Текст книги "Беовульф"

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава седьмая
В которой епископ Ремигий знакомится с Хеоротом, открывает некоторые неприглядные тайны, исследует болота, ожидает неминуемой встречи с Гренделем

Весна 496 года по Р. X.

Даннмёрк, Хеорот

– …У саков, в Бонне, мы провели целых два дня, – продолжал епископ свой рассказ о путешествии из Стэнэ в Хеорот. – Пришлось задержаться, Никодим из Адрианополя настоял, хотел, чтобы я познакомился с Эорихом. Потом мы узнали, что саксы отправляют большой обоз с купленным в Паннонии зерном к фризам, с хорошей охраной. Узнав цель нашего пути, Эорих предложил идти с обозом, так гораздо безопаснее. Мы переправились через Рейн и направились к северо-востоку через Тевтобургский лес к реке Везер. Там встретились с фризами-плотогонами, которые переправляют товары к морскому побережью, и через день оказались в дельте Везера. А дальше совсем просто – фризы и юты дружат с саксами; если один из племянников рикса Эориха сказал, что этот важный жрец и охраняющий его воин желают попасть в Даннмёрк, значит так тому и быть. Меня и Эрзариха проводили до устья Альбиса, вместе с лошадьми перевезли на противоположный берег и указали направление – о Хродгаре и его Золотом бурге окрестные племена наслышаны.

– Не сомневаюсь, – вздохнул Северин. – Теперь сюда никто не приезжает, соседи боятся Хеорота…

Подробная беседа между епископом и его непутевым родственником состоялась после полуночи, в мужском доме, куда все вернулись отпировав в гостях у Вальхтеов. Беовульф принял бесповоротное решение ночевать на холме – не мог он больше видеть сумрачные лица данов, а сам «пир» куда больше напоминал тризну.

Скверные настроения, царившие в Хеороте, отметил и Ремигий – от его взгляда не ускользнуло то, что конунг отсутствовал, а роль хозяйки исполняла жена Хродгара. Кроме того, даны явились в общинный дом с оружием, не оставив его у входа, и позволили чужакам остаться при мечах – вопиющее, немыслимое нарушение закона!

Почему? Да очень просто: хмельные напитки не только веселят душу и разум, но и могут способствовать внезапным и глупым ссорам. Нет преступления страшнее убийства сородича, а тем более гостя в пиршественном зале – известно ведь, что варвары быстро закипают от любой обиды, впадая в священную ярость, но и столь же быстро отходят. Дабы не жалеть о совершенном в миг гнева, клинки оставляют возле дверей, и забрать их можно только покидая дом.

Вальхтеов ничем не выказывала беспокойства, наоборот старалась соблюсти обычаи гостеприимства. От имени Хродгара одарила Беовульфа и остальных золотом, поприветствовала ромейского жреца, явившегося нежданно, но от этого не ставшего менее уважаемым и дорогим гостем. Завела учтивую беседу.

Внесли зажаренного целиком вепря, распространился восхитительный запах горячего мяса, чеснока и трав. Пива наварили на три дня вперед, а еще медовуха, морская рыба, просяная и овсяная каша, теплый хлеб, орехи в меду, овечий сыр, створоженное козье молоко.

Стол богатый, достойный великих владык. Но радости за этим столом не было.

Унферт, Хродульф и Хрокмунд пили мало, разговор поддерживали только из вежливости, без внимания слушали рассказы Беовульфа о жизни в землях, принадлежащих народам полудня, обеспокоен но поглядывали на двери и прислушивались к неразличимым звукам. Изредка Унферт подзывал одного из дружинных, отправлял наружу – глянуть, как там. На дворе горели факелы, много, не меньше трех десятков – это Северин отметил, когда вышел по своей надобности, в обязательном сопровождении Алатея. Ходить по одному Беовульф запретил под страхом ужасных кар и немедленного смертоубийства.

Ант посмотрел наверх, на звездное небо и восходящую растущую луну, оценил тусклые пятнышки факелов, закрепленных на стене Оленьего зала, возвышавшегося на гребне холма, взглянул в сторону моря. Зачем-то лизнул палец, оценил направление ветра. Ночь была спокойной, только чайки граяли в отдалении.

– Тихо, – заключил Алатей. – Ни звуков, ни запахов. Запомни, Скильд: полагаться только на глаза не следует, зрение можно обмануть. Зато слух не обманешь, а галиурунны обычно воняют… Пошли обратно, иначе беспокоиться начнут, незачем лишний раз людей пугать.

Царящее в общинном доме уныние отчасти рассеялось благодаря текущему рекой ячменному пиву. Ремигий быстро нашел о чем поговорить с Эремодом и Гуннлафом – здешними жрецами, состоящими «при конунге», а не жившими по обыкновению на капище.

У вандалов, как известно, язык хорошо подвешен, а потому Гундамир заинтересовал дружинных помоложе частью выдуманными, частью лишь слегка приукрашенными сагами о чудесах полуденных стран, Беовульф пытался развлечь Вальхтеов старинными легендами. И все равно истинно варварского праздника, с богатырским весельем, безудержным хвастовством и чувством всеобщей доброжелательности, какое всегда возникало на пирах у Хловиса Меровинга или его дуксов, никак не получалось.

Еще и полночь не миновала, как конунгин, никак не выглядевшая утомленной, вежливо сообщила гостям, что она «устала» и вскоре отправится почивать: семейные покои располагались в дальней части длинного дома, за бревенчатой перегородкой.

Это выглядело странно: Вальхтеов обязаны были проводить в Олений зал, к супружескому ложу Хродгара – так велели правила пристойности, свято соблюдаемые варварами. Жена вождя должна быть примером; если собственный дом рядом, ночевать под чужой крышей не пристало. Однако три пожилые женщины, вероятно супруги или вдовы старейших воинов Хеорота, увели госпожу под угрюмыми взглядами Унферта и озадаченными Беовульфа, Хререка и Хенгеста. У перегородки сразу встали трое вооруженных данов.

– …Интересно знать, конунг сейчас в Оленьем зале совсем один? – пробурчал под нос Беовульф, исподлобья наблюдая за дружинными. Никто из них не выглядел пьяным, так, слегка замелевшие, на ногах держатся крепко. Богатырски опьянел только явившийся с Ремигием-годи лангобард по имени Эрзарих, сын Рекилы, да Гундамира и Алатея слегка покачивает – вандал и ант, что с них возьмешь! Молоды еще.

– Собирай своих. – Беовульф. схватив Хрокмунда медвежьей лапищей за предплечье, притянул дана к себе. – Хозяйка ушла на покой, значит и неженатым воинам в общинном доме делать нечего, нехорошо это. Заберите со столов что осталось, пойдем в мужской дом, как и велит закон.

Дан слегка побледнел, но сдержался, не желая показывать чужаку, что такое решение ему не нравится. Кивнул, подозвал дружинных.

Беовульф поморщился – мальчишки, толку от них никакого. И у каждого отсвет обреченности в глазах. Ничего, пусть привыкают – теперь пришлый Нибелунг здесь конунг!

– Пойду с вами. – На лавку перед Беовульфом уселся худощавый старец, назвавшийся кровным родичем Скильда Скевинга. – Я годи, а жрецам нельзя заводить жен что по вашей вере, что по моей. Стало быть, мне самое место в мужской избе, так обычаями предписано. Эремод и Гуннлаф тоже там ночуют.

– Иди, – пожал плечами Беовульф, вновь отметив, что у христианского годи на поясе висит булава. Значит, с оружием обучен обращаться. – Мне-то какое дело?

Епископ помолчал, видя, что предводитель «Людей Тумана» испытывает к нему чувство, близкое к неприязни. Явно показывать остерегается, не хочет обидеть незнакомого человека и тем более жреца. Причина такой неприязни одна: Скильд Скевинг, также именуемый Северином Магнусом Валентом.

Беовульф опасается, что годи заберет мальчишку, дарованного богами.

– Пускай парень сам решит, – повременив, сказал епископ. Вытащил из пояса золотую вещицу, положил на неровную столешницу. – Это не мои слова. Это слова твоего давнего знакомца… Узнаешь?

На досках лежало кольцо в виде крылатого змея с синим камушком на оконечье хвоста.

Знак Хранителя. Фафнира. Знак несомненный.

– Ты был там, в роще… – изумленно ахнул Беовульф. – Удивительное дело, нашел тропу к Ирминсулу и Фафнир пропустил тебя! Ну, годи, теперь ты с нами связан накрепко, цепью прикован. Не будь это нужно, Фафнир не прислал бы тебя в Даннмёрк! А Скильд… Скильд стал звеном, которое нас связало! Который раз повторяю – избранник богов!

– Потом поговорим. Ночь впереди длинная, за ней придет новый день и еще одна ночь… Отрежу-ка я часть окорока и прихвачу кувшин с пивом, лишними не будут. А ты попроси данов или своих, чтобы проводили Эрзариха в мужской дом. Сам видишь, добраться самому Эрзариху тяжко, а ночевать под открытым небом в Хеороте… кхм… я бы никому не посоветовал.

* * *

– Наше появление в Даннмёрке, и не где-нибудь, а именно в Золотом бурге Хродгара, может объясняться случайностью, невероятным стечением обстоятельств, – тихо говорил Северину епископ. Устроились они в самой дальней части дома, рядом с кожаным пологом, закрывавшим вход в оружейную, при лучине. Обнаглевший Фенрир сидел возле Ремигия, положив ему на колени губастую морду. Выклянчивал косточку. – Невозможная цепочка случайностей: именно ты оказался на пути ubilsaiwalas, при этом остался жив, именно тебя нашли Люди Тумана и взяли к себе благодаря подаренному мною кинжалу; я в свою очередь пустился на розыски без четкой цели и руководимый лишь порывом, наитием и желанием сбросить с себя оковы греха гордыни… И попал в сказку. В чем-то волшебную, в чем-то жутковатую. Сказку, в которой каждый встреченный по дороге человек и нечеловек так или иначе направлял мои стопы сюда, в Хеорот…

– Преподобный, вы сами неоднократно говорили: случайностей не бывает, все в тварном мире взаимосвязано.

– Я и сейчас этого не отрицаю. Выходит, мы должны были здесь оказаться. Испытание? Но какое? Твердость веры? Искушения? Прельстимся ли мы древними чудесами? Убоимся ли? Нет, ничего подобного… Я никак не могу нащупать связующую нить, объединяющий стержень, отыскать общий смысл. Вот проклятие логика и ритора, воспитанного в римских традициях, – везде нужно отыскать тайный символ, знак! А если его вообще нет?

– Дядя, по-моему, это чересчур! Скрытый смысл есть в каждом событии, его нужно лишь отыскать через верное истолкование знаков! Посмотри на Беовульфа: он не терзается сомнениями, для него все яснее ясного: в Даннмёрке поселилось зло, которое он обязан истребить, следуя древней клятве…

– Поселилось зло?.. – переспросил Ремигий. – Фафнир сказал: «Из моря выходит не зло, из моря выходит обида; зло лишь питает ее». Драконы любят загадывать загадки и играть словами – по крайней мере, так уверяют саги германцев… На что указывал Хранитель, вот вопрос? Северин, ты еще не уснул?

– Нет. Честно говоря, я боюсь спать.

– Чего бояться рядом с такими людьми? – Еепископ кивнул в сторону Беовульфа, шумно игравшего в кости с готами и Гундамиром возле очага. – Они не прикидываются, объявший Хеорот страх не коснулся твоих друзей, а если в душе нет ужаса, можно победить… Но кого именно победить?

– Гренделя, – отозвался Северин, с трудом произнеся имя, которое в Хеороте не смел упоминать ни один из подданных конунга Хродгара. – Проклятие Золотого бурга.

– Значит, Грендель? – Ремигий выстучал пальцами по столешнице долгую дробь. – Полагаю, ты знаешь об этом существе несколько больше, чем я, знакомство с Беовульфом обязывает.

– Нечего рассказывать. Даны молчат, только племянник конунга Хродульф кое-что открыл…

– Что же? Рассказывай. – Епископ усмехнулся. – Если я жрец, годи, значит обязан знать какие горести постигли мою паству, и попытаться помочь.

– Паству? – раскрыл рот Северин. – Какую? На пять дневных переходов вокруг нет ни одного кафолика!

– Ага, а ты значит, в ариане подался? Или вообще отрекся? Не красней, одна-единственная христианская душа для епископа – это целый Божий мир. Если однажды сам примешь священство, поймешь. Итак, я слушаю. Постарайся вспомнить, чему тебя учили в Салерно – разумное повествование складывается из мельчайших, кажущихся самыми незначительными подробностей, собственных наблюдений и выводов о предмете рассмотрения или явлений, каковые данный предмет окружают…

Ничего себе задача! Как можно достоверно описать нечто, зная о нем лишь из чужих уст? Особенно если указанное нечто с огромной долей вероятности смертными непознаваемо и принадлежит более к миру демоническому, бесплотному, нежели вещественному? Такое и знаменитому Августину из Гиппона, мастеру объяснять необъяснимое, не под силу!

С чего начать? Разумеется, с самого начала…

Двенадцать зим тому Хродгар был самым могучим конунгом к северу от устья Альбиса, унаследовав от отца большой многолюдный бург, много золота и серебра, взятого старым Хальвданом Скёльдунгом в походах, и власть над полутора десятками обширных родов, держащих все побережье Даннмёрка и часть больших островов к востоку – Фюн, Зейланд и прилегающий к ним архипелаг.

Сравнивая с Толозской Готией или Суасоном, можно сказать, что Хродгар правил самым настоящим королевством данов, с которым приходилось считаться более слабым соседям – некоторые племена ближних фризов, ютов и обитающих за проливом свеев платили конунгу дань, твердо зная, что в случае нападения врага даны всегда придут на помощь, а если Хродгар соберется в поход, можно будет рассчитывать на часть военной добычи.

Пугающие странности начались тем годом, когда Хререк, словно предчувствуя грядущие беды, ушел из дружины. Настоящей причиной, как знал Северин, было иное: Хререк по молодости был яростен и невоздержан, его полагали вутьей, а человек, не способный умерять священную ярость, всегда одиночка – взять его к себе может только Народ Тумана…

Так вот, когда выпал первый снег, в Хеороте начали исчезать люди. Бесследно. Они не уходили, как Хререк, покинувший Золотой бург по доброй воле. Никто не уйдет из поселка в начале зимы, холода в Даннмёрке свирепые: когда со стороны моря приносит снежную бурю, заблудиться можно и в полусотне шагов от дома, не найдешь дорогу – замерзнешь. Да и как может принесший клятву вождю дружинный покинуть своего конунга?

За время от начала снегопадов до зимнего солнцеворота сгинули девять человек – шесть воинов, две женщины и мальчишка, средь бела дня ушедший в близлежащий лесок за хворостом, да так и не вернувшийся.

Искали, конечно. Собаки брали след, но очень быстро поджимали хвосты и начинали подвывать, отказываясь идти дальше. Они не боялись – просто не хотели, а заставить псов идти дальше было невозможно ни побоями, ни щедрыми подачками.

Эремод-годи бросил палочки с рунами, отдал Вотану жертвенного козла и только головой покачал: руны возвещали недоброе, а боги жертву приняли с неохотой – кровь быстро сворачивалась на морозе, священный огонь не разгорался, дым стлался по земле, а не уходил в небо.

В этом тоже усмотрели дурное предзнаменование.

…Йоль, день, когда зимнее солнце начинает прирастать, возвещая скорое пришествие весны и возвращение тепла, варвары всех племен справляют от души, не жалея припасов и пива. Самый радостный праздник в году, когда в Оленьем зале собираются старейшины из окрестных деревень, дружина пирует чуть не трое суток подряд, пока не устанет от богатырского веселья, достойного легендарной Скандзы.

Подозрительные исчезновения и настороженность жрецов не могли испортить Йоль – сейчас зима, всякое случается! Когда солнце уходит, открываются прорехи между мирами, оттуда всякое непотребство может выползти. Кто знает, вдруг людей ледяной великан утащил? Такое бывало, старые люди рассказывали.

Восходящее «новое» солнце приветствовали у «божьего столба», возвышавшегося над мужскими домами. Пришли жрецы с капища, такой праздник надо встречать вместе с другими людьми. Эремод заколол быка, мясо потом унесли к стряпухам.

Пиршество началось в полдень, Олений зал вместил три с лишком сотни родичей Хродгара и гостей, сумевших добраться до Хеорота через заснеженные холмы Даннмёрка. Успокоились только глубоко ночью, когда повалились с ног даже самые стойкие.

Пробуждение оказалось кошмарным. Двадцать два человека не проснулись вовсе – их убили. Впрочем, нет, не так: не убили, а растерзали.

Когда первая паника улеглась – очень уж страшно выглядели последствия ночной бойни, – стали всем миром смекать, что произошло? Человек, даже очень сильный, не мог сотворить подобного, люди обычно убивают оружием, любому воину известно, как выглядят раны, нанесенные мечом, боевым топором или острием пики. У некоторых из погибших грудь словно бы разорвали огромной пястью, другим взрезали горло острейшими когтями, третьи…

Это и было самым чудовищным. На телах виднелись следы зубов – неизвестная тварь, заглянувшая ночью в Олений зал, не отказалась потрапезничать, предпочтя человечину иному угощению, которого на столах оставалось предостаточно.

Возникло множество вопросов. Почему не подняли тревогу? Кому принадлежат кровавые следы на стенах и половицах? Прежде никто и никогда не слышал о том, чтобы тролль, ледяной великан или иное подобное существо подошло близко к человеческому жилью, не говоря уже о том, чтобы напасть на людей прямиком в доме! Наконец, собаки: появись рядом с Оленьим залом чужак, человек или зверь, они переполошили бы весь поселок – псы у данов лютые, варвары нарочно ищут щенков-волчат, выращивают и получают потомство от волка и собаки; полуволк вынослив, силен и не ведает страха!

Двух собак потом нашли мертвыми, тварь сломала им шеи. Это какой неимоверной силищей надо обладать, чтобы справиться с огромными псами! Те, что остались живы – а свора у Хродгара была немаленькая, да и воины в мужском доме держали собак! – выглядели обычно, ненапуганными и невстревоженными. Да что же это делается, а?..

Все жрецы, кроме Эремода и молодого Гуннлафа, едва принявшего посвящение, тем днем молча ушли в капище – испрашивать богов. Вотан должен был сказать, за что прогневался на своего прежнего любимца Хродгара. Видать, в Асгарде тоже праздновали Йоль, и боги не ответили, а после и вообще отвернулись от Хеорота.

Эремод, не получая вестей из «нового» капища (жрецы поселились там незадолго до смерти старого конунга Хальвдана), находившегося на болотах всего-навсего в четверти дневного конного перехода от поселка, отправился туда, едва перестало мести и установились морозные солнечные дни. Болота давно замерзли, потому лошадка Эремода прошла напрямую, а не через тайную тропу, проложенную в незапамятные времена среди погибельных трясин…

Шесть трупов, из них два изъеденных – не волком, не хорьками, не лисицей и не медведем, какие в Даннмёрке встречались редко и только в лесах южнее, ближе к порубежью с ютами. Да и слова «изъеденный», «траченный», какие обычно используют для обозначения мертвецов, тела которых повредил обычный хищный зверь, большой или маленький, подходили мало: некто вначале убил всех шестерых годи, а потом устроил кровавую каннибальскую тризну, два скелета обглодав дочиста.

Эремод не убоялся, до сумерек исследовав капище вдоль и поперек. Никаких следов не нашел. Потом вскочил на коня и примчался в Золотой бург, говорить с Хродгаром. Если нечисть пришла к богам, на священную потайную землю, оберегаемую асами и ванами, значит дело совсем плохо. Жрецов убили – еще хуже. Да и людоедство…

Где такое видано, конунг? Что происходит? Чья вина?

Тогда, как уверял Хродульф, владетель Хеорота и военный вождь данов впервые «ушел от народа» – заперся в Оленьем зале, никого к себе не допускал, все тяготы власти переложив на молодую жену, прекрасную Вальхтеов. Только по весне взял себя в руки, собрал войско и ушел в поход – в дальний поход, не куда-нибудь, а за Бистулу.

Славно побился с жемайтами, литами и балтами, пощипал антов-кочевников, вернулся по осени с богатой добычей, свою долю отнес на капище: Эремод за лето хитроумно переманил двух фризских жрецов и одного сакса, соблазнив богатством и славой Хеорота. Приглашение они приняли, а предостерегающими словами Эремода пренебрегли, хотя годи честно рассказал, что произошло на капище минувшей зимой.

Все трое погибли следующей весной. Капище сочли проклятым, и больше люди туда никогда не ходили. Требы богам теперь относили в дальнее святилище, которое находилось между озерами у поселения Сканнеборг, в дне конного перехода.

…Вплоть до самого Йоля ничего не происходило. Никто не исчезал, зимовали мирно и бестревожно, прошлогодние события начали забываться. Однако на пятую седмицу после Йоля чудовище вернулось – тварь за ночь вырезала семнадцать дружинных, двое сгинули. Весной нашли кости на побережье и мелкие вещицы, по которым и опознали пропавших.

С каждым годом становилось только хуже: незримое чудовище убивало с наступлением холодов, редко случалось так, чтобы люди исчезали осенью или по ранней весне. Летом – никогда.

В иной, «удачный» год погибало всего три-четыре человека, но чаще всего за зиму монстр похищал или разметывал в клочья, оставляя недвусмысленные следы своих визитов в Хеорот прямо посреди бурга, не меньше двадцати дружинных или тех, кто случайно вышел ночью из дому.

Хродгар пытался бороться – устраивал засады, копал волчьи ямы, ездил в большое капище к фризам, с богатыми приношениями: короб с золотыми монетами и украшениями и пять быков в жертву. Избавиться от кровавого призрака Хеорота не удавалось – он возвращался, когда на черную осеннюю землю Даннмёрка падали первые снежинки.

Седьмым годом от своего первого появления чудовище обозначило себя, назвалось и пригрозило – Хеорот и род Хродгара сгинет! Время значения не имеет – никто из живущих здесь не избежит погибели!

– Постой, постой. – Ремигий коснулся плеча увлекшегося рассказом Северина. – То есть как «обозначило»? И что значит «род Хродгара»?

– У конунга было двое сыновей. Вальхтеов вовсе не бесплодна, так говорят, чтобы… Чтобы ввести в заблуждение других. Но все даны знают, что от чресел Хродгара родились два мальчика, Хредрик и Хродмунд. Их обоих забрал… Забрал Грендель. Той зимой он нанес самый страшный удар, после которого владетель Золотого бурга и лишился рассудка.

Чудовище, будто нарочно, приходило на праздники, оно словно хотело показать, что не опасается гнева богов, а человек для него – ничто, добыча, ёдово… Грендель объявился в ночь на «Доннарово дарение», когда почитался огонь, воспламененный молотом первейшего воителя Асгарда. На этот раз он не скрывался и не ждал, пока в Хеороте уснут – просто вышиб дверь и набросился на ошеломленных дружинных. Сопротивляться было невозможно, силой и быстротой Грендель превосходил десятерых и, похоже, использовал колдовство.

– Хродульф видел его мельком, – тихо говорил Северин. – Грендель похож на человека, только невообразимо огромного. Чтобы войти в двери Оленьего зала, ему пришлось согнуться чуть не вдвое. Ходит на двух ногах… Больше племянник конунга ничего сказать не мог, одно твердил: обличье Гренделя словами описать невозможно. В любое мгновение он может сменить облик, Грендель якобы материален и в то же время бесплотен. Как так может быть, не пойму…

– Это малозначащие частности, – махнул рукой епископ. – Потом выясним, уверен. Что произошло дальше?

– Монстр перебил чуть не полсотни воинов за очень короткое время – в доме обороняться тяжело, началась свалка. Хродгар тоже взялся за меч, но чудовище выбило оружие из рук конунга, схватило его за горло, что-то прошипело – слов никто не разобрал. Потом Грендель отбросил вождя данов, он ударился о стену и потерял сознание. Чудище ворвалось в жилые покои, убило еще человек десять, включая кормилиц хродгаровых сыновей, забрало детей и ушло прочь…

Вальхтеов тогда чудом уцелела, Грендель ее серьезно ранил, прорвал когтями плечо и грудь. Конунгин болела до самого лета, а конунг очнулся лишь четыре дня спустя после этого нападения. Едва открыл глаза, закричал: «Грендель, Грендель!!» – так в Хеороте узнали имя тролля, – потом конунг обрывочно рассказал про угрозы чудовища: мол, Золотой бург непременно будет истреблен.

Хродгар оставался не в себе, его жена при смерти, власть на время принял Унферт как самый старший. С тех пор разум к конунгу так и не вернулся; счастье для данов, что Вальхтеов выздоровела и держит род крепкой рукой… Вернее, остатки рода – многие ушли. Вот и всё.

– Ну и ну, – протянул Ремигий. – Нечистая сила, а? Первое что приходит на ум. Настоящий демон, да только о подобных демонах мне ничего не известно. Дьявол действует иначе, через поступки людей…

– Даны – язычники, – напомнил Северин.

– И что? Многобожие не обязательно подразумевает связь с Падшим, сколько раз я тебе говорил… Еще что-нибудь знаешь?

– Дядя, мы провели здесь всего один день… Одно скажу: плохо в Хеороте, душно.

– Это я и без тебя заметил. Как думаешь, Грендель сегодня придет?

Северин вздрогнул. Поймал озадаченный взгляд Беовульфа – разговор шел на латинском языке, а военный вождь понимал его плохо, был знаком только с простонародным говором, а не с классической речью природных римлян.

– Будет новый день, и будут заботы, – с неуместной и кажущейся наигранной непринужденностью сказал Ремигий, на сей раз по-готски. – Очень поздно, скоро рассвет, а завтра у нас много дел. Беовульф, ты не станешь противиться, если вам окажет посильную помощь христианский жрец?

– Тебя прислал Фафнир, – просто ответил гаут, пожав плечами. – Хранитель ничего не делает без толку. Помогай, чем сможешь, но… Прости, но в сражении от тебя пользы будет немного.

– Смотря в каком сражении, – многозначительно ответил епископ и улыбнулся. – Битвы бывают разные, а слово иногда разит пострашнее, чем меч. Ты же скальд, Беовульф, тебе досталась капля мёда поэзии, должен знать…

* * *

Спал Северин плохо, ворочался, терзался неза-поминавшимися кошмарами. Дважды просыпался, пил воду, заметил, что Алатей бодрствует, по обыкновению строгая палочку у горящего очага, потом снова проваливался в темный омут, где обитали неведомые чудовища. Успокоился только под утро и бессовестно продрых до самого полудня.

Поднявшись, обнаружил, что никого больше в мужском доме нет. Оделся, наскоро перекусил вчерашними лепешками и остатками окорока, взял оружие, вышел на свет и нос к носу столкнулся с любимым дядюшкой, вполне бодрым и даже отчасти довольным.

– Шел тебя будить, – сказал Ремигий. – Отвыкай долго спать, мы не в Суасоне.

– А где Беовульф?

– Взял лошадей и вместе с Эрзарихом уехал к Сканнеборгу, на большое капище, остальные пошли на берег. Я успел поговорить с Вальхтеов и добиться встречи с Хродгаром – жаль конунга, его душевная болезнь куда более глубока, чем я полагал… Пойдем, погуляем?

– Куда? – оторопел Северин. Предложение просто «погулять» в Хеороте выглядело отчасти нелепо.

– А что такого? – поднял брови епископ. – Прекрасный день, солнце, тепло… Заодно осмотримся. Чего бояться днем? Вот и Фенрир с нами пойдет…

Серый римский пес лениво выбрался из дома и отчаянно зевнул. Посмотрел на людей вопросительно.

– …Беовульф и Хенгест полагают, что чудовище прячется где-то неподалеку, – говорил Ремигий, степенно шагая по направлению к побережным скалам. – Сам посуди, стал бы Грендель жить где-нибудь на островах Фризии? Ходить за добычей утомительно… Но скрывается он очень хорошо, надо отдать должное – насколько я понял, в прежние годы, еще до умопомешательства, Хродгар с дружиной прочесали частым гребнем все побережье и холмы на много стадиев окрест, не пропустили ни одной болотины, ни единой пещерки или норы, где и мышь-полевка с трудом поместится, не говоря уже о великане.

– По-моему, Грендель не великан. По крайней мере, в обычном понимании варваров – йотуны и турсы обитают в безлюдных землях, на горных ледниках или в жерлах вулканов, подальше от человека.

– Вот видишь, сын мой, теперь и ты начал относиться к мифам варварских народов с уважением, а еще на прошлое Рождество скривил бы нос и сказал: это глупые россказни, никаких великанов не бывает! Теперь ты говоришь о существах легендарных и сказочных вполне серьезно… Верно, дефиниции сейчас расставить сложно, и подобрать единственно верное слово, определяющее сущность Гренделя, я не в состоянии – тролль, великан, циклоп наконец?

– Откуда здесь взяться циклопам?

– Неоткуда, конечно. Средиземное море с островом циклопов, на который высаживался Одиссей, далековато… Установим так: Грендель крупен телом, силен и явно превосходит человека всеми статями. Вот и первый знак, первое определение – Грендель есть великан. Разумно?

– А также людоед, – дополнил Северин.

– …Еще он питает враждебность исключительно к семье Хродгара-конунга и не нападает на данов из иных семей. Кроме того, он отчасти похож на человека, но и обладает некоторыми чертами зверя – когтями и клыками, а равно и способностями необычайными, колдовскими. Понимаешь теперь, как много мы о нем знаем?

– И насколько мало!

– Предпочитаю знать мало, нежели гадать о большем. Ибо твердое знание и умозрительные догадки сравнимы с полновесным золотым солидом константинопольской чеканки и потертой медяшкой, беззаконно пущенной в оборот одним из императоров-самозванцев…

Хеорот остался далеко позади, Олений зал превратился в коричневое пятнышко на фоне зеленеющих возвышенностей и серо-бурых нагромождений валунов. Перед Северином и епископом Ремигием расстилалось море – они стояли на краю скалистого откоса, далеко внизу на песчаную полосу накатывали серые пенные волны. В отдалении замечались несколько маленьких островков.

Фенрир остановился возле самого обрыва, повел носом и радостно гавкнул.

– Кажется, я вижу Хенгеста, – сказал Ремигий. – Левее, почти под нами… Интересно, где можно спуститься и при этом не переломать ноги? Фенрир, веди!

Отыскалась тропа, несомненно вырубленная в камне людьми – гранит хранил следы железного инструмента, ступеньки были узкими и неровными. Дальше к северу, где занятое дюнами пространство становилось шире, Северин рассмотрел три темных деревянных строения, оказавшихся лодочными сараями, в которых даны хранили свои лодьи.

– …Видите острова? – Ют, обследовавший берег на пару с Хререком, дождался, когда Северин и епископ спустятся со скального карниза, и вытянул руку в сторону моря. – Почему бы троллю не прятаться на острове? До берега совсем недалеко, полтора десятка лучных перестрелов, можно пройти по отмелям.

– Когда-то Хродгар думал так же, – отозвался дан. – На островках осмотрели каждую щель, каждый валун. Пусто – только гнезда чаек, лежбища тюленей и хилые сосенки. Никаких пещер.

– А почему вы решили, что Грендель прячется именно в пещере? – задумчиво сказал Ремигий. – Он вполне может обитать на дне моря.

– Море принадлежит богам Ванахейма, – напомнил Хререк. – Человеку не след шутить с глубинами, для смертного предназначена земля. Найти Гренделя в море не сможет никто. И никогда. Особенно если он… Если он посланец ванов.

– Боги, покровительствующие жизни, и Грендель? – вскинул голову ют. – Не верю.