Текст книги "Настоящий полковник (СИ)"

Автор книги: Андрей Шопперт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Понятно.

– Иван Яковлевич, а тут как же мы-то? – подрулил Балабанов.

– Василий Васильевич, через час будет последний рейсовый автобус, пошли вниз, по дороге всё расскажу.

– Автобус? – не понимают сегодня его шуток люди, вот и японцы не поняли. Обиделись.

– Лодка летающая МП-1 скоро прилетит. Она у нас как автобус по расписанию ходит. Людей перевозит. Да, извини комиссар, но старшим остаётся Светлов. Это приказ. Должен понимать, что жизнь людей будет зависеть от его умения и твоя тоже.

– Понимаю, – нет, не понял. Нахмурился. Вот через пару месяцев звания введут, и получится, что майор должен старшему сержанту подчиняться.

– Вот и хорошо. Пойдём вниз, проводишь, и подъём сюда ужина организуешь. Пусть ребята до темноты ещё посидят. А то вдруг бомберы прилетят. Их встреть же нужно по-людски, а то обидятся и ноту СССР пошлют.

– Всё шуточки тебе, Иван Яковлевич. А не думаешь, что могут и не за орденами тебя к командарму вызвать, а совсем даже наоборот, наказать за самоуправство? Вон, один целой Японии войну объявил. И вот сегодня поубивал кучу японцев на их территории, а не на нашей. Не боишься? – когда стали спускаться по ступенькам капнул на больную мозоль серной кислотой комиссар.

– Я приказ выполнял и Родину защищал. Кроме того, дать отпор зарвавшимся империалистам, которые на нашей территории убили несколько командиров и ранили начальника штаба ОКДВА – это долг советского командира. Для того Партия и народ армию содержат, холят и лелеют в эти непростые годы, чтобы народ наш советский знал, что мы их всегда защитим и врагу отпор дадим, а не будем, как в старорежимной библии написано, втору щеку подставлять, – блин чуть перегнул с пафосом, но сказал именно то, что думал.

– Тут с тобой согласен. А всё одно боязно.

Точно боязно. И Брехту тоже. И не только за себя. Ведь, если что, то Кате-Куй не поздоровится и детям. Её посадят, а то и тоже расстреляют, а детей под другими именами в детдома. В реальной истории, так младшего Блюхера и не нашли. Сменили мальчику имя, а он маленький и не помнил, может быть, настоящего. И документы пропали. Кем вырос. Если вообще вырос. Тьфу. Вот ведь гад этот комиссар, теперь до самого Хабаровска переживать будет. Ещё комиссаром называется. Должен уверенность в правильном курсе партии нести, а не сомнения.

Глава 23

Событие пятьдесят седьмое

Летят два математика в самолёте. Один другому говорит:

– Последнее время я очень боюсь летать самолётом, так как я рассчитал, что вероятность того, что на борту бомба, даже выше, чем вероятность погибнуть в автокатастрофе.

Второй математик отвечает:

– Да, я тоже проделал эти же вычисления и пришёл к такому же результату. Но я пошёл дальше. Вероятность того, что в самолёте две бомбы ничтожно мала, поэтому я теперь одну всегда вожу с собой.

Все дороги ведут в Рим. Это французский баснописец Жан Лафонтен сказал. В басне. Русским людям не понять. Длинная нудятина. Ну да, и чёрт с ним с Римом. В той жизни Брехту не довелось побывать, хотя проблем ноль, купил билет и лети, ну и сколько-то за визу ещё. А нет, ещё справку с работы. Страховались проклятые империалисты, что решишь остаться загнивать вместе с ними, и у собора Святого Петра милостыню будешь выпрашивать. Не хватало денег. Куда простому учителю или совсем простому пенсионеру в Рим? Не до жиру.

А теперь в 1935 году, даже если отправлять будут, то нужно двумя ногами упираться, и тремя руками отбиваться, и двумя языками отнекиваться. Вернёшься и тут же в НКВД подтянут на «беседу». И как побеседуют. Сразу расскажешь, что тебя завербовали итальянские фашисты и лично Муссолини орден «Рыцарей Святого Гроба Господнего Иерусалимского» вручал, руку жал и в уста сахарные целовал. Тьфу.

Чего про Рим? Так, сидел, ждал самолёта Иван Яковлевич и в голове пустой, снял пилотку, прокручивал, как добираться до Хабаровска. Путей было много. Можно было на лодке МП-1 долететь до Владивостока, пообщаться предварительно с Трилиссером и Дерибасом Терентием Дмитриевичем, а потом сесть в поезд и с комфортом выспаться. Мимо Хабаровска не проехать. Хороший вариант и даже правильный. Смущало только одно слово в радиограмме – «срочно».

Вторая дорога была чуть короче. Можно на той же лодке летающей долететь до Спасска – Дальнего и тогда можно успеть на вечерний поезд. На день раньше получается в Хабаровск можно добраться.

Третья дорога вообще скоростная. Начинается, как и вторая, на озере Хасан, потом Спасск-Дальний, точнее озеро Ханка, а вот тут можно поступить по-другому, дозаправиться и лететь в Хабаровск. Там порядка пятисот километров, даже поменьше. Горючего в один конец хватит. Минуса два. Прилетит в лучшем случае поздно вечером. Как бы, не в темноте. Сможет пилот обнаружить Амур и сесть, не угробив экипаж и Брехта? Вопрос!

Сидел на складном стульчике, кофию попивал с парочкой гвоздичек для аромата и думал. Когда зажужжал гидросамолёт, то решил, что командарма злить не стоит и нужно команду «срочно» исполнить дословно. Полетит на МП-1 до самого Хабаровска. Апрель к концу подходит, дни заметно удлинились. Может, и по свету ещё получится добраться до Амура.

Пилотом был в этот раз дядька с будёновскими усами – Сергей Томшин. Он ещё лихо подруливать не научился, и пришлось за канат подтягивать к причалу.

– Сергей, – поздоровавшись, огорошил его Иван Яковлевич, – а что долетит твоя птица до середины Днепра?

– Днепра? – а рожа красная.

– Мне срочно нужно в Хабаровск. У тебя ведь дальность за тысячу километров. Хватит горючки дотянуть? Или нужно садиться в Спасске-Дальнем и дозаправляться? Не читал Гоголя? Вечера на хуторе близ Диканьки? Там дальше красиво: «Чуден Днепр и при тёплой летней ночи, когда все засыпает – и человек, и зверь, и птица». Вот, нужно бы до ночи успеть.

Огорошенный лавой вопросов, косящий под былинного командарма, лётчик снял шлем и почесал макушку. Пошевелил усищами, сплюнул в Днеп… в Хасан, и не соответствующим усам, голосом оперного певца стал прикидывать, продолжая макушку стимулировать:

– Так, тут двести пятьдесят, туда двести пятьдесят и там четыреста пятьдесят. Тыща! Тыща будет!? Туда ведь пустыми пойдём?

– Одного пленного японского офицера возьмём. Ну и я с пистолетом, – Брехт вот прям сейчас про пленного японца вспомнил с контрпогонами старшего унтер-офицера или по-японски – гунсо. Пригодится Блюхеру.

– Выгружайте быстрее, срочно нужно взлетать, а то до темноты не поспеем. Гнать нельзя, хоть и надо, но горючка на пределе, буду на двухстах километрах в час лететь. Почти восемьсот километров. Делим на два. Это четыре часа. Сейчас пять. Будет девять. Срочно надо.

За пять минут разгрузили летающую лодку, спеленали японца, засунули в лодку и бросили Брехту его матрас брезентовый, набитый конским волосом, в трюм. Ну, лодка же! Загудел мотор, и МП-1, поскакав по волнам небольшим, поднялась в воздух.

Пролежать четыре часа с ревущим прямо над головой двигателем при постоянной болтанке, лётчик – собака бешеная, специально все воздушные ямы и ямки собрал, настолько ниже среднего удовольствие, что тот незначительный факт, что японца вырвало прямо на Ивана Яковлевича, можно и не упоминать. А чего, его же тоже на японца вывернуло. Месть. Месть это блюдо, которое надо есть холодным. Не получилось. Содержимое желудка у Брехта было тёплым. Кофе же горячее пил. И потом три часа с лишним пришлось чужую и свою полупереваренную пищу нюхать. Не выйдешь же свежим воздухом подышать.

Событие пятьдесят восьмое

 
Только прилетели – сразу сели.
Фишки все заранее стоят.
Фоторепортёры налетели -
И слепят, и с толку сбить хотят.
 

Всему приходит конец. Даже задремал в конце этой пытки Брехт. И тут самолёт плюхнулся в воду и поскакал по ней. Тряхнуло так, что полетел головой вперёд и врезался в задницу японского офицера, скорчившегося на полу пассажирского отсека (он же – трюм). Самурай тоже вперёд подался, и головку зашиб о стенку деревянную. Звук – будто две деревяшки встретились. Повезло. Был бы борт металлический, пришлось бы хуже. Хуже пришлось Ивану Яковлевичу. От задницы тощей японской его отбросило назад и перевернуло. Плюх, и он сразу в двух непереваренных обедах лежит. Мать же ж вашу японскую. До чего самурайская пища эта паршиво воняет. Чем их гадов кормят?

Брехт вскочил на колени и бросился к двери. И в это время опять дёрнулась лодка летающая, судя по звуку снизу, это она на мель села. Фу. Вот теперь точно можно выдохнуть. Иван Яковлевич повернул ручку и дёрнул дверь на себя. Хрен. Точно, блин, она же наружу открывается. Открыл. Почти темно. Еле-еле успели, ещё бы чуть и абзац полный не разглядел бы реки пилот. Вдохнул полной грудью и чуть не вывернуло. От груди этой полной шёл такой изысканный аромат…

– Так не доставайся же ты никому! – заорал комбат и прыгнул солдатиком в воду. И тут вспомнил про часики Карлуши Фаберже. – А-а-а, давай назад! Буль! Буль.

Оказалось глубоко, берег обрывистый. Дна так и не нащупал. А ещё дорогущий хромированный Кольт. Ну, Аматэрасу погоди. Вынырнул и погрёб к берегу.

– Товарищ комбат! Вы куда?! Там Маньчжурия! Я не к тому берегу пристал! – заорал с крыши Сергей Томшин.

С…С… Во влип. Брехт бросил себя и часы жалеть, и, достигнув дна, сразу из кобуры М1911 выхватил. А с него струйками вода стекает. Это из Калашникова стрелять в такой ситуации можно, а из Кольта можно или нет? Ещё разорвёт при выстреле. Блин-блинский, чего в поезде на влажных простынях не поехал, сидел бы чаёк попивал. Дымком вкусным паровозным пахнет, а не блевотиной. Картошечки варёной у бабулек на станции купить можно с укропчиком. Лепота. А тут!! Нет. Срочно ведь надо было Блюхеру! Что может срочного у Блюхера быть в Хабаровске. Это у него там было срочно. Они уже полк японцев отправили в их сады райские, и конца этим отправкам не видно. А тут, какая срочность? Срочно новости из первых уст узнать.

– Сергей, делать-то что? Нас японцы или китайцы захватят.

– Двигатель не заведётся. Еле на соплях дотянул, уже работать стал с перебоями. Нужно с мели снять и от берега оттолкнуть. Я сейчас спущусь.

Рядом плюхнулось тело этого Сусанина. Вообще, лодка покачивалась на небольшой волне ею же и организованной. Не плотно засели. Обошли, уцепились за нос, и попытались оттолкнуть самолёт от вражеского берега. Нет. Не хотит.

– Он на правом поплавке сидит, товарищ комбат, – умывшись ледяной водой, сделал вывод пилот.

– Давай быстрее, а то у меня уже ноги сводит. Особенно правую, она и так ушибленная, – погрёб к середине крыла Брехт.

Можно сказать, что лодка летающая, она же МБР-2 (Морской Ближний Разведчик Второй) если не пассажирский вариант, который батальону достался, это большой по нонешним меркам самолёт. Точно – один из самых больших. Размах крыльев девятнадцать метров и вес даже при пустых баках, как сейчас три с половиной тонны. До поплавка целых пять метров по ледяной воде. Попытались его приподнять и сдёрнуть. С десятого раза, когда догадались раскачивать лодку, это получилось. Чуть развернули и опять поплыли к килю. После матов и кряхтений смогли сдвинуть и его. Самолёт сразу чуть просел и закачался на воде ровно, задевая обоими поплавками воду студёную. Оттолкнули от берега, как смогли, и забрались в открытый люк пассажирского отсека. Замычал японец. Брехт, после того, как его вырвало, сунул ему кусок верёвки в рот. Пришлось вынимать, а то ещё помрёт. Пилот достал из-под скамейки два весла небольших, и им опять пришлось идти купаться. Брехт поплыл к правому поплавку, а Сергей – он же Сусанин, к левому, взобрались на них и попытались грести, как на каноэ. Через три минуты Иван Яковлевич согрелся, а через час высох. Ещё через час они причалили к своему берегу. И тут же попали под прицел целого взвода милиционеров. Те, видимо, давно за ними наблюдали (всё же ночь лунная), и только лодка ткнулась носом в берег, как «менты поганые» из кустов выскочили, и давай кричать про руки вверх. Ну и ладно, можно поднять, главное, приключение закончилось и до своих добрались, да и до Хабаровска тоже.

А ещё через минуту и пограничный катер зарычал подходя. Гады, где были, пока они двумя игрушечными вёслами эту махину вперёд толкали?

– Я командир отдельного разведывательного батальона имени Иосифа Виссарионовича Сталина! – прокричал Брехт в темноту.

Руки не опустил, ещё пальнут «синие» с перепугу. К нему подплыл катер. Почти такой же, как они у японцев недавно топили. Может, чуть покороче.

– Документы? – ну, точно пограничники, сразу документы им подавай.

– Лапы и хвост – вот мои документы, – хотел им крикнуть в ответ, чтобы шум работающего двигателя на катере перекричать. С катера на него направили прожектор. Вон чё есть у погранцов. Себе тоже такой нужен. Иван Яковлевич сделал себе зарубочку в памяти про прожектора и полез в карман гимнастёрки. Твою ж, налево. Он с документами искупался. Там всё размокло, должно быть. Нет, он не дурак совсем и удостоверение таскал в специальном кожаном конвертике, но он ведь не герметичный, от пота и грязи спасёт, а вот вода дырочку найдёт. В кожу, начитавшись сказок попаданческих, с обеих сторон ещё и железные пластинки вставлены в миллиметр толщиной. Прямо ведь напротив сердца карман расположен. От пули должен девайс защитить.

Полез, достал. Промокло, как и предполагал. Сунул пограничникам.

– Ребята, у меня срочный приказ командарма Блюхера прибыть к нему. А вчера к нам на озеро Хасан Трилиссер с начальником НКВД по Приморскому краю Дерибасом Терентием Дмитриевичем приезжали. Там инцидент серьёзный.

– Щас гляну, – донеслось с катера и, свесившись с борта, пограничник дотянулся до удостоверения, – Почему плывёте с китайского берега?

– Горючее кончилось. Куда хватило, до туда и дотянули. – Встрял пилот.

– Ладно, поднимайтесь на борт. Отвезём к начальству вас, пусть они разбираются, шпиёны вы или не шпиёны, – через пару минут раздалось сверху, видимо что-то осталось не размытое на удостоверении.

– Ребята, там у нас в пассажирском отсеке японский офицер пленный лежит, его тоже захватите.

Мигом попрыгали в воду с катера погранцы и тут же раздалось.

– ……… твою!!! – Ага, унюхали. А сам Брехт как четыре часа терпел?

Событие пятьдесят девятое

Инспекционная проверка:

– Товарищ майор, почему в роте такая гнусная вонь?

– Правильно говорить не «в роте», а «во рту», товарищ генерал!

Василий Константинович Блюхер спал, приняв на грудь стакан казёнки и воспользовавшись молодой женой, когда Брехта с японцем приволокли в штаб ОКДВА. Нет, не руки заламывали. Приволокли, в прямом смысле. Ещё когда с катера на причале сошли, то правая нога комбата делала попытки шагать, а как чуть отошли, то решила стать в оппозицию к остальным органам и слушаться перестала.

– Ребята, дайте передохнуть, – сказал Иван Яковлевич и зарылся мордочкой в замусоренную мостовую. Ветер гонял по ней прошлогодние листья и обрывки газет. Первое мая ещё далеко и субботник проводить будут только через неделю не раньше. Дворников же почти повывели.

– Эй, комбат, чего с тобой? – у пограничника была шпала, и как к нему обращаться Брехт не знал. Всё же гораздо проще станет через несколько месяцев. Шпала – капитан. Три шпалы – полковник. А сейчас – кто он? Начальник заставы? Командир какой-то роты. Пофиг.

– Вася, всё, не могу идти, у меня нога повреждена, – простонал Брехт.

– Я – Андрей, Вася это мой помощник, – поправил «капитан».

– Андрей?! Это здорово, но я, один чёрт, не могу идти.

– Лукин, Зеленский, возьмите раненого на руки. Вчера с вами проводили учения по переноске неходячих.

Зеленский? Дед небось того комика-президента. Грохнуть его прямо тут. Смотришь, по другому пути Украина пойдёт. Хотя, и так по-другому. Хасан на три года раньше начался. Нда, а вот не факт, что настоящего не будет, только более кровавого. Дожить ещё надо, скоро чистки начнутся.

Пограничники сложили руки крест-накрест и Брехт уселся на это сидение, приобнял деда будущего президента. Будет потом, что в мемуарах писать. Приволокли к штабу, сдали дежурному, оставили Васю бдить за японцем и ушли. Дежурный от Брехта отстранялся. Хоть и купался, а пованивало. Сам чувствовал. Эта вещь из желудка жирная, хотя сала и не ел, и отстирывается плохо, да и без мыла дело происходило. Но Брехт ладно, а вот от японского старшего унтер-офицера несло как из сортира. Он, по ходу, ещё и надобности под себя справил. Обе.

Японца, не выдержав амбре, солдатик куда-то увёл, а Иван Яковлевич сел на скамью в прихожей и вырубился. Проснулся от того, что его пнули по ноге, хорошо, что не по больной. Над ним в тусклом свете лампочки на стене стоял командарм Блюхер. Как живой.

– Позже не мог явиться? – это вопрос или просьба.

– Как мог, спешил, восемьсот с лишним километров на самолёте при скорости двести километров час. Потом ещё чуть к …

– Да рассказали мне уже, – Блюхер улыбнулся. – Нда, пованивает. Ладно, Ваня, пойдём, расскажешь, как там воюешь, а потом ко мне поедем домой. Отстираешься, отмоешься. Тут с Москвы из Народного наркомата тяжёлой промышлености комиссия приехала. Сам Орджоникидзе звонил, чтобы их встретили и всё показали. Они из Управления противовоздушной обороны и военизированных спецчастей НКТП СССР. Хотят посмотреть, как ты с Браунингами управляешься. Это всё Мерецков. Когда в марте комиссия была под руководством комиссара Берёзкина хвастать-то нечем, вот про твои Браунинги и рассказали. А там запомнили и заинтересовались. Вот, прислали двух ухарей из Противовоздушной обороны.

Брехт прикрыл глаза. Нужно собраться. И доковылять до второго этажа. Он думал, что тут кипиш, послы японские бегают, Сталин с Будённым усы топорщат, бровями насупливаются. Молнию и с громами грохочут. А тут ребята просто хотят посмотреть, что из Браунингов можно самолёты сбивать. И из-за этого его оторвали от настоящей войны. Хотелось зарычать. Так и сделал. Нет, не от злости. От боли в ноге. Про себя зарычал и дохромал.

Рассказывал в мельчайших подробностях больше часа. Потом по второму разу для гораздо большего числа слушателей. В перерыве, пока большие начальники, срочно разбуженные Блюхером, просыпались и собирались, принесли чая и баранок. Начальники рычали. Эти взаправду.

– Полк перебил, взводом? – зам по кавалерии чуть шашку не выхватил, хотел зарубить вруна.

– Я документы из карманов вынул, у тех, кто попал на полуостров. Это около батальона. Остальных убили на расстоянии. Семь потопленных кораблей видно. Торчат из реки на мелководье.

– Да, кто тебе право дал развязывать войну с Японией. Ты приказ читал не поддаваться на провокации! – гремел комиссар армии Лазарь Аронштам. Брехт про него из будущего одну интересную информацию знал. Он молочный брат Тухачевского. В смысле у них одна жена на двоих. Отбил будущий маршал. Расстреляют потом. Да, всех расстреляют. И жену тоже.

– Я ведь на них не нападаю, я защищаюсь.

– Комбат, ты совсем с ума сошёл, ты бомбил территорию Кореи!

– То есть, нужно было ждать, пока они полк высадят и дойдут до Владивостока. Там нет ни одной нашей части до Артёма, – слабо отбивался Иван Яковлевич.

– Всё, прекратили грызню, – повысил голос Мерецков. – Василий Константинович, что делать будем?

Глава 24

События шестидесятое

Реже бьют смелого в грудь, чаще – трусливого в спину.

Если ты говоришь вслух все, что думаешь, это не признак смелости. Это говорит о том, что тебя плохо воспитывали и пока ещё мало били.

Блюхер был мужчиной смелым. Но не безумным. Потому, дал команду Брехта выстирать в бане, оказать медицинскую помощь, переодеть в чистое и… Посадить на гауптвахту. Какая-то сволочь, скорее всего, Лазарь Наумович Аронштам, приказала выдать Ивану Яковлевичу б/ушную солдатскую форму. И даже шинели не дали. Сейчас лежал на соломенном матрасике тоненьком и кутался в почти прозрачное от старости одеяло. Ещё Муравьёв-Апостол не иначе под ним мёрз. Из положительных моментов было два. Пришёл доктор и вылечил ногу. Оказался небольшой вывих и костоправ его вправил. Покрутил в волосатых своих ручищах и дёрнул слегонца. Брехт от боли пустил газики и вырубился. Очнулся уже с перевязанной бинтами, воняющей мазью, ногой. Эскулапа не было, была миска каши и кусок чёрного хлеба. Не было брегета от Карлуши Фаберже и красивого Кольта. Жалко. Вторым положительным моментом было то, что теперь впервые за неделю можно выспаться. Сытый, ничего не болит, и хоть холодновато, но если в позу эмбриона сжаться и дать мозгу команду о холоде не думать, то можно и поспать. Хоть выспаться перед смертью. Всю прошлую неделю спалось не очень, то бдение на сопке, то переживания в палатке.

И уснул. Снились кошмары. Какие-то сабельные атаки на танки. А ведь так и будет с первой конной. Ворошилов армию перевооружить не успеет. А Тухачевского, который прямо пинками заставлял Климента Ефремовича поспешать, скоро будет расстрелян. Тоже прожектёр и оторванный от реальности товарищ, готовый уморить страну голодом, но сделать армию самой сильной в мире. По сути, тоже троцкист, но с военным, а не политическим уклоном.

Разбудила противно скрипящая дверь.

– Иван Яковлевич? – на пороге стоял и боялся войти нескладный человек в профессорских больших очках, но с тремя шпалами в чёрных окантованных красным петлицах и пушечками перекрещенными. Человек бы настолько еврейской внешности, что если надо описать типичного представителя еврейского народа, то вот садись и описывай этого артиллериста. Только пейсов и не хватало.

– Яковлевич, – сел на нары комбат.

– Я из Управление противовоздушной обороны и военизированных спецчастей НКТП СССР. Фамилия Розенберг. Яков… Самойлович. Начальник интендантского снабжения…

– Слушаю вас, Яков Самойлович, – не дождавшись продолжения, подтолкнул к развитию беседы, москвича Брехт.

– Нас с товарищем Яковлевым прислали посмотреть … проверить … убедиться … Да, не те слова. Иван Яковлевич, что вы можете сказать о применении крупнокалиберного пулемёта Браунинга в качестве зенитного, подходит он для этой цели? Мне сказали, что у вас есть положительный опыт, – не снял очки и не стал протирать, как прямо напрашивалось. Расстегнул шинель и присел на нары у противоположной стенки. Волосы кучерявые пятернёй поправил. Для военного длинноваты.

– В шарашку к себе заберёте? – кисло улыбнулся Брехт.

– Простите, куда? А в конструкторское бюро, а какое у вас образование Иван Яковлевич?

Ну, вот опять. Чуть не ляпнул, что УПИ.

– Да, даже и не знаю.

– У вас в личном деле УПИ написано. Свердловск. Металлург по образованию.

– Раз написано, так и есть, – нда, что-то сглупил тогда, три года назад.

– Так что с Браунингом? Про конструкторское бюро не уполномочен. Пока …

– С Браунингами?! Я их в спарку объединил. Сбили этой спаркой в двух боях пять самолётов противника, и уничтожили несколько сотен живой силы у японцев.

– И что можете сказать про сам пулемёт?

– Про сам пулемёт? Лучший пулемёт на сегодняшний день. Бьёт прицельно на два километра. Ствол меняется легко. Да, на станке весит больше пятидесяти килограмм. Тяжеловат. Мы спарку со специальным самодельным станком вчетвером носим. Но если поставить на автомобиль ГАЗ-АА, то будет замечательная зенитная установка. Можно даже две спарки в кузове установить. Убойная вещь получится.

– А замечания есть?

– Да. Нужно сразу ставить диоптрический прицел. Ну и есть малюсенький недостаток, с которым можно примериться – выход пустой гильзы вниз. В замкнутом помещении будет мешать. И при длительной стрельбе с кузова машины тоже. Стрелок может поскользнуться на гильзах при переступании.

– Товарищ Брехт, а можно посмотреть его в бою? – глазки загорелись у Розенберга.

– Так я тут. – Иван Яковлевич оглядел узилище, – а он там, – махнул на дверь рукой.

– Ничего, я сейчас позвоню товарищу Тухачевскому, он заинтересовался этим пулемётом.

– Позвоните.

Начальник интендантского снабжения просочился в полуоткрытую дверь, никто дверь закрывать не стал. Брехт выглянул в коридор. Никого. Очевидно, конвоир ушёл с эти начальником. Провожать. Может в бега податься? Рвануть в Маньчжурию, там ещё полторы тонны золота прикопано. Откопать. Перебраться потом из Харбина в Америку. А то ведь расстреляют. Да ещё месяц избивать будут. Так себе удовольствие. А там можно бизнесом заняться. Отжать у Леви Страуса производство джинсов. Ну, решайся Иван Яковлевич!!! А семья? Принцесса Катя-Куй? Двое детишек. Нда. Раньше надо было.

Поздно. По коридору забухали шаги. Ну, сейчас на допрос поволокут.

Событие шестьдесят первое

Судья спрашивает четырёх индейцев, убежавших из тюрьмы и вновь пойманных:

– Скажите, почему вы убежали?

– Сидим мы в тюрьме день, два, три. На четвёртый день Зоркий Глаз заметил, что одной стены нет.

Бить не повели. Принесли чая. Пусть и холодного, но сладкого и ещё пирожки. Для тюрьмы вещь не очень обычная. Кто это мог такое принести? Жена за тридевять земель. Ну, бьют – беги, а дают – бери. Тем более что живот урчал. Раз, и нет четырёх пирожков с капустой, два, и чая нет. А голод остался. А ещё непонятка, кто расщедрился.

Дверь скрежетнула ключами в замке и заскрипела, открываясь. На пороге нарисовался Начальник штаба ОКДВА Мерецков Кирилл Афанасьевич. Сел напротив, на не успевшее ещё толком остыть от Самойловича место.

– Иван Яковлевич, я с Василием Константиновичем не согласен и своё особое мнение выскажу, но вы тоже хороши. Прямо война настоящая. Даже инцидентом или провокацией уже назвать язык не поворачивается. Я же приказывал взвод привезти и ответить японцам за наш обстрел, а тут потоплено семь судов, сбито пять самолётов, убито тысяча солдат и офицеров противника. Это много для оплеухи, но я своё мнение выскажу.

И что ему сказать. Что в 1938 году в той истории тоже почти тысячу японцы потеряли и ещё две с половиной ранеными, а вот наши, пусть и не под его руководством, но обучал-то он, потеряют больше тысячи человек и катер потопят самураи наш и самолёт собьют, сколько не помнит, а он всего троих красноармейцев похоронил, да и то двоих по дурости. Взял бы два взвода, так не одного бы не потерял. Или пограничники, если бы нормальными бойцами обученными оказались.

– Хорошо.

– Плохо. Ладно, я вам ещё завтра пирожков принесу, жена Евдокия Петровна пекла. Сегодня скажу, побольше сделает. Не отчаивайтесь, товарищ Брехт. Лазарь Наумович Аронштам отправил кляузу в Реввоенсовет, Блюхер справку о вашем геройстве. Уверен, что там прислушаются именно к мнению командарма. Этот комиссар и на самого Блюхера постоянно доносы строчит, хорошо, что Василий Константинович у товарища Сталина на хорошем счету. До свидания. – Руку протянул, прощаясь.

Ну, а почему бы не пожать. Хоть и подвёл под расстрел.

Когда Начальник штаба ушёл, Брехт плюхнулся на колкий шуршащий матрас и укрылся одеяльцем. Теплей не стало. Мыслей в пустой голове не было. Сколько хоть время сейчас? Да, не важно. Долгонько тут придётся сидеть. Это пока кляуза доедет до Москвы, пока там прочитают, пока в столь не простом деле разберутся. Скорее всего, ещё и его в Москву потянут. Не каждый день комбаты Японии войну объявляют. И уж, совсем мало комбатов, что эту войну выигрывают.

Стоп. А что там ребята его? С ними как поступят? Тоже расстреляют? Ну, сволочи! Лучших же взял. Брехт, откинул одеяло и стал стучать в дверь.

– Чего надо? – тускло блеснул свет от открывшегося окошка в двери.

А чего надо? Сказать бойцу, чтобы Блюхера привёл. Смешно.

– Обед когда будет?

– Завтра, – и окошко закрылось.

В камере окна не было, все стены монолитные. Лампочка очень тусклая горела над дверью. Все стены эти в следах раздавленных клопов, а кое-где и сами кровососущие высохшими чёрными трупиками к стене пришпилены. Походил. Даже зарядку сделал, чтобы согреться. Не сильно помогло, тогда решил без дураков и стал отжиматься, прыгать, приседать. Через полчаса только согрелся, но и выдохся. Не сильно на одной ноге попрыгаешь и поприседаешь. Вторую берёг, хоть и не болела почти.

Устал Иван Яковлевич и опять под одеяло улёгся, раз попкарь сказал, что обед завтра, выходит, что сейчас вечер или даже ночь. Ночью надо спать. Заснул и тот же самый почти сон увидел, как кавалеристы с шашками наголо мчатся на танки, а их расстреливают из курсовых пулемётов. Некоторые всё же доскакали и давай огромную железную коробку сабелькой кромсать. А – шашкой! Ну, без разницы, ни какого вреда от неё танку. Тысячами гибли будёновцы и ни одного танка не повредили. А ведь надо всего лишь дать команду заводом понаделать кучу противотанковых ружей Симонова – ПТРС. А ещё пушек сорокопяток, которые в начале войны легко прошивали чешско-немецкие танки. Можно на ноль помножить все эти танковые клинья Гудериана. С этими мыслями и проснулся. Золотых часов нет, сколько времени не известно. И замёрз ещё. Пришлось опять зарядкой заниматься. Согрелся. И чего делать. Укутался в одеяло и стал мерять шагами камеру. Нога почти прошла, так при поворотах чуть напоминала о себе.

На стопятьсотмиллионном круге в двери лязгнул ключ, и конвоир зычным голосом оповестил:

– На выход.

К стене лицом не заставлял повернуться. Наоборот, увидел, что Брехт босиком, хлопнул себя по лбу и унёсся за поворот. И опять Иван Яковлевич уже совсем было решился в бега податься, но из-за жены и детей снова передумал. Боец вернулся с парой стоптанных сапог и серыми портянками. Иван Яковлевич зашёл назад в камеру, без скамейки надеть сапоги с больной ногой тот ещё квест, попробовал, чуть не упал и мотнул головой солдатику, мол, можно. Ну, и он махнул. Да, это не застенки НКВД. Почти жить можно. Дошли до конца коридора. Сапоги были на пару размеров больше. А ведь Брехт метр семьдесят пять ростом и у него сорок второй размер ноги. Бывший хозяин вообще великаном был. Блин, какая ерунда в голову лезет.

Открылась дверь, и они оказались с конвоиром на лесенке, двадцать ступенек, и, толкнув уже деревянную, хоть и толстую дверь, Брехт прикрыл лицо рукой. После сумрака замка Иф солнце прямо резануло в глаза.

Событие шестьдесят второе

Девочка приходит из школы с фингалом. Отец:

– Что случилось?

– Да, напали телефон хотели отобрать.

– Ты их опознать сможешь?

– А чё я-то? Пускай их родственники опознают.

– Ты что опять устроил? – прямо грозно рыкнул на Брехта Блюхер, когда его провели в кабинет командарма. Самого рычащего видно с трудом. Всё в дыму, а так как один командарм, то сам столько надымил. Одну Герцеговину от другой прикуривал? Нервничает.

– Ничего я не делал, товарищ командарм, сижу спокойно в тюрьме, никого не трогаю, – попытался отшутиться Иван Яковлевич, даже улыбнулся лучезарно.

Нет, не вышло. Пуще прежнего старуха лютует. А, это не отсюда. Василий Константинович шлёпнул по столу ладошкой. Пухленькой. А спортом надо заниматься, а не водку пить под холодец. И тут Блюхер обратил внимание на наряд непрезентабельный на товарище комбате.