Текст книги "Красавчик. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Андрей Федин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Сан Саныч пришёл из кухни примерно два часа назад. Я ночью слышал сквозь сон, как скрипнули под ним пружины раскладушки. Тогда же я почувствовал, что Александров принёс собой в гостиную аромат кофе и уже притупившийся запах одеколона. Сейчас эти запахи почти выветрились. Но мысли о кофе потревожили мой желудок – тот требовательно заурчал. Я взглянул на часы. Прикинул, что до открытия метро почти час: у меня достаточно времени, чтобы умыться и выпить чашку кофе.

Через сорок минут я уже нарядился в спортивные штаны и кроссовки. Натянул на себя безальтернативную белую футболку. Сунул в левый карман три пятака, пятидесятирублевую купюру и чистый носовой платок. В правый карман запихнул стеклянную банку (ту самую, в которой вчера привёз Юрию Григорьевичу смоченный Алёниной кровью платок). Банка оттопырила карман. Я взглянул на себя в зеркало, покачал головой. Вздохнул и всё же переложил банку и деньги в коричневый портфель.

Подумал о том, что в кроссовках и в спортивных штанах с портфелем в руке я выгляжу забавно. Прислушался. Юрий Григорьевич по-прежнему храпел, Сан Саныч посапывал в гостиной. Я снова взглянул на своё отражение в зеркале. Невольно вспомнил фразу из знаменитого фильма: «Каждый год тридцать первого декабря мы с друзьями ходим в баню…» Сам себе я ответил, что с портфелем иду не в баню, а на пробежку. Почти бесшумно закрыл за собой дверь, спустился по ступеням.

Вдохнул утренний московский воздух – он пах пылью, цветами и скошенной травой. Мимо дома проехал автомобиль, добавил в утренний коктейль ароматов запашок выхлопных газов. Я окинул взглядом безлюдный двор. Отметил, что проснулся не только я – в трёх окнах дома уже (или ещё) горел свет. Я снова сверился с часами. Сунул портфель подмышку и трусцой побежал вслед за автомобилем к улице Дмитрия Ульянова (в направлении станции метро «Академическая»).

* * *

Заметил, пока стоял около входа в метро в компании таких же ранних пассажиров, что небо над крышами домов посветлело и подрумянилось. Почудилось даже, что я услышал звуки робких птичьих голосов, с трудом пробившиеся сквозь шум, который создавали проезжавшие мимо спуска в метро автомобили. Надышался табачным дымом. Почувствовал себя знаменитостью: меня рассматривали почти все дожидавшиеся открытия метро граждане. В спортивных штанах и с портфелем в руке я привлёк к себе внимание даже пары хмурых пенсионеров, которые в такую рань направлялись не иначе, как на рынок (не на рыбалку же).

В вагоне поезда мне улыбнулась сонно потиравшая глаза девица. Я ответил ей вполне бодрой улыбкой. Рассматривали мы с ней друг друга недолго: я вышел уже на следующей станции – девица проводила меня печальным вздохом. Я взглянул на неё через окно (когда двери вагона уже закрылись), подмигнул ей и махнул рукой. Девица радостно сверкнула зубами. Поезд увёз её в тёмный тоннель. Я прошёл по гранитному полу мимо отделанных белым и жёлтым мрамором колонн. Вспомнил: в прошлый раз я был на этой станции в девяносто девятом году – мне показалось, что в то время она выглядела примерно так же.

Вышел из метро и зашагал в сторону отмеченной на указателе площади Гагарина. Обнаружил, что в утреннем полумраке площадь выглядела похожей на пустырь. Памятник Юрию Алексеевичу на ней я не увидел. Даже остановился от удивления. Потому что полагал: изготовленная из титана скульптура первого космонавта Земли находилась на этой площади всегда. Запоздало вспомнил, что этот памятник установили к началу Олимпийских игр восьмидесятого года (как и гостиницу «Космос»). Увидел около площади знакомый торговый центр («Дом обуви», «Дом ткани», «Дом фарфора», магазин «Тысяча мелочей»).

Подивился тому… что всё ещё удивлялся. Словно только вчера очутился в СССР образца семидесятого года. Почти не увидел вблизи площади советской символики. Сверился с часами и трусцой побежал вдоль проезжей части. Сердце подсчитывало шаги, ветер склонял в мою сторону росшую на газонах пожелтевшую некошеную сорную траву. Всё ещё светили у шоссе фонари. Они же освещали неровный тротуар у меня под ногами. Немногочисленные пока прохожие провожали меня сонными, но любопытными взглядами. Словно мой утренний забег с портфелем подмышкой показался им диковинным зрелищем.

К дому своего бывшего тренера по самбо я прибежал ещё до того, как небо над его крышей вспыхнуло цветами рассвета – оно пока оставалось тёмным и беззвёздным. Вошёл в пропахший табачным дымом подъезд, зашагал по ступеням. Разглядывал выцарапанные на стенах и на перилах надписи, раздавленные окурки под ногами, свисавшие с потолка сгоревшие спички. На лестничной площадке второго этажа остановился, прислушался. Об оконное стекло между первым и вторым этажами бился мотылёк. Гудел невидимый для меня механизм в шахте лифта. Стучала кровь в висках. Муха у меня перед глазами ползла по стене совершенно беззвучно.

Я поставил на ступеньку портфель, стянул с себя футболку – муха при виде моих мускулов пугливо улетела в направлении третьего этажа. Я щёлкнул пряжками, спрятал футболку в портфель. Вынул из него газетную вырезку и посмотрел на чёрно-белое изображение круглолицего курносого мужчины. Секунд пять рассматривал глаза Василия Гарина и залысины на его голове. Взглянул влево на обитую коричневым дерматином дверь. Там сейчас проживал вместе с родителями мой тренер. Вход в квартиру учителя физкультуры Василия Семёновича Гарина находился прямо передо мной. Я подошёл к нему и пальцем нажал на кнопку дверного звонка.

Внутри квартиры Гарина прогудел сигнал. Я переложил портфель в левую руку, сфокусировал взгляд на стеклянном кругляше дверного глазка. Погладил гладко выбритые щёки, поправил причёску. Нажал на кнопку трижды, прежде чем за дверью скрипнул паркет, а внутри глазка появилась желтоватая точка. Точка погасла – я растянул губы в улыбке. Услышал, как звякнула цепочка, как щёлкнул замок. Дверь распахнулась. В прихожей за порогом я увидел невысокого коренастого круглолицего мужчину (в белой майке и в цветастых семейных трусах). Он сонно щурил глаза: те самые глаза, которые я только что рассматривал на картинке в газете.

Я удержал на лице улыбку. Вдохнул хлынувший на лестничную площадку из квартиры школьного физрука запах алкогольного перегара.

Мужчина взглянул на кубики моего пресса. Поднял взгляд на мои грудные мышцы. Лишь после этого посмотрел мне в лицо.

– Вы к кому? – поинтересовался он.

Наши взгляды встретились.

Я сжал ручку портфеля, погасил улыбку.

– Здравствуйте. Я к вам. Ведь вы Василий Семёнович Гарин?

Я вопросительно приподнял брови. Мужчина кивнул, скрестил на груди руки.

– Да, – ответил он. – Я Василий Гарин. А что случилось?

Я услышал ноты недовольства в его голосе. Мужчина вскинул подбородок, скривил губы.

Я тряхнул портфелем и спросил:

– Сантехника вызывали?

Глава 9

В прихожей квартиры Василия Гарина горел желтоватый свет – он был ярче того, что освещал лестничную клетку. За спиной хозяина квартиры я рассмотрел оклеенные бежевыми обоями стены. Посмотрел в ведущий на кухню узкий коридор – тот упирался в невысокий (примерно мне по грудь) холодильник с блестящей ручкой. Слева от входа я увидел широкий дверной проём с двустворчатой дверью. Обе её створки сейчас были приоткрыты, словно приглашали меня пройти в комнату.

А вот хозяин квартиры меня к себе в гости пока не пригласил. Он угрюмо смотрел на меня через порог. Мятая майка (из-под которой выглядывал волосатый живот), чуть покосившиеся на правую сторону трусы (под ними красовались заточенные под кавалерийскую походку ноги). Гарин смотрел мне в лицо и будто бы соображал спросонья, почему к нему с утра пораньше явился по пояс голый мускулистый мужик с солидным по нынешним временам коричневым портфелем в руке.

– Сантехника? – переспросил Гарин. – К…какого ещё сантехника? Для чего?

Василий Гарин моргнул; снова взглянул на мою грудь, а затем и на живот.

– Что бы прочистить трубы, разумеется, – ответил я.

Пошевелил портфелем – привлёк к нему внимание Гарина.

Шагнул вперёд. Впечатал правый кулак в челюсть хозяина квартиры.

Гарин запрокинул голову, на мгновение замер, закатил глаза. Подогнул ноги. Я выронил портфель, подхватил заваливавшегося на спину хозяина квартиры и уложил на пол прихожей. Гарин стукнул локтями о паркет, упёрся в моё лицо мутным взглядом. Пошевелил головой. Я прижал его затылком к полу, ударил кулаком в нос. Нанёс дублирующий удар. Кровавые брызги окрасили пол и стену. Я развернул обмякшего Гарина на бок, чтобы он не захлебнулся кровью. Выпрямился.

Прикрыл входную дверь, подобрал свой портфель. Извлёк из него стеклянную банку. Заметил, как дёрнул ногой Гарин. Глаза он не открыл, будто пока не нашёл сил, чтобы приподнять веки. Я вынул из кармана носовой платок. Развернул его и накрыл им скопившуюся около головы хозяина квартиры лужицу. Ткань быстро пропиталась кровью. Окрасилась равномерно. Я смял её и затолкал в банку. Банку оставил на полке под висевшими на стене оленьими рогами, пошёл в ванную.

Взглянул на себя в зеркало, смыл с рук и с живота следы крови. Вытер руки и кубики пресса о хозяйское полотенце. Вернулся в прихожую. Увидел, что Гарин приподнял голову и приподнялся на локте. Из его смятого в лепёшку носа ещё струилась кровь. Хозяин квартиры вздрогнул при виде меня. Он приоткрыл рот – на губах у него надулся и лопнул кровавый пузырь. Гарин засучил ногами, сдвинулся к стене. Я накрыл крышкой банку, вытер её о висевший на рогах пиджак.

Гарин снова надул пузырь – я расслышал лишь его мычание.

Я указал на него банкой и сообщил:

– Это тебе за ложный вызов. Штрафные санкции.

Я взял за ручку портфель.

Взгляд Гарина прояснился.

Хозяин квартиры тыльной стороной квартиры размазал по своему лицу кровь, сипло произнёс:

– Я… в милицию пойду.

– Туда тебе и дорога, – ответил я.

Вышел из квартиры, прикрыл за собой дверь. Услышал приглушённую дверью грозную ругань Гарина. Поставил на ступень лестницы портфель. Вынул из него оставшуюся белоснежной футболку, сунул на её место банку с окровавленным платком. Сердце в груди билось ровно и спокойно. Я неспешно оделся, придирчиво оглядел кроссовки – не увидел на них ни единого бордового пятна. Порадовался, что сдержался и не пнул Гарина под рёбра. Я бросил взгляд на небо за окном и зашагал по ступеням.

* * *

Вернулся домой – ни Юрия Григорьевича, ни Сан Саныча там не застал (хотя от выхода из метро «Академическая» до дома своего прадеда я бежал). Вдохнул ещё не выветрившийся запах кофе, придирчиво осмотрел своё отражение в зеркале. Обнаружил второе бурое пятно на штанах (первое я увидел ещё на обратном пути в метро). Мысленно вновь похвалил себя за то, что уберёг от крови футболку (не то возвращался бы домой окрашенным в кровавые крапинки). Решил, что пятна на штанинах в глаза не бросались. Пока что махнул на них рукой. Дальше прихожей в квартире я не прошёл. Оставил портфель на полу под вешалкой, отправился на улицу.

Утренней пробежкой я себе зачёл бег до метро и обратно. Но тренировку не отменил. По уже оживлённой улице дошёл до школы. Порадовался, что занятия у школьников пока не начались: в школьном дворе и на спортплощадке я никого не встретил. Вот только на тротуаре у забора вскоре собралась группа мальчишек. Они указывали в мою сторону руками и обсуждали между собой проделанные мною на турнике и брусьях упражнения. Рядом с мальчишками временами останавливались и девицы: студентки или ученицы старших классов. Тоже на меня глазели. Вот только мальчишки осыпали их шутками – девицы краснели от смущения и торопливо уходили.

Я уже завершал тренировку, когда парни всё же перемахнули через забор (словно идти в обход им показалось «несолидным» занятием). Они повторили проделанные мною недавно упражнения. Неумело. Посмеивались друг над другом. Искоса посматривали на меня. Я подошёл к парням, пожал им руки. Дал пару советов. Продемонстрировал правильную технику выполнения упражнений. Пояснил, какие именно группы мышц эти упражнения развивали. Парни завистливо взглянули на мою мускулатуру. Сравнили её со своей. Подошли к турнику уже без улыбок. Подбадривали друг друга возгласами, подсчитывали проделанные повторения.

Дома я на скорую руку перекусил бутербродами и приступил к чистке найковских штанов. Намочил пятна крови холодной водой, натёр их кашицей из поваренной соли. Оставил пятна в солевом растворе – как и учил меня в детстве Сан Саныч: на час. Во время этого часового ожидания я пил кофе на кухне и изучал найденные в прихожей газеты. От газетных заголовков буквально дохнуло детством. «Тебе, Родина, ударный труд», «XXIV съезду КПСС – достойную встречу!», «Горячая пора на хлебных трассах» – похожие заголовки я читал, будучи ещё учеником начальных классов. В девяностых годах названия передовиц выглядели уже не столь приятно.

Из коротких статей на пятой странице газеты «Правда» я узнал о международных событиях. Они выглядели не такими радостными, как дела в СССР. «Английские докеры не сдаются»: порты Англии парализованы всеобщей забастовкой, правительство ввело чрезвычайное положение, бастующих поддерживают портовые рабочие других стран. «На фронтах Индокитая»: бои против американских интервентов в районе высоты 935 в южновьетнамской провинции Тхыатхьен, начатые 1 июля, продолжаются. «Мощная волна протестов»: Совет Безопасности ООН вчера продолжил рассмотрение вопроса о поставках оружия расистам Южно Африканской Республики…'

Пятна крови я отстирал – найковские штаны благополучно спас. Собственное достижение вернуло мне хорошее настроение, испорченное «тревожной» обстановкой на международной арене. Я даже проявил щедрость: покормил аквариумных рыб (выполнил просьбу Юрия Григорьевича). Не увидел под полкой в гостиной пропитанный Алёниной кровью платок – висевшие на нём ещё утром прищепки я нашёл на столе около вентилятора. Я пару часов поспал (по уже выработавшейся у меня в семидесятом году привычке). Затем нарядился в брюки и туфли своего прадеда, сунул в карман советские деньги и отправился на прогулку по Москве.

* * *

Целью прогулки по советской Москве я наметил покупку рубашки. А лучше – нескольких рубашек. Прадедовские брюки меня пока вполне устраивали. Им на смену у меня были джинсы, шорты и две пары новых фирменных спортивных штанов. Коричневые полуботинки и кроссовки вполне удовлетворяли мои потребности в обуви. Альтернативой подаренным мне Порошеными белым футболкам были только ещё две мои собственные футболки: тоже белые, но с логотипом иностранных производителей спортивной одежды на левой стороне груди. Покупка рубашек явно напрашивалась. Сегодня я решил, что её время пришло.

По пути к метро я прикинул свой сегодняшний маршрут. Сразу отбросил мысли о поездке на рынок: известные мне вещевые рынки в Москве семидесятого года ещё не существовали. Магазинчики на ВДНХ тоже явно ещё не открылись. Как не распахнул свои двери покупателям и несуществующий пока универмаг «Московский» около площади трёх вокзалов: я точно помнил, как мы с папой и мамой ездили в этот универмаг, когда он только открылся. Сейчас мне вспомнились ЦУМ, ГУМ, универмаг «Москва». Год, когда открыли универмаг «Москва» я не припомнил. Но в моей памяти открытие этого универмага ассоциировалось с Хрущёвым.

Мои планы по экскурсии в советские универмаги нарушил встретившийся мне по пути к метро магазин «Одежда». В его витрине я увидел наряженный в мужской костюм манекен и манекен в женском платье. Прямо передо мной в магазин вошли две симпатичные молодые женщины (на пару лет младше меня). Они уже у двери стрельнули в меня глазами – я посчитал это за приглашение, вошёл в магазин вслед за комсомолками. Но к женскому отделу не пошёл – сразу направился к вешалкам с мужскими брюками и пиджаками. Там меня заметила рыжеволосая продавщица. Она призывно улыбнулась и поспешила мне навстречу.

Кто мне говорил, что продавцы в СССР были сплошь неприветливы и высокомерны? Наглые лжецы! Рыжеволосая женщина едва ли не подхватила меня на руки и повела к отделу мужских рубашек. При этом она пожирала меня глазами, не обращала внимания на завистливые взгляды своих коллег. Она сходу определила размер моей одежды, сунула мне в руки ворох рубашек, проводила меня в примерочную кабину. Она собственноручно задёрнула шторку у меня за спиной: задёрнула неплотно. В зеркало я видел сквозь узкую щель у меня за спиной её чуть взлохмаченные рыжие (крашеные) волосы и бледное лицо с тонкими бровями.

Из магазина я вышел обладателем трёх рубашек с коротким рукавом и двух с длинным (ткань рукавов во время примерки чуть потрескивала на моих бицепсах). Всё это добро мне досталось примерно за тридцать рублей. Рубашки я выбрал в светлых тонах, классического покроя. Рыжеволосая продавщица заверила: все они мне «к лицу». Поправила при примерке ткань на моих плечах, собственноручно застегнула-расстегнула пуговицы на манжетах. Я принёс ей из кассы чек – она заботливо упаковала мои рубашки в обёрточную бумагу. Наградой за покупку мне стали мечтательные взгляды продавщиц, проводившие меня до самого выхода из магазина.

Со свёртком в руках я к метро уже не пошёл. Зашагал по улице Дмитрия Ульянова в сторону Университетского проспекта. Погода была хорошая: ярко светило солнце, тёплый ветерок шелестел листвой кустов и деревьев. Я ел купленное в ларьке мороженое. Глазел на вывески магазинов, на ларьки и киоски (непохожие на те, которые появятся тут в конце восьмидесятых и в начале девяностых годов). Я рассматривал натянутые на фасадах домов баннеры с советской символикой и с советскими лозунгами. Не обделял вниманием и шагавших мне навстречу девиц – те отвечали на мои взгляды улыбками, кокетливо поправляли причёски.

Смотрел на проезжавшие мимо меня автомобили. Любовался архитектурой. Не увидел по пути застеклённых балконов; отметил, что на фасадах зданий ещё не красовались коробки кондиционеров – от чего здания выглядели опрятно. На пересечении Университетского и Ленинского проспекта заглянул в ресторан «Молодость». Пообедал там салатом из свежих помидор, вермишелевым супом с курицей и тушёной бараниной с рисом. Запил всё это чашкой кофе «Глясе» за шестнадцать копеек (которое в меню значилось, как «Гляссе»: с двумя буквами «с»). Оплатил счёт: восемьдесят пять копеек – оставил хмурому официанту сдачу с рубля и рубль сверху.

В неспешном темпе я дошёл до проспекта Вернадского. Издали посмотрел на строительство Большого московского цирка. Увидел за деревьями Главное здание Московского государственного университета – порадовался, что хоть что-то в знакомой мне Москве осталось неизменным. В прекрасном настроении свернул к метро. Полюбовался по ходу на стройные загорелые ноги комсомолок (количество молодых женщин вблизи здания МГУ в процентном соотношении к остальным прохожим заметно увеличилось, несмотря на «не учебное» время года). Переглядывался с девицами в вагонах метро (вплоть до того, как приехал на свою станцию).

Ещё на подходе к своему кварталу я отметил, что прохожих на улице заметно прибавилось. Стало больше людей и во дворе прадедовского дома. У подъездов появились автомобили. Около песочниц собрались дети. Пенсионеры молотили по столешницам установленных во дворах столов костяшками домино и пыхтели папиросами. На поросшей травой площадке пинали резиновый мяч подростки. Я прошёл к своему подъезду, поднялся по ступеням к квартире. Распахнул дверь, сразу же почувствовал запах кофе и услышал бормотание включенного на кухне радиоприёмника. Различил и покашливание Юрия Григорьевича.

Сандалии деда я заметил около своих кроссовок. Полуботинки Сан Саныча в прихожей не обнаружил.

Я сбросил обувь, положил на полку под зеркалом свёрток с рубашками.

Заглянул в кухню и сообщил:

– Дед, я вернулся.

– Ты голодный? – спросил Юрий Григорьевич.

Он сидел за столом, ел бабушкин борщ.

– Нет. В ресторане пообедал. Но чай или кофе с тобой выпью.

– Тогда переодевайся, Сергей. Кхм. Жду тебя на кухне.

Я прошёл в большую комнату – ещё на её пороге услышал гул вентилятора. Взглянул на полку, где до сегодняшнего утра сох носовой платок с Алёниной кровью. Платок там висел и теперь (трепыхался в потоке воздуха). Вот только это был другой палаток: полностью бордовый, в отличие от неравномерно смоченного Алёниной кровью «пятнистого». Я подошёл к полке и пару секунд рассматривал раскачивавшийся под ней квадратный кусок материи. Увидел на нём окантовку из зелёных нитей – такой окантовки на «том» платке точно не было. Я сменил брюки на шорты, развесил на стуле футболку. Вернулся в кухню.

– Дед, что это там за платок? – спросил я.

Юрий Григорьевич поставил передо мной на стол чашку с кофе, уселся около тарелки с недоеденным борщом. Окунул ложку в борщ. Кашлянул, поднял на меня глаза.

– Я его принёс, – сказал Юрий Григорьевич.

– Чья это кровь?

Я уселся за стол, придвинул к себе тарелку с хлебом и сырную нарезку.

– Кхм. Женщина. Тридцать два года.

– Вылечишь её? – спросил я.

– Убью, – ответил дед.

Теперь уже кашлянул я.

Произнёс:

– Не понял, дед. Кого ты убьёшь? Меня или эту тётку?

– Её убью, – ответил Юрий Григорьевич.

Он опустил взгляд в тарелку, выудил ложкой из борща кусок картофеля.

Я следил за его действиями – ждал, когда он пояснит свой ответ.

Не дождался – сказал:

– Ну? Рассказывай, дед. Что за тётка? Чем она тебе не угодила? Как убивать будешь?

Юрий Григорьевич сунул картофель в рот, прожевал.

Лишь после этого он ответил:

– Дура. Всё равно помрёт. Да и незачем ей жить.

Мой прадед опустил ложку в тарелку, снова взглянул на меня.

– Пациентка, – сказал он. – Кхм. Неудачная попытка самоубийства. К нам сегодня ночью привезли.

Я положил перед собой кусок белого хлеба, накрыл его толстым куском варёной колбасы.

– Ясно. Решил, что поможешь ей? Добрый ты, дед.

Я уложил поверх колбасы два тонких жёлтых ломтика сыра.

– Помогу, – ответил Юрий Григорьевич. – Обязательно. Муж от неё вчера ушёл.

Он снова выудил ложкой из борща картофель. Но не съел его, а поднял лицо и посмотрел мне в глаза.

Появившаяся на моём лице усмешка от его взгляда тут же погасла.

– Решила, что проучит мужа, – сказал Юрий Григорьевич. – Ночью зарубила своих детей топором. Пыталась убить и себя. Неудачно. Соседи прибежали на шум. Вызвали скорую помощь и милицию. Кхм. Её спасли. Детей – нет.

– Х-хрена себе…

Юрий Григорьевич съел картофель, кивнул.

– Сказала: всё равно себя убьёт, – сообщил он, – и мужа тоже. Потому что это он во всём виноват. Кхм. Твоя бабушка взяла у неё кровь. Принесла мне. Попросила… чтобы поскорее. Думаю, в нашей больнице её просьбу многие бы сейчас поддержали.

Я покачал головой, взглянул на бутерброд с неприязнью. Перевёл взгляд на прадеда.

– И… что теперь? – спросил я.

– Убью, – сказал дед. – Как ты обычно говоришь: тут без вариантов.

Он кашлянул и спросил:

– Как у тебя, Сергей, дела? Где был сегодня? Что видел?

Я придвинул к себе чашку с кофе, сделал из неё осторожный глоток.

Наблюдал за тем, как мой прадед преспокойно (ложка за ложкой) уплетал борщ.

Похвастался Юрию Григорьевичу, что купил рубашки. Признался, что ассортимент советских магазинов не так плох, как мне запомнилось. Да обслуживание там «вполне приемлемое». Выдал прадеду отчёт о своей сегодняшней прогулке по столице. Сообщил, что Большой московский цирк на проспекте Вернадского пока не построили. Рассказал, как в детстве вместе с бабушкой смотрел представления в этом цирке не реже, чем раз в полгода. Признался, что обычно с нетерпением дожидался, когда на цирковой арене появятся тигры. Уточнил, что цирк вместе со мной и с бабушкой Варей почти всегда посещал и её муж Сан Саныч.

– Кстати, – произнёс Юрий Григорьевич, – Саня мне сегодня звонил. Сказал, что к тебе не дозвонился. Сообщил: две из трёх женщин, которых в той статье назвали первыми жертвами этого физрука Гарина, действительно сейчас числятся пропавшими.

Мой прадед взмахнул ложкой.

– Упоминаний о третьей жертве он пока не нашёл. Но это и немудрено: Москва большой город. Пропали женщины примерно в то же время, которое указали в статье. Саня пообещал, что уже завтра утром на дачу к этому Гарину нагрянет милиция. А потому…

Дед кашлянул, опустил ложку в тарелку.

– … Саня скомандовал, чтобы ты посетил этого Гарина сегодня. Пока его не спугнули или не задержали. Если завтра на той даче что-нибудь найдут… В общем… поезжай к этому физруку сегодня, Сергей. Пусть лежит у нас платок с его кровью, ждёт своего часа.

– Уже, – сказал я. – Сделал.

Выбрался из-за стола, принёс из прихожей портфель. Вынул из него банку с платком, установил её на столешнице рядом с деревянной хлебницей. Юрий Григорьевич хмыкнул, поднял на меня глаза.

– Чья это кровь? – спросил он. – Кхм. Неужто физрука?

– Да, – ответил я. – Кровь Василия Гарина. Был у него рано утром.

Мой прадед покачал головой.

– Сергей, мы ведь вчера тебе сказали: жди Саниного сигнала…

Я улыбнулся, перебил:

– Зачем мне ваш сигнал, дед? Историю этого маньяка я слышал ещё лет десять назад. С подробностями от своего тренера. Читал о ней в газетах. Я знаю, что Гарин убийца. Это доказали в суде: там, в будущем. Да и сам Гарин «там» признался в убийствах.

Я развёл руками.

– Чего бы я ждал, дед? Пока вы проверите мои слова? Проверяйте. Я ведь не возражаю. Трупы у него на даче обязательно найдут. Как бы только физрук после этого не свинтил из города. Что ты мне только что сказал? Пусть полежит платок, подождёт своего часа.

Юрий Григорьевич указал на портфель, спросил:

– Что это за пятно? Кровь? Откуда?

Я пожал плечами.

– Наверное, в метро к чему-то прислонился, – ответил я.

Поинтересовался:

– Когда ты Лену Лебедеву вылечишь, дед? Что тебе нужно? Ещё один платок с кровью принести?

Мой прадед на секунду задумался, дёрнул головой.

– Хватит пока платков, Сергей, – сказал он. – Успокойся пока. С этими бы разобраться. Один у меня был. Второй… сушится. С другими душегубами Саня… всё сам решит. Когда посчитает нужным. Ему это дело привычнее. Не суетись, Сергей. Угомонись.

Юрий Григорьевич посмотрел мне в лицо, вздохнул и сообщил:

– Сегодня твою актрису вылечим. Кхм. Сегодня ночью.