Текст книги "Пуля, Заговорённая..."

Автор книги: Андрей Канев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Глава 10
Пуля заговорённая

За окнами «буханки» стало светать, лежащий на шатком полу лейтенант милиции Эдик Вартанов почувствовал это по тем очертаниям силуэтов, которые стали прорисовываться в ещё недавно кромешной темноте. Захватившие его, ехали молча, только изредка курили. Вдруг водитель обернулся и бросил через плечо:

– Блокпост…

Один из конвоиров ответил по-русски, видимо, для того, чтобы понял и пленник:

– Ничего проскочим, утро раннее, постовые ещё сонные, а этого, если что вякнет, придушу, как кутёнка…

Второй конвоир стал рыться под сиденьями, вынимая оттуда свёрнутые в тугие рулоны бараньи шкуры, разворачивал их и забрасывал Вартанова. Эдик попытался перевернуться с боку на бок, затекла рука, но получил сильный удар берцей в плечо и немного в голову. На груди непроизвольно звякнули друг о друга серебряный крестик, жетон с личным номером военнослужащего и свинцовая бляшка расплющенной пули жакана.

Эта пуля была непростой, а заговорённой на оберег владельца от другой пули. Досталась она Эдику от так любимого деда. И история у неё была своя. Как во сне привиделось Вартанову…

Его дед Иван Петрович Шулепов ненавидел Гудырева Федосея Михеича так же, как и тот его. Жили они на разных концах прилагерного посёлка и старались не попадаться друг другу на глаза. Окружающие знали о противостоянии стариков, но не осуждали их. И того и другого можно понять, чего уж там – оба русские люди, оба на людях свою жизнь ломали и клеили. Оба нынче жили одиноко. В общем, и того и другого жаль.

У Михеича была страсть – любил ходить на охоту. Повесит ружьишко на плечо, манки в карман, только его и видели. Чего ему? Вольный ветер. Как умерла старуха, так и хозяйство перевелось. А Иван Петрович – нет, тот в одиночестве своём, которого не любил и боялся пуще костлявой, сохранял видимость подворья, держал двух кур-несушек для яиц, петуха для ранней побудки и старую дряхлую овчарку для души.

Охотничьи угодья Михеича были в той стороне, откуда обычно в северном Предуралье дует ветер. Этот же ветер обдувал его морщинистое, пропитанное солёными лучами лицо, когда он устремлял свой ненавидящий взгляд туда, где возвышалась крытая обветшалым крашенным в красный цвет железом избёнка Шулепова. Досада брала Михеича за то, что когда шёл в лес, обходил её задними дворами, чтобы не столкнуться нос к носу со своим злейшим врагом. Случись разговор, не всыпать бы в моложавую физиономию заряд дроби для боровой дичи. Своё Михеич уже отмотал, кому на старости лет снова хочется на нары?

Нынче утром он встал ни поздно ни рано, в самый раз, когда жиденькое стадо частных коровёнок уже отзвенело колокольцами в сторону скошенных к летней макушке лугов. Потоптался вокруг табурета с накиданной на него одеждой, чтобы размять отвыкшие за ночь от жизни ноги. Не выходя за порог, справил в таз под умывальником малую нужду, умылся. На минуту спустился в погреб, налил там самогонки в стакан из запотевшей бутылки. Нарезал хлеб, жалея, что даже кошечки себе никак не заведёт, а то было бы хоть с кем слово перемолвить. Наложил, не разогревая, в засохшую со вчерашнего ужина миску пустых щей. Влил в себя самогон-слезинку, первейшее натощак средство от язвы, и стал без аппетита завтракать.

Не добрав до дна своей баланды, потянулся к радио, покрутил ручку громкости. Послышался голос Левитана, который рассказывал о происках американских милитаристов вокруг Острова Свободы.

– Старая песня, ракетой бы не пальнули, рассудительно произнёс Михеич, выключил радио и продолжил завтрак.

Был Михеич невысок и сух. Спину согнули годы, они же скрутили пальцы в малопослушные узловатые обрубки былой силы, они же сморщили до неузнаваемости симпатичное когда-то лицо и проредили волосы. Зато зубы у Михеича, в отличие от сверстников, были почти все, как ни старалась жизнь, а не повыбила.

Доев, он отставил опустевшую миску, собрал в рот с потёртой клеёнки крошки, и уже не тяжело, а бодренько – самогон разогнал по телу загустевшую за ночь кровь – подсел ближе к окну о чём-нибудь думать.

За окном разгорался день. Начинало припекать солнце. По пыльной улице сновали машины и люди. Лето – пора страдная, как для леспромхозовских и зоновских, так и для совхозных. Посреди двора уселась стайка воробьёв и стала что-то суетливо склёвывать. Вчера после магазина сумку в том месте вытряхивал,– вспомнил Михеич,– с хлеба много крошек насыпалось…»

По забору мягко, как будто и дела ему до воробьёв нет, засеменил рыжий соседский кот. Поравнявшись с шумной компанией, напружинился и прыгнул. Не поймал – обленился, разжирел. «Вот гадина,– подумал старик,– в кои веки во двор гости, и то случился рядом… На Шулепова похож, как пить дать». Решив при удобном случае запустить в разбойника чем-нибудь тяжёлым, Михеич стал собираться в лес по грибы.

Выйдя со двора и приладив покосившуюся без присмотра калитку, Михеич повертел головой. Как назло самые грибные места совпадали с его охотничьими угодьями, а это значило, крути не крути, а идти в ту же сторону. Обидно стало Михеичу, что ж это он как пацан по задворкам прячется. Было бы кого или чего бояться.

Плюнул Михеич на пыльную дорогу, перекинул корзинку с локтя на локоть и пошёл напрямки.

Этот день у Ивана Петровича не задался с самого раннего утра. Встав, как всегда, с первыми лучами солнца, он обнаружил, что издох петух. Вчера уже под самый вечер сошёлся грудь в грудь с соседским, мало ему, видишь ли, своих двух хохлаток, и тот, наверное, проклюнул ему что-то жизненно важное.

Петух лежал на чистом полу курятника, подстелив под себя правое крыло, словно бывалый солдат полу шинели. Обе курицы бестолково ходили вокруг него, склоняя головы то на один бок, то на другой. Покряхтев на корточках над усопшей птицей, Шулепов ухватил петуха за когтистые ноги и понёс во двор ощипывать. Хороший будет обед овчарке Зойке.

Овчарка тяжело выбралась из-под крыльца и уселась, вглядываясь слезящимися глазами – что же это хозяин делает с дохлым петухом?

Иван Петрович устроился на чурбане у поленницы и принялся за дело. Вскоре на его лице появилась испарина. Со лба скатилась на кончик мясистого носа капля.

Глава 11
С кем выпало воевать

В станице Горячеисточненской на ПВД в рабочем кабинете начальника оперативной группы Грозненского района Чеченской Республики полковника Павелецкого работал кондиционер. Было прохладно. На столе стоял ноутбук, за начальственным креслом висел российский флаг, обязательные в подобной ситуации портреты Владимира Путина и Рамзана Кадырова, небольшая иконка божьей матери. От рабочего стола тянулся, поставленный перпендикулярно стол для совещаний. За него то и усядутся приглашенные хозяином кабинета на совещание офицеры, его заместители и руководители подчинённых сводных отрядов милиции и ОМОНов. Это была его гвардия, его опора в нелегкой полугодовой командировке, вдали от дома, семей, привычной работы. Шестимесячная командировка приближалась к концу и, честно говоря, Павелецкому было немного жаль терять такой слаженный в экстремальных условиях коллектив руководителей.

Он всегда трудился по принципу, высказанному когда-то ещё отцом, старым лагерным служакой, ему Серёге, курсанту школы милиции:

– Сынок, когда станешь большим руководителем, а ты им станешь, я это уже сейчас вижу, никогда не откладывай на завтра то, что можно поручить другим сделать сегодня…

И этот принцип всегда срабатывал на благо общему делу. Будь это «на земле» у себя в родном отделе, иле здесь в длительной служебной командировке, связанной с боевой обстановкой.

За всю свою службу в МВД полковник милиции Сергей Иванович Павелецкий находился в слу-жебных командировках на Северном Кавказе пять раз. Был на «военном взводе» в общей сложности два года. Участвовал в таких известных операциях, как взятие Арби Бараева в две тысячи первом году и изъятие в Ингушетии крупной партии фальшивых долларов в девяносто девятом.

Он имел несколько наград как ведомственных, так и государственных. Но особенно Сергею Ивановичу была дорога медаль ордена «За заслуги перед Отече-ством» второй степени. Он её получил за одну проведенную операцию. Перед бойцами тогда стояла задача: выявить незаконные формирования вооруженных бандитов, которые пытались из Грузии через горы прорваться в населенные пункты Чечни.

Это задание его подчинённые выполняли с сотрудниками спецназа, ФСБ и Главного разведывательного управления Генштаба ВС России. Они «отжимали» бандитов с горных вершин, а сотрудники пятнадцати ОМОНов из разных регионов России поджидали их. Полковник был наслышан о манере ведения боя наемниками, костяк которых составляли турки и арабы. Когда у них заканчивалась полно-ценная еда, бандиты съедали в день по пять «Сникерсов», запивали литром воды с парой психотропных «таблеток от страха» и обезумевшие рвались в бой. Таким образом, превращаясь, по сути, в «биологические машины», нацеленные на уничтожение, умело уходили от преследования, яростно отстреливались. Но спустя время действие наркотиков ослабевало, и «звери» превращались в побитых собак. Когда в таком состоянии они пытались прорваться за продовольствием, тут их и «брали» – невероятно худых, подавленных, с синевой на лице от недавно сбритых бород.

Когда бандиты рвались в Чечню, их целью были деньги, а после того измора, который им устроили российские спецподразделения, поняли, что главное уже – остаться в живых. Встречались среди них и религиозные фанатики. Их единицы, но бороться с ними было всегда сложнее, потому что они не боятся ничего, в том числе и смерти. Кроме того, у боевиков прекрасное зарубежное вооружение, спутниковые телефоны.

Милиционеры Павелецкого обнаружили во время той операции небольшую стоянку-схрон в одном из горных ущелий, напичканную современной техникой и боеприпасами. Было там все: от холодного и коллекционного оружия до ноутбуков, солнечных батарей и даже самоза-ряжающихся мин и станций связи.

Помогало в войне бандитам и то, что они знают в Чечне каждую тропинку. К тому же горы здесь лесистые, стоит встать под дерево – и с вертолета тебя не увидят. Есть, конечно, у наших военных прибор, позволяющий обнаружить в горах любое живое движущееся существо. Это тепловизор. Но боевики, прознав о нём, придумали свою уловку. Когда слышат шум вертолета, ложатся в яму, накрываются пленкой или фольгой и остаются незамеченными.

Используют боевики и такой прием, перенятый у террористов Ирана и Палестины,– роют под домами катакомбы и траншеи. Именно там наших солдат часто и ждала смерть. При взятии Бараева боец спецназа погиб именно в такой траншее. Бандиты заманили его в «подземелье» и убили. Сами же без труда скрылись через один из многочисленных выходов. Но, если бы боец не поторопился и подождал напарника, который должен был его страховать, все бы обошлось.

Война научила выживать, и для того, что-бы подобных трагедий не происходило с сотрудниками милицейских отрядов, с ними проводятся учения, перед выездом в «горячие точки» они долго тренируются, стреляют в липовых бандитов краской. Для них это не просто учебные дни, ни о ка-ком отдыхе и речи не идет, создаётся приближенная к реальности картина военных действий, и омоновцы стараются не проигрывать ни здесь, ни там.

В Чечне же помощи ждать не от кого, надеяться приходится только на свои силы. Нередко случалось, что жители считали «федералов» не освободителями, а захватчиками.

В Чечне всегда надо быть начеку. Там ни на природу не сходить отдохнуть, ни в кино, ни даже поспать вволю. К примеру, в соседний с тюменцами отряд часто наведывалась женщина Фатима. Она входила в доверие к солдатам, агитировала их не воевать. Двух бойцов уговорила на дезертирство, мол, сделает поддельные документы и поможет вернуться домой. А через день их нашли с отрезанными головами.

Вообще отношение чеченцев к своим женщинам поражает. Для них это пушечное мясо. Так в девяносто девятом году в городе Магасе мужчины, чтобы не допустить обыска в доме, где хранилось оружие и фальшивые доллары, собрали около полусотни родственниц, чтобы те не пропускали омоновцев. Таких примеров психологического давления множество.

У каждого из офицеров, которых ждал на совещание Павелецкий, была в жизни своя история, каждый попал в Чечню по каким-то причинам и мотивам. Вот, например, по правую руку сидит его первый заместитель начальник штаба, прибывший сюда майором, он уже подполковник. Получение звания с армейским шиком отпраздновали в солдатской столовой. Он и «на земле» начальник штаба в райотделе.

Владимир Алексеевич Сомов среднего роста и плотного телосложения человек возраста Христа имел детское личико, что зачастую очень обманывало общавшихся с ним людей. На самом деле за такой несерьезной внешностью скрывалась достаточно сильная натура. Владимир Алексеевич серьезно увлекался восточными единоборствами, многое знал и умел и достаточно преуспел в этом силовом виде спорта. Ко всему прочему Сомов был большим умницей и аналитиком, справки и отчеты писал, словно Пушкин сказки.

Еще один заместитель, он же начальник милиции общественной безопасности подполковник Василий Анатольевич Бодров. В его судьбе приключилось много войн, а страна раньше редко награждала своих героев при жизни. Еще солдатом срочной службы ему посчастливилось повоевать в афганском Кандагаре. Затем почти год провел, уже, будучи на службе в милиции, на одном из блокпостов во время братоубийственного азербайджано-армянского конфликта. Был в Чечне и в первую кампанию, и вот во вторую уже в третий раз. Опыта ведения боевых действий Бодрову было не занимать. Его дельные предложения спасли ни одну жизнь милиционерам из Коми.

Сергей Дмитриевич Милов был самым молодым из его замов. Ему было двадцать пять лет. Но именно такого начальника криминальной милиции в своем временном отделе Павелецкий и хотел видеть. Этот старший лейтенант в подчиненном полковнику ОВД «на земле» был начальником отделения борьбы с экономическими преступлениями, и своей профессиональной хваткой, образованностью и юношеской дерзостью мог дать фору любому спецу предпенсионного возраста.

Заместителем по работе с личным составом был, давно потерявший вкус к жизни седой толстый майор Валерий Петрович Вихров с начала командировки купивший себе уже пять сабель и шашек как декоративных, так и боевых. Лишь при взгляде на светлую сталь клинков его суровый, отстраненный от действительности взгляд приобретал осмысленность и доброту. Ещё глаза замполита начинали искрить обострённым с детства чувством справедливости при взгляде на тыловика капитана Семёна Петровича Сидорчука, который как любой, наверное, зампотыл в зоне вооружённого конфликта, приворовывал от войскового добра.

Павелецкий сидел в кабинете и размышлял над тем, что же он будет говорить командирам сводных отрядов и отрядов милиции особого назначения, которые соберутся в его кабинете. Под его руководством находились ОМОН ГУВД Саратовской области с дислокацией в городе Балаково, стоящий в Толстом-юрте, ОМОН ГУВД Тюменской области, находящийся в Алхан-Кале, ОМОН УВД Ивановской области, ПВД которого располагался в Старой Сунже, сводный отряд милиции из Архангельской области стоял в станице Петропавловской, астраханцы в Гикало, а СОМ Краснодарского края в станице Первомайской. Это были подразделения, подчиненные возглавляемой им оперативной группы, а по старому временного отдела внутренних дел. За каждым из них был закреплён свой КПП, обозначенный определенным номером, на котором сотрудники досматривали проезжающий мимо автотранспорт.

Саратовским ОМОНом командовал полковник милиции Александр Степанович Нефёдов, человек уже в возрасте огромного телосложения, в фигуре которого не присутствовало ни капельки жира. Он был любителем вкусно поесть, сам умел замечательно готовить, и постоянно приглашал к себе других командиров.

Тюменский отряд привез полковник милиции с замысловатой фамилией Шпицбергенов, звали его не менее замысловато Иосиф Григорьевич. Вот любитель был заумные речи повести за столом, когда уже у всех по рюмкам налито, а желудок уже готов принять живительную влагу. Он тоже был не менее крупен, чем Нефёдов и командир Ивановского ОМОНа Варламов. Несмотря на это душу, имел тонкую, любил поэзию Ахматовой и Пастернака, а, может быть, и сам пописывал стихи.

Николай Александрович Варламов свои погоны подполковника зарабатывал тяжело, не везло ему со званиями, и всё тут. Был он человеком веселым и осмотрительным, как говорится, никогда поперек батьки в пекло не лез. Но и трусом не был однозначно, Павелецкий столкнулся с ним в деле, когда уничтожили троих боевиков, направлявшихся к Ночному волку с грузом необходимых боеприпасов, продуктов и солнечной батареей электропитания.

Трескоед он и есть трескоед. И ничего тут не поделаешь. Командир Архангельского сводного отряда милиции Николай Александрович Евтихеев тоже, как и Варламов, носил погоны подполковника милиции. На «земле» он был начальником ОВД города Коряжмы, спокойный по натуре своей человек и почти не пьющий водки. Разумеется, в Архангельске для него и солнце было солнечней и вода мокрее, да и жила там его любимая женушка, родившая Евтихееву двоих сыновей и лапочку дочку.

Командир астраханского сводного отряда милиции Василий Васильевич Семёнов, однако, тоже подполковник, пришел в милицию, помыкавшись по жизни, и не найдя себе в ней другого места, после службы в армии. Его пограничную заставу сократили, сократили и его тридцатичетырехлетнего подполковника заместителя командира. В милиции он себя нашел сразу, став заместителем по службе одного из райотделов внутренних дел. Павелецкий любил возить на его КПП и ПВД различного рода комиссии и проверки. Всё на них было четко по военному, выложено камешками и покрашено, кусты подстрижены по ранжиру, наглядная агитация в наличии сверкала глянцем свежих красок.

Павла Сергеевича Быстрова, доблестного майора, владельца нескольких киосков, оформленных на жену в городе Ейске, занесло в Чечню исключительно за получением удостоверения ветерана боевых действий. СОМ Краснодарского края по результатам работы влачил самое скромное существование. За то всегда был богат «гуманитаркой», сыт и в меру пьян, а, ещё и нос имел в табаке. Любая проверка, приезжавшая на КПП или ПВД майора Быстрова, тут же утопала в изобилии сырокопченостей и вкусных ароматных коньяков.

Вот этих самых «полководцев» и «командармов» ждал на совещание Павелецкий. А ещё на совещание к ним собирался прийти начальник разведки комендатуры, чтобы обсудить план совместных действий по поимке одного из главарей «лесных братьев».

Глава 12
Погоня была недолгой

Шулепов, в отличие от Федосея Гудырева, был по жизни мужик правильный. И войну прошёл честно от начала до конца, а не так как тот, в плен не попадал, на нарах вшей не давил, после войны продолжил службу на караульной вышке. Никого не ограбил, без причины и приказа не убивал.

Только вот с семьёй не заладилось. Была до войны невеста, в оккупацию куда-то пропала. Случались потом женщины, да всё как-то одноразово и бестолково. На одной из них и женился скоропалительно, между караульными сменами. Родила ему Оксана дочь да после этого недели не прожила, умерла. Дочка так и воспитывалась у Оксаниных родителей, отца почти не знала. Только вот в последнее время внук Эдик стал к нему на кочегарку заглядывать, как в школу пошёл. Так и промыкался всю жизнь без жены и вроде как без детей. Встретил, правда, после войны девушку, которой до сих пор во сне мочку уха целует, но не суждено было им, не суждено…

Одна привязанность и осталась – овчарка Зойка, с которой вместе служили. В зоне её держали для потомства. Сколько знатных кобелей-служак от неё родилось. По посёлку ходили слухи, что он живёт с Зойкой, как с женщиной, но это была неправда. Он жил с ней, как с матерью, как с единственным и молчаливым другом. Подойдёт утром Зойка к кровати хозяина, положит свою огромную голову на подушку – дыхание ровное, глаза преданные и грустные… Ей-ей, есть ради кого доживать свой век Ивану Шулепову, ради неё вот, да внука Эдечки. А тут петух издох. Да и чёрт с ним – Зойке праздник.

Завершив дело, Иван Петрович прикрыл таз с перьями картофельным мешком, чтобы ветром по двору не раздуло, и понёс птицу в дом. Пора было завтрак готовить, тесто на оладьи уже подошло.

Шулепов возился с прополкой и поливкой в огороде, когда вдруг увидел быстро идущего в сторону леса набычившегося Михеича. Давненько они друг друга не лицезрели. Иван Петрович выпрямился и вперил в идущего свинцовый взгляд. Его тяжёлые кисти рук были измазаны землёй. С каким бы удовольствием Шулепов подмял бы под себя этого кузнечика, вдавил бы всем телом в дорожную пыль и расплющил петушиную головёнку в блин. Да ведь не справиться, поди, с этим жилистым угрём, выскользнет из рук и уползёт ядовито шипеть в свой конец посёлка.

Михеич замедлил шаг и ещё больше напружинился. Его язык то и дело облизывал пересохшие губы. Глаза, как два ствола, ощупывали тушу Петровича, напрягшуюся за аккуратным, штакетник к штакетнику, заборчиком. В нём не было страха перед этим несколько постаревшим и, как бы, съёжившимся великаном, как не было его и раньше, когда они были вдвоём в одной зоне по разные стороны «колючки». Тогда, в долгие караульные ночи, вместе попивали крутой зэковский чифирь и вели беседы, вспоминая фронт. Шулепов чувствовал несправедливость осуждения Гудырева. Но то, что произошло потом… Нет, такое не прощается.

Расстояние между ними неумолимо сокращалось. Зойка, лежавшая тут же между грядками, почувствовала неладное, вскинула голову и навострила уши. Глаза её видели плохо, из пасти текла на лапы слюна, но нюх не подводит собаку до самой смерти, а пахло недобрым.

Навстречу Федосею Михеичу спешил по своим делам технорук Дорохов, суетливый и крикливый пострел лет пятидесяти. Он поздоровался со стариками. Взгляды Петровича и Михеича разминулись. Один ускорил шаги к лесу, стараясь распрямить сутулую спину и показать тем самым, что победу в дуэли одержал он, а другой только полушёпотом процедил по привычке овчарке:

– Лежать!

И снова навис над грядкой, с трудом согнув свои поражённые ревматизмом колени. Подумав, что-то никто давно на огонёк не заглядывал со вчерашнего дня, может, одному накатить пару стаканов…

В лесу у Михеича отлегло от сердца. Он сначала шагал, не замечая ни дороги, ни грибов, нёс в голове злые мысли. А потом вдруг взгляд его случайно наткнулся на россыпь коричневоголовых молодых боровиков, и отлегло от сердца. Злость растворилась, и на старика снизошло равновесие.

Михеич шагал по мягкому мху и радовался жизни, как вдруг чуткое ухо охотника уловило какой-то неясный шорох. Он замер и услышал поскуливание. Осторожно пошёл на звук и шагах в ста от себя обнаружил застрявшего между полусгнившим пнём и рогатиной упавшей толстой ветви трёхнедельного медвежонка. Старик прислушался, внимательно осмотрелся, медведицей рядом и не пахло. Он вынул из рюкзака намазанный маслом хлеб и сунул его под нос медвежонку, задёргавшемуся в ловушке с ещё большей силой. Тот, принюхавшись, успокоился и слизал длинным языком подтаявшее масло. После этого Михеич покрепче схватил его за загривок, и, держа руку так, чтобы не достали ни зубы, ни лапы, стал освобождать несмышлёныша из плена. Тот вырвался из цепких рук старика и сиганул от него в ближайшие заросли. Михеич рассмеялся и зашагал в другую сторону. На этом бы и всё. Но каково же было изумление старика, когда он обнаружил, что мишка в некотором отдалении бежит за ним.

Михеич достал облизанный медвежонком кусок хлеба и запустил им в попрошайку. Когда тот слопал брошенное, старик свистнул и затопал ногами. Медвежонок бросился наутёк. Постепенно корзина наполнилась. Солнце достигло полуденной точки. Михеич направился к дому, решая на ходу, повторить ли ему утреннюю вылазку, или же от греха подальше вернуться к себе задворками. Выйдя к совхозным полям, но так и не решив, как поступить, Михеич краем глаза приметил, что его попрежнему преследует медвежонок. Старик поставил корзину на землю, снял с себя латанный-перелатанный пиджак, резко обернулся и…

Погоня была недолгой. Накинув на отбившегося от матери малыша пиджак, Михеич, преодолевая его слабое сопротивление, скрутил как младенца и получившийся куль перевязал поперёк рукавами.

Теперь уже было ясно, что с таким сокровищем в руках надо выходить к дому задворками.

Появление медвежонка в доме старика Михеича взбудоражило поселковую ребятню. Они с утра прибегали к его двору, чтобы посмотреть на Борькины прогулки. Но старик быстро отвадил мальчишек. Не любил чужих детей потому, что не было своих. Однажды, когда жена была беременна уже пятый месяц, в пьяном разгуле Михеич пнул её и попал в живот, с тех пор в Алефтине будто что-то сломалось и она больше ни разу не понесла.

Михеич быстро прикипел к медвежонку. Он заботился о нём, как о сыне-несмышлёныше, разговаривал, укладывал рядом с собой спать, и Борька отвечал ему сыновней преданностью.

Сколько раз, сидя на крылечке и покуривая, Михеич посмеивался, глядя на своего постояльца. Любимым занятием Борьки были попытки пробраться между штакетинами на улицу. Голова и плечи пролезали, а вот зад с коротеньким хвостиком застревал. Борька ревел от обиды. Давал задний ход и снова с удвоенной энергией бросался на штурм забора. Это могло продолжаться и час, и два, пока медвежонок не отчаивался и, обиженно поуркивая, не отходил в сторону. Но на следующий день всё повторялось.