Текст книги "Пётр Первый - проклятый император"
Автор книги: Андрей Буровский
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
Многие историки всерьез считают, что если до Петра в Московии было всего 30 мануфактур, а при нем стало 240, то во столько же раз и стала сильнее российская экономика… Но это серьезная ошибка.
Дело в том, что, начиная с последних лет правления Алексея Михайловича, в Московии развивалась РЫНОЧНАЯ экономика. Государство могло помогать заводчикам, давать им ссуды, предоставлять льготы, но старалось поддерживать производство, построенное на вольном труде и способное выбрасывать продукцию на рынок. Очень часто правительство выбирало, у кого покупать нужную ему продукцию; именно частные производства создали материальную базу армии 1670–х годов. Эти предприятия помогли выиграть войну с Турцией 1676―1681 годов.
Пётр же поступал совершенно, принципиально иначе. Если давал льготы ― то таким образом, чтобы исключить всякую конкуренцию между владельцами предприятий. Если давал подряды ― то «своим». В лучших традициях советской «затратной экономики» купцы тратили огромные деньги на «умасливание» чиновников, на получение максимальных льгот и привилегий: это оказывалось несравненно выгоднее, чем выбрасывать на рынок конкурентоспособный товар.
При этом наглость подрядчика и, соответственно, его способность извлекать доходы находилась в самой непосредственной связи с его близостью к царю. Меншиков взял подряд на создание канала из Волхова в Неву ― в неспокойном Ладожском озере часто налетали сильные, внезапные ветры, за считаные минуты поднимали волну до 5―6 метров высотой. Много барж погибало, и в народе задуманный канал даже ласково называли «невской канавкой». Так что нужен был сам по себе канал, но вот способ его создания оказался до невозможности оригинальным: 7 тысяч человек погибли на строительстве от голода и невыносимых условий жизни, 2 миллиона рублей, выделенные из казны, исчезли неведомо куда, а канал при жизни Петра так и не был построен.
Сейчас совсем забыто строительство канала из Волги в Дон, с тем же чудовищным результатом в виде огромного количества покойников.
Возможно, строительство порта в Таганроге и Вол–го–Дона забыты потому, что после Прутского похода 1711 года эти недостроенные сооружения пришлось забросить.
Так же прочно забыта попытка построить огромный порт в Рогервике, в нескольких милях от Ревеля. Как часто бывало, Пётр не хотел пользоваться уже существующим (в данном случае ― уже построенным портом Ревеля) и с маниакальным упорством строил что–то такое, к чему только он один будет иметь отношение. Но какое–то время он сомневался, строить ли морской «парадиз» в Петербурге или в Рогервике. Всем был рейд в Рогервике хорош, только открыт западным ветрам, и зимние штормы губили корабли каждую зиму.
«Навезли невероятное количество бревен, опустошив леса Лифляндии и Эстляндии, наделали огромных ящиков и, наполнив их булыжником, опустили на глубокое дно рейда; но буря раскидала сооружение. Работу повторяли, но с такой же неудачей, так что, наконец, страшно дорогое дело было брошено».
(Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций. Т. 2. Ростов–на–Дону, 2000. С. 574)
На Рогервике тоже погибло множество рабочих.
Все это приведены примеры не только чудовищной расточительности государства Петра ― расточительности и в материальных ресурсах, и в человеческих жизнях.
Но это еще и примеры безобразной организации государственного хозяйства. Все эти «стройки века», так сказать «беломорканалы XVIII столетия», организовывались подрядчиками. И там, где гибли десятки тысяч, десятки (уже без «тысяч»! просто десятки!) людей наживали вполне приличные состояния.
В то же время на организации производства товаров на рынок при Петре разбогатеть было невозможно ― жадная свора чиновников моментально ограбила бы предпринимателя, не связанного с государством. А нищее, полуголодное население нуждалось решительно во всем, но покупать могло очень немногое. На жаргоне экономистов это называется красиво: «дефицит платежеспособного спроса». И получается, что государство попросту развращало купцов, делая невыгодным серьезное производство и ― выгодной «экономию», приводящую к массовой смертности.
Кроме организации нескольких «строек смерти» Пётр «прославился» еще и широчайшим распространением рабского труда в промышленности и даже в торговле.
Известен подлинный случай, когда государство, построив полотняные заводы для получения парусины, решило «отдать их торговым людям, а буде не похотят, хотя бы и неволей». Термин «крепостное купечество» или «крепостные капиталисты» прозвучит сюрреалистически, но ведь примерно так оно и было. Пётр никак не мог допустить, чтобы в его государстве хоть кто–то оставался свободен, пусть даже и предприниматель.
В торговле так же насильственно создавались торговые «кумпанства», то есть компании. Первые «кумпанства» ― то вообще были не торговыми… Это были объединения подданных, каждое из которых должно было построить за свой счет многопушечный корабль…
Но потом Пётр издавал и указы про торговлю «кумпан ствами», и о том, чтобы русские купцы везли бы сами товары в «неметчину». Голландцы даже испугались одно время и хотели надавить на Петра ― пусть не велит своим «кумпанствам» везти товар в Голландию…
Но уже спустя самое небольшое время резидент Нидер ландских штатов Фон–дер–Гульст доносил:
«Что касается торговли компаниями, то это дело пало само собой; русские не знают, как приняться и начать такое сложное и трудное дело. Я просил прежде, чтобы мне была дана инструкция на сей счет, но если я получу теперь эту инструкцию, то замедлю её исполнение, потому что по вашему требованию царь уничтожит дело, которого невозможность уже признана, и покажет вид, что он это сделал для вас».
Правда, существовали еще и семейные артели, и они–то были куда как жизнеспособны… но Пётр их, разумеется, запретил. Если Баженины могли добраться до Голландии на своем корабле с «робятами», то могли, конечно, привезти и товары… тот же холст. Но к тому времени производство холстов уже погублено указами Петра, везти за границу просто нечего, а Баженины торговать «кумпанствами» не умеют, и пускать за рубеж их нельзя…
За всю историю петровского времени только дважды русские купцы вырывались за границу с товарами… лучше бы они этого не делали! Об одной такой попытке поторговать в Стокгольме мы знаем довольно подробно из доноса русского посланника Бестужева:
«Русские купцы никакого почтения не оказывают, беспрестанно бранятся и дерутся между собою, отчего немалое бесчестие русскому народу. И хотя я Вашего Величества указ им и объявлял, чтоб они смирно жили и чистенько себя в платье содержали, но они не только себя в платье чисто не содержат, но некоторые из них ходят в старом русском платье без галстуха, также некоторые и с бородами по улицам ходят».
Дело в том, что «купцы» привезли в Швецию не что–нибудь, а каленые орешки и деревянные ложки. Чтобы сэкономить денег, они в гостиницу не пошли, так и варили кашу на костре, на берегу, собирая толпы любопытных, а потом ездили на санях (в августе месяце) по городу и драли глотки: «Кому орешков?! Кому ложек?!» Причем орали исключительно по–русски…
Не буду спорить ― были ли это просто бродяги, которые сперли корабль и притворились купцами, или до такого состояния было доведено купечество. Важно ― других случаев торговли готовыми товарами не было вообще.
Если так обращались с предпринимателями, то уж тем более рабочие на всех без исключения мануфактурах при Петре стали бесправными рабами. Ушли в прошлое времена, когда цари позволяли набирать «всяких людей по доброте, а не в неволю». Да и не стало в Московии людей, которые не тянут ни службы, ни тягла ― как раз тех, кто легче всего мог бы наняться в рабочие или стать мастером или инженером, то есть специалистом.
Теперь этих людей вовсе не привлекали «добром», а «отсылали в работу навечно». «Гулящий человек», уже психологически, может быть, и готовый стать заводским рабочим, становился на том же заводе рабом… Беглые от помещиков крестьяне находили себе пристанище на заводах, при Петре их запрещено было возвращать… Ценой потери ими той самой свободы, которую они искали, став рабочими.
Для обеспечения заводов рабочей силой Пётр отдавал деревни и целые волости в заводские крестьяне ― называя вещи своими именами, в крепостные рабы. С 1721 года даже недворяне имели право покупать деревни для обеспечения заводов рабочей силой.
Гулящие люди бежали с заводов на Дон и на Север, резали мастеров, ломали машины и поджигали заводы. Приписанные к заводам крестьяне рубили себе и своим детям руки и ноги, чтобы не идти на завод. Их ловили, били кнутом, ссылали, клеймили, заковывали в кандалы, вешали для устрашения прочих. Виселица с трупами в разной степени разложения стала обычной частью пейзажа заводов и мануфактур (как и «строек века», разумеется), рабочие в Воронеже на вопрос царя, какие, мол, будут пожелания, попросили одного: снять трупы с виселицы. «А то как ветер с той стороны, и кусок в горло не лезет».
Уже после Петра его племянница и во многом продолжательница его дела, Анна Ивановна, в 1736 году объявила всех вообще работников на всех предприятиях Российской империи закрепленными за фабрикантами «навечно и с потомством».
Все это имело два следствия: было пресечено развитие русского рабочего класса, вольных мастеровых, вообще лично свободных людей, и исчез один из «островков свободы», каких много было в XVII веке.
И второе ― такая промышленность была обречена на отставание. Сказалось это уже при жизни Петра, и как раз в тех областях производства, которые он считал приоритетными. В 1690 году, не успев посадить сестрицу на престол, Лев Кириллович Нарышкин «прихватизировал» ни много ни мало 8 каширских заводов. Их законный владелец, Андрей Марселиус, помер своей смертью, тут все чисто, заводы отошли в казну, но вопрос ― почему поживиться ими должен был именно Кот Кириллович? Только потому, что брат царицы.
И так разорил эти заводы Лев Кириллович, что в 1720 году из 8 заводов не на бумаге, а в реальности существовало только два, а с этих двух все квалифицированные люди давно разбежались. В 1720 году заводы Александра Львовича Нарышкина, сына и наследника Кота Кирилловича, дяди Петра по матери, дали, при 1160 человеках работающих, 15 тысяч фузей, 4 тысячи пистолетов, 12 тысяч шпаг.
В 1670–е годы частные заводы давали в пять раз больше продукции. Уже в 1646 году Московия продавала орудийные стволы! Теперь не так…
А ведь это все ― только начало. Пока государство, истребляя собственный народ, расточая недра и леса, как–то поддерживает на плаву такое, заведомо неэффективное, безвыгодное производство ― все еще как–то может существовать. Но вот помирает Пётр, а у его наследников нет ни средств, ни особой охоты финансировать любой ценой его игрушки в виде флота или никчемные производства. И начинается долгая мучительная агония…
Сколько восторженных криков издали любители «пры гать из первого месяца беременности в девятый» по поводу уральских заводов! Вот, мол, по железной воле Петра и гению Демидова создавались заводы в глуши, среди полного безлюдья, и эти заводы снабжали чугуном чуть ли не всю Европу!
Вот именно ― чугуном… Причем чугуном низкого ка чества, который иностранцы покупали как сырье и тут же пускали в переплавку. Фактически заводы Демидова выпускали сырье, удобное для транспортировки, а вовсе не готовую продукцию; на них обогащали руду, превращали ее в скверный чугун и везли его на другой конец Европы, в Шеффилд или в Эдинбург. Там чугун превращали в сталь, изготавливали из нее все, что только делается из классного железа, и продавали… в том числе и в Российскую империю.
А где же русские мастера, делавшие в Туле, Серпухове и Кашире сталь–уклад еще в 1640―1650–е годы?! Думаю, неплохо бы поискать этих мастеров в тех свальных братских могилах, где закапывали строителей Таганрога, Волгодона, Рогервика, Невской канавки. А уцелевшие не имели ни времени, ни сил, ни прав делать то, что они умеют. Московия первых Романовых вырастила этих мастеров; Российская империя Петра их погубила.
Как там у нас насчет прогресса, господа?!
В общем, нет ничего более далекого от действительности, нежели оценка С.М. Соловьева:
«Внутреннее спокойствие и внешняя безопасность посредством хорошо устроенного войска и обогащение страны посредством торговли – вот две цели Петра, как он это ярко выразил в знаменитом манифесте своем о вызове иностранцев в апреле 1702 года».
(Мэсси Р. Пётр Великий. Т. 1 – 3. Смоленск, 1996. С. 75)
В январе 1704 года, правда, грянул указ о строительстве в Москве каменных домов, фасадом не на двор, а на улицу. Кто не мог построить такой дом, должен был продавать свой участок земли. Известно и число домов, построенных по этому указу, ― «больше ста». Напомню, что при Софье и Голицыне в Москве построено больше трех тысяч каменных домов ― безо всяких указов и прочих административных восторгов. Комментарии нужны?
СРЕДСТВА РЕФОРМПро разорение страны при Петре писали много и убедительно. Известна цифра, названная П.Н. Милюковым: мол, к 1710 году исчезло 20% тяглого населения Московии. Интересно, что до него называлась цифра еще более жуткая ― 25%, так что П.Н. Милюков еще несколько смягчил цифры, даваемые наукой его времени. Да еще Павел Николаевич считал, что не все из этих 20% погибли ― по крайней мере, третья часть тех, кого недосчитались, ― просто беглые или ушли в разбойники.
Число разбойников при Петре действительно превосходит всякое воображение. Разбойничьи шайки контролировали приличные куски территории Российской империи ― целые волости и провинции. Они вели неплохое хозяйство, а иные атаманы вели в бой сотни и тысячи людей, и утрачивается вообще представление, где тут разбойничьи шайки, а где повстанческие армии… Грань очень уж зыбкая.
В Орловской провинции разбойники выстроили укрепление военного образца и несли службу не хуже «потешных». В Лихвинском уезде разбойник Сиротка (имя и фамилия неизвестны) одел свою шайку в военные мундиры, а при себе держал почетный караул с ружьями и шпагами.
Под Воронежем сбежавшие от работ «разбойники» отбили у гвардейцев три полевых орудия и лихо стреляли из них по войскам, приходившим их «имать в неволю». Позже эти «разбойники», по одним данным, примкнули к донским казакам, по другим ― исчезли в неизвестном направлении: то ли разошлись малыми группами по стране, то ли коллективно двинулись искать лучшую долю у башкир, в Сибири, а то и в степях нынешнего Казахстана, у ордынцев.
Страну разоряли, но Петру денег вечно не хватало, уже начиная с незабвенных времен Кожуховского похода и «стольного города Прешбурга». Был случай, когда Пётр, чтобы послать очередную подачку саксонскому курфюрсту Августу, ставшему польским королем, забрал наличные деньги из нескольких контор (в том числе и частных), занял денег в Троицком монастыре, у купца Фи–лантьева (отдал ли, история умалчивает), а последние 420 золотых одолжил у Меншикова (эти точно не отдал).
Одна из причин вечной нехватки денег ― чудовищная расточительность Петра. Он всегда тратил в несколько раз больше, чем было необходимо, и всегда собирал больше, чем тратил на дело. Та же история с колоколами, из которых предполагалось делать пушки: ведь не больше 10% содранных колоколов пошло в дело.
Не знаю, имеет ли это прямое отношение к экономике, но вот в чем Пётр был совершенно виртуозен, так это в выжимании денег из своего собственного народа.
Я уже писал об удивительной службе фискалов, которые брали себе половину «отысканного». А с фискалами соперничали введенные гораздо раньше «прибыльщики». Это была совершенно официальная их служба ― отыскивать решительно все, что только может приносить государству доход. Они и отыскивали, в том числе вводя новые налоги. При Петре налоговое бремя возросло, по одним данным, в пять раз, по другим ― даже в пять с половиной.
Налоги, введенные Петром, можно перечислять очень долго, назову только некоторые: на огурцы, на арбузы, на гробы, на питьевую воду, на заключение брака, на рождение, на похороны, на пшеницу, на свечи, на владение лошади и на право ободрать собственную дохлую лошадь, на покупку кровати, на дрова, на печи с трубой, на… впрочем, я думаю, ― достаточно!
При Петре подданный буквально ничего не мог сделать, не заплатив хоть какого–то налога.
А к тому же ― еще и «казенные монополии», когда только государство имело право продавать какой–то товар. В число таких товаров входили смола, деготь, рыба, спиртное, масло, мел, лен, меха, табак. Соль продавали вдвое дороже, и люди «маломочные», по словам Посошкова, «цинговали и помирали», когда не могли платить за соль такие деньги.
Прибыльщики придумывали самые фантастические, порой совершенно невероятные способы пополнить казну. Знаменитый прибыльщик Андрей Курагин совершил открытие, которому суждено оказалось пережить и Кураева, и самого Петра, и всю эпоху…
О том, как совершилось это открытие, рассказывают романтически… Мол, некий человек прямо на улице подошел было к Петру, но, когда царь на него посмотрел, испугался и убежал. Пётр велел подать папку, которую уронил прямо в уличную грязь незнакомый человек, почитал… и велел любой ценой привести к нему автора этого документа! А когда привели, обласкал Андрея Курагина и сделал его главой прибыльщиков…
Идея же была такова: с этого дня все сделки в Московии совершаются только на так называемой гербовой бумаге, то есть бумаге с водяными знаками и со штампом в виде государственного герба: двухголового орла Романовых. Бумага разного качества и, соответственно, разной стоимости. Если сделка до десяти рублей, то и бумага ценой в копейку. Если сделка на большую сумму, возрастает и цена бумаги, вплоть до 10 рублей за сделку стоимостью в пять тысяч и больше. А если купцы заключают сделку не на гербовой бумаге, то и сделка признается недействительной! Так что будут платить, никуда не денутся!
К тому же все прошения, все официальные просьбы человека к власти тоже должны совершаться на гербовой бумаге! Чем значительнее дело ― тем дороже должна быть бумага. Если бедная солдатская вдова просит определить своего недоросля в цифирную школу за казенный счет ― пусть платит копейку за самый простой лист бумаги, где и герб–то похож на подделку, так развезен, нечеток. А если вступает в права наследства будущий владелец тысячи душ, пусть покупает лист гербовой бумаги в 10 рублей ценой ― плотный, белый, с золотым обрезом по левому краю.
Гербовая бумага дожила до 1917 года! Это одно из не многих изобретений Петра, наряду с Табелью о рангах, которое прожило так долго.
ЦЕНА ГОРЕ–РЕФОРМИтак, цена: уменьшение населения, по крайней мере, на четверть.
Разделение нации на две субкультуры, два субэтноса и чуть ли не два разных народа.
Разрастание рабства. Исчезновение свободных людей. Превращение в «винтики», по существу, всего населения. Уменьшение народной свободы, а с ней ― и сокращение перспективы развития.
Люмпенизация, обнищание основной части населения и даже дворянства. Превращение в беглых чуть ли не 30―40% и в разбойников чуть ли 5―6% всего мужского населения. Развращение людей жестокостью, подлостью, выгодностью соучастия в убийствах своих же сограждан, безвыгодностью честного труда.
Боюсь, до многих россиян конца XX ― начала XXI веков еще не очень дошло ― кроме Смуты начала XVII века, 1605―1613 годов, была еще и Смута начала XVIII века, времен Петра I. Смута, может быть, и менее страшная, но с теми же последствиями: расколом народа, разрывом связей, уменьшением численности населения едва ли не на треть, а главное ― с торжеством полной неопределенности во всем, что касается дальнейшей судьбы и дальнейшего устройства государства.
А может быть, самое худшее ― это колоссальное растление народа… опять же ― не всего народа, конечно, а именно той его части, которая теснее всего взаимодействовала с Петром, зависела от Петра, становилась и по служебной необходимости, и из инстинкта самосохранения слепым орудием исполнения его державной воли. Растление тех самых правящих 1 %, самое большее 2―3% населения Российской империи.
И все это ― ради Табели о рангах, гербованной бумаги, переименования Боярской думы в «конзилию» или в Сенат и воеводы ― в генерала?!
Часть II
ПОРОЖДЕНИЯ АНТИХРИСТА
Глава 1
АНТИХРИСТ НА ПРЕСТОЛЕ
… Убивал много людей, потому что он был очень гениален.
Граф Л. Н. Толстой
АНТИХРИСТ ВО ВСЕЙ КРАСЕ
В чем же дело?! Что произошло на Руси в конце XVII – начале XVIII столетия?! Или, выражаясь более привычно: кто виноват?!
Самое простое здесь – обвинить лично Петра I. Мол, приди к власти не нахальный мальчишка, а положительный пожилой Василий Голицын, ставленник Милославских и любовник царевны Софьи, не было бы ни ужасов Петровской эпохи, ни раскола нации чуть ли не на два народа, ни всевозможных психологических напряжений, тянущихся без малого два века.
Более рафинированная точка зрения предполагает, что виноваты во всем предатели–дворяне, которые стали европеизироваться и тем самым разорвали связь с остальным народом. Эти дворяне стали высокомерно относиться к «народу», и в этом–то корень всех русских бед на целые века.
Есть и точка зрения, предусматривающая еще более многочисленную категорию «виновников». Это – ну конечно же! – европейцы, в первую очередь немцы. Они заставили Русь принять нормы их цивилизации – то ли спаивая Петра, то ли подкупая всех высших сановников, засылая «агентов влияния». В них–то, злых иностранцах, корень зла, они–то и есть виновники всех российских бед и раздоров.
Евреев, чаще всего, в роли виновников не называют – слишком очевидно, что никакой роли ни в российской, ни в европейской политике они в эту пору не играли. Но я готов дать всем желающим примерно сорок или пятьдесят увлекательнейших версий, согласно которым в число виновников попадают чеченцы, армяне, махариши–боддисатвы, уцелевшие в глухих лесах скоморохи и представители океанской сверхцивилизации, отдаленными и деградировавшими потомками которых являются дельфины.
Резвиться в поисках виновников и заговорщиков можно долго, а еще дольше можно резвиться по поводу людских тупости и невежества. Беда в том, что многие стороны событий остаются скрытыми от нас и сегодня. И не потому, что мы чего–то не знаем, а в первую очередь потому, что мы просто не умеем их видеть и правильно понимать. В истории (да и не только в истории) мы очень часто видим событие, но совершенно не в силах понять, почему оно произошло, какова сущность явления и чего от него может ожидать каждый участник событий.
Такие события, как церковный раскол, революция Петра, переворот Александра II, революция и Гражданская война 1917—1920 годов, определили судьбы буквально миллионов людей, ставших их современниками. Многие из них отдали бы несколько лет жизни для того, чтобы понимать – что же происходит вокруг?! К чему все идет, чем может закончиться и что можно сделать для своего спасения и для спасения своих близких. Не имея знаний, которые появятся у людей десятилетия, а то и столетия спустя, они создавали те объяснения происходящему, на которые у них хватало ума, знаний и проницательности.
Конечно, многие из объяснений петровского переворота вовсе не были ни глупы, ни наивны, но только в самые последние десятилетия появилась научная теория, объясняющая, почему в основание петербургского периода нашей истории вошли такие странные посылки.
И показывающая в совершенно новом свете очень многое из произошедшего в момент петровского переворота,
Я познакомлю читателя с теорией, разработанной российскими учеными Ю.М. Лотманом и Б.А. Успенским (Успенский Б.А., Лотман М.Ю. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века) // Успенский Б.А. Избранные труды. Т. I. M., 1996. С. 338—380); без знания этой теории наше понимание Петровской эпохи может оказаться неполным. Но помните: я излагаю не истину в последней инстанции, а «всего лишь» научную гипотезу, которая может быть еще и неверной.
…Христианская церковь видела мир как столкновения добрых и злых сил. Не было в мире ничего, что для неё не было бы или праведным, или грешным. Любое решение императоров, любое явление в природе было или хорошим, святым, или плохим, грешным. Животные, минералы, звезды, народы и отдельные люди жестко разделялись на «положительных» и «отрицательных», святых и грешных.
В XIII веке католики признали существование рая, ада и чистилища – особого места, где души проходят искупление мелких, не «смертных» грехов и попадают потом все же в рай. В западном христианстве появилось представление о нейтральном – о личностях, явлениях и поступках, которые не грешны и не праведны. И пока не затрагивалась сфера грешного и святого, западное общество могло изменяться, не ставя под сомнение свои важнейшие ценности. Научившись у арабов делать бумагу и создавая горнорудную промышленность, западные христиане и не грешили, и не приближались к святости.
Восточное христианство продолжало жить в мире, где не было ничего нейтрального – такого, что не было бы ни грешным, ни праведным. Благодаря этому византийские ученые состоялись как невероятнейшие моралисты, тратившие массу времени на объяснения того, как блаженны, скажем, птицы, склевывающие в садах насекомых, сколь велик Господь, сотворивший этих птиц, как они полезны для человека и вообще как хорошо, что они есть. Для них важны были не только, а часто и не столько факты, сколько их религиозно–морализаторское истолкование.
Русь и в XIII, и в XVII веках в представлении русских оставалась святой землей, в которой все было абсолютно священно и праведно. Любая мелочь, включая обычай класть поясные поклоны, спать после обеда или сидеть именно на лавке, а не на стуле, был священным обычаем. Отступиться от него значило в какой–то степени отступиться и от христианства. Естественно, в эти священные установки нельзя было вносить никаких изменений. Начать иначе пахать землю или ковать металл значило не просто отойти от заветов предков, но и усомниться в благодатности Святой Руси.
Все остальные страны, и восточные, и западные, рассматривались как грешные, отпавшие от истинной веры. Конечно, русские цари организовывали новые производства, заводили «полки нового строя» и, нанимая немецких и шотландских инженеров и офицеров, ставили их над русскими рабочими и солдатами – просто потому, что они владели знаниями, которых у русских ещё не было. Но даже в конце XVII века прикосновение к «инородцу» опоганивало; входить к нему в дом и есть его пищу было нельзя с религиозной точки зрения. Немцы оставались теми, кто используется, но у кого почти не учатся. Русское общество бешено сопротивлялось всяким попыткам его хоть немного изменить.
В спорах о реформах Петра I, обо всей Петровской эпохе совершенно справедливо отмечается, что Россия должна была учиться у Европы и сама становиться Европой – если не хотела превратиться в полуколонию и погибнуть в историческом смысле. Но совершенно не учитывается один важнейший факт: для того чтобы учиться у Европы, надо было разрушить представление о странах «латинства» как о грешных странах, религиозно погибших землях. Одновременно надо было разрушить представление о России как совершенной стране, в которой все свято и ничего нельзя изменять.
Пётр поступил так же, как тысячелетием до него поступил князь Владимир: силой заставил принять новую систему ценностей! Владимир «перевернул» представления древних россов: свое родное язычество объявил признаком дикости, а веру в Перуна и Мокошь – неправильной верой в бесов. А чужую веру, веру врагов–византийцев, чьи храмы было так весело грабить, объявил истинной верой, которую хочешь не хочешь, а придется теперь принимать.
Так же все перевернул и Пётр I: Святую Русь объявил отсталой и дикой, несовершенной и грубой. Грешные западные страны, населенные чуть ли не бесами, объявил цивилизованными и просвещенными, источником знания и культуры. В такой перевернутой системе ценностей само собой получалось, что грешная, ничтожная Русь просто обязана перенимать мудрость у праведного ученого Запада. Теперь как раз немецкая одежда повседневна на обритых дворянах, на свадьбе же бородатых шутов их одевают в русскую народную одежду, а в гимназиях XVIII века русскую одежду будут заставлять надевать лентяев и двоечников. В НАКАЗАНИЕ – как столетием раньше надевали немецкую.
Пётр I и не думал отменять противопоставление Россия—Запад, давно существовавшее в сознании россиянина; он только поменял знаки на противоположные. То, что было со знаком «плюс», стало восприниматься со знаком «минус», и наоборот.
Более того…
Пётр женится на Екатерине Скавронской, крестным отцом которой при перекрещивании в православие был его сын Алексей (потому она и стала «Алексеевной»). И получилось, что женится–то он не только на публичной девке, но еще и на своей духовной внучке…
Пётр I присвоил себе титул «отец отечества», а в религиозной традиции «отцом» может быть только духовное лицо, «отцом отечества» – только глава всей Русской православной церкви.
Пётр I допускал называть себя «богом» и «Христом», к нему постоянно относили слова из Священного Писания и церковных песнопений, которые относимы вообще–то только к Христу. Так Феофан Прокопович приветствовал Петра, явившегося на пирушку, словами тропаря:
«Се Жених грядет во полунощи»,
а после Полтавской битвы 21 декабря 1709 года Петра встречали словами церковного пения, обращенного к Христу в Вербное воскресенье:
«Благословен грядый во имя Господне, осанна в вышних, Бог Господь и явися нам…»
Восставших стрельцов пытали и казнили с такой истинно сатанинской жестокостью, что невольно возникали некоторые вопросы… А кто же это с таким упоением, чуть ли не с сатанинским хохотом, истребляет православных, откровенно наслаждаясь их мукой?!
Священников из восставших стрелецких полков вешали на специальной виселице в виде креста, и вешал их палач, одетый священником. Казнь оборачивалась издевкой над самой христианской верой, кощунством, сатанинским хихиканьем.
Пётр I основал Всешутейный и Всепьянейший собор, который мог восприниматься только как кощунственное и притом публичное глумление над церковью и церковной службой.
Доходило до удивительных совпадений, о случайности которых я предоставляю судить читателю…
Пришествие Антихриста ожидалось в 1666 году, а когда оно не исполнилось, стали считать 1666 не от рождения Христа, а от его воскресения, то есть в 1699 году. За несколько дней до наступления этого года, 25 августа 1698 года (следует помнить, что год начинался 1 сентября) Пётр вернулся из своего заграничного путешествия, и его возвращение сразу же ознаменовалось целой серией кощунственных преобразований: борьба с русской национальной одеждой, с бородами, перенос празднования Нового года на 1 января (как в неправедных западных странах).
