Текст книги "Дядя Жора (СИ)"

Автор книги: Андрей Величко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Глава 20

Утром третьего июля по мостику через безымянный ручей, впадающий в речку Цунь-хе, протарахтел мотоцикл. В результате этого действия он оказался на маленьком полуострове, который, судя по всему, занимала какая-то хозяйственная часть. Во всяком случае, тут было четыре больших грузовика и несколько «Нар», две полевых кухни и пять сараев местного вида. А вот личного состава почти не наблюдалось – только пост сразу за мостиком.

– Пакет лейтенанту Гудериану из штаба укрепрайона, – сообщил мотоциклист по-немецки.

– Привет, Зигфрид, – отозвался старший караула на том же языке, хотя на нем была манчжурская форма с сержантскими погонами, – Гейнц у себя. Что-то новенькое? Если секрет – можешь не говорить.

– Да какой там секрет, – махнул рукой мотоциклист, – нас наконец-то окружили, вот и все. Головные части китайцев вышли к морю в пятнадцати километрах западнее Инкоу. Ладно, я поехал.

– Ну вот, – уныло потянул тощий рядовой, – раз окружение, значит, пайки урежут, а мы и так третью неделю почти на одной рыбе сидим.

– А тебя хоть чем ни корми, толку все равно никакого, один перевод продуктов, – благодушно отозвался сержант, – и чем тебе лосось не нравится? В Гамбурге, небось, твоего месячного заработка и на одну такую рыбину не хватило бы, а ты их тут каждый день бесплатно жрешь и еще добавки просишь.

Диалог прервал звук свистка из лагеря.

– Общий сбор, – сказал, поднимаясь, сержант, – пошли. Кажется, кончился наш отдых на рыбной диете.

Лейтенант Гудериан оглядел построившийся личный состав своей Первой танковой группы.

– Камрады, – начал он, – наконец-то начинается настоящее дело. Получен приказ о перебазировании в расположение Второй ударной еврейской бригады, это квадрат шестнадцать. Выходим завтра в шесть тридцать. До этого – подготовка к маршу. Вольно, разойдись.

– Гейнц, – спросил его низенький крепыш в звании младшего лейтенанта, – не знаешь, это настоящие евреи или наши?

– Увы, Пауль, настоящие, из России, – улыбнулся Гудериан, – они будут поддерживать нашу атаку. И у тебя еще остается время, как говорят наши русские друзья, хорошенько "wsdrutschit" своего мехвода, чтобы у него на марше опять гусеница не слетела, как по пути сюда.

В расположении бригады танкистам отвели место примерно в полукилометре от передовой, перед минометчиками и рядом с кухней. Судя по запаху, там готовилось что-то не рыбное, а весьма мясное.

– Получено разрешение расходовать консервы, – пояснил Гудериану начштаба бригады майор Канкрин, – так что можете есть свои, а можете – и наши, у нас хватит. Операция – завтра в пять тридцать, сразу после артподготовки. У вас на танках есть рации?

– С передатчиком – только на моем, у остальных одни приемники.

– Пусть ваш радист зайдет в штаб за частотами и позывными, по вашим заказам будут работать две эскадрильи "Фоккеров" и одна "Выхухолей".

– А это еще что такое?

– Да в общем та же самая "Кошка", только берет побольше и летает побыстрее – ближний бомбардировщик. На "Фоккерах" – ваши, то есть немцы, на "Выхухолях" – русские, но немецкий вроде знают. Ваши люди уже расположились? Тогда зовите кого считаете нужным – и пошли в штаб, знакомиться с обстановкой и есть сосиски – настоящие баварские, между прочим, специально для вас достали.

Обстановка внушала некоторый оптимизм. Неделю назад китайские войска прорвали фронт между первым и вторым укрепрайонами и неудержимым потоком устремились вглубь Манчжурии.

– Всю неделю непрерывно шли, – поделился впечатлениями начштаба, – только вчера движение малость поутихло.

Пройдя километров пятьдесят, китайцы повернули направо и два дня назад с боями вышли к морю, замкнув тем самым сухопутное кольцо окружения вокруг укрепрайона. Впрочем, это никого особо не обеспокоило, ибо и до того четыре пятых всех грузов доставлялись по морю, где безраздельно господствовал японский флот. А в месте прорыва спешно рылись окопы, причем это место заняла дивизия китайцев-мусульман, которые уже показали себя хоть и не очень умелыми, но чрезвычайно стойкими солдатами.

– Вот карта с направлениями нашего прорыва – это экземпляр для вас, – развернул ее на столе Канкрин. – Так, нам с вами предстоит операция на глубину в тридцать восемь километров, до вот этой высоты, где мы должны соединиться с ударной группой второго укрепрайона. До первой линии окопов четыре километра, и занимают ее какие-то малобоеспособные части. В общем, после артподготовки сопротивления тут не ожидается, но дальше бронемашины сопровождать вас не смогут – по крайней мере в ближайший час. Далее, на два километра западнее, вторая укрепленная полоса, она вроде посерьезней, но все равно в зоне действия артиллерии. План на первый день – тридцать три километра до рубежа обороны мусульман, причем сопровождать вас сможет только конная сотня – и пехота, и броневики подтянутся только на следующий день, а артиллерия, скорее всего, еще позже.

"По идее, все участвующие в прорыве силы должны представлять собой единое подразделение, где, кроме танков, есть и артиллерия на механической тяге, и броневики, и конница", – подумал Гудериан, – "но тогда им точно командовал бы не я". И спросил:

– Ваши люди помогут моим машинам преодолеть окопы и последствия артподготовки? У меня два заправщика, грузовик с боезапасом и передвижная мастерская.

– Разумеется, – кивнул майор, – теперь про первую линию. Здесь помечены пулеметные точки, которые вам обязательно надо подавить, ведь за вами пойдет пехота. Позади второй линии – как минимум две батареи, судя по всему – со шнейдеровскими полевыми пушками. Шрапнель, поставленную "на удар", ваша броня выдержит?

– Лобовая – наверняка, а боком или задом мы к ним поворачиваться и не собираемся.

Артподготовка началась в четыре пятнадцать и продолжалась чуть больше часа. Но вот грохот стих, «Фоккеры», обрабатывавшие вторую линию, улетели, и послышался звук горна, практически сразу заглушенный взревевшими моторами танков. Перевалив через линию своих окопов, бронированные чудовища пошли в атаку. Пропустив их вперед метров на сто, пехота побежала за ними.

Гудериан, высунувшись из открытого люка командирской башенки, внимательно смотрел вперед. Танк неспешно переваливался по рытвинам – быстрее десяти километров в час по такой местности он ехать не мог. В отличие от остальных машин, вообще спидометра не имевших, "Борис Фишман" был оснащен цифровым. Впрочем, этот танк много чем отличался от своих стандартных собратьев.

Лейтенант убедился, что в первой линии окопов не просматривается ничего живого, и перевел бинокль на вторую. А вот там шевелятся, и не в одном месте... Гудериан хмыкнул и приказал радисту:

– Курт, заводи музыку!

Здоровенный "колокольчик", прикрученный к правому борту танка, зашипел, хрюкнул и заорал мощным хором:

– У-уррр-ааа!

Лейтенант закрыл люк и помотал головой – так и оглохнуть недолго, да и позиции китайцев уже близко.

– Форвертс!!! – продолжал надрываться танк. – Тэнно хэйко банзай! Хедад!!!

Из окопов неуверенно застучал пулемет, но тут же смолк, а затем оттуда сначала по одному, а потом и массово стали выскакивать китайцы – с целью удрать. Пулеметы двух передних башенок открыли огонь, но некоторым, наиболее резвым, все же удалось скрыться за гребнем холма. "Борис Фишман" тоже перевалил его и остановился – впереди, примерно в восьмистах метрах, была какая-то деревушка, где и должны были стоять пушки. Но на открытом месте их не наблюдалось – значит, они могут быть в домах или сараях...

Заработали все три пушки "Фишмана", а затем подключились и орудия остальных танков. Пять минут стрельбы – и развалины деревни заволокло дымом. Танки снова двинулись вперед.

"Толку от боковых башен никакого", – думал Гудериан, – "из-за отсутствия заряжающего реальная скорострельность получается даже ниже, чем у главного калибра. А снарядики мелкие... Убрать, может, тогда и скорость хоть немного повысится! Ведь сейчас нужен рывок, а мы тут ползем..."

Лейтенант был не совсем прав – танки разогнались уже почти до пятнадцати километров в час и продолжали увеличивать скорость. Когда до развалин оставалось метров триста, дым и пыль немного рассеялись, и стало видно, что никаких пушек тут нет. И вообще ничего нет, даже китайцев. Местность же за деревней почти не просматривалась. Ждать конников, чтобы отправить их в разведку, или рискнуть?

– В колонну, за мной! – передал остальным танкам радист "Фишмана", и головная машина, включив сирену, мигалку, аварийную сигнализацию и задние фонари, поползла в горящие развалины. За ней гуськом потянулись остальные.

Деревню форсировали без проблем, но дальше все-таки пришлось остановиться. Впереди, километрах в трех, дорога проходила между довольно высокими холмами, причем делая там поворот. На карте это не очень бросалось в глаза, но по месту было видно – объезда нет, а за поворотом вполне может быть засада – пушки-то из деревни куда-то делись.

– Ждем конников, машин не покидать, моторы заглушить, наблюдать за местностью, мехводам и заряжающим отдыхать, – отдал приказ Гудериан, спустившись в "салон", то есть боевое отделение, объединенное с отделением управления. Наблюдение пока вели пулеметчики второй и четвертой башенок, а командир подсел к радисту, который устанавливал связь с авиаторами.

– Есть, – наконец передал он шипящую гарнитуру.

– Я Гена, нахожусь в квадрате тридцать два, нужна разведка квадратов тридцать четыре и тридцать пять, как поняли, прием.

– Я Фома, вас понял, разведка три-четыре, три-пять. Вылетаем, минут через десять ждите результат.

Через восемь минут над головами танкистов пронеслись два "Фоккера", и вскоре наушники ожили:

– Гена, я Фома. Сразу за поворотом земляной завал, ваши коробки пройдут, но по одной и с трудом. Дальше на склонах правого холма кустарник, там замаскированы пушки. Я видел две, но спрятать там можно гораздо больше. На вершине левого холма, кажется, тоже что-то замаскированное – во всяком случае, один из кустов сдуло, когда мы прошли на бреющем. Идем обрабатывать замеченное и вызываем всю эскадрилью.

Весь следующий час над холмами работала эскадрилья «Фоккеров», пока, наконец, ее командир не сообщил, что целей он больше не видит. За это время к танкам подошла конница, и чернявый горбоносый есаул предложил отправить разведку.

– Пойдет мой танк, – принял решение Гудериан, – вы – за ним.

"Фишман" завелся, поплевал сизым дымом, прогреваясь, и пополз к холмам. Остальные танки двинулись за ним, но остановились перед холмами, а головная машина продолжила движение в сопровождении десятка конников. В воздухе барражировала двойка "Фоккеров".

Лейтенант смотрел в стереотрубу командирской башни. Вот завал, за ним ничего не видно... Мехвод сделал перегазовку и перешел на пониженную передачу. Танк, взревев и задрав нос, перевалился через завал. В последний момент Гудериан заметил высунувшееся из кустов на склоне дуло и даже вспышку выстрела, но тут в борт главной башни ударил снаряд.

Командир танка номер три отложил наушники и скомандовал:

– Мехвод, средний вперед! В задних башенках, дайте сигнал "делай как я"! Камрады, Гейнца приголубило, идем на помощь.

Лейтенант Гудериан ошарашено покрутил головой и осмотрелся. Оказывается, он стоял на четвереньках на решетчатом полу главной башни. В ушах звенело, и сквозь этот звон с трудом пробивался рев мотора. Тут лейтенанту помог встать наводчик.

– Заряжающего контузило, – проорал он прямо в ухо лейтенанту, – ну ничего, я им сейчас...

В башню уже лез наводчик бесполезной сейчас боковой пушки, и Гейнц, шипя от боли в боку, подтянулся вверх, в свою командирскую башенку. Стереотруба была разбита, но гарнитура переговорного устройства уцелела – она негромко шипела, раскачиваясь на проводе. Переждав гулкий "Буммм!" главного орудия, командир потребовал доклада о повреждениях.

– В салоне и в спонсонах все нормально, первая пулеметная башенка молчит, остальные не задело, – доложил радист, – рация исправна, двигатель и ходовая в порядке.

Главное орудие снова выстрелило, и в башне прибавилось пороховых газов.

– Есть! – заорал наводчик.

– "Фоккеры" раздолбали еще одну, – доложил радист, – китайцы бегут.

– Через завал перевалила "тройка", – прошел доклад из четвертой башенки, – стреляет куда-то. За ней еще один, номера пока не видно.

Через полчаса, когда Гудериан окончательно пришел в себя, в лощине между холмами все было кончено. Уцелевшие китайцы отступили к ее выходу, где имелась насыпь вроде первой, но недоделанная, а за ней – наспех отрытые окопы. Танки по одному выезжали на открытое место и выстраивались в шеренгу – благо из окопов по ним стреляли только винтовки и два пулемета. Снова заговорили орудия бронированных машин, а потом они медленно поползли вперед. Из окопов никто не удирал, что не нравилось лейтенанту – надеяться, что артиллерией удалось уничтожить всех, не приходилось.

Когда до окопов оставалось метров тридцать, оттуда вдруг высочило несколько китайцев, прижимающих к груди какие-то мешки, и бросились к танкам. Почти всех удалось положить пулеметным огнем, но один добежал до танка-двойки и кинулся ему прямо под правую гусеницу. Раздался взрыв, в смотровую щель радисту едущего рядом "Фишмана" шлепнулся какой-то красный ошметок, а у танка-двойки слетела гусеница. Танк развернуло, и он ударился носовым катком в центр гусеницы своего соседа. Но, несмотря на потерю подвижности двух машин, огонь они вести могли, а кроме них, было и три совершенно исправных танка... Скоро все было кончено.

Гудериан принял решение остановиться – подождать пехоту, артиллерию и отремонтировать танки, о чем сообщил по радио.

– Гейнц, но ведь до конечной точки маршрута всего девять километров! – не понял младший лейтенант Раушенбах.

– Пауль, здесь мы воевали всего лишь с боевым охранением численностью порядка роты и при пяти пушках. А там целая дивизия, причем тех же самых мусульман! Нет, без пехотной и артиллерийской поддержки танковые рейды неэффективны.

На следующий день подоспела пехота в сопровождении броневиков, а с ней – передвижная мастерская танковой группы. Артиллерия и машины с боезапасом ожидались поздним вечером, но особой надежды на точность прибытия не было – погода испортилась, моросил мелкий дождик. С неба исчезли самолеты – они не могли летать в такой обстановке. Приказ же из штаба укрепрайона гласил – продвинуться вперед на четыре километра или до первых признаков сопротивления, после чего окапываться.

Непогода затянулась на четыре дня. За это время пехота изошла завистью к танкистам, а особенно к экипажу «Фишмана» – все мокнут в грязи, а у этих тепло, сухо, чисто, играет музыка и со стен улыбаются неодетые красавицы.

Разведка донесла, что за передним краем у противника происходит какое-то движение огромных масс народа, но его смысл непонятен. На самом деле он был в том, что как раз там столкнулись те, что были отправлены как подкрепление к месту прорыва, и те, кто, разобравшись в обстановке, хотели выскользнуть из ловушки, пока она не захлопнулась.

А на пятый день распогодилось, и с востока потянулись самолеты. Столько машин сразу Гудериан еще ни разу не видел... Сначала налетели уже знакомые "Фоккер-Валькирии" и начали утюжить передний край китайцев. Почти сразу за ними появились "Кошки" и очень на них похожие самолеты, только с закругленными концами крыльев – "Юнкерсы". И, наконец, на высоте около трех километров появились главные действующие лица. Два огромных шестимоторных самолета, сильно напоминающих "Кондоры", но явно намного больше их, шли в сопровождении полутора десятков истребителей. Гудериан взял бинокль. Да, гиганты впечатляли – размах их хвостового оперения превосходил размах крыльев истребителей! Причем истребители были какие-то незнакомые – бипланы с крылом "чайка", как у ранних "Спитфайров", но не угловатые, а элегантно-зализанные, с убирающимися шасси и с курильскими опознавательными знаками – желтыми попугаями.

При их появлении вся авиационная мелочь, до того кружащаяся над передним краем, порскнула в стороны.

Вот сначала от одного, а потом и другого гиганта отделились черные точки и полетели вниз. У самой земли над ними раскрылись небольшие парашютики...

Даже с расстояния в пять километров взрывы выглядели страшно. Первая бомба взорвалась на высоте примерно ста метров. Вспух быстро увеличивающийся огненный шар, по земле побежало пыльное кольцо ударной волны. Вторая бомба рванула у самой земли, и над местом взрыва вставало грибовидное облако.

Секунд через десять до позиций танкистов дошла ударная волна, вполне ощутимая и на таком расстоянии.

Гудериан кинулся к своему танку – надо связаться со штабом и уточнить, объявлять ли "А-тревогу"? Больно уж похоже было увиденное на то, что ему читали на семинарах в Георгиевске. Но из люка уже лез радист.

– Из штаба передали, что это эфирные бомбы! – закричал он. – Ни проникающей радиации, ни заражения местности от них нет.

Разлетевшиеся "Кошки" и "Фоккеры" потянулись к месту взрывов – посмотреть, как там, и добить, если кто-то еще уцелел.

Глава 21

Итоги первого дня операции «Молния» (имелась в виду молния-застежка) я сел изучать в четыре часа пополудни, когда на месте событий уже стемнело. Для начала я ознакомился с результатом применения наших боеприпасов объемного взрыва, которые для простоты были обозваны «эфирными бомбами». Ибо слова «объемный взрыв», а тем более «объемная детонация» могут и натолкнуть кого-нибудь не в меру умного на правильные мысли, а про эфир пусть на здоровье размышляют, имеется ли в виду диэтиловый, диизопропиловый или просто мировой.

Потери китайцев убитыми оказались не слишком велики – всего около трех тысяч, но оглушенных и контуженных было раз в десять больше, а число деморализованных вообще не поддавалось учету. Причем в их число вошли и английские военные специалисты, которых авиаразведка опознала по автомобилям, на предельной скорости удиравших в сторону Пекина. Плохо быть слишком информированным, подумалось мне. Большинство китайцев вообще про Тунгусский метеорит не слышали, а эти, видать, внимательно изучили все материалы, в том числе и о смерти от лучевой болезни оказавшегося почти в эпицентре француза. Да и наши материалы по "А-тревоге" наверняка не были для них секретом, а тут еще и ветер дул со стороны взрывов... В общем, в какой-то мере я их понимал.

Лишенные руководства китайцы не оказали почти никакого сопротивления массированной атаке с двух сторон, и в два часа дня головные танки первого и второго укрепрайонов встретились примерно посередине между ними. Сколько китайцев оказалось в мешке – точно никто не знал, цифры варьировались от двухсот тысяч до миллиона. В общем, война снова перешла в позиционную фазу.

Вечером я попытался похвастаться величеству, но тому было не до побед в Китае – эскадра, идущая Северным морским путем, попала в серьезные неприятности, и теперь Гоша с Макаровым в основном торчали на узле связи. Насколько я понял, северопроходцами было получено предупреждение о ухудшении ледовой обстановки по курсу, причем в тот момент, когда у ведущего ледокола были какие-то неприятности с машинами. Пока чинились, обстановка еще ухудшилась, но эскадра продолжала движение вперед. Однако вчера один из крейсеров получил пробоину в подводной части... Честно говоря, я бы бросил это корыто там, где оно продырявилось, и плыл бы дальше на том, что осталось, но генерал-адмирал решил иначе. Сейчас эскадра ползла малым ходом, на ходу пытаясь локализовать дыру в пострадавшем корабле, а пилоты палубных "Кошек" с авианосца готовились бомбить лед.

Когда я пришел, величество вяло переругивалось с Макаровым по поводу оценки действий командования эскадры. Макаров считал, что дядя Алексей все сделал правильно, и лично он на его месте поступил бы точно так же. Гоша же склонялся к мысли, что крейсер водоизмещением в пять тысяч тонн – не такая уж ценность, чтобы ради его сохранности рисковать застрять во льдах всем составом.

Эта эскадра состояла в основном из крейсеров-пятитысячников, но в трех ипостасях. Два из них были закончены как эскортные авианосцы на десять-пятнадцать машин, два – как носители крылатых ракет, и два остались просто легкими крейсерами – как раз такой и маялся теперь с течью. Вся серия в качестве движков имела тринклеры общей мощностью в тридцать килоконей, и, хотя теоретически они могли проделать весь путь на одной заправке, в состав эскадры был включен и небольшой танкер. Флагманом эскадры был линейный крейсер «Севастополь», а дорогу ей прокладывали эскадренные ледоколы «Арктика» и «Антарктика».

Тем временем на узел связи зашла Маша – поинтересоваться, чем таким интересным занят ее благоверный. Вникнув в проблему, она заявила нам с Гошей:

– Дядя Алексей мало того что герой, так еще и умный человек. Ведь по результатам этого похода будет высчитываться страховка на Севморпути, а, значит, и стоимость фрахта! Так что это действительно важно, дойти без потерь. Поэтому вы лучше думайте, чем его таким особенным наградить по завершении, у него же и звание уже самое высокое во флоте, и орденов полный комплект. Дядь Жора, а нельзя эту операцию по отлову китайцев для работы на Транссибе представить в несколько более драматическом виде? Чтобы было как с тем медведем, которого "поймал" недотепа-охотник. Пострелять, потом еще пару бомб куда-нибудь сбросить и объявить, что вот буквально чудом удалось предотвратить прорыв – это можно будет неплохо обыграть.

– Так ведь вакуумные-то бомбы – штучный товар, каждая тысяч по двести стоит, между прочим! Да, на всякий случай – я их тут "эфирными" назвал.

– Эфирные или кефирные – дело твое, но они есть?

– Есть.

– Тогда в чем вопрос? Хотя... раз деньги тратятся на нужды моего департамента, они должны быть возмещены. Ладно, выделю из своих карманных – за ужином не забудь напомнить, а то сам видишь – я сейчас в платье, а в нем карманов нет. Значит, послезавтра еще пару взрывов, договорились? Потом – соответствующая кампания в прессе. И к ужину не опаздывайте – у них там, в море Лаптевых, все равно уже ночь, им спать надо, а не читать ваши радиограммы. Ладно, я пошла, но имейте в виду – про ужин я напоминала не просто так.

– Ее величество права, – согласился Макаров, когда Маша вышла – не надо нам вмешиваться, на месте виднее. Я тоже пойду к себе. Да, Георгий Андреевич, долго еще это безобразие у нас во дворе продолжаться будет? Очень уж шумно там ваш объект строят.

– Настоящему моряку, – предположил я, – работать не помешает не то что шум стройки, но и стрельба из главного калибра. Или у вас там не моряки, а канцелярские крысы? Тогда могу выделить два десятка наушников.

За ужином Маша объяснила, для чего ей понадобилось мое присутствие.

– Это, конечно, все на уровне интуиции, – задумчиво сказала она, выковыривая что-то из салата, – но мне кажется, что под Черчилля копают – причем именно в финансовых кругах. И не только английских, но, вроде бы, и в американских тоже... Попробуй прояснить, с чего бы это? Или он уже давно твой человек?

– Нет, не мой, и что под него копают – я это в первый раз слышу. Но поточнее разузнать попытаюсь, оно действительно интересно. Мой – не мой, но вдруг он просто хороший человек?

– Ага, – хмыкнула Маша, – сам же говорил, что при авторитаризме во власть еще может как-то попасть порядочный индивидуум и даже там таковым и остаться, а при демократии – никогда.

– Я немножко не так говорил. И при демократии он может туда попасть, но только как фигура, кем-то играемая втемную. Но потом он или оскотинится и дальше будет сознательно работать на своих настоящих хозяев, или озвереет. Может, даже и сожрет тех хозяев, но потом другие сожрут его. А Черчилль – политик еще довольно начинающий, совсем недавно на бурской войне геройствовал, да еще поднимал голос против концлагерей и прочих изобретений победивших англичан. Так что вполне может в нем остаться немножко человеческого, он же сейчас не премьер образца сороковых годов, а всего лишь первый лорд адмиралтейства, да и то меньше года как сидящий на этой должности. В общем, присмотрюсь я, кому это там наш Уинстон Рэндольфович мешает, и, как что интересное узнаю, обязательно вам расскажу. А московские самолетики-гиганты – они как, помогли в нелегком труде доения друзей?

– Процесс только начат, – пояснила Маша, – но мне, между прочим, тоже личный самолет нужен, так что когда такой у тебя можно будет купить?

Я с недоумением смотрел на племянницу.

– Машенька, – наконец сказал я, – ты, ей-богу, переутомилась. Гоша, да что же ты за женой не следишь! А то совсем у нее мозги от перенапряжения в трубочку свернутся, и что мы тогда делать будем?

– А в чем дело-то, я ведь тоже хотел как-нибудь с тобой про этот "Грифон" поговорить, – не понял император.

– А в том, что если, например, ты владеешь компанией, производящей какую-нибудь дерьмоколу, рекламируемую на всех углах как вершину прогресса, символ нового образа жизни и вообще лекарство от всего, то будь готов к тому, что иногда, под объективами, тебе придется разок-другой и отхлебнуть этой дряни – издержки профессии, так сказать. Но если ты, поверив рекламе, начнешь ее регулярно жрать литрами – это уже повод проконсультироваться с психиатром. Ну сами подумайте – это же первый действительно тяжелый цельнометаллический самолет!

– Но ведь он уже кучу рекордов поставил, – не поняла Маша.

– Ага – высоты, дальности и грузоподъемности. Но тут выбирать надо не два из трех, как в анекдоте, а всего одно. На девять километров может подняться пустой самолет с минимальным запасом бензина. Он может пролететь шесть тысяч километров, но только вообще без груза и на высоте два километра. Наконец, он может поднять восемь тонн, но не пролетит с ними и тысячи, причем тоже невысоко. Плюс к этому управлять им могут только феноменально сильные пилоты, а в плохую погоду и у них не больно-то получается. В общем, должен же был Гольденберг на чем-то учиться делать тяжелые машины? Будем надеяться, что в следующий раз у него получится что-нибудь поприличней, потому как уже есть чем загрузить такой самолет. Объемно-детонирующий боеприпас мы наконец-то довели до нормального вида, и семи лет не прошло с начала работ, а он уже такой, что и миру показать не стыдно. В отличие от тех хлопушек, которыми мы в Пуле стекла били. Кстати, надо наши эфирные бомбы предложить кайзеру, в серийном производстве цена должна заметно упасть, а дирижаблей, способных поднять семь тонн и довольно далеко унести, у немцев много.

– И в какую себестоимость ты собираешься уложиться?

– Да тысяч в десять.

– Тогда не так надо делать, – встрепенулась Маша, – это про деньги, которые я тебе сейчас собиралась дать. Дня три потерпишь? Я эти четыреста тысяч официально пожертвую, как мой личный вклад в дело приближения победы, а о том, с какими мучениями я их от сердца отрывала, мои референты сами напишут. Ну, и Вилли, как старому знакомому, мы их будем толкать совсем по дешевке – тысяч по сто двадцать, а потом и вовсе по сто.

– Лучше совместное производство устроить – немцы делают химию и механику, мы – электронику.

– Со временем так и сделаем, но для начала им надо одну подарить, потом штук сто продать, ну, а уж после этого и согласиться с их предложениями насчет делать вместе, – заметил Гоша.

– Вот возьмет Вилли и разнесет нашими бомбами Лувр к такой-то матери, – вздохнула Маша, – а это памятник культуры, чтоб вы знали, особенно ты, дядя Жора.

– Нет, я помню, он об этом Лувре очень неплохо отзывался, – отодвинул пустой бокал я, – а вот Биг-Бен, действительно, кайзеру чем-то не нравится. Ничего, потом мы им поможем новый построить, с электронными часами! И чтобы время отбивали мяуканьем.

Взрывы наших эфирных бомб действительно произвели приличный фурор, особенно когда мы бабахнули еще два раза, причем один раз над небольшой рощицей. Картина получилась точно как в эпицентре Тунгусского феномена – в самом центре торчат стволы без сучьев, а дальше радиально поваленный лес. Да и очевидцы отметили определенное сходство... В общем, некоторые уже письменно сокрушались, что, кроме большой супербомбы, которая вообще, может быть, у русских всего-то одна и была, этот Найденов научился делать сравнительно небольшие, но тоже супер. И их у него, гада, много... Какой-то знакомый с арифметикой журналист даже посчитал, что на Пекин понадобится двенадцать штук. Судя по всему, в том самом Пекине почему-то восприняли данную мысль близко к сердцу, потому как мне пришло донесение от Людендорфа – имеется перебежчик, утверждающий, что он уполномочен лично самим Сунь Ят-Сеном сообщить нечто чрезвычайно важное – но только лично императору или канцлеру. Так что теперь «Кондор» с узкоглазым пассажиром и охраной летел в Гатчину, где его ждали к завтрашнему вечеру. Неужели мир предложат? Их же американы с англами за это живьем сожрут...

Гонец действительно вез предложения о мире, но весьма своеобразном. Отец китайского народа понимает, сообщил мне посланец, что продолжение войны не принесет Китаю ничего, кроме неисчислимых бедствий. Но ничуть не меньшие бедствия принесет и ее прекращение, ибо Китай стал полным банкротом еще при Цыси, а сейчас ситуация только усугубилась. И не сделать ли так, чтобы война одновременно и прекратилась, и продолжалась, вопросил гонец.

Я захотел подробностей. В общем, Сунь уже понял суть операции по окружению – а чего бы тут не понять, когда вопли наших агитационных машин про кормежку и двадцать копеек в день на строительстве Транссиба в хорошую погоду было слышно километров на тридцать! И китаец предлагал мне – он продолжает гнать армии в указанные нами мешки, не особо тратясь на их подготовку и вооружение, а мы, значит, поступаем с окруженными по своему усмотрению. Ну, и из благодарности за это оказываем Китаю экономическую поддержку – скажем, по юаню за голову.

К своему стыду, я не знал точно, чему соответствует юань, и сильно подозревал, что он меньше копейки, но на всякий случай сначала возмутился несусветной дороговизной, а потом напомнил, что по нашей терминологии Сунь Ят-Сен является военным преступником – со всеми вытекающими последствиями. Посланец же возразил, что отца китайского народа ввели в заблуждение нехорошие люди, над которыми будет открытый суд, где они во всем признаются – но только не сейчас, а чуть позже.

Я в ответ сказал, что в случае такого суда мы, действительно, не будем настаивать на веревке для высшего руководства, а обойдемся компенсацией, размер которой предстоит уточнить с ее величеством Марией Первой. И почем будет пригоняемая нам рабсила – тоже с ней, но в целом эта идея лично у меня отторжения не вызывает.