в «измене» [207]207
  Интересным и типичным образчиком этого жанра является большая статья Ли Сон-уна, пхеньянского партийного босса и гиперактивного участника чисток конца 1950-х гг.: YiSong-un. P'alwol chOwonhiii-wa tang taeryOl-uit'ongiltangyOl [Августовский пленум и единство партийных рядов] // Kunloja. 1959. № 8. Как ясно из ее названия, она целиком посвящена «проискам фракционеров и их пособников».


[Закрыть]. Из этих публикаций трудно понять, что же на самом деле происходило на августовском Пленуме.

В этой связи можно упомянуть раннюю работу Нам Кун У (NamKoonWoo), классическую политическую биографию Ким Ир Сена, подготовленную Со Дэ-суком в 1980-х гг., и недавно опубликованные обзорные работы по северокорейской истории, написанные Ким Хак-чжуном и Чхве Соном [208]208
  Koon Woo Nam. The North Korean Leadership, 1945–1965: A Study of Factionalism and Political Consolidation…; Suh Dae-suk. Kim И Sung. P. 149–152; Kim Hak-jun. Pukhan 50 nyOnsa [50 лет истории Северной Кореи]. С. 189–192; Ch'oe SOng Pukhan chOngch'isa [Политическая история Северной Кореи].Seoul: Pulp'ich', 1997.


[Закрыть], а также ранние южнокорейские издания, вышедшие до конца 1960-х гг. (хотя последние, по справедливому замечанию Со Дэ-сука, «в высшей степени ненадежны» [209]209
  Suh Dae-suk. Kim И Sung. P. 368 (сноска 36).


[Закрыть]). Все эти публикации опираются, главным образом, на информацию, предоставленную перебежчиками, которые, в свою очередь, пересказывали как известные им слухи, так и сведения из закрытых партийных материалов. Краткое (всего один параграф) описание пленума также содержится в книге Хо Ун-бэ, который в своей работе основывался прежде всего на воспоминаниях бывших северокорейских руководителей. К счастью, сейчас в нашем распоряжении есть несколько достоверных, хотя и огорчительно кратких документов, в том числе рукопись мемуаров Кан Сан-хо и записи интервью с ним. Эти материалы проливают свет на события, произошедшие 30 августа 1956 г. в северокорейской столице. Однако для создания полной картины еще предстоит проделать большую работу и, главное, дождаться появления новых материалов.

К сожалению, доступные на настоящий момент документы из архивов советского МИДа не очень полезны для детальной реконструкции того, что произошло 30 и 31 августа в Пхеньяне. Советское руководство с самого начала осознало серьезность сложившейся в КНДР ситуации, поэтому большинству материалов, касавшихся августовского пленума, изначально был присвоен весьма высокий уровень секретности, в силу чего они оставались недоступными даже в короткий период относительной открытости архивов в начале 1990-х гг. Немалую роль играет и то обстоятельство, что в критической ситуации обмен информацией и инструкциями шел по телеграфу, а шифропереписка остается недоступной и поныне. Нет сомнений в том, что данные документы физически существуют, но они находятся вне досягаемости, и, вероятно, в обозримом будущем ситуация не изменится.

Тем не менее среди рассекреченных материалов находится один чрезвычайно интересный документ – запись разговора Ко Хи-ман с Г. Е. Самсоновым, состоявшегося 31 августа, в последний день работы пленума. Ко Хи-ман, тогда – зав. отделом в ЦК ТПК и бывший советский кореец (к тому же приверженец Ким Ир Сена) случайно встретился с советским дипломатом в театре Моранбон. Протокол предписывал дипломатам посещение представления гастролировавшей в КНДР венгерской фольклорной группы [210]210
  По сообщению «Нодон синмун» это было выступление венгерского фольклорного музыкального ансамбля в театре Моранбон 31 августа (Нодон синмун. 2 сентября 1956 г.).
  Это стремление поддержать политику Ким Ир Сена (вполне возможно – искреннее) не помогло Ко Хи-ману избежать участи многих его товарищей. В течение какого-то времени казалось, что он получил вознаграждение за свою позицию: в 1957 г. Ко Хи-ман был «избран» членом Верховного Народного Собрания, а 1958 г. назначен министром лесного хозяйства. Однако уже в следующем году Ко Хи-ман навсегда исчез с политической арены (См.: Pukhan inmyOng sajOn).


[Закрыть]. Согласно отчету, Ко Хи-ман был сильно взволнован конфронтацией на пленуме и, увидев советского дипломата, буквально бросился к нему, чтобы рассказать о произошедшем. Не исключено, что составленный Самсоновым отчет о встрече вообще является самым ранним официальным документом, касающимся «августовского инцидента», ведь зафиксированная в нем беседа состоялась всего лишь через несколько часов после описываемого события и является пересказом впечатлений непосредственного участника конфронтации. Учитывая это обстоятельство, приводим отчет почти целиком:

«Спросил Ко Хи Мана, какие вопросы обсуждались на пленуме ЦК. Он ответил, что в повестке дня стояли два вопроса: об итогах поездки правительственной делегации в СССР и страны народной демократии, о состоянии и мерах улучшения здравоохранения в стране.

Однако, сказал Ко Хи Ман, главным в работе пленума были не эти вопросы, а разгром антипартийной группировки, в которую входили Цой Чан Ик, Пак Чан Ок, Со Хви, Юн Кон Гым, Ли Пхиль Гюль и некоторые другие.

Еще до пленума было известно, сказал Ко Хи Ман, что эта группировка намеревалась использовать предстоящий пленум для антипартийных выступлений против некоторых руководящих деятелей партии и правительства. В том числе против Пак Ден Ай, Тен Дюн Тхяка и Хан Сан Ду, считая их прояпонскими элементами, против Цой Ен Гена, Тен Ир Лена, Ким Хэ Ира, называя их бездарными и неспособными руководителями. Более того, сказал Ко Хи Ман, на президиуме ЦК ТПК Цой Чан Ик нападал на Ким Ир Сена за то, что последний сосредоточил в своих руках всю полноту власти в партии и государстве, что им, т. е. Цой Чан Ику и другим стало с Ким Ир Сеном трудно работать. Цой Чан Ик, по словам Ко Хи Мана, бросил на президиуме Ким Ир Сену примерно следующую фразу: сам имеешь власть, сам и работай. Из этого можно сделать вывод, сказал Ко Хи Ман, что Цой Чан Ик добивается того, чтобы Ким Ир Сен уступил ему один из постов: или пост председателя ЦК ТПК, или пост главы правительства. Цой Чан Ик так же резко критиковал взятый партией курс на индустриализацию, когда подавляющая часть населения страны голодает. По мнению Цоя, надо использовать помощь братских стран на улучшение жизни трудящихся. Ким Ир Сен, возражая Цой Чан Ику, сказал, что политика, осуществления которой хочет Цой, проводится в Южной Корее, где американская и иная помощь идет на подачки населению. Мы этого не хотим, и народ этого не хочет. Партия не должна исходить в своей политике только из потребностей сегодняшнего дня, чего хочет Цой Чан Ик. В этом он не получит поддержки у народа.

Ко Хи Ман сказал, что ЦК предвидел возможность выступления на пленуме антипартийной группировки с обвинениями в адрес руководства партии. Так оно и вышло. Первым выступил Юн Кон Гым, заявивший, что в партии господствует полицейский режим, у руководства партии стоят случайные люди, при этом Юн назвал Цой Ен Гена. Пленум квалифицировал выступление Юна как антипартийное. В первый день работы пленума Юн был выведен из членов ЦК и исключен из партии. Этим, сказал Ко Хи Ман, пленум дал понять антипартийной группе, что их действия не останутся безнаказанными.

На пленуме выступали также Цой Чан Ик, Пак Чан Ок, Со Хви и Ли Пхиль Гюль. Однако и они получили достойный отпор.

Цой Чан Ик выведен из состава Президиума и ЦК, Пак Чан Ок – из состава ЦК. Комитету партийного контроля поручено рассмотреть вопрос об их партийности. Со Хви и Ли Пхиль Гюль исключены из партии.

Со Хви, сказал Ко Хи Ман, будучи председателем объединенных профсоюзов, в своей работе против партии, по-видимому, хотел использовать рабочий класс. Но это ему не удалось осуществить. Пак Чан Ок, сказал Ко Хи Ман, затаил обиду на руководство партии за критику его ошибок на декабрьском пленуме 1956 г.

Ко Хи Ман сообщил, что Юн Кон Гым, Со Хви и Ли Пхиль Гюль, не дождавшись окончания работы пленума, куда-то скрылись. Их поиски пока не дали результатов» [211]211
  Запись беседы Г. Е. Самсонова (первый секретарь) с Ко Хи Маном (зав. отделом ЦК ТПК по строительству и транспорту). 31 августа 1956 г.


[Закрыть].

Еще одним источником информации могут служить рукописные мемуары Кан Сан-хо. Хотя сам Кан Сан-хо и не принимал участия в работе Пленума, но в пхеньянской иерархии того времени он занимал высокое положение (замминистра внутренних дел) и соответственно имел возможность обсуждать события с их непосредственными участниками. К тому же, как мы увидим, Кан Сан-хо принимал участие в неудачной погоне за бежавшими в Китай оппозиционерами, и поэтому можно предположить, что в последующие дни и недели он узнал о Пленуме довольно много.

Согласно мемуарам Кан Сан-хо, первым с речью на пленуме выступил Юн Кон-хым. В своей короткой речи, все время прерываемой криками протеста со стороны собравшихся, Юн Кон-хым заявил об «установившемся культе личности Ким Ир Сена» и о том, что «к руководству допущены безответственные личности». Чтобы внести ясность, он назвал имя Чхве Ён-гона и, как указывал Кан Сан-хо, даже задал риторический вопрос: «Каким образом бывший лидер мелкобуржуазной партии вдруг оказался одним из руководителей ТПК?» [212]212
  Это являлось намеком на уже рассмотренный нами эпизод из карьеры Чхве Ён-гона, который долгое время номинально являлся председателем Демократической партии.


[Закрыть]Однако выступление Юн Кон-хыма не достигло того результата, на который рассчитывали заговорщики – никто не поддержал выдвинутых им обвинений. Приверженцы Ким Ир Сена немедленно заклеймили речь как «антипартийную провокацию» и отвергли все обвинения как безосновательные [213]213
  Мемуары Кан Сан-хо (рукопись, экземпляр из архива автора) и интервью с Кан Сан-хо. Ленинград, 31 октября 1989 г.


[Закрыть]. По воспоминаниям Кан Сан-хо, Чхве Чхан-ик и другие оппозиционеры тоже попытались выступить, но оказались не в состоянии склонить участников Пленума на свою сторону: все их слова буквально утонули в шуме и враждебных выкриках.

Имеется еще один, довольно неожиданный документ, напрямую касающийся августовского противостояния. 7 сентября 1956 г., то есть всего через неделю после пленума, Пхеньян посетила албанская партийно-правительственная делегация, возглавлявшаяся Энвером Ходжой. В ходе встречи этих двух политиков, которым вскоре предстояло стать самыми заметными представителями «национального сталинизма», Ким Ир Сен рассказал своему албанскому коллеге о недавних событиях. Этот разговор содержит не так уж много информации, но его стоит привести полностью – тем более, что то, о чем Ким Ир Сен счел нужным промолчать, может оказаться важнее того, что он сказал.

«Оса ревизионизма начала вонзать свое ядовитое жало […] Ким Ир Сен рассказал нам о том, что случилось на пленуме Центрального Комитета партии, состоявшемся после XX съезда [КПСС].

«После моего доклада, – говорил Ким Ир Сен, – двое членов Политического бюро и несколько членов Центрального Комитета встали и подняли вопросы, порожденные XX съездом. Они заявили, что у нас в Корее, недооценивается культ личности, что против него не ведется последовательная борьба и так далее. Они сообщили пленуму: "У нас нет экономических и политических достижений, отвечающих принципам XX съезда, вокруг Центрального Комитета собрались некомпетентные люди".

Иными словами, они нанесли удар по линии партии и единству руководства,' – продолжил Ким Ир Сен, – весь Центральный Комитет поднялся против них», – сказал он в итоге.

Я спросил: «Какие меры были приняты?»

«Пленум подверг их критике, и этим ограничился, – ответил Ким Ир Сен, добавив: Двое из них тут же сбежали в Китай» [214]214
  Hoxha Enver. The Artful Albanian: Memoirs of Enver Hoxha. London: Chatto & Windus, 1986. P. 177–178.


[Закрыть].

Следует отметить, что непосредственными участниками «выступления» оппозиции, по Ко Хи-ману являлись Юн Кон-хым, Чхве Чхан-ик, Пак Чхан-ок, Со Хви и Ли Пхиль-гю. Упомянутые Ким Ир Сеном «двое членов Политбюро» – это Чхве Чхан-ик и Пак Чхан-ок.

Главными обвинениями, которые на пленуме выдвинули лидеры оппозиции, были насаждение культа личности Ким Ир Сена, политика развития тяжелой промышленности за счет легкой (и в конечном счете за счет уровня жизни населения) и попытки Ким Ир Сена выдвинуть верных ему, но якобы некомпетентных людей на руководящие посты. Последнее обвинение в первую очередь относилось к Чхве Ён-гону, надежду на поддержку которого к тому времени заговорщики, очевидно, потеряли. Обвинение в «насаждении культа личности» вполне соответствовало общей атмосфере лета 1956 г., тогда как нападки на «некомпетентных» руководителей, главным образом являвшихся выходцами из партизанской группировки, отражали столкновения между фракциями, характерные для политической элиты Северной Кореи. Вопрос об экономической политике своими корнями восходил к дискуссиям 1954–1955 гг., когда Пак Чхан-ок был председателем Госплана. Вместе с некоторыми другими северокорейскими лидерами он тогда выступал за необходимость учета интересов потребителей, в то время как Ким Ир Сен продвигал классическую сталинистскую «линию» на ускоренное развитие тяжелой промышленности (эта дискуссия была рассмотрена Macao Оконоги [215]215
  Masao Okonogi. North Korean Communism: in Search of Its Prototype…


[Закрыть]). В целом участники оппозиции часто выражали обеспокоенность низким уровнем жизни. В июле и начале августа эти настроения были недвусмысленно выражены Ли Пхиль-no и Ким Сын-хва во время их бесед с советскими дипломатами, а также у Ким Ту-бона (в ходе его встречи с Ким Сын-хва).

Если сравнить описание событий, представленные Ко Хи-ма-ном и Кан Сан-хо, с картиной, нарисованной в тех работах, в которых рассматривается вопрос об августовском пленуме, то можно обнаружить, что между новыми источниками и уже существующими публикациями имеются некоторые расхождения, которые в целом представляются не слишком значительными.

Одним из таких расхождений является вопрос о роли профсоюзов. Большинство исследователей, опиравшихся на южнокорейские издания и северокорейские официальные документы позднего времени, утверждают, что Со Хви требовал, чтобы профсоюзы стали независимыми от государства и особенно от партии. Это заявление часто встречается в северокорейских публикациях. Оно (вероятно, вследствие влияния последних) попало также и в работы Чхве Сона и Ким Хак-чжуна.

В первый раз обвинение такого рода в адрес Со Хви прозвучало вскоре после августовского пленума. В июле 1957 г. в официальном ежемесячном издании ТПК была опубликована большая статья о так называемой «подрывной деятельности», которую якобы вел Со Хви в профсоюзах. Среди прочего утверждалось, что он хотел добиться «отказа от партийного руководства профсоюзами» [216]216
  Pak, Sang-hong. Chik5p tongmaeng saOp-eso chegitwenun myOch' kaji munje [Некоторые проблемы деятельности профсоюзов] // Kunloja. 1957. № 7.С. 40–42.


[Закрыть]. Позже эти обвинения повторялись неоднократно. Например, изданная в 1981 г. в Пхеньяне многотомная «Общая история Кореи» приписывает одному из «раскольников» (по-видимому, именно Со Хви, поскольку он был единственным значительным лидером оппозиции, связанным с профсоюзами) следующие слова: «Партия не может руководить профсоюзами. Профсоюзы объединяют большее число людей, чем партия; они более крупная организация по сравнению с партией. Так как все партийные руководители состоят в профсоюзах, то они подчиняются профсоюзам» [217]217
  ChosOn chOnsa [Полная история Кореи]. Т. 28. С. 291.


[Закрыть]. Очень маловероятно, чтобы Со Хви когда-либо говорил нечто подобное, и что он вообще призывал вывести профсоюзы из-под партийного контроля. Современному западному (а также, пожалуй, и молодому российскому) читателю подобные высказывания не покажутся оскорбительными – более того, они могут представляться вполне разумными. Но для любого марксиста-ленинца классического советского образца (и ортодоксального сталиниста, и умеренного «брежневца») такое утверждение является ересью, причем ересью старой, хорошо знакомой и давно осужденной. В начале 1920-х гг., когда в России обсуждался вопрос о роли профсоюзов в молодом коммунистическом государстве, ряд партийных руководителей высказывал мнения, которые в целом походили на заявление, приписываемое Со Хви. Эти деятели немедленно были подвергнуты суровой критике со стороны самого Ленина. В конце 1930-х гг. «дискуссия о профсоюзах» была подробно описана в сталинистском «Кратком курсе истории ВКП(б)», основном учебнике по официальному марксизму-ленинизму как в Советском Союзе, так и в Северной Корее, а также в бесчисленных официальных публикациях по истории партии. С тех времен вопрос о политическом статусе профсоюзов стал играть заметную роль в коммунистическом «политпросвещении». Предполагалось, что любой партийный функционер, прошедший курс «политучебы», слышал о «дискуссии о профсоюзах» и может легко определить эту ересь. Поэтому более вероятно, что Со Хви произнес нечто умеренно критическое по поводу чрезмерного официального контроля над профсоюзами, поскольку в Северной Корее такой контроль был излишним даже по меркам других социалистических стран [218]218
  Как отмечает Балаш Шалонтай, даже венгерские дипломаты были удивлены тем, что в КНДР государство, а не профсоюзы, занимаются вопросами социального обеспечения, отпусков и т. п. Более того, уже в начале 1955 г. в самих профсоюзах появились критические настроения в отношении «стиля работы военного времени» (общепринятый эвфемизм, подразумевающий диктатуру и иерархию).


[Закрыть]. Позже эти высказывания могли быть сознательно искажены таким образом, чтобы представить Со Хви «отступником» и «ревизионистом». На то, что Со Хви не делал подобных заявлений, указывает и то обстоятельство, что 31 августа, сразу после выступления оппозиционеров, Ко Хи-ман в своем разговоре с Самсоновым не упомянул ни о чем подобном. Заслуживает внимания и то, что 7 сентября, разговаривая с Энвером Ходжой, который был вполне доброжелательным слушателем, Ким Ир Сен также не упомянул о том, что вопрос о профсоюзах как-либо затрагивался на пленуме. Если бы высказывания Со Хви даже немного отличались от общепринятых идеологических норм, Ким обязательно сообщил бы о таком еретическом мнении.

Еще одно обвинение, выдвинутое против «раскольников», касалось той позиции, которую они якобы занимали по вопросу о «мирном сосуществовании». Доктрина «мирного сосуществования» предполагала, что войны между коммунистическим и капиталистическим мирами, до этого считавшиеся неизбежными, можно и нужно предотвращать. Эта идея Хрущёва тогда очень раздражала Пекин, где в те годы господствовала ультрареволюционная риторика (впрочем, эта риторика скорее прослеживалась в пропагандистских заявлениях, нежели в реальной политике). Не приветствовал такой подход и Пхеньян, которому доктрина «мирного сосуществования» казалась помехой в достижении главной политической цели ТПК: объединения всей страны под властью Севера. С точки зрения КНДР, «мирное сосуществование» означало, что ради предупреждения военной конфронтации с Западом Советский Союз может отказаться от поддержки северокорейской идеи объединения (в особенности объединения военным путем). Поэтому руководство Северной Кореи с самого начала испытывало беспокойство по поводу данной концепции, хотя какое-то время и воздерживалось от прямой критики своего могущественного покровителя.

В книге Ким Хак-чжуна упоминаются более поздние заявления самого Ким Ир Сена, дополняющие вышесказанное. Чхве Чхан-ик обвинялся в использовании «принципа мирного сосуществования» для того, чтобы обосновать планы установления «нейтралитета» Корейского полуострова. Он якобы предлагал ликвидировать коммунистическую систему на Севере, чтобы создать подходящие условия для такого нейтралитета [219]219
  Kim Hak-jun. Pukhan 50 ny&nsa [50 лет истории Северной Кореи]. С. 190.


[Закрыть]. Подобные обвинения можно обнаружить и в некоторых заявлениях конца 1950-х гг.: например, они прозвучали в разговоре Ким Ён-чжу («Ким Ен Дю»), брата Ким Ир Сена и высокопоставленного функционера ЦК ТПК, с советским дипломатом в апреле 1958 г. [220]220
  Запись беседы Б. К. Пименова (первый секретарь посольства) с Ким Ен Дю (зам. заведующего орготделом ТК ТПК). 11 апреля 1958 г. АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 14. Д. 8, папка 75. На вопрос о целях группы Чхве Чхан-ика Ким ответил: «В отличие от других фракционеров в ТПК группа Цой Чан Ика являлась ревизионистской и преследовала цели: после захвата власти прийти к соглашению с Ли Сын Маном на основе объявления Кореи „нейтральным“ государством и отрыва КНДР от лагеря социалистических стран. Члены антипартийной группы Цой Чан Ика отрицали необходимость руководящей роли ТПК в государственном и экономическом строительстве, в армии, в развитии науки и техники, отрицали необходимость диктатуры пролетариата и скатились на путь антиправительственного и антигосударственного заговора».


[Закрыть]Тем не менее особо доверять им не следует. Утверждения о том, что у оппозиции имелись планы установления такого «нейтралитета» в принципе могли соответствовать действительности, хотя даже это представляется весьма маловероятным. Однако явной выдумкой является другая часть обвинений (заявления о том, что оппозиционеры якобы собирались ликвидировать коммунистическую систему в Северной Корее). Такое заявление означало бы радикальный разрыв с марксистско-ленинской ортодоксией – куда более серьезный, чем приписываемый Со Хви призыв к независимости профсоюзов от партии. В условиях Кореи 1956 г. такая идея звучала абсолютно фантастически. Невероятно, чтобы здравомыслящий партийный функционер, особенно связанный с маоистским Китаем, сказал бы что-то, хотя бы отдаленно напоминавшее эту фразу. Скорее всего, здесь мы снова сталкиваемся с инсинуациями северокорейских пропагандистов, которые стремились показать членам партии, как далеко отклонились от истинного революционного пути Чхве Чхан-ик и его группировка. Если бы Чхве Чхан-ик действительно сказал нечто в подобном духе, и у Ким Ир Сена были доказательства этого, то нельзя было бы представить, чтобы объединенная советско-китайская делегация в сентябре настаивала на полной политической реабилитации Чхве Чхан-ика. Подобные заявления были неприемлемы даже для либеральных хрущевских времен. Реакционеру, готовому отказаться от революционных завоеваний корейского народа, не могло быть прощения! Таким образом, нам остается только согласиться со скептическим отношением Ким Хак-чжуна к этим обвинениям, и более их не рассматривать.

На Пленуме оппозиции не удалось получить поддержку большинства Центрального Комитета. Более того, им не удалось привлечь на свою сторону ни одного члена ЦК, который бы не принадлежал к оппозиции еще в июле. Это было результатом той тщательной подготовки к Пленуму, которую провел Ким Ир Сен. Его тактика включала в себя обещания исправить прежние ошибки, вернуть на былые посты некоторых пострадавших во время прошлых кампаний чиновников, отчасти ограничить культ личности и вообще пересмотреть свой политический курс. Эти обещания привлекли на сторону Ким Ир Сена немало аппаратчиков. Политическое и административное положение Ким Ир Сена также давало ему немалые возможности для подкупа и шантажа высокопоставленных чиновников, так сказать, на индивидуальной основе.

Результаты августовского выступления показали, что маневры Ким Ир Сена были успешны, и что он был хорошо подготовлен к тому решающему столкновению, что произошло на пленуме. По свидетельству Хо Ун-бэ, даже рассадка участников пленума была тщательно продумана – известные сторонники оппозиции сидели в окружении самых надежных и решительных приверженцев Ким Ир Сена [221]221
  Lim Un. The Founding of the Dynasty in North Korea. P. 229.


[Закрыть]. Какофония из выкриков и свиста помешала членам оппозиции выступить с какой-либо убедительностью, и пленум быстро превратился в соревнование по громкости криков, где конечный результат определялся численным превосходством. Возможно, при другом повороте дел некоторые участники Пленума и были бы готовы поддержать оппозицию, но, увидев очевидное превосходство хорошо организованных сторонников Ким Ир Сена, они благоразумно решили или присоединиться к общему хору, или сохранять нейтралитет. Например, нигде не говорится, что Ким Ту-бон, несмотря на свои давние симпатии к оппозиции, в ходе августовского противостояния голосовал против Ким Ир Сена или каким-либо другим способом выражал поддержку его противникам. Похоже, что Ким Ту-бон реалистично оценил, насколько малы шансы оппозиции на победу – и предпочел промолчать. Так могли поступить и другие недовольные чиновники. Впрочем, в конечном счете это не спасло большинство из них от опалы и гибели. Тот же Ким Ту-бон в начале 1957 г. был вынужден за закрытыми дверями выступить с критикой фракционизма в партии – но и это ему не помогло [222]222
  Balazs Szalontai. Kim И Sung in the Khrushchev Era. P. 114.


[Закрыть].

Таким образом, в конечном итоге большинство ЦК поддержали Ким Ир Сена и проголосовали за репрессии в отношении мятежников. В результате Чхве Чхан-ик был немедленно исключен из состава Президиума и Центрального Комитета, а Пак Чхан-ок – из Центрального Комитета, но поскольку оба были видными политиками, то на первое время они сохранили членство в партии. Однако, вечером 31 августа Ко Хи-ман, намекая на вероятную участь руководителей выступления, сказал Г. Е. Самсонову, что «Комитету партийного контроля поручено рассмотреть вопрос об их партийности» [223]223
  Запись беседы Г. Е. Самсонова (первый секретарь) с Ко Хи Маном (заведующий отделом ЦК ТПК по строительству и транспорту). 31 августа 1956 г.


[Закрыть](в сталинистской политической культуре для чиновников такого уровня традиционным следствием исключения из партии были арест, следствие, возможно, показательный суд и тюремное заключение или казнь). Политически менее заметные Юн Кон-хым, Со Хви, и Ли Пхиль-гю были исключены из партии немедленно, уже на самом пленуме. Все эти события заняли не больше одного дня, так как 31 августа, во второй, завершающий день работы пленума, Ко Хи-ман говорил, что Юн Кон-хым и остальные уже «исчезли». Следовательно, смелый побег лидеров оппозиции (который будет рассмотрен позже), последовавший за их полным поражением на пленуме, произошел поздним вечером 30 августа. Бывший переводчик советского посольства Ким Дю Бон (Ким Чу-бон в транскрипции Холодовича) вспоминает: «Как раз в день пленума, когда там был объявлен перерыв на обед, я шел по улице вместе с нашим молодым сотрудником, Самсоновым, будущим послом в Сомали. Самсонов о развитии событий знал лучше меня, поэтому он сразу сориентировался, когда вдруг рядом с нами на улице остановилась машина и из нее вышел Юн Гон Хым (Юн Кон-хым. – А.Л.), пытавшийся начать с нами какой-то разговор. Самсонов сразу же потянул меня за рукав, и мы от всяких бесед уклонились, почти что убежали оттуда» [224]224
  Интервью с Ким Дю Боном. Москва, 2 февраля 1990 г.


[Закрыть]. Если память не подвела Ким Дю Бона и данное происшествие действительно имело место 30 августа, то это означает, что Юн Кон-хым и другие оппозиционеры в течение нескольких часов после заседания пленума оставались на свободе.

Заключительную речь на пленуме произнес сам Ким Ир Сен. По словам Ко Хи-мана, он выразил сожаление по поводу того, что до этого был «слишком добр» к фракциям и их приверженцам, а в особенности к Чхве Чхан-ику [225]225
  Запись беседы С. П. Лазарева (первый секретарь дальневосточного отдела МИД СССР) с Ко Хи Маном (член делегации Верховного Народного Собрания). 18 сентября 1956. В середине сентября, всего через две недели после беседы с Самсоновым в театре Моранбон, Ко Хи-ман встретился в Москве с другим советским дипломатом, Лазаревым, и снова говорил о последнем Пленуме.


[Закрыть]. Это заявление не предвещало ничего хорошего ни сторонникам оппозиции (как действительным, так и мнимым), ни их друзьям. В то же время, беседуя с Эн-вером Ходжой, Ким Ир Сен явно старался преуменьшить значимость начинавшейся репрессивной кампании – именно так можно интерпретировать его высказывание: «Пленум подверг их критике, и этим ограничился». Возможно, это было сделано, дабы не слишком привлекать внимание иностранцев к драматическим событиям в Пхеньяне, идущим вразрез с тогдашним официальным курсом коммунистического движения. В конце концов во время своих бесед с Энвером Ходжой Ким Ир Сен тогда не мог знать наверняка, что разговаривает со своим будущим единомышленником, еще одним «любимым вождем», национальным сталинистом нового образца [226]226
  «Энвер Ходжа – самый любимый учитель и вождь всего албанского народа, сплоченного в стальном единстве вокруг партии и ее Центрального Комитета» (История Албанской партии Труда. Тирана, 1981. С. 687).


[Закрыть]. Не исключено и то, что такая дипломатическая осторожность была продиктована и тем обстоятельством, что некоторые из оппозиционеров бежали в Китай и получили там убежище. С точки зрения Ким Ир Сена, это означало, что руководство КНР могло выступить против его действий, и в подобной ситуации не следовало привлекать слишком много внимания к кризису в Пхеньяне.

Как тогда было принято, северокорейские газеты в течение некоторого времени не публиковали никакой информации о только что завершившемся Пленуме. Когда 9 сентября сообщение о Пленуме, наконец, с недельным опозданием появилось в «Но-дон синмун», оно касалось только официальной повестки дня (не считая упоминания в конце сообщения «организационного вопроса» – традиционный эвфемизм, касающийся отставок и назначений) [227]227
  Нодон синмун. 9 сентября 1956 г.


[Закрыть].

Итак, попытка пересмотреть политический курс Северной Кореи и заменить руководство страны законными методами, предусмотренными конституцией и партийным уставом, закончилась полным провалом. В Северной Корее 1956 г. не был, да и не мог быть реализован сценарий, который, несмотря на разницу обстоятельств, примерно в то же время успешно сработал в Болгарии, Венгрии и Польше, где консервативные лидеры сталинистского толка в конце концов уступили давлению легальной оппозиции (когда с одобрения и при поддержке, а когда и при противодействии Москвы).

Как и следовало ожидать, вслед за провалом выступления последовали репрессии против его участников и их окружения. Репрессивная кампания была неизбежной, ведь руководство не могло не продемонстрировать, что в новых условиях никто в Корее не может бросить вызов Вождю и остаться при этом безнаказанным.

Сторонники проигравшей оппозиции были объявлены «раскольниками» и «фракционными элементами» (во всех официальных северокорейских публикациях последующих десятилетий встречался именно второй термин – «чонъпха пунчжа» по-корейски). В то же время обвинения в более серьезных преступлениях, таких как шпионаж, саботаж или подготовка мятежа, обычные раньше, им небыли предъявлены вообще или были предъявлены с большой задержкой. Несмотря на то, что ряду ключевых фигур оппозиции удалось бежать в Китай, немедленно после пленума началась кампания против августовской оппозиции. Впрочем, поначалу казалось, что Ким Ир Сен проявляет большую мягкость, чем в период репрессий против внутренней фракции в 1953–1955 гг. Возможно, он опасался реакции Москвы и Пекина на преследования «их людей в Пхеньяне» (как показали последующие события, для подобных опасений были основания). Сдерживающим фактором мог быть и страх перед тем недовольством в среде партийной элиты, которое в условиях нестабильной политической ситуации могли бы спровоцировать крупномасштабные чистки. У нас есть основания полагать, что такое скрытое недовольство действительно существовало. Например, в октябре 1956 г. Е. JI. Титоренко (вероятно, самый энергичный и проницательный советский дипломат в Пхеньяне тех времен) встретился с Чхве Сын-хуном, заместителем председателя комитета ТПК отдаленной северной провинции Янган-до. Чхве Сын-хун заявил, что исключение Чхве Чхан-ика, Пак Чхан-ока и остальных было «серьезным нарушением внутрипартийной демократии» [228]228
  Запись беседы Е. Л. Титоренко (второй секретарь посольства) с Цой Сын Хуном (заместитель председателя ТПК провинции Рянган). 23 октября 1956 г. АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 12. Д. 6, папка 68.
  «Pukhan inmyong sajOn» («Биографический словарь Северной Кореи») утверждает, что в октябре 1956 г. Чхве Сон-хун был начальником сектора (квчжанъ) в аппарате ЦК ТПК. Эти данные противоречат цитируемому архивному документу. Быть может, Чхве был переведен в (из?) пров. Рянган? Это может быть и совпадением – мог существовать другой Чхве Сон-хун, хотя и крайне маловероятно, чтобы у двух корейцев полностью совпадали имя и фамилия. Если это, что весьма вероятно, один и тот же человек, то стоит отметить, что, несмотря на его вольно-либеральные заявления в 1956 г., ему удалось не только уцелеть, но и сохранить политической влияние, по крайней мере, до 1965 г., когда он стал заместителем заведующего отделом (пубучжан) в аппарате ЦК ТПК.


[Закрыть].

Независимо от причин, кампания против членов «группировки Чхве Чхан-ика – Пак Чхан-ока» некоторое время была умеренной. Даже пространные статьи по проблемам марксизма-ленинизма или истории партии, обычные в «Нодон синмун» в конце 1955 – начале 1956 гг., то есть во время гонений на советских корейцев, практически исчезли после августа 1956 г. Не появлялись более и перепечатки советских материалов с критикой культа личности. Около года северокорейская печать явно избегала щекотливых проблем внутренней политики, ограничиваясь менее опасными вопросами. До лета 1957 г. печать в основном прославляла трудовые подвиги охваченных энтузиазмом масс или разоблачала происки «южнокорейских марионеток» и «их американских хозяев».

Впрочем, из этого правила были и исключения. Например, 9 января 1957 г. в «Нодон синмун» появилась статья Ли Чхон-вона, директора Института истории АН КНДР и действительного члена Академии. Как мы увидим, в тот момент над академиком сгущались тучи, и в надежде на снисхождение он изо всех сил стремился доказать свою верность Ким Ир Сену. Статья называлась «Ядовитое влияние фракционизма на рабочее движение в нашей стране». В основном речь в ней шла о действиях фракционных группировок в колониальные времена. При этом вполне в соответствии с новой ортодоксией Ли Чон-вон объявлял «фракционными» фактически все корейские коммунистические группы, которые в колониальные времена действовали внутри самой Кореи и не были непосредственно связаны с Ким Ир Сеном. Однако в статье упоминался – в весьма негативном духе – и недавний августовский эпизод, который интерпретировался как новое проявление того же самого фракционного духа, старой проблемы корейского коммунистического движения [229]229
  Нодон синмун. 9 января 1957 г.


[Закрыть].