Текст книги "Киллер из шкафа"

Автор книги: Андрей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Глава сорок девятая

Иванов Иван Иванович сидел в шкафу три дня. Вначале до утра. Потом до вечера. И снова до утра. И снова до вечера. И опять до утра. Выходил он только пять раз. Четыре глубокой ночью, на цыпочках в туалет. Один – на кухню, где нашел несколько сухих корок хлеба, две банки консервов и увядшую морковь в холодильнике.

Корки хлеба, морковь и консервы Иван Иванович ел в шкафу, стараясь как можно тише кусать и как можно тише жевать. Иван Иванович смертельно боялся, что те, которые учинили всю эту стрельбу, услышат его жевательные движения и придут сюда, к нему, в шкаф. И убьют.

Три раза в дверь звонили и стучали. Но потом ушли, по всей видимости, узнав, что жильцов в квартире уже давно нет. Ушли и больше не стучали.

Наверное, в той квартире, в том шкафу Иван Иванович мог прожить еще месяц, или два, или весь остаток жизни, если бы утром четвертого дня в замочной скважине не заскрежетал ключ.

Иван Иванович сжался в своем платяном убежище и выставил вперед пистолеты, которые не имели патронов, но немного успокаивали.

– Да вы что? – слышал он приглушенные голоса. Женский. И еще один женский. – Когда это было?

– Третьего дня. Ужас что такое было! Из автоматов стреляли! Народу положили! Тьму! Вся лестница в крови была. Еле-еле отмыли. Лестницу отмыли, а ремонтировать стены и потолки, сказали, не будут.

– Почему не будут?

– Потому что, сказали, это они к кому-то из жильцов приходили и пусть тогда жильцы сами и ремонтируют то, что из-за них попортили...

Голоса бубнили еще минут пять. Потом дверь захлопнулась.

Простучали шаги. Иван Иванович приник глазом к щелке между дверцами.

В комнату вошла молодая женщина. На ходу скинула плащ, стянула через голову платье и пошла в сторону ванной комнаты. По всей видимости, женщина откуда-то приехала.

Женщина была не так страшна, как мужчины с автоматами. Иван Иванович облегченно вздохнул. Наверное, жиличка. Сейчас вымоется и пойдет на работу. Илив магазин. И тогда можно будет...

Но женщина не пошла ни на работу, ни в магазин. Она вышла из ванной и как есть, в голом виде упала на постель.

Черт, придется сидеть в шкафу дальше, расстроился Иван Иванович. А ему, как назло, очень захотелось в туалет. Ну просто очень.

Женщина зарылась в покрывало и, сладко потянувшись, заснула. Вот ведь зараза! Ей сладкие сны смотреть, а ему в шкафу мучиться. От переизбытка... чувств.

«Ладно, черт с ней. В конце концов ее шкаф. Ей же хуже! Подожду, сколько возможно, а потом... Час подожду».

Но часа ждать не пришлось. В дверь позвонили.

Иван Иванович напрягся.

В дверь позвонили еще раз. Уже более настойчиво.

Женщина вздохнула, потянулась, посмотрела на часы и села.

В дверь позвонили одним, очень долгим, звонком. А потом застучали.

– Иду, – крикнула женщина, накинула халатик и пошла к двери.

Ну все!

В квартиру, судя по голосу, вошел мужчина. Судя по голосу, мужчина кавказской национальности.

– Вах! – сказал он. – Ты приехала и нэ позвонила! Я ждал, а ты нэ позвонила.

– Ты как здесь? – удивленно спросила женщина.

– Я там, гдэ ты.

Мужчина прошел в комнату. В руках у него была огромная охапка цветов.

– Это тэбэ! – сказал он и взглянул на раскрытую постель. – Ты спала?

– Да. Решила немного отдохнуть и уснула.

Ерунда, слегка успокоился Иван Иванович. Кавалер женщины, кем бы ей ни приходился, его не пугал. Это не убийцы.

Иван Иванович слегка расслабился и, наверное, от этого еще сильней захотел в туалет. Смертельно захотел.

Может, плюнуть на условности? Тут или на условности, или на мочевой пузырь! Причем условности общечеловеческие, а мочевой пузырь свой. Может, пока они лясы точат, сделать свое дело? И все!

Вряд ли они в ближайшее время отсюда уйдут. А терпеть мочи нет.

Иван Иванович осторожно расстегнул штаны...

– Вах, – сказал мужчина, – какая жэнщина! И попытался обхватить подругу за талию.

– Ну погоди, погоди, – сказала она.

– А что такоэ?

– Ты холодный с улицы. Мне неприятно.

– Сэйчас я буду тэплый. Сэйчас я буду горачий как пламэнь!

Грузин прошел к шкафу, на ходу снимая пиджак. И, не отводя влюбленных глаз от подруги, открыл дверцу. Женщина изменилась в лице.

– Что? Что такоэ? – спросил влюбленный грузин. И повернулся.

В шкафу, среди женских платьев, стоял незнакомый мужик. Штаны у него были расстегнуты. Из штанов...

– Это кто? – спросил грузин.

– Это? Не знаю! Первый раз в жизни вижу, сказала женщина.

Грузин еще раз посмотрел на мужика. На расстегнутые штаны. На женщину. На раскрытую постель...

– Кто это? – повторил он, но уже с другими интонациями. – Говоры!

– Я здесь случайно, – сказал Иван Иванович.

– Ты совсэм молчы! Откуда у тебя мужик в шкафу? А ты голая?!

– Ну не знаю я. Чем угодно клянусь. Я только что приехала и спать легла...

– И мне не позвоныла?

– Я уснула. Ну честно говорю – уснула...

– Ты уснула, а он в шкафу. Бэз штанов.

Больше все эти препирательства Иван Иванович терпеть не мог.

– Извините, – сказал он и вышел из шкафа.

– Кого извинитэ? Ты куда? – начал набирать голос приходящий в себя грузин.

– Я в туалет. Я сейчас приду, – скороговоркой пробормотал Иван Иванович, быстро проскользнув мимо растопыренных, пытающихся его поймать рук.

– Ты так?! Да! Я тэбэ – любов. Я тэбэ – цвэты. Я тэбэ – дэньги. А ты мужика? Так, да!!!

Иван Иванович захлопнул дверь в туалет и остановился возле унитаза. Уже ни о чем, кроме унитаза, не думая.

– Открой! Слышишь?! Я тэбя сэйчас убыват стану, – орал из-за двери и стучал в дверь разбушевавшийся грузин. – Ты моя жэнщина...

По мере опустошения переполненного мочевого пузыря Иван Иванович все более здраво осмыслял сложившуюся ситуацию.

Да, нехорошо получилось. Мужик пришел к своей бабе, а там в шкафу другой мужик, причем с расстегнутыми штанами. Черта с два здесь что объяснишь.

– Я убью его! И тэбя! – бесновался в коридоре грузин. – Мамой клянусь!

В конце концов, что погибать от пуль наемных убийц, что от рук ревнивого грузина, без разницы. В смысле одинаково неприятно, здраво рассудил Иван Иванович. Ерунда какая! Из огня да в полымя. Надо попробовать ему объяснить истинное положение дел. Насчет того шкафа.

– Слышь, мужик, – закричал из-за двери Иван Иванович. – Я здесь случайно оказался. Твоя баба верно говорит. За мной бандиты гнались. Много. Убить хотели. Я в ее квартире спрятался. В шкафу. А когда ты пришел, в туалет захотел... Ну понял, что ли?

В дверь забарабанили изо всех сил.

– Ну честно тебе говорю. Ну не вру!

– Выходы! Если ты мужчина! А не паршивый ышак!

Дурак какой-то. Впрочем, очень опасный дурак.

Который в приступе ревности может черт знает что сделать.

Дверь угрожающе заскрипела. Иван Иванович выставил вперед пистолеты.

– Открывай, шакал! Открывай!.. Дверь слетела с петель. В туалете, рядом с унитазом, стоял мужчина с двумя пистолетами в руках.

– А-а! – завизжала женщина. – У него пистолеты. Он убьет тебя.

– Ты так, да? – сказал грузин. – Ты нэ хочэш как мужчина с мужчиной...

– Отойди! – сказал Иван Иванович. Грузин посторонился. И повернулся к женщине.

– Ты мэня... На мужика с пистолетом... А я тэба любыл...

Иван Иванович, не отводя дул пистолетов грузина, пятился к входной двери. Он боялся меньше грузина. Он боялся больше грузина. Потому что знал, что в пистолетах нет патронов.

Он подошел к двери спиной, одной рукой открыл задвижку и распахнул дверь.

В проеме, чуть согнувшись в поясе и повернувшись ухом к двери, стояла соседка. Которая с бидоном. Но на этот раз без бидона. Которая, привлеченная шумом в соседней квартире, хотела выяснить, что там происходит.

– Ой! – сказала она, увидев Иванова и увидев в его руках два направленных на нее пистолета. Увидела и что было сил заорала: – Убивают! Опять! У-би-ва-а-а-ют!

Иван Иванович оттолкнул парализованную страхом женщину и бросился к лестнице. А потом по лестнице вниз, во двор. Путь он уже знал. Помнил. Еще с прошлого раза помнил...

Быстрее с этого дважды проклятого места.

Быстрее!

Быстрее!!

Быстрее!!!

На улицу, которая сулит безопасность...

– Вон он! – встрепенулся, выкрикнул стоящий возле подъездного окна братан.

– Где?

– Да вон! В проходной двор свернул! А ну давай за ним шнуром! Давай, пока он, гад, не ушел!

Один из наблюдателей отбросил недокуренный бычок и посыпался вниз по лестнице. Другой потянул из кармана переносную радиостанцию.

– Я срисовал его! – крикнул он. Очень громко крикнул. Потому что радостно. Потому что теперь можно было не торчать в полутемном, пропахшем мочой подъезде. И в других таких же подъездах.

– Где он?

– Вышел из дома и дернул через проходной двор на улицу. Я за ним Черняшку погнал.

– Все понял. Высылаю вам в помощь ребят.

– А мне что делать?

– Тебе Черняшку догонять. И не дай вам Бог на этот раз ушами прохлопать!..

Ну прав был Папа! Где-то он заховался, когда в подъезде шухер шел. Сам заховался, а кента подставил.

Опять Папа прав! Как всегда, прав...

Глава пятидесятая

– Где он?! – вскинулся Папа.

– В гостинице «Центральная». В сотом номере. В люксе.

– Точно?

– Ну точно! Его мои ребята до самого порога довели.

– Где он был?

– Все как ты и сказал, Папа. Он в подъезде был!

Заховался где-то, пока шухер шел. А когда шмон закончился, попробовал слинять по-тихому. Но только мы...

– Почему он не ушел? Почему от вас не ушел?

– Потому что не смог! Потому что мои пацаны если вцепятся...

– А он пытался?

– Ну вообще-то...

– Так пытался или нет?!

– Не особо. Он, когда вышел, вначале шустро ноги делал, а потом успокоился. И сразу в гостиницу пошел.

– Он оформился? Или так?

– Оформился. Все как положено.

– По какому документу?

– По паспорту. По тому, который тогда заказал. Ну где мы его срисовали.

– На сколько суток номер оплатил?

– На трое.

– Что он сейчас делает?

– Ничего. Спит.

– Давно спит?

– Уже часа два.

– Куда-нибудь звонил?

– Нет. Зашел и сразу спать лег.

– Значит, все-таки в подъезде... А теперь в гостинице...

– Ну да. В сотом номере. Я там к нему трех пацанов приставил. И еще двух внизу, на выходе. Никуда теперь не денется...

– А если денется? Не верю я, что не денется. Он каждый раз уходит. Он скользкий, как...

Давай-ка так, собирай братву, всех собирай... Чтобы на всех углах, на всех этажах, во всех, которые рядом, переулках человечек стоял. Три дня глаз с него не спускать. И чтобы каждый шаг, каждый вздох! И чтобы каждый шаг каждого, кто к нему придет! А того лучше, подведи к нему какого-нибудь человечка, например бабу, чтобы она за ним присматривала. Ну или еще кого. В общем, делай что хочешь, хоть всю гостиницу своими зенками и ушами засели. Хоть сам там живи!

– Папа, всю гостиницу будет дорого. Это же пять звезд. Там самый задрипанный номер меньше ста баксов не стоит.

– А ты не все занимай. Ты те, что на его этаже. Те, что ближе к нему.

– Так там одни люксы!

– Ничего, не обеднеем. За три дня не обеднеем.

– А что через три дня?

– Через три дня? Через три дня ты мне его сюда Доставишь.

– Но-о...

– Живым! Живым и невредимым!

– Если невредимым, он же братанов наших снова напластает! Ты же его знаешь! Он же так просто не согласится. Может, разрешишь его слегка того... Ну, чтобы он сильно не дергался.

– Я сказал – пальцем не трогать! Ты мне лучше своих «шестерок» сотню положи, чем его один волос обронить. Он дороже «шестерок» стоит! «Шестерок» как грязи, а он один. Он то, что нам с тобой надо, знает!

– А как же я...

– Как хочешь! Но только за его жизнь – своей ответишь. Три дня смотреть, а на четвертый мне, чтобы ни один волосок не шелохнулся, доставить!

– А ты мне его отдашь, Папа? Потом, когда...

– Потом и поговорим. Но если я его кончать над думаю, кончать его будешь ты! Потом! Когда скажу!

– Спасибо, Папа!

– И вот что еще. Пока суть да дело, готовь-ка ты кого-нибудь из братвы, кто посмышленей, в командировку.

– Куда?

– Далеко! За кордон готовь. Пора.

– Да ты что, Папа! Это же...

– Готовь. Приодень, причеши. Документы справ! Этим, как их, манерам научи. И пусть иностранный базар учат. Пора нам к тем сейфам подбираться.

– Мы же шифров не знаем. И счетов тоже не знаем.

– Пока! Пока не знаем! Но скоро узнаем. Если, конечно, ты...

– Папа, я притащу его. Век воли не видать, притащу! Ты же меня знаешь! Землю жрать буду...

– Ладно, не вертись. Притащишь! А не притащишь, действительно будешь! Все будете! А пока распорядись, чтобы гонцов готовили. И все, что им с собой надо, готовили...

– А если он молчать будет? Если он не расколется? Если он шифры не скажет?

– Скажет!

– А если нет?

– Ну и черт с ним! Пусть молчит. Главное, что он у нас. Что никому другому ничего не раззвонит. А шифры... В конце концов без шифров обойдемся. Лучше бы, конечно, с ними, но можно и без них. Названия банков мы знаем, значит, можем там поглядеть. Рано или поздно кто-нибудь возле тех банков объявится. Тот, кто шифры знает. Там мы их за жабры и возьмем.

– А если никто не придет? Если про них один только Иванов знает?

– Не бывает такого, чтобы никто. Раз есть сейфы, значит, должны быть люди, которые умеют их открывать. Какие-то другие люди, кроме Иванова. Например, те, которые деньги туда положили. Или которые его людей мочили. Зачем-то ведь мочили? Не верю я, что один только Иванов о тех сейфах знает. Кто-то ему должен был о них сказать.

– А как же мы тех фраеров, которые за бабками придут, узнаем?

– По рожам. Заграница, она маленькая. Там нашего человека сразу видно. Особенно который в банк ломится. Понял?

– Понял, Папа! Ты здорово все придумал, Папа. Брать фраеров возле сейфа, в которой они полезут.

Брать фраеров после того, как фраера возьмут сейфы! Чистая работа!

– Ну, тогда иди и готовься. Гонцов готовь. И тех, которые за Ивановым пойдут. Тех особенно готовь! И скажи, что, если они промахнутся... Скажи им, пусть лучше не промахиваются...

Глава пятьдесят первая

Петр Семенович подбивал бабки. Окончательно и бесповоротно подбивал. Потому что отступать уже было некуда. Совсем некуда. Особенно после последнего провала некуда. Когда вместо того, чтобы захватить гражданина Иванова и находящиеся при нем дубль-дискеты с названиями банков, номерами и шифрами счетов, его бойцы попали в ту мясорубку. Из которой вырваться не смогли. Ни один не смог. Все были или убиты, или ранены!

После такого, уже четвертого по счету, провала избежать утечки информации вряд ли удастся. Тем более что на этот раз в руки следователей попали не трупы, а живые, вернее сказать, полуживые свидетели. Неделя-другая – и они, несмотря на внушенные им понятия о воинской чести и святости приказа, заговорят. И покажут на своего командира. А командир на него, на Петра Семеновича. После чего последуют оргвыводы.

Сразу его, конечно, из армии не вышвырнут. Но под контроль поставят сразу, тем лишив свободы маневра. Лишив надежд...

Это с одной стороны.

А с другой... С другой – бывшие партийные боссы, вознамерившиеся с его помощью вернуть былое свое могущество, стали наезжать все настойчивей. Витиеватые оправдания удовлетворять их перестали. Им подай конкретный результат его заговорщической деятельности и конкретные, вызволенные с зарубежных счетов, деньги.

Результатов у Петра Семеновича не было. Денег пока – тоже. Но только на результаты ему было наплевать с самой высокой колокольни. А на деньги нет. Деньги обещали ему свободу и избавление от двусмысленного и очень опасного положения, в которое он по собственной глупости попал. Деньги обещали ему спасение.

И именно поэтому он до сего дня не спешил, справедливо полагая, что спешить в деле, от которого зависело так много, было себе дороже. Холостого выстрела, после которого можно заменить бракованный патрон на новый и повторить попытку, здесь быть не могло. Здесь мог быть только один выстрел. И так, чтобы обязательно в яблочко.

До сего дня не спешил, самым тщательным образом готовясь к решению поставленной задачи. А теперь заспешил. Оттого, что под ступнями загорелось.

Петр Семенович раскрыл вытащенную из его личного сейфа папку. И, расстегнув «молнию», раскрыл ее. В папке были сложены документы. Те, что были необходимы для последнего акта разыгрываемого им спектакля. После которого можно будет закрывать занавес, распускать массовку и отправлять втридорога заплативших за билеты зрителей. На все четыре стороны... И на все буквы столь почитаемого ими русского алфавита...

Среди документов были заграничные паспорта с открытыми шенгенскими визами. На него, Петра Семеновича. И еще на нескольких человек. Но совсем не на тех, что учили английский язык, примеряли европейского покроя костюмы и изучали географию западноевропейских стран. Совсем на других. О которых знал один только Петр Семенович. И которые даже не догадывались, что им в скором времени предстоит зарубежный вояж.

А эти старые партийные ослы считали, что в Швейцарию поедут бойцы спецгруппы! И что вернутся! Что получат деньги, валюту получат, несколько чемоданов валюты(!), и вернутся назад. Ради субсидирования их революционного дела! С деньгами вернутся, на которые можно безбедно прожить десять жизней в любой стране мира!

Ну точно, они на своем кристально честном партийном прошлом умом тронулись. Решили «принадлежащие народу» деньги употребить во благо народа! Где тот народ? И где те... Впрочем, где деньги, как раз известно. В швейцарских и английских банках. Счета которых известны. И шифры известны. Спасибо тем старым партийным идиотам.

Осталось совсем немного – осталось те деньги с тех счетов из тех банков изъять. И употребить. Тоже на народ. Только не вообще народ, который абстрактный, а на конкретный, который Петр Семенович. Иначе говоря, чтобы не просто разбазарить, а употребить с пользой.

Петр Семенович перелистнул календарные листы. Нет, не седьмого. И не восьмого. И не девятого. Седьмого, восьмого и девятого у него будет служебная запарка. И уж точно не десятого. Десятого его будет очень сильно чихвостить начальство. Которое, если его на том ковре в требуемой позе не окажется, очень обеспокоится. И поднимет ненужный шум.

Нет, десятого нельзя. А вот одиннадцатого? Почему бы не одиннадцатого. Паспорта есть, визы есть, места в гостиницах забронированы, средства доставки стоят под парами. Отчего бы не одиннадцатого.

Петр Семенович взял красный карандаш и жирно обвел одиннадцатое число. Короче, одиннадцатого, и все! Сколько можно тянуть! Тем более что опасность, исходящая от до недавнего времени неизвестных похитителей секретов, миновала. Стараниями изрядно потрепавшего их в ночном бою майора Сивашова.

Правда, остался загадочный во всех отношениях гражданин Иванов... Который, вполне вероятно, грушник. А ГРУ – это серьезно. Ну да теперь времени заниматься разгадкой его личности, его неуловимости и его профессиональной принадлежности нет. Ушел гражданин Иванов. Положив еще четверых его бойцов.

Ну и, значит, черт с ним! Забыли про него. Не осталось на его поимку ни времени, ни личного состава. Пора сосредоточиться на главном. На том, что обещает разом и окончательно разрешить все вопросы. И с партийными бонзами, и с революционной деятельностью, и с Ивановым, за которым, вполне может быть, стоит военная разведка.

Пора сосредоточиться на одиннадцатом числе... Но не сейчас. Позже. Дома. Когда ему никто не сможет помешать. А пока...

Петр Семенович убрал в сейф заветную папку, отключил телефон и сел сочинять очередной отчет о своих успехах на ниве революционной деятельности, направленной на освобождение российского пролетариата, присоединившегося к нему угнетенного крестьянства и примкнувшей к ним прослойки творческой интеллигенции.

Глава пятьдесят вторая

Папа и его ближайший доверенный помощник заканчивали обсуждение кандидатур для выезда в загранкомандировку. Как и в недавние невыездные времена, отбор шел в основном по идеологическим и профессиональным критериям. По тому, какой срок тянул претендент на зоне, сколько раз тянул, по какой статье, как зарекомендовал себя на производстве и за «забором», насколько хорошо знает и как выполняет воровские законы, как проявил себя в быту, как относится к своим товарищам по профессии и каков его в целом морально-этический облик. Предпочтение отдавалось тем, кто сидел чаще и дольше, по наиболее тяжелым статьям, кто много, часто и систематически нарушал Уголовный кодекс, вышедший из употребления Кодекс строителей коммунизма и хотя бы пять из десяти Божьих заповедей. В общем, все как на заседании профкома, но с точностью до наоборот.

Но главным критерием при принятии положительного решения, как и в невыездные времена, была личная приверженность претендента Папе и его помощнику.

– Не, этот не пойдет. Этот слишком борзый.

– И этот.

– И этот тоже.

– А этот?

– Этот недостоин. Он всего одну ходку имел. И то по смешной статье.

– Ну, тогда...

– А вот этого в самый раз...

– Ну и кто там остался? – наконец спросил Папа, кивая на исчерканный список.

– Зуб, Кривой, Лысый, Мочила, Пятипалый, Сева-Нож, Борзой, Сивый...

– Нет, Кривого тоже не надо. У него рожа как та кликуха. Ни один погранец не пропустит. И ни один ихний фараон. Замени Кривого.

– Ладно, Папа.

– С братвой все?

– Все.

– Тогда давай по ксивам...

– С ксивами, Папа, полный ажур. Наши – натуральные. Их один участковый мент, который в должниках ходил, через паспортный стол нарисовал. А вместо наших заграничных я гондурасские ксивы братве справил.

– Какие?!

– Гондурасские. Страна такая. По их коркам почти во все страны без виз пускают.

– Самопал?

– Почему самопал? Клевые корки. От настоящих не отличить. Я сам смотрел через увеличительное стекло. Один в один. И всякие там знаки и печати с росписями. Наши даже лучше.

– Значит, самопал...

– Ну и что, что самопал? Зато добрый самопал. Их один мой кореш всяким черномазым обезьянам впаривает, которые через Россию за кордон когти рвут. Так они на раз уходят. Влет. Погранцы только глазами хлопают.

– А почему не наши? Что, наши трудно достать?

– Наши не трудно. За пару тысяч баксов в любом УВИРе. Только в наши надо визы шлепать. Тех стран, куда ехать.

– И что?

– А то, что эти козлы, прежде чем свои печатки клепать, проверяют, не тянется ли за тем паспортом какого-нибудь криминала. Ну, в смысле, не опасно ли его хозяина к ним пускать. Ну ты же знаешь, они теперь от наших братанов рожу воротят. После того как беспредельщики там у них пару банков сломали и десяток жлобов замочили. Кабы те штампики наши ставили, тогда базара бы не было. Я бы их тебе сколько хочешь принес. А к этим сволочам не подъедешь. Они кого угодно заворачивают. И наших и не наших. И даже совсем крутых.

– А если дать?

– Им не дать. Они не берут. Говорят, у них этим делом строго. Говорят, их за это дело на раз на нары сажают. С конфискацией. Во житуха. И как они там бабки зарабатывают, если ни брать, ни давать нельзя?

– А если много дать?

– Сколько? Мне один кореш рассказывал, что слышал от своего другана, который там дворником горбатит, что их главный в посольстве бугор сотни тысяч баксов гребет с наших крутых, которые нефть и газ за кордон гонят. Ну за то, что он их с нужными людьми сводит и с гражданством может подсуетиться. Это кроме жалованья! Что же нам, за каждую ксиву миллион кидать?

– Миллион много будет.

– Вот и я так подумал. И гондурасские ксивы сделал. Ну клевые ксивы! Ни один чухан-погранец не врубится. Гадом буду!

– Нет. Гондурасские не пойдут. Наши нужны.

– На наших ксивах братаны сгорят. Как свечки.

– Значит, надо такие, на которых не сгорят! Не может быть, чтобы не было крученых деляг, которые не имели бы подходов к посольствам. В посольствах тоже люди работают. Или у нас за рубеж только «чистые» ездят?

– Да нет, разные...

– Ну, значит, и наши могут. Надо только щелку найти. Кто у нас по туристическим фирмам работает?

– Специально никто. Туристические фирмы трясут по месту расположения.

– Кто трясет?

– Шантрапа всякая.

– А кто отвечает?

– Гнилой отвечает. Вся мелочевка на нем. Ты сам распорядился.

– Гнилой, говоришь? Ну-ка давай его сюда.

Через минуту Гнилой, занимающийся сбором дани с мелкооптовых торговых точек, предстал пред светлы очи Папы.

– Сколько под тобой туристических фирм сидит? – спросил Папа.

– Много. Очень много, Папа. Их невозможно сосчитать. Люди стали любить ездить. И стали ездить очень много. Новые фирмы открываются каждый день.

– И ты все их знаешь?

– Их не знаю. Доход их знаю.

– Ну, тогда вот что, подбери несколько. Штук пять. Из тех, что посолидней. Скажи, что тебе ксивы заграничные нужны для твоих человечков. И визы. Но такие, чтобы не крапленые. Чтобы родные. Чтобы ни один погранец не засомневался. Понял?

– Как не понять? Сделаем, Папа.

– Сделай! Как надо сделай. Если мои человечки на погранцах сгорят, я тебя на кол посажу. Это ты тоже понял?

Гнилой судорожно кивнул. Папа не пугал. Папа усаживал.

– Понял, Папа.

– Ну, тогда ступай...

Ответственный за мелкооптовые точки Гнилой вызвал подчиненных ему районных представителей.

– Нужны туристические фирмачи. Такие фирмачи, чтобы без туфты. Чтобы могли делать визы и гостиницы.

– Кому визы нужны?

– Не мне нужны. Папе нужны. А Папа не шутит. И я не шучу! Если будет лажа и если Папа помилует, я не спущу!

– Сколько нужно фирм? – спросили представители. – Десять? Сто? Двести? Мы сделаем столько фирм, сколько надо Папе.

– Папе надо мало фирм. Но таких фирм, чтобы ставили натуральные визы по первому требованию хоть даже на Луну. И чтобы делали пятизвездочные номера, даже если на той Луне нет гостиниц. И чтобы ни один погранец... Так Папа сказал!

– Передай Папе, что пусть он не беспокоится. Что мы сделаем ему любые фирмы, которые он только пожелает...

Из десяти предложенных к сотрудничеству фирм были выбраны две. Самые фешенебельные. Которые обслуживали очень известных в стране лиц. И которые не могли себе позволить баловаться липой.

– Подите и договоритесь с ними, – велел ответственный за сбор дани с мелкооптовых торговых точек Гнилой.

– А если они заупрямятся?

– Если они заупрямятся, тогда пусть они продадут вам билет в заполярный тур. В один конец. Я сказал!..