Текст книги "Ворон и медведь (СИ)"
Автор книги: Андрей Каминский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Знает седая ночь
Цокот множества копыт нарушил утреннюю тишину приморского города. По главной улице столицы Прованса, – или Джаляль-аль-Хиляль, как его именовали сарацины, – двигалась конная процессия. Первыми ехали всадники франков в кольчугах, вооруженные мечами и боевыми топорами. За ними следовали алеманы в схожем облачении. Жители Марселя – купцы, ремесленники, уличные торговцы, попрошайки, – все оторвались от своих занятий, рассматривая небывалое зрелище. Впервые за полвека христианские владыки вошли в Марсель – и не как завоеватели, о чем грезили короли франков с тех пор как правитель Аль-Андалуса Юсуф аль-Фихри, отвоевал у них Прованс, – но как союзники и просители. Мало кому из христианских воинов было это по душе: угрюмо они смотрели на вздымавшиеся тут и там мечети, зачастую представлявшие собой бывшие церкви, с наспех установленным полумесяцем вместо креста. Христианских храмов, впрочем, тоже хватало, однако звон церковных колоколов звучал тихо, чтобы не заглушать разносящийся по всему Марселю призыв муэдзина.
Возглавлял процессию, ехавший на черном жеребце король франков Сигизмунд. Он носил кольчугу с наброшенным поверх нее красным плащом, расшитым золотыми пчелами – давним символом Меровингов, – и скрепленным золотой фибулой в виде орла. Черные волосы охватывала золотая корона, украшенная темно-красными гранатами. С кожаного пояса свисали широкий кинжал и длинный меч. Ехавший справа высокий рыжебородый воин держал над головой короля франкское знамя с крестами и розами. Слева же от Сигизмунда ехал светловолосый юноша, лет семнадцати, в легкой кольчуге и синем плаще. Синими были и глаза, настороженно осматривавшие скопившуюся вдоль дороги толпу.
-Чувствую себя словно медведь на деревенском празднике, – брезгливо произнес Вадомар, сын герцога Гибульда.
– Такова доля владык, – пожал плечами Сигизмунд, – как бы тебе не претил интерес черни, от него никуда не деться, коль ты носишь корону. Ты и сам поймешь, если станешь герцогом Алемании.
-Если? – юноша вскинул брови, – я думал -"когда".
– Об этом и будет сегодняшний разговор , – наставительно сказал герцог Сигизмунд, – учти, эмир не похож на тех владык, с которыми ты имел дело раньше. К сарацинам нужен особый подход – и тебе лучше бы обучиться ему как можно скорее, если ты хочешь вернуться в Алеманию ее новым герцогом.
– Я уже не мальчишка!– яростно воскликнул Вадомар, – я все понимаю! Если франки не смогут мне помочь отомстить за отца – значит, я сделаю все, что потребует этот эмир, если это поможет мне вернуть Алеманию. Все что угодно!
Сигизмунд как-то странно покосился на молодого герцога, потом пожал плечами и обратился к знаменосцу, отдавая распоряжения. Сам же Вадомар погрузился в невеселые воспоминания – о том, как пришли вести о гибели отца при Фрейберге и о том, что к Турикуму приближается соединенное войско Тюрингии и Аварии. Сам Вадомар, приняв власть над Алеманией, возглавил героическую, но непродолжительную оборону Турикума. Спасла его чистая случайность – оглушенный палицей какого-то тюринга, он свалился со стены крепости. Груда тел, скопившаяся под ней, смягчила удар и Вадомар всего лишь потерял сознание. Когда же он очнулся Турикум уже полыхал, пока его с хохотом грабили озверелые степняки и тюринги. Поняв, что все кончено, Вадомар в кровавой грязи прополз к озеру, сбросив все доспехи. Его заметили, но не узнав, не стали преследовать – только пустили вдогонку несколько стрел, когда молодой герцог уже погружался в холодные воды . Одна из стрел все же угодила ему в плечо, но Вадомар, невзирая на боль, проплыл вдоль берега, спрятавшись в камышах. До вечера он просидел в холодной воде, прежде чем решился убраться от крепости. Ночью он случайно столкнулся с алеманами, бежавшими из Турикума от захватчиков. С новыми попутчиками Вадомар сумел найти лошадь и, оторвавшись от преследователей, пробрался на запад. Уже через несколько дней он достиг Женевы, столицы Бургундии. На счастье молодого герцога там как раз находился Сигизмунд – готовясь захватить власть в королевстве франков, он ненадолго вернулся в свою вотчину, чтобы набрать побольше воинов. Он узнал Вадомара и, смекнул, что молодой герцог сможет объединить вокруг себя алеманов-христиан, что бежали к франкам после разгрома Гибульда и Хлодомира. Вадомар оправдал эти надежды: собрав под своим началом войско из алеманских беженцев, он сразился в нескольких битвах, что позволили Сигизмунду захватить власть во Франкии. Однако когда Вадомар обратился к Сигизмунду с просьбой помочь вернуть Алеманию, король ответил отказом – столкнувшись с мятежами в собственных владениях, меньше всего сейчас он желал начинать новую войну с окрепшей Тюрингией, а тем паче – с ее аварскими союзниками. Однако Сигизмунд позволил Вадомару сопровождать его во время визита к Мухаммеду ибн-Юсуфу, нынешнему эмиру Прованса. Сам Сигизмунд надеялся уговорить Мухаммеда, как двоюродного брата нынешнего халифа Кордовы, как-то повлиять на Лупа, мятежного графа Аквитании, давно и прочно сотрудничавшего с сарацинами. Вадомар же надеялся уговорить эмира дать ему войско, чтобы отвоевать Алеманию.
Город вокруг них постепенно менялся – позади остались узкие улочки и шумные базары, где кишела суетливая чернь. Сейчас перед ними открывались дома знати, среди которых особенно выделялся дворец из белоснежного мрамора, увенчанный затейливыми шпилями и минаретами. Всюду раскинулись обширные сады, шелестели листьями оливковые и апельсиновые рощи, меж которых слушался нежное журчание фонтанов. Вот распахнулись ворота и вперед, на горячих арабских скакунах, начали выезжать смуглые и горбоносые всадники, в ослепительно белых бурнусах, скрывавших панцири и шлемы. В руках сарацины держали кривые сабли, луки и длинные копья, угрожающе приподнимая их в сторону франков.
-Все в порядке, Вадомар, – успокаивающе сказал Сигзмунд, схватившемуся было за меч юноше, – им все еще непривычно видеть здесь франков не как врагов. Веди себя тихо и помни – только здесь ты можешь получить помощь.
-Да, – неохотно кивнул Вадомар, пряча оружие в ножны, – я помню.
Мухаммед ибн-Юсуф аль-Фихри, эмир Прованса был невысоким полным мужчиной, с порочными темными глазами, почти укрытыми под набрякшими веками. Густые черные усы обрамляли полные алые губы, маслянисто блестевшие от засахаренных сладостей, которые эмир то и дело лениво пригребал целой горстью из украшенной драгоценными камнями шкатулки, стоявшей на небольшом столике из черного дерева. Сам эмир носил шелковое одеяние, столь густо расписанное золотом и драгоценными камнями, что за ними было нельзя рассмотреть самой ткани. Точно также были украшены и сафьяновые туфли, с загнутыми кверху носками. Большой синий сапфир украшал роскошный тюрбан, венчавший лысеющую макушку. Развалившись на подушках, заваливших отделанное мрамором и перламутром ложе, формой и цветом напоминавшей огромную раковину, окруженный рослыми чернокожими воинами, державшими длинные копья и полуголыми юношами, обмахивавшими своего владыку опахалами из павлиньих перьев, Мухаммед ибн-Юсуф аль-Фихри лениво слушал стоявшего перед ним Сигизмунда.
– Достаточно, во имя Аллаха Всемилостивого, – эмир небрежно махнул рукой, давая понять, что услышал гостя, – я понял, что тебе нужно, франк. Может, я и смогу помочь – но не задаром.
-Понятное дело, – сдержанно кивнул Сигизмунд, – что тебе нужно?
-Пять тысяч рабов, – сказал эмир, – из своих земель или каких еще – на твой выбор. Молодых и крепких юношей и девушек, равно годных для работы или любовных утех, достойных того, чтобы стать украшением любого невольничьего базара – в Кордове, Александрии или самом Дамаске.
-Так много? – вскинул брови Сигизмунд, – я думал, что...
-Меньше никак, – пожал жирными плечами Мохаммед, – мне ведь нужно как-то убедить родича, да хранит его Аллах, чтобы он перестал помогать Лупу. Богатый дар смягчит его сердце.
Сигизмунд нехотя кивнул, понимая, что особого выбора у него нет: эмир Прованса, властвовавший от устья Роны до Приморских Альп и от Валансии до Корсики жил в первую очередь за счет работорговли, ради чего он уже полвека терзал всех своих соседей опустошительными набегами. Немалая часть живого товара и впрямь оседала на рынках Кордовы, так что эмир, скорей всего, был искренен в свой просьбе. Но и Сигизмунду был нужен этот мир – не только для того, чтобы усмирить мятежную Аквитанию, но и, чтобы обезопасить юго-восточные границы от набегов сарацин, пока король франков будет расправляться с собственными мятежниками.
– Значит, договорились? – эмир расплылся в улыбке после кивка Сигизмунда, – я всегда знал, что ты умный человек, да хранит тебя Аллах. Уверен, что я найду ключ к сердцу халифа. Что же до твоего спутника...кто ты отрок?
Сигизмунд толкнул в спину Вадомара и тот, шагнув вперед, кратко изложил эмиру свою историю и свою просьбу. Улыбка на жирном лице Мохаммед ибн-Юсуф стала еще шире.
-Такой молодой, а уже такой славный воин, – он причмокнул губами, – признаюсь, у меня всегда тает сердце при виде горячности юности. Но сейчас у тебя нет ни воинов, ни владений – что же ты можешь предложить, чтобы я отправил свое войско так далеко?
-Все что ты скажешь, – горячо выпалил Вадомар, – нет ничего, что я бы не отдал, чтобы отомстить Круту и его прихвостням.
-Все что угодно, значит? – эмир задумчиво почесал жирный подбородок, – а знаешь, может и есть кое-что. Нет ничего приятнее сердцу истинного мусульманина, чем видеть как еще одна неверная земля обращается к свету Пророка. Вот тебе мой ответ, юноша – если ты примешь святой Коран в свое сердце и признаешь, что нет Бога, кроме Аллаха и Магомет пророк его – я с радостью пошлю войско, чтобы помочь единоверцу отвоевать свои земли у каффиров.
-Мне...сменить веру?
-А что не так? – притворно удивился эмир, – или твои предки не поклонялись идолам, а большинство твоих подданных погрязли в этой скверне и поныне – кстати, многих из них после нашей победы, тоже придется продать в рабство. Мой дед, герцог Мавронт вщял в жены дочь эмира, перешел из христианства в ислам, а уже мой отец стал настоящим мусульманином и воспитал меня в праведной вере. Ты еще молод и тоже сможешь принять ее в свое сердце и распространить по всей Алемании – а я помогу… чем смогу.
Вадомар оглянулся на Сигизмунда, с явным неодобрением слушавшего все это, потом повернулся к Муххамеду и кивнул.
-Хорошо, – сказал он, – я согласен.
-Вот и славно, – довольно рассмеялся эмир, – вечером я приглашаю тебя в свои покои – чтобы я мог тебе рассказать о нашей вере и подготовить твое сердце, чтобы впустить ее в себя.
Вадомар снова обернулся на Сигизмунда, – тот смотрел в сторону, словно не слыша этого разговора – и снова кивнул.
Небольшой бассейн, обрамленный портиком с узорчатой плиткой, наполняла горячая вода. Благовония, растворенные в ней, растекались по купальне вместе с паром, насыщая воздух тяжелым, но приятным запахом, что дурманил мозг и горячил кровь. Окутанное горячей дымкой, посреди ванны нежилось жирное тело эмира, облепленное стеблями душистых трав – словно огромный боров ворочался в луже. Вот в клубах пара показались три фигуры – и толстые губы раздвинулись в похотливой улыбке.
-Оставьте нас, – бросил Мухаммед ибн-Юсуф двум рослым стражникам и те, коротко поклонившись, исчезли за дверью. У бассейна остался лишь Вадомар: одетый в тонкую белую тунику, он недоуменно осматривался. Эмир, видя как мокрая от влаги одежда плотно облепила тело юноши, осклабился еще шире.
-Давай, – он похлопал по воде рядом с собой, – здесь хватит места обоим. Скидывай это тряпье и залезай в купальню.
-Зачем это? – промямлил Вадомар, уже догадывавшийся, чего хочет от него эмир.
-Тот, кто хочет быть чистым духом, должен и тело свое держать в чистоте, – рассмеялся эмир, – ну же, не заставляй меня ждать.
Вадомар колебался – будь при нем оружие он, может, и не удержался бы от того, чтобы вонзить клинок в грязное сердце этого ублюдка. Но его тщательно обыскали перед тем, как отвести к эмиру, к тому же, по первому его крику, стражники ворвутся в купальню. Да и что это даст – Вадомара зарежут, прежде чем он сможет причинить хоть какой-то вред этому жирному борову. Алемания останется под Крутом, а его отец и племянник – не отомщенными. Мысленно попросив прощения перед всеми предками за то, что он собирался сделать, Вадомар медленно стянул через голову тунику и осторожно шагнул в воду. Невольно он содрогнулся от омерзения, когда толстая рука обняла его за плечи, однако виду не показал и даже выдавил ответную улыбку.
-Давай выпьем, – Мухаммед ибн Юсуф ухватил с портика большую чашу, где плескалось алая, как кровь, жидкость, – хотя Пророк, мир ему, и запретил нам пить вино, но сейчас ночь и Аллах не видит греха.
Он сделал большой глоток и, не успел Вадомар опомниться, как толстые губы впились в него жадным поцелуем, переливая вино изо рта в рот. Волосатая мужская рука протиснулась между ног герцога алеманов и в следующий момент на ошеломленного юношу навалилась дрожащая от вожделения туша эмира.
У стен Люнденбурга
Густой туман поднимался над Темзой, медленно распространяясь по обоим ее берегам, белыми змеями вползая на крепостные стены и растекаясь по улицам. В белесом мареве, обступившем город, двигались смутные тени, слышались негромкие команды и звяканье металла. Тут и там сквозь туманную пелену вспыхивали костры, бросая дрожавшие отблески на речную гладь.
Редвальд, стоявший на крепостной стене возле речных ворот, мрачно смотрел на южный берег Темзы: ему, привычному сражаться в тумане, не нужно было особых умений, чтобы понять, что там происходит. Во времена Рима здесь стоял деревянный мост, почерневшие обломки которого и по сей день торчали из воды, словно сгнившие зубы. И сегодня, как и в старые времена, в этом месте готовилось переправиться сильное войско захватчиков с материка. Сакс оглянулся – кроме него вдоль южной стены растянулось примерно триста вооруженных людей, но из них от силы сотню составляли его побратимы, пришедшие от самого Брокенберга. Еще примерно три сотни саксов и славян он рассредоточил на других опасных местах. Остальные же из тех, кого мятежный принц вывел на стены, были простыми крестьянами, иные из которых чуть ли не впервые взяли в руки оружие. Он привел их сюда, чтобы внушить врагу, обступившему город, что его защищает множество людей, хотя и сомневался, что подобная уловка обманет опытного и многочисленного противника.
Что же он сам выбрал – и этот путь и этот бой.
– Нас берут в клещи!
Эти слова прозвучали так резко, что ворон, сидевший на плечах молодой королевы, сорвался с места, с тревожным карканьем вылетев в окно. Энгрифледа, словно и не заметив этого дурного предзнаменования, напряженно, словно попавшая в западню волчица, осматривала окружавших ее мужчин. Лица тех также были хмурыми, сообразно серьезности момента.
Совет держали в одном из немногих, более-менее уцелевших зданий Лондиниума – старом храме, посвященном какой-то римской богине. Христианские погромы и варварские нашествия мало затронули его – и по сей день на стенах красовались замысловатая мозаика, с описанием сцен из давно ушедшего мира. У дальней же стены, где стоял трон, с которого Энгрифледа руководила своим Советом, высилась и мраморная статуя, изображавшая означенную богиню, с факелом в руке и серпом луны в волосах. Тонкая рука лежала на холке огромного зверя, напоминавшего трехглавого льва с множеством змей вместо гривы. У ног божества стоял залитый кровью алтарь: им стала могильная плита с одного из здешних склепов. Энгрифледа объявила римскую богиню воплощением англской Владычицы Смерти, которой королева служила с пылом, которого божество вряд ли удостаивалось во времена цивилизованных римлян. Даже тонкие черты лица мраморной богини в неверном свете факелов были странным образом схожи с чертами молодой владычицы.
– Вильгельм пришел на помощь зятю раньше, чем мы ожидали, – говорила Энгрифледа, – похоже, он совсем потерял страх перед своим королем. Вчера войско франков – как говорят, числом не менее шести тысяч, – высадилось в Кенте. Он падет за несколько дней, – у Кента с франками давние связи, которые мне, как я не старалась, не удалось разорвать полностью. А еще через несколько дней Вильгельм будет у стен города. Но хуже всего то, что и Эдмунд перешел в наступление – сейчас в его руках почти вся восточная Мерсия, кроме Линдси. Если они соединятся – нам не выстоять в открытом бою.
– Предлагаешь запереться в городе? – спросил Аудульф.
– Это не поможет, – возразил Редвальд, – у нас просто нет столько припасов, чтобы кормить войско. Кроме того, запереться здесь – значит отдать врагу всю остальную страну.
– Ты прав, сакс, – кивнула Энгрифледа, – Кент – вотчина моего мужа, которую я получила после его смерти. Если я не верну его в ближайшее время – по всей Британии пойдет молва, что я недостойная наследница Этельвульфа. Но это будет ничто, по сравнению с тем ударом, что нанесет Эдмунд, завоевав мою родину – Линдси. Следом падут Восточная Англия и Эссекс – и мое королевство сузится до этого города. Здесь эти двое меня и придушат.
– Значит, нужно бить их по частям! – рявкнул Сигифред, – они ведь не знают, что тебе помогают даны и фризы. Разобьем сначала одного, потом второго.
– Даже если мы соберем все силы в один кулак, – покачал головой Редвальд, – то одновременно сможем разбить только одного – и то если Водан будет благосклонен к нам. Перед объединенным войском нам не выстоять – но против кого направить первый удар?
– В том то и дело, что любой выбор плох! – воскликнула Энгрифледа, – если я выступлю против франков – Эдмунд успеет прибрать к рукам все северные земли. Тогда и Утред Макальпин может присоединиться к нему – он давно облизывается на Дейру. Если же я отправлю все войска против Эдмунда – Вильгельм возьмет город и тогда его уже не вышибешь. Если же я разделю войско – то потеряю все!
– Может, и нет, – заметил Редвальд, – если ты возьмешь свое войско и двинешься на север, вместе с Аудульфом, а Сигифред поднимется морем, то еще сможешь разбить Эдмунда в Линдси.
– И оставить мой город без защиты? – Энгрифледа, возмущенно сверкнув глазами, повернулась к принцу.
– Он не будет беззащитным, – невозмутимо ответил Редвальд, – здесь останусь я со своими саксами.
По залу пронесся удивленный ропот: все неверяще смотрели на человека, предложившего почти самоубийственное решение.
– Это безумие!– воскликнул Аудульф, – сколько их у тебя? Человек двести хоть наберется?
– Четыреста, – усмехнулся Редвальд, – хватит для того, чтобы держать город то время, что может понадобиться вам, чтобы разбить Эдмунда и вернуться с подкреплением.
Энгрифледа кинула испытующий взгляд на Редвальда и вдруг широко улыбнулась, блеснув белыми зубами.
-Ты начинаешь мне нравиться, сакс, – рассмеялась она, – хорошо, принимай город. Но если ты сдашь его франкам, то лучше бы тебе самому вырезать себе «ворона», чем снова встретиться со мной.
На этом и порешили: Энгрифледа и Аудульф двинулись сушей на север, а Сигифред отправился туда же морем. Редвальд, оставшись в городе, начал готовить его к обороне. Многих горожан он привлек к работе на стенах: заставляя таскать каменные глыбы и заливать их раствором из песка, глины и растолчённого в порошок мрамора, взятого с разрушенных римских зданий. Так он более-менее надежно укрепил стены, продолжив работу начатую Энгрифледой. Одновременно Редвальд зачислил в городское ополчение всех способных держать оружие, хотя и сильно сомневался, что они не побегут после первого же натиска франков.
В одну из ночей Редвальд собрал своих людей в том самом храме, где было принято судьбоносное решение. Они уже почтили богов – с десяток рабов висели на грубо сколоченных виселицах, принесенные в жертву Одину. Еще несколько отправились на поживу речным духом, заживо утопленные в окруживших Темзу болотах и в самой Темзе. Однако Редвальд по совету Энгрифледы решил почтить и языческую душу старого города, ставшего сейчас их союзником против общего врага.
С зажженными факелами в руках саксы и славяне стояли в римском святилище, окруженные причудливыми барельефами. Мраморный алтарь, освещенный заглядывавшей в окно Луной, снова был залит кровью, заляпан внутренностями людей и животных. Сам же Редвальд, стоя перед статуей забытой богини, громко читая молитву, которой его научила Энгрифледа.
– Приди, подземная, земная и небесная, Мать Ведьм, та, что несется в ледяной буре, с факелом в руке, во главе со сворой мертвецов, черных псов и всех тварей Нифельхейма. Друг и возлюбленная Ночи, ты кому по душе лай собак и льющаяся кровь, ты, которая бродит среди призраков и могил, во имя Хель, во имя Волка, во имя Змея, тысячеликая Луна брось свой милостивый взгляд на наше жертвоприношение.
Последние слова древней молитвы растворились во мраке и в тот же миг в распахнутое окно ворвалась стая летучих мышей, закруживших под крышей храма. Одновременно снаружи послышался крик козодоя и следом – громкий звук рога. Редвальд оглянулся на своих воинов и слабо улыбнулся.
– Пора! – сказал он.
С крепостной стены принц наблюдал за тем как рассеивается туман и франкское войско, собравшееся на южном берегу реки, начинает переправу. Эдмунд приказал отобрать все лодки, что нашлись у крестьян в округе, но для франков это не стало преградой: в окрестных лесах они срубили множество деревьев, из которых соорудили неказистые, но крепкие плоты. Те же, кто вышел на бой конными, переправлялись через реку на лошадях, держась того места, где стоял римский мост. Над войском реяли не только франкские знамена с крестами, ликами Христа и всех святых, но и зеленые стяги с белым конем – символом Кента. Как и боялась Энгрифледа во владениях ее покойного мужа нашлось немало сторонников франков – а значит, вражеское войско стало куда больше, возможно, достигнув десяти, а то и более тысяч.
– Больше пищи для воронов, – усмехнулся Редвальд, вскидывая руку. Растянувшаяся через всю реку переправа представляла удобную цель – и множество стрел, взвившись от стен, обрушились на франков. Послышались ругательства и крики боли, с пару десятков человек упали, пронзенные стрелами, однако наступления это не замедлило. Один за другим плоты утыкались в берег и, спрыгивавшие с них франки, сходу бросались в бой. Одни тащили грубо сколоченные лестницы, которые они прислоняли к стенам, карабкаясь вверх; другие же пытались закрепиться с помощью веревок и крюков. Франки даже соорудили несколько таранов из срубленных в лесу бревен и теперь молотили ими в ворота, прикрываясь щитами от летевших сверху камней и бревен, льющихся потоков кипятка и расплавленной смолы.
– Вперед, во имя Христа! – громкий голос, на миг перекрывший шум сражения, разнесся над Темзой. В тот же миг уже от реки взвилась туча стрел, пронесшаяся над стенами. Несколько «ополченцев» упало вниз, сраженные замертво, другие же опасливо попрятались за стены. Повертев головой, Редвальд увидел говорившего: высокий мужчина, с рыжими усами и узким лицом. Из доспехов он носил шлем, увенчанный изображением орла, наколенники и панцирь. С широких плеч ниспадал белый плащ, украшенный алыми лилиями. Это позволило Редвальду узнать своего противника – Вильгельм, сын Пипина Руанского, майордом Нейстрии, честолюбивый и талантливый военачальник. В Тюрингии его хорошо знали – не раз он водил войска франков за Рейн, грабил Фризию и Саксонию. Но с тех пор как Хлодомир угодил в плен к Круту, а Сигизмунд увяз в сварах с герцогом Лупом, Вильгельм повел свою игру, готовясь вырвать корону из слабеющих рук Меровингов. Вторжение в Британию являлось лишь преддверием к великой схватке – Вильгельм старался укрепить свой тыл и получить сильного союзника по ту сторону пролива. По сути, он стремился к тому же, что и сам Редвальд – разве что ставку он делал на совсем иного претендента.
– Сейчас и узнаем, чьи боги сильнее, – пробормотал сакс, – эй ты! Дай сюда лук.
Стоявший рядом сподвижник протянул лук и Редвальд, вскинув его к уху, спустил тетиву. Однако Вильгельм, вовремя взглянув на стену, успел подставить щит.
– Ловкий ублюдок! – сплюнул Редвальд, – ну ничего, ты мне еще попадешься.
– Редвальд! – позади него послышался задыхающийся голос и, обернувшись, вождь саксов увидел одного велетов.
– Чего тебе, Звенко?!
– Западная стена....она вот-вот падет.
Прибыв на место, Редвальд увидел, что соратник не болтал зря: здешние разрушения были сильнее всего и полностью отремонтировать стены так и не сумели. Сейчас в образовавшийся пролом уже лезли, издавая воинственные крики, франки и кентцы. Местные ополченцы, столкнувшись с закаленными во многих боях воинами, готовы были дать деру, когда позади них послышались ругательства и звуки ударов: это Редвальд, щедро раздавая оплеухи зуботычины, заставлял их вернуться в строй.
– Боги смотрят на вас, проклятые трусы, – рычал он, – Всеотец в своей милости дает вам шанс войти в Вальхаллу, а не умереть на соломе, как ваши жалкие предки!!! Первого из вас, кто побежит я сам зарублю на месте, клянусь Одином и Ругивитом!
В схожих выражениях говорили и соратники Редвальда, также не стеснявшиеся рукоприкладства. Им удалось остановить панику и, перейдя в новое наступление, отбросить франков от стен. Сам Редвальд, ворвавшись в пролом, рубился как одержимый, чувствуя как им овладевает кровожадная ярость берсерка. Кровавые блики застилали его взор, когда как лезвие меча врубалось во вражескую плоть, отрубает руку, занесшую клинок, срубает чью-то голову.
– Один! Один и Чернобог! – орал он, – больше крови нашим богам!!!
– Один!!! Один и Хель! – раздавались крики со всех сторон.
Ярость язычников оказалась столь страшна, что, в конце концов, франки дрогнули и побежали. Редвальд приказал собрать их трупы и завалить ими проход, перемешав его с обломками камня и залив его остатками раствора, смешанного с кровью павших. Выглядело это столь жутко, что новые отряды франков, пришедшие на смену павшим соратникам, обнятые суеверным ужасом так и не решились на новый штурм.
У южной стены, защитникам города удалось поджечь таран – несмотря на то, что атакующие пытались поливать его водой, – после чего наступление и на этом участке провалилось. Вскоре были отброшены и воины с других направлений – и Редвальд окончательно убедился в том, что его план по превращению старого римского города в настоящую крепость, – Люнденбург, -увенчался успехом. Оставалось только гадать – надолго ли?
Ночью атаки прекратились – однако у реки и по окружности всего города полыхали костры франков, тщательно следивших, чтобы никто не пытался уйти. Наутро штурм возобновился – но оказался отбит с тяжелыми потерями для франков. Лишь на восточной стене, когда ее атаковали кентские воины во главе с тэном Этельбертом, христианином и дальним родичем покойного короля Этельвульфа, – враги почти прорвались к воротам. Редвальд, метавшийся от одной стены к другой, поспел в самый последний момент – и, сойдясь в жестокой сечи с Этельбертом, отрубил ему руку и взял в плен. Позже, когда кентцы были отброшены от стен города, изуродованное тело предателя было вывешено на стенах Люнденбурга, как очередная жертва Одноглазому Богу.
Следующей ночью Вильгельм решил пойти на переговоры.
– Нет нужды и дальше убивать друг друга, – выкрикивали его посланцы, украдкой пробираясь под стенами, – наш герцог уважает храбрецов! Это не ваша война, саксы: не служите проклятой ведьме, что питается вашей кровью и плотью. Сдайте город и герцог даст вам уйти куда угодно.
Редвальд, узнав об этом, приказал стрелять на звук голоса. После того, как несколько таких миротворцев нашли смерть под стенами Люнденбурга, переговоры больше никто не вел. А наутро возобновились бои: вновь и вновь Вильгельм вел на бой франков и кентцев – и всякий раз они с большими потерями откатывались от стен. Однако несли потери и защитники Люндебурга: из четырехсот человек, у Редвальда осталось чуть больше сотни. Местные ополченцы и вовсе гибли без числа – их приходилось гнать в бой чуть ли не плетьми. Иные пытались сбежать к врагу, но таких находилось немного – с перебежчиками Редвальд поступал особенно жестоко, надолго отбивая у остальных охоту к предательству. Да и франки обходились с ними не лучшим образом – и об этом тоже вскоре стало известно.
На шестой день Вильгельм начал очередной штурм, оказавшийся самым жестоким. Смастерив новые тараны и подтянув резервы из Кента, он с новой силой обрушился на город. После нескольких отбитых атак, франкам все же удалось проломить южную стену и ворваться в город. На улицах закипели жестокие сражения – саксы и славяне, оказавшиеся разделенными на несколько очагов сопротивления, держались за каждую улицу, каждый дом, каждую кучу мусора, дорого отдавая свои жизни. Самые жестокие бои шли в том квартале, где находился храм забытой богини: после неудачной попытки его поджечь франки пошли на штурм. Вел их сам герцог Вильгельм – после стольких неудач, он ничего так не желал, как самолично срубить голову вражескому предводителю.
Они сошлись в главном зале храма – обмениваясь жестокими ударами, пытаясь достать до глотки друг друга. Остальные бойцы – и франки и остатки отряда Редвальда, – не вмешивались в бой вождей. Хотя и сейчас этот поединок мало бы кто назвал честным – герцог мало участвовал в боях и был полон сил, тогда как Редвальд покрытый множеством больших и малых ран, истекал кровью после мясорубки на улицах города. Вильгельм все время наступал – он колол, рубил, сек, не давая Редвальду не малейшего спуска, тогда как сакс все чаще переходил в оборону, подставляя щит и отступая к дальней стене.
Уже смеркалось – и темнота, сгущавшаяся за стенами храма, еще быстрее заполняла само святилище. Зажечь факелы так никто и не удосужился, а лунного света, проникавшего сквозь небольшое окно, было явно недостаточно. Однако никто и не подумал остановить бой, чтобы хотя бы выйти на более освещенное место. Вскоре Редвальд видел перед собой лишь лихорадочно поблескивавшие глаза противника, блеск стали и торжествующий оскал победителя.
– Ты умрешь как пес! – насмехался герцог, – сдохнешь, так и не узнав спасения, но вечно сгорая в Аду! Ты думал меня победить, язычник?! Посмотри на этот клинок – думаешь, это простой меч? В сталь, из которой его ковали, вплавлен гвоздь из Креста Господня. Сам Христос направляет клинок, что пронзит твое черное сердце.
Он говорил, что-то еще, но сакс уже не слышал его. Странное чувство вдруг охватило Редвальда – будто и стены храма и весь город куда-то отступили, растворившись в окружавшей их тьме. Однако поединок продолжался и в этом мраке – только теперь саксу казалось, что его бой с герцогом как-то отождествился с иным не менее жестоким сражением, идущим где-то наверху. Редвальд почти видел этот бой – его вел ослепительно красивый юноша, почти отрок в развевающихся одеждах, столь белых, что от взгляда на них становилось больно глазам и таким же ослепительно ярким мечом, напоминающим луч солнечного света. За его спиной развевались белоснежные крылья, также словно светящиеся изнутри. Против крылатого отрока, с боевой секирой в руках, сражалась молодая женщина, с красными как кровь волосами. Она носила странную вида кольчугу, прикрывавшую лишь грудь и отчасти бедра, оставляя беззащитным плоский живот и длинные ноги в шнурованных сандалиях. Голову же защищал высокий шлем с вороньими крыльями. Голубые глаза горели жаждой крови, тогда как на лице ее противника царила спокойная уверенность победителя. Вот он совершил удачный выпад – и воинственная дева отпрянула с криком боли, закрывая ладонью глубокий кровоточащий порез на ребрах.
