Текст книги "После потопа"

Автор книги: Андрей Колганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Калашников собирался в Зеленодольск, чтобы проверить подготовку к весенней сессии в тамошнем филиале университета, и решил прихватить с собой Настю. Он созвонился с Зеленодольском, начав прямо со своего друга Сухоцкого, объяснил тому ситуацию, и рассказал о своем решении. Юрий в ответ рассказал ему кое-что о Насте. Виктор вновь попытался вывести девушку из состояния тупого безразличия.

"Пойми", – убеждал он ее, – "подлецов в нашей жизни еще хватает. И что же, при каждом столкновении с такими надо из-за них ломать себе жизнь? Тебе же надо сдать выпускные экзамены, закончить образование!"

"Не хочу… Ничего не хочу…" – упрямо бубнила под нос Настя.

"А я хочу?!" – почти закричал в ответ Калашников. – "Ты что себе воображаешь, я тут десять лет надрываюсь, сначала под пулями, потом недорослям науки преподаваючи, – и все ради удовольствия, наконец, Анастасии Коменской сопли вытирать, объясняя ей по программе для дошкольников, что такое хорошо и что такое плохо! Всю жизнь мечтал!"

"Вот и оставь меня в покое", – продолжала бубнить упертая девчонка.

"Не дождешься", – с едва уловимым оттенком злорадства произнес Виктор. – "Если хочешь баклуши бить, от экзаменов отлынивая, придется тебе круглые сутки слушать мои нравоучения".

Настя вскочила с дивана и направилась к выходу. Калашников загородил ей дорогу.

"Силой будете держать, да? Все равно убегу!" – теперь уже в ее голосе звучал надрыв.

"Хорошо", – вдруг неожиданно легко согласился Виктор. – "Давай так: ты сейчас сядешь на диван и выслушаешь меня еще в течение пяти минут. Если после этого ты захочешь уйти – удерживать не буду. Договорились?"

Настя, поколебавшись, вернулась обратно на диван.

"Итак, тебя предал человек, которому ты хотела верить. Так?"

Настя кивнула чуть заметным движением головы.

"А теперь ты собираешься поступать так же, как он. Только он предал тебя одну, ты же собираешься предать многих".

"Неправда!" – воскликнула Настя. – "Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое!"

"Просто!.." – хмыкнул Виктор. – "Просто оставили в покое… Так ты это представляешь. Хорошо… Но ведь Николай тоже не собирался тебя предавать. Он тоже просто захотел весело провести время".

"Это совсем другое дело!" – запальчиво возразила девушка. – "Он же знал, что делает, что это значит для меня…"

"А ты не знаешь, что значит твое желание?" – иронически прищурился Калашников. – "Какие мы наивные! Ладно, объясню. Десятки учителей работали больше трех лет, чтобы выучить тебя чему-то. Многие десятки людей работали, чтобы кормить-поить, обувать-одевать тебя. Они надеялись, что все это не напрасно. И тут оказывается, что нашей Насте на них наплевать. Наплевать на Матвея Сергеевича, который сутки себе места не находил. Наплевать на меня. Она их, видите ли, об этом не просила. И они все могут со своими надеждами валить в трубу, потому что Насте Коменской так захотелось… Может быть, я сказал неправду? Тогда возражай!"

Настя сидела слегка пристыженная, понимая, что Калашников, во всяком случае, говорит искренне. Однако упрямство и самолюбие не позволяли ей признать себя виноватой.

"Да, вы все обо мне заботились, учили, воспитывали. Все верно. Но что же поделать? Значит, не получилось из меня то, что вам нужно. И никто тут не виноват", – продолжала упрямиться она.

"Никто не хотел делать из тебя что-то. Нам всем хотелось бы лишь одного – чтобы ты стала взрослой, способной отвечать за свои поступки, и способной питать хотя бы толику уважения к людям, которые тебя окружают. Не больше. Нам вовсе не нужны от тебя слезы благодарности или признания в неоплатном долге пред нами. Достаточно и того, чтобы ты походя не перечеркивала сделанное другими из-за мелочного каприза", – мягко сказал Калашников.

"Мелочного каприза?!" – щеки девушки вспыхнули, она была готова вскочить с дивана.

"Да", – веско произнес Виктор. – "Чужое горе никто не измерит. И нет в медицине надежных лекарств от душевной раны. А вот отказываться от экзаменов – это мелочный каприз. Или не так?"

Настя сидела на диване молча, ничего не отвечая. Лишь на следующий день, уже в автомобиле, следовавшем в Зеленодольск, она спросила Калашникова:

"А если бы я вчера наотрез отказалась вас слушать, что бы вы тогда сделали?"

"Вызвал бы патруль и сдал бы тебя под трибунал за попытку дезертирства", – спокойно ответил Виктор.

"Нет, серьезно?" – не унималась Настя.

"А я и говорю серьезно. С шестнадцати лет ты военнообязанная. Область по-прежнему на военном положении. Так что с дезертирами церемониться не приходится. Или ты думаешь, с тобой будут до сорока лет только в игрушки играть?" – столь же спокойно пояснил Виктор.

Настя умолкла, слегка ошарашенная этими словами.

* * *

В Славьгороде Мильченко столкнулся с вещью, с которой доселе был знаком лишь по книгам. В центре города, на площади, шумел многолюдный митинг. Командующий Центральной территориальной дивизией выступал перед огромной – едва ли не в тысячу человек – толпой.

"…И что мы видим вокруг себя? Разорение, хаос, бандитизм. Область разорвана на соперничающие между собой военные клики, которые не способны навести порядок даже на той территории, которую они, якобы, контролируют! Да и чем они лучше бандитов? Те же поборы с населения, особенно с крестьян. Тот же произвол, опирающийся на вооруженные шайки. Тот же упадок нравов, разрушение семьи, безнадзорные дети, которых запихивают с глаз долой в приюты.

А в довершение всего землица, с которой мы все кормимся, да нужный инвентарь, расхватаны всякими пришлыми городскими людьми. Они ж и не знают толком, что значит земля-кормилица! Нет, надобно землю в настоящие руки отдать, нашим справным мужикам! Верно я говорю?" – оратор сделал картинную паузу, явно ожидая одобрения толпы.

И толпа не обманула его ожиданий:

"Верно!" – пронеслось над площадью. – "Мужикам землю, а не баламутам всяким!".

"Мы пришлым да городским вовсе не враги. Все ведь люди. Да тут и средь нас немало городских. И с земли никого сгонять не собираемся. Но на земле работать должен природный землероб, а не случайный человек кое-как ковыряться. А коли ты из города хочешь на землю сесть, – милости просим! Но сначала будь добр, поклонись мужику, честь по чести, пройди ученичество, потрудись в работниках у настоящего крестьянина. Верно?" – снова обратился командующий к толпе.

"Верна-а-а!" – с еще большим энтузиазмом всколыхнулась толпа. – "Пущай в работничках походют!" – заливисто выкрикнул молодой голос, перекрывая гомон толпы.

Невысокий подтянутый человек лет сорока пяти в полувоенном костюме без знаков различия сделал короткую паузу, переводя дух.

"Тимофей Алексеевич Боковлев, бывший капитан медицинской службы, ныне командующий Центральной территориальной дивизией. Фактически признан Федеральным правительством, но в должности и в звании официально не утвержден. Тем не менее именует себя генералом", – вспомнил Мильченко.

"Так что же, братья? Будем терпеть все это, ожидая, что само образуется? Или будем надеяться, что главы военных клик вдруг образумятся? Хватит!" – он рубанул ладонью воздух. – "Десять лет ждали. Хватит!"

"Хва-а-атит!" – дружно подхватила толпа.

"Не крови мы хотим, не войны!" – громко взывал оратор. – "Одного мы лишь желаем – защитить таких же работников-землепашцев, как мы, тех, кто хочет жить с нами по нашей правде, от беззаконников, которые присвоили себе право на поборы и угнетение, которые захватывают да раздают пришлым неумехам землицу нашу родную. Сплотимся же, православные, и постоим за свою правду, за себя и за други своя!"

С митинга Сергей отправился в Новый храм, где ожидалась проповедь отца Афанасия. То, что он услышал там, его не удивило. После всего испытанного за последние дни он был уже готов к чему-то подобному.

Отец Афанасий был еще молодой, примерно тридцатилетний человек, стройный, высокий, с роскошной черной шевелюрой и бородой, с густым глубоким голосом.

"О милосердии я взываю", – начал он свою проповедь. – "Будь каждый милосерд к страждущим, к чадам господним, к заблудшим овцам из стада его. Просвети их! Огради их от соблазна и искуса!"

Голос отца Афанасия зазвучал громче и в нем зазвенел металл:

"Чада господни брошены ныне на растление безбожникам. Церкви в упадке. Семья в небрежении, разврат же процветает. Пост и молитва забыты.

Кто же сеет неверие, кто толкает к небрежению святой церковью? Чужаки пришлые, без роду без племени, да гордецы городские, что мнят себя умнее всех прочих. Одни мирские соблазны у них на уме. Спасение души отринуто, и взяли верх плотские страсти. Однако же без спасения души нет и плотского спасения, и кто погубит душу свою, тот сам погибнет, а кто встанет на путь истинной веры, обретет спасение".

Голос становился все крепче, и звучал уже не с драматическим надрывом, но грозно.

"Вкруг нас множатся страдания людские. И что же? Не помощь мы видим от сильных мира сего, а гонения. Люд православный, в ком не затухла божья искра, кто вспомнил о вере нашей, ждет участь первых мучеников христианских. Их не допускают прислониться к божьей церкви, не дают соединиться с общинами православных единоверцев".

Отец Афанасий перевел дух. Голос его зазвенел с новой силой.

"Что остается нам? Вспомним слова Христовы – "не мир я вам принес, но меч". Мы меча сами не поднимем. Но кто поднимает руку на братьев наших, пусть запомнит – каждый из нас готов стать клинком в деснице господней!

Чада мои возлюбленные! Коли позовет нас труба архангельская, встанем все, как один, под стягом брата Тимофея, и сокрушим безбожников!"

Несмотря на некоторую туманность рассуждений и "брата (или генерала) Тимофея", и отца Афанасия, Сергей догадывался, какова подоплека этих речей. Центральные начали потихоньку отщипывать кусочки территории, контролируемой другими, и стремятся соблазнить собственное население перспективой прихватить побольше плодородной земли да заиметь работничков. Заодно, для верности, под эту ползучую экспансию подводится религиозная подкладка.

Уже захвачены у Восточной территориальной дивизии соляные копи. Уже захвачен у Южного погранотряда участок у польской границы. Продолжается захват хуторов и деревень, лежащих вокруг территории Центральных. И чтобы закрепить эти захваты, сколачиваются отряды, пропитываемые религиозным фанатизмом, и накапливаются боеприпасы. Сергей почувствовал, как в области снова запахло войной.

Глава 3. Пятерка

В Зеленодольске Калашников провел две недели, натаскивая Настю перед экзаменами. Он был озабочен главным образом тем, чтобы загрузить ее как следует, чтобы девушка не слишком отвлекалась на собственные горести. Опасался он и возможных ее встреч с Николаем, которые вполне могли снова выбить Настю из колеи. Вопреки его опасениям, Настя дошла до экзаменов без происшествий. Да и сами экзамены она с грехом пополам сдала. Виктор вздохнул было с облегчением.

Но уже на следующий день, когда Настя в компании одноклассников решила отметить торжественное событие, нехорошие предчувствия Калашникова сбылись. В компании оказался Николай.

Едва войдя в дом, где происходила вечеринка, и выйдя из прихожей в гостиную, Настя заметила, что среди гостей мелькнуло знакомое лицо. Увидев Николая, девушка замерла. Сердце екнуло, и забилось чаще. Она покачнулась, прислонившись к дверному косяку, горло ее перехватило спазмом. Николай заметил направленный на него взгляд и поднял глаза. Веселая улыбка, с которой он обнимал за плечи сидящую рядом девчонку, сползла с его лица, сменившись тревожным выражением, как только он узнал Настю.

Настю уже не терзало былое сожаление, что такой видный парень, к которому льнуло ее сердце, оказался для нее потерян. Теперь она ясно видела, что от него и не приходилось ожидать какого-либо чувства верности. Но обида, нанесенная тем майским вечером в Городе, вспыхнула с новой силой. Затянувшаяся было душевная рана вновь открылась.

Через несколько мгновений, вновь обретя дыхание, Настя, ни на кого не глядя, оттолкнулась от косяка и пошла к выходу, не обращая внимания на недоуменные возгласы подруг. Кто-то из них пытался догнать ее и остановить, но она лишь молча вырвала руку и выскочила за дверь. Нет, она не отправилась бродить бесцельно по Зеленодольску и проливать безутешные слезы. Глаза ее были сухими. Но когда Калашников увидел ее, вернувшуюся домой гораздо раньше, чем он ожидал, он на мгновение прикусил губы.

Настей овладело безразличие. Она не отмалчивалась, не упрямилась, не рыдала и не закатывала истерик. Но на его вопросы она отвечала односложно, слова слетали с ее губ с каким-то механическим, безжизненным выражением, а на лице была написана лишь тупая покорность судьбе – и ничего более. Виктор испугался.

Психиатр Зеленодольской клиники, которого Калашников пригласил к себе будто бы как знакомого на чай, высказал после своего визита простое и достаточно категорическое суждение:

"Не сумеете встряхнуть, разовьется аутизм. Она замкнется, перестанет реагировать на окружающее. Тогда прогноз будет паршивый. Очень паршивый".

Калашников в отчаянии бросился к своему лучшему другу, Юрке Сухоцкому.

Юрий велел ему немедленно приходить в Совет, сразу же после его телефонного звонка, едва услышал его взволнованный голос. Калашников кратко обрисовал ситуацию. Сухоцкий вздохнул:

"Понимаешь, дело-то ей найти – не фокус. И загрузить ее можно выше головы. Да вот встряхнет ли это ее? Так и будет тянуть лямку, ни на что не реагируя, ни во что особо не вникая… А Надька моя с детским домом и так зашивается, ее уже ни на какие больше подвиги подписать невозможно. Может, Таню Гаврилину побеспокоишь?"

Калашников нервно мотнул головой:

"Сколько раз тебе говорить – нет у меня с нею связи. Как она год назад с Мильченко ушла, так и пропала. Сережку расспрашивать бессмысленно. Он говорит только – она в Городе, жива, здорова, детей воспитывает. Ну и что мне с его слов – я и сам почти все время в Городе!" – Виктор подавил вздох, нервно сжимая пальцы. – "Допросить бы его с пристрастием, да как его за хобот-то взять?"

Виктор замолчал на несколько секунд, потом рубанул воздух ладонью:

"Что толку рассуждать – если бы, да кабы. Ты же знаешь, она и раньше не особенно-то ко мне прислушивалась. Родила мне троих, а даже в дом ко мне не захотела перебираться. Надо нам тут, на месте, решение искать. Пропадет же девчонка!"

"Ладно, я тебе из рукава решение не выну", – немного раздраженно ответил Сухоцкий. – "Буду думать. И ты думай, с людьми поговори".

"Поговорю…" – вздохнул Виктор и встал с места, понимая, что разговор окончен.

После ухода Калашникова Юрий несколько минут нервно покусал губы, но ничего подходящего в голову так и не приходило, и он засел за текущие дела. Рабочий день уже подходил к концу, когда вдруг зазвонил телефон внутренней спецсвязи.

"Откуда бы это?", – тревожно подумал Юрий. – "Если из штаба… Не стряслось ли что опять с литовцами? Или нападение на нефтепромыслы?"

Подняв трубку, он сразу узнал голос Сергея Мильченко.

"Привет, Юрий! У меня важные новости".

"Выкладывай!" – все еще обеспокоенный, бросил Сухоцкий. Сережка редко приносил приятные известия.

"Я тут совершил интересное турне по области. Все соль пытался купить".

"И как, купил?" – чуть насмешливо спросил Юрий.

"Нет. Нету нигде соли. Даже в Беляховске нет".

"И это все новости?" – несколько успокоившись, спросил Сухоцкий.

"Нет, это вообще не новости. Подлые дела творятся на Восточной магистрали. Этот хмырь, командир Центральных, подбирает всю тамошнюю братву под себя. Они прочесывают окрестности, подбирают все остатки оружия. К ним перебегают люди из Восточной дивизии и Южной бригады. Вся центральная часть области уже под контролем этой группировки. Они отбили соляные месторождения у Восточных, – вот почему соли нет, – стали взимать пошлину за проезд по железной дороге, захватили кусок южной границы и там во всю торгуют с Польшей – запасают боеприпасы. Мелкие бандгруппы стали подозрительно часто крутиться вокруг нефтяных вышек в Залесье. Их разведка несколько раз наведывалась в Город".

"И что ты предлагаешь? Опять воевать?" – в сердцах бросил Юрий.

"Я не предлагаю. Четыре дня назад они совершили налет на стоянку бронетехники Южной бригады. Две бронемашины увели, остальные пожгли с обеих сторон в ходе боя. В тот же день они подбили из засады танк Восточной дивизии. А позавчера я собственными глазами видел группу с гранатометом в засаде у шоссе близ Ольховки. Я их спугнул, но сам едва ноги унес".

Сухоцкий коротко выматерился, потом буркнул – "извини, это к тебе не относится".

"Я не предлагаю воевать", – повторил Мильченко. – "Но чтобы нас не втянули в новую войну в очень невыгодных для нас условиях, надо, во-первых, всю тяжелую технику и авиацию взять под усиленную охрану. Эта новая группировка – буду называть ее для краткости по-прежнему – Центральная – явно стремится сначала выбить у своих противников тяжелое оружие. Бронетехники у них самих маловато, вот и стремятся уравнять шансы. Но одной охраной тут не обойтись. Надо им хвост маленько прищемить, чтобы не лезли".

"Так это все равно война!" – раздраженно выпалил Сухоцкий.

"Это смотря как к делу подойти. Если ты мне дашь пяток ребят, я их одену в обычный камуфляж без знаков различия, поднатаскаю, и мы осторожненько будем Центральных пощипывать, чтобы им стало не до походов на Город или на Залесские нефтепромыслы. Будем выбивать главарей, нападать на склады боеприпасов, вообще устроим им веселую жизнь". – Быстро, на одном дыхании проговорив все это, Мильченко замолчал.

Юрий тоже молчал некоторое время, обдумывая сказанное. "Ладно", – сказал он наконец, – "трех, ну, может, четырех человек я, пожалуй, дам. Может, из этой затеи что и выйдет".

"Ребят подбери не самых хилых, но не из разведки. Чтобы не было разговоров – куда это, мол, разведчиков послали, то да се… Жду их второго июня близ станции у Комсомольского курорта, у известных тебе складов, там, где, помнишь, на первом году нас твоя Надька с пулеметом здорово выручила. Дашь им задание – скажем, обследование западной оконечности Земландского полуострова для уточнения карты радиационного загрязнения". – Сережкин голос в телефонной трубке на мгновение замер. – "О нашем разговоре – больше никому ни слова. Даже Калашникову. Об активизации Центральных – предупреди, а о моем плане, пожалуйста, молчок. По телефону больше связываться не будем. Со старшим группы передай, когда и на какой волне ваша радиостанция будет меня слушать. Связь кончаю".

"Да, а откуда же ты звонишь? Это же спецсвязь!" – спохватился Сухоцкий.

"Много будешь знать – скоро состаришься!" – весело ввернул Сережка и в трубке зазвучали короткие гудки.

Сергей уже не был уверен в надежности телефонной связи. Поэтому говорил он с Сухоцким из подвала здания Зеленодольского Совета, подключившись к линии спецсвязи напрямую.

"Если у Ольховки уже была засада, то действовать придется немедленно". – Теперь Юрий уже сам схватился за телефон спецсвязи, соединяясь со штабом дивизии. Нужно было переходить на усиленный режим охраны.

Людей Сережке Сухоцкий решил подобрать сам, чтобы не было лишних разговоров. Но кого послать? Все специалисты на счету. Офицеров и действующий резерв ополченцев использовать невозможно – там вообще людей катастрофически не хватает, да и слишком очевидно. Придется посылать мальчишек первого призыва, только с начальной подготовкой.

"О! Коменская!" – вдруг мелькнуло у Юрия в голове. – "У Мильченко она про все забудет. Этот сорванец им такую жизнь устроит – мало не покажется. Тем более, что им, похоже, под пули лезть придется. Там будет не до несчастной любви".

Сухоцкий крутанулся на кресле и потянулся к компьютеру. Несколько щелчков мышкой, мелькание цветных таблиц, и вот:

"Коменская Анастасия… Год рождения… Место рождения… Коммунарка с… года… Гражданская специальность – биолог (медсестра-агроном-ветеринар)… Начальная военная подготовка – санинструктор, снайпер…"

"Годится", – решил Сухоцкий. – "Санинструктор им не помешает. И для прикрытия подходит, и вообще". – Юрий снова снял телефонную трубку и позвонил Калашникову.

"Виктор?" – его голос был сух и официален.

"Это ты, Юрка?", – несколько удивленно переспросил Калашников.

"Здесь Сухоцкий", – так же сухо отозвался Юрий. – "Передай бойцу допризывного резерва Анастасии Коменской, что штаб территориальной дивизии приказывает ей явиться завтра в 8.00 в комендатуру Зеленодольского гарнизона для получения мобилизационного предписания".

"Вас понял", – по прежнему удивленно отозвался Калашников. – "Но… ведь для нее срок призыва будет только осенью?"

"Тебе могу сказать – обстановка накаляется, и мы потихоньку, скрытно вынуждены начинать досрочный призыв. Решение будет принято не сегодня-завтра. Для нее же будет лучше, если все будет официально и безо всяких предварительных разъяснений", – несколько мягче добавил Сухоцкий. – "До свидания, Виктор".

В 8.00 Настя, еще немного сонная, но уже приобретшая способность соображать, стояла рядом с тремя незнакомыми молодыми парнями перед дверью комендатуры. Через минуту к дверям подошел Сухоцкий в полевой офицерской форме и, бросив часовому – "это ко мне" – провел всю четверку в здание. Там, в кабинете военного комиссара Зеленодольского района, он объявил им:

"Сегодня будет подготовлен и подписан приказ военкома о досрочном призыве вас на действительную военную службу. Однако проходить ее вы будете не в нашем гарнизоне, не в погранотряде и не в ополчении Города. У нас остро не хватает людей, а необходимость заставляет провести детальную разведку радиационной обстановки западнее Города. Для этой цели мы формируем отдельную группу. С завтрашнего дня вы поступите в распоряжение старшего группы, вашего командира.

Приказываю: сегодня до 14.00 подготовить одежду, смену белья, обувь и предметы личной гигиены для работы в полевых условиях. В 14.00 явиться сюда же, для получения карт, сухого пайка, личного оружия и для краткого инструктажа. О приказе не болтать! Вопросы есть? Вопросов нет. Свободны до 14.00".

Настроение Насти вовсе не изменилось после получения этого приказа. Она приплелась домой и бесцветным голосом спросила Калашникова: "Вы не поможете мне собраться?"

"Куда?" – удивился Виктор. После телефонного звонка Сухоцкого он понемножку начал догадывался, что затеял его друг, но весьма приблизительно, еще не представляя себе деталей.

"Для работы в полевых условиях", – так же, без интонаций, пояснила Настя. – "Смена белья, одежда, обувь. Паек дадут".

"Так", – быстро произнес Виктор, – "а что, форму вам не выдадут?"

"Не знаю", – равнодушно пожала плечами девушка, – "приказано одеваться в свое".

"Тогда берешь свою плотную хлопчатобумажную куртку, джинсы, кроссовки на ноги и одну пару на смену, фланелевую рубашку, две футболки. Смену белья сама сообразишь". – Он подумал немного и добавил – "Паек пайком, а возьми-ка ты с собой шоколад и глюкозу с аскорбинкой. Я тебе соберу пакетик".

В 14.00 четверка снова собралась перед зданием комендатуры. Все трое ребят дружно бросали на девушку быстрые взгляды, что ее, впрочем, никак не волновало, даже не раздражало. Глядят? Ну и пусть глядят.

Из дверей выглянул какой-то офицер в лейтенантских погонах и жестом пригласил их внутрь. На этот раз разговор состоялся в каптерке.

Лейтенант проверил содержимое их вещмешков:

"Имя? Фамилия?"

"Боец Галактионов! Алексей…"

"Вот что Алексей, – вторая куртка и мясная тушенка, тем более, что в стеклянной банке, – лишнее. Оставить здесь. Ясно?"

"Ясно… Так точно!" – поправился высокий, немного грузноватый Галактионов, тряхнув пшеничным чубом.

"Так… Сойдет… А что здесь?"

"Шоколад и глюкоза", – равнодушно бросила Настя.

"Имя? Фамилия?"

"Боец Коменская. Анастасия", – так же равнодушно ответила девушка.

"Годится, Анастасия", – слегка передразнивая ее равнодушный тон, заключил лейтенант.

Следующим был рюкзак крепко сбитого паренька с грубоватым лицом.

"Так… Здесь порядок. Имя? Фамилия?"

"Боец Виталий Захария!" – четко отрапортовал паренек.

Лейтенант только кивнул в ответ.

"Следующий!.. А это что тут у нас? Одеколон? Лишнее. Два свитера? Лишнее. Носовые платки? Да вы куда собрались? Имя? Фамилия?"

Невысокий щуплый паренек густо покраснел, косясь на кучу вещей, которую лейтенант выгреб из его рюкзака:

"Таланкин… Боец Таланкин Константин. Это мне все мама положила!" – произнес он извиняющимся, чуть не плачущим голосом.

Лейтенант осмотрел его критическим взглядом с головы до ног и заявил:

"Что маму слушаетесь – хорошо. Но с сегодняшнего дня извольте привыкать к самостоятельной жизни, обо всем думать самому, за все отвечать самому и за маму не прятаться! Ясно?"

"Так точно!" – выдохнул Таланкин.

"Теперь получите личное оружие. Воевать вам в проекте не намечается, поэтому оружие только для самозащиты. Боец Галактионов!"

"Я!" – чуть замешкавшись, откликнулся Алексей.

"Вы у нас стрелок-гранатометчик. Ну, гранатомет вам ни к чему, а автомат мы вам дадим. Получите, проверьте номер и распишитесь. Вот ремень, подсумок, три снаряженных магазина".

"Боец Коменская!"

"Я!"

"Вы у нас санинструктор-снайпер. Снайперская винтовка там опять же ни к чему. Держите пистолет Стечкина и к нему два снаряженных магазина. И ремень с кобурой. Вот еще вам сумка с медицинской укладкой. Проверьте номер и распишитесь в журнале выдачи. Проверьте укладку сумки и также распишитесь".

"Боец Захария!"

"Я!"

"Так, вы у нас механик-водитель и радист. Вам тоже пистолет Стечкина, два снаряженных магазина и ремень с кобурой. Плюс к тому УКВ-радиостанция. Радиус действия – 40 км. К ней один запасной аккумулятор. Сверьте номера и распишитесь".

"Боец Таланкин!"

"Я!"

"А-а-а, так это вы у нас дозиметрист. Тогда получайте: пистолет Макарова, две запасные обоймы, ремень с кобурой, радиометр-рентгенметр, запасные аккумуляторы к нему, командирский планшет, журнал наблюдений, комплект карт, цветные карандаши "Тактика". Все проверьте и распишитесь".

Затем лейтенант открыл какую-то коробку и полез в нее рукой:

"Каждому получить еще и индивидуальный медицинский пакет с противорадиационными средствами. За пакет распишитесь вот тут".

Когда последняя подпись была поставлена, лейтенант объявил:

"Сухпаек получите в соседней комнате. Да, боец Таланкин, сегодня же карты радиационной обстановки поднять – слегка оттушевать лесные массивы, водоемы и реки, показать цветом источники, обозначить названия населенных пунктов. Карта Генштаба у вас в комплекте есть, возьмете все сведения оттуда. Завтра всем явиться к 6.30 на платформу железнодорожной станции. Вольно, исполняйте!"

Вечером, в доме у Калашникова, Настя окончательно укладывала свой нехитрый багаж перед сном. Когда она положила рядом со своей кроватью ремень с кобурой, в которой лежал только что полученный пистолет, в ее глазах что-то мелькнуло. Она опустилась на колени, вытащила из-под кровати небольшой чемодан, раскрыла его, и, недолго порывшись в нем, извлекла на свет брезентовый ремень, к которому были подвешены кожаные ножны с десантным ножом. Через несколько минут эти ножны вместе с ножом перекочевали на ремень с кобурой.

Виктор смотрел на это с некоторым удивлением. Настина история в подробностях была ему неизвестна. Хотя девушка и рассказывала ему, что она пришла в коммуну из Прямоторовки, где ее родителей убили бандиты, присутствие десантного ножа в личных вещах совсем еще молодой девушки было довольно необычным. Однако Калашников быстро сообразил, что с этим ножом связаны какие-то давние воспоминания, и даже обрадовался, что в его подопечной проявились хоть какие-нибудь чувства, кроме пугающего его тупого безразличия, из которого она так и не выходила последние двое суток.

На следующее утро в 6.30 Настя исправно явилась на платформу у железнодорожной станции. Там уже стоял Виталий Захария, нисколько, казалось, не смущенный ни ранним утром (заставлявшим Настю то и дело позевывать и сонно щуриться), ни утренней прохладой (заставлявшей Настю, которой было лень доставать куртку из рюкзака, то и дело поеживаться). Виталий, не стесняясь, в упор разглядывал Настю, которая игнорировала столь пристальное внимание и лишь время от времени косилась на него с ироничным прищуром. Через несколько минут подошел Галактионов, а сразу вслед за ним, запыхавшись, прибежал Таланкин.

Юрий Сухоцкий появился неожиданно. Никто не видел, как он подошел. Лишь Настя почему-то вдруг оглянулась и увидела Сухоцкого, который стоял в двух шагах у них за спиной.

"Боец Галактионов! Боец Таланкин! Каждому – по выговору за опоздание".

"Есть выговор…" – смущенно пробормотал Алексей.

"Есть выговор…" – как эхо, повторил за ним Костя Таланкин.

"Времени на торжественное принятие присяги перед строем у нас нет" – продолжал подполковник. Он достал несколько листков бумаги и раздал их новобранцам. – "Повторяйте за мной…"

Когда фраза за фразой присяга была произнесена, Сухоцкий вытащил авторучку:

"Каждый поставьте под текстом присяги фамилию, дату, и подпись".

Уладив формальности с присягой, подполковник произнес:

"Получите свои военные билеты и командировочные предписания" – и он достал из командирского планшета пачку документов. Когда бумаги были вручены, он добавил – "Старшим группы до прибытия под начало вашего командира назначается боец Захария".

"Есть!" – ответил Виталий.

"Вручаю вам конверты № 1 и № 2. Конверт № 1 вскроете по прибытии в Комсомольский. Конверт № 2 вручите нераспечатанным вашему командиру".

"А кто будет наш командир?" – спросил Захария.

"Тот, кто встретит вас в пункте, указанном в конверте № 1", – пояснил Сухоцкий. – "Ровно в 7.00 вас заберет мотодрезина и доставит в Комсомольский. До подхода дрезины старшему группы еще раз проверить одежду, оружие и снаряжение бойцов. Выполняйте!"

Виталий придирчиво осмотрел обувь, ремни, оружие, содержимое вещмешков и рюкзаков, заставил подтянуть ремни и подогнать лямки. Затем обратился к Сухоцкому, вытянувшись перед ним по стойке "смирно":

"Товарищ подполковник, разрешите доложить?"

"Докладывайте".

"Оружие и снаряжение в порядке. Группа к выходу на задание готова. Докладывает старший группы боец Захария".

"Хорошо", – кивнул Сухоцкий. – "Боец Коменская!"

"Я", – Настя повернулась к подполковнику.

"Правила дезактивации помните? Схемы применения противорадиационных препаратов помните?"

"Так точно, помню".

"Поверю вам на слово. Учтите, там можно нарваться на сильно зараженные участки. Так что от вас будет зависеть здоровье, а не исключено, что и жизнь ваших товарищей. Может быть, даже больше, чем от автомата Алексея", – Сухоцкий чуть улыбнулся.

"Я постараюсь", – не по уставному ответила Настя.