Текст книги "Война (СИ)"

Автор книги: Андрей Минин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Анатолий махнул мне рукой, и я покинул такую уютную лавочку, на которой сидел, дожидаясь пока он отремонтирует ЗиЛок. Залез в кабину и пристегнулся. Мы тронулись и вырулили на трассу, пройдя контроль. Их еще много будет, так что документы я далеко не убирал.

Толик был любителем поболтать. Мне оставалось только слушать его и поддакивать в нужных местах. Из Крыма выехали быстро, вырулив на трассу М-18 до Мелитополя. Ехать приходилось медленно. После отгремевших в этих краях боев все дороги надо ремонтировать. Яма на яме. По обочинам была свалена сгоревшая техника. К сожалению, мы видели и трупы наших солдат. Не всех успели собрать. Работа идет, но приходилось действовать осторожно. Многие места заминированы.

Пакет с едой я взял в кабину, засунув под сиденье, и запахи рыбы горячего копчения пробудили в нас с Анатолием аппетит. Проехав Мелитополь, мы стали искать место на трассе где можно остановиться и перекусить.

– Может там? – Указал я рукой в сторону поля.

Анатолий подтвердил.

– Как раз то, что нам нужно.

В чистом поле стояло несколько сколоченных столов и скамеек. Рядом расположились несколько армейских машин, а чуть дальше рота или две роты солдат копали несколько глубоких ям. Как я позже выяснил, они закапывали в общих могилах трупы англичан, индусов и африканцев, собранных по всей округе. Это была не регулярная армия, а штрафбат. Несмотря на это все они были вооружены и отлично экипированы. Командовали ими кадровые офицеры и сержантский состав. Они же и следили за порядком в роте.

В штрафбат попадали по разным причинам. Были тут и патологические трусы, и самострелы-членовредители. Карьеристы, не способные к командирской работе. Но таких было меньшинство. В большинстве своем все люди здесь просто оступились, когда то. Они имели понятие о чести и желали только одного, вернуться в нормальный, офицерский строй. Многие попали в штрафбат по пустяковым причинам. Пьянка, драка, мелкое хищение, утеря документов, конфликт с начальством и тому подобное. Все отличие штрафбата от остальных частей – они всегда на острие. В самом пекле. Это не значит, что их бросают под танки с голой жопой. Нет. Просто в бой они идут первыми.

Мы остановились рядом с их машинами, и я первым вышел из кабины. Старший офицер здесь, в звании капитана, сурово на нас посмотрел. Я отдал ему честь и спросил.

– Можно мы займем у вас стол? Покушаем и дальше в путь. Нам еще четыре часа до южного фронта. Животы сводит. Кушать хочется.

Прежде чем ответить, капитан внимательно осмотрел меня и Анатолия.

– Можно, но только после предъявления документов.

– Конечно.

Со всем разобрались, нормально познакомились и сели за стол. Я пригласил капитана Соловья и его офицеров с сержантским составом откушать с нами. Еды я взял впрок. Они согласились. Им было в радость поговорить с новым человеком, тем более со мной был Анатолий, вот кто собрал все слухи на фронте.

Я больше отмалчивался и кушал. Положил себе на пластиковую тарелку копченую скумбрию, картошечку, петрушку, укропчик и смаковал жирную рыбку, обсасывая косточки и откладывая их в сторону. Ту же картошку я подогрел волей. Себе и другим. Они даже не заметили этого, подумали, что из-за плотной упаковки тепло сохранилось.

Довольный, я вытер жирные пальцы рук салфеткой.

Следующим блюдом был холодец. Слюнки так и потекли. Нарезав большое блюдо на всех, я медленно прожевывал каждый кусочек, чувствуя, как желе тает во рту и остается только чистое мясо с перчиком и горчицей. М-м-м. Вкуснотища.

Последним и третьим блюдом была кровавая колбаска. Ее мы нарезали на ломтики, сделав множество бутербродов. Сверху положили по листу хрустящей капусты. Чаем с лимоном нас обеспечили офицеры штрафбата. Ух, как хорошо. Солнышко на небе, ветер умеренно прохладный, хорошая компания. Я даже позабыл на миг о своем позоре и поражении в пещерах.

Капитан Соловей привстал из-за стола и всмотрелся в небо.

– Меня глаза обманывают?

Мы посмотрели туда же, куда и он. В небе стремительно двигался истребитель.

– Не наши обводы. Турок что-ли? Чего он здесь делает?

– По тылам летал, сука. Отбомбился и возвращается. Как наши его упустили?! Он сейчас пролетит над Азовским морем и окажется на оккупированных территориях. Дрянь!

Не знаю, что на меня нашло, но я попытался сделать хоть что-то. Сев обратно за стол, я закрыл глаза и сосредоточился. О формах второй ступени я даже и не думал. Они бесполезны. Нет. Я попытался ухватить пролетающий над нашими головами истребитель волей. Представив огромную руку из воздуха, я вложил все свое желание в этот поступок. Вторая оболочка отдалась во мне болью. Я полностью исчерпал запас сил. И когда я уже поверил в свою очередную неудачу, дал о себе знать мой семейный так и непознанный талант. Мутация. Я отчетливо видел, как в центре духа, на орбите средоточия, словно луна, возникло новое образование. Точнее оно уже там было, но раньше я не мог разглядеть деталей. Выглядела мутация как клубок полупрозрачных ниток, летающих вокруг средоточия. Все это напоминало ту сущность, часть которой мне удалось поглотить. В этот момент из клубка выстрелила одна из нитей, прошла сквозь первую оболочку и достигла второй. Воплощенная моей волей рука из воздуха трансформировалась в призрачную руку, удлинившись на километр. Новый посыл-желание с моей стороны и гигантская невидимая ладонь схватила истребитель и потащила его к земле, обломав ему крылья. Офицеры за столом ахнули, наблюдая за небом.

Силы покинули меня внезапно. Воля полностью истощилась, а нить мутации вернулась в клубок, но турецкому летчику это не помогло. Я успел погасить его скорость и почти мягко приземлил его на землю.

Когда я открыл глаза, утерев кровь, что шла из носа, перенапрягся все же, вокруг никого кроме Анатолия не было. Все сбежались к истребителю, вытаскивая из кабины живого и почти невредимого турка.

– Это вы сделали, товарищ старший лейтенант? – Спросил меня с уважением в голосе Толик.

Благодарно кивнув ему, я принял из его рук платок, а потом ответил.

– Я.

Напряжение что держало меня после пещер, спало. Все же я не так безнадежен, как думал. Просто мне попадаются противники куда сильней меня, и на их фоне я смотрюсь жалко. Надеюсь, моя череда неудач закончилась.

Офицеры вернулись за стол через десять минут. Турка они вели за собой. Он был связан и немного побит. Я понял, что сейчас произойдет и сразу открестился.

– Капитан, вы сами с ним разберитесь, хорошо? Мне на фронт надо. Я не могу с ним возиться.

Командир штрафной роты спросил.

– А что мне в рапорте писать?

Я пожал плечами.

– Правду. Так и так. Мимо нашего текущего местоположения проезжал старший лейтенант, кудесник третьей ступени, Смирнов Семен Андреевич. Он направлялся после ранения и госпиталя в расположение своей роты. В это время в небе был замечен вражеский истребитель. Смирнову удалось своей силой кудесника сбить самолет. Вражеский пилот был оперативно задержан и передан роте штрафбата для дальнейшей его передачи высшему командному составу.

Капитан не стал спорить. Понимал, что мне и, правда, не до перевозки военнопленных.

– Добро. Так и напишу.

Съев до крошки все, что осталось на столе мы с Анатолием тепло попрощались с мужиками и отправились в дальнейший путь. Водитель снова не замолкал.

– Ох, и хорошо бьем турков. Глядишь, и выбьем их с нашей земли к лету. Как думаете, старший лейтенант?

После того что случилось с истребителем Толик перестал общаться со мной по имени и начал разговаривать более официально.

– Надеюсь так и будет. У меня своя ферма в Сибири. Хочу вернуться домой. Хозяйству нужен пригляд.

Он поежился.

– Холодно у вас там. Я то местный. Недалеко живу. Горячий ключ. Слышали?

Я кивнул и спросил.

– Фронт севернее. Город захвачен?

– Да, – Анатолий перекрестился. – Бог миловал, и я с семьей успел эвакуироваться. Ничего, – с надеждой в голосе сказал он, – даже если турки дом поломают – восстановим. Вы старший лейтенант как война закончится, в гости приезжайте. Я вам сейчас адресок напишу.

Я принял листок с адресом. Не отказывать же доброму человеку?

К вечеру, как и обещал Анатолий мы подъехали к городу Кропоткин. Водитель старого ЗиЛка был расстроен.

– Вы извините, что в сам город вас не могу доставить. Здесь высаживаю. Но мне никак нельзя.

Ему нужно было объехать город по объездной трасе, вот он и расстроился.

– Нормально все. Давай, – я крепко пожал Толяну руку. – Свидимся еще, если бог даст.

– Берегите себя, – перекрестил он меня на прощание, а потом залез в машину и поехал дальше. Только погудел клаксоном на прощание.

До города всего несколько километров. Отсюда слышу, как идут бои и рвутся снаряды артиллерии. Мимо меня периодически проезжал военный автотранспорт, но я не стал никого останавливать и просить подвезти. Возникло непреодолимое желание немного потянуть время, прежде чем снова брать в руки автомат и идти в бой.

Погода днем в этой части Краснодарского края была чуть хуже, чем в Крыму. Там сейчас плюс пятнадцать, а здесь плюс восемь. Ночью бывают заморозки до минус десяти, но это редкость. Февраль на дворе. Теплеет.

Как я не торопился, к первому посту я вышел уже через двадцать минут. Мои документы тщательно проверили и направили в нужном направлении. На этот раз нашу роту разместили не в окопах, а в самом городе. Что сказать? Военные были на каждом шагу. Все целые здания заняты. Везде установлены посты, пулеметные расчеты. Колючая проволока. Танки, бмп, тяжелые огнеметные системы. Над головой от дома к дому растянуты маскировочные сети. Город превратился в настоящий укрепрайон и так по всему южному или для простоты понимания, турецкому фронту. Наверно есть причина, по которой мы встали здесь и стоим уже семь месяцев. Думаю, я скоро об этом узнаю.

Я искал улицу Речную, дом 28. Нашел. Что сказать? Четырнадцатиэтажное жилое когда-то здание. Сейчас оно сияло дырами попаданий из танков и пуль. Половина окон разбита, а вторая заколочена досками. Дом стоял на берегу реки Кубань. Она отделяла нас от турков. Речка маленькая, сто метров шириной, но хоть какой-то барьер.

Меня заметили еще при подходе

– Семен! – Махнул мне рукой Миша Свиридов, что надзирал за своим взводом, разгружающим машину с продовольствием. Бросив их, он подбежал ко мне. Обнялись. – Ты как? Вылечился?

– Здоров как видишь. Лучше расскажи, что у вас тут? Как обстановка?

– Жопа. Слышишь?

Над головой просвистел снаряд и упал где-то глубже в городе. К небу поднялся столб огня и пыли. Я вздрогнул.

– Постоянно обмениваемся с нашими турецкими «друзьями» такими вот подарками. Ходить приходится пробежками от одного укрытия до другого. Снайперы, турецкие волшебники – диверсанты, насылаемые ими на нас пылевые бури, участившиеся случаи болезней солдат на пустом месте, общая усталость. Все немного не так, как с англичанами. Сложнее.

– И что, даже наша переброска на этот фронт не помогла?

– Турков не меньше чем нас. Они гонят в бой даже подростков, от двенадцати лет и старше. Дают им попробовать крови. Так что между нами численное равенство. Тут все сложно. Ладно, – он оглянулся на своих солдат, что как-то подозрительно затихли. – Штаб и комнаты офицерского состава на втором этаже дома. На первом этаже и в подвале расположили кухню, склады, и огневые точки. С третьего по пятый этаж комнаты рядовых. Все что выше нежилое. Там опять же огневые точки и оборудованные лежки для снайперов. Черт! – Свиридов снова резко обернулся. – Они распотрошили один из ящиков. Видишь? Прячут по карманам банки с тушенкой. Вот же!

Он убежал, а я, посмеиваясь, прошел через охраняемый нарядом вход в подъезд и поднялся на второй этаж стандартной многоэтажки.

– Явился?

В коридоре я встретил мрачного командира. Потолки в доме были низкими, не знаю что это за дом такой и кто архитектор, но двухметровому Афону Налбату приходилось пригибать голову, чтобы пройти через двери и тамбур.

На лице командира появился новый шрам, что рассекал всю щеку. От края глаза, вниз, до скулы. Отдав честь, я спросил.

– Не заживает?

Он кивнул головой и повел меня за собой, разговаривая на ходу.

– А ты что хотел? Попадешь под удар волшебника четвертого или пятого ранга и поймешь что к чему.

Он прикоснулся рукой к щеке, пустил по ране золотое сияние, но кровоточащий шрам остался на месте. Мы прошли в одну из квартир, освобожденную от почти всей мебели, разломанной на дрова, и он указал мне рукой на одну из комнат.

– Твоя. Располагайся. Через полчаса жду тебя в гостиной дальше по коридору. Обсудим дела в роте.

Пока я разбирал вещи. Раскладывал книги по полкам, ко мне кажется, заглянули все офицеры роты и ее сержантский состав. Здоровались, спрашивали о здоровье и уходили, потрепав меня по плечу.

Закончив с мелочами, я спустился вниз и получил назад свой автомат, который пришлось сдать, так как в госпитале оружие было носить запрещено, ну и взял, конечно, гранат и запасные магазины, уже набитые патронами. Убрал все под разгрузку и поднялся обратно. Совещание с командиром уже должно было начаться.

– Живой? – Спросил я нашего порученца и на все руки мастера, Елистрата Кирюхина. Он суетился у газовой плиты, запитанной от баллона, и готовил нам чай. Вместо сушки пирог с ягодами.

Мы обнялись. Все же хорошо вернуться к знакомым. Воевать рядом с теми, кто с тобой с самого начала куда приятнее, чем с незнакомцами в одной и той же форме что и у тебя.

– Садись, давай, – проворчал на меня командир Налбат. – Хватит обниматься с солдатами. Не на пикнике.

Я улыбнулся и сел на свободное место за обшарпанным столом гостиной, переделанной под штаб нашей роты. Собрание все не начиналось. Все чего-то ждали и молчали. Через минуту, я понял чего. Дверь в гостиную открылась, и в комнату прошло целых два представителя Церкви. Оба, судя по внешнему виду – послушники. Они по-хозяйски устроились за нашим столом и стали пристально, не скрываясь, рассматривать меня и командира.

Это немного выбило меня из колеи. Что здесь происходит?

– Кхм, – кашлянул Налбат. – Начнем. Как все видят, моего заместителя, старшего лейтенанта Смирнова выписали из больницы. Он многое пропустил, так что давайте введем его в курс дела.

Офицеры переглянулись. На представителей Церкви они демонстративно не смотрели. Какая кошка между ними пробежала?

Видя, что желания посвятить меня в дела никто не выказал, командир хмуро глянул на послушников, что своим видом затыкали всем рты и заговорил сам.

– Как ты заметил, у нас в роте снова присутствуют представители православного монашества. Они выполняют в роте ту же функцию что и их коллеги по всей Российской Империи. Ищут предателей людского рода. Защищают людей от тьмы и стоят на страже православного мира.

Вдаваться в подробности командир не стал. Я тоже молчал. Хоть и взгляды этих рьяных послушников меня беспокоили. Просто было неприятно. Бояться мне нечего. Ну-у. Если конечно никто не раскопает мои грязные делишки с ключом силы. Не найдет доказательств моей причастности к смерти Гончарова старшего. Не узнает о применении мной запрещенной формы из книги, написанной кровью, по человеческой коже украденной мной у мачехи, в девичестве Чернозубовой. Не вспомнит что я родственник тех самых Смирновых, предавших родину и сбежавших во Францию. Ну и конечно приключение в пещере с лордом Маркусом и поглощение мной небольшой частички того мерзопакостного существа. А так, я чист перед законом и Церковью.

Глава 7

Середина марта. В Кропоткин пришла настоящая весна. Несмотря на войну, погода и животные продолжают радоваться жизни. Поют птички, расцветают кусты, деревья и цветы. Набухают почки. Ежики проснулись и заползали по земле. В городском парке из пруда показались черепахи. Они выползли на камни и загорают, не обращая внимания на взрывы и свист пуль.

Среди серых кварталов города яркими пятнами выбиваются из привычного вида ярко-желтые цветочки жимолости голоцветковой и душистой. Сережки выпустила ива. Кизил. Тюльпаны взошли, но еще не цветут. Розовым окрасилась дикая алыча. На подходе цветение яблонь, абрикоса, груши и вишни.

– Старший лейтенант.

Это мне отдали честь солдаты из других рот, мимо которых я прошел. Махнул им рукой.

Ах, да. Я все же ботаник, в хорошем смысле этого слова. Могу отличить кизил от ореха. Так что знаю, о чем говорю.

Еще год назад или уже полтора? Не важно. Я самостоятельно начал осваивать знания первого курса университета по специальности ботаника. Сейчас же, я уже нахожусь на рубеже четвертого курса. Все учебники прочитаны. Люблю я природу, мне это интересно, и бросать учебу я не собираюсь. Да, иногда нет времени или усталость такая, что руки не поднять, но о развитии себя как личности я не забывал. Учиться мне нравилось.

Красота что окружает квартал, в черте которого стоит дом под номером двадцать восемь и в котором квартируется наша рота заслуга не одной лишь матушки природы. Я тоже приложил руку. Все же после турецких обстрелов половина деревьев и кустов выгорели до состояния черноты, а другие поломаны так, что без помощи будут восстанавливаться годами.

Зачем мне это? Просто это правильно. Мы порушили, нам и восстанавливать. Есть и вторая причина. Я нащупал ту дорожку, тот путь для меня как кудесника. Видимо тренировки до изнеможения помогли.

Все основывалось на одних лишь ощущениях, но я сдвинулся с мертвой точки и пошел только вперед, словно носорог, пробивая преграду за преградой. Главное мое достижение – у меня получилось определить к чему склонен мой дух. Жизнь. Вода. Земля. И, не знаю, как правильно назвать... Фантомная сила? Призрачная? Ирреальная? Я так и не смог сформировать точное определение этой мутировавшей энергии. Про нее я временно забыл. Даже не знаю, как к ней подступиться. Все усилия я бросил на жизнь, воду и землю. Форма третьей ступни формировалась, словно сама собой и в этом мне помогали мои медитации под деревьями и помощь им в лечении ран. Застой превратился в бешеный бег, и я сам не замечал, как с каждым днем вплетаю в создаваемую мной форму все больше незнакомых мне знаков, основываясь на одних лишь своих ощущениях и инстинктах. Я творил, а не повторял за кем-то другим.

Вот и тупичок между двух улиц, в который я стремился. Я дошел до нужного места, переступил невысокий деревянный заборчик, окрашенный в веселые цвета радуги, и присел рядом с мертвым деревом абрикоса, высаженным под чьими-то окнами. Снаряд попал ему в ствол и расщепил его, оставив после себя дыру диаметром в два кулака. Оперевшись спиной о дерево, я бросил мимолетный взгляд на послушника, что как привязанный ходил за мной по пятам, стараясь не попадаться мне на глаза, а потом прикрыл веки, выбросив его из головы. Я погрузился в себя, в свой дух, что продолжал преображаться с каждым днем. Те заплатки, что были здесь раньше, сравнялись цветом с остальным моим духом. Больше они не выглядели чуждо. Средоточие мерно гудело и чуть не пылало от переполнявшей его силы. Вокруг него летало живое доказательство мутации моего духа. Клубок светящихся полупрозрачных нитей. Я даже провел эксперимент. Попытался повторить свой подвиг с истребителем. Задействовал волю и захотел поймать самолет, что пролетал над нашими позициями. Эксперимент не удался. Клубок этой непонятной энергии никак себя не проявил. Нити даже не пошевелились. Как и сказал раньше, я не знаю, как подступиться к этой силе.

Постепенно, по мере того как я сосредотачивался, я начал чувствовать окружающее меня пространство. Черным пятном в нем выделялся мертвый абрикос. Действую без форм, на одних лишь ощущениях и воле, я начал наполнять его той частью своей силы, что отвечала за жизнь и воду. Вычленить ее из общего потока было сложно, но я учился. Почву я питал силой земли. Через какое-то время во мне что-то шевельнулось. Это чуть сдвинулось огромное расписанное мной вручную полотно формы третьей ступени, что занимало половину пространства между средоточием и первым слоем духовной оболочки. Оно напоминало вселенную в миниатюре. Такое же необъятное, запутанное и сложное. Если бы я попытался перенести изображение того что у меня получилось в реальный мир, понадобился бы лист бумаги шириной семь метров.

Тем временем абрикос, к которому я прикасался спиной, на глазах оживал. Кора принимала свой естественный цвет. Сухие ветки отпадали и на их месте проклевывались новые побеги. Дыра в стволе зарастала. Чудо происходило прямо на глазах. Набухли бутоны, а потом, на пике вливания силы – они распустились, и абрикос зацвел миллионом бело-розовых соцветий. Воздух наполнился сладкими ароматами. Не прошло и пяти минут, как к дереву слетелись все пчелы с округи, жужжа над моей головой.

Я снова поймал тот мимолетный момент вдохновения и, как и раньше начал вносить правки в форму, заменяя одни знаки другими и дорисовывая то, чего, по моему мнению, не хватало. Время в медитации шло медленнее, чем снаружи. Я просто не замечал его ход. На очередном взмахе моей руки, все то полотно знаков, геометрических фигур и слов из алфавита всех народов земли, начало терять свою форму. Видоизменяться. Форма из слов, чисел и фигур, начала скукоживаться в одну точку. Все происходило очень быстро. И вот она превратилась в маленькое деревце цветущего абрикоса, словно скопированного из реальности. Невероятно. Деревце тем временем заняло свое место рядом со средоточием и начало летать по его орбите рядом с клубком из полупрозрачных нитей.

У меня все получилось, а я не верил...

Кудесники не боги и не обладают идеальной памятью. Никто не смог бы за секунду сформировать такую объемную форму, воспроизведя ее в своем разуме до мельчайших деталей. Так что, начиная с третьей ступени, после создания, формы сами встраиваются в наш дух, принимая зачастую самые причудливые виды. Формы становятся неотъемлемой частью духа. Его продолжением.

Подлетев ближе, я осторожно погладил деревце, что цвело внутри меня, и попытался вслушаться в свои ощущения и вибрации что оно распространяло. Я пока не знал, на что способная эта форма, но это меня никак не беспокоило. Так или иначе, первый шаг сделан, и я теперь с полным правом могу называть себя кудесником третьей ступени.

Время тренировки подошло к концу.

Я открыл глаза, огляделся и встал с земли. Настроение улучшилось. Я посмотрел вверх. Над головой было белым бело от цветов. На ветвях абрикоса уже сидели птицы, пока пчелы делали свою работу. Отряхнувшись от налипшей земли к штанинам, я пошел обратно по направлению к Речной улице. Послушник что следил за мной, направился следом. Его прищуренный взгляд ловил каждое мое движение. Внутри я поморщился. Дурак с промытыми мозгами.

Недавно все кварталы в городе разделили на квадраты. Теперь передвигаться из одного квартала в другой могли лишь офицеры и представители Церкви, да и то нужен специальный пропуск. Солдаты носили медицинские маски на лицах. Тот самый запах гнили, который испускал Глеб, вернулся. В весьма неожиданных местах города могли вспыхнуть любые вспышки заболеваний. От кори до чумы. На вопрос в чем дело, все только пожимают плечами, кивая в сторону Европы. Мол, все идет от них. Церковь что-то ищет и следит за кудесниками. Впрочем, обычных людей она тоже проверяет. Доносы солдат на сослуживцев стали обычным делом. Обстановка вокруг нервная. Никто ничего не понимает. Все подозревают друг друга не пойми в чем. Нервные срывы. Жалобы солдат на кошмары что приходят к ним каждую ночь.

Я, конечно, догадывался о сути происходящих в мире событий, но держал рот на замке. Надеюсь, боярская дума в скором времени объяснит людям что происходит.

Из-за этих и других причин наш фронт был не готов идти в атаку. За то время что я здесь нахожусь, мы предприняли три попытки пересечь реку Кубань. Ни одна из них не окончилась победой. Мы были вынуждены отступить на свои позиции. Радовало лишь, что у турков тоже не все ладно. И у них вспыхивали болезни, а солдаты не могли спать из-за снов, в которых их заживо пожирали мириады букашек. Черви, клопы, комары, бабочки. Фу. Мерзкие сны иногда приходили и ко мне, но я отгонял их всплеском силы из средоточия.

Когда я проходил мимо поста из ребят четвертой роты, заметил, как один из солдат закашлялся, приложив ко рту платок, испачканный кровью. Я передумал идти мимо и подошел к ним. Послушник что шел следом тоже приблизился, встав рядом со мной.

– Что с тобой? – Спросил я рядового. Его товарищи, что стояли рядом, нахмурились.

Тот к кому я обращался, замялся, но ответил.

– Не знаю, старший лейтенант. С утра кашляю. И вот, – показал он платок запачканный красным.

– Подойди, – отдал я приказ, и он перепрыгнул мешки с песком, за которыми прятался их пост на пересечении улиц и покорно подошел ко мне. Я приложил свои руки к его груди и пустил по ним ниточку своей энергии из средоточия, разделяя поток и направляя в него только жизнь. Обычные формы тут не помогут. Уже замечено, что болезни, которые к нам приходят плохо поддаются лечению стандартными средствами. Нужна именно специализация на жизни, сильный кудесник или огромный опыт.

Сила стекла изумрудным потоком по моей руке и проникла в грудь рядового. Голова, сердце, почки. Все было хорошо, пока я не дошел до легких. Вот тут и начались проблемы. В них присутствовала чернота, и я знал, как с этим быть.

– Потерпи. Сейчас будет больно. А вы, – обратился я к другим солдатам, – держите его. И дайте ему прикусить палку, а то еще язык откусит.

Послушник что стоял рядом вместо помощи начал читать молитву, осеняя рядового крестом. Тот побледнел.

– Начинаю, – предупредил я всех.

Снова положив обе руки на грудь человека передо мной, я подал в него свою силу одним мощным потоком, не распыляя ее по всему организму, а направляя точно в легкие.

– А-а-а-а! – Закричал он, не в силах терпеть боль от выжигания черной мерзости. Моя изумрудная сила жизни просто испаряла те вонючие миазмы, что проникли в него. Он затрясся, попытался высвободиться из хватки, но его сослуживцы держали крепко. Понадобилось пять минут, чтобы выжечь все, что я нашел. Рядовой обвис на руках товарищей и потерял сознание.

Убедившись, что черноты в нем не осталось, я убрал руки от его груди, оставив на форме рядового два отпечатка своих ладоней. Форма была прожжена насквозь.

– С ним все в порядке, – сказал я солдатам, отряхивая руки, словно к ним могла прилипнуть та внутренняя грязь. – Через пару часов проснется. Пусть отдохнет.

– Спасибо, – сказали они мне, укладывая сослуживца на мешки с песком.

В разговор вступил злой, нервный послушник.

– Вы должны были доложить об этой ситуации офицерам. В армии введен красный режим. О любых случаях болезни или странного поведения сослуживцев вы ОБЯЗАНЫ докладывать офицеру. Почему вы этого не сделали, паршивцы?!

Слушать, как он песочит солдат четвертой роты, я не стал и пошел дальше по улице. Проверять посты. В нашем квадрате всего два кудесника. Я и командир Налбат. От послушников пользы мало. У них только первая ступень, да и не выглядят они опытными людьми. Держатся в стороне от нас. Мы даже их имен не знаем. Короче, всех солдат нашей роты, четвертой и шестой рот лечим мы. Правда, от Налбата тут тоже мало толку, с его склонностью к воздуху и гравитации. Вся нагрузка на мне.

Я обошел весь квадрат. Опросил солдат. Побывал в соседних домах, в гостях у других рот. И в конце пути, навестил отдельный пост медпомощи, где содержались не раненые, а вот такие, странные больные с непонятными симптомами. Их не удалось вылечить за один сеанс и их поместили в карантин. Подвал, где их содержали – охранялся. Солдаты что стояли тут в карауле носили на лице не обычные медицинские маски, а противогазы. Это как по мне было чересчур, но начальство отдало такой приказ, а мы выполнили.

– Старший лейтенант, – отдал мне честь сержант, начальник над караулом.

Я кивнул.

Проверив у меня документы, так положено, хоть меня и знали в лицо, мне дали пройти внутрь. Спустившись по ступенькам вниз, я сразу поморщился. В подвале дома, что стоял на отшибе нашего квадрата, стоял неприятный носу запах разложения, спертого воздуха и нечистот. Запах отчаянья. Солдаты что попали сюда – редко когда возвращались в строй. Они или скрыли от нас свою болезнь или вовремя не заметили симптомов, и помочь им было уже не в наших силах. Поправлюсь. Не в моих силах. Карантин. За пределы квадрата хода нет. Больных нельзя было направить в серьезные госпитали. Ни в Севастополь, никуда... Специалисты, которые у нас были, сидели при штабе армии, в центре города и они физически не могли вылечить всех.

Между десятками старых ржавых металлических кроватей ходили добровольцы. Они носили белые халаты и противогазы. На их плечи я возложил задачу колоть больным обезболивающее, в случае если они уже не могут терпеть боль и своими криками нагоняют на остальных страх. И они же, добровольцы из солдат, выносят кал, мочу и трупы.

Ко мне подошел старший сержант Медведев Богдан. Он знаком мне еще с первых дней на войне. Вместе ехали на поезде. Хороший парень. Дисциплинированный и дотошный. Служит в нашей роте у лейтенанта Свиридова.

– Плохо дело, – сказал он, когда подошел ко мне. Через противогаз, надетый на нем, было плохо слышно, но я уже привык к этим неудобствам. – За ночь еще четверо отошли в мир иной. Мы их закопали там же где и остальных. Как вы и велели.

Сказать мне было нечего. Я делал все что мог. Консультировался с другими кудесниками, теми из них кто был способен хоть как-то лечить запущенные случаи этой заразы, и ответ был один – нет ответа. Помочь может только личный опыт и собственная сила. Мне сказали, чтобы я продолжал пытаться и не опускал руки. Даже если и не помогу, наберусь опыта и когда-нибудь спасу чью-то жизнь. И хоть это и прозвучало цинично, я внял советам более сильных кудесников, чем я.

Кивнув Медведеву, я пошел от одной койки к другой. Прикладывал руку к телам солдат, в чьих глазах еще теплилась надежда, и пускал по ним изумрудную силу. Изучал изменения в их внутренностях и шел дальше, внося правки в медицинский журнал, который пришлось завести в связи со всеми этими событиями. В нем я описывал свои ощущения при лечении. Случаи удачных и неудачных операций.

У очередной койки я остановился. Этот пациент был особым. Дрянь что убивала младшего лейтенанта из шестой роты, имела знакомый мне привкус силы. Той самой силы, которой обладает моя семья и я.

Погрузившись через свою силу в тело офицера, я нашел паразита там же где и вчера. Уже порядком ощипанный он свил себе гнездо в мозгу. Привычно отщипнув от него кусочек, чем вызвал едва слышный визг полупрозрачного существа в виде жука, я забрал этот комок призрачной слизи себе, поместив в собственное пространство духа. За сутки кусочек чужого призрачного тела распадался и станет частью меня, усиливая мою мутацию. По крайней мере, я так думал, так как только таким способом удавалось расшевелить клубок нитей, что летал вокруг моего средоточия. Но смысл был не в том, чтобы стать сильней. Я хотел вылечить офицера и путем проб и ошибок – этот способ показался мне лучшим. Если я просто отрываю кусок тела этого существа и не забираю его себе, оставляя висеть в пространстве, где его никто не видит кроме меня, он снова возвращается в паразита, сращиваясь с основным телом жука. Убрать существо-паразит разом, тоже не выход. Я подобрал оптимальный объем его плоти, который могу переработать за сутки. Рисковать собой и брать больше чем могу переварить я не хотел.