Текст книги "Колхозное строительство. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Шопперт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 41 страниц)

Глава 28

Только приступили к конструктивной беседе о завоевании западного рынка, как в дверь позвонили. И без всяких шестых чувств Пётр понял, что это по его душу. Нет, по тело. В душу коммунисты не верят. За дверью был без экивоков коммунист. Ростом товарищ был с Петра, может на пару сантиметров даже пониже, а вот вес. Вес коммунист имел под сотню. И это был не пивной животик. Это были мышицы.

– Тишков Пётр Миронович? – спросил, но в ответе не нуждался, возможно, фотографию видел, – Собирайтесь, едем в Завидово.

Очевидно, обладатель мышц ожидал вопрос, типа: "Куда?" или "Зачем?". Пётр промолчал. Кто же в 21 веке не знает, что в Завидово дача "дорогого" Леонида Ильича. Помолчали.

– Где ваши дочери? – первым бросил играть в молчанку коммунист.

Пётр мельком глянул на часы. И уловил приподнявшуюся бровь "собеседника". Швейцарцы показывали почти двенадцать. Зря их надел, запоздало пожалел Пётр. Довыпендривался. Теперь доложат.

– Скорее всего, в Третьяковской галерее.

И тут товарищ удивил. Он достал из внутреннего кармана рацию. Вполне себе небольшую и даже в пластмассе. Для 1967 года вещь неординарная.

– Василий, к выходу в Третьяковку. Две девочки десяти лет, – посланец вопросительно выгнул бровь.

– С ними мужчина лет сорока в кожаной куртке. Девочки в куртках с капюшоном из серого материала, – подсказал Пётр, правильно истолковав выгибание. Ну, так не интересно, а где: "Первый, я Окунь, говорю со дна Невы".

– Собирайтесь. Машина внизу. Вам нужно заехать в гостиницу?

– Зачем?

– За песнями, – чуть ли не изобразил улыбку "собеседник", но вовремя одумался.

– Нет, кассеты с собой, – да, разве можно такую ценность в номере оставлять. Вон, в знаменитом многострадальном портфеле.

– Жду вас в машине.

Пришлось распрощаться. Ну, тезисы намечены, пусть думают. Назначили ещё одну встречу во вторник вечером в ресторане "Прага". Просто Пётр других не знал. Не "масквич". У подъезда ожидала не "Чайка". Да даже и не "Волга". Рафик? Так ведь и не Рафик. Чудо‑юдо. Голубая машинка типа Рафика, но без окон. И мордочка другая. Более квадратная и с круглыми фарами.

– Что это? – поинтересовался Пётр у собеседника, обойдя голубое чудо.

– ЕрАЗ‑762. Говно машина. Хоть и новый, но ломается каждые три дня. Только что снова из ремонта. Ни черта армяне делать не умеют.

А вот Пётр был не согласен. Вот сегодняшний банкет, сумели. В ошибках подчинённых всегда виноват начальник. Либо не тем делом заставил заниматься, либо не проконтролировал. Как‑то в одном из попаданческих романов Штелле читал про эту машину. Тоже ругал афтор. Прочёл видно ругань в википедии. А мы не будем ругать. Нам дела нет. Нам нужно Краснотурьинск сделать лучшим городом мира, а не страну спасать. Не умеют и не хотят армяне с грузинами выпускать хорошие, качественные машины и флаг им в руки, и барабан на шею, и ноты за пазуху. Пусть мандарины выращивают. Вон, дети их видят только под Новый Год. Значит, мало деревьев, мало рабочих рук. Заводы надо строить в России, а мандарины выращивать в Грузии с Арменией, а не наоборот.

В принципе, понятна и основная идея, заставляющая там строить заводы. Идей‑то несколько, в том числе и демографическая. Там быстро растёт население за счёт высокой рождаемости и людей нужно трудоустраивать, но не это главное. Главное – увеличить процент "рабочих" в республиках. Именно из‑за того, что на Украине при создании СССР была мала прослойка пролетариата (Сельское население – крестьяне.) Ленин со Сталиным и отдали "безвозмездно" хохлам Донецк, Луганск, Николаев, Одессу. Это чисто русские города с крохотным процентом фамилий заканчивающихся на "О". Зато там пролетариата, хоть ешь одним местом. Кому лучше сделали творцы 1 перестройки? И вообще, для гениев у них многовато ошибок.

– Ваши? – отвлёк от государственных мыслей Петра коммунист.

Дорогу пересекали Маша с Таней в сопровождении Макаревича и трёх похожих на коммуниста типов.

– Пётр Миронович, нас что арестовали? – бросился к Штелле литовский еврей.

– Ну, что вы, Марк Янович, нас Брежнев в гости зовёт.

– Приказано вас троих доставить, – пробубнил главный коммунист.

– Марк Янович – директор колхоза, в котором и создан наш ансамбль. Думаю, Леониду Ильичу будет интересно с ним познакомиться. Кроме того, там ведь будут принимать горячительные напитки, а кто в это время присмотрит за девочками? – сделал Пётр попытку повысить общественный статус бывшего зыка.

– Есть приказ. Присмотрят, не волнуйтесь, там будут и внуки Леонида Ильича.

– Извините, Марк Янович, пытался. До свидания. Встречаемся завтра в половине восьмого у меня в номере.

Внутри неказистое изделие армянских автомобилестроителей выглядело гораздо презентабельней. Почти что салон Кадиллака, только столика с висками всякими не хватает. Тёмная почти чёрная замша, шторки на несуществующих окнах. Уют. И кто‑то поработал над шумоизоляцией и вообще над изоляцией и не дуло по ногам, и звука мотора почти не слышно. Могут ведь, если заставят.

Внуков у дорогого Леонида Ильича на даче было трое (все): пятнадцатилетняя Виктория, восьмилетний Леонид и шестилетний Андрей. Невеста Виктория держалась в стороне и только холодно кивнула при встрече. Пока! Пока девочки не избавились от курток. Эти модницы в музей одели сценические платья. Стиль Милитари со стоячим воротником и десятком карманов на стальных молниях, самых широких, что нашли. Плюс сам материал. Камуфляж типа американского woddlanda, то есть близко расположенные пятна коричневого, чёрного, зелёного и очень светло‑зелёного цветов. Спереди шнуровка, как на ботинке, плюс чёрный кожаный ремень с довольно массивной латунной (из рондоля, чтобы не тускнел) пряжкой. Из такой же кожи узкие погоны, спускающиеся с плеча на рукав, тоже с пряжками. Ну и берцы. Из чёрной кожи со вставками светло‑коричневой.

Осматривать девочек бросились все и Виктория и Галина и даже бабушка Виктория и жена Юрия Леонидовича – Людмила Владимировна. Пусть смотрят для того и шили. Подошёл покрутить юных дарований и Марис Лиеапа. Новая пассия Галины, и не побоялась ведь женатого мужика привести в дом родителей.

– Где это делают? Импорт? – характер внучки уже сложился. Дед с бабкой разбаловали.

– Разве загнивающие капиталисты так смогут? Материал сделан на Свердловском камвольном комбинате, а пошиты платья в ателье Краснотурьинска. У нас же и ботинки в сапожной мастерской сшили. Понравилось?

– А кто модельер? – неудобный вопрос задала Галина Леонидовна.

Пётр его с Машей‑Викой обговаривали. Та открещивалась, как могла.

– Пётр Миронович мне десять лет! Не забывайте.

Пришлось взять огонь на себя.

– Он перед вами.

– Ну, надо же? Поэт, писатель, художник, модельер. Разносторонний вы человек.

– Галчонок, ты не поверишь, но Фурцева мне рассказала об ещё одном таланте Петра. Он отлично рассказывает им же и придуманные анекдоты.

– Пётр Миронович, немедленно расскажите свой анекдот, – безапелляционно потребовал "Галчонок".

– Прямо вот с порога?

– Да, не стесняйтесь, все свои, – подмигнул ему Марис.

– А можно тогда политический. Раз все свои, то не посадят ведь.

– Уже не плохо. А давай политический, – изобразил грузинский акцент Брежнев.

Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв посетил свиноферму. Фотокорреспонденты газеты "Правда" сделали снимки и на утро обсуждают, как же их подписать. Один предлагает:

– Свиньи вокруг товарища Хрущёва.

– Отклонено!

Другой редактор:

– Товарищ Хрущёв среди свиней.

– Ни в коем случае! Это же Первый Секретарь!

Думали, думали… На утро вышла газета и подпись под фото: "Третий слева – товарищ Хрущёв".

Через пять минут публика вытерла слёзы и потребовала продолжения банкета.

– Как изменил Хрущёв Ленинскую формулу коммунизма?

– Коммунизм – это советская власть плюс кукурузизация всей страны.

– Кукурузизация! Пётр Миронович, ну уморили. Сами всё придумываете? Вам надо вместо Райкина выступать. У вас смешнее, – опять пять минут слёзы и сопли вытирали. Первой вот жена дорогого Леонида Ильича отсмеялась.

– Пётр, давай ещё один и к столу. Короткий только, – Брежнев достал платок и вытер слёзы, что скопились в уголках глаз.

На пенсии Никита Сергеевич посылает жену в магазин за икрой. Нина Петровна сходила в обычный гастроном и ничего не принесла. Возмущается Никита Сергеевич:

– Всего две недели прошло, как меня сняли, а уже все развалили.

– Развалили! – Леонида Ильича пополам согнуло.

– Почему после удаления Сталина из мавзолея там удвоили охрану?

– Возле мавзолея видели Хрущева с раскладушкой.

– Всё! Всё, хватит! Нельзя же так, до сердечного приступа доведёте, – замахала на Петра руками Галина, – Пойдёмте, почаёвничаем, а потом девочки нам споют пару песен.

Немного о самом Завидово. Пётр раньше не был, хотя и слышал, что из дачи сделали музей. Гуляй – не хочу. Дача поразила. Нет, далеко не роскошью. Убожеством. Само здание по шкале Рихтера получит девять балов. Человека 21 века затрясёт и повалит на землю. Двухэтажный небольшой барак из серого камня, больше всего напоминающего шлакоблок. И ни чем не облицован. К нему две сросшиеся пристройки в один этаж и с одной стороны. Какой‑то неоклассицизм. Пётр в душе надеялся, что архитектора расстреляли. Дальше – больше. В двух десятках метров отдельным строением небольшая баня. Деревянная, совершенно не вписывающаяся в композицию. И вокруг всего этого растаявший уже луг, с молодой порослью мать‑и‑мачехи и лопуха. Можно ведь герань посадить, колокольчики разные, ромашки, нет, обычные сорняки. Хорошо, хоть борщевика нет. Или его ещё в страну не завезли горе агрономы.

Как фамилия этого ландшафтного архитектора? Дайте адрес, чтобы случайно не зайти.

Внутри дачи тоже не лучше. Стоп. Перед входом в дом стоит фигурка небольшого оленя, покрашенная в золотой цвет. Другой краски не было? Или от покраски унитаза осталась? И ведь дорогой Леонид Ильич этим всем гордится, он сюда руководителей иностранных государств приглашает. Или Брежнев чистейшей воды бессребреник, или полный идиот. А ещё в обоих случаях у него нет ни малейшего вкуса. Необразованный крестьянин.

Внутри была только одна вещь, которая выбивалась из нищей безвкусицы. Биллиардная, с хорошим массивным столом и фонарями над ним. Кии из какого‑то красноватого дерева. Шары из слоновой кости. Или сейчас ещё нет других. В холле на первом этаже лежал большой ковёр. Очень большой и не очень красивый. Просто большой ковёр. С низким ворсом и низкой плотности. Дешёвая поделка из Узбекистана. На стене голова кабана. Потом путешествуя по дому, увидел ещё две головы, оленью и волчью. Головы были хороши. Для охотничьего домика или дома средневекового барона. Но ведь это дача. Неудобные и немягкие стулья, длинный банкетный стол. Канапушка несуразная, не в цвет остальной мебели. Кухня вообще собрана из разных по стилю и цвету предметов. И во всех комнатах изделия неумех стеклодувов из Гусь Хрустального висят на потолке, а ведь Чехословакия рядом и сидит на наших дотациях. Ладно, сами люстры, привези мастеров и обучи этих гусей хрустальных.

Что не так с этой реальностью? Почему строим Асуаны и отправляем сотни танков и самолётов в Египет, сотни самолётов во Вьетнам и не можем сделать евроремонт главе государства.

Почаёвничали за этим самым длиннющим столом. Хорошо хоть не самовар вынесли. Жена Леонида Ильича и ещё одна женщина внесли несколько больших заварочных чайников. Потом чашки с блюдцами. Вполне себе красивые, не иначе у императоров позаимствовали. На всех только вот одинаковых не хватило. Точно нужно расстрелять организатора этого всего. А вот пирог с яблоками был хорош. Настоящий штрудель. Пётр пробовал в Мюнхене.

– Мне добавки.

На этом действе к Брежневу подошёл один из коммунистов и отозвал в другое помещение. А когда Леонид Ильич возвращался, то Пётр мельком увидел в приоткрывшуюся дверь Семичастного. И не узнал бы, но товарищ Председатель Комитета был в генеральской форме.

Брежнев Владимира Ефимовича к столу не позвал и сам спасать мир не ломанулся. Только усаживаясь снова во главу столу, с непонятным прищуром глянул на Петра. Дескать: "Ну‑ну".

– Пётр Миронович, – это Виктория Петровна, – Вы бы сняли пиджак и галстук, вон вспотели. У нас тепло.

А Тишков взял и сдуру выполнил. А там хайтековская рубашка. До этого из‑за костюма и галстука была почти не видна, ну может, пуговки на воротнике в глаза бросались. А теперь?

– Ну, ничего себе! – это вскочили Галина и начала его вертеть.

– Опять Краснотурьинск? – одобрительно покивал Лиепа.

– Лёня, тебе надо такую же рубаху, – включилась и устроившая всё это жена дорогого Леонида Ильича.

– А мне платье, – не удержалась внучка.

– И мне парочку, – подлила масла "Галчонок", – Марис, а тебе нужно такую рубашку и костюм. А то краснеть иногда за тебя приходится.

– Прям уж краснеть? – на солисте балета был явно заграничный костюм, но один чёрт мешковатый и брюки застёгивались чуть не на груди.

– И не спорь. Пётр Миронович, как это организовать? – Галина, не встретив сопротивления родителей, разошлась.

Домашней заготовки на такой вопрос не было. Пришлось импровизировать.

– У меня созрел дьявольский план. Озвучить?

– Не томите, – это невеста Вика не удержалась.

– Леонид Ильич берет вас и летит в Свердловск. Там он встречается с руководством области, посещает Уралвагонзавод в Нижнем Тагиле. А вы в это время приезжаете в Краснотурьинск, с вас снимают мерки и в авральном порядке шьют заказанные вещи. Марис же берёт с собой партнёршу и даёт пару выступлений в наших дворцах. Кроме вас желателен приезд в Краснотурьинск и человека, который в армии отвечает за форму. Леонид Ильич, вы же видели форму, что была на Гагарине? – сказал, и аж передёрнуло от страха, уже Генеральному секретарю указивки выдаёт.

– Папа! – это понятно Галчонок, но возможно не сработало бы.

– Деда? – может и этого бы не хватило, хотя Вика старалась, столько мольбы в голосе.

– И мне форму! – всеми забытые дети младшего Брежнева напомнили о себе хором, а тут и отец проявился.

– Правда, пап давай съездим, – торговый представитель СССР в Швеции, наверное, за всё время застолья столько слов не сказал, – и Люда себе платья закажет, а то ей и, правда, в Швеции краснеть приходится.

Людмила Владимировна, серой мышкой сидевшая среди внуков, вдруг смутилась и добавила свой пятачок.

– Не удобно, ведь.

Это, скорее всего, Брежнева и добило. Всё же мужик он решительный и за семью горой.

– Возьму Гречко с Устиновым и Кириленко. Первого демонстрация и дальше концерт. Второго отсыпаемся. Третьего летим в Свердловск. Вечером вы садитесь в поезд и едете в Краснотурьинск, а мы в Тагил. Двух дней хватит, – кивок Петра, – Пятого выезжаете назад и шестого утром самолёт в Москву. По форме скажу Гречко, пусть возьмёт с собой кого. Красивая, без всяких сомнений, но ты ведь представляешь, сколько будет стоить переодеть всю армию, перестроить все заводы?

Пётр ничего не ответил. Мозг лихорадочно бился в голове, пытаясь от навалившегося ужаса сбежать куда подальше. Разрядила обстановку Виктория Петровна.

– Пётр Миронович, Лёня говорил, что ваши дочери поют замечательные песни. Можно послушать?

Нужно.

– Нам нужен магнитофон, – осмотрел комнату Пётр.

– Сейчас принесу, – подскочила Вика.

Принесла чёрно‑белый чемоданчик, открыла. Совсем даже и не плохо. Катушечный магнитофон Grundig TK 47 Stereo. Пётр от швейцарца в два с лишним раза больше по размерам получил установку, но понадеемся на качество немцев. Поставил катушку с песнями, что уже пели после награждения. Не надо множить сущности, тем более, что таких песен и придумано‑то не больно много. Вика спела "Не валяй дурака Америка", а потом устроила своё представление с чемоданом. Понятно, что в гостиницу за ним пришлось всё же заезжать. Сам Пётр бы и не вспомнил, подсказала Таня. Уже залезли в армянский "Рафик" и даже тронулись. И тут:

– А чемодан?

Пришлось ехать в "Россию". Так как гостиница ещё была не достроена, то подъехать к западному корпуса днём не получилось. Пришлось пешком прогуляться. Но вернёмся к песням.

Когда смолкли последние аккорды "Гуляй Россия и плачь Европа" и Вика‑Маша продемонстрировала заднюю лунную походку, наступила тишина. Эффект ожидаемый. Вещь для 1967 года убийственная.

– А меня так научи, – первой выскочила на центр комнаты Вика.

– Да, Пётр Миронович, потрясли. Убийственная вещь, – первым высказал своё мнение Лиепа, – Я тоже этому хочу научиться. Интересный город Краснотурьинск. Уже с нетерпением жду поездки. Там ведь, наверное, ещё больше чудес?

Ответить не дали, все начали хлопать и требовать повторить. Один Брежнев сидел и широко улыбался. Он ведь уже видел и именно поэтому пригласил показать семье. Теперь вот, как и всякий политик, купался в лучах чужой славы.

– А нет у вас новых песен про войну? – это неожиданно подала голос Виктория Петровна.

– Ну, баба, пусть споют ещё раз про Европу, – аж покраснела от крика младшая Виктория.

– Вот уж и спросить нельзя, – отмахнулась жена дорогого Ильича.

– Хорошо. Сейчас Маша с Таней ещё раз споют про Европу, а потом новую военную, – ринулся мирить небожителей Пётр.

Спели. Нужно было перемотать плёнку, так как нужная песня, вернее минусовка была через две песни, но Пётр не разобравшись до конца в управлении немцем, нажал не на ту клавишу. Вместо шуршания перемотки началась песня, Тишков хотел её выключить и всё же перемотать, но не дали.

– А ну, стоять! – это скомандовала Галина.

Оно и понятно. Голосом эфиопской дивы Kerttu Dirir воссоздавалась одна из лучших песен, написанный в СССР – "У беды глаза зелёные". Наверное, Сергей Беликов пел не хуже. Нет, споёт. Или теперь не споёт. Не в этом дело. И Штелле и Цыганова слышали эту песню и в исполнении Ваенги, и в попытке переделать слова на женские Толкуновой. Куда им до Беликова, даже слушать противно. А вот высокое меццо‑сопрано эфиопки и чудесный акцент сделали песню даже лучше, чем у Беликова. К концу все вытирали слёзы, не стесняясь.

– Что это было? – первым обрёл голос Генсек.

– Песня. Новая. Завтра буду регистрировать, – пожал плечами Тишков.

– Пётр, ты дурочка‑то не включай. Кто поёт? – подлетел Брежнев.

– По моей просьбе недавно Екатерина Алексеевна Фурцева прислала в Краснотурьинск трёх молодых певиц. Одну из Эфиопии её зовут Керту Дирир и двоих с Кубы. Вот эта Керту и пела.

– У вас, что там негритянки по Краснотурьинску разгуливают? – усмехнулась Галина.

– Одна Кубинка довольно темнокожая. Она дочь заместителя министра РВС – Революционных вооружённых сил Кубы, и целого "КОМАНДАНТЕ" Хуана Альмейда Боске. Зовут девушку Джанетта Анна Альмейда Боске.

– Как‑то это мимо меня прошло. Дочь заместителя министра вооружённых сил Кубы? Продолжаешь удивлять ты меня Пётр. Вроде бы некуда уже, а каждую минуту новость. Тут вот Семичастный приезжал, говорил, что ты военным лекцию сегодня в "России" читал, и секреты государственные выбалтывал.

– Врёт ваш Семичастный, – закусил удила Пётр, один чёрт ничем хорошим общение с сильными мира сего не заканчиваются. Ошибся.

– Поясни, – и взгляд, такой хитринький. Явно не так доложил ГБшник.

– Совершенно случайно я стал обладателем передовой технологии литья, вот и хотел рассказать о ней новым знакомым. Вчера только познакомились при вручении премий. А товарищ Лясс Абрам Моисеевич привёл половину института, вместе с директором. Вот лекция и получилась.

– Случайно? – опять ухмылочка.

– По пьяному делу барон Бик проболтался. Он когда узнал, что я с металлургического города решил получить у меня бесплатную консультацию, а получилось, что выдал ценную информацию. Я и решил поделиться с компетентными товарищами, – Петра отпустило. Брежнев не позвал бы его к семье, если хоть в чём‑то подозревал.

– Мне тут посоветовали использовать тебя для вербовки этого Бика. Сможешь?

– Леонид Ильич, Марсель Бик это капиталист до мозга костей, он ненавидит коммунистов, и завербовать по политическим мотивам его нельзя. А под принуждением, наверное, можно, но не факт, что он не заявит об этом ДГСЕ и будет гнать нам дезу. Тот, кто вам это насоветовал либо совсем не специалист, либо враг нашей страны.

– Но, но! Мне Семичастный сказал, что это идея Михаила Андреевича, – насупил брови Брежнев, – Не считаешь же ты Суслова врагом?

"Ещё как считаю"! – хотелось прямо закричать. Нельзя. Брежнев его ценит и верит.

– Ну, что вы, Леонид Ильич, от Суслова я видел только хорошее. Значит, он просто не обладает всей информацией. Бик с помощью меня заработает кучу денег, именно поэтому и общается со мной. Капиталист. Везде ищет выгоду. Именно так его и надо использовать. Он получает выгоду от моих произведений, а я и вся страна от его недальновидности и недооценки моих умственных способностей.

– Умный? Да, не сверкай глазами. Сам знаю, что умный. И коммунист настоящий. Пойдём, выпьем по сто грамм перцовочки, и ставь песню про войну, – Брежнев был одет по‑домашнему, в синий спортивный костюм. Причём рукава куртки были ему чуть велики, и он загнул манжеты, демонстрирую обмётку резинок. Ёкарный бабай, Генеральный секретарь ходит в импортном костюме не по размеру. Сейчас Брежнев куртку расстегнул и ещё и ворот рубахи ослабил, совсем как уставший пенсионер. А сколько ему лет? Шестого года. Получается шестьдесят первый идёт. Пенсионер и есть. Выпили, Пётр перемотал кассету, нашёл начало песни и включил. Эту вещь они разучили недавно. И участие Петра в её создании было близко к нулю. Текст вспомнила Вика, она же и музыку подобрала, целый вечер третируя гитару. Потом аранжировку сделал Гофман. А вот Пётр песню слышал в той жизни всего один раз. Понравилась, но не запомнилась. Песня называлась "Прадедушка". Вот сейчас Маша‑Вика её и сбацала под весёлые аккорды из техники побеждённых. Была в тексте натяжечка. Пётр попытался её исправить. Даже не так, натяжек было много. Во‑первых, в словах: "Прадедушка, прадедушка он всю прошёл войну, от Волги и до самого Берлина". Война точно не с Волги началась. Пётр заменил "От Бреста и до самого Берлина". Дальше, ещё хуже: "Он так рано ушёл на войну, был как я он в военные годы". Ребёнком, что ли? Бред. Заменил на: "Он уж взрослым ушёл на войну, был немолод в военные годы". Но дальше автор гнёт своё: "Он защитником Родины стал, хоть совсем ещё был мальчишкой". И к этим словам нет рифмы. Рифма нужна к слову "вышел". То есть: "И с победою к дому вышел". Получилось: "Он не гнулся от вражьих вспышек". Коряво, но уж точно лучше, чем было.

Вот и всё участие Петра. Была и ещё одна натяжка. Прадедушка. А война закончилась всего двадцать два года назад. Но ведь если ушёл не молодым, то с натяжечкой и прокатит.

Спели. Ну, вот, опять слёзы и все лезут с поцелуями. Ну, с Галиной‑то ещё и ладно бы, правда дочь смотрит, а вот с Брежневым и с бабушкой Викторией.

– Сильная вещь, – пожал руку и Лиепа, а Вика с внуками принялись обниматься с Машей и Таней. Полный "хеппи энд".

– Лёня, за эту песню надо наградить Петра, – неожиданно сказала своё и Виктория Петровна.

– Тут по три раза на день думаешь, то ли наградить его, то ли в тюрьму посадить? – буркнул "Лёня" для проформы, но Бабушка не дала увильнуть, – Петра нужно наградить орденом, а девочек путёвками в Артек.

– Как скажешь, командир, – обнял жену Генсек.

Ну, и начали прощаться.