Текст книги "Дух трудолюбия 2 (СИ)"

Автор книги: Андрей Горн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

–А мозги всем включить? И всем подумать? Ведь вас же больше одного.

Молчат.

–А что мы будем делать с катайцами? Нельзя же их вот так, в деревне, оставлять. Пусть и связанных. Как бы беда в деревне не случилась.

–Тю-у-у! Княже! Удумал тоже. В утлую лодчонку их всех связанных. И в воду Иван-озера! Толкни и пускай плывут себе по воле волн. Милует их Влас с Мореной, значит треба не нужна. Жить будут. Не милует, призовет к себе, значит все воля божья.

Это предложенное решение после никакого роптания среди жителей деревни не вызвало, из чего я сделал вывод, что таким бесхитростным способом деревенские, как минимум, не раз пользовались. Кто знает, может и со мной бы так бы в деревне поступили, окажись я более упертым и несговорчивым. Вот хитрованы.

После недолгого разговора между собой почти вся ватага, с серьезными лицами, поручила Акинфию выступить от лица всех. Тот сообщил, что отбивать старосту едут все. Ну почти все, за исключением одного, сославшегося на малую сестренку в доме. Потом слово взял Павел, сообщивший, что он тоже с нами. Понятное дело. Не хочет от своих уходить. Прикинул, хватит ли нам места в бронеходе, чтобы не толкаться. Когда найдем, часть парней высадим. Авось чем другим помогут. А сами вперед. Правда, еще осталось их родных об уходе уведомить да Павла попытать, как этим бронеходом управляться. Думаю, парни с ним справятся.

По завершении разговора дружно покидаем бронеход. Однако на кормовой площадке, дождавшись, когда деревенские парни спустятся на канате, я, задержав чумазого Павла, спросил того:

-Так, Павел Петрович, каким же ветром тебя сюда занесло?

Сын Бардина, услышав вопрос, грустно вздохнул, принявшись сбивчиво рассказывать свою незатейливую историю.

От гимназии имени князей Татищевых несколько гимназистов выпускного класса за прилежную учебу и проявленные старания от попечителей и администрации были награждены путешествием в Нихон, в столичный город Эдо. Путешествие и туда, и обратно предстояло на рейсовом дирижабле, ходившем раз в месяц по маршруту Новый Петерсборг -Эдо. Накануне полета им сообщили о поломке рейсового дирижабля, вставшего на ремонт в порту. Отчего их путешествие было поставлено на грань срыва. Один из сановников Посольского приказа, чей сын был в числе этих самых счастливчиков, счел возможным упросить начальство об использовании для этой цели посольского дирижабля, который по счастливой случайности примерно в то же самое время должен был направиться в Нихон по посольским делам. Нашлись и свободные места. Путешествие состоялось, пусть и в несколько усеченном варианте, ибо дирижаблю Приказа необходимо было вернуться в воздушный порт столицы чуть раньше. Погуляли в Нихон, набрались впечатлений. А вот по возвращению назад начались проблемы. Вначале капитан дирижабля, еще летя над Нихонским морем, заявил о неполадках в паровой машине. Пару дней они провисели недвижно, пока обслуга дирижабля пыталась устранить неполадки. Запустив пародвижители вновь, вскоре они попали в жестокий воздушный шторм, который снёс их дирижабль сильно в сторону от полетного маршрута, оказавшись над территорией, занимаемой Катайской империей.

На второй день после шторма, пока офицеры на дирижабле пытались разобраться, куда все же их занесло, их настигли военные дирижабли катаев. После обмена вымпелами и флажковыми сообщениями, капитан предъявил их дирижабль к досмотру, несмотря на то, что посольский дирижабль по всем правилам досмотру не подлежит. Вымпел и регалии, нанесенные на судно, не оставляли никаких сомнений в посольской принадлежности судна. Состыковавшись, на судно перешло большое число катайских военных, которые в первые же минуты объявили их дирижабль арестованным до выяснения всех возникших обстоятельств и потребовали сдать всю власть их судовой команде. Капитан, не имея никакой возможности сопротивляться, подчинился грубой и превосходящей их силе, сдав командование судном. Катайская команда привела их дирижабль в воздушный порт Кинг Фой. Арестованных в кандалах отправили в местную тюрьму, где через неделю над ними состоялся суд. Посчитав, что команда дирижабля и все пассажиры нарушили какие-то их законы, лично Павел не понял, судья приговорил всех к значительному денежному штрафу, отказ от уплаты которого, заменялся трудовой отработкой, до уплаты в казну всей суммы. Это больше было похоже на рабство. Возражения капитана и его офицеров про посольство судьей приняты не были. Он слышал разговор судовых офицеров попробовать передать весточку об их судьбе на родину. Таких денег для оплаты штрафа ни у кого на борту не было, поэтому путь на трудовые работы их был предопределен заранее. Как он слышал, только команду отправили куда-то на каменоломни, а их, нескольких гимназистов видимо пожалели, отправив в работный дом на улице Гоу-куай-цзя, где местные ханьцы искали себе временных работников на поденные и разовые работы.

Работа была тяжелой. Приходилось заниматься всем -таскать камень, стройматериалы, рубить лес, убирать дворы, собирать урожай в садах. Кормили мало и плохо, частенько били. Особенно рукоприкладством увлекались наниматели из простых. Однажды в работном доме сломалась механическая мельница. Работа была не сложной, но его потуги заметил сам хозяин работного дома. С тех пор его, Ну Хэ (раб господина Хэ), начали отправлять на работы по механике и паровой технике. Поначалу везло, все поломки были пустяшными. После, упросив господина Хэ, он обзавелся кое-каким струментом. Стали кормить лучше, бить стали меньше. Приходилось ему заниматься не так давно там появившимися паровыми движителями и паромобилями. Он не раз мечтал, что вот вскоре откроется дверь, ему сообщат об ошибке, снимут с шеи рабский ошейник и отпустят, отправив на родину. Увы, день сменялся новым днем, но ничего не менялось. И обычно смотревший на все с оптимизмом, Павел стал предаваться унынию. Постепенно куда-то исчезали ребята, жившие в работном доме вместе с ним. Что с ними случилось, он понятия не имеет, но предположения у Павла были самыми плохими.

Из работного дома однажды его забрали военные. Слух о том, что там есть раб, способный отремонтировать любую механику и паровую технику, тут слава бежала впереди него самого, достигла ушей катайцев-военных. И в один из дней, вернувшись после очередного ремонта, его ждала двойка солдат с мечами в руках. Только и сказали, что он идёт с ними. Вышедший хозяин молчал. Ни куда, ни чего -стражи не объясняли. Они только привели его на склад в воздушном порту, где среди множества ящиков стояло два новеньких полуразобранных бронехода, недавно доставленных из Мерикании. Там он стал Ну Ли.

–Ты знаешь, я слышал от Варвары твоей, что тебя похоронили – прервал я его рассказ.

Павел, услышав от меня эти слова, вновь с грустью вздохнул: -Значит не ждут там более.

–Да ты что. Не грусти, Паш. Вернёшься! Обязательно вернёшься. Расскажешь им все. Даже не думай!

–Обещаешь, князь?! -чумазый Павел, словно копируя ребят, тоже вдруг взялся меня чествовать.

–Обещаю...только, Паша, прекрати называть меня князем – совершенно не представляя, как я буду воплощать в жизнь только что данное ему обещание: – И пошли. Тебя еще в порядок привести нужно. И нас ждут, смотри.

-Басурман! Черт языкастый! Охмурил, значит, чужанин, наших глупеней?! -кричит мне один.

–Головы им заморочил?! Их значит, княже, туда пошлешь! А сам – в сторону и фьюить! -уже другая.

–Пустоплет городской! -донеслось с третьей стороны

–Да что случилось-то? В чем вы меня теперь обвиняете?

–Что-что? Детей наших глупых почто на свою войну тянешь. Сам иди на войну, а их не трожь!

–Это я ваших "детей" на войну посылаю?! Так! Да! -кричу: -Вы это их называете глупыми детьми?! Их?! -показываю я на стоящую рядом нашу команду: -Да эти парни умнее вас оказались. Они сами пошли на войну. Сами приняли решение и пошли. Поняли, что к чему, в отличие от некоторых. И побили всех оставшихся в селе катайцев, да, с моим участием, но! Ваши глупые "дети"  сами добыли у катайца себе оружие. Поборов свой страх, они взялись за оружие и выиграли этот свой первый бой. Пускай малый бой. И он -самый важный бой! Тот самый, в который вы, отцы и деды, побоялись влезть, отправив своих детей прятаться за скирды. Здоровенный, рядом стоящий, мужик недовольно бурчит:

–Княже, мал ты еще нас поучать. Поучалка не выросла небось. Не поглядим, что княже, император с войском далеко. А мы – вот они!

Не обращаю внимания на этот выпад, хотя ответить ему ой как хотелось:

– А теперь мы идем отбивать у катайца, Евграф Степановича. Кстати, на минуточку, вроде как старосту вашего. Или, скажете, это тоже не ваше дело? Что, забыли о нем и поминай теперь, как звали? Или, скажете, это дело мое?!

  Обращаю внимание всех собравшихся деревенских на грязного и худого Павла, скромно держащегося  позади всех нас:

–Вот, кстати, посмотрите, что ждёт вас и детей ваших под катайцем, когда они всю власть тут возьмут.

Парни разошлись в стороны, пропуская вперед себя Павла. Раздался дружный мужской мат и женский стон в сочетании с перемежающимися охами-вздохами. Бабы, по-свойски сочувствуя, даже принялись жалеть Павла. Немного выдержав прямо театральную паузу, пришлось мне прервать бабские жалелки.

–Вы такой судьбы детям и внукам желаете? Рабами катайскими хотите стать? Как этот парень был рабом у командира бронехода? Этого хотите?!

–Неправда твоя, княже! Нам же гуторили...

Не прекращая говорить, обращаю внимание на связанных лежащих хунхузов:

–Кого вы слушали?! Их! Врага! А раз так, значит смирились? Со всем согласны?! Несправедливые долги готовы платить? За мелочь в работном доме работать?! Быть грязными, оборванными, голодными. Получать побои от хозяев!

Толпа сельских замолчала, словно пришибленная громкими словами:

–Павел ведь тоже жить хотел хорошо. И не думал становиться рабом. Быть дома, среди своих, с отцом-асессором, матерью, с братом и сестрой. Оставшихся там, в Старом Петерсборге. – толпа ахнула: – И где он сейчас, и где Старый Петерсборг, а? Мы сегодня Павла освободили от рабства. И он точно знает, каково под катайцем. Но вот вам придётся решить, хотите ли вы сами быть рабами. А вот ваши дети не хотят быть ими и сами приняли свое решение...

  Увы, мой спич не достиг цели. Здоровенный мужик, с топориком за поясом, зычно вызвал из толпы ребят сына:

–Акинфий, а ну-ка арш домой и носу мне не показывай! Варивода, в избу, дрова не забудь наколоть! Неклюдь! Чурило– иди корову гони на привязь! Дичко!  Балуй! Волох!  -раздались выкрики других недовольных отцов и дедов.

Из нашей компании выдвинулись все вызванные добры молодцы. Вообще, вид у парней с самой первой встречи был колоритный. Разной замызганности косоворотки ежедневного ношения, одетые всегда напуск, поверх старых, не раз штопаных, штанов. Босые и в лаптях. И завершал их образ  мечи пудао и парострелы за поясом, захваченные в качестве трофея у хунхузов.

–Тятька! Домой мы не пойдем! Решили так. Больше прятаться за скирды и бабску юбку не будем.

–Ладило б тя на осину! А ну-ка домой, выпентюх! Акинфий! Ну!

–Нет, тятя! Раз на зверя дикого на охоту пойти достоин, то на врага нашего уж подавно. Я иду Евграф Степаныча из полону катайского воротить. Брательника твоего выручить хочу! Забыл как обещал ему в деревне нашей порядок держать?

–Ах ты поганец!

–Княже прав! Не хочу я Евграф Степаныча вот так забыть. И себе жизни такой не хочу. И пареши не хотят! Правда?! – ответом Акинфию был слаженные На все согласные, голоса.

–Потому-то тятька,  я иду с князем! И наши парни идут! Как только требу Власу Солнцеликому и богам нашим свершим и пойдем. Правда, парни!?

Ответом ему снова было слаженное многоголосое "Да-а-а!" Мужчина промолчал. Когда Акинфий махнул рукой парням, мол пошли, чего тут стоять, отец его вновь заговорил:

–Акинфий! ...Сына! ...Ты ...с младых лет со мною рядом. И не заметил я, как вырос и возмужал ты.  Уж прости нас, не подумай чего. Твоя правда, побоялись мы с катайцем воевать. Народ! Уж давно ни с кем воевать не приходилось. ...И время это пришло...Позор и срам на наши головы, ежли сыны наши уйдут на войну, а отцы в избах будут. Я Шушило Топор, тоже иду... с сынами нашими!

Раздался многоголосый мужской рев. Парней и многих согласных со словами отца Акинфия. Мужчины кинулись брататься. После чего многие, дружески обнявшись и выкрикивая славицы, вместе с женщинами неспешно пошли в деревню. Оставляя нас с Павлом одних.

–Эй-эй!  Не уходите! Ещё один вопрос остался!

Народ притормозил и повернул головы в мою сторону. Кто-то кричит, не разобрал кто:

–Чего уж еще, княже?!

 Я в ответ продолжаю:

–А у кого найдется где помыться и белье на смену?!

На улице вечерело, начинал подниматься ветер, к слову, часто дувший над просторами Иван-озера. Отправив Павла к какому-то доброхоту мыться, сам же пошел к дому Матрены. Не один, за мной увязалась девичья компания, виденная мною раньше. Когда ведра таскал. Перекинувшись с девицами несколькими дежурными шутками, зашел в нужный мне двор. Лизка с Матреной ушли раньше, поэтому уже были дома. Я застал их в момент, когда они раскладывали остатки вчерашней и утренней еды, будущий ужин, на стол. Из-за событий сегодняшнего дня естественно никто ничего не готовил. Входя в избу, я захватил все также валявшийся у забора, брошенный мною, сидор. Сунув его под лавку в сенях, вошел в комнату. Увидев меня, Лизка, с чего-то дуясь, пригласила за стол. Бабка Матрена, красуясь уже замотанной головой, немного посидев, все же оставила нас одних, сославшись на больную голову. Просидев с ней с пару часов, от беседы нас отвлек стук в дверь. Открыв, я увидел Акинфия.

–Чего тебе?

–Княже...тут такое дело. Тятька мой, Шушило Топор, от всех мужчин нашей деревни уважить просит. На воинский обряд вечор зовет.

– А может я не пойду с вами? Устал чего-то. День был тяжелый.

–Что ты, княже, как можно? Нельзя так. Обиду великую на себя накличешь. Надо идти. И это, я видел...оружье с собой захвати.

Эти слова услышала Лиза. И запретив даже думать об отдыхе, тоже наказала идти туда. Ну надо, так надо. Пойду.

Накинув на себя новую рубаху, старую велела Лиза сменить, я собрался идти. Сама она в этот момент стояла рядом, мечтательно чему-то улыбаясь и не желая совсем уходить. Подозреваю, что она просто хотела взглянуть на меня полураздетого еще раз. Ну как тогда, у дуба.

Сама с нами не пошла, сказавшись женщиной. Ну вроде как женщинам туда нельзя. Ну и ну! Какие же у них в деревне замшелые традиции.

Девичья светелка Лизы.

В комнате за столом на новенькой вязаной скатерти стоят три горящие толстые свечки, перевязанные красной нитью. Слышится негромко бормотание девушки:

–Сама себя за язык поднадкусаю, Сергия любимого к себе приделываю, прикусываю, прикручиваю. Чтоб Сергий любимый скучал, от тоски любовной отдыха не знал ни светлым днем, ни черной ночью. Все ужель токмо обо мне апосля думал...

–Лизка, ты что же тут, ворошбу деешь? -Матрена вошла в светелку. Бабка, сразу поняв, какой именно наговор делала девушка, продолжила: -Дурафья стоеросовая! Что же ты наделала, Лизка? Если он тебя не любит, на беду себя сама обрекаешь, мучаться от разлуки будешь, глупыня моя! Совсем не энто делать надо было! -Матрена подошла к внучке и потрепав ее пышные длинные волосы, любя обняла ее.

Девушка заплакала:

–Ба! Да люблю я его, люблю ненаглядного! С ним сама хочу быть! Чтоб завсегда рядом был. А на него девки наши, гусыни жадные, после седнего уж заглядываются. Сердце чует, запал им Сергий в душу.

–Да кто ж это, Лизка?

–Да подруги мои!

–О-о-о!

Акинфий привёл меня на какую-то поляну в лесу. В руках я нес взятый с собой победный трофей– меч цзянь, захваченный у капитана катайского дирижабля. Солнце уже зашло за горизонт и если бы не проводник, сам бы точно не нашёл. На поляне уже горел большой костёр, вокруг которого собрались с оружием, пожалуй, все старшее мужское население деревни. Ребята, парни, мужики и деды, собравшись в круг, о чем-то разговаривали. Некоторые из них, видимо охотники, были полураздеты. На их блестящих намасленных, телах были с головой надеты шкуры диких зверей -медведя, волка, рыси, кабана, лося. Дети и юноши сидели в своем кругу. У взрослых и детей в их руках свое оружие-от ножей до луков.

В ритуальном воинском танце мужчины со шкурами, под заунывный вой и ритмичные хлопки, принялись демонстрировать воинские приёмы, соответствующие тому или иному зверю. Охотник с медвежьей шкурой продемонстрировал медвежьи удары лапами, тот, что с волком– волчью тихую поступь, с рысью – ее грациозные прыжки в атаке. Тот, что с головой лося, показывал удары ногами, словно копытами, а мужик с головой кабана – ударно-толкающие движения, похожие на движения этого животного. Вскоре я перестал различать отдельные голоса и хлопки. Все превратилось в особую музыку. Не знаю, что на меня нашло, словно музыка или танцы во мне взыграли, и под эти хлопающие ритмы я ринулся в этот мужской танец сам. На соревнованиях по самбо перед началом была обычно такая вещь, как показательно-демонстрационные бои-шоу для зрителей. Пару раз тренер ставил меня на такое шоу. И именно эти движения я демонстрировал в танце.

С первых секунд многим находящимся на поляне демонстрируемые движения из приемов самбо пришлись по нраву, что они и поспешили сообщить, выказав свое одобрение громкими приветственными выкриками.

Рядом с кругом в горке стояли принесенные участниками, явно неновые, сабли. Накинув на них магические сгустки, я поднял их в воздух, заставив поднятое оружие кружиться в воздушном хороводе. Парни и юноши почти замерли от фокусов с холодным оружием и разразилась новыми одобряющими выкриками, едва я вернул сабли на место. С меня же стекла капелька пота, подобное я делал впервые, да еще на людях. Эмоции захлестывали и переполняли меня. А тем временем в танце выходили и другие мужики. Охотники показывали виртуозное владение луком в движении. Загонщики – отличное владение палками-рогатинами. Старый служивый палил из своего парострела, показывая преимущества парового оружия перед луками. Вышел на воинский танец и Шушило, продемонстрировав свое превосходное владение одним и двумя топорами. Я ощущал в себе некое единство с этой общностью находящихся, едва знакомых мне тут, мужчин, словно забывая о том, что я -Сергей Конов. С каждой новой минутой танца все больше единясь и входя при этом в братство с каждым и со всеми вместе мужчинами этой деревни. Когда танцы достигли апогея, Шушило резко крикнул:

–Довольно! Треба Власу!

Остальные подхватили его выкрики, вновь повторяя:

–Треба Власу! Треба! Треба Власу! Власобогу треба!

И разгоряченные мужчины, во главе с плотником Шушилой, с факелами в руках направились к берегу. Там, неподалеку от поляны, где было наше сборище, под парусом уже стояла небольшая лодка со свернутыми парусами, едва не черпавшая своими бортами, озерную воду. В которой сидели связанными захваченные нами катайцы. Увидев выползшую на берег большую толпу мужчин с факелами, пленные, глядя на всех нас ненавидящими глазами, в ужасе замычали, безуспешно пытаясь развязаться от веревок снова. Лодка от их ерзания накренилась и едва не зачерпнула воды. Шушило, вытащив из-за пояса кинжал, уже кричал всем стоящим:

– Мы мирный народ. Жили в радости и согласии. Но пришла злая беда, откудова не ждали. Заставили вытащить старые сабли и охотничьи рогатины. Они! -Шушило всем стоящим на берегу показал на пленных.

–Завтра будем биться с их народом, пошедшим разорять наши избы и капища нашей веры. И дабы задобрить тебя, бог наш Влас, мы приносим тебе нынче кровавую требу, души и тела тех иноземных разбойников, что осквернили наши земли своими руками. Так прими ж, Власобог, наскоро требу нашу, дай нам вскоре знак свой.

И мужчина, войдя в воду и подойдя к лодке, начал быстро подрезать каждому узлы веревок на руках, но не полностью, оставляя возможность разорвать их самим. Следом он вытащил кляпы у всех. Катайцы молчали, явно не понимая, что будет следом. Вскоре Шушило освобождать закончил, о чем возвестил всем стоящим.

–Пусть никто не упрекнет нас в злонамерении. Да пребудет с нами воля Власобога. Власобог, бог наш единый и настоящий. Прими нашу требу!

И с этими словами, мужчина разрезал верёвки фала на парусах, освобождая паруса грота и стакселя этой лодки. Паруса, распрямившись, от набегающего волнами ветра принялись надуваться. Мужчина, освободив их, зафиксировал гик и стаксель-шкот, после чего обрезал веревку якоря, к которому была привязана лодка. Парус от набегающего ветра принялся надуваться. И вскоре, лодка, наполучив настоящую свободу, вместе с сидящими в ней пленными отплыла от берега. Свет от факелов бил не далеко, но в ночном летнем небе на водной глади было видно, что лодка, удалившись от берега более чем на четверть километра, зачерпнула бортом воды и принялась тонуть. Катайцы, отчаянно пытающиеся развязаться, в панике добавили еще. И вот уже через несколько мгновений воды Иван-озера огласил крик и барахтанье, тонущих в воде катайцев. Даже находясь в воде, они до последнего пытались развязаться. Вскоре все стихло. Подождав еще пятнадцать минут и убедившись, что все пленные утонули, Шушило возвестил всем стоящим на берегу о том, что треба Власобогом принята. После чего все принялись расходиться. Пошел и я. С тяжелым сердцем. А на душе было гадко. Как-то все неправильно.

В баню спать я завалился явно глубоко заполночь, хотя рано утром вставать.

Наутро проснувшись, с первыми петухами выбрался из бабкиной деревянной бани. К утру ночной ветер стих, словно получил свою толику ночной требы. Пока никого нет, в тишине, размялся на мокрой траве, сделав несколько отжиманий и комплекс упражнений для разминки. Решив не заходить в дом и не будить Матрену с Лизкой после вчерашнего, направился к бронеходу. Но не успев отворить калитку, раздался скрип открываемой двери в сенях, из которой выскочила полусонная Лиза. Босая, без платка на голове, отчего моему взору открылись не расчесанные девичьи волосы и в тканой белой женской рубахе с наспех накинутым красивым передником, украшенным рисунком из симметрично расположенных точек и ромбиков. Девица выскочила во двор и подбежала ко мне. Обняв и порадовав коротким поцелуем, Лиза, косясь на меня ехидным взглядом, принялась удерживать меня от намеченной цели:

–Сергий, подожди чутка. Успеется еще на войну уйти. Поешь-ка лучше на дорожку. Молочка налью вчерашнего. И знаешь, Сергий, любо-дорого смотреть на тебя из окошка – и вновь наградив с утра приятным долгим поцелуем, она потащила меня в свой дом. Ну Лизка! Ну кошка, точно кошка. А хитрунья-то глазастая какая! Но приятно!

После плотного утреннего завтрака, Лизка с утра постаралась накормить на славу, все же направился к бронеходу. Даже пожалел после. Вспомнил, что мне на канате еще взбираться. Заодно с собой набрал корзинку еды и туесок молока для Пашки. Солнце уже взошло над деревней, радуя своими яркими и теплыми лучами. Пашка нашелся у одного из ступоходов бронехода, где сладко дрых в тени ступохода на траве. Отмывшийся вчера добела в чьей-то бане, одетый в чью-то мужскую холщовую рубаху и посконные штаны, он, подложив под голову сменную одежду, досматривал последние сны.

–Эй! Павел Петрович! Подъе-ем! Домой ать-два собирайсь! Шагом! Арш!

–Куда? Что? Уже домой?

Бардин, разбуженный моими громкими словами, резко вскочил и от отсутствия координации тела, вновь свалился на траву, вызвав заразительный смех подходящих к нам Акинфия сына Топора, вместе Чурилой и Волохом. Парни после вчерашнего были еще сонные.

–Вставай, соня! Войну проспишь! Вот держи, поесть тебе моя Лизка набрала. – сую ему в руки корзинку.

Взяв из рук еду, Павел вновь садится на траву. Несколько раз зевнув и чему-то улыбнувшись, он раскрыл корзинку и принялся завтракать. А мы с Акинфием, стоя рядом в сторонке и дождавшись его отца, принялись обсуждать готовность и порядок наших совместных действий.

–Ну, княже, заварил ты вчера кашу! Столько лет тихарями тут в лесу сидели. Жили не тужили. Никого не трогали. И вдруг. Нате! Ты с неба свалился, катайцы, обряд. И вот, идем на войну! Власу, верно, угодно твое появленье. Испытанье на наши рода насылает.

Недолгий разговор с Шушилой выявил следующее. Ночью, после обряда были отправлены гонцы в соседние с нами деревни, которые сообщили жителям последние новости. Под утро гонцы вернулись в деревню с сообщением о готовящейся подмоге. Идти в Власову кладезю решили, вначале отправив по следам ушедшего бронехода разведку из деревенских охотников на лошадях. Пока разведка ищет катайцев и дожидаемся пополнения в условленном месте, усиленно учим матчасть. То бишь запускаем бронеход и по ходу осваиваем его. Благо главный специалист в бронеходе у нас -Пашка. А стрелять – сам научусь, где наша не пропадала. На Новике палил ведь, опыт есть. Знания там мне вбивал хороший пушкарь. Михалыч, царствие тебе небесное. Справлюсь. Как только дадут добро на выход, идем биться. Следопыта, знающего дорогу, дадут. Акинфий тот же. Да собственно следопыт тут и не нужен. Следы от ступней ушедшего бронехода видны, как на ладони. Хоть в след иди.

Павел, наскоро поев, вскоре развил бурную деятельность. Отобрав из деревенских ребят, собравшихся к тому моменту у бронехода, тех некоторых, по его словам, у которых взор-то горит, наш главный специалист принялся их натаскивать. Уже на кормовой площадке бронехода он определил двоих парней в пародвижительный, еще троих в крюйт-камеру на пушки, а Акинфия и еще одного – отправил наверх. На мостик. Сам же, как он нам объяснил, будет вынужден бегать между палубами. Смотреть, как чего бы не вышло. Понятно теперь. Будет исполнять обязанности боцмана на нашем бронеходе. На нашем. Имя-то надо сменить. Нам "Ухай" на... ну не нужен.

– Так! Команда! Слушай первый мой приказ по бронеходу! Снять катайский флаг и сменить ханьское название на наше. Нарекаю бронеход наш "Новиком". Принадлежность имперский флот!

–Ух ты! Хорошее название! Вот краски бы! Закрасить бы ханьскую эмблему. – произнес Акинфий

–Краски-то найдем. – ответил Павел и, чему-то усмехнувшись, произнес: – Кто полезет за борт?

–Чур я за флагом! – первым смекнув, кричит Акинфий. Ум-ны-ый, ты смотри!

Кто-кто?! Кто предложил, того и тапки! Эта работа нашла своего героя. Меня. Не сообразил, дурень, каково это, без лестницы, туры и лесов закрашивать ханьскую эмблему на фронтальной части бронехода. На двенадцатиметровой высоте. Представили? То-то же.

Желающих красить дураков не нашлось. Ну ладно, раз сказал А – взялся делать сам. Поначалу решил привязать веревку одним концом к люку бронехода, а держась за второй ее конец, спуститься к нужному месту, заранее привязав к веревке заодно и площадку для сидения. Начав воплощать задуманное, первые же шаги показали, как вообще-то неудобно работать альпинистом-верхолазом, чуть не разлив банку с краской.

В голове созрел новый план, для чего пришлось спуститься вниз, на кормовую площадку. Отставив краску в сторону, принимаюсь пробовать новый вариант. Он заключался в том, что если ранее я пользовался магическими способностями, захватывая, держа и отбрасывая предметы, то теперь я должен попробовать не держать, а удерживаться на них. Думаю, должно получиться. Не получится-откажусь от своей затеи.

Первые попытки над кормовой площадкой в качестве подстраховки показали правильность хода моих мыслей. Магически прилепившись к корпусу бронехода, передвигаю свои напряженные и прижатые к телу руки выше вверх, следом за ними подтягивая свое тело. Получилось! Сделав еще пару движений вверх, вишу уже в воздухе. А что, прямо как на турнике. Сделал пару движений в сторону, не выходя за границы кормовой площадки. А что вы думали? Страшно же. На высоте вообще страшно, даже когда стоишь на стуле. Тело вслед за руками по инерции качнулось в сторону. Получилось. В голову пришла новая идея. Передать сгусток энергии к ногам, ведь золотистые линии магической энергии свободно струятся у меня по всему телу. Осторожно отлепляю от корпуса одну руку, нагрузив весом моего тела вторую. Пробую передать сгусток в ноги. И с третьей попытки – получилось! А-а-а! У меня получилось!

Попробовал применить новые знания еще несколько раз, с другой ногой и рукой. Класс! Интересно, так по любым поверхностям можно цепляться или только металлическим? Ладно, потом проверим. Красить уже надо.

Еще через час наш бронеход красовался закрашенной катайской эмблемой и криво нарисованной белой эмалью новым названием.

Оценив полученный результат, парни в шутку, по-доброму, посмеялись, но намекнули на некоторую криворукость одного маляра из высокого сословия. Упс! Ну извините! Ну так получилось. Неудобно же ведь – и держаться на весу, и красить с банкой на шее. Хорошо, хоть так. Отсмеявшись заодно вместе с ними, мы принялись за другие дела. А их было еще немало.

-Петька-приборы?!

–Двадцать, Василь Иваныч!

–Что двадцать, Петька?

–А что приборы?

-Княжь, все бочки водой по полной залиты! Все, что по мериканским книгам проверить надобно -не единожды проверено. Запальная камора полна. Можно уж паровой движитель запускать. Бронеход новехонький, машины в полной исправности. Как говорят ханьцы, не бойся медлить-бойся остановиться.

–Хорошо, Паша. Верю! -говорю, едва успев зайти в башню после только что выполненной покраски: -Только, Павел, скажи, как там наши деревенские? Не привыкли учиться небось?

Бардин на это только ехидно ухмыльнулся.

–Ась?! Не-е! По нраву пришлось! Будет из них толк. Поучу, пошуруют еще на борту, опыта наберутся.  И хоть куда.

Вот так, взял Павел наших деревенских в свой оборот. Если честно, с ним мне и всем нам очень повезло. Бегал он по палубам бронехода как угорелый. Вначале он возился в пародвижительном, показывая неграмотным сельским парням механизмы бронехода, спокойно и понятно объясняя им непонятные моменты и причины их первостатейной важности. Дабы прониклись. И парни, Сорока и Хмара Удалой,  прониклись этой важностью. Подозреваю, что он им пообещал что-то такое, от чего эти наивные, но себе на уме, парни быстро согласились. На что, не сказали. Ну ладно, не буду настаивать. Захотят, сами скажут. Или потом сам узнаю.

  После Павел натаскивал, кажется,  Берендея, Суму и Яруна в крюйт-камере. Заставлял их в этой тесноте проверять и выстраивать укладки, смотреть исправность замков на ящиках и стеллажах, определять и не путаться в бронебойных и шрапнельных ядрах-выстрелах, делать ревизию и приводить в порядок механический транспортер для загрузки боепитания бортовых орудий, пользоваться наличным струментом и имевшимися приборами. Вскрыл и ящик с табельными парострелами, еще в моем присутствии, когда на корму шел. Видно полагались парострелы обслуге бронехода. Посмотрев на лежащие в ложементах парострелы незнакомой мне конструкции, взгляд его коснулся выпиравшего из-под одежды парней, оружия, он грустно вздохнул и закрыл деревянную крышку оружейного ящика обратно.