Текст книги "Пётр Первый - проклятый император"

Автор книги: Андрей Буровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

ПРОДОЛЖАТЕЛИ «ДЕЛА ПЕТРА»

В ночь на 28 января, за считанные часы до смерти императора, именно эти высшие сановники собрались во дворце для обсуждения преемника, уже начали было склоняться к провозглашению императором юного Петра Алексеевича. Как–никак, прямой наследник Романовых по прямой мужской линии.

Собравшиеся, при всей громадности их власти, ужасно не уверены в себе. Не раз они спрашивают статс–секретаря А.В. Макарова – нет ли каких распоряжений императора, ещё неизвестных?! А их нет. Пётр хоть и провозглашен чуть ли не богом, из гроба не подсказывает ничего, и «дельцы» просто не знают, что предпринять.

Сторонники великого князя Петра Алексеевича предлагали даже сделку – давайте возведем его на престол, а до совершеннолетия Петра пусть правит Екатерина и Сенат…

В комнате, где решается сверхважное государственное дело, решаются судьбы всей громадной Российской империи, странным образом присутствовали гвардейские офицеры… Что они делали тут, в зале, где высшие сановники решали столь важные вопросы?! Праздный вопрос, если гвардейцы громко переговаривались между собой, демонстративно не замечая остальных, а тема была одна: они, гвардейцы, тут же разобьют боярству головы, если бояре не станут присягать «матушке–государыне», императрице Екатерине …

Так и продолжалось, пока за окнами не раздался с площади барабанный бой, звуки команд. «Оказалось», оба гвардейских полка вышли на площадь, выстроились в каре. Есть свидетельства, что даже выкатили пушки, стояли возле них с зажженными фитилями. Впрочем, насчет пушек, может быть, и преувеличение, не все подтверждают эту деталь.

Князь Репнин, президент Военной коллегии, сердито вопросил:

– Кто смел без моего ведома привести сюда полки?! Разве я не фельдмаршал?!

На что Иван Бутурлин, командир Семеновского полка, отвечал, что полки позвал он по приказу императрицы, которой все должны подчиняться…

«Не исключая и тебя»,

– ткнул пальцем в Репнина Бутурлин.

При появлении полков гвардейцы, торчавшие в зале, достали из ножен шпаги, а Меншиков тоже вынул шпагу, демонстративно протер лезвие обшлагом мундира и заявил, что если кто–то против матушки–царицы, то пусть высказывается, очень интересно будет все это послушать.

Екатерину провозгласили императрицей не потому, что её избрал Земский собор; не было даже фикции 1682 года, когда толпа из случайных людей выкрикнула: «Хотим Петра!» Екатерину I возвела на престол гвардия, прикрываясь истолкованием воли почившего Петра. Мол, раз он короновал её в 1724 году, значит, хотел видеть императрицей после себя.

Что это была за монархиня, прекрасно показывает такой эпизод: «…рано утром Петербург был разбужен страшным набатом: это неутешная вдова императрица пошутила над столицей – ради 1 апреля». (Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций. Т. 3. Ростов–на–Дону, 2000. С. 199)

А менее чем через год возник новый аналог Боярской думы – Верховный тайный совет. Возник не потому, что в нем было нечто необходимое для страны, а как следствие интриг: кучка высших приближенных Петра любой ценой хотела сохранить свою власть. Сенат – это собрание высших чиновников, а они создали собрание уже совершенно мафиозное – по принципу личного знакомства и личных договоров друг с другом. Почему Совет именно тайный? А потому, что никому не надо знать, какие дела на нем обсуждаются!

8 февраля 1726 года создан Верховный тайный совет в составе А.Д. Меншикова, Ф.М. Апраксина, Г.И. Головина, А.И. Остермана, П.А. Толстого, Д.М. Голицына и герцога Карла Голштинского. Карл попал в эту высокую компанию исключительно как муж старшей дочери Петра, Анны Петровны.

Этим же указом Сенат лишился названия «правительствующий» и стал называться просто «высоким». При отъезде императрицы править должен был теперь Верховный тайный совет…

Печальна судьба этих первых «верховников» – членов Верховного тайного совета, созданного Екатериной I в 1726 году. Первоначально из 7 «верховников» 5 были выдвиженцами петровского времени – ведь они и задумали этот орган власти как своего рода Боярскую думу для «своих». Но очень уж неустойчивыми, неопределенными людьми были эти самые «выдвиженцы»! Даже как интриганы они проигрывали потомкам древних родов: ведь даже интриганам необходимо доверять хоть кому–то и уметь действовать сплоченной группой. А выпестованные Петром «дельцы», «птенцы гнезда Петрова» не умели этого просто патологически и все время сцеплялись и с феодальными кланами Долгоруких и Голицыных, и друг с другом. Они предавали друг друга с такой рьяностью, что очень быстро в Верховном тайном совете соотношение изменилось в пользу старинных родов, Долгоруких и Голицыных (в том числе и потому, что члены феодальных родов умели держаться друг за друга).

А из первых семи членов только Головин и Остерман остались в составе Верховного тайного совета после всех перемен до 1730 года.

Всего четыре года оказалось отпущено Верховному тайному совету, но «зато» каких четыре года! Время правления двух императоров – Екатерины I и Петра II!

Замечу, что наследственная аристократия, представители старинных родов ещё далеко не у власти, они как оттеснены Петром, так пока и не стоят у кормила государства. Они ещё только возвращаются, и очень характерно, что в рядах этих возвращающихся мы видим именно Голицыных и Долгоруких, а не сказочно бездарных Буйносовых. Аристократия Руси XVII века, зашуганная «самым низким шляхетством», холуями и клевретами Петра, постепенно поднимает голову и приспосабливается к новому положению вещей… По крайней мере, та её часть, которая способна приспособиться. Пока что те, «жадною толпой стоящие у трона», – это ещё выдвиженцы Петра I.

И жена, и его ближайшие «сподвижники» – это прямые порождения Антихриста, это те, кого он вырвал из небытия, втащил в историю и кто, не будь Петра, никогда не был бы ни известен, ни богат.

А семья, родственники Антихриста, его наследники оказываются во власти всей этой сволочи … (Я использую слово не в ругательном, а в историческом смысле. – А.Б. В те времена слово сволочь использовалось не совсем так, как сейчас. Так назывались те, кого стаскивали, «сволакивали» на строительства каналов или на заводы. В официальных документах так и писалось – «посылаю на завод двести человек всякой сволочи, кого удалось загрести».), которую он сам же старательно отобрал и от которой, в силу естественного хода событий, стал зависеть.

Трудно сказать, как повернулась бы судьба империи, отпусти Господь Екатерине I или Петру II хотя бы лет 30 или 40 жизни. Каждый из этих вариантов – это сложение совершенно новой, совершенно особенной ситуации в истории государства Российского. Долгое правление Екатерины – это вероятность одного пути, долгое правление Петра II – вероятность совершенно другого.

Но Екатерине не было отпущено и 50 лет, а Петру II – даже и 20. Факт остается фактом – после Петра императоры как–то не жили. Очень может быть, им попросту помогали помирать, и притом ближайшие к трону, самые доверенные лица, – совершенно неисключено и такое объяснение вопроса.

В наш рациональный век странно, даже как–то неприлично вспоминать о том, что целых четыре поколения лежит проклятие на потомках негодяев и преступников. Выдумана даже подходящая безответственному веку нелепость – мол, «сын за отца не отвечает». Интересная постановка вопроса! Если отец или дед – достойные и славные люди, тогда, значит, принимай наследство с чистой совестью, грейся у разожженного не тобой огня! Пользуйся в свое удовольствие, наследничек!

А если твой предок – душегуб и мерзавец, тогда, значит, можно поступить тоже вполне комфортно и удобно – «а я за него не отвечаю!» И даже становится как бы можно не только не нести церковного и гражданского покаяния, не стараться исправить содеянное, но можно и пользоваться наворованным, награбленным. Дело житейское, а сын–то за отца не отвечает!

Если наследников Петра «Великого» никто не травил из их же ближайших и придворных, остается одно – все–таки они «отвечали»! Отвечали своими жизнями, своей судьбой за преступления предка, и некуда им было бежать от этого, от Высшего суда.

ЦАРСТВО ДИКОГО БЕЗЗАКОНИЯ

Называя вещи своими именами, после Петра в Российской империи наступило царство совершенно дикого беззакония. Чаще всего кивают на «закон о престолонаследии» – мол, все дело в том, что не было строгого, однозначного закона, по которому должен был возводиться на престол новый император. Несомненно, это одна из причин воцарившейся анархии; пользуясь законом о престолонаследии, как раз и можно было возводить на трон то одного, то другого, то вообще составлять «тестамент», выстраивая в очередь будущих императоров.

Но главная причина беззакония в том, что только воля Петра цементировала слой его приближенных. Вот умер Пётр, и оказалось, что даже высшие его сановники – вовсе не министры, «как в Европе», тем более никакие не убежденные сподвижники и продолжатели. Это только лишь самые доверенные, но вовсе не самые преданные слуги, совершенно лишенные собственной воли, инициативы, а уж тем более – государственного ума. Слуги, которые в отсутствие хозяина попросту грабят его имение – в данном случае государство Российское.

Компашка, которую сам Пётр выпестовал и выкормил, добивала государство, не давала вернуться хотя бы к подобию законности. Любые государственные решения принимались исключительно в интересах кучки корыстных и примитивных людей.

С этим соглашаются, пусть очень обтекаемо, даже самые лояльные к династии Романовых, самые верноподданные историки XVIII, XIX, начала XX веков. Не только Н.М. Карамзин, но и О. Егер, книга которого вышла в 1894 году. (Егер О. Всемирная история в 4 т. Т 3. СПб., 1894)

У современных историков, не связанных лояльностью к династии, обязанностью обходить многие темы, появляются уж вовсе «непозволительные» предположения. Высказываются предположения, что Пётр I вполне мог быть отравлен – слишком серьезная опасность нависала над «светлейшим князем», воровство которого Пётр наконец–то затеял пресечь. В числе возможных исполнителей, собственноручно всыпавших яду в питье императора, называют и Екатерину.

Очень может быть, следующей была и сама Екатерина – очень уж неожиданно быстро, как–то очень уж «своевременно» она скончалась. Так, что невольно приходит в голову классическое «мавр сделал свое дело…». И концы в воду – тоже классический способ «убирать» исполнителя политического убийства.

Потом жертвами интриг в высших эшелонах власти станут и сам А.Д. Меншиков, умерший в 1729 году в Березове, и Толстой, окончивший свои дни в 1730 году в каменном мешке соловецкой тюрьмы. За год до него угас в соседней темнице и единственный сын Толстого, Иван.

«Никогда ещё в нашей стране, да, кажется, и ни в каком другом государстве, верховная власть не переходила по такой ломаной линии… все они попадали на престол не по какому–либо порядку, установленному законом или обычаем, а случайно, путем дворцового переворота или придворной интриги»,

– констатирует В.О. Ключевский.

Но и Владимир Осипович нимало не колебался – все эти сомнительные наследники царя–Антихриста продолжали то, что начал Пётр. И для него, и практически для всех других историков России было очевидно – тут сталкиваются две группы людей: старая консервативная знать, которая не хочет «реформ Петра Великого», и новаторы, сподвижники Петра, люди из толщи народной.

Благодаря этим выдвиженцам Петра,

«…стало очевидным, что порушить начатое Петром не удастся. Не потому, что все недавние соратники рвались продолжать его дело… Уцелеть они могли, лишь удержав власть, а удержать её можно было, только уцепившись за дело Петрово, продолжая его. Они и продолжали. Бестолково, наобум и вразнобой, но продолжали».

(Дубов Н.Н. Колесо фортуны. М., 1981. С. 143)

Вопрос только, что понимать под «делом» Петра I? Если разворовывание и развал всего, что только можно, – тогда это «дело» преемники сделали на совесть.

Только к середине XVIII века, через 3—4 десятилетия после Петра, начала возникать хоть какая–то стабильность. При Екатерине, тоже насквозь незаконной правительнице, окончательно сложились новые «правила игры»… Этот «золотой век» «матушки Екатерины» до сих пор многие считают одним из высших взлетов России.

Но к стабилизации пришлось идти долго, мучительно, выбирая и нащупывая дорогу. В середину XVIII столетия Российская империя вступила как совершенно удивительное государство, в котором одновременно здравствовали ни много ни мало сразу три коронованных императора. В эту эпоху все новые законные наследники престола Российского маршировали колоннами, их обнаруживали даже в Италии и во Франции, а другие в это время сидели в крепостях.

«Золотой век» Екатерины, 1760—1790 годы, начался с истребления этой толпы «лишних императоров». Незаконная война с беззаконием, прямо порожденным Петром.

Совершалось столько многотайных дел и ходов, что уже и само правительство плохо понимало, где кончается правда и начинается вымысел – даже в правительственных же официальных документах. Тем более рядовые жители империи не знали, кто ими правит и на каком основании. В «золотой век» Екатерины вранья в политике и внешней и внутренней было побольше, чем при Брежневе, а правительство удавливало и затаптывало последние проблески народной свободы…

Да и для кого это был «золотой век»? Вовсе не для 35 миллионов подданных Российской империи. Это был «золотой век» для кучки дворян и чиновников, от силы для 2% всего населения страны. Он и сделался «золотым», потому что эту кучку чудовищно развратили фантастическими привилегиями, не подтверждаемыми никакой реальной службой.

В «золотой век» по России ходило множество удивительных историй, и, может быть, самая удивительная из них – история Манифеста о вольности крестьянской…

Но эта удивительная история заслуживает отдельной книги!

Книги, которую я напишу вскоре… После этой.

Глава 5
ИСТОРИЧЕСКАЯ ВИРТУАЛЬНОСТЬ

Самые грустные слова на свете: «и все это могло бы быть»…

Французская поговорка

РОССИЯ БЕЗ ПЕТРА

Парадокс в том, что представить себе Россию, в которой нет Петра или в которой он не царствует, гораздо легче, чем такую, которая состоялась. Если уж мы об исторических случайностях – то трудно представить себе нечто более случайное, нежели воцарение Петра. Строго говоря, случайно уже рождение Петра… Почему, собственно, Наталья Кирилловна должна была родить мальчика? А если бы Наталья Нарышкина родила только нескольких девочек? Или вот ещё версия: а если она в надлежащий срок производит на свет вполне приличного, здоровенького мальчика, до смешного похожего на Алексея Михайловича…

Но это все варианты, когда Петра нет или когда он рождается и растет не долговязым странным созданием, вызывающим вопросы, кто же его настоящий отец.

Но даже если Пётр и есть, если он таков, каким уродился, сам приход его к власти – чистейшей воды непредсказуемая случайность, следствие ранней смерти нескольких человек, в первую очередь отца и старшего брата.

Самый простой вариант, при котором Петра и близко не будет на престоле, – Алексей Михайлович доживает… ну, скажем, до 1696 года, до своих 67 лет. Или до 1700–го, то есть до 71. В принципе, он вполне мог дожить до такого срока; и в XVII веке было немало людей, умиравших под семьдесят или даже за семьдесят. Его отец прожил тоже очень немного, всего 49 лет, но дед, патриарх Филарет, дожил до 78 лет; были среди Романовых и другие «долгожители». Их сроки жизни кажутся скромными по современным меркам, но все же за рубеж восьмого десятка перевалили многие. Почему бы и Алексею Михайловичу не оказаться в их числе?!

Второй вариант – не умирает (сумев, например, избежать отравления мачехой) Федор Алексеевич. Живет он… ну, пусть будет даже недолговечен, проживет те же 46 лет, что и его отец. Но и тогда жить ему, Федору Алексеевичу, до 1707 года.

Если представить себе Московию, в которой и они оба, отец и сын, и даже любой из них проживут такие сроки, Петру не видать власти как собственных ушей.

Тем более если Федор имеет наследников, а это более чем вероятно. Он ведь, похоже, и был отравлен поспешно, чтобы никто не успел родиться от второй царицы…

И даже в том случае, если Пётр уже есть, уже растет, даже когда покойники уже оба, и Алексей Михайлович, и Федор Алексеевич, есть варианты.

Стоило Софье действовать более решительно… Именно Софье, потому что Василий Васильевич Голицын, судя по всему, был органически не способен к «подковерной» борьбе, к подсыланию убийц или капанию заветной капельки в заветный бокал из тайно перекрученного перстня. И нужно немногое: несколько решительных людей, засевших в роще на дороге; там, где Пётр, один или с верным Алексашкой, мчится в Кукуй – то ли к Анне Монс, то ли к Лефорту.

Итак, вариант виртуальности: в 1687 году Пётр с Алексашкой пропадают; их трупы находят через два дня, засунутые в стог. Или находят через полгода, в глубине леса, уже обглоданные лисицами.

Царь Иван сидит себе на троне, а реально правит все равно не он, а Софья и Голицын. В этом варианте даже не очень важно, пострижет ли Голицын жену в монахини и женится на Софье или нет. Династии, строго говоря, все равно суждено смениться из–за того, что у Ивана нет сыновей, только дочери. Сколько бы он ни прожил, на престол после него должна взойти или одна из «Ивановн» (с мужем или без), или ближайшие родственники (то есть опять же Софья…).

Говоря откровенно, перспектива Василия Голицына на престоле лично меня радует как–то больше, чем ковыряющий в носу Иван, и это дело не только эстетического вкуса. Ведь не только Пётр мог сыграть роль губителя страны, тут нет слов. В конце концов, его племянница Анна Ивановна ничуть не хуже Петра разрушала все, до чего была в силах дотянуться.

Так что дело не в приятной внешности и даже не в бытовых привычках личностей, занимающих престол. Задача скорее в том, чтобы на престоле не оказался человек, способный увести страну с уже выбранного пути. А для этого в конце XVII века, помимо Алексея Михайловича и Федора Алексеевича, годятся только Софья и Голицын…

Смоделируем два возможных варианта: в первом из них после смерти Ивана в 1697 году на престол встает одна из «Ивановн», но фактически правит по–прежнему Софья.

Во втором после смерти отца «Ивановны» на престол не садятся – например, если они к тому времени выходят замуж (не обязательно за иностранных принцев). Тогда «верховная правительница» венчается на царство как царица. А если Голицын приходит к выводу, что Москва стоит развода, смена династии неизбежна.

И уж конечно, Софья–правительница, Софья – любимая жена могла прожить гораздо дольше, чем протянула она в каменной келье монастыря (до 1704 года).

Во всех этих вариантах продолжается та политическая линия, которую начали Романовы ещё в 1620–е годы. Какой же могла стать Россия при последовательном продолжении этой линии?

РАЗВИТИЕ И СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ

Во–первых, это, конечно же, завершение русской модернизации. Не внешней европеизации дворянства при сохранении рабства всех остальных, а последовательного совершенствования управления, расширения зоны свободы для всего народа. Служилые, конечно, окончательно становятся обычной европейской армией, зауряднейшим европейским чиновничеством (как в Швеции или в Германии). Министерства вполне могут и дальше называться приказами, а некоторые рода войск – стрельцами: это ведь ничего не меняет.

Точно так же и страна остается, скорее всего, разделена на уделы, или, скажем, появляются ещё и воеводства (как в современной Польше). Но управление уделами и воеводствами все больше передается «на места», идет нормальнейшая децентрализация управления.

Так же и с названием страны. Вряд ли Софья захотела бы назвать страну «империей». Московия, Татария, Тартария… Да, это уже отжило своё. Тем более присоединение Малороссии, претензии на Галицию заставляли говорить о стране, управляемой Романовыми, как обо всей России… Ну и назвали бы страну Россией, без амбиций стать новым Римом и не пугая соседей.

Скорее всего, европеизация служилого сословия произошла бы даже быстрее, чем в нашей реальности, при Петре и после Петра. Очень может быть, сохранился бы навсегда или, по крайней мере, надолго сохранился бы обычай раздельного участия мужчин и женщин на пирах, хождения в гости не парами, а супругов по отдельности, мужчин к мужчинам, женщин – к женщинам. Ну и что?

В современной Индии, даже если приезжают и собираются семейные пары, всё равно мужчины и женщины образуют разные, почти не смешивающиеся группы. Это «почему–то» не мешает индусским физикам получать Нобелевские премии, а индусским предпринимателям заваливать мир тканями, посудой и металлическими изделиями.

Точно так же и в России вполне могли сохраняться свои, местные обычаи; те самые «добрые нравы», об утрате которых скорбел князь Щербатов. Никому ведь и ничему не мешали все милые народные обычаи, сметенные волной поверхностной, чисто внешней европеизации. Россия вполне могла модернизироваться, становиться боле индустриальной и более буржуазной страной, сохраняя их в полноте или почти в полноте.

Очень может быть, семейные кланы перестали бы решать судьбу своих молодых членов даже раньше, чем в нашей реальности. Не в конце, а в середине XVIII века – при полном сохранении всех народных обычаев и традиций.

После Петра модернизация шла на 90% в среде дворянства, а весь остальной народ был только подножием этого элитного процесса. Все черты по сути, а не по форме сближавшие народную среду с европейским миром, были уничтожены Петром и преемниками Петра.

В «России Софьи», на севере, свободное крестьянство всё больше становится слоем свободных бюргеров, по образцу даже не Германии, а стран Скандинавии. Они носят бороды, косоворотки и сарафаны (точно так же, как шотландцы – мужские юбки–килты), но это нисколько не мешает им быть свободными гражданами, вольно владеющими собственностью и строящими собственную жизнь по своим понятиям и традициям. А европейский путь развития именно в этом ведь и состоит.

Ещё более буржуазные традиции складываются на Волге, где крепостное право было слабо, а отношения вольного найма – обычнейшим делом. Тут феодальный уклад уходит в прошлое очень легко и быстро, уже к началу XVIII столетия. Даже на основной территории Великороссии все в большей степени укрепляются города, обзаводятся не фиктивными, на бумаге, а самыми реальными правами. Ведь промышленность и торговля развиваются на основе договоров, вольного найма, свободного движения капиталов, товаров и рабочей силы. Очень возможно, что возникают и «кумпанства» – опять же не фиктивные, в духе Петра, а совершенно реальные. Но более вероятно, что объединять капиталы будут не анонимно, в виде акционерных обществ, а складывая капиталы семейных фирм (как это делали купцы в Персии, Японии и Китае). Такая форма менее подвижна, чем акционерный капитал, менее динамична, нет слов. Скорее всего, когда–нибудь и биржи бы начали строить (как построили в Петербурге в начале XIX века), но был бы какой–то период до бирж, когда купцам были бы удобнее семейно–дружеские «кумпанства».

При выдерживании «линии Софьи» Архангельск, Холмогоры, Астрахань скоро становятся богатейшими городами и начинают или заимствовать магдебургское право в Речи Посполитой, либо создают собственные варианты городского права.

Государство все больше выходит из управления хозяйственной жизнью, и даже города Великороссии начинают управляться по–другому. Да, в этих городах нет ратуши, а выборный голова так и называется «головой», а не мэром. Точно так же выборный совет города называется советом или думой, а не магистратом. Но посадские все больше напоминают европейских горожан, потому что живут в мире рыночной экономики и потому что государство практически не вмешивается в хозяйственную и в общественную жизнь.

До сих пор речь шла о том, что могло быть, если бы не было петровского погрома, а все шло бы по–старому – в 1690–х, 1700 годах так же, как и в 1670—1680–е…

А ведь была ещё идея реформы Голицына… Стоило провести эту реформу (за которую стояла армия Федора Алексеевича и значительная часть служилого сословия), и к началу же XVIII века России предстояло стать страной, где уже не четверть населения была неслужилой и нетяглой, а большая часть населения.

Общество в такой «России Голицына» устроено было бы почти так же, как в Пруссии или в Мекленбурге – то есть в восточных германских землях.

Реформа Голицына стала бы концом крепостного права в России. Что значит, во–первых, колоссальный толчок экономическому и общественному развитию. Ведь вольные крестьяне будут внедрять новые культуры, придумывать новые способы обработки земли, создавать предприятия по переработке своей продукции, отходить на различные промыслы…

А во–вторых, в России никогда не сложилось бы крепостного права в тех ужасных формах, которые сложились ко времени Екатерины II. Не будет утопленных новорожденных младенцев и борзых щенков у женской груди, не будет посаженных на цепь и запоротых насмерть, не будет шеренги невест и женихов, строем идущих в церковь. Не будет этого ни в русской истории, ни в психологии народа.

И если уж мы о народной психологии – пусть не сразу, но вольный русский крестьянин, свободный посадский человек, защищенный от произвола и законами, и своим, пусть относительным, но все же благополучием, неизбежно станет не «холопом», а «господином». Ведь и во Франции далеко не все были магнатами и владетельными князьями, но любой мужик в самой жалкой и забитой деревне был «месье», а его жена была «мадам».

Реформа Голицына – это ещё и рост самоуважения огромной массы людей, по существу – всего народа. Это другая общественная психология, другой общественный климат.

Конечно же, не возникает шизофренического разделения русских на «народ» и дворянство, «народ» и интеллигенцию. Нет дикого представления о «народе» как о туземцах, нет желания их переделывать и перевоспитывать. Нет и ответной реакции – отторжения в народе всего, что идет от «бар» или хоть как–то связано с «барами».

«Россия Софьи», «Россия Голицына» вырисовывается как обычнейшая европейская страна, безо всякой экзотики, ставящей её вне цивилизованного мира. Со своими национальными, религиозными и культурными особенностями, но совершенно безо всяких устрашающих отклонений.

Впрочем, перечислять долго, и неизвестно, все ли мы знаем о ней. Ведь слишком долго эту Россию XVII века замалчивали, рассказывая сказки о том, из какого мрака вытаскивал страну долговязый царь с крохотной головой, меньше собственного кулака, и безумными глазами маньяка. Идеологические догмы два века застили от нас реальность, что поделаешь! Но нельзя же, увидев свет, отрекаться от него только потому, что раньше был слеп?