Текст книги "Болото (СИ)"
Автор книги: Андрей Пинаев
Жанр:
Постапокалипсис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Глава 19
Извещение о том, что до отъезда оставался один день, кураторы подсунули мне под дверь. Осознание этого наполняло сердце тоскливым, тянущим чувством, и лишь Марина почему-то была по прежнему весела. Вечером накануне отъезда она пришла ко мне.
– Максим, айда погуляем? Тут ресторан такой хороший, и людей там нет почти… давай, а?
У меня не оставалось денег даже на плитку шоколада, но сказать об этом Марине я не смел. Впрочем, она поняла меня без слов:
– Да ладно, чего ты? Те деньги, я ж только билет купила, да так еще, по мелочи… так что хватит нам.
– Ладно, подожди тогда.
Последний раз я был в ресторане вечность назад, отмечая возрастание старшего брата. Тогда меня впервые в жизни заставили надеть галстук, мама уверяла, что без него меня непременно выгонят. Разумеется, галстука у меня не было; не было вообще никакой выходной одежды, но поразмыслив, я решил, что в провинциальном городе порядки не столь строгие и, выбрав наименее измятую из рубашек, почистил зубы и старательно причесался.
Ресторан оказался больше, чем я думал; в зале был полумрак, негромко играла спокойная музыка. Мы заняли скромный столик в уголке, инстинктивно выбрав место подальше от глаз. У официанта при виде нас дрогнула щека, но придираться он не стал. Бесшумно засветив свечу на столике, он протянул меню Марине – должно быть, она показалась ему более платежеспособной. Марина благодарно кивнула. Была она сегодня какая-то необычно ласковая и спокойная.
Мы поужинали в молчании, лишь перекидываясь улыбками. Потом Марина заказала недорогого сладкого вина, и мы начали лениво смаковать его, изредка обмениваясь репликами.
– Наши девчонки недавно чуть одного мужика не прибили.
– Что так?
– Да он к Таньке приставал. Не в том смысле, что приставал, он ей гадости говорил. Что мол вы все ущербные, вас бы вовсе сразу надо… того.
– Урод.
– Ага… он поворачивается, а за его спиной мы стоим. Ленка камень здоровенный взяла… ух он драпанул! а слышал, «Алые» остаются.
– Нет, откуда? Я их в городе и не видел почти.
– Они в центре поселились, не самые конечно лучшие номера взяли, но все равно дорогие… все две недели по барам и ресторанам ходили и еще у них на две недели осталось. Здорово, да? Говорят, богатый дом нашли. А нам завтра утром уезжать.
Она загрустила, допила вино и жестом попросила у официанта еще.
– Как тогда генератор отключили, мне так страшно стало. Ведь надо возвращаться… так не хочется. Снова этот туман, снова крысы… хоть бы еще пару недель.
Я пристально посмотрел на нее, она отвела глаза. Я тихо произнес, тщательно взвешивая слова:
– Марина… ты только не вздумай, поняла? Не вздумай к «Алым». Ну, как тогда ко мне… поняла? Не смей. Оно того не стоит.
Марина не обиделась и не удивилась. Покачав туфелькой, она ответила:
– Ты не понял, да? Слепой ты, Максим. Глаза есть, а ничего не видишь.
– Ты о чем?
– Я хитрая, Максим. Думаешь, я бы предложила себя любому? Думаешь, предложила бы вообще кому-либо… кроме тебя. А вот видишь, как я ловко придумала: и тебя хотела получить, и билет в город.
Медленно краснея, я спросил:
– Я что-то не понял… это ты мне сейчас в любви что ли призналась?
– Да. – просто ответила Марина. – Я бы очень хотела быть с тобой, Максим.
Я прислушался к своим чувствам, допивая вино.
– Нет. Извини…
– Ладно. Но ты ведь не откажешься принять от меня подарок на память?
– На память? Ты куда собралась?
– Никуда не собралась, так… вот, держи и не задавай глупых вопросов.
Перегнувшись через стол, Марина протянула мне маленький предмет на блестящей цепочке. Это был простой брелок для ключей, маленький пластмассовый медвежонок. Ее подарок неожиданно смутил меня, и я сказал, не глядя в глаза:
– Спасибо огромное.
Марина встала и положила на стол деньги. Потом она склонилась (я почувствовал легкий цветочный запах) и осторожно коснулась губами моей щеки. Не прощаясь, она ушла, а я сидел еще некоторое время. В голове приятно шумело от двух бокалов, незатейливая музыка навевала дрему, и мне совсем не хотелось уходить. Однако официант, явно раздосадованный невыгодным клиентом, вскоре велел "покинуть заведение" ибо "здесь не напиваются". Я хотел было поспорить (всего два бокала!) но передумал и вернулся в свой номер.
Утром в дверь номера забарабанили наши кураторы. Как не хотелось мне покидать уютный номер! Остальные тоже были не в духе. Некоторые девчонки плакали, когда их вели к посадочной площадке; но только не Марина. Как ни странно, она была спокойна и легко улыбнулась, кивнув мне.
Один за другим ребята входили в дверь пассажирского бота; но когда пришла очередь Марины, все ее спокойствие вдруг исчезло. Она с ужасом отпрыгнула от двери, словно это была пасть чудовища; ее лицо исказилось страхом, и она побежала прочь. Куратор бросился за ней, но через несколько минут вернулся, роняя капли пота и тяжело дыша. Где ему было, городскому жителю, догнать закаленную жизнью на Болоте девушку!
Наш начальник некрасиво сморщился.
– Значит так… сообщайте пограничникам, пусть ищут. Ячейке «Ртуть» – штраф восемь тысяч кредитов. И сообщите в Лагерь, чтобы готовили карцер.
Я больно ударил себя по коленке. Дура! Куда ей бежать? Теперь попадет в карцер, да и Лена с ячейкой ее за этот штраф заклюют потом… что же делать?
– Владимир Сергеевич! Можно я за ней сбегаю! Я знаю, куда она могла пойти… не надо карцер, я ее быстро приведу сейчас!
Начальнику явно не хотелось раздувать скандал. Он повернулся к куратору:
– Погоди пограничникам… – И, обращаясь ко мне: – Пулей!!! Стой. Рацию возьми.
Я рванулся вперед. Я не солгал, я действительно знал, куда могла побежать Марина: она очень любила маленький парк на окраине, и я нередко сталкивался там с ней.
Когда легкие запылали огнем, я перешел на шаг. На лавочке возле парка два парня пили пиво; я спросил у них:
– Тут девчонка не пробегала? Моя ровесница, в джинсах и куртке тоже джинсовой?
– Гы… так это она от тебя так убегала?
Медленно я вошел в парк; на стриженой лужайке у маленького озера лежала лицом вверх Марина, раскинув руки. Широко распахнутые глаза смотрели в небо, на лице застыла улыбка.
Я сел рядом и достал рацию.
– Она в парке. Можете не торопиться, она умерла.
– Что?! Какого… – Взвыл начальник, но я уже выключил рацию. Некоторое время я сидел молча, потом с силой ударил кулаком в землю, еще и еще. Мелкие камни расцарапали костяшки, и я заплакал, слизывая кровь с руки. Господи, как это вообще могло произойти? Так не должно было быть! Неправильность, вопиющая несправедливость всего происходящего жгла меня. Марина должна была ходить по этим зеленым тропинкам, смотреть в синее небо и носить то самое платье с открытыми плечами, а не драться с крысами в вечном тумане!
Если бы только знать, кого за это убить… но кого? Дядьку Петро, который всегда нас жалел? Начальника? Он сам подневольный человек. Может, президента? Но и он подчиняется закону. Во всех этих головах с пятнадцати лет четко прописано, что неинфицированные – угроза обществу.
Подошли угрюмые кураторы, с ними был доктор. Одного взгляда на Марину ему хватило, чтобы понять причину смерти:
– Сердце не выдержало… жалко, юная совсем.
Марину положили в черный мешок и понесли на носилках. Я шел рядом и молча глотал злые слезы, пока не увидел, что мы идем к боту.
– Черт вас дери! Хоть похоронить-то вы могли ее в городе?!
– Не положено. – буркнул начальник. – вот дура. Столько хлопот теперь с документами…
Пламя, что сжигало меня, вспыхнуло, застилая глаза, и, более ни о чем не думая, я врезал начальнику в челюсть. Его ответный удар размазал меня, и, уже лежа на земле, я услышал:
– А этого – сразу в карцер!
Глава 20
Дверь распахнулась, и в карцер кубарем влетел Толик. Я с трудом сфокусировал на нем взгляд:
– А ты… чего… тут?
Толик поднялся и поморщился от гула реактора за стеной.
– Я Мишке врезал при начальнике. С его согласия, конечно.
– Зачем?
– Чтобы в карцер попасть, дурень! Ребята же волнуются за тебя, вот я и решил, что тоже пойду…
Дверь распахнулась, и в карцер кубарем влетел еще один Толик. Я помотал головой, прогоняя видение и спросил:
– Сколько я уже здесь?
– Двенадцать часов. Плохо тебе?
– Как… Двенадцать часов? Значит… еще полтора суток сидеть… странно. Я думал, я тут уже давно… ведь мне уже… – я начал загибать пальцы – …восемь раз приносили еду…
– Тебе приносили еду всего два раза, Максим.
Я замычал от тоски и стукнулся головой о стену.
– Показалось, значит. А тут недавно Марина приходила…
– Марина не приходила. Она вчера умерла, ты забыл?
Марина в углу комнаты игриво улыбнулась. Я засомневался в правдивости слов Толика.
Толик проследил за моим взглядом и нахмурился.
– Ладно… короче, Лиза как узнала, что тебя в карцер заперли, вот, просила передать… – Толик порылся в карманах и извлек крошечную белую таблетку. – на… прими. Она сказала, это чтобы стало все равно.
Я равнодушно сунул таблетку в рот. Она имела неприятный, жгучий вкус, язык сразу онемел. Неожиданно таблетка превратилась в таракана; я в ужасе выплюнул его и растоптал.
– Плохо… огорчился Толик. – у меня всего одна была.
Примерно через месяц охранник по имени Гена, молодой и явно сочувствующий нам, принес поднос с бутербродами и бутылку минеральной воды. На то, чтобы съесть все это, у нас ушло около трех дней. Еще через месяц дверь открылась и охранник увел Толика. Однако Толик почти сразу вернулся.
Я ткнул Толика пальцем, чтобы убедиться в его реальности, и спросил:
– Тебя же выпустили?
– Я опять Мишке врезал… теперь одновременно с тобой выпустят.
Мы начали говорить друг с другом, пытаясь хоть как-то отвлечься от низкого гула реактора, сводящего нас с ума, но вскоре я поймал себя на том, что отвечаю невпопад. Я замолчал, а Толик некоторое время продолжал говорить со мной, и похоже, он продолжал слышать ответы. Наконец замолчал и Толик, и гул реактора накрыл нас полностью.
Неожиданно стало тихо. Я встал, не веря в наступившую тишину и помотал головой. Мысли начали проясняться, постепенно я понял, что нахожусь в карцере не столетие, не год и даже не месяц, а всего лишь сутки с половиной. Толик тоже встал и ошеломленно посмотрел на меня.
– Это что… реактор смолк? Почему так тихо?
– Ты тоже его не слышишь? Я думал, мне кажется…
– Может, профилактика у них, отключили?
– Так просто взяли и отключили? Нет, что-то случилось.
Толик подошел к двери и посмотрел в узкое окошко.
– Никого… может, постучать? Да не услышат ведь.
В карцере стало темнеть. Я поднял глаза: тусклый плафон светил по-прежнему, однако углы заполнила тьма.
– Что за хрень?!
Мы стояли в круге света под плафоном спиной к спине, а стены исчезли, поглощенные непроглядной, черной темнотой. В абсолютной тишине где-то далеко послышалось мяуканье. Я спиной ощутил, как Толика начала бить крупная дрожь, и она усилилась, когда из темноты вышла маленькая серая кошка. Она села и спокойно начала вылизываться.
Толик медленно опустился на колени, он в ужасе смотрел на кошку, а по его щекам текли слезы.
– Я же не хотел…
– Толик, ты чего?!
– Я не хотел…
Протянув к кошке дрожащие руки, Толик на коленях пополз к ней. Кошка, не обращая на нас внимания, продолжала умываться. Я схватил Толика за плечо, но он дернулся, освобождаясь. Тогда я кинулся на него, прижал к земле и расчетливо ударил в лицо. Толик затих, а кошка, бросив на нас презрительный взгляд, ушла в темноту.
Толик плакал, размазывая кровь по лицу. Я обхватил его за плечи:
– Тихо, тихо, не надо. Что это было?
– Ты тоже видел?
– Да… кошку видел.
– Это та самая кошка… я ее убил. Когда жил в детском доме. Она… ходила в туалет где попало… ну и… ребята сказали, надо ее убрать. И я сам вызвался… взял шприц и… а теперь она пришла за мной…
– Тшшшш… – я крепко обхватил Толика, опасаясь, что он опять попытается уйти. Но Толик не пытался, он лишь плакал, уткнув разбитое лицо в колени. Внезапно я ощутил чье-то присутствие; обернувшись, я увидел Лизу.
Она стояла в темноте, зябко обхватив себя за плечи. Ей было холодно, она дрожала.
– Лиза! Иди сюда! Мы здесь! Что произошло?
Услышав мой голос, Лиза беспокойно заоглядывалась, и, словно не видя меня, сделала неуверенный шаг в сторону.
– Лиза! Я здесь!
Но Лиза не видела меня. Покрутив головой, она медленно пошла мимо нас. Я хотел встать и коснуться ее, но Толик поймал меня и, хитрым приемом вывернув руку, прижал коленом к полу.
– Идиот! Отпусти меня! – взвыл я. – Лиза же потеряется в этой темноте!
Но Толик лишь сильнее прижал меня. Лиза сделала еще шаг и вдруг, взвизгнув, провалилась в невидимую яму.
– Лиза!!!
– Придурок, это не она! Это не она!
Толик осторожно ослабил захват, и я сел.
– А вдруг она? Вдруг там… что-то такое случилось, и она теперь бродит в этой тьме…
– Я тебя сейчас отпущу, но если кинешься туда, врежу.
– Ладно, отпусти… что вообще происходит?
Во тьме медленно проявились очертания женского лица.
– Пошла прочь!!! – крикнул Толик, выставив ладонь в защитном жесте. – тебя нет здесь! Это не ты!
Из призрачных глаз выкатилась слезинка, и лицо исчезло. Толик повернулся ко мне:
– Видишь? Нас кто-то хочет выманить. Не поддавайся!
Больше часа призраки пытали нас. Я видел множество людей – мать, отца, брата, ребят из Лагеря – всех тех, кого я когда-либо любил или ненавидел. Были там и неизвестные мне люди – без сомнения, знакомые Толика. Несколько раз появлялась Лиза. Сначала она лишь выглядела испуганной, но потом я с содроганием увидел на ее голове широкую рваную рану. Лиза плакала и неловко зажимала ее рукой. На этот раз Толику все же пришлось мне врезать.
Наконец где-то в темноте с лязгом распахнулась дверь, и я услышал шаги. Сквозь темноту уверенно шел начальник. Он недовольно огляделся.
– Что это у вас тут так темно? Ладно, на выход. Надеюсь, извлекли урок?
Я радостно вскрикнул и кинулся к выходу. Приблизившись, я увидел тьму в глазах начальника, но было поздно. Он схватил меня, и его рука обожгла сквозь рубашку. Толик вовремя ухватил меня за ногу и выдернул обратно в свет; он крикнул призраку что-то невнятное и оскорбительное, и тот исчез. Я вскочил на ноги и в истерике крикнул в темноту:
– Кто ты?! Покажись сам, если не боишься!!!
Тьма замерла, затем встрепенулась, и я увидел вдали приближающийся огонек. Холодный ужас наполнил меня, ведь я понял, кто шел к нам. Я поднял негнущуюся руку и перекрестился.
Пылающий выглядел точно так, как его описал дядька Петро, только не стонал. Напротив, его опаленные губы кривились в усмешке; Пылающий неслышно прошептал что-то. Я не разобрал ни слова, но каким-то образом понял смысл: он предлагал нам подарок, который сделает нас счастливыми.
– Пошел прочь!!! изыди!!! Вон!!! – я кричал, надрывая голос и брызжа слюной, я орал самые страшные ругательства, какие знал, а Пылающий слушал меня и улыбался страшной мертвой улыбкой. Наконец его терпение переполнилось, он раскинул руки, словно желая обнять меня, и темнота сомкнулась…
…Когда я открыл глаза, было светло. Я лежал на койке лазарета; повернув голову, я увидел Толика и Лизу, которая смывала кровь с его лица. Увидев, что я очнулся, она приложила палец к губам:
– Тихо. Не говори ничего.
Однако я разлепил пересохшие губы и спросил, превозмогая боль в сорванных голосовых связках:
– Ты в порядке?
– Я? А мне-то что сделается? Это вам, дуракам, неймется.
– Почему перестал работать реактор?
Лиза странно посмотрела на меня, затем подошла к шкафчику и вынула шприц и блестящую ампулу. Она подошла ко мне и, воткнув иглу в сгиб локтя, сказала:
– Реактор не переставал работать ни на минуту. Ты спи, не волнуйся ни о чем…
Лиза вышла, а я сполз с койки и принялся тормошить Толика.
– Мммм?
– Толик… это что, правда было? Или приглючилось мне?
Невнятным из-за начинающего действовать снотворного голосом Толик ответил:
– Правда. Я тоже был там.
– А… потом, в конце, что было?
Толик стремительно засыпал, но даже немалая доза лекарств не могла скрыть страх в его голосе:
– Пришел мальчик с собакой… и Пылающий бежал от него.
Глава 21
Самое противное время года на Болоте – осень. Туман становится особенно густым, чахлые болотные деревья, и летом-то не особенно красивые, сбрасывают желтую листву и становятся совершенно уродливы.
Жизнь текла своим чередом. Мы ходили в походы, время от времени дрались с крысами, ловили странных зверей для Борецкого и копили деньги на билеты. В лидеры уверенно выбилась ячейка «Алые»: практически каждый поход они приносили добычи на две-три тысячи. Артем из второй северной ячейки как-то посетовал:
– Вроде те же города грабим, а приносим всего ничего… и патронов они почти не тратят. Заговоренные они, что ли?
После нашего заточения в карцере целый месяц мы с Толиком будили ребят криками по ночам. О происшедшем мы не рассказывали, на все вопросы Толик отвечал, мрачно глядя под ноги:
– А чего там рассказывать… глюки были, от этого гудения.
Я же и вовсе молчал. Осень на Болоте вгоняла меня в тоску, и я все чаще искал уединения. Даже Лиза покинула мои мысли, и я перестал ее навещать. Стремясь хоть как-то развеять эту черную тоску и заодно подзаработать, в перерывах между походами я за умеренную плату помогал девчонкам с кухни, мыл полы и вместе с завхозом разгребал барахло на складе. Ребята видели, что со мною творится неладное, но были уверены, что я тоскую по Марине. Это было не так; я почти не знал ее, а в шестнадцать лет память милосердна и недолго держит подобные воспоминания. Иногда я доставал ее подарок, брелок в виде медвежонка, и честно пытался вызвать в себе скорбь, но увы, безуспешно.
Приближалась годовщина нашего пребывания в Лагере, и ребята решили по этому поводу устроить небольшое мероприятие. Весь Лагерь оживился, закипела работа: в «Кафе» притащили несколько длинных столов со склада, сталкеры таскали с Болота орехи и редкие плоды, а девчонки с кухни еще за два дня до «мероприятия» начали готовить "Нечто Особенное". Даже я расшевелился, и однажды вечером постучал в комнату Лизы.
– Лиза, привет…
– Надо же, кто пожаловал! Ну заходи.
Вообще-то нам, «лагерным», не полагалось бывать в комнатах взрослых, не полагалось даже заходить в этот сектор Лагеря, но у нас на это смотрели сквозь пальцы, и в комнате Лизы я был не первый раз. Сразу было видно, что комната принадлежит медику: стены и пол сияли стерильной чистотой, во всем чувствовалась лаконичность – начиная от скромной кровати, застеленной цветным покрывалом, до единственного цветка перед экраном, имитирующем окно. Сейчас «Окно» было выключено, но обычно "за ним" был сад.
– Отлично выглядишь.
Лиза и правда выглядела намного лучше, чем во время нашей последней встречи. Бесследно исчезли серые тени под глазами, губы вновь приобрели естественный цвет, и даже наметился легкий загар – словно она пару недель провела под солнцем, хоть я и знал, что она уже год не выходила из-под земли.
– А у нас тут что-то вроде праздника намечается.
– Это по какому поводу?
– Год уже как здесь. Ну, я вот подумал… не хочешь пойти? Со мной…
Лиза шевельнула бровью:
– О… неужели это официальное приглашение на свидание?
– Ага! – засмеялся я.
– Ну, тогда ты должен кое-что знать… я ведь недавно замуж вышла.
На мою голову словно вылили ведро холодной воды.
– Когда ты успела? – спросил я, пытаясь сохранить улыбку. – ты же все время была здесь!
– Ну, все таки двадцать второй век… по интернету. Там же и познакомилась… он хороший человек. Вот через месяц кончится стажировка, встретимся.
– Рад за тебя! – сказал я совершенно искренне. Я действительно был за нее рад. – но ты все равно приходи, будет весело. Девчонки что-то «Этакое» хотят приготовить.
– Ладно, приду. С тебя угощение!
Я поднялся наверх и вышел на площадку. Туман сегодня был особенно густым, казалось, можно разбежаться – и увязнуть в нем, как в вате. Даже вышка, где дежурил сердитый и вечно обиженный на жизнь охранник по имени Влад, была скрыта. Неожиданно мне пришло в голову, что я могу выйти из лагеря незамеченным. Я подошел к западным воротам, тем самым, через которые когда-то ушел, впав в депрессию, Антон, парнишка из северный ячейки «Гидра». Конечно, я не собирался повторять его судьбу; мне просто хотелось побыть одному. На площадке лениво перекидывали мяч девушки с кухни. Я дождался, пока они увлекутся игрой и забудут обо мне, бесшумно повернул задвижку и выскользнул за ограду.
– Я только чуть-чуть отойду… еще пару шагов… – уговаривал я свою совесть, а ноги несли меня все дальше. Я остановился, только когда о Лагере напоминало лишь слабое пятно прожектора в тумане. Сидя на камне, я выкурил одну за другой несколько сигарет и вдруг услышал в тумане голоса: вероятно, возвращались «Пираты». Я подумал – не скрыться ли мне от них? Но, поразмыслив, не стал: Вовка, командир «Пиратов», был нормальный парень, доносить на меня он бы не стал.
Голоса приблизились, и я с большим неудовольствием различил голос Женьки. Было совершенно непонятно, почему они возвращались так быстро (ведь ушли они лишь вчера), да еще и с западной стороны, но об этом следовало подумать позже: попасться в лапы «Алым» за территорией лагеря мне совсем не улыбалось. Я тихо встал и поспешно направился туда, где тускло светил сквозь туман прожектор, но на моем пути вырос Борька с пистолетом-пулеметом наперевес. Он весело ухмыльнулся:
– Смотри-ка… точно как он говорил! Ребята! Он здесь!
"Алые" окружили меня, я стоял не двигаясь. Я ничего не понимал.
Подошел совершенно спокойный Женька и, ничего не говоря, ударил меня рукояткой пистолета-пулемета в висок. Я вскрикнул и упал; тут же мои руки опутала тонкая капроновая веревка, меня рывком поставили на ноги и куда-то повели в обход Лагеря. Я дернулся было, но получил чувствительный удар под ребра и счел за лучшее молчать. Вскоре в тумане нарисовался столь знакомый мне затопленный дом; меня втолкнули в покосившуюся дверь, еще пару раз приложили рукоятью и привязали к торчащему из стены огрызку трубы.
– Какого хрена?! – наконец решил я подать голос. – думаешь, наши не поймут? Вас порвут на фиг!
Женька подошел ко мне; я подумал, что он вновь ударит меня и инстинктивно съежился. Но Женька не стал меня бить; его лицо выражало абсолютное умиротворение. Он сказал дружелюбно, словно обращаясь к давнему другу:
– Однажды мы остановились на ночлег и поздно ночью, когда выходят призраки, мы увидели приближающийся огонек. Это был ОН. Мы очень испугались и забаррикадировали дверь, но ОН просто прошел сквозь нее. Мы пытались бежать, но ОН догнал нас…
У меня перехватило дыхание.
– О ком ты?
Женька снисходительно улыбнулся:
– ОН, Пылающий. Он точно такой, как о нем рассказывал дядька Петро. сначала мы его боялись, но потом перестали; он приносил нам подарки… много золота… благодаря ему мы провели в городе целых четыре недели. А взамен он просил такую малость…
Женька показал мне свою левую руку; в лагере он ходил в черной водолазке с длинными рукавами, и теперь я понял, почему: рука от запястья до локтя была исчеркана тонкими порезами, как старыми, затянувшимися, так и совсем свежими.
– Ты… кровь ему давал?! – перед моими глазами вновь возникла страшная опаленная улыбка.
– Да… Но он просил все больше, и мы уже не могли столько дать… и тогда он сказал… что если мы приведем ему человека, он даст нам намного больше, чем мы получали прежде… он даст нам нечто особенное… только ему нужно набраться сил, а для этого нужна кровь… и он спросил меня… есть ли человек, которому я желаю смерти?
Женька засмеялся:
– Поверь, Максим, я даже не задумывался! Я назвал твое имя, и он сказал, где и когда тебя можно будет найти…
Я безвольно повис на веревке. Я очень четко осознал, что меня сейчас не побьют, не ограбят – нет, меня просто убьют и даже хуже – меня отдадут чудовищному созданию, которому место в аду. Мне хотелось кричать, плакать и молить о пощаде, но вместо этого я неожиданно для себя самого расхохотался Женьке в лицо:
– И ты поверил?
Улыбка стала шире:
– Да, поверил.
"Алые" ушли в соседнюю комнату, оставив меня привязанным. Я дернулся несколько раз, но, поняв тщетность своих попыток, разом ослабел. Из соседней комнаты донеслись голоса: похоже, «Алые» собирались обедать. Вскоре я услышал как всегда угрюмый голос парнишки по прозвищу "Танк":
– Пойду проверю, как он там.
Танк вошел в комнату, нервно оглянулся и, ни слова не говоря, закинул за спину пистолет-пулемет, достал нож и полоснул по веревкам.
– Тихо! Врежь мне, чтобы я вырубился, и беги! Да быстрее ты соображай!
Не знаю, почему он решил мне помочь, но я сразу поверил ему. Размахнувшись, я ударил его в челюсть; он покачнулся, но устоял.
– Идиот! – прошипел Танк, затравленно оглядываясь. – чем-нибудь тяжелым врежь, они же убьют меня, если не поверят!
Лихорадочно осмотревшись, я увидел под ногами здоровенный кусок кафельной плитки с присохшим к ней цементом. Я поднял ее и со всей силой отчаяния ударил Танка по голове. Он рухнул без единого звука; я услышал, как смолкли голоса за стеной и кинулся к разбитому окну. Сильно порезавшись о грязный осколок стекла, я вылез наружу и побежал, что было сил; вслед мне ударила очередь из пистолета-пулемета.
– Стреляй, стреляй… – злорадно прошептал я на бегу. – фиг ты попадешь в меня в этом тума…
БАЦ! Словно чугунный кулак ударил меня в висок, в глазах вспыхнули разноцветные огни и я, нелепо кувыркнувшись, упал. Поднявшись на колени, я коснулся головы; пальцы погрузились во что-то горячее и пульсирующее. Покачиваясь, я поднялся и пошел. Правый глаз ничего не видел, я совершенно оглох, и только одна мысль билась в воспаленном сознании: бежать! Бежать прочь отсюда!
Не знаю, сколько я брел сквозь туман. Вскоре левый глаз тоже отказал, я споткнулся и упал на колени, но продолжал ползти по вязкой болотной земле. Уже теряя сознание, я ощутил, как меня схватили чьи-то крепкие руки.
– Не успел… – с отчаянием подумал я и провалился.
…Я лежал на жесткой, но удобной кровати, и судя по запаху, матрац был набит сухой травой. Рядом со мною на табуретке сидела крошечная девочка лет шести. Она спросила серьезно и строго, как это умеют только дети:
– А почему у тебя глаза в разные стороны смотрят?
– Чего? – от удивления я резко поднялся, на что голова немедленно отозвалась такой болью, что я упал и снова потерял сознание.
Очнулся я от того, что кто-то влажным полотенцем обмывал мое лицо. Передо мной была молодая женщина лет тридцати, в одном ее ухе сияла крошечная сережка с зеленым камушком. Улыбнувшись мне, она крикнула через плечо:
– Очнулся!
В комнату вошел высокий, коротко стриженый мужчина. Он был довольно молод, однако в волосах уже белела седина. Он сел рядом и сказал:
– Ну что, давай знакомиться? Меня Алексей зовут.