Текст книги "Пуля, Заговорённая..."

Автор книги: Андрей Канев

Глава 33
В обратную дорогу

Поезд с вагонами «Моздок-Сыктывкар» тронулся. Павелецкий вздохнул с облегчением. Он раскидал заместителей старшими по вагонам. С собой в командирском купе, в следующем от проводников, оставил лишь замполита, вёзшего отряд в Чечню, чтобы отдохнул в обратную дорогу от личного состава. С ними на нижней полке расположился сопровождающий заместитель министра, он же начальник милиции общественной безопасности, полковник милиции Александр Захарович Грицак, невысокий, толстощёкий и носатый хохотун, умеющий в нужный момент вовремя «включить дурака». Поэтому и был всю службу в чести у руководства, поэтому и «докувыркался» до такой заоблачной для его среднего милицейского образования высоты. Сергей Иванович его несколько опасался. И когда тот предложил:

– Ну что, по «соточке», по фронтовой?

Для начала вежливо отказался:

– Благодарю, товарищ полковник, но я погожу, пока личный состав не уляжется спать, а то если с самого начала дороги дать слабинку, могут так расшалиться, что не довезём еще…

Грицак наморщил свой непропорциональный шнобель:

– Нет, дорогой, так не пойдёт… Пусть замполит не пьёт, это его работа бойцов блюсти. А тебе я приказываю со мной по «соточке».

Павелецкий уныло вздохнул:

– Подчиняюсь грубой силе…

– Вот так-то лучше!

Валерий Петрович, стал накрывать на стол, резать колбасу, сыр, хлеб.

В соседнем купе за импровизированной занавеской, сооружённой из простыни, ехали в Сыктывкар, чтобы создать семью Эдик Вартанов и Мадина Абдулова. Судя по звону ложек и солдатских кружек, они тоже готовились попить чайку.

А ещё через купе происходили разборки.

– Оторвать бы тебе башку,– возмущался Римша, сидя на верхней полке в купе вагона, свесив дурно пахнущие «копыта» с давно нестриженными ногтями,– водку он потерял, закуску он потерял…

Поезд, плавно тронувшись от платформы в Моздоке, всё набирал и набирал скорость.

С первым перестуком колёс из переднего по ходу движения конца вагона послышался гитарный трёхаккордный перебор, и полилась хрипловатая песня, это пел рыжий, весь в веснушках младший сержант Серёга Богомолов:

 
Синеокая моя, светло-русая,
Понял я лишь на войне, что мы русские.
Как увидел, казачков хаты брошены,
И поля-то у станиц другими скошены.
Племьем чёрного крыла злого ворона
Нить времён в той стороне нынче порвана.
Казачки дурным царьком были преданы,
А землица воевалася дедами…
 

Кроме прапорщика Володьки Римши в купе ещё ехали трое: старлей Илюха Моторин, старшина Аркаша Павлюченко и провинившийся по разумению Римши прапорщик Петруха Синельников. В вагоне стоял привычный поездной гомон, пассажиры готовились поесть, как следует, отметить окончание командировки и завалиться спать часиков эдак на двенадцать. Только в купе, где старшим был Моторин, царило напряжение. Старлей спросил:

– Ты, что, действительно, весь рюкзак с провизией похерил?

Возмущению Илюхи не было предела. Он не понимал, как же так можно безответственно потерять общаковые продукты. Молчаливый по жизни Синельников, только головой мотнул и полез на свою верхнюю полку. Залёг там, как в дозоре мышью, ткнувшись несвойственным молчунам его породы курносым носом в исписанную царапинами пластиковую стену, почему-то подумалось ему: «Вот беда-то, вагон из такого материала внутри сделан, что выгорает вместе с пассажирами за три минуты…»

Не дождавшись ответа, Моторин плюхнулся на своё место у окна и несильно двинул Римшу по раскачивающимся ногам:

– И ты тут ещё вонищу развёл, убери свои топалки!

Римша подтянул ноги на полку:

– А что я-то? Вон у нас герой нашего времени,– и ткнул не совсем чистым пальцем в сторону отвернувшегося к стене сослуживца.

Тот упорно продолжал молчать.

Наблюдавший до этого за товарищами и не принимавший участия в одностороннем диалоге старшина, скорбно покачал стриженной под ноль головой и почти трагично произнёс:

– Петруха, ну хрен с ними с продуктами-то, но ведь в рюкзаке ещё и водка на всю дорогу была, пять бутылок…

– Вот-вот,– влез со своим комментарием ситуации неугомонный Римша,– по пузырю на каждые сутки пути…

Дослушав его реплику до конца, Павлюченко продолжил:

– Пожрать-то на любой станции купим, а вот нормальной водки не палёнки где найдёшь, а, Петруха?

Синельников молчал, как рыба об лёд и всё тут.

– Вот за это тебе точно нужно башку оторвать,– распалился теперь уже и Аркаша,– обрёк нас на сухое возвращение домой, ты просто мазохист какой-то…

– Во-во,– вставил словечко Римша,– молчаливый извращенец, как говорится, в тихом омуте бесы водятся.

Услышав последнюю реплику Володьки, Илюха словно подпрыгнул на месте:

– Но мы-то тут при чём? Хоть бы перед самым отправлением нам сказал, что мы без жрачки и пойла остались…

– О себе не думаешь, хоть бы о сослуживцах побеспокоился!– подлил масла в огонь Римша.– Где хоть рюкзак забыл?

Синельников тяжело и глухо вздохнул на своей полке, но так и не обернулся, так ничего и не ответил ругавшим его боевым друзьям.

В купе воцарилось напряжённое молчание. Хорошо было слышно, как, неумело подражая Владимиру Высоцкому, из своего конца вагона горланил Серёга Богомолов:

 
Десять лет терзали русских по станищам,
А царьку такое было не в срамище.
Пусть загадят его холмик, чёрны вороны,
И молвой не помянут во все стороны.
Нынче ратные полки в горы брошены,
А поля-то всё равно другими скошены.
А поля вокруг станиц другими сажены,
На погостах все кресты позагажены…
Понял я лишь на войне, что мы русские,
Синеокая моя, светло-русая…
 

Мужики были явно обижены на «кинувшего» их товарища. Во всём вагоне уже потихонечку от командира отряда и сопровождающего полковника из министерства попивали за возвращение домой, закусывая распотрошенными «сухпаями». И только они героически преодолевали голод и желание накостылять прапору Синельникову по первое число. За окном пробегал неказистый пейзаж грязных кавказских полустанков.

– Так, ладно,– принял решение «бригадир» купе старлей Моторин,– Аркаша, сходи к проводникам, посмотри по расписанию, скоро ли ближайшая станция, где можно будет купить поесть.

Павлюченко одновременно и комично, и браво приложил ладошку лодочкой к правой брови, как это обычно делают супергерои в американских боевиках:

– Есть, мой женераль…

И удалился в конец вагона.

– А ты, Вовчик, слезай с полки и пошуруй в наших вещмешках, может, завалялось, что из съестного, обедать будем.

Слезая, Римша спросил:

– И в Петрухином рюкзаке тоже смотреть?

Илья только рукой махнул:

– В его не надо, пошёл он, ваще, к такой-то матери…

Вскоре вернулся старшина, доложил:

– Весь вагон потихоньку бухает, командармы во главе с Павелецким в штабном купе тоже. Ближайшая остановка на двадцать минут, где торгуют продуктами, будет где-то через четыре часа.

– Вот блин,– оторвался от досмотра ручной клади Римша,– с голодухи опухнем.

– Зато потом пива купим,– резюмировал Павлюченко и полез в свою сумку,– где-то у меня пару банок тушёнки затерялось…

Пока все были заняты делом, Синельников только скорбно вздыхал на своей полке изгнанника. Общими усилиями собрали на стол. Вскоре на нём красовались две банки тушёнки свиной и говяжьей, сухари, граммов двести карамелек и две луковицы.

– Не густо,– подвёл итог Моторин.

– Ничего, вот теперь с голодухи не опухнем,– озорно улыбнулся Римша и извлёк откуда-то из своих многочисленных карманов на камуфляже темно-коричневый стограммовый пузырёк,– спирт, брателлы…

– Оба-на,– загорелись глаза у Илюхи.

– Откуда взял?– спросил не меньше друга удивлённый и обрадованный находкой Павлюченко.

Римша солидно откашлялся и профессорским голосом, как он себе этот самый голос представлял, заговорил:

– Цените, милиционеры, не закроил, делюсь, пользуйтесь моей добротой пока живой, чистый медицинский спирт, фанфурик почти канолевый, непочатый. Для себя, можно сказать, берёг, на чёрный день, который начался бы с похмельного синдрома…

– Откуда взял,– повторил вопрос Аркаша.

– Помните,– поднял к потолку свой не совсем чистый палец «профессор кислых щей» Римша,– у меня какая-то аллергическая сыпь была в начале командировки? Начмед военной комендатуры мне выдал спирт её протирать, заметьте, не скряга Зольников. Так сыпь сама прошла, а спирт сохранился…

На радостях Павлюченко заколотил в спальную полку над головой:

– Эй, балаболка молчаливая, спускайся, кушать подано.

Все, улыбаясь, посмотрели в спину Синельникову. Тот поворочался в своём немудрёном укрытии и в первый раз со времени, как тронулся поезд, произнес нечто членораздельное:

– Я не хочу, спасибо…

– Ну, хозяин – барин,– произнёс Моторин,– не хочет не надо, нам больше достанется… Римша, разливай!

Вскоре развели минералкой спирт по кружкам, вскрыли «тушняк», покромсали луковицы на пахучие кругляки. С привычным металлическим звоном сдвинули эмалированные фронтовые кружки. Моторин произнёс, сообразно торжественности момента, речь:

– Ну, мужики, за победу!

– За неё родимую…

– Чтоб нашим врагам тепло и сухо было в каменистых могилах…– согласились со старлеем и остальные.

Выпили с тягучим выдохом, потянулись «складнечками» к банкам с тушёным мясом. Из соседнего купе заглянул к ним летёха Бориска Пархоменко, оценил обстановку, заговорщически заулыбался:

– Вы чо кружками на весь вагон стучите, вообще уже стыд потеряли, или как?

– Или как…– не долго соображая, отреагировал языкастый Римша.

Пархоменко покинул своё купе и переместился к ним:

– У вас, что ещё что-то осталось, ведь Петруха ваш, я видел, всю провизию отдал…

– Кому отдал?– и Римша, и Моторин, и Аркашка внимательно уставились на гостя.

– Так вы что сами не в курсах, какой у вас товарищ Синельников Тимур и его команда?– невозмутимо спросил в свою очередь летёха.

– Ты давай воду не мути,– шарахнул его ладонью по коленке Моторин,– говори толком, что видел?

– Видел, как он отдал ваш рюкзак с продуктами и водкой беженцам на вокзале, там семья такая на чемоданах сидела. Он стоял, стоял, глядел, глядел, и всё казаку и отдал…

Моторин, Римша и Павлюченко посмотрели в спину Синельникову, который, заснув, мирно сопел на второй полке. Моторин незло произнёс:

– Вот ведь пионэр хренов…

– Да,– развёл руками Аркадий,– что тут скажешь.

– Башку б ему оторвать меценату,– резюмировал Володька.

– А то пошли к нам,– пригласил Пархоменко,– у нас тут всего валом, и водяры тоже, да ещё мы тут лишний ящик сухпая у старшины прибарахлили на всех хватит…

– А пошли,– согласился Илюха.

Они сгребли со стола немудрёный «хавчик», Петруху будить не стали, переместились в соседнее купе.

А Синельникову в этот трогательный войскового братства момент снился запылённый, залитый солнцем Моздокский вокзал. Выметенный перрон, посреди которого на нескольких битых временем кургузых чемоданах и разноцветных узлах сидела казачка лет тридцатипяти с осунувшимся и заплаканным лицом, прижимая к себе трёх разновозрастных вихрастых пацанов, младшему из которых было года три. Рядом с ними прохаживался в кажущемся бутафорским в этой ситуации казацком костюме мужик лет сорока и курил сигарету без фильтра. Форма на нём была в некоторых местах истёрта до дыр, плечи и голова опущены. Смотреть на такого же вихрастого, как и его сыновья, отца семейства было не просто жалко, а жалко до ломоты в сердце русского человека. Текли по усам казака толи сопли, толи слёзы. Куда он ехал, зачем, кому и где он нужен со своими детьми и заботами? Ему и самому-то было неизвестно…

Прапорщик милиции Синельников стоял, стоял, смотрел, смотрел на этих беженцев на своей собственной российской земле и вдруг осознал себя, прямо изнутри почувствовал, что он и есть власть, что он и есть это самое российское государство, которое этот человек в казачьей форме преданно защищал на границах. Он, Синельников и обязан оказать этой семье брошенной войной в круговерть произвола и неизвестности посильную помощь. Вот он и шагнул к казаку, вот он и отдал ему рюкзак с водкой и провизией. А тот принял этот рюкзак, слава тебе Господи, не взыграло ретивое терского казачества, принял…

Глава 34
Милиция на бронепоезде

Сопел прапорщик Петруха Синельников, неминуемо приближаясь к мирному дому с каждым перестуком колёс, и то блаженно улыбался во сне, то скрипел зубами. А снилась ему вся сразу его «маленькая война», все его прежние командировки и служба в армии.

До нынешней «крайней» командировки в Чечне ему пришлось побывать уже два раза, и оба раза в первую кампанию. Синельников до патрульно-постовой службы городского УВД служил в девяносто шестом в звании сержанта в линейном пункте милиции станции Княжпогост. Тот сводный отряд был сформирован из сотрудников ЛОВДТ от Коми до Александрова по всему участку Северной железной дороги, всего сорок пять человек. Командиром у них был майор Владимир Павлович Дмитриев из Архангельска.

Из Коми в отряде было только двое Петруха и парень из Кослана прапорщик Василий Афанасьев. Он был охотником и стал в отряде снайпером, а Синельникову досталась должность пулемётчика, за ним закрепили ПК. Пулемётчиком Петруху назначили в Ярославле на курсах подготовки перед выездом непосредственно в Чечню. Долго не могли подобрать пулемётчика. И тут он обмолвился:

– Могу пулемёт собрать и разобрать с закрытыми глазами.

Командир сначала ему не поверил:

– Ну, конечно, рассказывай!

– Можете проверить.

– И проверим,– улыбнулся Дмитриев.

Он завязал сержанту глаза, и тот уложился в норматив. Так Синельникова и назначили пулемётчиком, а ему это было не сложно потому, что в армии Петруха был старшим техником по вооружению.

В Чечню прибыли в конце марта на станцию Червлёная Узловая, жили в пассажирских вагонах. Неподалёку от них несли службу ребята из Питера. Рядом с их жилым вагоном стоял грузовой крытый вагон с вооружением, боеприпасами и продовольствием. Вагоны стояли прямо напротив вокзала. «Товарняк» с оружием был огорожен бетонными плитами. В функции сводного отряда входили охрана станции, охрана железнодорожного моста через реку Терек и сопровождение на бронепоезде эшелонов с личным составом и вооружением.

Бронепоезд, это, правда, слишком громко сказано. Он, представлял из себя несколько платформ укреплённых мешками с песком и одним БТРом.

Во время командировки много чего происходило, но в памяти остался один особенно яркий случай. В населённом пункте, название которого, к сожалению, Петруха уже не помнил, он находился от их пункта временной дислокации в сторону Дагестана, боевики напали, захватили и разоружили местный РОВД. Отряд ЛОВДТ находился ближе всех, их и подняли по тревоге. Колонной, которая состояла из БМП и войскового «Урала» с личным составом в сорок человек, бойцы срочно выехали туда. Но до места не добрались, навстречу попалась колонна из двухсот боевиков, которые топали пешком в сторону станицы Червлёной.

Остановились друг перед другом лоб в лоб, заняли позиции, значительный перевес сил был на стороне боевиков. Милиционеры понимали, начнись боестолкновение, их сотрут в порошок. Вооружены бандиты были очень серьёзно. Командир принял решение:

– Всем оставаться на занятых позициях, пойду на переговоры…

Его попытались остановить:

– Товарищ майор, опасно!

Но он только рукой махнул и двинулся в сторону бандформирования. Такое на войне случается не часто. До службы в МВД Дмитриев служил в войсках, в ВВС и оказалось, что полевой командир шедшей на отряд банды в армии был его подчинённым. Когда встретились взглядами, оба оторопели:

– Абдул, это ты?

– Я, товарищ майор… Владимир Павлович…

Сначала они обнялись, как старые знакомые, а потом проговорили около двух часов, вспоминая службу. Так и сидели посреди дороги, а их подчинённые лежали на позициях в полной боевой готовности.

По рации получили сообщение:

– Ваша помощь уже не требуется, к захваченному РОВД подошли войсковые подразделения. Отряду ЛОВДТ приказываю возвращаться на базу…

Неожиданно встретившиеся командиры обнялись на прощанье. Милицейская колонна развернулась, и машины пошли назад в Червлёную. Боевики направились тоже в другую сторону в район Гудермеса.

Вторая командировка в девяносто седьмом году продлилась уже около ста суток. На этот раз сводный отряд стоял на станции Терек. Так вышло, что между командировками у Синельникова получилось меньше полу года потому, что командир майор Дмитриев позвонил:

– Ну что, Петруха, поедешь со мной снова в командировку?

– А кем?

– Снова в качестве пулемётчика.

Синельников долго не раздумывал:

– А я согласен!

Тут бронепоезда не было, бойцы охраняли только станцию и составы с нефтепродуктами.

В то смутное время все отряды милиции и войска уходили из Чечни после позорного «Хасавюртовского мира». Ситуация в Чечне была сложная и неоднозначная. Через станцию постоянно шли автоколонны боевиков, а милиционерам приказывали:

– Не трогать!

– Как же так,– возмущался Дмитриев.– Для чего мы тогда здесь, для вида?

Но из грозненского ГУОШа устами оперативного дежурного звучало:

– И не трогать, и не останавливать для досмотра. И этот приказ получен из Москвы, он не обсуждается…

В конце концов, оказалось так, что близлежащие отряды и войсковые части покинули весь район, а отряд остался один в окружении боевиков, которые милиционеров не выпускали из Чечни, требуя разоружения. Но милиционеры не собирались оставлять им оружие. Ситуация была не из простых, можно сказать, патовая. Им помогло то, что шла колонна «федералов», и офицер, вникнув в ситуацию и спасая коллег по позорному отступлению, пригрозил боевикам:

– У меня в подчинении несколько сот пьяных контрактников, и все они хотят домой. Стоит мне отдать приказ, и они сотрут с лица земли и станцию, и вашу бандитскую заставу.

В ответ прозвучало:

– Харящо, дарагой, харящо, ехайте по домам…

Кончался срок контракта и у российских машинистов тепловозов. Так они подцепили милицейские вагоны к составу, и отряд смог выехать в сторону Ингушетии. Новый год отметили уже в Моздоке. В гостинице «Дорожной», поднимая праздничный тост, Дмитриев скорбно говорил:

– Я считаю, что, так называемый, «Хасавюртовский мир» заключен напрасно. Лебедь, вообще, ведёт себя как предатель. Надо бы довести начатое дело до конца, а то получается, что столько людей зря положили, столько вооружения и техники угробили и всё напрасно.

Вообще ситуация на Кавказе за всю историю России бала почти всегда, за исключением небольших промежутков времени «застоя», сложной. И началась нынешняя ситуация не с Чечни, а с Кавказских советских республик. Это и азербайджано-армянский конфликт, и осетино-ингушский, и отсоединение националистами Грузии от СССР.

Прапорщик Синельников мог вспомнить свою срочную службу ещё в советской армии. В восемьдесят девятом после «учебки» погранвойск в посёлке Бурундай под Алма-Атой в учебной роте воздушного вооружения на вертолётах попал он служить под город Тбилиси, в посёлок Алексеевку, где находится аэропорт «Тбилиси».

Тогда к власти в Грузии пришёл страшный диктатор Гамсахурдия. И такое началось. Он создал свою «национальную гвардию». Гвардейцы штурмовали здание КГБ. Захватывали все административные здания. И тут руководством страны была допущена роковая ошибка, когда не «грузинскую национальную гвардию» Гамсахурдия ликвидировали, а мирных демонстрантов разгоняли десантники сапёрскими лопатками. С этого и началось.

Семьи российских офицеров стреляли и вырезали. Пограничники их вывозили с военных городков на территорию части. И отправляли бортами в Москву. Советских солдат срочной службы местные националисты, где отлавливали там и стреляли. Боялись трогать только пограничников.

В Нахичевани на границе с Ираном местные грузины организовали стихийный рынок. Бульдозерами снесли границу, туда несли лампы дневного света, чайники алюминиевые, нательное бельё, шапки ушанки, а оттуда различного рода ширпотреб, духи, одеколоны, килограмм женских электронных часов, например, стоил червонец советских рублей.

Этот беспредел закончился, когда пограничникам помогла восстановить границу, переведённая в этот район Витебская дивизия ВДВ. Они тоже нашили себе зелёные пограничные погоны. За захват боевика у охраняемых вертолётов, который, по всей видимости, хотел Петруху убить и захватить его оружие, сержанту Синельникову дали десятидневный отпуск домой.

Но так и не пришлось туда съездить. Следующей ночью на погранчасть было нападение. Солдат в казарме сначала потравили каким-то газом, после чего у них шла пена изо рта, на форме образовывались красные пятна, дым вокруг клубился желтый.

Синельников тогда исполнял обязанности командира отделения. Пограничникам было строго запрещено на «провокации» отвечать ответным огнем. Но у Синельникова в отделении ранили одного бойца, и он приказал своим подчинённым стрелять на поражение.

Утром сержанта Синельникова разжаловали в рядовые, сорвали с него перед строем погоны и лишили отпуска. Командир, когда снимал погоны, сказал:

– Я тебя, Синельников, как человека, понимаю, как солдата нет. Был дан приказ, и ты его должен был выполнить. Зла на меня не держи, я должен так поступить…

Петруха, сквозь жгучую обиду на несправедливость военной жизни, прошептал в ответ:

– Так точно…

Бойцы погранчасти ещё вылетали в командировки по всему Закавказью для выполнения боевых операций. Однажды даже побывали в Риге, видимо, были в запасе во время штурма рижским ОМОНом телецентра. Но Синельников и его сослуживцы так и не получили приказа, так и не вышли из вертолётов, а спустя некоторое время улетели назад на базу. После одной из подобных командировок особенно удачных рядовому Синельникову вернули звание и снова объявили отпуск.

По возвращению с родины в Тбилиси только вышел он из аэропорта, на него наскочили из «уазика» трое, надели на голову мешок, заломили руки, кинули в машину и увезли на какую-то квартиру. В совершенно пустой комнате пристегнули сержанта наручниками к батарее, а сами сидели на кухне и пили водку. Что они хотели с Петрухой сделать, он не знал, с какой целью захватили, не знал тоже. Взяли-то Синельникова в темноте, а в квартире рассмотрели, что он пограничник. Вот и сами, наверное, не ведали, что с ним теперь делать.

Позднее зашел в квартиру бородатый человек лет под пятьдесят, увидел погранца, очень удивился и спросил:

– Ты что здесь делаешь?

Синельников ответил:

– Если меня буквально через час в части не будет, вам хана!

Бородач сходил, переговорил с теми молодыми ублюдками на кухне, потом завязал Петрухе глаза, отстегнул наручник, вывел его на улицу, посадил в машину и уже около части развязал глаза. Вышли из машины, он достал бутылку:

– Выпей и забудь…

Сержант проговорил:

– Не буду.

– Это чача. Боишься, что отравлю?

– Нет, просто не хочу.

Бородач выпил полбутылки и отдал Синельникову:

– Пей!

Петруха сделал несколько полноценных глотков. Потрясение от захвата его в плен, конечно, испытал страшное. А бородач внимательно посмотрел на солдата и сказал:

– Меня зовут Шикули, запомни, я тебе жизнь спас…– сел в машину и уехал.

Через пару месяцев, раньше приказа министра обороны на целый месяц, получился у Синельникова дембель. Тогда такая неразбериха в Грузии творилась. Наши подразделения блокировали национальная гвардия и местная грузинская милиция. Выбраться из Тбилиси было практически невозможно.

Подсознание напоминало прапорщику милиции Синельникову, и ему снилось, как прилетел на «Антее» какой-то генерал с проверкой погранвойск по линии КГБ. Собрали тогда троих дембелей из Коми: Петруху из княжпогостского посёлка Ачим, Володю Савельева из Воркуты и Шишева Сергея из Инты, и на этом самолёте с генералом отправили до Москвы. Хороший был дядька, обеспечил северян автобусом, чтобы доехали с аэропорта «Домодедово» до Ярославского вокзала.

Колёса поезда стучали свою привычную песню очередной дороги. В конце вагона пели под гитару. Перекусив, милиционеры укладывались на полки…