Текст книги "Путь на Хризокерас (По образу и подобию - 2) (СИ)"
Автор книги: Андрей Франц
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
И, как уж мог, на зубах и ногтях преодолевая себя, почтенный депутат приступил к завершению.
– Когда в древние времена братья Ромул и Рем решили основать город, они были предводителями точно такой же шайки разбойников, как и те банды грабителей, из которых вышла когда-то вся европейская знать. Легенда гласит, что, выбрав место для города, Ромул провел вокруг него священную борозду, сказав, что никому не будет дано перешагнуть через нее. Рем же в насмешку тотчас перепрыгнул через нее. Рассвирепевший Ромул накинулся на брата и убил его за это.
Почему он это сделал? И в чем смысл священной борозды? О, в те времена она значила очень и очень много! Священная борозда отделяла землю дома и храма, то есть землю людей – от дикого поля, где могут жить и выживать лишь звери. Уходя из дома, переступая через священную борозду, человек сам становился зверем, чтобы выжить среди подстерегающих его там опасностей. Леопардом, как люди Бокар Лхоба. Волком, как древние германцы. Медведем, как ваши предки, мессир. Лишь зверь мог уйти в дикое поле и вернуться домой с добычей.
Но зверь, разбойник, грабитель, насильник не мог переступить священной борозды и войти в земли людей. Для этого он вновь должен был стать человеком. Отречься от крови, очиститься от грязи и жестокости, вновь принять на себя законы людей. И лишь после этого, лишь став человеком, он мог вернуться домой. Вот в чем смысл священной борозды.
И вот почему Ромул убил Рема. Разбойник не может и не смеет переступать священную борозду!
Так устроена жизнь у всех народов, мессир!
Такой она была и у ваших предков, пока они однажды не ушли из дома навсегда. Ушли и не вернулись. Так и оставшись по сию пору зверями в человеческом обличии, рыщущими в диком поле в поисках добычи. Не пора ли превращаться обратно в людей, мессир?
– Как? – прохрипел Ричард. – Как это сделать?!
– Самим – никак, ваше Величество! Воину не дано самостоятельно превратиться из зверя обратно в человека. У всех народов очищение возвращающихся домой с добычей зверей – это право жрецов, священнослужителей. Никто другой не обладает этим умением – отрешить от крови и позволить вновь быть человеком.
В империи, которую вы строите, мессир, не будет мира, если знатные люди европейских королевств не вернутся домой из затянувшегося на многие сотни лет набега. Всем им нужен ритуал очищения от крови, ритуал отрешения от зверя. Всем им нужна инициация, позволяющая волкам превратиться обратно в людей. Нужен очистительный ритуал.
И это способна сделать только Церковь. Другого выхода нет. Его просто нет, и все!
И, значит, вам, мессир, не обойтись без Иннокентия. Не обойтись без Церкви. Без умелого и старательного клира, способного превращать вчерашних вервольфов в людей . Ну, и когда потребуется, превращать людей – обратно в волков. Ведь за пределами Империи когти и зубы, мечи и копья еще очень даже понадобятся...
Над столом с валяющимися там и сям объедками, крошками хлеба и потеками вина, над догорающими в канделябре огарками свечей повисла тишина. Господин Дрон просто отдыхал, Ричард переваривал услышанное, а господин Гольдберг размышлял на тему, что бы еще мог добавить по заявленной теме их неожиданный оратор, явно прослушавший сорбоннский курс политической антропологии? По всему получалось, что не так уж и много. Все главное, причем, в хорошо отобранном и упакованном виде, было сказано.
Первым пришел в себя, как и положено, король. Как бы то ни было, привычка к ежедневному принятию решений дает психике множество дополнительных бонусов. Закаляет к стрессам, позволяет сохранять гибкость в самых неожиданных ситуациях.
– Что ж, господа колдуны, я рад, что случай и удача привели вас ко мне, а меня сегодня – в это ваше уютное гнездышко. Я не знаю, где вы черпаете свои знания и свою мудрость – в горней ли выси небесных светил, или же, наоборот – в темных безднах, где безраздельно властвует Князь Тьмы, не к ночи будь помянут! Я даже не могу вообразить как это вообще возможно, чтобы чужеземцы знали столь многое о нас, о нашем прошлом, нашем настоящем и – что-то мне говорит – даже о нашем будущем. Но... мне это нравится. Да, мессиры, нравится!
Что-то говорит мне, что я стою сегодня в начале пути. В начале большой дороги. Которая или вознесет меня выше всех, живших доселе, христианских государей, или же низвергнет в пропасть.
И я хочу, чтобы вы стали моими спутниками на этом пути. Да, спутниками. Ибо уже сейчас предчувствую, сколь сложен и нелегок он будет.
И вновь, как и всегда в решительный момент, заметался в интеллигентских сомнениях господин Гольдберг. И вновь быструю и жирную точку поставил на них господин Дрон.
Слегка пожав плечами, он посмотрел Ричарду прямо в глаза и сказал только лишь:
– Располагайте нами, государь!
ГЛАВА 2
в которой барон де Донзи требует от короля суда над мессиром
Серджио; граф Пьер де Куртене предает собственную дочь;
Винченце Катарине прощается с жизнью; господин Дрон
выигрывает судебный поединок, но теряет сердце
графини Маго, а его счастливый соперник
развеивает всю глубину заблуждений
несчастного хронопопаданца.
Лимузен, Шато-Сегюр,
17 апреля 1199 года
Утро началось с появления знакомого уже оруженосца Ричарда, как всегда, без стука ввалившегося в спальню почтенного олигарха.
– Мессир, король Ричард просит вас пожаловать к нему. Только что аудиенцию у него получил сеньор Эрве де Донзи. Он потребовал королевского суда, прилюдно обвинив вас, мессир, в похищении его невесты, Маго де Куртене, и ее отца, Пьера де Куртене, графа Неверского.
***
На подходе к большому залу господина Дрона и увязавшегося за ним историка перехватил Меркадье. Не говоря ни слова, он завернул 'заморских колдунов' в проход между колоннами и повлек куда-то по открывшемуся узкому коридору. Правда, недалеко. Коридор закончился небольшим холлом с полудюжиной диванов, роскошными драпировками, парой более чем приличных гобеленов и еще какими-то чудесами средневековой роскоши. Впрочем, почтенному депутату было не до нее. Меркадье, похоже, тоже. Двое латников в полном вооружении – разве что без пик – заняли пост у входа в холл. На несколько секунд установилась напряженная, вибрирующая тишина.
– Значит так. – Меркадье был хмур и немногословен. – Король Ричард рвет и мечет. После того, как еще его папаша король Генрих выделил Суд королевской скамьи из состава Королевского Совета, ни он, ни принцы в судах по уголовным преступлениям фактически не участвовали. Хватало королевских судей. Во имя ран Христовых, по мне – так их даже лишку! Ну, так вот. Лично король принимал решения лишь по крупным земельным тяжбам и в делах о наследовании земельных наделов и титулов. Но обычай королевского суда остался. И право знатного сеньора обращаться за правосудием лично к королю никто не отменял. Другое дело, что у всех хватало ума этим правом не пользоваться и действовать в общем порядке. А вот де Донзи решил воспользоваться, две дюжины чертей ему в печенку! И отказать ему Ричард не мог – тут много причин...
– И что с того? – недоуменно пожал плечами Капитан. – Ничего из того, в чем он меня обвиняет, я не совершал. Так что, принять решение будет совсем нетрудно.
– Вы посмотрите на этого умника! – Меркадье широко огляделся, как бы призывая всех присутствующих самым внимательным образом приглядеться к чудесным достоинствам своего собеседника. Однако, поскольку никого из посторонних в холле не обнаружилось, он махнул рукой и почти грубо рявкнул, – а кто сможет засвидетельствовать твою правоту?!
Де Донзи, между прочим, прибыл в Шато Сегюр вместе графом Неверским. Которого ты, оказывается, похитил! И болтали они между собой, как два голубка на карнизе. И сдается мне, что я знаю, в чью пользу будет свидетельствовать граф. А вот молодой графини, которая, возможно, могла бы что-то сказать и в твою пользу, нигде не видно!
Кайр Меркадье умолк на несколько секунд, как бы раздумывая – продолжать или нет. Хрустнули пальцы сжавшейся правой руки, но ни единого, самого завалящего столика, чтобы вдарить по нему от всей души, поблизости не оказалось. Побелевшая кисть с усилием разжалась, Меркадье же продолжил.
– Обвинение серьезное. Перспективы по делу никакие.
Король тебе обязан жизнью и будет делать все, что в его силах. Но и нарушить закон на глазах у подданных он не сможет. А закон, приятель – очень на то похоже – окажется не на твоей стороне. Клянусь муками Христовыми, не хотел бы я сегодня быть в шкуре короля. Ладно, это все так... чтобы знал.
Теперь по суду. Ты же чужестранец, наших порядков не знаешь. Отвечай только на заданные вопросы. Ничего не признавай. Везде, где можно, требуй свидетелей и доказательств. Что еще? Чтоб мне провалиться на этом месте, да не знаю я, что еще и посоветовать, приятель! Здесь нужен хороший стряпчий, а не командир брабантских копейщиков.
В этот момент металлический лязг на входе прервал столь содержательный монолог предводителя брабансонов. Латники, вытащив из ножен короткие мечи, шагнули на середину прохода, загораживая кому-то путь.
– Ага, это за нами. Ну, помогай нам всем Господь и пресвятая Дева Мария! Идем...
Троица в сопровождении все той же пары латников двинулась в обратный путь.
Большой зал к заседанию Королевского суда был уже готов. Собственно, и подготовки-то всей было – организовать из подручных материалов небольшое возвышение да разместить на нем роскошное кресло с высокой спинкой и резными подлокотниками. Нетрудно догадаться, что оно должно было стать королевским троном.
Никаких специальных мест для обвинителя и обвиняемого не предполагалось. Им предстояло провести судебный процесс на ногах, вместе с многочисленными зрителями, что уже расположились в некотором отдалении от королевского места. Оставив, впрочем, между собой и троном весьма значительное пространство. Короля еще не было.
Встав вместе с Меркадье по правую руку от трона, наши герои оказались напротив де Донзи и графа Пьера, что расположились на левом фланге. Граф прятал глаза, смотрел преимущественно в пол и по сторонам, стараясь не встречаться глазами с обвиняемым. Де Донзи, напротив, был спокоен и как будто бы слегка насмешлив. Молод, светловолос, хорошо сложен, правильные черты лица...
Лишь глаза портили впечатление. Точно даже и не скажешь, что в них было не так. Но вот казалось господину Дрону, что какая-то змея смотрит на него из глаз барона этаким стеклянным немигающим взглядом. Крупный такой удав, который не прочь немножечко подкрепиться. И как раз на этот счет изучает окружающих.
Бр-р-р... Вот же, боа-констриктор! – подтвердил его ощущения почтенный историк, притулившись к граненой колонне. – И откуда только выполз такой!
Без положенных по голливудским киносценариям фанфар и громогласных объявлений из бокового прохода в зал вышел король. Две дюжины воинов охраны выстроилась по периметру возвышения, Ричард в полном молчании занял кресло. Несколько секунд просидел, уставившись неподвижно под ноги, затем поднял взгляда на де Донзи.
– Барон, вы обратились ко мне в поисках королевского правосудия. Я готов рассмотреть ваши жалобы. Повелеваю вам огласить те обиды, что заставили вас искать моего суда!
Не мешкая, но и особенно не торопясь де Донзи вышел на середину оставшейся перед троном площадки и, четко выделяя каждое слово, хорошо поставленным голосом заговорил:
– Я, барон Эрве, сеньор де Донзи, де Кон-сюр-Луар, де Шатель-Сенсуар, де Сен-Эньян и де Жиан обвиняю находящегося здесь человека, именующего себя сьер Серджио, в том, что он злодейским и бесчестным образом похитил мою невесту Маго де Куртене, когда та направлялась в замок Кон-сюр-Луар для того, чтобы обручиться со мной.
Далее этот же человек, содержа в плену упомянутую графиню де Куртене, добрался до замка Сен-Эньян, где в это время гостил мой будущий тесть, граф Пьер де Куртене. Под покровом ночи, как злодей и вор, этот человек с помощью неведомого колдовства пробрался в замок и выкрал оттуда графа Пьера, силой и колдовством заставив его присоединиться к себе.
Далее этот же человек в течение многих дней насильно удерживал похищенных им людей при себе, злокозненным колдовским образом скрывая и их, и себя от глаз моих воинов и слуг, коих я в большом количестве выслал на поиски пропавших. И лишь тогда, когда мне самому удалось добраться до Лиможа, я смог найти и освободить графа и графиню де Куртене из плена злодея, преступника и колдуна сьера Серджио.
Ваше величество, я прошу справедливости для жертв свершившегося преступления и достойной кары для преступника!
По мере оглашения обвинения в зале усиливался ропот. Многие из присутствующих круглыми от изумления глазами поглядывали на почтенного олигарха, явно недоумевая, как таких злодеев земля-то носит? Ричард с каменным, ничего не выражающим лицом выслушал обвинительную речь де Донзи и повернулся к господину Дрону.
– Мессир Серджио, что вы можете сказать по существу предъявленных вам... – в этот момент в зал ворвались громкие звуки: грохот подков нескольких коней, галопом несущихся по брусчатке двора, крики стражников, треск чего-то ломающегося и рушащегося на землю... Так что слово 'обвинений' потонуло в доносящейся со двора какофонии. Впрочем, спустя несколько мгновений сия какофония доносилась уже из главной галереи и, наконец, ворвалась в большой зал.
По внешнему виду какофония ничем не отличалась от графини Маго де Куртене. Вот только была она непривычно растрепана, вдоль щеки тянулась кровоточащая царапина, охотничий костюм зиял несколькими лоскутами, явно требовавшими иглы и доброй нитки. И в общем, весь облик графини разительно отличался от того ледяного айсберга по имени 'Доброе утро, мессиры', с которым столкнулись наши герои в самом начале своего путешествия.
За юной графиней мчались, тщетно пытаясь при этом сохранить хоть какую-нибудь благопристойность несколько латников во главе с уже знакомым нам лейтенантом Готье. Лицо последнего наикрупнейшими буквами выражало два противоречивых желания: во-первых, немедленно схватить беглянку, во-вторых, опасение делать это в присутствии короля и такого количества свидетелей.
А графиня де Куртене тем временем просочилась уже сквозь толпу придворных и зрителей, непостижимым образом приведя при этом в порядок прическу, заткнув и спрятав куда-то свисающие лоскуты костюма и даже стерев кровь со щеки. Так что, перед лицом короля предстала уже не подозрительного вида беглянка, а, пусть очень юная, но вполне благопристойная девица, несомненно благородного происхождения.
– Ваше Величество! – ого, дыхание выровнялось, спина опять по струнке, и даже в голосе привычные уже кусочки льда, но в умеренном, господа, вполне умеренном количестве. – Ваше Величество, мое имя Маго де Куртене. Я хочу и требую дать мне возможность свидетельствовать в суде.
– Конечно же, графиня, – Ричард едва сдержал улыбку, но все же сумел остаться невозмутимым. – Конечно же, мы дадим вам такую возможность. И не только свидетельствовать. Ведь вы, как одна из жертв этого вот преступника, похищенная им по дороге к своему жениху, барону де Донзи, имеете право лично высказать все обвинения в его адрес.
– Прошу меня простить, мессир, но тут явно вкралась какая-то ошибка!
Этот человек не совершал по отношению ко мне никакого преступления. И, уж конечно, он меня не похищал. Наоборот, это я, оказавшись в крайне стесненных обстоятельствах, просила его покровительства. Каковое мессир Серджио великодушно и предоставил – мне и моим людям. Что касается якобы моего жениха, то и тут имеет место недоразумение.
Да, я знаю, что барон де Донзи домогался моей руки. И даже поднял бунт против моего отца и своего сюзерена, чтобы вооруженной рукой добиться своего. Но я никогда не давала и не дам своего согласия на то, чтобы стать его женой. Следовательно, никоим образом не могу считаться его невестой. Так что и здесь обвинения, выдвинутые в адрес мессира Серджио, являются ложью.
Господь всемогущий, как же хороша была юная графиня в этом своем спокойном и гордом достоинстве! И ни прическа, все же не вполне соответствующая строгим придворным канонам, ни легкий беспорядок в костюме, не могли затмить это ясное, звонкое и прямое как натянутая тетива боевого лука очарование.
Симпатии публики, еще недавно ужасавшейся глубинам нравственного падения злокозненного преступника, резко изменились. Ведь теперь уже мессир Серджио оказался жертвой подлого оговора со стороны негодяя де Донзи.
Но, увы, еще ничто не закончилось.
На обращенный к де Донзи вопрос короля, как его обвинения вяжутся с твердой и недвусмысленной позицией, занятой графиней де Куртене, тот вновь вышел на середину. Затем так же спокойно и неторопливо вынул из рукава камизы два свитка и с поклоном передал их Ричарду.
– Ваше Величество, я прошу ознакомиться с этими документами.
Первый из них – это мой экземпляр брачного договора, заключенного между мной и отцом леди Маго, графом де Куртене. На договоре стоит подпись его светлости, графа Пьера, и он засвидетельствован преподобным отцом Жоффруа, настоятелем аббатства Марии Магдалины в Везле. Большая печать святых братьев удостоверяет подлинность и богоугодность заключенного соглашения.
Второй свиток – это разрешение на брак, собственноручно подписанное сюзереном графини де Куртене, Одо III, герцогом Бургундским. Таким образом, графиня, находившаяся в долгой отлучке, могла просто не знать всех обстоятельств дела. Они же таковы, что графиня де Куртене фактически и по существу является моей невестой.
Закончив свою речь, барон де Донзи поклонился – также спокойно, как и говорил перед этим – и вернулся на свое место.
– Как же так? – прошептал на ухо Меркадье удивленный господин Дрон. – Ведь леди Маго ясно дала понять, что не желает выходить замуж за барона. Причем тут брачный договор и разрешение на брак?
– Не знаю, как у вас в Индии, – так же шепотом отозвался Меркадье, – а у нас желание или нежелание девицы идти под венец никого не интересует. Разве что, попа во время венчания. Да и тогда его нужно здорово разозлить, чтобы он услышал, как дамочка отказывается от мужа. Что у вас там в Индии за порядки, если мнение какой-то вздорной девчонки может весить больше, чем решение ее уважаемых родителей?
А на пятачке перед королем, тем временем, вновь оказалась юная графиня. Она и не собиралась сдаваться, хотя обстоятельства, казалось, совершеннейшим образом повернулись против нее.
– Мессир, я прошу Ваше Величество обратить внимание на те постыдные обстоятельства, при которых был заключен между моим отцом и бароном де Донзи брачный договор относительно моего замужества.
Барон поднял вооруженный мятеж против Пьера де Куртене, графа Неверского – моего отца и своего сюзерена. Он взбунтовал окрестных сеньоров, вдохновив их также выступить против своего господина. Граф Пьер с войском вышел навстречу мятежникам, в неравном бою был разбит и попал в плен.
Именно находясь в плену, в полной власти барона де Донзи, он и согласился на все требования дерзкого бунтовщика и мятежника. Но можно ли считать законными договоры, что подписаны по принуждению, под угрозой насилия и смерти? Имеют ли они законную силу перед Богом и людьми? Любой честный человек знает лишь один ответ на эти вопросы.
И этот ответ: 'Нет!'
Почтенный историк не мог налюбоваться юной правозащитницей. Какое присутствие духа! Какое ораторское мастерство! Насколько взвешенная линия защиты! Неужели это он всего два месяца назад называл ее про себя не иначе, как малолетней гордячкой?
Впрочем, Евгений Викторович был не одинок в своем восхищении графиней Маго. Сам король Ричард, взиравший на нее с высоты королевского помоста, едва мог скрыть свое одобрение, каковое было хотя и не вполне уместно для беспристрастного судьи, но все же прорывалось веселыми лучиками из-под притворно нахмуренных бровей. Казалось, еще чуть-чуть, и суд, легший столь тяжким бременем на его королевские плечи, приблизится к счастливой развязке.
И тогда случилось страшное!
Пьер де Куртене, граф Неверский, кажется, впервые за весь судебный процесс оторвавший глаза от пола, вышел на открытое место и попросил слова.
– Говорите, граф, – сухо вымолвил Ричард, вновь охваченный тревожным чувством.
И граф, таки да – сказал...
– Ваше Величество! Находясь здесь, в полной безопасности и под защитой королевского правосудия, я перед Богом и людьми свидетельствую, что брачный договор, который вы держите в руках, был составлен и подписан мною по доброй воле, без каких бы то ни было угроз и принуждения.
Единый общий 'а-а-а-х' прошелестел по Большому залу Шато Сегюр.
– Отец...! – воскликнула потрясенная таким предательством графиня Маго и умолкла. На большее просто не было сил.
А граф Пьер продолжил.
– Также я свидетельствую, что покинул замок Сен-Эньян не по доброй воле, но будучи околдованным. О чем в то же утро поведал командиру эскорта моей дочери, лейтенанту Готье. Он находится здесь и может немедленно подтвердить мои слова.
Выведенный на середину, лейтенант Готье с совершенно несчастным лицом и глазами побитой собаки все же подтвердил, что да, все так и было. И мессир граф, дескать, действительно в первое же утро после побега из Сен-Эньяна пожаловался на наведенный колдовской морок, заставивший его против воли покинуть замок и присоединиться к их небольшому отряду. Ложь лейтенанта была видна невооруженным глазом, но видно было и то, что держаться он будет за нее до последнего.
Плечи короля поникли. Все было кончено! Даже если первую часть обвинения и удастся отклонить, ссылаясь на свидетельство леди Маго, что она добровольно попросила покровительства и защиты мессира Серджио, то обвинение в похищении графа Пьера подкреплено как его собственными словами, так и словами свидетеля. Этого – вполне достаточно для вынесения обвинительного приговора.
И он будет вынужден это сделать, ибо закон стоит выше даже королей!
И тогда на судебный пятачок перед королем вышел господин Дрон.
– Ваше Величество! Я утверждаю, что все обвинения, выдвинутые против меня бароном Эрве де Донзи, являются ложью от начала и до конца. И, дабы подтвердить свои слова, я требую судебного поединка.
Эрве де Донзи все так же спокойно и довольно улыбнулся.
Король тяжело вздохнул.
Кайр Меркадье сплюнул на пол и вполголоса выругался.
***
Графство Осер,
аббатство Сен-Жермен,
17 апреля 1199 года
А в это же самое время Винченце Катарине прощался с жизнью....
... После оглушительной неудачи в деле поимки 'колдунов из Индии', после того, как покушение на Ричарда Плантагенета окончилось ничем, а войско, собранное для удара в тыл отрядам, штурмующим Шалю-Шаброль, было разгромлено, ломбардец понял одно. Таких катастрофических провалов не прощают. И уж кто-кто, а мессер Полани точно не является примером христианских добродетелей, ангельского всепрощения и любви к ближнему. А это значит, что лично ему, Винченце Катарине, во время подведения итогов с треском проваленной операции лучше бы оказаться как можно дальше от упомянутого мессера.
Нет, ломбардец не пустился в бега сразу. Разросшееся до совершенно неприличных размеров любопытство старого шпиона, заменившее сьеру Винченце за многие годы тайной службы почти все остальные чувства, требовало досмотреть спектакль до конца. Поэтому он вместе с остатками своих людей проследовал до Лиможа, прочно встал на след вынырнувших там же 'колдунов' и лично пронаблюдал, пусть издалека, и чудесное спасение короля Ричарда, и разгром его наемниками кавалерии, вышедшей из Фирбе и Курбефи.
Кавалерии, стоившей, между прочим, немалых денег!
Впрочем, все последовавшее за сорвавшимся покушением время Винченце потратил отнюдь не на одно лишь удовлетворение своего любопытства. Вовсе нет!
В его голове зрел План.
Было понятно, что в Европе скрыться ему не удастся. Кто-кто, а уж достопочтенный купец хорошо знал, насколько густо напичканы христианские земли людьми мессера Сельвио. И любой новый человек, если он хоть что-то собой представляет, рано или поздно попадает в сферу их внимания.
Нет, разумеется, осев крестьянином в какой-нибудь дыре, он мог бы сохранять свое инкогнито хоть до конца жизни. Но как-то не так представлял Винченце Катарине этот самый конец своей жизни. А значит, Европа отпадала.
Податься к сарацинам? Тоже не вариант.
Нет, никаких особых религиозных предрассудков добрый Винченце не испытывал. И против ислама ничего не имел. Тут другое. Не раз и не два пересекался он на путях тайной войны с коллегами, что пять раз в день, обратившись в сторону аль-Бэйт аль-Харам, совершали свой салят. Пара шрамов на спине и неправильно сросшиеся кости левой руки навсегда сохранят в его сердце память об этих встречах. Но ведь и там остались люди, которым есть, что вспомнить! И, пусть риск вновь встретиться с ними невелик, рисковать все же не хотелось.
То есть, подаваться к сарацинам тоже не стоит.
Намного интереснее выглядел вариант уйти на северо-восток. В земли скифские и гиперборейские.
Будучи в Константинополе, ему приходилось общаться на рынках с купцами оттуда. Кряжистые, обильно бородатые, чем-то похожие на медведей, они проводили в имперской столице по нескольку месяцев, а то и все полгода, выкладывая на прилавки, казалось, бесконечные запасы пушнины. Да и рабы в их торговых загонах также не переводились.
Обратно в свою глушь они увозили звонкое серебро и золотые безанты. А также украшения, изделия имперских ювелиров, посуду, вино, масло, пряности, белоглиняную расписную керамику, зеркала ... Впрочем, и книги, и предметы христианского богослужения тоже пользовались спросом. По всему видать, что христиан там хватает, стало быть, жить можно.
Но самое главное – в свои степи и леса они везли тяжелый византийский шелк, поштучно опечатанный и опломбированный таможенными офицерами константинопольского эпарха. Оно и понятно – никто не имеет право вывезти его из столицы мира больше, чем это дозволено указами эпарха: не более, чем по пятьдесят номисм стоимости на одного купца. Ведь купцов много, а шелка мало...
И вот здесь-то у ломбардского купца имелись кое-какие весьма перспективные знакомства. Пожалуй, он сможет забирать в Константинополе шелка на куда более значительные суммы, чем жалкие пятьдесят номисм. А из варварских лесов привозить в столицу мира меха и рабов.
Чем не жизнь!
Каганы с северо-востока время от времени осаждали град Константинов огромными массами войск – с тем, чтобы принудить имперские власти при составлении мирного трактата включить туда и торговый договор, максимально облегчающий условия бизнеса их купцам. Что ж, такая политика представлялась Винченце и разумной, и эффективной. А уж пушная торговля, равно как и торговля живым товаром – для человека понимающего, оборотистого и с хорошим начальным капиталом, это же просто золотое дно!
К счастью, кое-какой капитал у Винченце Катарине водился. Нужно лишь объехать все свои заначки, и – прощай Европа!
Увы, человек предполагает, а Бог – располагает. Первый же его визит по местам заботливо оставленного в рост серебра оказался и последним.
Нет, беседа с отцом-экономом аббатства Сен-Жермен, что в графстве Осер, прошла вполне удовлетворительно. Святой отче, уже который год исправно запускавший его деньги в оборот и проявляющий при этом удивительную ловкость, особо не ломался. И даже предложил вполне божеские условия, связанные с изъятием средств раньше оговоренного срока.
Вот только на выходе из монастырских ворот сьера Винченце поджидали четверо совершенно неулыбчивых и крайне малоразговорчивых типов. Их главный сообщил, что мессер Полани желает побеседовать с купцом и вот-вот прибудет для этого в Осер. Так что, спустя всего лишь пару часов несчастный ломбардец оказался на постоялом дворе, как две капли воды похожем на тот, с которого не так уж и давно началось его последнее путешествие. Здесь, также как и там, не мычала скотина, не ржали кони, и прислуга не гремела по утрам кухонной посудой. Зато засовы на дверях комнат были крепкими располагались только снаружи.
И теперь Винченце Катарине прощался с жизнью...
Мессер Полани появился лишь на пятый день. К неизбывному удивлению ломбардца, их встреча проходила не в пыточной комнате, а в каминном зале – родном брате того, где они виделись с мессером Полани последний раз. Однако сегодня мессер выглядел неважно. Мешки под глазами, ставшие вдруг заметными морщины на лбу и в углах рта, сальные, давно не прибранные волосы...
Вошел, оглядел с головы до ног стоящего на коленях, с обнаженным торсом и связанными сзади руками Винченце, поморщился. Приказал одному из неулыбчивых развязать купцу руки и всем без исключения убираться вон!
Кинул ему камизу:
– Одевайтесь, сьер Катарине. Садитесь за стол, можете налить себе вина.
Приказал, и снова замолчал, глубоко о чем-то задумавшись.
Сказать, что ломбардец был поражен – не сказать ничего! В глубине души он уже давно был по ту сторону и желал лишь одного: чтобы расставание с жизнью прошло не слишком мучительно. Поэтому такой оборот дела застал его полностью врасплох, не давая разбредшимся вдруг мыслям собраться хоть в какую-то кучку. Затягивающееся молчание оказалось очень кстати, как и стакан доброго вина. Пружина, почти три месяца натягивавшаяся в душе Винченце, от вина вдруг как-то сразу размякла. Захотелось плакать и говорить.
Мессер Полани же, очнувшись, наконец, от своих явно не веселых размышлений, посмотрел осоловевшему купцу прямо в глаза.
– Такие дела, Винченце.
Похоже, мы все столкнулись с чем-то, совершенно выходящим за рамки наших представлений и нашего прежнего опыта. Вот только раскисать мы не будем. Так что соберитесь! И хватит вина. Лучше съешьте чего-нибудь. Теперь слушайте внимательно.
На сегодняшний день вы – человек, знающий об 'индийских колдунах' больше всех из нас. Два с лишним месяца вы таскались за ними, как барбос за течной сукой. И даже тогда, когда провал стал очевиден, вы, вместо того, чтобы бежать стремглав – как это сделал бы любой другой на вашем месте – продолжали следить за ними.
Примите мое восхищение!
Это лучшее, с чем мне когда-либо приходилось сталкиваться в нашем деле. Но теперь соберитесь! Соберитесь и начинайте рассказывать. Все, что успели узнать об этой парочке. От начала и до конца. Не упуская ни одну мелочь – мелочей здесь нет. Ну...!
И Винченце начал рассказывать.
О невероятно легком и прочном сплошном металлическом доспехе, на который ему удалось полюбоваться в оружейной графа д'Иври. О странной, никогда не виданной манере орудовать двумя деревяшками, которая позволила верзиле-телохранителю в несколько секунд уложить четверых вооруженных людей. О перевоплощении 'колдунов' в крестьян и путешествии в крестьянской телеге – что никому из благородных сеньоров даже и в голову бы не могло прийти. Об удивительном мече и совершенно необычной – любой воин это подтвердит – манере фехтования. О потрясающем искусстве ползания по крепостным стенам: он, Винченце, ощупал, чуть ли не каждый камень стены и нашел-таки следы от металлических, точно металлических, когтей; да и костыль для веревки, вбитый под карнизом, он тоже, в конце концов, обнаружил, так что – никакого колдовства.... И даже латник замкового гарнизона, когда с него по требованию Винченце начали чулком снимать кожу, – признался, что подбросил собакам снотворное. Так что, и тут никакого колдовства не оказалось. И о том, как верзила со щитом смотрел все время только в одну точку на стене – именно туда, откуда и был впоследствии произведен выстрел. Он, Винченце лежал в это время в куче прелых прошлогодних листьев совсем недалеко и видел это все своими глазами....
