Текст книги "Ворон и медведь (СИ)"
Автор книги: Андрей Каминский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
В утробе Жабы
– Ты что же, подслушиваешь? – Неда испуганно ойкнула, услышав над ухом громкий шепот. В тот же миг чьи-то сильные пальцы ухватили ее за локоть и развернули так, чтобы она могла увидеть, стоявшую перед ней Оуюн.
– Ты подслушиваешь, – повторила шаманка и впрямь поймавшая Неду, когда она, вместо того, чтобы идти за вином, прокралась средь виноградников к дальней стене шатра, внимательно вслушиваясь в доносившееся изнутри звуки. Сестра кагана застала ее врасплох – и сейчас Неда тряслась от страха, поскольку шаманку она боялась куда больше ее брата.
– Может, сказать Эрнаку? – Оуюн ухватила пальцами подбородок девушки и приблизила ее лицо к своему, заглядывая Неде в глаза, – знаешь, что у нас делают с лживыми женами?
Она улыбнулась, оскалив заточенные зубы, чем еще больше напугала Оуюн. Девушка была не робкого десятка, но этой ведьмы боялись даже взрослые мужи. Не успела Неда опомниться, как Оуюн ухватила ее за руку и потащила вглубь виноградников по невидимой в полумраке тропинке. Со всех сторон за одежду Неды цеплялись виноградные усики, листья хлестали ее по лицу, ноги скользили от упавших на землю и раздавленных гроздей. В воздухе стоял пьянящий винный запах, от которого кружилась голова. В какой-то миг винные пары стали столь одуряющими, что Неда не выдержала и потеряла сознание.
Очнулась она лежащей на краю небольшой поляны, со трех сторон окруженной густыми зарослями. С четвертой же стороны поляну омывала болотистая заводь, оставшаяся после одного из разливов Майна. У самой же воды стояла высокая ива с ветвями, похожими на длинные волосы. Неда еще никогда не видела столь уродливого дерева: ствол и ветви его бугрились уродливыми наростами, похожими на огромные волдыри. На высоте чуть выше человеческого роста ствол дерева расходился на три большие ветви, делавшие дерево похожим на искривленный трезубец. У самой же земли толстый ствол проела гниль и в нем зияло огромное дупло, наполовину наполненное водой. Над рекой кружились светлячки, где-то орали лягушки, в ветвях дерева кричала ночная птица.
А в самом центре поляны горел костер. Рядом с ним лежало что-то маленькое, красное – и Неда с содроганием признала тело выпотрошенного ребенка. Рядом с ним сидела совершенно голая шаманка, напевая себе под нос какой-то монотонный мотив и подбрасывая в костер нечто, от чего от огня шел густой, удушающий дым. Отсутствие одежды у Оуюн возмещался обилием украшений и священных амулетов: жемчужно-аметистовые круглые серьги украшали левосторонние свастики, черно-рыжие волосы венчал рогатый головной убор, а меж круглых грудей поблескивало небольшое зеркальце в серебряной оправе.
– Здесь нам никто не помешает, – шаманка в упор посмотрела на Неду и девушка со страхом увидела, что глаза Оуюн светятся желтым в темноте, – ну рассказывай, что ты услышала?
Даже не пытаясь солгать, Неда сбивчиво принялась пересказывать все, о чем говорили Эрнак и Ярослава. Когда она закончила короткий рассказ, шаманка недоуменно вскинула брови.
– И это все? А что тут такого?
– В том, что моя мать лжет, – выпалила Неда, – никогда она не ненавидела Роделинду – по крайней мере, не настолько, как она говорит Эрнаку. Ребенок ей нужен для чего-то другого.
– Вот как? – Оуюн задумалась. Неда, затаив дыханье, наблюдала за ней с внезапно вспыхнувшей надеждой – она не раз подмечала, что шаманке не нравится то влияние, какое возымела Ярослава на молодого кагана.
– Никому пока не говори об этом, – сказала шаманка, – потом подумаем, что с этим делать. Что же до тебя...
Она окинула Неду бесстыдно-хищным взглядом.
– Черные шаманки живут не так, как обычные люди, – сказала она, – даже не так как обычные шаманы. У таких как я не бывает семьи и детей, но мы часто ведем себя с женщинами как вели бы мужчины. Ты понимаешь, о чем я, Неда?
– Не понима...– начала было славянка, но тут Оуюн ухватила Неду за волосы и, притянув к себе, впилась в ее губы жадным, хищным поцелуем. Ошеломленная девушка попыталась вырваться, но против не по-женски сильной шаманки, она оказалась бессильной. Преодолевая слабое сопротивление Неды, свободной рукой Оуюн рвала на ней платье, жадно шаря по ее цветущему телу. Затем она развернула славянку спиной к себе и, ухватив за волосы, заставила вздернуть голову.
– Это место угодное Госпоже нашей Хар-Мекле, – шепнула она на ухо Неде, – я приметила его еще до того, как мой брат взял Виртебург. Здесь я творю обряды в честь Той, что превыше всех богов и духов, и ее же именем я заставлю тебя покориться!
Она гортанно выкрикнула еще несколько слов, эхом разнесшимся по всей поляне. Одновременно, она просунула руку между ног Неды и славянка невольно застонала, когда пальцы Оуюн проникли в ее нежные складочки. Славянка беспомощно извивалась в ее руках, рыдая от стыда, страха и собственного бессилия.
Все это время Оуюн продолжала говорить незнакомые слава, но теперь они шли в едином ритме с движениями ее пальцев и сама Неда, корчась в сладострастных судорогах, двигалась в такт с этими извращенными ласками. На минуту она подняла голову – и все ее прежние страхи показались ей смешными и жалкими, по сравнению с тем всепоглощающим ужасом, что с головой накрыл ее в этот миг.
Исчез костер, также как и ива, стоявшая у воды, куда-то пропала. Вместо нее над рекой медленно поднималось безобразное чудовище. Больше всего оно напоминало огромную жабу с тремя лапами – двумя передними и одной задней, – но между передними лапами свисали женские груди. Уродливая морда, обрамленная длинными волосами, имела некоторое сходство с человеческим лицом, что делало существо еще более безобразным. Бородавчатая кожа истекала слизью, меж жирных складок копошились мелкие твари з уменьшенные подобия мерзкого божества. Выпученные глаза похотливо уставились на девушек и по поляне разнеслись омерзительные чмокающие звуки.
Ухватив славянку за волосы, Оуюн заставила ее подняться на ноги и что есть силы толкнула ее прямо на чудовище. Распахнулась слизистая пасть – разрезавшая жабью голову не поперек, а вдоль морды, подобно огромной вагине, – выхлестнулся длинный язык, тут же оплетший тело Неды, втягивая ее во смрадный черный зев. С жалобным криком молодая княжна потеряла сознание, поглощенная чавкающей влажной тьмой.
Она очнулась от солоноватых струй, бивших ей в глаза, заполняя ноздри и рот. Фыркая и отплевываясь, Неда завертела головой и увидела, что лежит у корней огромного дерева. Над ней же, широко расставив ноги, сидела Оуюн, мочась княжне на лицо. Почему-то это уже не вызывало у Неды ни протеста, ни омерзения – лишь огромное облегчение, что все закончилось не так уж и страшно. Меж тем Оуюн, закончив, ухватила рукой затылок Неду и, приподняв ее голову, несколько раз протерлась по ее лицу склизкой промежностью. Сестра кагана довольно оскалила острые зубы, в ее желтых глазах блеснуло торжество.
– Великая Жаба есть воплощение Земли, – сказала Оуюн, – бесформенная, она соединяет в себе все – жизнь и смерть, верх и низ, целомудрие и похоть. В недрах Ее ты умерла и возродилась вновь, чтобы встать рядом со мной как верная и преданная.
Она приподняла бедра и Неда, невольно потянувшись следом, покорно поцеловала резко пахнущие половые губы.
Три владыки
– Не перестаю удивляться, сколь причудлив узор пряжи Норн. И года не прошло, как мы с Сигифредом хотели выпустить тебе кишки на Лангобардской Пустоши – а сейчас мы сидим за одним столом и пьем за здоровье друг друга.
Словно в подтверждение этих слов король Фризии, Аудульф осушил золотой кубок, наполненный терпким элем. Это был высокий красивый мужчина, тридцати пяти лет от роду, одетый в роскошный плащ ромейской работы: синий с пурпуром, подбитый горностаевым мехом и скрепленный золотой фибулой в виде дракона, кусающего себя за хвост. Вдоль миниатюрного чешуйчатого тела тянулся рунический ряд, также как и на золотой гривне с рубинами и изумрудами, охватившей шею короля. Его запястья украшали золотые браслеты с изображениями дерущихся зверей и хищных птиц. Все эти украшения, также как и золотая посуда на столе и окованные серебром рукояти кухонных ножей должны были подчеркнуть богатство, как самого короля, так и его столицы – Дорестада, одного из крупнейших торговых городов Европы. Этой же цели служили покрытые изумительной резьбой стеной, искусно раскрашенные в традициях вендских мастеров. Среди настенных сюжетов выделялась фигура молодой женщины: восседавшая на носу большого корабля, с корзиной яблок в руках и большим псом у ног. Идунн-Нехаленния, богиня плодородия, мореходства и торговли, считалась главной покровительницей города и символом дорестадского изобилия. Об этом свидетельствовал и богатый стол, – тушеная в пиве зайчатина с восточными специями, телячьи почки в ягодах можжевельника, угорь в зеленом соусе с травами, нежнейшего копчения сельдь, брызжущие соком заморские фрукты.
Сейчас король принимал в трапезном зале своей усадьбы на берегу Рейна двух гостей – конунга Дании Сигифреда и Редвальда, принца-бастарда из Тюрингии. Кроме них за столом восседали две женщины, королева Теодезинда, – высокая статная женщина, с голубыми глазами и двумя толстыми косами пшеничного цвета, – и сестра Редвальда Эрменгильда.
– К войне против общего врага все средства хороши, – поднял в ответ тост опальный принц, – не думайте, что Крут и Эрнак забудут про здешние края. Как только они покончат с делами на юге – так тут же обратят свое внимание на север.
-Пусть попробуют, – усмехнулся Аудульф, – или в первый раз Тюрингия посягает на свободу нашей отчизны? От века мы бьемся с врагами, которым не дают покоя богатства Фризии, – франками с запада и тюрингами с востока, – но с помощью Ньерда и Нехаленнии мы всегда давали им отпор.
Конунг Сигифред нарочито громко хмыкнул и Аудульф поспешно поправился.
– Милостью богов, мы также имеем и могучих друзей, что всегда готовы прийти на помощь Фризии.
-Сейчас все по-другому, – не сдавался Редвальд, – раньше я и сам думал, что смогу отбиться в Гарце. Но с тех пор как Крут заключил союз с аварами и вместе с ними разбил франков на Майне – у него не осталось достойных соперников. Как только он закончит свои дела на юге и западе – он неизбежно обратит свой взор на север.
-Разве ты не можешь договориться? – спросил Сигифред, – ведь он твой брат.
-Атаульф тоже был ему братом, – покачал головой Редвальд, – и где сейчас он? Пока я живу, он будет считать меня угрозой – хотя бы потому, что он видит во мне соперника в борьбе за отцовский трон. К тому же я, один из немногих, знаю, что его мать Ярослава, отстаивая престол для сына совершила столь же тяжкое преступление, что и братоубийство Крута.
-Как это? – с интересом спросил Аудульф и Редвальд, поколебавшись, рассказал им все, что слышал от Эрменгильды. Когда он закончил, король Фризии уже не выглядел столь самоуверенным как раньше.
– Сурт и его пекло! – выругался он, – а ты, оказывается, подложил мне ту еще свинью, сакс! Может, проще будет выдать вас с сестрою Круту и Эрнаку?
– Вряд ли тебя это спасет, – усмехнулся Редвальд, – я знаю Крута – в союзе с аварами он не преминет прибрать Фризию к рукам. Выдав меня ты не приобретаешь ничего – и даже кое-что теряешь.
-Что, например? – язвительно спросил Аудульф.
-Например меня, – произнес Сигифред и король Фризии с удивлением посмотрел на дана. Сидевшая рядом с ним Эрменгильда мелодично рассмеялась.
-Мы собирались вам сказать это, ваше величество, в более удобной обстановке, но раз так уж вышло. Дело в том, что я выхожу замуж за конунга – вы наверняка знаете, что его жена умерла от родов два месяца назад, так и не сумев подарить Дании наследника. Моим же приданным будет Нордальбингия.
-Вот оно что, – Аудульф с невольным уважением посмотрел на Редвальда, – а ты такой же ушлый, как и твой единокровный брат. Конечно, мало кто откажется породниться с королевским домом Тюрингии. А тебе, Редвальд, как я понимаю, нужна не просто защита от Крута? Ты и сам метишь на престол в Скитинге?
-Лучшая защита – нападение, – пожал плечами Редвальд, – так мы избавим Тюрингию от позора правления братоубийцы, отродья мужеубийцы и аварской подстилки. Со мной пришло полторы сотни воинов – саксов, еще больше бегут на запад, чтобы присоединиться ко мне. Этого все еще мало, чтобы я мог надеяться отбиться даже на Брокенберге – но в союзе с данами и фризами, уже совсем другое дело. Долго этот союз Крута с Эрнаком не протянет – рано или поздно, кто-то из этих псов да и вцепится друг другу в глотку. Тогда мы и вступим в бой. Я убью Крута и Ярославу, отомстив за отца и брата, завладею престолом в Скитинге и проведу северную границу по Гарцу. Лангобардскую же Пустошь вы сможете поделить между собой – Тюрингия откажется от всяких притязаний на нее.
Аудульф переглянулся с Сигифредом и тот, чуть заметно, кивнул.
– Я смотрю, ты заботишься о хорошем приданном для своего нового родича, – сказал король Фризии, – что же, это и вправду интересное предложение – но Тюрингия слишком большой кусок даже для нас троих. Нам нужны союзники.
-Нужны, я не спорю, – пожал плечами Редвальд, – только где их взять? Ободриты? Они могут принять нашу сторону, но их мало. Франки? Они ослаблены – говорят Сигизмунд, брат короля Хлодомира отказался выкупать его у Крута и сам занял престол. Да и не верю я христианам.
-А кто тут верит, – подал голос Сигифред, – нет, мой брат-конунг говорит о совсем иных союзниках. За морем, в Британии.
-В Британии? – удивился Редвальд, – а что нам до них?
– Может, ты не слышал, – пояснил Аудульф, – а до нас доносится немало слухов с острова. Впервые за сотни лет там, вместо десятков враждующих царьков, правит всего три владыки. Севером правит Утред Макальпин, конунг Берниции, владыка скоттов, пиктов и бриттов. Он слабейший из трех – настоящая же драка разворачиваются на юге. Уэссексом, Суссексом, Уэльсом, восточной Ирландией и западной Мерсией правит Эдмунд ап Кердик, король Уэссекса. Он христианин и женат на Берте, дочери майордома Нейстрии – поэтому его поддерживают франки. Востоком же – Восточной Англией, восточной Мерсией, Дейрой, Эссексом и Кентом, – правит Энгрифледа из Линдси, вдова короля Этельвульфа Кентского. Она молода и красива – Эдмунд, как говорят, сам сватался к ней, обещая расторгнуть брак с Бертой, не побоявшись даже потерять поддержку франков. Однако Энгрифледа отказала ему –Эдмунд требовал от нее крещения, а она чтит наших богов. Разъяренный отказом Эдмунд поклялся на кресте, что завоюет все ее владения, сожжет всех идолов, а саму Энгрифледу утопит в Северном море. Впрочем, и она не остается в долгу: клянется разрушить все церкви в Британии, сбросить Эдмунда в Ирландское море и утвердить по всему острову Старый Закон.
-Похоже, это не нам нужна ее помощь, а ей наша – пожал плечами Редвальд.
– Пока да, – кивнул Аудульф, – но после победы над Эдмундом все может поменяться. Эдмунд и Энгрифледа примерно равны по силе и победитель заберет всю Британию – кроме, разве что, севера.
-И подумай сам, – вмешался в разговор Сигифред, – сколько воинов пошлет нам на помощь Энгрифледа, если мы поможем ей одержать верх? Может, это и станет той чашкой весов, что качнет весы в нашу пользу уже в Тюрингии?
Редвальд с интересом посмотрел на своих союзников, потом усмехнулся и подал знак рабу, чтобы он наполнил его кубок.
– У меня созрел двойной тост, – сказал он, – за Редвальда короля Тюрингии и Энгрифледу, королеву Британии!
Воронья королева
– Это и есть Люндевик?
Огромный флот неспешно поднимался вверх по Темзе, приближаясь к столице «восточных саксов». Стоя на носу большого корабля, с резным изображением дракона на носу, Редвальд с жадным любопытством всматривался в выраставшие перед ним римские стены. Кое-где обрушившиеся, частично поросшие плющом и иными ползучими растениями, укрепления, тем не менее, выглядели весьма внушительно – почти как в те времена, когда Рим еще царил над миром и Лондиниум был источником силы и власти во всей Британии.
– Люндевик чуть выше по течению, – объяснил подошедший Сигифред, – саксы не особенно любят селиться в римских развалинах, почему и построили поселение рядом.
– Как по мне, так и зря, – вмешался в разговор Аудульф, – от римского города еще будет толк.
– Похоже, они все же переменили свое мнение, – заметил Редвальд, кивая на группу людей, копошившихся возле одной из обвалившихся стен. Пыхтя от натуги, они волокли огромные глыбы, укладывая их в один из провалов и заливая какой-то вязкой смесью. Подобные же работы Редвальд заметил еще в нескольких местах, там, где в стене зияли особенно заметные прорехи. Больше всего же народу копошилось возле городских ворот. Там же в реку вдавался длинный причал, возле которого стояло с десяток кораблей, похожих на те, которыми прибыли гости. Причал выглядел совсем новым – деревья, из которых он был срублен, даже не успели потемнеть.
– Сдается мне, это делалось для нас, – усмехнулся Сигифред и, развернувшись, пошел вдоль борта, громко выкрикивая команды. Ритм движений гребцов изменился и драккары, один за другим, разворачивались к причалу. Редвальд же остался на носу, с интересом всматриваясь в приближающийся город. Он же первым увидел и как распахнулись ворота и из города выехало с пару десятков всадников. Впереди, на палевой кобыле, скакал некто невысокий и стройный, за ним же следовал высокий воин в черном шлеме, державший знамя с изображением диковинного существа – вроде ворона, но с хвостом и зубами дракона.
– Похоже, это нас встречают, – задумчиво произнес Редвальд, пока всадники выезжали на причал. Теперь их можно было четко разглядеть – светловолосые и сероглазые воины в ладно сработанных кольчугах. Возглавляла их женщина, точнее девушка – и весьма молодая, как с удивлением отметил Редвальд. Девушка, на вид лет шестнадцати, носила мужские штаны и черно-красный плащ, под которым угадывалась легкая кольчуга, явно специально подогнанная под изящную фигурку. Густые золотисто-рыжие волосы были небрежно острижены, едва прикрывая уши. Тонкую талию охватывал широкий кожаный пояс, с бляшками в виде скрещенных мечей. С пояса свисал и настоящий меч – точнее скрамасакс, в ножнах, покрытых изображениями серебряных драконов и с рукоятью украшенной черным опалом. Тонкую шею охватывало ожерелье из отделанных серебром вороньих черепов, венок из вороньих перьев венчал и голову девушки. Еще одна ворона – на этот раз живая, недовольно каркнувшая при виде чужаков – сидела на ее плече.
Синие глаза с вызовом глянули на сходивших на причал мужчин.
– Приветствую королей Фризии и Дании, – сказала она, безошибочно выделив названных владык, – я королева Энгрифледа и я буду рада видеть вас на сегодняшнем пиру.
Словно в подтверждение этих слов, ворона на ее плече, громко каркнула и, хлопнув крыльями, поднялась в небо.
Очередной пиршественный стол был накрыт в трапезной виллы какого-то сгинувшего в веках римлянина – возможно, даже, самого прокуратора Лондиниума. Каменные стены еще хранили следы причудливой мозаики, кое-где еще сохранились мраморные колонны в виде обнаженных женщин, поддерживающих свод, а над входом кривилась в ехидной гримасе рожица сатира с бородой и небольшими рожками. И все же это были жалкие остатки былого величия, безвозвратно сгинувшего в пожарах варварских нашествий. Колонны и стены покрывали бесчисленные трещины, – иные из них были столь велики, что в них втыкали факелы, освещавшие зал, – всюду виднелись кучи мусора и мраморного крошева, а посреди зала пили и сквернословили наследники могильщиков Римской Британии.
– Выпьем за королеву Энгрифледу! – пьяно проревел высокий сакс с всклоченной рыжей бородой, – если кто из королей в Британии и достоин именоваться доблестным мужем, так только она!
Ответом стал многоголосый вопль, раздавшийся со всех концов большого стола – и гости, с небольшим запозданием, присоединились к этим здравицам. Как заметил Редвальд, здешний народ – и ярлы и простые воины, – и впрямь любил молодую королеву. Сама Энгрифледа, сидевшая на огромном стуле, вдвое больше ее самой, легко вскочила на ноги, поднимая чашу с элем.
– А я пью за своих храбрых воинов, каждый из которых стоит десятка из того сброда, что выставляют наши враги. Наступит день – и всех их мы отправим в пасть Нидхегга.
Новый взрыв ликования огласил зал, когда Энгрифледа залпом осушила чашу и рухнула обратно на свой «трон». Она уже сменила кольчугу на короткую тунику, но в остальном ее наряд остался прежним. Сейчас она пачкала его горячим жиром, с молодым аппетитом расправляясь с огромным куском оленины, бросая кости грызущимся под столом похожим на волков собакам. Особо лакомые кусочки она скармливала сидевшим на ее плечах воронам – и Редвальд, с некоторым ошеломлением понял, что это ему напоминает.
– Неудивительно, что здешние мужи так любят свою королеву, – вполголоса сказал он, когда гул немного стих, – для них она и валькирия и сам Всеотец, со своими волками и воронами.
– Не одобряешь? – Энгрифледа бросила на него быстрый взгляд.
– У нас на Брокенберге к служению Одину допускаются только мужчины, – сказал Редвальд, – а некогда так было у всех саксов.
– Некогда и сами боги ходили по земле, что еще сочилась кровью убитого ими Имира, – парировала девушка, – времена меняются, сакс, нравится тебе это или нет. Три владыки в Британии и двое из них предали старых богов, поклонившись Распятому, а третий – почти девчонка. Выбирай сам, кто тебе нравится больше.
– Раз я здесь, то мой выбор очевиден, – пожал плечами Редвальд.
– Я знаю, зачем ты здесь, – королева расхохоталась, – или ты думаешь, я слишком молода и глупа, чтобы следить за тем, что происходит на землях предков? Я вышла замуж три года назад – наш союз с Этельвульфом должен был объединить Кент и Эссекс с Восточной Англией, а потому все закрыли глаза на то, что он старше меня почти на полвека лет и что на старости лет не сумел завести наследника. Он честно пытался в нашу брачную ночь, но так ничего и не смог – и от огорчения напился так, что помер к утру. Я осталась вдовой королевой – и правлю по сей день, хотя при моем дворе было немало тех, кто думал также, как и ты. Кого-то я сумела переубедить, а кто-то – уже гниет на дне морском или где еще. И клянусь Матерью Ворон – я еще увижу там и Эдмунда.
– За это стоит выпить, – усмехнулся Редвальд, подзывая раба с кувшином эля, – тебя любят и за то, что ты проводишь пиры, словно Один в Вальхалле?
– Разве Всеотца не именовали мужем женовидным, – лукаво скосила глаз Энгрифледа, – разве его не обвиняли и в ведьмовстве?
– Не было чести в том прозванье, – покачал головой Редвальд, – глумливое поношенье из уст злоязыкого Локи.
– У меня есть человек, который расскажет тебе много нового о богах и богинях, – сказала Энгрифледа, – если только у нас будет на это время. Сегодня мои разведчики донесли, что Эдмунд уже вышел в поход – и скоро он явится под эти стены. Тогда мы и узнаем кого больше любит Всеотец.
– Самому интересно это узнать, – усмехнулся Редвальд, с невольным интересом глядя на Энгрифледу. Та рассмеялась и, показав гостю язык, вдруг выхватила жбан из рук раба и, под восторженные вопли своих людей, принялась пить прямо из горла.
– Запомни одно, сакс, – сказала она, утирая мокрый подбородок рукавом туники, – я, может, и молода и глупа, но я уже знаю, что хороший правитель всегда платит свои долги. Мы с тобой вне правил и обычаев, – бастард, с мечтой о троне, и нахальная девка, что пытается этот самый трон удержать. Ты поможешь мне расправиться с Эдмундом а я, клянусь Матерью-Вороной, помогу тебе в борьбе со своими врагами, когда придет срок.
Обе птицы, сидевшие на ее плечах, вдруг громко закаркали и взмыли под потолок, кружа над пирующими воинами. Редвальда то и дело подмывало спросить, кто такая Мать-Ворона, которую уже не первый раз поминает Энгрифледа, но сдержался – сейчас это было явно не главным. Налив себе эля, опальный принц поднял золотой кубок, украшенный изображениями дерущихся зверей.
– Раз так – не будем медлить, моя королева.
