Текст книги "Беовульф"

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Черный монстр не тронулся с места, только обнюхал лапу, которой коснулась монета, а затем и сам кругляш, упавший на тропинку. Между прочим, кроме Феодосия Флавия на сестерции отчеканен христианский крест, должно было подействовать! На Pater Noster, прочитанный дрожащим голосом, тварь вовсе не отреагировала, просто стояла напротив, будто издеваясь. Смотрела с явным интересом – что еще нового человек придумает?

Есть такое готское слово – riqis, тьма, означающее вовсе не отсутствие света, а некое иное, скверное и недоброе состояние духа и материи. Дурачка или просто неумного человека варвары с усмешкой назовут dwals, «дурак», но для сумасшедших они используют иное обозначение – riqizeins, «объятый тьмой». Недаром Ремигий утверждал, будто франки чувствуют мир гораздо глубже и тоньше римлян, для них «тьма» не является чем-то абстрактным, она живая, одушевленная. Такая, как чудище, забравшееся среди ночи в крепость дукса Гунтрамна.

– Уходи, – едва слышно прошептал Северин, обращаясь к ubilsaiwala. – Ты не принадлежишь нашему миру, возвращайся… возвращайся к себе, в трясины.

Зверь не послушался. Наоборот, он издал низкий звук, похожий на бульканье кипящего котла, и к нему мигом присоединились еще два монстра – один вынырнул из-за конюшни, второй примчался со стороны крепостных ворот.

Северин понял, что на этом его служба в Реймсском диоцезе бесславно закончена. Сожрут и не подавятся.

Нападать ubilsaiwalas не спешили, топтались на месте, хотя могли расправиться с человеком в один прыжок – сбить с ног, завалить, пустить в ход громадные клыки… Нет ничего проще, добыча загнана в угол – позади и справа стены дома и сарая, вперед и левее не пройдешь, дорога перекрыта.

Взгляд скользнул вниз, на кинжал, зажатый в руке, – почудилось, будто искорка пробежала. Грубо процарапанные на гладком лезвии руны словно бы отражали неведомо откуда взявшийся золотой солнечный лучик; моргнет и снова погаснет.

В магии рун (и германском руническом алфавите вообще) Северин не разбирался, полагая, что языческие суеверия недостойны его просвещенного внимания. Варвары рисуют руны на щитах, амулетах, иногда (перед битвой) и на собственных физиономиях, украшают ими «волшебные» камни. Никакой практической пользы в германских значках картулярий не видел – значительно удобнее пользоваться латинской письменностью, которую с удивительной быстротой переняли осевшие в Италии готы и лангобарды.

Ввиду удаленности своих владений, сикамбры приобщались к цивилизации с большим трудом, и потому руны здесь встречались повсеместно. Северин, однако, запомнил лишь несколько знаков. Вот этот, похожий на латинскую литеру «Т» с опущенными вниз под углом палочками «перекладины», кажется, «тюр». Или «тейваз»?

Господи, да какая разница! Работает ведь!

Северин очень медленно вытянул нож вперед – зверюги отступили на шаг. Повел рукой в сторону, и ubilsaiwalas недовольно заворчали, пока не решаясь на более активные действия.

Путь к бегству был один, налево, вдоль дома. Затем придется пробежать едва ли не через весь бург, чтобы добраться до дома Гунтрамна, где находятся король и Ремигий. Никакой лесной призрак к этим двоим и близко не подойдет!

Легко сказать, но трудно сделать. Мысли Северина текли с быстротой горного потока – так, так, если звери свободно разгуливают по бургу, значит выставленные на стражу воины оказались перебиты и не успели поднять тревогу. Черные бестии невероятно быстры, передвигаются бесшумно…

Их отпугивает нож, скорее всего ubilsaiwalas будут держаться на расстоянии. Может, стоит закричать? Нет уж, кто знает, сколько людей они смогут убить?.. Успокоился, глубокий вдох, пошли… Только медленно…

Страшилища разделились, не иначе, решили начать правильную охоту – двое исчезли за конюшней. Остался только самый первый волк, продолжавший неотступно следить за Северином. Близко он не подходил – шажок-другой, потом снова…

– Чтоб ты сдох, скотина. – Картулярий пытался держаться, но колени постыдно дрожали. Вдобавок приходилось непрерывно оглядываться – твари могли обойти со спины.

Руны на клинке уже не мерцали, а горели ровным золотым светом. Рукоять ножа стала теплой, почти горячей. Северин не задумывался, было ли это чудо, волшебство или нечто иное – не до того, ноги бы унести!

Заставить себя оторваться от стены картулярий сумел лишь пятикратно прочитав Pater. Теперь остается пройти вдоль тына в южную сторону.

С крыши дома внезапно упало несколько снежных хлопьев, Северин поднял взгляд, и тут нервы окончательно сдали: два чудовища каким-то образом забрались наверх и изготовились к прыжку, рассчитывая напасть со спины.

Мир полон чудес, причем случаются они гораздо чаще, чем принято думать. Будь севериновский кинжал хоть тысячу раз волшебным, он не сумел бы спасти хозяина от стремительной атаки ubilsaiwalas – Северин запаниковал, пискнул будто мышонок, ринулся к тыну, опять поскользнулся и всей грудью налетел на сколоченную из тонких бревнышек вертикальную лестницу, ведущую на угловую башенку.

Дыхание сбилось, но тонко взвывший от страха картулярий белкой взлетел по перекладинам, умудрившись при этом отмахнуть ножом в сторону самого быстрого волка и срезать клочок его шкуры.

Никто не сумел бы повторить этот потрясающий трюк. Зубы чудища клацнули в полупальце от загривка Северина, а когти передней лапы пропороли сагум, безрукавку и обе рубахи. Как это случилось – непонятно, но картулярий не получил даже единой царапины, черному зверю не хватило одного волоска, чтобы дотянуться до близкой и слабой добычи!

– Что, получили? – икнул Северин, очутившись наверху.

Волки (боже, их уже пятеро! Откуда?!) рыскали у основания башенки. Сюда они не заберутся, слишком высоко даже для таких огромных тварей!

Только Северин попытался сесть на плохо оструганных заиндевевших досках поудобнее, как ладонь угодила в нечто мягкое, холодное и склизкое. По ближайшем рассмотрении противная substantia оказалась…

– О, нет… – Епископальный картулярий едва не потерял сознание. Сикамбра, охранявшего башенку, выпотрошили как поросенка. Разорвали от шеи до промежности – теперь Северин понимал, что означает страшная варварская угроза, в переводе на латынь звучащая примерно следующим образом: «Отделаю так, что внутренности станут наружностями». Ясно, что сделал это нечеловек!

На молитву сил не осталось. Разум Северина теперь пребывал в полнейшем оцепенении – ужас парализует и лишает воли даже самых сильных, не говоря уже о несмышленых юнцах. Руку, в которой по-прежнему был зажат кинжал, обжигало, но и это не могло вывести из ступора племянника епископа Ремигия. Северин моргнул, только когда совсем недалеко мелькнули оранжевые огни – из дома Гунтрамна выбежали люди с факелами.

Постепенно приходящий в себя картулярий разглядел Хловиса, окруженного воинами. Золотые волосы рикса франков сияли куда ярче факелов – неужели Ремигий был прав, утверждая, что род Меровингов действительно обладает недоступным простым смертным удивительным даром? Да только епископ никогда не мог внятно объяснить сущность этого дара – божественная она или… Какая? Но уж точно не дьявольская!

Ubilsaiwalas проявили неслыханную прыть – они, несомненно, испугались, учуяв присутствие иной, чуждой лесным духам силы. Трое волков рванулись в сторону от людей, легко запрыгнули на крышу стоящего у самого тына длинного дома, перемахнули через ограду и исчезли в темноте. Четвертый отошел к воротам Стэнэ, с невероятной ловкостью залез на надвратную башню и тоже сиганул вниз.

Пятый, последний, решил избрать кратчайший путь и тем самым вверг несчастного Северина Магнуса Валента в нескончаемый водоворот бедствий и злоключений.

Треклятое чудовище присело, мягко оттолкнулось от промерзшей земли всеми четырьмя лапами и взвилось в воздух – Северину показалось, будто зверь прыгнул прямо на него, и он невольно шарахнулся назад и в сторону, одновременно вставив вперед кинжал. Ubilsaiwala не рассчитал, промахнулся, сокрушил хлипкую башенку одновременно налетев грудью на лезвие, сипло взревел и полетел под откос холма в окружении обломков дерева и снежной пыли.

Северин, чей обреченный вопль не был расслышан в общем шуме, отправился вслед – удержаться было невозможно.

Искать картулярия начали только под утро.

К великой скорби преосвященного Ремигия, не нашли.

* * *

Спустя много дней, размышляя в тепле и удобстве о ночном приключении в Стэнэ, Северин понял, что остался жив только по счастливой случайности Восточный склон холма был очень крутым, у подножия – обледеневшие камни побережья реки Мез. Добавим к высоте откоса (локтей сорок!) еще двенадцать локтей тына и сторожевой башенки, чью верхушку снес тяжеленный волк, и поймем, что Северину выпало совершить головокружительный и смертельно опасный полет, примерно равный прыжку с верхней галереи римского Колизея.

Нового Икара из Северина не получилось – епископальные картулярии от рождения к полетам не приспособлены, крылья у них отсутствуют, а Господь на сей раз оказался занят более важными делами и не протянул десницу Свою, дабы удержать верного раба своего, и препоручил Северина покровительству ангела-хранителя, каковой справился со своими обязанностями лишь частично.

Снега за последние дни намело изрядно, под скалой громоздились пышные сугробы. Северин совершил в воздухе кульбит, больно приложился спиной о склон и мгновенно съехал вниз, прямиком в снежное покрывало, смягчившее падение. Сугроб начал оползать к берегу покрытой тонким льдом реки.

За мгновение до того, как картулярий вернулся на грешную землю из поднебесья, на ледяную корку грянулся черный волк, зимний покров реки треснул, и чудище мгновенно ушло под воду. Вместе со снежным оползнем задыхающийся картулярий съехал вниз ровнехонько промеж двух валунов и, к несчастью, угодил в ту же полынью.

Течение было сильным, и Северина моментально затянуло под лед, он едва успел сделать глубокий вдох. Намокшая одежда потянула ко дну, но картулярий продолжал бороться и чудом победил – его протащило под прибрежным припаем, вынесло на свободную от льда середину Меза и повлекло вниз по руслу, к северу. Кинжал Северин по-прежнему не выпускал, возможно именно заключенное в нем волшебство придавало сил незадачливому племяннику епископа Ремигия.

Мыслей не было никаких, чувства тоже исчезли, оставался только обжигающий холод и искорка надежды – вдруг повезет? Или все-таки земной путь завершен и вскоре придется предстать перед апостолом Петром, который и решит, пропустить Северина Магнуса Валента чрез Врата Райские или ввергнуть оного в недрища ада по грехам его…

Сознание угасало, Северин успел лишь безгласно воззвать к Пресвятой Деве и тотчас провалился во тьму…

Тело выбросило на камни в полутора римских лигах от Стэнэ, на восточном берегу Меза.

* * *

– Ищем, – мрачно сказал Хловис, стараясь не смотреть на епископа. – Гунтрамн со своими переправился через реку, Арбогаст ищет на нашем берегу. Никаких следов. Наверное, твой родич утонул. А может быть… – Король сикамбров привычно сложил пальцы в охранный знак, отгоняющий злых духов. – Может быть, его забрали ubilsaiwalas.

– Ни то и ни другое, – покачал головой Ремигий. – Я бы почувствовал, что Северин умер или… или стал пленником недоброй силы. Одного не могу понять: кто пробудил спавших в Арденнах древних духов и почему они ополчились на нас, франков…

– Ты не франк, ты римлянин, – огрызнулся Хловис и от души приложился к кружке с пивом. – Тяжело мне, Ремигий. Чувствую недоброе – мои боги… Мои прежние боги могут жестоко отомстить за отступничество.

– Кто они, а кто – Он, Вседержитель? – спокойно возразил Ремигий. – Кроме того, перед битвой ты еще не принял веру Христову, однако видел, что алеманы привели с собой чуждое людям волшебство и использовали его против твоего воинства.

– Верно, – крякнул рикс. – Кроме того, черные волки, забравшиеся ночью в бург, не принадлежат Вотану или Доннару, это звери Локи и великанши Хель…

Ремигий вздохнул, но противоречить не стал – епископ отлично знал, что за один-единственный день Хловис не сможет забыть богов своих предков. Требуется долгое время и упорная проповедь Веры Истинной. Ничего, терпения у Ремигия хватит, хватило бы здоровья и долголетия.

«Я не отступлюсь, – сказал себе епископ. – Я смогу победить… Я?.. Боже, прости, грешен… Вот в чем ошибка!»

* * *

…Поиски исчезнувшего Северина безуспешно продолжались третьи сутки, заодно дуксы гоняли по окрестным лесам разрозненные отряды алеманов, пленных допрашивали – не встречал ли кто молодого парня с темным волосом и карими глазами, одетого однако подобно сикамбру?

Воины Гунтрамна уверяли, что «волшебство» на противоположном берегу не иссякло, а лишь затаилось на время – некоторые видели следы огромных волков-оборотней, другие слышали таинственные голоса, пытающиеся завлечь франков к незамерзающим топям, а десятник Ариогаст минувшим вечером уверял Хловиса и Ремигия, что собственными глазами видел на горных склонах всамделишного турса, ледяного великана! Впрочем, Ариогаст слыл в дружине Хловиса человеком без меры пьющим и частенько видящим то, чего другие не замечают.

Епископ, весьма встревоженный разгулом нечисти (где это видано, чтобы оборотни проникали в бург! Эти твари подстерегают одиноких жертв в лесах и буреломах и не смеют близко подойти к обитаемому жилью!), провел с помощью незаменимого Эрзариха собственное дознание. Осмотрел тын, башенку, с которой предположительно сверзился племянник, спустился к подошве холма и внимательно исследовал берег под крепостью.

Нет сомнений, мальчишка упал на снег и потом очутился в воде, на стремнине. Но он жив: Ремигий, осененный особой благодатью Господней, непременно получил бы знак, что Северин или погиб или…. О последней вероятности даже думать не хотелось.

Но что же тогда произошло с картулярием? Человек не может исчезнуть в никуда! Молодцы Гунтрамна и Арбогаста прочесали берег Меза на много стадиев ниже по течению, особенно внимательно осматривая излучины реки. Пусто. Никаких следов, хотя по приказу Хловиса в Мез нарочно сбросили несколько бревен и дружинные проследили, где их выбрасывало на берег. Девять бревен из полной дюжины оказались в мелководных заводях совсем неподалеку от Стэнэ, еще два обнаружились чуть дальше, и лишь одно было унесено в незнаемые дали, к морю на севере.

Северин как сквозь землю провалился – воины поопытнее втихомолку ворчали, что мальчишку забрали духи или, к примеру, альвы: эти существа не оставляют следов. Ремигий отмахивался – какие еще альвы? Откуда? Здесь вам не страна Эйре, не легендарная Гиберния, в Галлии и Бельгике о полых холмах и их обитателях и слыхом не слыхивали.

– Пусть рикс даст мне двух лошадей и припасы, – на исходе третьего дня поисков решительно заявил Эрзарих. – Я поеду его искать. И найду.

– Я знаю, что в искусстве охоты ты искушен, – согласился Ремигий. – Однако охота на зверя и охота на человека разнятся. Что ты сможешь сделать один?

Лангобард надулся, спесью исходя – епископ усомнился в его смелости и удачливости! Другому такое оскорбление не сошло бы с рук. Но Ремигий все-таки годи, человек, принадлежащий богам, а значит, осведомленный о их воле (и неважно, Единый ли то бог или Вотан с Фрейей), к его словам стоит прислушаться.

– Северин где-то там, за рекой, – задумчиво говорил епископ, прохаживаясь вдоль длинного стола. – Но почему-то не может вернуться.

– Откуда ты знаешь? – жадно спросил Эрзарих. – Говорил с богами?

– Можно выразиться и так. Сон мне был, а сны насылаются ангелами…

– Христианскими валькириями, – понимающе кивнул лангобард, прежде наслушавшийся как от госпожи Корнелии, так и от Северина красивых саг о райских кущах.

Ремигий лишь усмехнулся.

– Незачем отягощать Хловиса столь незначительными просьбами, – наконец сказал епископ. – У рикса предостаточно иных забот, ему надо возвращаться в столицу. Возьми все, что необходимо, и будь готов к завтрашнему рассвету. Одна ночь ничего не решит…

С наступлением темноты пошел снег, начало мести, но Эрзарих, сын Рекилы, отступаться не привык. Едва небо на востоке начало сереть, лангобард уже пришел на конюшню и с безмерным удивлением обнаружил там епископа.

– Рикс позволил мне съездить развеяться и отдохнуть, – фыркнул Ремигий, мельком взглянув на вытянувшееся лицо Эрзариха. – Не откажешься от попутчика?

– Но как же… – протянул лангобард. – Почему Хловис…

– А что Хловис? – пожал плечами епископ. – Он взрослый мужчина, великий военный вождь, не пропадет. Мы ведь ненадолго, верно? Самое больше две седмицы?

– Ты приближенный рикса, – упрямо сказал Эрзарих и спросил напрямик: – Зачем? Только ради Северина?

Ремигий помолчал, устраивая на спине лошади седельные сумы, вздохнул и не оборачиваясь проронил:

– Не только. Помнишь, я рассказывал тебе о грехе гордыни?

– Нет, – отрекся Эрзарих, предпочитавший не вникать в сложные материи и не забивать голову сложными христианскими догмами. Саги – сколько угодно, но тот кромешный ужас, который именуется греческим словом philosophia? Пустословство одно!

– Я возгордился, Эрзарих. Я почти уверил себя в том, что победа Хловиса – моя заслуга. В том, что это я заставил рикса дать клятву. Наконец, в том, что я, обычный смертный человек, слабый и несовершенный, могу запросто противостоять тому… – Епископ указал рукой в сторону Арденнских гор. – Тому, что прячется там, за рекой… Тому, что проснулось в Арденнах.

– Почему же слабый? – не понял лангобард. – Ты бился наравне с риксом и проявил великую доблесть!

– Тьфу! – раздраженно сплюнул епископ, на миг впавший в соблазн гневливости. – Дурья башка! Уразумей же! Я позволил себе уравнять силы человека и Господа Бога, Создателя и Вседержителя! Помню наш последний разговор с Северином – я постоянно твердил: это мы посеяли зерна Истины, это нас будут вспоминать потомки сикамбров, это мы избавим народ франков от падших духов и изгоним их обратно в геенну! В то время как единственная и истинная заслуга принадлежит лишь Ему! Вот Господь и ниспослал испытание…

– Хочешь сказать, что черные волки пришли сюда по воле твоего Бога? – нахмурился Эрзарих. – Это нехорошо.

– С тобой совершенно невозможно разговаривать, – искренне расстроился епископ. – Хорошо, попробую объяснить понятно. Мне думается, что я обидел Бога Единого.

– Почему?

– Не перебивай! Что будет, если ты обидишь, к примеру, Доннара?

– Он призовет меня на суд оружия, – уверенно ответил Эрзарих. – И на поединке выяснится, кто прав.

– Вот этом и заключена разница между твоей верой и моей. Оскорбив Творца гордыней, я должен сразиться не с ним, а с самим собой, победить свой грех, растоптать его! Доказать, что я достоин Его покровительства и благоволения. Поэтому я оставлю Хловиса на время – пускай рикс сам разберется в своих думах, сам осознает, какой путь ему предстоит… Господь позволит – я вернусь в Суасон из Арденн. Нет – значит я недостойный пастырь.

– Ничего не понимаю, – помотал головой Эрзарих. – Как можно вызвать на битву самого себя?

– Седлай коня, – вздохнул Ремигий, которого непроходимая дремучесть лангобарда иногда ставила в тупик. – Перейдем реку по броду за Ворчащим омутом и отправимся к северу.

– После такого снегопада отыскать следы будет трудно, да и времени много прошло… – хмуро отозвался Эрзарих. – Ничего, счастье от нас не отвернется. Удачливый воин и годи, способный творить чудеса, дорогого стоят.

– Чудеса… – проворчал епископ. – Много ты знаешь о чудесах, варвар!

Глава третья
В которой Северин встречает Беовульфа-гаута, получает новое имя и слушает сагу о чудесном острове. Потом же отправляется в страну данов вместе с Нибелунгами

Февраль – март 496 года по Р. X.

Бельгика – Германское море

Очнулся Северин оттого, что по его лицу возили чем-то наподобие мягкой горячей губки. Причем обжигающе-горячей.

Он довольно быстро понял, что лежит на спине, попытался шевельнуться и поднять руку, но тело пронзила резкая боль, настолько нестерпимая, что в другое время и в другой обстановке Северин бы отчаянно взвыл. Сейчас получилось издать лишь низкий хриплый стон.

Губка еще раз прошлась по лбу и щекам, после чего неизвестный экзекутор начал тереть правое ухо.

Картулярий попытался разлепить веки. Даже это простейшее и почти незаметное движение далось ценой немалых усилий. Различим серебристо-синий неровный свет. Утро? Утро какого дня? Что вообще случилось? Почему так больно?

«В любом случае, если я чувствую боль, значит жив, – уверенно подумал Северин. – Но… Ох, что ж это такое было?!»

Память вернулась мгновенно, одним озарением, яркой вспышкой. Стэнэ, звездная ночь, хрустящий снег под ногами, мертвенный взгляд глаз-фонарей злого духа, принявшего обличье громадной черной зверюги… И падение. Река, стремнина…

Над ухом оглушительно фыркнули, у лица Северина появилось что-то огромное и шарообразное, щек коснулось горячее дыхание.

Человек настолько испугался, что превозмог терзавшую его мышцы и кожу ужасающую резь и вяло шарахнулся в сторону. Если это черный волк…

Нет, не волк. Рядом сидела огромная собака римской породы, плоскомордая, с висящими тяжелыми брылями, ярко-розовым языком и белым пятном в виде бабочки на широченной груди. Зверюга пыхтела, сопела, из пасти вытянулась нить белой слюны, но в целом выглядела вполне дружелюбно. Северин вспомнил, как назывались такие псины по-латыни – canis corsis, «собака, охраняющая ограду»… Значит, это была никакая не губка: собака всего лишь облизывала лицо.

– Все-таки живой, – вторгся в сознание новый звук. Человеческая речь, говорят на готском, но чересчур растягивают слова, да и звучит странный диалект более мягко, без обязательных гортанных и шипящих звуков. – Ариарих, Гундамир – быстро его раздеть, растереть, завернуть в шкуры.

– Одет по-нашему, – послышался второй голос, пониже и погрубее. – Но лицом выглядит как галл, смуглый… Да отдай ты нож, никто тебя убивать не собирается!

Неизвестные с трудом разжали онемевшие пальцы Северина, а тот, кто заговорил первым, присвистнул:

– Интересное оружие носит наш найденыш… Неспроста это.

Засим епископальный картулярий подвергся самым изощреннейшим пыткам, какие и Нерону с Калигулой не снились в самых оптимистических снах. С него стянули обледеневшую одежду, безрукавку пришлось разрезать, любое прикосновение доставляло адовы муки, а когда грубые ладони начали растирать кожу дурно пахнущим снадобьем, наполовину оттаявший Северин заорал как резаный: казалось, что его варят в кипятке подобно святому Мавру, одновременно поджаривая на раскаленной решетке, будто святого мученика Лаврентия. Какая уж тут пещь огненная, терпеть такое не было решительно никакой возможности! В конце концов Северин в очередной раз потерял сознание, едва не задохнувшись от собственного крика.

Вторично он проснулся в приятном тепле, руки и ноги сладко ныли, но не болели, пальцы сгибались не без труда, щеки и лоб пылали. Пахло псиной, сеном и почему-то зачерствевшим хлебом. Появилось новое ощущение покачивания и легкого головокружения.

Рядом кто-то пошевелился, Северин отбросил с лица мягкую медвежью шкуру и обнаружил, что бок о бок с ним устроилась давешняя собака, огромная как теленок. Она-то и согревала человека своим теплом. Оказалось, что пес был благородной серо-серебристой масти, с желтоватыми внимательными глазами и коротко обрезанными ушами, чтоб в драке не порвали.

Осмотревшись, картулярий уяснил, что легкое покачивание вполне объяснимо: он находился в небольшой ладье, способной идти по любому мелководью. Шесть весел, мачта, носовое оконечье украшено резной головой дракона. Северина устроили на корме, почти у ног кормчего – посмотрев на него снизу вверх, Северин решил, что имеет дело не иначе как со сказочными титанами, ибо детина был устрашающе велик, даже поболее Эрзариха, вовсе не являвшегося недомерком. Еще шестеро несимпатичных бородатых варваров сидели на веслах – один другого краше!

– Глядите-ка, – изумился кормчий, – Живехонек-здоровехонек, хотя половину дня без чувств провалялся! По виду хлипок, а дух в тебе крепкий, Скевинг!

«Скевинг – найденыш, – машинально перевел Северин готское слово на родную латынь. – Кто это такие? На франков, как ни крути, не похожи!»

Действительно, не похожи. На первый взгляд все варвары одинаковы, но опытный глаз всегда найдет различия между людьми, рожденными в разных племенах. К примеру, вандалы любят яркие одежды и не пожалеют серебра на красивую синюю или зеленую рубаху (если, конечно, такового серебра в достатке), галлы любят заплетать косицы и в соответствии с древней традицией носят клетчатое, гепиды тугодумны, аланы свирепы, лангобарды не только свирепы, но еще и основательны, готы расточительны и веселы, но в битве беспощадны…

Эти корабельщики, безусловно, родом происходили из германского корня, тут сомнений никаких – скуластые, белоглазые, курносые. В большинстве соломенноволосы, а вот кормчий рыжеватый, такими рыжеватыми коты бывают. И глаза у него интересные, один зеленый, один ярко-голубой, значит богами отмечен. Одежда самая обычная, не скажешь что богатая – меха и кожа, плащи суконные, некрашеные, серые. У всех тем не менее редкой красоты украшения – гривны и серьги потемневшего серебра, золотые браслеты, на ножнах клинков опять же серебряные накладки с чеканкой. Такое оружие стоит очень дорого!

– Возьми. – Кормчий снял с пояса некогда принадлежавший епископу Ремигию кинжал и протянул его картулярию. Это означало, что варвары не видят в Северине врага и относятся к нему уважительно. С чего бы? – Ты всех нас удивил, Скевинг.

– Чем? – прохрипел Северин. В горле першило, не хватало только заболеть после купания в ледяной воде!

– Посмотри…

Рыжеватый указал на короткое метательное копье, вертикально укрепленное на корме. Его украшала отрезанная голова духа Арденн, черного волка. При свете дня морда страшилища смотрелась еще отвратительнее, чем ночью. В ней не было ничего от обычного животного, это была богомерзкая харя демона!

– Мы нашли ubilsaiwala в пяти шагах от тебя, мертвого. С раной в груди, раной, нанесенной твоим клинком. Даже великому воину нелегко убить оборотня!

Северин хотел было сказать, что это получилось благодаря чистейшей случайности, волчара сам напоролся на нож в прыжке, но предпочел пока помолчать. Для начала следовало выяснить, что происходит, куда плывет ладья и кто таковы эти странные бородачи; а в том, что они именно «странные», Северин теперь не сомневался.

Пожив среди варваров, картулярий научился разбираться в некоторых обязательных обычаях, принятых у всех до единого племен германского языка. Нет для них ценности выше, чем семья и род; достаточно вспомнить варварские законы: если один из членов семьи совершил преступление, виру будет платить род.

Если объявляется кровная месть, ее жертвой может пасть любой из сородичей татя. Род выставляет своих бойцов в войско рикса, и сражаются они под знаком своего военного вождя, род ответственен за каждого своего отпрыска, если только он по закону не снял с себя обязательства перед семьей и не стал одиночкой, наподобие Эрзариха…

Ни у кого из варваров, которых видел перед собой Северин, не было родовых символов – чаще всего это заплетенная особым образом косичка, железная или серебряная руна на ремешке, определенный узор на одежде, татуировка на щеке, лбу или шее, так чтобы ее было видно. Вон у того, что справа на весле, под правым виском подозрительный розовый шрам необычной квадратной формы, такое впечатление, что этот человек срезал кожу вместе с татуировкой. Это, знаете ли, наводит на размышления.

– Мы решили дать тебе новое имя, – продолжал мягко гудеть рыжеватый кормчий, не глядя на Северина. – Отныне будешь зваться «Скильд» – «Щит», ибо отразил удар оборотня и долго противился холоду, который мог убить тебя. А прозвище для чужих людей само появилось, «Скевинг», «найденыш»… Красивое имя – Скильд Скевинг, правда?

«Прозвище, – отрешенно подумал Северин. – Да, варвары любят прозвища, жить без них не могут – считают, что если раскрыть истинное имя недоброму человеку или колдуну, он наведет порчу или заставит выполнять свою волю… Ладно, пусть пока будет Скильд».

– Тебя даровали нам боги, – размеренно продолжал кормчий. – И боги решили, что после битвы с чудовищем и льдом ты должен родиться заново. Потому и именоваться ты должен иначе.

– Мы – это кто? – решился Северин.

– Люди называют нас по-разному, но мы – один род, связанный кровной клятвой и кровным родством. Nefelungen.

Северин промолчал, задумавшись. Этого слова он раньше не слышал, но мог быстро понять, что именно оно означает. «Нефель» или «небель» (все зависит от произношения) – «тень», «туман», но не в отрицательном значении, а скорее в нейтральном. Как тень человека, падающая под солнечными лучами, или утренний туман, поднимающийся над рекой. «Унг» или «инг» – обычное окончание, обозначающее единую общность, народ: к примеру, две ветви готов именуются Амалунгами, «людьми Амала», и Балтингами, «народом Балта», по именам древних вождей, а вот у вандалов есть Асдинги и Силинги, потомки Асда и Сила… Ничего особенного.

Так что же получается? Нибелунги? «Народ теней»? Или «Народ, находящийся в тумане»? Непонятно…

– Мое истинное имя – Беовульф, я получил его, когда вошел в семью Нибелунгов, и с тех пор навсегда забыл, как меня звали прежде, – говорил тем временем кормчий. – Родом я из гаутов. А ты в какой стране родился, Скильд?

– В Риме, – твердо ответил Северин. – Италия, Лаций.

– Ого! Ромеев среди нас еще не было! – Изумление Беовульфа было совершенно непритворным. – Подвинь собаку и протяни руку к борту, там мешок – найдешь в нем баклагу со сладким вином, позавчерашний хлеб и вяленое мясо. Поешь, а потом снова спи. Тебе сейчас надо много спать.

– Откуда у вас такая собака? – Северин толкнул псину, и та нехотя посторонилась. – И как ее зовут?

– Его, – уточнил Беовульф. – Щенка мне подарили в Лугдунуме, две зимы минуло. А назвали зверя – Фенрир…

«Они точно умалишенные, – подумал Северин, – Фенрир? Чудовищный пес, который в германских мифах олицетворяет зло и разрушение, пожирает солнце? Что бы запел дядюшка Ремигий, назови я свою собаку Вельзевулом? И потом – Беовульф сказал, будто он гаут – никогда об этом племени не слышал. Может быть, он так называет готов? Или гауты – это какая-то особая разновидность варваров, для римлян неразличимая?..»

Непутевый родич епископа Реймса наскоро перекусил, запил начинающий плесневеть ржаной хлеб и жесткое мясо великолепным дорогим вином (наверняка с виноградников Массилии!) и немедленно оказался сраженным глубочайшим, теплым и безмятежным сном. То, куда плывет ладья, а равно и ближайшее будущее Северина сейчас не беспокоило – не до того…