Текст книги "Пуля, Заговорённая..."

Автор книги: Андрей Канев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Глава 13
Куда девался Вартанов?

Пункт временной дислокации (ПВД) оперативной группы Грозненского района располагался в двухэтажном здании бывшей конторы «Чеченэнерго». С другой стороны здания были плац и вход в военную комендатуру. За несколько лет существования ПВД, здание обросло подсобными помещениями, целым рядом казарм, столовой, автопарком, баней, питомником для служебных собак и прочими хозяйственными постройками, обнесёнными ныне высоким каменным забором с колючей проволокой по периметру.

В кабинет к полковнику Павелецкому, находящийся на первом этаже, неподалёку от дежурки, заглянул его личный охранник прапорщик милиции Половцев, его огромная фигура заслонила собой весь дверной проём:

– Разрешите, Сергей Иванович…

– Что, Толя?

– Командиры собрались.

– Ну?

– Запускать?

Павелецкий мысленно улыбнулся служебному рвению охранника, который у него «на земле» в отделе был начальником изолятора временного содержания и инструктором-общественником по тяжёлой атлетике:

– Запускай!

Прапорщик скрылся, из «предбанника» потянулись заместители, командиры СОМов и ОМОНов, подходили к полковнику, жали руку, рассаживались на свои привычные места. Когда народ угомонился, в кабинет заглянул подполковник Николай:

– Разрешите и мне поприсутствовать…

Павелецкий поднялся начальнику разведки навстречу, сделал несколько шагов, протянул для приветствия руку:

– Милости просим, Николай, присаживайтесь.

– Спасибо, я не надолго, буду рад, если предоставите мне слово первому.

– Конечно, конечно,– возвращаясь на своё кресло, разрешил хозяин кабинета.

Войсковой разведчик обвёл собравшихся изучающим взглядом и начал докладывать:

– Уважаемые коллеги, несколько дней назад силами войсковых спецподразделений, сотрудников ОМОН и дагестанской милиции в Буйнакском районе Республики Дагестан была уничтожена банда так называемых «лесных братьев», которая в течение ряда лет держала в страхе местное население, нападала на сотрудников милиции, минировала дороги и готовила вооружённое нападение на ОВД города Буйнакска, чему в схроне были обнаружены письменные подтверждения. Банда была практически полностью уничтожена. Кроме её лидера полевого командира Абдулгапура Закарьяева, 1963 года рождения. Ориентировки на него вы получите в конце совещания.

– Извините, товарищ подполковник,– спросил командир тюменского ОМОНа полковник Шпицбергенов,– где Буйнакск и где мы, большая разница…

Николай наморщил нос, как всегда делал, когда его не понимали сразу, и приходилось разжёвывать:

– Сейчас поясню, не спешите… Убедительно прошу вас уделить особое внимание на вверенных вам КПП проверке автотранспорта. По оперативной информации Закарьяев скрывается у родственников в районе города Грозного и Грозненского района. При ликвидации банды погибли сотрудники и военнослужащие. Закарьяев опасен ещё и тем, что, по всей видимости, в самом скором времени сумеет организовать и здесь у нас под носом непримиримое бандподполье. Скоро из Ханкалы к нам прибудет в качестве подкрепления специализированная машина «слухачей» с рэбовским оборудованием. Думаю, они нам помогут. Вот, в принципе вкратце та задача, которую я хотел бы перед вами поставить. Связь со мной как всегда через вашего начальника полковника Павелецкого. Итак, вопросы есть, товарищи командиры?

Вопросов не было. Николай поднялся со стула:

– Что ж, работайте, очень надеюсь, что возьмём этого отморозка.

– Возьмём, куда он денется,– резюмировал Милов.

После того, как войсковой подполковник покинул кабинет, Павелецкий заслушал декадные отчёты о работе КПП СОМов и ОМОНов, его заместители по своим линиям деятельности довели до руководителей подразделений те мероприятия, которые они должны были провести в следующей декаде и требования Ханкалы, поставили задачи. Павелецкий вкратце довёл оперативную обстановку по криминогенной и антитеррористической обстановке в Северо-Кавказском регионе. Руководители подразделений под роспись ознакомились с ханкалинскими приказами, получили их копии. Затем Павелецкий пошелестел бумагами на своём столе, давая понять собравшимся, что не знает, как начать щекотливую тему. Все насторожились. Сергей Иванович ещё раз внимательно осмотрел собравшихся:

– Вы уж меня простите за прямоту, но надеюсь, что стукачей у нас нет.

В кабинете повисло тягостное молчание. Первым не выдержал молчанки командир Архангельского сводного отряда милиции подполковник Николай Александрович Евтихеев:

– Мы вас ни разу не подводили…

Павелецкий угрюмо посмотрел в его сторону:

– Очень на это надеюсь.

– Так что случилось?– задал интересовавший всех вопрос командир астраханского сводного отряда милиции подполковник милиции Василий Васильевич Семёнов.

– Случилось «ЧП»,– медленно произнёс Павелецкий,– причём «ЧП» по личному составу. Доложит вам об этом заместитель по кадрам майор Вихров.

Майор Вихров поднялся со своего места, зацепив животом стол. Павелецкий махнул рукой:

– Валерий Петрович, не на коллегии в министерстве, здесь все свои, давайте сидя…

Замполит с таким же грохотом уселся на своё место и заговорил:

– Как уже сказал Сергей Иванович, у нас произошло очень неприятное «ЧП» по личному составу. Два дня назад пропал лейтенант милиции Эдуард Владимирович Вартанов, командир второго огневого взвода. Куда девался, никто из наших не знает. Характеризуется положительно, чтобы не поднимать вселенского скандала, и чтобы информация не пошла в МВД России, в Ханкалу, естественно, сообщать не стали. Мы сейчас самостоятельно принимаем все меры к его разысканию. Но, на всякий случай, просим помощи и у вас, мало ли что. Ориентировки на него подготовлены, тоже вам раздадим, смотрите внимательно на своих КПП автотранспорт.

– Дезертировал?– не преминул спросить командир СОМ Краснодарского края доблестный майор милиции Павел Сергеевич Быстров.

– Дезертировать не мог однозначно,– резко оборвал его Павелецкий.

– А вот выкрасть,– поддержал командира начальник милиции общественной безопасности оперативной группы подполковник милиции Василий Анатольевич Бодров,– по какой-либо нам не известной причине могли запросто.

– В общем, надо искать,– резюмировал Павелецкий.

С совещания расходились не в самом добром расположении духа. Пропал сотрудник – Это «ЧП» так «ЧП»!

Глава 14
Пуля в сердце

Незаметно наступила осень. А потом и зима. Борька не спал, зимовал в сарае. Ближе к весне, когда он подрос и окреп, соседские мужики стали намекать Гудыреву, что медведь не игрушка, его, мол, надо того – на мясо, а шкуру на пол, чтобы ногам тепло было. Но Федосею своего выкормыша было жалко. Плевал он на всех мужиков вообще и на Ивана Петровича Шулепова в частности. Старик решил отвести Борьку подальше в лес, а потом выпустить на волю. Поговорил с мужиками. Назначили день, чтобы собак по дворам привязали, когда он поведёт медведя в лес.

В день прощания Михеич кормил Борьку особенно вкусно – комбикормовой кашей на курином бульоне. День был, как назло, солнечный. Играла капель. Повязав на шею Борьке бельевую верёвку, взяв лыжи-снегоходы и ружьишко, чтобы пугнуть медведя в лесу, Михеич вывел его за калитку и решительно потащил к лесу именно той дорогой, которой обычно избегал.

Из всех собак этой улицы не посажена на цепь была лишь Зойка. Что её, старуху мучить, рассудил Иван Петрович, всё равно не видит, не слышит – помирать уж скоро.

К избе под железной крышей Михеич приближался, гордо вскинув голову. Оттуда поверх занавески смотрел на него Иван Петрович и беззвучно желал смерти. Почуяв медведя, Зойка, лежавшая на своём любимом месте под крыльцом, встрепенулась, выползла наружу и тяжко потрусила, низко пригнув к земле голову, к незапертой калитке. Лаять было не в её суровом характере. Увидев перед собой неожиданно появившуюся овчарку, Борька так дёрнулся в её сторону, что Михеич упал на колени, выпустив из рук жалкое подобие поводка. Загривки двух зверей, старого и молодого, мгновенно вздыбились. Они замерли на миг и кинулись друг на друга, как в девяносто четвёртом Чечня с Россией. В стороны полетели куски мокрого снега и шерсти.

За те секунды, что продолжалась схватка, за то время, что орущий Иван Петрович, выскочивший с ижевской одностволкой с жаканом в патроннике из дома, пересекал на своих больных ногах двор, в голове стоящего на коленях Михеича пронеслось многое, он вспомнил всё:

– Вот тебе за мои страдания, ирод… Вот тебе,– шептали его губы.– Вырастил сыночка, вырастил защитника, вот он за меня и мстит…

А случилось давным-давно между двумя мужиками вот что. Тогда, сразу после войны, в этом лесном посёлке уже была зона, содержали «шестилетников» – советских солдат, побывавших в немецком плену и осуждённых за «предательство». Михеич в ней сидел, а Петрович его охранял. Как-то само собой получилось, что они подружились. Войну начинали на одном фронте, в одной дивизии, было что вспомнить. Только вот одному не повезло – ранили, а очнулся уже под «хальт!»

За долгими разговорами да за чаем как не вспомнить их самых – баб? К тому времени в недолгой жизни Михеича их ещё не случилось, он про них врал, а вот у вольного на ночлег Ивана опыт уже кое-какой был. И он в красках делился этим опытом со своим приятелем. Не называя имени, часто рассказывал об одной, которую случайно обабил.

Вскоре солдата перевели на службу в другую зону. Там ему оставалось дотянуть до дембеля ещё полгода. Михеич попал под амнистию. Как только вышел из зоны, сразу хотел направиться на станцию и уехать на родину, будто его, интернатовского, кто-то там ждал. Но увидел проходившую мимо девушку, которая поразила его неземной, как показалось пареньку, красотой, и решил – это моя судьба, женюсь.

Девушку звали Алевтиной. Гудырев устроился на работу, стал за ней ухаживать и… растаял лёд. Через месяц поженились. Получили комнату в бараке.

В посёлок, отслужив своё, вернулся Иван Шулепов. Им обоим никогда не забыть свою первую встречу, бросились друг к другу, обнялись.

– Я ведь жениться приехал,– поделился бывший солдат с приятелем.

– Вот и здорово, погуляем!– обрадовался тот.– А кто она?

– Помнишь ту девку, о которой я тебе рассказывал? Что уже теперь скрывать. Алевтиной зовут, люблю я её, не могу без неё жить…

Объятья ослабли. Проходивший мимо, тогда ещё юный, технорук Дорохов, увидев обнявшихся парней, задержался:

– Вы теря, вроде, братаны-братья, вроде родичей… Или подельщики, одну бабу бабой делали… гы-гы…

И глядя на остолбеневшего Михеича, добавил удивлённо:

– А ты чо, не знал?

С тех пор и закувыркалась жизнь с горы. Уехать бы Ивану Петровичу Шулепову, куда глаза глядят, так ведь нет, остался сверхсрочником на зоне да ещё и на Оксанке в отместку женился…

Борька отскочил от переставшей шевелиться собаки как раз в тот момент, когда Шулепов с ружьём наперевес выскочил на улицу. Он вскинул ружьё к плечу и прицелился в своего злейшего врага и виновника всех бед старика Гудырева, прямо в грудь. Грянул выстрел. Побежавший было в сторону леса Борька, споткнулся, перекатился через голову и замер. Михеич ещё некоторое время стоял на коленях, а потом нескладно упал в придорожный сугроб. Шулепов кинулся к растерзанной Зойке. Вскоре на улицу, растревоженные выстрелом собрались односельчане.

Иван Петрович был в полной уверенности, что застрелил Михеича. Однако оказалось, что тот умер от разрыва сердца, а вот в Борькином сердце обнаружили жакан, выпущенный им из ружья. Это было настолько удивительно, что местная осевшая в посёлке цыганка Акира посоветовала Шулепову расплющить пулю и сделать из неё оберег. Потом пошептала над ней, потёрла в ладонях и загадочно произнесла:

– Ты, Ваня, знай, жакан заговорённый, повесь его себе на шею, от любой пули тебя убережёт, или того кому, от всего сердца подаришь…

Так Иван Петрович и сделал, а когда выросший внук Эдик, став милиционером, поехал в командировку в Чечню, повесил ему пулю, заговорённую, на шею, рассказав о том, как однажды, метясь в человека, убил ею медведя, и посоветовал никогда с шеи не снимать. Она на груди лейтенанта Вартанова и позвякивала о крестик и служебный жетон.

«Уазик» резко остановился перед загораживающими дорогу бетонными чушками так, чтобы мимо них можно было проехать, лишь медленно огибая препятствие. Снаружи послышалась русская речь:

– Здравствуйте, кто такие, куда едем?

– Свои, уважаемый, свои…– невозмутимо улыбаясь ответил шофёр.

– Пропуска и документы, пожалуйста…

– Вот всё в порядке.

– Что везём, куда едем?– голос постового был заспанный, чувствовалось, что редкая на этом блокпосту машина лишила его и его товарищей чинного постового почивания.

– Едем к брату в село на свадьбу, вот барашка везём…

– Хорошо, проезжай…

Двигатель взревел, и «уазик», снова покатил в горы по ухабистой и тряской дороге.

Глава 15
Кавказская овчарка Цыганка

Полковник Сергей Иванович Павелецкий по всем канонам военной науки выбрал правильную позицию. И хотя он был мужчина размеров более чем крупных, в войсковом зелёном камуфляже его в заросшей высокой травой ложбинке между двух кустов рядом с деревом даже зоркий ястреб не заметил бы. Зато ему была чётко видна вся долина с еле приметной горной тропой, по которой и ожидалось, что вот-вот пройдет караван боевиков с грузом наркотиков и оружия, направлявшийся из Грузии сложным кружным путём сначала морем, а затем через Дагестан и Ставрополье в Чечню.

У себя на родине, в Республике Коми, в настоящее время он был начальником отдела внутренних дел одного из северных городов. Всё, вроде бы у него в жизни шло хорошо, и карьера сложилась, и жена была красавица, и полковника получил, что было немаловажно на служебной лестнице. В служебную командировку в «горячий» Северокавказский регион России он приехал в пятый раз. Можно было бы и не ехать, но жизненные обстоятельства сложились так. Всё произошло, можно сказать, из-за домашней любимицы, кавказской овчарки по имени Цыганка.

Тогда зимой в девяносто шестом, к чему-то подобному Серега Павелецкий в последние год-два своей службы был готов постоянно. Его звезды, работа в уголовном розыске, потом в СОБРе просто обязывали обстоятельства жизни сложиться когда-нибудь именно таким образом, что его «крестники», отпущенные после не коротких сроков с насиженных нар, однажды подкараулят его для окончательной разборки по анатомическим частям.

Подходя поздним вечером после дежурства к дому, он с радостью обнаружил, что в почти уснувшей пятиэтажке окно его кухни светится морским маяком среди вьюжного зимнего моря полутемной улицы. Зима в тот день обрадовала оттепелью, а к вечеру повалил мохнатый снег. И запуржило радостно, почти по-весеннему. Оттого, что жена не спала, а ждала его со службы, Сергею стало тепло на душе. Это тепло с каждым шагом все больше и больше вступало в необратимую реакцию с половиной граненого стакана водки, влитой им в себя после тяжелой дежурной смены. Ребята отмечали чей-то день рождения и оставили, позаботились.

В голову лезли праздные мысли о пельменях и мягкой подуш-ке. Павелецкий представил, как войдет, тихонечко отомкнув дверь ключом, и, с минуту понаблюдав за Любашей, которая, по всей видимости, вяжет сидя в кресле, шепотом скажет:

– Рядовой Павелецкая, какой нынче на камбузе расклад?

Та от неожиданности вздрогнет, глаза ее загорятся, щеки порозовеют… Ну, конечно, сначала дураком беспутным назовет, а потом сонной головушкой на Серегину неслабую грудь:

– Ой-ой-ой, как я соскучилась…

Благостные Серёгины размышления прервались:

– Привет, ментяра, я же обещал тебе, встречу в кавээне по колхозным заявкам!

После чего последовал жесткий удар в лицо, ко-торый восстановил в Павелецком стальную сердцевину. Он, сделав шаг назад и чуть в сторону, заслонил спину от нападения громадой родной пятиэтажки:

– Ну, козлы, подходи…

Противников Соломахин пересчитал – трое. Лиц не различить, голоса не узнать.

– И за козлов ответишь…

Били кулаками и ногами, вернее, старательно пытались достать, что могло означать только одно – «ментяру» мочить не собирались, собирались поучить. «И то, слава Богу…»– мелькнуло в голове. Время от времени фиксировал в памяти приметы, одежду, старался рассмотреть и распознать перекошенные злобой лица.

Секунды складывались в скоротечные минуты. И хотя Сергей поочередно и довольно ощутимо достал всех троих нападавших, они продолжали неустанно месить его тело. Соломахин все чаше и чаще стал пропускать удары, чувствуя, как в этом молчаливом вихре силы и резвость постепенно тонут в накопившейся за долгие дежурные сутки усталости.

Резкая боль и хруст в правом боку. Так, сломано ребро… Бух, бух, бух – град ударов по голове, шее, в грудь… Перед глазами поплыл туман, ноги сами собой подогнулись, и Павелецкий, осыпаемый с трех сторон болью, повалился вперед и на бок.

Но подлое сознание не торопилось гаснуть, позволяя ему в полной мере насладиться всем тем страданием, которое поднакопил ему за годы отсидки злопамятный «крестник». Помощи ждать было не откуда, звать на подмогу – ниже своего достоинства.

«Нет, все-таки, замочат, сволочи…»– напоследок подумал Павелецкий и вдруг не то чтобы услышал, а всем нутром ощутил какой-то сдавленный с клекотом звериный рык, неожиданно свалившийся на копошащуюся в снежном месиве четверку. В их суматошную сутолоку ворвался пятый участник. Натиск на Павелецкого ослаб. В отключающемся сознании всплыло спасительное: «Елы-палы, Цыганка…», и оно благополучно померкло.

Снова пришел в себя Павелецкий от резкого хлопка пистолетного выстрела. Собака взвизгнула, поддавшись секундной слабости, и снова завыла, превращая в лохмотья одежду стрелявшего. Он бросился бежать. Остальные за ним.

Дом продолжал хранить гробовое молчание. И только светивше-еся на третьем этаже окно распахнулось. Высунувшаяся в форточку Люба закричала срывающимся голосом:

– Сережа, это ты!?

Она не могла его разглядеть. Но женское чутье подсказывало, что это он, ее Сережка, лежит там, на снегу, рядом с подъездом своего дома. В следующую секунду силуэт в окне пропал. Любаша мчалась вниз, шлепая домашними туфлями в гулком ночью подъезде.

Павелецкий разлепил глаза, встал на четвереньки и пополз к лежавшей на дороге собаке, бормоча разбитыми губами:

– Цыганка, девочка моя, что же ты, как же ты? Сволочи… Вот сволочи… Цыга, Цыга…

Добравшись до собаки, Сергей стал лихорадочно ощупывать ее. Она была недвижима, живот и грудь липкие от крови. Сунув руку под левую переднюю лапу и ощутив слабое сердцебиение, Сергей понял, что Цыганка ещё жива… Он вспомнил, как собака появилась в его семье.

Участие в первой Кавказской войне свалилось на капитана Павелецкого неожиданно. Комплектовали сводный отряд милиции. Начальнику их отдела поступила разнарядка подобрать из своих сотрудников для отряда заместителя командира. Мужики нервничали – кого? Крутились все разговоры в курилке вокруг этого. Особенного желания сунуть голову в пекло ни за что никто не выказывал. И тут Сергей, стряхивая пепел в урну, легкомысленно сболтнул:

– А что, я бы смотался, если бы предложили.

Кто-то пошутил:

– Не иначе «Солдата удачи» начитался…

– И съездил бы, чего такого, мужская работа.

Все примолкли, и спустя минуту, разошлись по кабинетам. На следующее утро Павелецкий уже и думать забыл о сказанном. Но слово, действительно, не воробей, вылетит – не поймаешь. Через день начальник, невысокий полковник, пригласил в кабинет, угостил крепчайшим чайком и без обиняков спросил:

– Сергей, говорят, ты выразил добровольное желание съездить в Чечню?

Глаза Ивана Валентиновича в этот момент одновременно выражали и вселенскую печаль и снизошедшее свыше облегчение.

– Я… ну… вот…

Отступать было некуда, позади, как говорится, Москва. Выяс-нять, кто сдал, как стеклотару, не солидно.

Вот так он и оказался на передовых рубежах бездарной блицкриг тогдашних московских головотяпов, в землянке на окраине Грозного.

Стреляли… Бомбили… Спасали беженцев, чей-то скот… «Зачищали» кварталы полуразбитых домов… Да мало ли мужской работенки на войне?

Особенно было тяжко ночами. Выли осветительные ракеты, ухал крупнокалиберный пулемет. На крышах домов поблескивали зеленые искорки снайперов. Промозглой зимней ночью, сидя в землянке, окруженной «бэтээрами», глядя в просветы бойниц на неродное крупно-звездное небо, слушая мерный треск автоматных очередей трассерами где-то к западу, наливаясь дешевым коньячным суррогатом и впитывая телом тепло от желто-оранжевых языков пламени, пожирающих в буржуйке торфяные брикеты, Павелецкий чувствовал, что сходит с ума. Все и всё вокруг ему были невыносимо противны: обыденность перехода в иной мир, отсутствие воды и пищи, грязь человеческих тел и похотливая жестокость неокрепших молодых душ. А самое главное, сам себе был противен от того, что сам, как и большинство остальных, не был настолько крепок душой и холоден разумом, чтобы спокойно, не сходя с ума, переносить весь этот неестественный для человеческой природы сыр-бор.

Лишь бы не попасть в плен… Лишь бы снайпер не поджалил… Лишь бы постовой не уснул от беспробудной пьянки… Да, мало ли этих «лишь бы» на по-глупому жертвенной войне.

Фронтовая Серегина жизнь однажды утром круто изменилась.

Черный, испуганный громыхающим миром, поскуливающий комок свалявшейся черной шерсти ковылял от воронки к куче разбитых кирпичей на раскуроченном перекрестке. Над щенком стучали автоматные очереди, а он жаловался неизвестно, кому и ковылял и ковылял вперед, не разбирая дороги.

Сердце ёкнуло в Серегиной груди. И он побежал, высоко вскидывая ноги в тяжелых берцах, чтобы не споткнуться о мусор, и низко пригибаясь в тянувших к земле-матушке бронежилете и каске-сфере. В спину полетела ругань:

– Ах, мать твою так-растак…

…И шквальная огневая поддержка над головой:

– Так-так-так… так-так-так…

Благодаря ей, в домах напротив «чехи» попрятались за стенами, решив не высовываться пока в пропасти окон, звенящие пуля-ми и осколками кирпичной кладки.

Павелецкий подхватил щенка под тугое брюшко с пупырышками сосков и, с визгом каблуков по битому стеклу развернувшись на сто восемьдесят градусов, пролетел, возвращаясь, пятнадцать мет-ров, а там снова нырнул в омут размытой позиции милицейского сводного отряда.

Отныне ему стало откровенно наплевать на войну. Теперь Сергей точно знал, что его не убьют. Он заполучил счастливый обратный билет в спокойную, мирную, уравновешенную, разумную жизнь. И был этим выигрышным билетом трехнедельный щенок кавказской овчарки необычного черного окраса безухий с обрубком вместо хвоста.