Текст книги "Ещё о женЬщинах"

Автор книги: Андрей Ильенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Они видели довольно много жриц свободной любви и вполне могли бы удалиться под сень струй, но возникли проблемы. Надо платить деньги, а их, во-первых, и так мало, а, во-вторых: да с какой же стати?! Им, таким привлекательным и знаменитым молодым людям, да с какой-то стати платить деньги каким-то худосочным британским одалискам! Не бывать этому! Но вскоре они убедились, что, не владея языком, они не могут похвастаться девкам, какие они знаменитые, да тем это и безразлично.

Тогда Федька предложил гениальный по простоте ход: барышень всё-таки пригласить, а потом не платить. Петенька было засомневался, но Федька кричал, что это очень просто: выгнать, и все дела! Не в полицию же те заявят! А на худой конец, самим убежать.

Вот пошли они на дело. Облюбовали себе красавицу и давай с ней изъясняться на языке страстных взглядов и решительных жестов.

И она была понятливая, и уже согласилась, но при этом тянула их в какой-то подозрительный притон. А Петенька, человек образованный, начитался про всякие пиратские притоны и говорит, что ну его на фиг, ещё зарежут.

Да и как её из собственного притона выгонишь, да и не убежишь потом. Это было справедливо, и Федька стал жестами указывать девушке на отель, а та мотала головой и указывала на притон, а Федька схватил её за сумочку и, широко улыбаясь, тянул в сторону отеля. Вдруг раздался треск, и сумочка оказалась в руках изумлённого Федьки. Барышня тотчас заверещала по-английски, и откуда ни возьмись на углу улицы появился здоровенный негр и бросился за ночными грабителями. Боязнь дипломатического скандала придала русским писателям такую прыть, что им удалось оторваться от погони.

Распотрошив сумочку в номере, они нашли косметику, презервативы и немного денег, которые тотчас же и пропили. Сумочка эта и сейчас хранится в одном екатеринбургском театре.

* * *

Эту историю поведала мне актриса и писательница Вера Цвиткис. История совершенно актёрская и писательская, но отчасти также и воспитательная.

Дело было аккурат под старый Новый год. У детей заканчивались все эти ёлки, но ещё не закончились, и вот опять на раздолбанном автобусе мчатся Дед Мороз и Снегурочка с посохом, мешками подарков и с примкнувшим к ним Котом Учёным на уже последнюю в этом году ёлку. В какую-то школу. Или, скорее всего, в детский дом, а может быть, в детскую колонию.

Вот они приезжают и, скрипя костями, идут в зал, где установлена большая ёлка. Причём скрипит не только Дед Мороз, которому это по сроку службы как бы уже положено, но и гораздо более юная Снегурочка и даже несовершеннолетний студент-первокурсник театрального института Кот Учёный. Сами понимаете, третья неделя ёлок, и уже не в радость ни румяные ребятишки, ни посильные гонорары.

Ребятишки, надо сказать, за праздники тоже уже приустали, переели мандаринок и шоколадок, переплясали вокруг ёлочки, в общем, и для них прелесть праздника уже несколько поблёкла. И если младшие дети ещё с удовольствием носили карнавальные костюмчики, хотя призывали ёлочку зажечься уже вразнобой, а плясали вяло, то дети постарше явно скучали в ожидании подарков. А дети скучать не любят…

Они стали шалить. Они не выполняли указаний Деда Мороза, уклонялись от хоровода, показывали язык Учёному Коту. Дальше – больше, и скоро чуткая Снегурочка услышала, что её уже рифмуют с «дурочкой», а Деда Мороза в синем кафтане называют «фиалочкой». Когда в Учёного Кота прилетел первый яблочный огрызок, артисты решили форсировать и перешли к хороводу. Но в хороводе отслеживать действия хулиганов стало ещё труднее, и вскоре из толпы детей послышались уже совсем никчёмные стихи про здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты и так далее.

Особенно распоясались два малолетних негодяя, они противно приплясывали, показывали факи, толкали малышей и, как будто бы случайно, – Деда Мороза. Они ухватили Учёного Кота за хвост из обшитой тканью спиральной проволоки. Проволока растянулась метра на четыре, и теперь на хвост наступали все, кому не лень и обезумевший Кот не знал, мяукать ему или царапаться, пока хвост не оторвался.

Но когда самый долговязый озорник ухватил Снегурочку за грудь, она не стерпела. Снегурочка – это вам не девка-одноклассница, это внучка Деда Мороза! Хватать её за грудь позволено в лучшем случае Ивану-царевичу, а уж никак не двоечнику на школьной ёлке! У Снегурочки широко расклёшенная шуба до пят. Когда она подошла к хулигану и от всей души пнула его под зад прямо через шубу, никто, кроме самого хулигана, этого не заметил. Снегурочка, широко улыбаясь, всё ему тихо сказала и пнула ещё раз. Та же участь постигла и его приятеля, потом ещё некоторых особенно расшалившихся ребятишек, и порядок был восстановлен так быстро, что Дед Мороз и Кот Бесхвостый только диву давались. Раздали подарки, все дети улыбались и благодарили, и особенно вежливо это делали старшие.

* * *

Вот как одна девушка Катерина под Новый год пошутила над группой плохих товарищей. Группа была студенческая, а девушка эта состояла в ней комсоргом. То есть как бы начальством. Но студенты – народ легкомысленный, да и не бог весть какое начальство. Ладно бы ещё староста, а то – тьфу, комсорг! Да ещё ладно бы при Сталине, а то в конце восьмидесятых.

Семестр заканчивался, пошли зачёты и прочая фигня. Вот сдают они зачёт по гистологии. А зачёт по гистологии – это не шутка. Там ведь надобно рассматривать в микроскопчик различные ткани и зарисовывать в альбомчик. Одних цветных карандашей сколько уходит. Катерина же в своё время пропустила пару занятий, рисунков не хватает. Она и просит: «Дайте срисовать».

А все прямо как озверели – норовят поскорее всё преподавателю показать, зачёт получить и бежать по домам. Насилу Катерине любимая подружка (кстати, как раз староста группы) дала срисовать, да и то всё время торопила и толкала под локоть. В результате наша героиня получила какую-то фигню типа четвёрки или даже тройки. А она как отличница была к этому непривыкши и затаила в душе некоторую грубость.

Но виду не показала. И даже наоборот, пригласила всю группу к себе в гости встречать Новый год. Народ обрадовался. Потому что кто жил с родителями, кто в общаге – особо не развернёшься. А Катерина по дешёвке снимала у одной родственницы частный дом на окраине – дьявольская разница!

Большинство с восторгом согласилось. Как настоящий комсорг Катерина всё обдумала, собрала деньги и распределила кому чего покупать.

Когда гости собрались, как всегда оказалось, что про многое забыто. Забыто про хлеб, гвоздику и корицу, сахар, чтобы его жечь, и даже второпях про водку. Катерина предложила гостям пойти всем вместе – и веселее, и сразу всё купите, и быстрее получится, а то ведь уже Новый год шагает по стране!

Ну они весёлой гурьбой побежали в ближайший гастроном. После чего Катерина закрыла ворота на запор, спустила с цепи кобеля и призналась подружке-старосте, что про хлеб она пошутила, корица, гвоздика и сахар совершенно ни к чему, что же до отсутствующей водки, то у них достаточно шампанского и вина. Для двоих достаточно. Катерина сказала: «Ты одна мне помогла в трудной ситуации, с тобой праздник и встретим!» И сели уже встречать.

Вернувшихся студентов встретили запертые ворота. На стук никто не реагировал. Юноши и девушки стали мёрзнуть и взывать о помощи, но тщетно. Самые отчаянные полезли было через забор, но забор был высок, да и кобелю эти поползновения совершенно не понравились. Ему было холодно и очень скучно, и на первую же появившуюся над забором голову он прореагировал с таким яростным рычанием и хриплым лаем, что попытки прекратились. Мобильных телефонов, напоминаем, тогда ещё не было.

Долго кричали студенты, и постепенно до них дошло, что Катерина их жестоко кинула. (И поделом: начальство надобно уважать!) Вот несолоно хлебавши идут они пешком с далёкой окраины. Но ничего: водка и скромная закуска в виде хлеба и пряностей есть, небось не околеют.

* * *

Вот тоже история празднования Нового года. В общем, одной женщине, назовём её Амандой, приходит в голову плодотворная дебютная идея. Что надобно отметить Новый год. Только как-нибудь поприкольнее. Чтобы это было небанально и гламурно в одном флаконе. Женщина была с шармом, очень культурная, тонкая ценительница фильмов Андрея Тарковского и романов Дарьи Донцовой. Она придумала так: они с мужем берут шампанское, стейки, несколько золотых шаров, садятся в машину и едут в лес. Там выбирают самую красивую ёлочку, освещают фарами, вешают на неё шары, выпивают шампанское, а потом возвращаются в машину и там кушают. И, возможно, целуются. А ещё лучше пригласить на это мероприятие подружку, тоже с мужем и машиной, чтобы шары на ёлочке горели в перекрёстных лучах от фар двух автомобилей, и в обоих бы целовались. Оригинально? Оригинально. Гламурно? Вполне.

Конечно, далеко в лес не заедешь, у них был не джип, а какая-то сугубо городская малолитражная иномарка. Но далеко и не надо: подъехать к первой попавшейся ёлочке на обочине. Она сообщила мужу, и он не возражал. Она обрадовалась и давай звонить подруге. Подруге идея понравилась. Предварительно договорились, и Аманда стала думать над своим будущим туалетом и над составом стейков.

Но вот вскоре звонит эта подруга и говорит, что ужасно жалко, но муж её не сможет участвовать по какой-то там весьма уважительной причине. Но зато она пригласит свою подругу с мужем. Это несколько опечалило Аманду. Дело в том, что подруга машину не водила, и получалось, что все должны ехать вместе. Это, конечно, даже ещё веселее, однако исключало задуманную красивую картину ёлочки в скрещении автомобильных фар. Всё получалось куда менее оригинально и не шибко гламурно. Однако делать было нечего, и Аманда согласилась на эту профанацию. Приходилось срочно вносить коррективы в тщательно продуманные туалеты и состав стейков.

И вот, совсем накануне мероприятия, опять звонит подруга. У неё новости, и опять ошеломляющие. Муж той, второй, подруги, оказывается, тоже не сможет. Ну да ничего, она вместо него возьмёт свою третью подругу. Возможно, с мужем. Шокированная Аманда сообщает об этом супругу. Супруг неожиданно заявляет решительный протест. Он говорит, что ему совершенно неинтересно везти за город толпу баб и их развлекать. Как Аманда ни билась, ничего не помогло.

Она в отчаянье звонит подруге. Та утешает: ничего, и без мужиков прекрасно встретим. Но Аманда безутешна: она тоже не водит машину. Подруга невозмутима: обойдёмся без машины. Доедем до конечной на трамвае – вот тебе и лес. Аманда предложила отменить пикник, но подруга сказала: «Ни в коем случае! Мы все уже договорились».

Когда вечером возле конечной Аманда, путаясь в длинном подоле шубы, вылезла из такси с сумочкой и бутылкой шампанского, её уже поджидали. Четыре румяные особы с рюкзаками. Аманду встретили радостным возгласом: «Привет, подруга! А ты чего не на лыжах? Как по сугробам-то полезешь? У нас водка с собой, гитара, костёр разведём».

* * *

Вот наступает это Великий Пост, и я со смятенной душой начинаю мучительно размышлять, поститься мне или нет. С одной стороны – хочется, а с другой – колется.

Хочется по множеству причин. Оно и прикольно, и освобождение организма от излишнего холестерина, и для разнообразия жизни, и чтобы, когда он окончится, с особым удовольствием и аппетитом налечь на скоромное. И ради поддержки православной традиции в смысле «чтобы стоять, я должен держаться корней». А также ещё потому, что пощусь я обычно в окружении людей, которые этого не делают, что придаёт мне в их глазах определённый, если не мученический, то уж точно подвижнический ореол. И притом я всегда всем рассказываю, что пощусь, а если вдруг не стану, а меня спросят, а я отвечу отрицательно, то, во-первых, неловко, что типа не сдюжил и отказался, а во-вторых, и некоторый даже в этом имеется элемент соблазна и торжества диавольского в человеке.

А колется тоже по множеству причин. Больно уж долго. И ведь всё познаётся не сразу. Я-то несколько раз с большим удовольствием постился, отказавшись от животной пищи и будучи уверен, что всё делаю правильно. Вот что значит атеистическое окружение! А потом вдруг узнаю, что вовсе нельзя каждый день есть рыбу, как я делал раньше, а можно её только три раза за весь пост, и что даже растительное масло часто запрещено. А по особенно торжественным дням и вообще питаться нежелательно. Тут-то и я подумал: «Эге ж!» И долго чесал затылок, но делать нечего, назвался уже груздем.

Кроме того, я сплошь и рядом слышал, что нельзя пить спиртного, а это уже крайне неудобно, потому что на постный период выпадает куча дней рождений моих знакомых и родственников.

А потом одна знакомая мне и говорит, что в пост также нельзя иметь никаких дел с женщинами. Ну то есть можно, но только чтобы чисто платонически, а так – ни-ни! Я говорю: «Ну уж это ты врёшь! Эва куда загнула!» Она говорит: «Правда-правда!» Я, ошарашенный такой новостью, начинаю доказывать, что такого не может быть, потому что не может быть никогда. Что это уже ни в какие ворота не лезет и совершенно неправдоподобно. Что против этого странно возражать, и что это уж так самим Богом устроено, чтобы плодиться и размножаться. А она настаивает.

Тут, каюсь, я стал даже фарисействовать и книжничать. Я ссылался на Евангелие, где Христос говорил, что не всем вместить это слово. Я в отчаянье пошёл на прямое шарлатанство, называя с потолка даты рождения отцов церкви, святителей, преподобных и блаженных, указывающие на то, что они были зачаты именно в период Великого Поста, и тем не менее прославились впоследствии своими подвигами благочестия. И что уж мне-то, на особое благочестие не претендующему, это позволительно. А то что же это получается! Весна, понимаешь, все барышни с каждым днём одеваются всё легче, всё более доступны взгляду, вся природа, того и гляди, расцветёт и запахнет, а я, значит, вот так вот, да? Нет, что-то это очень сомнительно. Так не бывает. Это, уважаемые россияне, какое-то, понимаешь, явное недоразумение.

* * *

Вот тоже есть такая социальная, экономическая и отчасти даже философская проблема. Причём не только в России, а полагаю, что и везде, что бы там ни говорили яйцеголовые интеллектуалы и политологи. Но что там у них везде – это нам побоку, а вот что у нас оно существует, так это более для нас значимо.

Оно существовало всегда и называлось различными научными терминами, цитатами и пословицами. Например: «Ну как не порадеть родному человечку», «кумовство», «блат выше Совнаркома» – и тому подобные сильные выражения. В качестве более нового примера приведу даже настоящую цитату из трудов настоящих аналитиков М. Калашникова и С. Кугушева: «Гайдар не понял того, что получилась у него в чистом виде криминальная „экономика доступа“. Что такое криминальная „экономика доступа“? Это такая система, в которой главное – не деньги, а то, насколько ты близок к главарям системы, насколько ты допущен к кормушке». Вишь, как ругаются!

Ну я-то как простой литератор в такие заоблачные теоретические выси и дали не ездун. Но тоже могу кое-что порассказать на эту тему.

Вот гуляют дети но улице, бегают по двору, развлекаются. Домой идти не хотят, а родители их изо всех сил туда загоняют, крича из окон. А дети кричат снизу: «Ну ещё полча-а-сика…» Картина всем знакомая, некоторым даже памятная по собственному опыту. И вдруг бывает, что захочется в туалет, то, что воспитанные родители в зависимости от языковых предпочтений называют «по-маленькому», «пер ля пти» или же «намба уан». Хорошо, если это лето, а вы – бесцеремонный мальчишка. Совсем другое дело, если зима, а вы, наоборот, скромная девочка. Если всюду снег, мороз и бесцеремонные мальчишки-одноклассники в качестве насмешливых соглядатаев. Что делать?

И вот гуляли две небольшие девочки, младшие школьницы. В частности, моя сестрёнка Варвара, она же Ирина, и её подружка, помнится, Наташка. И вот такая фигня с ними происходит. Они только что с грехом пополам отпросились погулять ещё на полчасика, а тут такое обстоятельство. Ну ещё Ирина не такая уж скромная, она предлагает сделать это прямо на снегу, а Наташка – та натурально благовоспитанная и делать конфузится. А если сейчас зайти домой, то уже обратно на улицу, ясно, никто не отпустит. И вот тут-то у Варвары возникает гениальный проект совершенно в духе криминальной «экономики доступа». Она вспомнила, что у Наташки имелась ещё более младшая сестрёнка Оксанка, посещавшая детское дошкольное учреждение. То же учреждение посещал живущий неподалёку мальчик Серёжа.

И вот звонят в дверь. Хозяйка открывает. На пороге стоят две незнакомые девочки. Хозяйка спрашивает в том духе, что чем обязана вашему посещению, прелестные незнакомки? Девочки переглядываются, и одна из них выпаливает: «Здравствуйте! Вот её сестра Оксана ходит в одну группу с вашим сыном Серёжей. Можно мы у вас пописаем?» Хозяйка их пустила, они по очереди сделали то, что собирались, и, очень вежливо поблагодарив хозяйку, весело побежали догуливать свои оставшиеся полчаса.

Это я к тому, что доступ-то возможен.

* * *

Я очень не люблю стоять в очередях. Это у меня ещё с детства, когда порой приходилось выстаивать длиннющие очереди с кем-нибудь из старших. За колбасой во времена всеобщего дефицита. А впоследствии за вином в годы перестройки. И теперь меня встать в очередь на аркане не затащишь. Хорошо, что магазинов теперь стало много. И где купить, я выбираю по единственному критерию – очереди. Но теперь, когда я стал окончательно мудрым старцем, я понял, как верны слова о том, что разруха не в сортирах, а в головах. Так же и очередь – важна не длина, а кто перед вами стоит.

Лучше всего, если неблагополучный ребёнок или брутальный мужик. Таких может стоять хоть тридцать человек – смело становитесь за ними. Их требования будут решительны и кратки:

– «Чупа-чупс» и «Приму»!

– Бутылку водки и трындец!

Гораздо опаснее десятка таких покупателей одна-единственная матёрая домохозяйка. Она возьмёт колбасу, сыр, молоко, майонез, капусту, кошачий корм, детское питание, батон, йогурт, пельмени, минтай, брюшки лосося, тесто, масло, курагу – всего и не перечислишь вдруг. На каждом товаре она будет смотреть дату изготовления и спрашивать название изготовителя. Кроме того, если у неё будет возможность выбора, она всегда предпочтёт весовой товар расфасованному.

Ещё хуже бывает, когда перед вами стоит матёрая домохозяйка, у которой мало денег. Потому что она купит всё то же самое, но по сто граммов, и будет говорить: «Почём эта колбаса? Нет, тогда не надо. Взвесьте тогда ливерной. А сметана почём? А она свежая? Тогда дайте. Нет, вон ту маленькую упаковочку, а майонез не отбивайте». Продавщица будет возражать, что она уже отбила, но матёрую малообеспеченную домохозяйку на мякине не проведёшь, и продавщица пойдёт-таки за ключом от кассы. Ходить она будет полчаса, а тем временем домохозяйка ещё что-нибудь перерешит.

Но почётное звание самого ужасного предшественника в очереди я отдам другой героине. Точнее, двум. Я зашёл в павильон за сигаретами. У прилавка стояла мама с трёхлетней примерно дочкой, а продавщица уже укладывала покупки в пакет, так что я смело встал за мамой. Мама спросила: «Ещё чего-нибудь хочешь?» – «Хочу». – «Хочешь мороженку?» – «Хочу моложенку». – «Дайте ещё мороженое. Какую хочешь мороженку? Шоколадную, да?» – «Да». – «Дайте шоколадную. А хочешь с орехами?» – «Хочу с олехами». – «И с орехами ещё положите. А попить хочешь?» – «Хочу». – «А чего хочешь? Сока? Газировки?» – «Сока. Газировки». – «Дайте ещё сока пакет и бутылку газировки. А жевачку хочешь?» – «Хочу». – «А печенья?» – «Да». – «А какого?» Девочка пошла к прилавку выбирать печенье. Тем временем мама увидела на прилавке шоколадные батончики и предложила. Дочка не отказалась ни от батончиков, ни от рулетика, ни от мятных таблеток. При всякой новой маминой идее я надеялся, что это уже последняя, и не уходил из павильона, но всякий раз у неё рождалась новая.

Когда они ушли, я попросил пачку сигарет и сумму дал точную, без сдачи.

Видели бы вы, каким благодарным взглядом одарила меня продавщица!

* * *

Тут у меня племянница заговорила. В очередной раз. То есть так-то вообще она давно умеет разговаривать, ей уже два года. Катериной звать. Умеет, но очень понемногу и как можно более лаконично. «Мама» там, «папа», «дай», «нет», изредка «да». А вот когда она произносит целую фразу – это настоящее событие, и о таких случаях мне всегда докладывают. Вот и тут тоже мне доложили. Мама моя, в дальнейшем именуемая бабушкой, пожаловалась.

Вот настала хорошая погода, и решили они пойти погулять. Катя гулять любит, поэтому позволила себя одеть совершенно беспрекословно, хотя вообще-то она девочка с характером. А тут такая послушная – просто чудо, а не ребёнок. Курточка на ней жёлтенькая, розовые чулочки, всяческие голубенькие бантики на туфельках – картинка, одним словом. Правда, синяя джинсовая бандана на головке портит ансамбль, но это уж спасибо папе (он же зять), гитаристу-бизнесмену.

И вот они спускаются во двор. Но Катя уже почуяла свободу и взялась одной ручкой за перила, а другую, чтобы бабушка не держала, засунула в карман курточки. Другая бабушка на месте нашей грубо схватила бы ребёнка за руку и, невзирая на крик, повела бы вниз. Но наша бабушка отличается мудростью и не спешит прибегнуть к насилию над личностью. Она только сказала: «Ну, Катенька, если ты сама хочешь идти, то крепче держись ручкой за перила». В ответ на что Катенька демонстративно засунула в карман курточки другую ручку и такая самостоятельная идёт. Другая бабушка дала бы ребёнку оплеуху и понесла его, орущего, на руках. Но наша только дала совет: «Ну, Катенька, раз ты совсем не держишься, то внимательно смотри под ножки». В ответ на что Катя немедленно изо всех сил зажмурилась.

– А ты бы ей в этот момент подножку, – сказал я, слушая этот рассказ.

Нет, бабушка сделала мудрее. Она спросила у ребёнка, помнит ли он стишок «Киска, киска, киска, брысь, на дорожку не садись, наша Катенька пойдёт, через киску упадёт!» Катя помнила и открыла глаза. И именно здесь произошло удивительное совпадение. Прямо на её пути, на одной из ступенек, действительно сидела киска. А точнее, маленький и глупый котёнок. Потому что нормальная киска, конечно, убежала бы, но котёнок только в ужасе прижал уши, замер на месте и вытаращил глаза на приближающихся людей. И зашипел.

Катя остановилась на ступеньке, взялась обеими руками за перила и, кряхтя и кажилясь, перешагнула аж через целую ступеньку с котёнком, что при её росте, безусловно, стоило ей почти нечеловеческих усилий. После этого она снова засунула ручки в карманы, зажмурила глаза и именно тогда сказала цельнооформленную фразу, да ещё целых два раза: «Не падёт! Не падёт!» (В смысле – Катенька через киску.)

Не надо думать, что Катя вообще не упала. Она, конечно же, упала и больно ударилась, но только много шагов спустя, когда это было уже совершенно не считово. Отсюда мораль: авторитарными запретами ничего не добьёшься. И мудрой лаской тоже ничего не добьёшься. Вообще ничего ничем никогда не добьёшься. Скучно жить на этом свете, господа.

* * *

Вот тоже недавно рассказали мне один мелкий случай. Было это лет пятьдесят или шестьдесят тому назад. В наши дни такого случая произойти не могло физически. А тогда могло. И произошло.

Дело было в деревне. Одна маленькая девочка, лет шести, пошла в магазин за хлебом. Магазин в деревне был один-единственный, универсальный. Там тебе и мыло, и вёдра, и папиросы, и крупа, и хлеб. Продавщица тоже одна-единственная универсальная. И потому, хотя население деревни было ничтожно, в магазине всегда очередь. Ведь мало того что одна продавщица, а ещё и потому, что как она ими торговала, этими товарами – это с ума сойти можно. Как она торговала хлебом, знаете? Я когда узнал, то только головой покачал. Казалось бы, чего проще: взял у покупателя деньги, дал ему булку хлеба. Но тогда было всё гораздо сложнее. Вот приходит, к примеру, эта самая девочка, даёт деньги и просит килограмм хлеба. Продавщица берёт булку и кладёт на весы. Булка весит семьсот граммов. Продавщица берёт вторую булку, отрезает от неё часть и опять взвешивает. И оказывается двести граммов. Она отрезает ещё кусочек и опять взвешивает. И так до изнеможения. А ещё мыло, вёдра, крупа, папиросы и так далее. Отсюда очередь.

Ну вот, девочка очередь отстояла, продавщица долго резала, взвешивала и выдала нашей героине булку хлеба, выложила на эту булку все довески, и девочка осторожно понесла это сооружение домой. Обе руки заняты.

Идти до дома было довольно далеко. И тут девочка с ужасом почувствовала, что с неё стали сползать трусики. А надобно вам знать, что это были не такие трусики, как сейчас. Ибо сейчас трусики на резинках и они сами по себе с девочек нипочём не сползают. А у той девочки трусики были на завязочках. И если завязочки развязывались, то трусики неизбежно сползали. Особенно если при этом идти.

Вот девочка сделала несколько шагов, и трусики сползли. Прямо в грязь, которой в той деревне было предостаточно. И это само по себе уже неприятно, хотя, конечно, ничего страшного. Конечно, грязь – это вам не мазут какой-нибудь, отстирать легко. Но для этого нужно ещё дойти до далёкого дома. А трусики, хотя и сползли, но оставались на ногах, потому что девочка была в резиновых сапогах и они были большие. Девочка пыталась брыкаться ногами, чтобы сбросить трусики, но тщетно: сапоги мешали. Руки же, как мы помним, у неё были заняты булкой с выложенными на неё довесками, так что и брыкаться особенно не приходилось, а то ещё хлеб уронишь, а его не постираешь. Был бы какой пенёк рядом вот бы и спасение, но, как назло, вокруг девочки были одни только лужи, и более ничего. И ей не оставалось ничего лучшего, как идти домой со спущенными трусиками. Можете себе представить, какой длины были при этом её шаги и сколько времени заняла дорога домой.

МОРАЛЬ: А вот если бы девочка одевалась попроще, проблем бы не было. А то видите, какой гламур: и трусики-то на ней, и сапоги! Могла бы без трусиков за хлебом сходить. А уж коли тебе невтерпёж нарядиться и ты их натянула, так хотя бы иди босиком.

* * *

Умеренность и аккуратность – чудеснейшие два, и Чацкий совершенно напрасно иронизировал, и Софья таки предпочла их всем сомнительным достоинствам Чацкого. Софья права: умеренность и аккуратность очень важны. Например, умеренность, если иметь в виду, скажем, еду и выпивку. То же самое с аккуратностью. Аккуратные люди могут избежать не только таких мелочей, что типа к вам приходят гости, а у вас по всему дому валяются грязные носки и трусы. А если вы женщина, то к ним добавляются лифчики, колготки и прокладки. Нет, я о вещах более серьёзных.

Вот была такая песенка про пуговку. Шёл шпион, потерял пуговку. Пуговку нашла босоногая стайка советских ребятишек, и он был обезврежен, пострижен и посажен. Что, конечно, само по себе хорошо, но представим себе реакцию на это шпиона и содрогнёмся. А кто виноват? Сам виноват.

То есть полбеды, что, внедряясь на советскую территорию, шпион не удосужился переодеться во что-нибудь эпохи Москвошвея. Вероятно, был шпион молодой, франтоватый, захотел выпендриться. Джинсы там нацепил фирменные, кроссовки, бейсболку, непременно тёмные очки, а сверху ещё надел макинтош. Идёт, курит «Мальборо», на советский народ поглядывает свысока. Ну да, это не от большого ума. Но он мог хотя бы проверить, как там у него пуговицы с надписью «MONTANA» держатся?! Мог. Проверил? Нет. Ну вот и загремел в ГУЛАГ.

Или вот тоже случай, не столь драматический, но всё-таки неприятный. В общем, идёт одна дама. И не просто дама, а студентка. Но не просто студентка, каких вокруг хоть пруд пруди, а Екатеринбургского театрального института, с отделения драматургии. То есть фактически драматург! Идёт на занятия к самому Николаю Коляде. Она одета не хуже того шпиона, а то и получше. Джинсы у неё крутые, туфли на каблуках, блин, моднейшие, вообще вся такая прикинутая. Макияж вечерний по полной программе, походка лёгкая, от бедра. И во взгляде что-то такое прямо царственное. Ну правильно, как-никак такая модная, да ещё и как бы писательница, да ещё идёт на занятия к самому Коляде. И все женщины на неё оборачиваются, а мужчины – те просто падают и складываются в штабеля. Но она не удостаивает их взглядом. Заходит, значит, в институт, и тоже все на неё оглядываются. И приходит в аудиторию, и то же самое происходит. Все мальчики-драматурги с неё глаз не сводят. И даже, что особенно приятно, все девочки. Да что там – сам Коляда поглядывает чаще обычного и даже улыбается. И уж, конечно, в этот день она дала там всем шороху! Обсуждали пьесы начинающих драматургов, и уж им мало не показалось! Она просто разделала под орех все незрелые опусы этих литературных младенцев.

А потом оказалось, что аккуратность – великая вещь. Она вчера сняла джинсы вместе с колготками, а сегодня под те же джинсы надела новые колготки, но старые вытащить из них забыла, и они так у неё сзади и свисали из штанин, вызывая нездоровое любопытство ротозеев. И ещё всё хорошо кончилось, а ведь она могла на эти свисающие колготки наступить и упасть в грязь лицом, а то и расквасить нос.

Я, сказать по правде, и сейчас не подарок, а четыре года назад приличному человеку на меня просто противно было смотреть. Такой я был безнравственный и бездуховный прямо как Буратино.

Вот приезжает из области одна барышня, специально на выдающееся театральное мероприятие. Я в подробностях не помню, что-то на грузинском языке, и перевод шёл по радио, в ТЮЗе. Причём там какая-то фигня выдавалась вместе с билетами, такая радиотехническая, для синхронного перевода. А поскольку мы с этой барышней шли без билетов, то и никакой радиофигни нам не дали. И мест тоже не дали, и мы сидели на каких-то ступеньках между рядов, потому что аншлаг. Особенно приятно было, что очень близко от бомжующих нас сидел, тоже с барышней, О. Дозморов, и у него и места, и эта радиофигня была. И даже он нам предлагал, но мы вовремя отказались, потому что постановка-то была замечательная, а пьеса слишком уж старенькая, шестнадцатого века, так что слов лучше было не понимать. Ну мы так посидели, досмотрели даже до конца, в отличие от Дозморова, который свалил с барышней пораньше.

Выходим из театра. А, здрасьте, оказывается, спутнице негде ночевать! Потому что до её города далеко, особенно в такое время суток. Ну ладно, поехали ко мне! Она такая не отказывается, потому что действительно негде. А если кто-то из моих читателей ни разу не ночевал даже летом на улице, то пусть попробует, и ему это, клянусь, не понравится! Я однажды попробовал, и хотя был ещё август, но замёрз я на этой скамеечке страшно.