Текст книги "Дядя Жора (СИ)"

Автор книги: Андрей Величко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

.... ... ... ...! – подумал я и велел передать, что если тамошние власти допустят панику, то уж о жертвах среди них я позабочусь сам. И попросил переключить меня на нашу итальянскую группу.

– Пока все спокойно, – доложили мне, – жители предупреждены, но погода на редкость мерзкая, почти шторм, дома они покидают неохотно. Многие нецензурно ругают Голицына и вас, причем некоторые даже по-русски. Процентов тридцать вообще не верят и отказываются выходить на улицу.

– Не хотят – не надо, – вздохнул я и налил себе новую чашку. До толчка оставалось еще двадцать минут, и тут динамик снова запищал – срочный вызов.

– Началось! – услышал я возбужденный голос из Мессины. – Первый толчок произошел минуту назад, только что был второй, заметно сильнее. В городе пыль, почти ничего не видно, кажется, занимается пара пожаров...

– Информируйте меня о ходе спасательных работ каждые полчаса, – велел я и откинулся на спинку кресла. Предстояло обдумать, что я буду говорить Вилли, если он попросит устроить небольшое землетрясеньице где-нибудь в районе Елисейских полей.

Глава 11

Просто удивительно, насколько подготовка к боевым действиям сейчас отличается от ситуаций в четвертом и шестом годах, – не мог не признать я в середине января девятого года. Перед японской войной был совершено невообразимый бардак. Перед черногорской – он же, но уже в вообразимых количествах. А теперь даже и придраться-то толком не было к чему... Наверное, наши все же чему-то научились, а главное, сказалось большое количество немецких офицеров, участвующих в операции. Так что укрепрайоны были вовремя построены и заняты. Они имели нумерацию с первого по пятый, первый – у Ляодуна, оборонялся в основном японскими частями под видом китайских добровольцев. Второй и третий занимали наши под командованием Каледина, эти не маскировались ни под кого. Четвертый и пятый – это были немцы, то есть тьфу, еврейские казаки во главе с Людендорфом. Верховным главнокомандующим был объявлен Гоша, но вот ведь дела – сам он сидел в Питере, а на месте событий присутствовал только небольшой огрызок Главного штаба во главе с Куропаткиным. Зато имелась большая группа военных наблюдателей, которая, собственно, и являлась настоящим командованием Дальневосточной группы войск, а заправлять там будет сам Шлиффен. Над ним стояли только два императора, Гоша и Вильгельм. Черногорская империя прислала батальон своих бойцов (у нее больше не было), ну, а Курильское королевство собиралось действовать исключительно на море.

Январь прошел в непрерывных попытках противника нащупать слабые места в нашей обороне, но попытки эти предпринимались небольшими отрядами хунгузов, так что даже в проходах между укрепрайонами их легко останавливали пулеметным огнем. Но к границе уже потихоньку подтягивались части настоящей армии – по данным разведки, в первом эшелоне наступающих должно быть около миллиона человек.

Пока еще Китайская Республика не объявляла войну ни Манчжурии, ни Монголии, а набеги на наши укрепрайоны сходили за бандитские выходки местных отморозков, англичане и американцы непрерывно гнали в Китай пароходы со всяким вооружением – в основном, конечно, несусветным старьем. Однако Гоша уже разродился двумя нотами, в первой из которых сообщал, что, если правительство КР не обуздает своих бандитов до мая девятого года, то Россия оставляет за собой свободу действий по защите своей собственности в тех краях. А во второй мировое сообщество было проинформировано, что в случае войны с Китаем Желтое и Восточно-Китайское моря будут объявлены зоной боевых действий, в котором любой корабль, кроме российского или черногорского, сможет плавать только при наличии у него специального пропуска, выдаваемого представителями этих держав. Мировое сообщество в лице Англии, Франции и Штатов взвыло, но Гоша твердо подчеркнул, что терпеть ситуацию, когда по морю к нашим противникам будет подвозиться то, что способствует войне против нас, он не намерен, а все с этим несогласные могут объявлять войну России хоть завтра. Франция притихла, а Штаты даже остались довольны – теперь отпали последние сомнения в том, что Россия будет воевать с Китаем сама и всерьез.

Для подготовки внутреннего общественного мнения император в своем новогоднем выступлении объяснил, почему мы должны воевать за вроде бы чужие нам Манчжурию и Монголию.

– Все очень просто, – сказал Гоша и отпил воды из стакана, причем это было слышно в динамиках. – К власти в Китае пришли оголтелые бандиты, которые никогда не удовлетворятся уже имеющимся у них. И если мы не остановим их неисчислимые полчища в Манчжурии, на следующий год нам придется оборонять Читу и Иркутск. А ведь стоит китайцам где-то перерезать Транссиб, который там идет вплотную к границе, и все – с Забайкальем, Хабаровским краем и Приморьем можно прощаться. Разумеется, правительство по дипломатическим каналам делает все от него зависящее, чтобы не допустить войны, но также и предпринимает необходимые действия для укрепления наших группировок в Манчжурии и Монголии.

Тем временем наконец-то был рожден первый международный документ про мою Антарктиду. Читая его, я в восхищении хлопал глазами – это надо же было так запутать вроде не очень сложный вопрос! В общем, Антарктида объявлялась достоянием всего человечества, не могущей принадлежать ни одному отдельному государству. А дальше шел длинный график платежей – с кого и сколько за это России причитается. В общем, платежная программа была рассчитана на десять лет и в сумме составляла около трех миллиардов долларов. Это, так сказать, была первая часть. Вторая же заключалась в том, что право любой деятельности там имели только Норвегия – на острове Петра Великого, Англия – пока уточняется, но все равно это мелочь на северо-западе, остальное – князь Найденов. Следить за соблюдением данного документа будет Международный Антарктический Комитет, за ввод своего представителя в который надо платить Найденову, Англии и Норвегии в соотношении площадей правообладания. Эта часть была еще не утверждена, но имелся Машин комментарий: «Вот хрен им, а не дележка по площадям. Делить деньги будем в соотношении объемов! Дядя, с тебя обоснование, почему.».

А ведь действительно, подумал я, Антарктида же не обычный материк, и тупо считать по площади тут нельзя. Нет, у него, конечно, есть и общие ценности – то есть земля, на которой можно что-то и кого-то разводить, внутри которой лежат полезные ископаемые... Это будет одна составляющая ценности, которую, действительно, можно считать по площади. Но ведь общепринята и другая, по степени выгодности географического положения. Насколько я в курсе, особым спросом пользуются места, лежащие на пересечении чего-то с чем-то – водных и сухопутных торговых путей, например. Кажется, с этим моему материку малость не повезло... Нет, понял я через минуту, это ему с хозяином не повезло, слишком тупой достался. Антарктида же лежит на пересечении меридианов! Причем не двух-трех, а вообще всех, что есть в природе. Значит, это записываем отдельным бонусом к моему куску. И переходим к главному, то есть антарктическому льду. Это совершенно уникальное образование, не имеющее аналогов на всей остальной планете! Ведь тут в нетленности хранится то, что сыпалось из космоса на Землю в течении миллионов лет. Вот, например, когда-то в недалекой древности упал в Индии железный метеорит, и что? Небось и остыть толком не дали, тут же отволокли на кузню и перековали в колонну – сами можете в Дели съездить и посмотреть. То, что падало в Европе, пошло на ВИП-мечи и доспехи. Однако ведь не только метеориты с неба плюхаются... У Уэллса марсиане приземлились в Англии. Но ведь гораздо вероятнее их появление в более безлюдных местах – в амазонских джунглях, например. Но там, если пришельцы вовремя не превратятся в ушельцев, их сожрут крокодилы с пираньями, а сам корабль, будь он хоть из мифрила, в тамошнем гнусном климате быстро съест ржа. Если корабль сядет в Сибири – экипажем займутся комары и медведи, а кораблем – местные жители. Их хоть и немного, но они предприимчивые, лет за двести точно по гаечкам растащат. А вот в Антарктиде он может миллионы лет лежать в толще льдов!

То есть главное богатство пятого континента – древние льды! И чем древнее, тем дороже. Скажем, то, что до тысячи лет, вообще льдом не считаем. До десяти тысяч – это лед третьей категории, сильно уцененный. У норвежцев, кстати, скорее всего другого и нет. Далее, с возрастом от десяти тысяч лет до миллиона лед пойдет по второй категории, это уже сравнительно качественная вещь и стоить должна подороже. Ну, а первая категория – это возраст больше миллиона, и такой есть только у меня.

Я быстро записал свои озарения и отправил их ее величеству племяннице.

В середине февраля проездом к месту событий Петербург посетил Шлиффен, который еще из Германии телеграфировал, что хочет со мной встретиться, так что я лично встретил его на станции и отвез в Гатчинский дворец. Генерал сразу взял быка за рога:

– Господин канцлер, – сказал он, – я уже стар, и это моя последняя война. В то же время это первая в истории война нового типа – война моторов и миллионных армий, вооруженных автоматическим оружием.

– Насчет старости, – усмехнулся я, – так некоторые в вашем возрасте только начинали карьеру и заводили себе двадцатилетних девочек...

Это я не к месту вспомнил своего предшественника. Блин, нет чтобы ему сразу двух девочек завести – глядишь, и ухайдакали бы болезного еще до Берлинского конгресса... Вслух же продолжил:

– Но вообще-то ваша мысль понятна, я и сам собирался предложить вам перед фронтом слегка подлечиться.

– Спасибо. Не знаю, важно ли это, но хочу уточнить – я не прошу у вас молодости и еще одной жизни. Но эта война может затянуться, и я хотел бы иметь возможность работать столько, сколько нужно, не отвлекаясь на старческие недомогания и не думая, успею ли закончить начатое.

– Принято. Значит, так. Сеанс скорее всего будет завтра в обед. Сейчас – пройдите в отведенные вам апартаменты и постарайтесь думать именно о том, что вы мне только что сказали – то есть про работоспособность, про то, что самые вредные с вашей точки зрения болячки должны исчезнуть, и так далее...

Сеанс «туда-сюда» прошел буднично. Я завязал Шлиффену глаза и провел его в небольшую комнатку, где меня ждал Гоша. Пять шагов вперед – и мы уже в гостиной коттеджа на Торбеевом. Я включил комп, потом несколько раз ткнул курсором в некорректные кнопки, чтобы он похрюкал, затем достал из тумбочки фен и подул генералу в лицо сначала холодным, потом теплым, потом горячим воздухом. После чего взял генерала под локоть и через вновь открывшийся портал провел его в Гатчину. Два десятка шагов по коридору – и мы снова в моем кабинете. Я снял Шлиффену повязку с глаз.

– Вы знаете, – поделился он со мной, – такое впечатление, что я стал моложе лет на пятнадцать. Даже аппетит появился! Кстати, позвольте вопрос – говоря о том, что некоторые в моем возрасте только начинали карьеру и... э... ухаживать за девочками, вы имели в виду не себя?

– Нет, – рассмеялся я, – Горчакова. А насчет аппетита – через двадцать минут тут обед, и обещал быть его величество. Не составите нам компанию? Тогда посидите вот здесь на диване, после сеанса нужно немного покоя, а я вас минут на десять покину.

– Можно ж было догадаться, – корил я себя по дороге в "Дом", – что после лечения у дедушки возникнут забытые потребности, тем более что я и малость заострил на этом его внимание перед сеансом... Но ничего, импровизации у Танечки обычно получаются неплохо.

Изюминкой обеда было блюдо из сублимированных продуктов – в данном случае картошки и мяса. Для большего впечатления исходные, почти невесомые пакетики были поданы тоже. Производство сублиматов недавно наладил Иркутский консервный завод, и теперь пайки нового образца начали поступать в войска.

– Суточная норма для бойца весит сто грамм, – пояснил я, – для готовности содержимое пакета надо вымочить и разогреть.

Услышав это, Шлиффен отодвинул тарелку с супом и в три присеста умял второе, потом прислушался к своим внутренним ощущениям, довольно кивнул и сказал:

– Весьма и весьма неплохо, но на сутки может оказаться маловато.

– Так ведь то, что вы съели, весило сорок грамм, – пояснил я.

– И насколько такие продукты дороже обычных?

– В несколько раз. Так что для сидения в обороне лучше использовать нормальную еду, а вот при глубоком наступлении или снабжении частей, оказавшихся в окружении, это будет то, что надо.

Гоша с задумчивым лицом ковырял вилкой в своей порции. Судя по всему, величество прикидывало, под каким бы предлогом накормить этим своего министра двора барона Фредерикса. Ибо надоел он всем в Зимнем хуже горькой редьки, но не гнать же столь заслуженного и ни разу даже в мыслях не отклонившегося от генеральной линии человека только за то, что он непроходимый дурак!

– Как начнется война, – посоветовал я Гоше, – можно устроить большой патриотический обед. А я за это время найду в окрестностях Питера часть, где солдат кормят хуже всего, и пусть эти повара из своих продуктов и готовят блюда к тому обеду. Будет, так сказать, пример единения с народом. Ну, а чтобы он получился поосновательней, можно будет проследить, чтобы кто не надо перехватить помимо стола ничего не мог...

– Я думал, – рассмеялся Шлиффен, – что только его величество кайзер склонен к таким шуткам. Скажите, не вы ли его научили?

– Мы об этом даже не знали, – пожал плечами я, – но чего же тут удивительного, если хорошие мысли приходят в голову сразу нескольким умным людям?

Сушеные в вакууме продукты появились у нас в общем-то случайно. В Георгиевске не так давно было сделано две установки вакуумного напыления по заказу моторного завода, и по результатам их использования было решено загрузить данной продукцией только что построенный Таганрогский станкостроительный завод. А он, туды его в качель, пошел гнать брак... В общем, к моменту появления первой рабочей установки в наспех сколоченном сарае уже стояло десять нерабочих. Ну, я и вспомнил молодость, когда, будучи лаборантом в Институте кристаллографии, готовил такое мясо на списанной вакуумной установке – ибо в то время я ухаживал за девушкой, увлекавшейся горным туризмом. Так что теперь Таганрог продавал свой брак в Иркутск, а склады постепенно заполнялись субстанцией, по виду более всего напоминавшей крысиные какашки.

Для поездки к месту событий и в качестве места проживания там Шлиффену был подан бывший мой поезд – тот, в котором я ездил в Порт-Артур. И на следующий день этот состав тихо, без всякой помпы отошел от станции Гатчина, взяв курс туда, где он один раз уже был. А я, проводив генерала, вернулся в свой дворец, где пора было провести один небольшой эксперимент.

Он состоялся в подвале, где я иногда, озверев от всякой бумажной тягомотины, отдыхал душой с какими-нибудь инструментами в руках. В последний раз я развлекался тем, что из обломков лазерного дисковода и такой же указки соорудил довольно мощный гибрид. Сегодня по моему указанию в подвал был притащен баллон с водородом, а с кислородом он там и раньше был.

Я включил вентиляцию, убедился, что действительно началось движение воздуха, и, достав из стола воздушный шарик, чуть пшикнул в него кислородом. Затем нормально надул водородом и прошел в другую комнату, где шарик был отпущен.

. Он неспешно взлетел к потолку, качнулся там несколько раз и затих. Я взял свое творение, подключил питание, нажал кнопку... Вспыхнул бледно-красный луч, кончавшийся ослепительной точкой, и, когда она уперлась в шарик, тот взорвался.

– Вот так, – сказал я себе, отключая провода, – пора Толстого, который хоть и граф, но без бороды и вообще вменяемый человек, сажать за "Гиперболоид инженера Гарина", иллюстративный материал уже есть.

Глава 12

Из-за китайских событий и возни вокруг Антарктиды землетрясение в Мессине не произвело такого резонанса, как ожидалось. Да и привык, похоже, народ к тому, что у этого Найденова постоянно рождаются новые мысли на предмет как бы побольше чего разломать с минимальными усилиями... Однако жертв было всего шесть тысяч человек, то есть как минимум вдесятеро меньше, чем в нашей истории, что, как ни странно, грело мне душу. Побочным результатом этой аферы стало то, что итальянский король вдруг проникся желанием посетить Питер. Ну и приятно было посмотреть на обескураженного Голицына, который сказал, что, кажется, он понимает, почему за моим взрывом последовало мини-землетрясение в Риге, но в то, что этот же взрыв подействовал и на юг Италии, он не верит и склонен скорее считать это случайным совпадением. Однако, будучи настоящим ученым, Борис Борисович не поленился посчитать вероятность такой случайности, и, получив вилку от десять в минус четвертой до десять в минус пятой, обескуражено сообщил об этом мне. Я, понятное дело, ничем не смог ему помочь, кроме выделения дополнительных средств, что и было проделано.

К концу февраля общими усилиями всех разведок Четверки удалось прояснить стратегические планы противника.

Итак, на наших восточных границах безобразничает Китай. Россия вынуждена будет отправить туда лучшие войска из европейской части, а тут тем временем провоцируется война между Германией и Францией, которую поддержит Австрия. Англия будет делать вид, что в эту свару она не полезет, но с началом военных действий, придравшись к какой-нибудь ерунде типа нарушенного суверенитета Бельгии, тоже объявляет войну Германии. Если мы не вступаемся за Вилли, тому станет нехорошо, он обидится и Четверка начнет помаленьку разваливаться. Если вступаемся, то в добавление к восточному Россия получает и западный фронт.

Наконец, японцам через третьи руки уже намекали, что в такой обстановке они могут под шумок оттяпать Филиппины, мол, американцы не решатся на полномасштабную войну... В том-то и было дело, что до серьезного щелчка по носу сподвигнуть Америку на большую войну не представлялось возможным, а вот после него... В общим, наших восточных друзей усиленно агитировали устроить янкесам какой-нибудь Пирл-Харбор. И вот это последнее меня беспокоило, хотя Ито и обещал, что до ликвидации очага напряженности в Китае Япония не полезет на Филиппины.

А сейчас наши заграничные друзья ждали, когда же наконец Россия объявит мобилизацию. Однако пока имели сплошной облом, да еще на нервах, ибо дальше мобилизационных учений мы не шли. Но зато их проводили очень интенсивно, так что начальник мобуправления генерал-лейтенант Деникин уже заработал репутацию пугала как в войсках, так и на призывных пунктах. Но зато появилась надежда, что, когда наступит час, мобилизация пройдет без особого бардака.

Внутриполитическая обстановка пока была терпимой. Последние, так сказать, олицетворения недовольства в высшем свете потихоньку сходили на нет – в частности, сбежавший в Париж великий князь Сандро тут же начал демонстрировать свою козлиную натуру и вовсю изменять жене – благо то, что она сестра царя, более никакой роли не играло. Это, так сказать, он делал сам... А вот то, что обманутый муж одной его новой пассии взял да и пристрелил ловеласа, тут Танечке пришлось немножко поработать.

Великий князь Владимир тихо умирал, отстраненный от всех должностей, и от Алафузова требовалось только следить, чтобы около него случайно не появился хоть один приличный медик – потому что имеющиеся уверенно вели князя к могиле. Некоторые трудности возникли по поводу Николая Николаевича младшего. Этот персонаж всегда поддерживал Гошу, не воровал, но при этом являлся мало того что дубом, так еще и дубом честолюбивым. Очень уж ему хотелось выиграть какую-нибудь войну! На белом коне и в белом мундире, как Скобелев. Так что про него Гоша пребывал в глубоких сомнениях – мол, ну нельзя же так, человек хочет как лучше... Правда, если его выпереть в отставку, он вполне может захотеть и чего-нибудь другого. Но к чести императора надо сказать, что колебался он недолго, минуты три, а потом дал добро на операцию. И у Ник-Ника появилась новая любовница совершенно невообразимых кондиций и темперамента, а также несколько упаковок виагры. Естественно, что кончилось это ну в точности так, как у того самого Скобелева.* Оставшийся без покровителя Янушкевич впал в панику и чуть не испортил мне всю игру, сам кинувшись в Гатчину с целью покаяться, но идиота удалось перехватить по дороге и отправить на место, продолжать руководить Генштабом.

Снизу тоже была хоть и не благодать, но вполне терпимая картина. Оставшиеся нелегальные партии твердо уяснили правила игры – пока они не нарушают табу, с ними борются обычными методами. Табу же было два – террор и получение денег из заграницы. Если какая-то группировка позволяла себе это, тут же начинался отлов и отстрел. Правда, пункт с деньгами первое время пытались обходить по схеме, когда экстремистов финансировал какой-нибудь предприниматель, имеющий интересы за рубежом, ну, а там уж ему это компенсировали, но после третьего процесса, кончившегося для гешефтмахеров червонцем с конфискацией, желающих поучаствовать в отмывании резко поубавилось.

В самом конце зимы ко мне пришел посетитель. В принципе, любой российский подданный мог явиться в приемную Гатчинского дворца и заявить, что он желает видеть канцлера по такому-то вопросу, после чего его ставили в очередь и сообщали, когда это можно будет сделать. Но о том, что данный человек хочет меня видеть, я знал до того, как он велел подать автомобиль и, кряхтя, начал напяливать парадный мундир с орденами. Зачем он это хочет, я тоже был в курсе.

Тяжело шагая, генерал-адмирал Российского Императорского Флота великий князь Алексей Александрович вошел ко мне в кабинет. Я пожал ему руку, и он сел в предложенное ему кресло, жалобно скрипнувшее под весом огромной туши.

– Знаешь ведь небось, Андреич, зачем я к тебе пришел, – без всяких вступлений заявил генерал-адмирал, с котором мы уже три года были на "ты".

– Знаю, – кивнул я, – но ты лучше все-таки расскажи, а то вдруг я знаю что-нибудь не то.

– Да где ж тут ошибиться... Даже твоя хитрая наука, которой ты людей с того света вытаскивал и молодость им возвращал, на меня не подействовала.

Да, генерал-адмирал был нами разок проведен через портал, но никакого улучшения не получилось. Похоже, ему просто надоело жить.

– А это о чем говорит? – продолжал тем временем Алексей. – О том, что отжил я свое, все что мог сделал, и даже немного того, что и не мог, это уж тебе спасибо и Оленьке. Пора и честь знать... Вот только неохота от обжорства помирать или от пьянства. Война на носу... Был бы я летчиком, попросил бы у тебя самолет на последний вылет. Но корабль – там же ведь люди, их-то за что?

– Дам я тебе корабль. Новая модификация катамарана может управляться одним человеком, там управление движками и пуском торпед выведено на капитанское место. Вот только тогда давай один вопрос утрясем – ты на Дальний Восток поездом поедешь или с эскадрой?

– Конечно, с эскадрой.

– Отлично. Дело в том, что она туда Северным морским путем поп... пойдет. Так что ты уж покомандуй ей этот переход, а на месте можешь брать катамаран, ну и... Или не ну, может, и поумнеешь в дороге.

– Да какой из меня командующий?

– Самый лучший. Как там что, на этом северном пути, сейчас знает один Вилькицкий со своими людьми. Думаешь, его наши адмиралы будут слушать, как Бога? А у тебя ни одна сволочь и не пискнет, вот уж это-то ты умеешь. Ну, по рукам?

После ухода генерал-адмирала я велел запускать следующего посетителя, и в кабинет зашел высокий молодой человек. Честно говоря, когда я увидел его в первый раз, то просто не узнал классика советской литературы, красного графа Алексея Толстого – подумал, что в секретариате чего-то напутали, пригласили не того... Но оказалось, что это все же он, только совершенно неузнаваемый из-за отсутствия признаков маститости на лице. И выражало это лицо сильнейшее беспокойство – по поводу чего трое молодых людей вежливо пригласили его аж к самому канцлеру? Но, по мере моего рассказа о том, как я себе представляю книгу «Гиперболоид инженера Гарина», он успокоился, только поинтересовался, что с ним будет, если он вдруг не справится.

– Ничего интересного, – пожал плечами я, – будете жить, как раньше, разве что иногда вспоминая о безнадежно упущенном шансе. Они же, эти шансы, не под каждым углом валяются.

Посмотрев на мой лазер, прослушав краткую лекцию про гиперболоид вообще и монохроматичность излучения в частности, граф сел творить и вскоре представил мне план-конспект своего будущего шедевра. Я почитал и офигел со второй страницы...

То, что Гарин оказался сотрудником секретного завода в Георгиевске, из-за махрового индивидуализма не пожелавшим работать на благо Российской империи и сбежавшим, меня не удивило. Но ловила его почему-то прекрасная сотрудница одной очень секретной конторы! Причем это еще ладно, но в качестве героя второго плана там присутствовал я. То есть я эту сотрудницу напутствовал перед заданием, глядя на нее мудрыми усталыми глазами. И постоянно то тут, то там по тексту этот я не к месту изображал из себя рыцаря без страха и упрека.

– Не годится, – вынес я свой вердикт. – Вы кого тут описываете, канцлера Найденова или черт знает что с нимбом и крылышками? Где у вашего меня хоть один недостаток – покажите! Как это не видите, а кого треть Питера считает хамом и самодуром – мне что, специально вам демонстрировать эти свойства? Вот и я тоже думаю, что лучше поверить на слово. В общем, вот вам бумага, почитайте, что ваш однофамилец и тоже граф про меня думает. Ну а дальше сами сочиняйте, вы из нас двоих писатель, в конце концов. В общем, Найденов должен получиться личностью неоднозначной, чтоб было понятнее, с чего это от него Гарин сбежал. Далее, эта девушка, Зоя... Знаете, а давайте-ка я вас с одной дамой познакомлю, она вам расскажет в пределах допустимого, как действительно наши агентессы работают, а то вы тут понаписали явную ерунду.

Вообще-то на некоторых типов Танечка производила неизгладимое впечатление вовсе не своей выдающейся красотой. Так, например, директор информбюро как начал весьма ее опасаться с самой первой встречи, так за восемь лет знакомства не перестал. Генерал Янушкевич, хоть и встречался с ней всего раз в течение пяти минут, все эти минуты отчаянно трусил и потом до вечера не мог прийти в себя. Опять же Малечка Кшесинская боялась ее куда больше, чем даже меня... В общем, люди с развитым воображением и интуицией иногда воспринимали Танечку несколько своеобразно. И Алексей Николаевич тоже оказался из их числа, так что ловить Гарина у него тут же начал бывший матрос Шельга, а Зоя стала просто авантюристкой, ни малейшего отношения к нашим спецслужбам не имеющей. Ну, а для более глубоко изучения образа канцлера я пару раз позволял графу присутствовать на каких-то своих не касающихся секретных дел встречах. А сейчас граф пришел поинтересоваться, не следует ли ему съездить в Манчжурию, где явно назревают серьезные события. Причем по нему было видно, насколько не хочет он услышать положительный ответ.

– Зачем? – пошел навстречу его тайным пожеланиям я. – Там будет просто эпизод, хотя и очень масштабный. А основная борьба идет по всему миру и вовсе не между русскими и китайцами... Суть ее в том, что международная финансовая олигархия решила захватить мировое господство, но опираясь уже в основном на деньги. И ваша книга – она про то, что в этой борьбе, даже будучи законченным индивидуалистом, не желая иметь ничего общего ни с одной из сторон – все равно против своего желания будешь работать на какую-то. Так что главное в ней не гиперболоид, это всего лишь попавшееся герою под руку средство, а оливиновый пояс и связанные с его эксплуатацией проблемы.

– Простите, – замялся граф, – но я видел, что гиперболоид, пусть и пока маломощный, тем не менее существует... Позволительно ли мне будет поинтересоваться степенью достоверности сведений про оливиновый пояс?

– В принципе это возможно, – усмехнулся я, – зайдете к госпоже Князевой, пройдете все необходимые инструктажи, подпишите бумаги о неразглашении – и интересуйтесь на здоровье! Вам ответят. Вот только зачем вам оно нужно? Сейчас вы ничего не знаете и поэтому ничего не сможете разгласить. Значит, и санкций за это никаких быть не может... То есть пишите, исходя из логики развития сюжета, ну, а правдоподобность уточняйте в Геологическом управлении, я распоряжусь, чтобы вас там консультировали.

Через неделю мне на стол легло интересное донесение. Оказывается, сразу после беседы со мной будущий классик начал активно избавляться от имеющегося у него золота, включая какие-то фамильные безделушки, а вырученные деньги он вкладывал в основном в акции строящегося Московского машиностроительного завода, где мы собирались производить горнопроходческое оборудование.

Кстати, я в общем-то чисто случайно сообщил Маше о своем спонсорстве Толстого, и поначалу это у нее никакой реакции не вызвало. Однако через пару дней она мне позвонила:

– Дядя, ну надо же заранее о таком в известность ставить! Нет, и сейчас еще не поздно, но можно было бы сыграть красивее.

– А чем же ты тогда два дня занималась?

– Э... – замялась ее величество, – все как-то не было времени прочитать.

Тут уже я малость офигел.

– Так ты, значит, до этого момента вообще "Гиперболоид" не читала? Может, тебе и фамилия инженера Лося ни о чем не говорит?

– А это в какой он главе, я же быстро читала?

– Тьфу, – сказал я, – а еще что-то про мой культурный уровень вякаяешь. Инженер Лось не в главе, а в "Аэлите"! Это такой роман про любовь, а не ночной клуб на твоей бывшей улице.

В общем, заодно племянница и повысила свой культурный уровень. А на очередной встрече за ужином в Зимнем она мне сообщила:

– Действительно, искусство – великая сила! Твой Толстой еще и трети не написал, а Гинцбург уже застрелился.

– Постой, – удивился я, – так он же через полтора месяца все равно помрет, а сейчас и в сознание-то приходит не каждый день! Как это его угораздило?

– Да не Гораций, а его сын, Альфред. Так что теперь национализация Ленских приисков вообще пройдет как по маслу. Давно, кстати, пора, а то этот Горациевич уже начинал думать, кого бы привлечь из зарубежных инвесторов. Правда, здесь он связался не с англичанами, а с американцами. И ведь намекали же ему, как человеку, что Альперович весьма заинтересован в этом деле – так нет, кинулся к Рокфеллеру! Впрочем, может, оно и к лучшему. Кстати, застрелился он из твоего пистолетика "эм эс шесть с половиной". Вот только почему такое странное название? Вроде принято оружие называть по одной фамилии конструктора, а тут с именем, да еще стоящим в конце.